Разрушай и подчиняй

— Мне всегда было интересно, почему твоя мама назвала тебя Артуром. Ты знаешь?

Его лицо смягчилось.

— Да. — Откинув одеяло, он залез рядом со мной, затягивая меня в объятия.

— Она назвала меня в честь Артура Кейли. Знаменитого математика, написавшего ряд статей о правилах, которыми мы сегодня пользуемся.

Я улыбнулась в темноте, обхватив его руки, которые были обернуты вокруг моей груди.

— Так она и есть причина, по которой ты очарован цифрами.

Он тихо засмеялся.

— Это точно. Полагаю, она меня сглазила.

— Или дала тебе лучший жизненный путь, чем тот, который хотел твой отец. — Каким-то образом я вспомнила, что детство Артура было не таким счастливым, как мое.

Его семейный дом всегда был полон опасностей и напряжения. Я никогда не выступала и не спрашивала, но у меня было чувство, что его отец сделал больше, чем просто поднял руку на своего сына. У меня было чувство, что его старший брат тоже причинил ему боль.

Его голос превратился в шепот:

— Может быть.

— Как она умерла? — спросила я, ненавидя мысль, что его мать была убита, как моя. Было слишком много смертей. Слишком много ненужных потерь.

Артур вздрогнул позади меня, не торопясь ответить.

— Рак молочной железы.

Я обняла его руку теснее.

— Мне очень жаль, Арт.

Держа меня крепко, он зарычал:

— Больше не говори, засыпай.

Я хотела бы выразить соболезнования. Хотела повернуться в его руках и поцеловать Артура; бессмысленно было заставить его забыть о боли в тюрьме, когда его мать умерла от рака.

Вместо этого я позволила ему держать меня и позволила сну украсть меня.

Я пообещала себе в той тиши, пока мы засыпали, что завтра я покажу ем,у как сильно я его люблю. Как драгоценна была его вечная преданность моей памяти и сердцу.

Я оберну губы вокруг его члена и буду любить его, пока не выпью все, что он даст мне.

Я покажу ему, как поклоняюсь не только его душе и разуму, но и его телу.

Сон пушистыми щупальцами окутал мой мозг. Единственными звуками были тихий стук наших сердец, снова синхронизирующийся в единый ритм.

Я позволила нежной близости усыпить меня, но в последний момент перед тем, как уснуть, я прошептала:

— Не бойся правды, Арт. Пожалуйста, не бойся. — Я не ожидала ответа. Я не ожидала, что он услышит меня.

Я только хотела, чтобы клятва проникла в его подсознание, и надеялась, что она ослабит некоторые из недугов внутри.

Время шло, сон снова пришел за мной.

В последнюю секунду перед тем, как я упала в облака, мне на ухо раздался измученный шепот:

— Я больше чем боюсь, Лютик. Я в ужасе.

Правда в его признании проникла в мой разум, ошеломив мое сердце и наполнив его ужасом. Я крепче сжалась в его объятиях.

— Почему? — спросила я.

Прошла, казалось, вечность, пока он молчал, но когда ответил, я пожалела, что не спала, чтобы не слышать это.

Это было то, чего я боялась.

Этот ад маскируется под небеса.

— Потому что когда ты узнаешь, что я сделал, Клео, когда ты узнаешь, что я предатель, ты покинешь меня. Ты будешь презирать и проклинать меня; ты вырежешь мое сердце и исчезнешь. — Его руки сжимали меня, паника сковывала его мышцы. — Ты оставишь меня, Лютик, и на этот раз я действительно буду разрушен. Ты уничтожишь меня навсегда.

25 глава

Артур

Она сказала, что знает меня из своих кошмаров.

Я никогда не говорил о том, что это была чертова правда.

Она думала, что я ее защитник. Ее доверенное лицо и родственная душа.

Она верила в худшую ложь, которую я только мог наплести.

Мне не хотелось думать о том, как я ее предал. Как сделал что—то совершенно непростительное. Никогда не говорил о том, как низко я пал.

Каждый раз, когда я входил в нее, я хотел попросить прощения.

Каждый раз, когда она дотрагивалась до меня или улыбалась, я хотел упасть на колени и рассказать правду.

Я не мог сказать ей, что сделал.

Но я так же не мог долго держать это в секрете.

Это грызло мою душу, погружая меня все глубже во тьму. Она была моим светом, моей надеждой, моим сердцем — и я все испортил, пока не нашел ее.

Она думала, что освободилась от своих кошмаров. Эта реальность освободит ее, а правда рассеет зло в ее прошлом.

Но она не знала, что худшим из них был я.

Единственный демон, которого она должна была застрелить, как только открыла глаза.

Шарада продолжалась достаточно долго.

Но у меня не было сил, чтобы положить этому конец.

Второго шанса не будет. Я не смогу пройти мимо моих отвратительных грехов.

Она забрала бы свою любовь и оставила бы меня нищим.

У меня был бы только мой гнев.

У меня была бы только моя месть.

Но в конечном итоге у меня ничего бы не было.

Восемь лет назад.

Говорят, ничего не происходит без причины. Что плохие вещи случаются с хорошими людьми. Что зло исходит от самых невинных, и что судьба может измениться в мгновение ока.

Я называю это бредом.

Я говорю, что все мы марионетки, которыми управляют другие люди. Такой вещи, как свобода — не существует. Нет судьбы. Это все аккуратно созданные иллюзии.

Я поверил однажды в ложь. Я оглядываюсь на свое прошлое, и тогда у меня хотя бы была надежда.

Сейчас…

Мои глаза широко открыты.

И я никогда больше не буду таким наивным.

— Возьми, Киллиан.

Мои глаза прищурились, чтобы пристать к осужденному, который пытался изнасиловать меня в тот день, когда я прибыл во Флориду. Ключевое слово в этом предложении «он пытался».

И ему это не удалось.

Больно и жалко.

Мужчины прыгали на меня со всех сторон. Мои штаны были сорваны. Мое тело избито кулаками.

Я лежал там — задница голая и готовая к изнасилованию, — когда увидел две дороги.

Такие отчетливые и настоящие, я чувствовал грязь под моими пальцами и видел блеск бетона на солнце.

Два варианта.

Один — сдаться и позволить моей жизни стать серией изнасилований и избиений, пока я не умру от самоубийства или убийства.

Или…

Убей каждую крупицу оставшегося во мне мальчика, который верил, что однажды он может освободиться от этой жизни. Уничтожь всякую надежду на то, что когда-нибудь будет офис с видом на Уолл-стрит. Этот сон был украден в тот момент, когда наручники застегнулись на моих запястьях.

С преступниками невозможно торговаться.

Моя самая заветная мечта стала недостижимой. Это было оторвано, и что бы я ни делал — не достиг бы этого.

Поэтому мой единственный вариант — присоединиться к ним. Чувствовалось, что выбор занял годы, пока моя голая задница была в воздухе, и они возились со своими поясами, но на самом деле это занимало всего лишь микросекунды.

Я выбрал второй путь.

Тот, покрытый грязью и дерьмом.

Тот путь, которому суждено уничтожить меня.

— Просто возьми гребаный поднос, ладно? — Зазубренный шрам на щеке осужденного немного потускнел со временем. Я сделал это с ним без раскаяния или задних мыслей. Он напал, а я защищался.

Излишне говорить, что с тех пор мне дали больше пространства. Никто не хотел связываться с человеком, который забрал не одну, а три души, и все это до его восемнадцатилетия.

Даже охранники не мучили меня. Они знали, что я был здесь надолго — лучше всего было поладить, поскольку теперь они моя семья.

Взяв поднос, я холодно улыбнулся.

— Спасибо, Брэдли. Надеюсь, в моем майонезе и сыре ничего лишнего. Иначе мы с тобой... у нас будет еще одна проблема, которую нужно решить.

Брэдли сглотнул, в его мутных глазах пылал гнев.

— Один год ты здесь, Киллиан. У тебя вся жизнь впереди. Я бы на твоем месте не заводил таких врагов. — Я поднял голову, выхватил пластиковый нож и вилку из контейнера.

— Да неужели? Значит, я должен был позволить тебе изнасиловать меня? — Я драматично вздохнул.

— Не понимаю твоей логики, но я рад преподать тебе еще один урок.

— Забрав мои столовые приборы и дерьмовый обед, я сердито добавил:

— Увидимся, Брэдли.

Я ушел, прежде чем он смог сказать хоть слово. Мои глаза просмотрели мрачное помещение кафетерия с неудобными табуретами на болтах и ​​металлическими столами. Все было металлическим и кремовым или с болтами и решетками. Это было чертовски не вдохновляющее, дерьмо, это было прямо «перережьте свою яремную вену к чертям».

Жизнь.

У меня есть жизнь в этом богом забытом месте.

Не в первый раз и определенно не в последний раз мои руки сжались, почти ломая хрупкий пластик подноса.

Так чертовски несправедливо.

Чертовски больно.

Она мертва.

Не думай об этом.

Мой разум окунулся в темный омут воспоминаний. Ненависть, которая никогда не покидала меня, чернотой покрывала мои плечи.

Предательство. Бесчестье. Манипуляция.

Я хотел бросить свой поднос на пол и выпустить ярость внутри.

В тот день, когда пришел сюда, я перестал быть человеком и жил только для одного.

Одна пульсирующая, порочная вещь.

Отмщение.

Месть.

Каждое гребаное слово, которое означало вернуть себя обратно.

Это был я. Я съел это. Я вдохнул это. Я, бл*ть, занимался с ней любовью, пока дрочил в своей камере. Это была единственная любовь, разрешенная в моей душе — единственная мысль, которая заставляла меня подниматься с моей гребанной койки и встречать еще один день в чистилище.

Единственный способ выживать каждый день, зная, что Клео уже нет в этом мире.

— Киллиан, он хочет тебя видеть.

В поле моего зрения появился лысый мужчина лет пятидесяти, который забаррикадировал мне проход, когда я сидел на одной из таких же удручающих скамей. Я стиснул зубы.

— Прочь с дороги.

Заключенный #FS788791 покачал головой, исчерченной каракулями тюремных тату, украшающих его шею. Вышитый номер на его оранжевом комбинезоне не может быть более унизительным. С таким же успехом мы могли бы быть рабочим скотом.

Я отказываюсь умирать здесь.

Клятва прозвучала в моем сердце миллион раз с момента пробуждения в семь часов утра. Я не буду. Я отказался умереть без их крови на моих руках и справедливости.

— Я предлагаю тебе пойти со мной. Ты получаешь один выстрел. Он хочет тебя видеть. Не облажайся. — Он наклонился вперед, и я почувствовал запах жира и вонь подмышек.

— Один шанс, брат. Ты действительно собираетесь выбросить его на ветер?

Мое сердце грохотало.

— У него нет никакой силы. Если он не сможет вытащить меня отсюда до того момента, как я стану морщинистым старым ублюдком, которому приходится мочиться двадцать раз за ночь, я не пойду к нему.

Я слышал истории. Таинственные отравления. Он был не из тех, кого я хотел разозлить или с кем бы хотел пообщаться.

Так начиналась вражда. Выбор стороны.

Я был моей собственной чертовой стороной.

Возмездие.

Заключенный улыбнулся.

— Ты должен доверять кому-то.

— Нет, я не должен.

Больше никогда. Я никогда не буду таким слабым.

— Тебе нужен друг здесь. Пожизненное заключение — это долго.

Я закатил глаза.

— Да, это долго. К счастью для меня, я предпочитаю свою компанию. — Я попытался пройти мимо, но его костлявая рука сжала мое предплечье.

— Одна встреча. Один шанс. Не облажайся, и он может сделать то, что тебе нужно.

Наши глаза встретились, и я хотел избить его до кровавого месива — гнев, обида и предательство разрывали мои вены с каждым ударом моего сердца. Я не был узником этой тюрьмы, я был узником того, что они сделали со мной.

Один шанс.

Если бы я сделал это, то может быть, просто возможно, мог бы получить то, что мне было нужно, чтобы заставить их страдать. Я вырвал руку из его захвата.

— Хорошо. — Бросив мой поднос и застывшие макароны с сыром на ближайший стол, я зарычал: — У него три минуты. Если он попытается что-нибудь сделать, и я не тот, кто платит. Понял?

Для восемнадцати лет, скоро исполнится девятнадцать лет, я был благодарен, что выглядел взросло, я вырос до шести футов и трех дюймов, и мои длинные волосы казались слегка странными и выглядели абсолютно по-хулигански. Мой голос был глубоким — мои яйца опустились много лет назад, и я был воспитан так, чтобы сначала использовать свои кулаки, а потом — разум.

Какая потеря для моего отца, который учил меня; он никогда не понимал, что мой мозг — самая большая и самая темная часть меня. Еще одна причина, почему люди здесь избегали меня. Никто не любил гениального убийцу с высоким IQ.

Двойная угроза. Тройная опасность.

Заключенный #FS788791 кивнул.

— По рукам. Одна встреча. Все остальное зависит от тебя.

Он.

Внушающий страх, до кусания ногтей.

Уолтстрит с его сокамерниками, и даже охранникам. Никто не использовал его настоящее имя. Никто не смел так неуважительно относиться к нему — даже местное руководство называло его Уолстритом из уважения. Уважение к тому, что он создал, даже если это было не совсем законно.

Уолтстрит улыбнулся, сцепив пальцы на столе. Его обычное место было позади кафетерия втиснуто в углу комнаты, чтобы защитить его спину и бок. Двое мужчин, похожие на морковку в оранжевых комбинезонах, уставились на меня, когда я подошел ближе.

Никто не может добраться до Уолтстрита, если он не захочет. Деньги покупали больше, чем уважение — они приносили долголетие в месте, где головорезы и психопаты хотели, чтобы ты умер.

Его морщинистое лицо и седые волосы были ухоженными и выглядели здоровыми. Его глаза были яркими и отдохнувшими, его комбинезон выглажен — так чертовски выглажен, — и первоклассная гигиена зубов. Он был здесь мировым судьей. Даже тюремные чиновники позволили ему отвечать за все преступное население.

Сигареты? Он получал их.

Наркотики? Он тоже их получал.

Женщины? Он подцепил тебя, но он не дает никакой гарантии, что ты не умрешь от гребаного сифилиса.

— Привет, Артур. Я рад, что ты присоединился ко мне.

Заключенный #FS788791 давил мне на плечо — или пытался, видя, как он, словно Пи-ви чертов Герман (комический персонаж, созданный и изображенный американским комиком Полом Рубенсом), — уговаривал меня сесть на скамейку. Я отмахнулся от него, предпочитая возвышаться над человеком, по крайней мере, на сорок лет старше меня.

— Мое имя не Артур, а Киллиан. — Артур умер в тот момент, когда и Клео. Никто никогда не обратится ко мне так снова. Это чертовски больно.

Я скрестил руки, широко расставив ноги, и надеясь, что выгляжу злым и чертовски ужасным.

— Почему я?

— Прости? — Уолтстрит усмехнулся, немного откинувшись и положив руки на колени. Там не было грязных блюд или подносов — либо этот мудак не ел, либо его приспешники уже убрали со стола.

— Почему я? Что я сделал, чтобы заслужить аудиенцию у Его Милости?

Он снова засмеялся, подняв бровь.

— А почему нет?

— Нет. Ответь на гребаный вопрос. — Я развел руки и ткнул пальцем в лицо. — Никакой загадочной чепухи. Без всякой фигни. Никаких игр. — Прижав ногу к металлическому стулу, я сел и положил руки на стол.

— Я сижу. Слушаю. Я даю тебе ровно три минуты, чтобы рассказать мне, почему, черт возьми, ты хотел увидеть меня в годовщину моего прибытия в эту адскую дыру, а потом, возможно, я останусь и послушаю больше.

Заключенный #FS788791 зарычал:

— Уважение, мальчик.

Уолтстрит отмахнулся от него.

— Ничего, Пат. Он очень нервный. Вот и все. — Его глаза блестели. — И нетерпеливый.

Я кивнул.

— Черт возьми, я нетерпеливый. Я избегал наступать на мозоли или быть обманутым в течение всех трехсот шестидесяти пяти дней, которые здесь провел. Я хочу сохранять нейтралитет, а ты разрушаешь это, заставляя людей думать, что ты играешь со мной в фавориты. — Уолтстрит кивнул, его голубые глаза были яркими и острыми.

— Справедливо. — Глядя на своих трех марионеток, он пробормотал: — Оставьте нас. Я хочу поговорить с парнем наедине.

Заключенный #FS788791 вышел вперед.

— Но что насчет… — Уолтстрит поднял руку, молча успокаивая его.

Я бы отдал многое, чтобы иметь такую силу. Такое влияние.

— Дайте нам немного времени, Пат.

Когда заключенный не сдвинулся с места, Уолтстрит добавил:

— Я не прошу. — Парень заворчал, но послушно отошел.

Я не сказал ни слова, просто сердито смотрел, пока сокамерники не отошли, чтобы нас не слышать. Уолтстрит заметно расслабился, что не имело смысла, поскольку он просто прогнал своих телохранителей.

— Киллиан. Давай начнем с чего-то простого. Что ты знаешь обо мне?

Я напрягся, желая, чтобы мой пульс оставался стабильным, а нервы — напряжены до смерти. Я тебя не боюсь. Я больше никого не боюсь.

Я закатил глаза.

— Это что? Я хочу узнать своего соседа преступника за ланчем?

Уолтстрит слабо улыбнулся:

— Нет. Это интервью.

Я кашлянул.

— Что за интервью? —

Уолтстрит наклонился вперед, притворство полностью исчезло, и я сразу понял, о чем идет речь.

— Я знаю о тебе, малыш. У меня есть сделка, которая изменит твою жизнь. Я могу вернуть тебе твой мир — с большей силой, о чем ты когда-либо мог мечтать — так что перестань быть дерьмом. Скажи мне, что я хочу знать, и убери это дерьмо, потому что у тебя есть один шанс. Если ты все испортишь — умрешь здесь, и я надеюсь, что ты перестанешь махать своим членом и действительно выслушаешь.

Он тяжело дышал, проводя рукой по своим густым седым волосам.

— Теперь у меня есть твое внимание? — Мое внимание было приковано к его воротнику и жилке на шее.

Мой разум был занят, представляя, как он сильно истекает кровью, если ударить его ножом, который я спрятал в своей манжете. Мой мозг был занят подсчетом, сколько секунд понадобятся резиновым пулям и дубинкам, прежде чем они попадут по моему телу.

Одна точка пять секунд, чтобы ударить.

Четыре секунды до того, как кто-нибудь поймет, что случилось.

Восемь секунд для охранников, чтобы прицелиться и стрелять.

Одиннадцать и девять секунд до того, как у резиновых пуль появится хотя бы шанс попасть в меня.

Но если бы я это сделал, у меня был бы нулевой шанс получить то, что я хотел.

Уравнения.

Алгоритмы.

Вероятности и расчеты.

Математика.

Где месть была моей жизнью, математика была моей любовницей. На все — независимо от того, насколько бессмысленными, удивительными и чертовски несправедливыми были некоторые вещи, — математика всегда могла найти простой ответ. Предоставить решения для невозможных ситуаций.

Математика была безжалостной.

Как и я.

Я кивнул.

— У тебя есть мое внимание.

— Хорошо. — Уолтстрит прочистил горло. — Давай начнем сначала. Как много ты знаешь обо мне?

Я вздохнул, готовясь к концерту.

— Все?

Он снова сцепил пальцы, его костяшки побелели, когда он сжал их.

— Все.

— Некоторое время назад ты был заключен в тюрьму за преступления «белых воротничков». Ты просмотрел книги своей компании Fortune Five Hundred и спрятал наличные на оффшорных банковских счетах. Тебя поймали только потому, что твоя шлюха сообщила о тебе в налоговую инспекцию, где они проверили тебя и обнаружили, что ты мошеннически избегал уплаты налогов.

Я перевел дыхание, и продолжил:

— Ты заработал свой первый миллион до того, как тебе исполнилось двадцать три года, у тебя был портфель из более чем пятидесяти объектов недвижимости, включая гостиницы и коммерческие инвестиции, а также сеть успешных торговых компаний и инвестиционных компаний. Мало того, что ты уклонился от уплаты налогов, но в настоящее время ты под следствием за фиктивные сделки от имени пенсионеров, по слухам, на сумму более восьмисот миллионов, но я знаю, что тебя никогда не осудят, потому что твои навыки ведения бухгалтерского учета безупречны. Не говоря уже о том, что у тебя в кармане есть политики и много контактов, которые выше закона.

Уолтстрит широко улыбнулся.

— Итак, ты следил за моей карьерой.

Я не сводил с него глаз.

— Да. Разумно знать моих врагов.

— Я твой враг?

Я покачал головой.

— Пока что нет. Но ты никогда не знаешь, как изменится будущее. Те, кого ты любишь больше всего, бьют сильнее всех.

Уолтстрит засмеялся, хлопнув по столу.

— Твой отец действительно провернул с тобой не очень хороший номер, не так ли, малыш?

Я ощетинился.

— Я не ребенок. — сСудебная система не судила меня как ребенка — они дали мне максимальный срок за хладнокровное преступление, которое я совершил. Я не был ребенком с десяти лет и стал ежедневно получать побои и уроки от дорогого старого папаши.

Мое сердце тяжело болело, не подчиняясь моим строгим указаниям не чувствовать отчаяния и не думать о том, что значило мое будущее. Там не будет празднования двадцать первого дня рождения или, наконец, потери девственности с Клео. Я хотел подождать, пока я не был совершеннолетним. Я хотел убедиться, что это действительно то, чего она хотела.

Мое сердце сжалось в муках.

Я не должен был ждать.

Уолтстрит прищурился.

— Какое мое настоящее имя? Ты знаешь?

Я кивнул.

— Твои доверенные лица скрывали твое имя в каждой газетной статье. Но все же узнал его. — Я решил поделиться крошечным кусочком моей страсти. — Я хотел торговать с девяти лет. Ты был для меня как Бог.

Лицо Уолтстрита потемнело.

— Был? Прошедшее время?

Я улыбнулся, наслаждаясь легким гневом, пылающим в его глазах. Он привык к уважению и не обращал внимания на мое подростковое презрение.

— Прошедшее время. У тебя было так много. Больше, чем я когда-либо мечтал, но ты все это потерял. Ты такой же нищий, как и я, но мне лучше, потому что на моей стороне молодость.

Я не поверил своим словам. Мой возраст значил только то, что мне придется дольше сидеть в этих сраных стенах.

Глаза Уолтстрита сузились.

— С чего ты взял, что я все это потерял?

— Газетные статьи. Журналы.

Он покачал головой.

— Ты сам так сказал… мои навыки бухгалтерского учета безупречны. Тебе не кажется, что я что-то спрятал? А сдался я тем, что мог позволить себе потерять? — Мое сердце замедлилось — так было всегда, когда что-то интересное привлекало мое внимание. Я мог сидеть в комнате без еды, не отвлекаясь, в течение нескольких дней, разбирая сложное уравнение.

Мой голос понизился, скрывая мое рвение:

— Собираешься поделиться со мной?

Уолтстрит наклонился ближе, его голос стал тише:

— Это зависит от тебя.

— Меня?

— Я знаю о тебе столько же, сколько и ты обо мне. Я знаю, чего ты хочешь, когда выйдешь отсюда, и я также знаю, что у тебя не будет шансов, если тебе не удастся нанять себе адвоката, который добьется условно-досрочного слушания до того, как тебе исполнилось семьдесят. — Он вздохнул. — Мы оба знаем, что этого не произойдет. Не после того, что заставил тебя сделать твой отец. Не говоря уже о показаниях, которые он представил, изображая тебя злодеем. — Мои руки сжались, мое сердце гремело в моих ушах.

— Да, офицер. Я видел все. Он не мой сын. Я любил семью Прайс, когда они были из плоти и крови.

Наручники защелкнулись на моих запястьях. Мое сердце не билось, а нервы разгоняли мою кровь. С тех пор как мой отец затащил меня в дом Клео, я был мертв внутри. Я буду гореть в аду за то, что сделал.

Я повиновался своему отцу из-за угроз в отношении девушки, которую любил всей своей душой. Я согласился сделать то, что он хотел, чтобы защитить ее. Чтобы ее не изнасиловали и не убили прямо на моих глазах.

И именно так он отплатил мне за верность.

— Тебе есть что сказать, Артур Киллиан, до того, как мы арестуем тебя?

Я посмотрел на пол, мои волосы пахли дымом, мои руки были покрыты обугленными останками дома Клео. Я прочесал обломки, как только они сгорели дотла и остыли.

Я не нашел ее тела, но нашел кольцо, которое дал ей.

Я сломлен, и я хотел плакать.

Мой отец зарычал:

— Конечно, ему есть что сказать. Не так ли, Киллиан? Скажи им. Скажи им правду.

Я сгорбился

Даже сейчас, даже после того, как он уже разрушил мою жизнь, он намеревался вбить гвозди в мой гроб.

— Ну, сынок. Что ты нам скажешь? — спросил офицер, встряхивая меня.

— Киллиан, признайся, — прошипел мой отец.

— Скажи им, что ты, бл*дь, убийца.

Не за что было бороться.

Она была мертва.

Я последую за ней, как только смогу найти способ.

— Я убил их, — прошептал я.

— Что? — Офицер наклонился ближе.

Собрав каждую крупинку предательства и ненависти из моей души, я взревел:

— Я, блин, убил их. Я убил Пола и Сандру Прайс. Ты доволен? Это то, что вы хотите услышать?

Офицер печально покачал головой.

— Нет, сынок, это было совсем не то, что я хотел услышать.

Последнее, что я услышал, когда они засунули меня на заднее сиденье полицейской машины, было то, что мой отец посмеивался над тем, что совершил.

Он использовал своего младшего сына, чтобы убрать президента Dagger Rose, чтобы он мог взять себе.

Он приговорил меня к жизни, к ужасной жизни, и все в угоду своей жадности.

И я надеялся, что дьявол вырвет его сердце и съест его на завтрак.

Я заставил воспоминания уйти — снова запираясь и баррикадируясь. Если бы я этого не сделал, то бы сошел с ума от гнева.

Мои глаза вернулись к шее Уолтстрита, и я начал вычислять, сколько времени мне понадобится вырвать его язык, чтобы мне больше не приходилось его слушать.

Уолтстрит оглянулся вокруг, понизив голос до шепота:

— У меня есть предложение для тебя.

Мои глаза сузились. Подозрение пульсировало мою кровь. Я не сказал ни слова, позволив ему вырыть траншею, он явно думал, что я достаточно глуп, чтобы войти.

— У тебя есть голова, чтобы считать. Ты получил высшее образование в области физики и математики на уровне университета. За неделю опыта работы на местном фондовом рынке появилась тенденция к росту акций «голубых фишек» (акции с высокими дивидендами, вложения), став «медведем» («Быками» и «медведями» называют игроков рынка ценных бумаг, которые придерживаются разных стратегий) в торговле. Ты естественный, Артур, и это редкая и прекрасная вещь.

Я закатил глаза.

— Ты читал мое резюме. Умно.

Он резко сказал:

— Я серьезно.

Мои глаза вспыхнули.

— И я серьезно, когда сказал, что меня зовут Киллиан. Артур умер в тот момент, когда его предали и бросили гнить в этом богом забытом месте.

— Мы вернемся к этому. — Уолтстрит оглянулся через плечо и посмотрел на меня.

— Это подводит меня к следующему пункту. Что еще ты знаешь обо мне?

Ах, темная часть его истории. Та часть, где полиция пыталась сбить его с толку. Количество ордеров, предъявленных ему в качестве президента компании, было безумным. Они пытались расколоть его снова и снова. Но ничего не получилось.

Только когда его сука из Клуба, шлюха, заревновала и бросала его.

— Ты хочешь, чтобы я обрисовал это в общих чертах, или просто кивнул в подтверждение о том, что я знаю о Corrupts, у них идеальная история в твоих железных рукавицах?

Он зарычал, злость пронзила его, словно жидкий огонь.

— Ежовые рукавицы, я идиот. Они вышли из-под контроля.

Он остановился, снова проводя рукой по волосам. Затем улыбнулся.

— Извини, это было неуместно. Я хотел сказать, что последние несколько лет человек, которого я оставил ответственным, решил не следовать моим четким указаниям. Он взял мое видение и разрушил его.

Я щелкнул пальцем по вмятине на столе.

— И какое это имеет отношение ко мне?

Уолтстрит ухмыльнулся:

— Самое непосредственное, мой дорогой мальчик.

Что-то в его голосе заставило мою голову подняться. Я посмотрел на него.

— Забудь. Твои три минуты закончились четыре минуты назад, и я в пяти секундах от удара кулаком в твое лицо.

Он посмеялся.

— Скажи, как часто ты думаешь об подсчетах? Ты когда-нибудь переставал считать?

Я покачал головой.

— Меня часто спрашивают, и мой лучший ответ — отвали.

Его улыбка стала шире.

На самом деле ответ на этот вопрос заключался в том, что я словно живу в этой чертовой матрице с зеленым кодом, падающим вокруг меня, как дождь, идущий весь день, каждый день. Я знал математические символы лучше, чем английский алфавит. Мог бы решить самую сложную задачу без калькулятора. Мог бы выдать решение любой проблемы в течение нескольких секунд.

Математика — моя истинная любовь.

Кроме нее, конечно.

Уолтстрит улыбнулся, снова наклонившись.

— Отлично, я вижу ответ в твоих глазах. Вот ответ, который я хотел — то, что мне нужно было увидеть. Скажи мне, если ты выберешься отсюда, сколько людей ты должен погубить?

У меня перехватило дыхание. Погубить? Уничтожить мне больше нравится...

— Три. Мне нужны трое.

— А у тебя есть план, как это сделать?

Я подойду к ним и вгоню пули в их мозги, затем посмотрю, как жизнь покидает их глаза.

Я покачал головой. Забавно, это был первый раз, когда я действительно позволил себе подумать, как мне это закончить. Это было странно… я был недоволен. Ужасно, чертовски недоволен. Они заслуживали только кричать. Они заслуживали, чтобы почувствовать то, что почувствовал я за прошедший год. Брошенный, исключенный, потерянный.

Я стиснул зубы, глядя в голубые глаза Уолтстрита.

— Я хочу заставить их страдать. Смерть будет последним, что они получат.

Старик кивнул.

— Еще один идеальный ответ. И если я скажу тебе, что у меня есть средства, чтобы это произошло, ты бы мне поверил? Доверился незнакомцу, который может сделать тебя богаче, чем ты мог себе представить, и дать тебе все, что тебе нужно, чтобы отомстить так, как тебе хочется?

Я уставился на него. Я пристально смотрел. Я искал ложь, подвох.

В его взгляде не было ничего, кроме страсти. Страсть, чтобы я свершил и его месть. Он хотел научить того, кто понял бы урок.

Что-то поменялось внутри. Предательская сука под названием «надежда» снова ворвалась в мою психику.

Медленная улыбка растянулась на моих губах. Подозрение исчезло, и я расслабился. Я видел себя в нем. Пожар. Проклятие. Непреодолимая нужна наказать и свергнуть режим.

— Я мог бы.

Уолтстрит протянул руку через стол и потянул за воротник, пока не прошептал мне на ухо:

— Я собираюсь дать все это тебе, мой мальчик. Ты подчиняешься мне, ты делаешь все, что я, черт возьми, тебе говорю, и я вытащу тебя из этого места. Я дам тебе Corrupts, я сделаю тебя Президентом, и научу тебя всему, что знаю о торговле, сокрытии доходов и контроле не только твоей империи, но и всего мира.

Он отпустил меня, протягивая руку.

— В ответ я прошу тебя быть моими ушами, глазами и ногами снаружи. Управлять своим бизнесом так, как я ожидаю. Ты будешь моим наследником.

Год и сегодня моя жизнь закончилась. Я никогда бы не подумал, что получу второй шанс через 8765,81 часа.

Мой мозг впился в вопрос.

— Если ты сможешь вытащить меня, почему ты не можешь использовать тот же трюк для себя?

Уолтстрит опустил голову, вцепляясь пальцами в стол.

— Потому что меня закрыли, у меня нет выбора, кроме как отбыть свой срок. Еще тринадцать лет — девять, если я смогу выйти за хорошее поведение. Это слишком долго. К тому времени все будет уничтожено, и я не могу этого допустить.

Я прошептал:

— С чего ты взял, что можешь вытащить меня? Ты слышал, что я сделал.

В помещении, казалось, было тихо — голоса моих сокамерников замолчали, пока я ждал его ответа.

— Потому что, Киллиан, я знаю правду. Я знаю все. И никто не должен жить в мире, где существуют такие предатели.

Впервые за год в моей груди горела благодарность. Он знал. Он верил. Мое решение было легким.

Я не колебался и не думал. Это было мое будущее. Единственный способ отомстить.

Я протянул руку, глядя в глаза человеку, который превратился из позорного Бога в спасителя.

Уолтстрит сжал мою руку своей.

Я сжал сильно.

— У тебя есть мое слово.

Он кивнул.

— Хорошо. Клянусь своим настоящим именем, Сайрус Коннорс, что я сделаю для тебя все. Ты никогда не будешь снова бессильным.

Я дрожал, греясь в его словах. Мои мышцы дернулись, когда чувство счастья вернулось к моей гнилой душе.

Уолтстрит добавил:

— Отныне твое имя не Артур Киллиан. А Килл. Ты исполняющий обязанности президента the Corrupts.

— Килл?

Он отпустил меня, ухмыляясь:

— Ты будешь убийцей на фондовом рынке и убийцей тех, кто тебя обидел. Лучше быть честным о том, кто ты на самом деле есть, не так ли?

Я откинулся, улыбаясь искренней улыбкой.

— Да, я думаю, да. Я думаю, что так будет лучше.

Мы улыбнулись.

И кивнули.

И так родился Килл.

Уроки начались сразу.

Уолтстрит каким-то образом получил разрешение освободить меня от работы в прачечной и похищал меня на три часа в день в так называемой библиотеке. Там он оставил свое окружение, положил передо мной блокнот и карандаш и открыл мне глаза на чудесную магию торговли.

В те дни, когда наши головы были наклонены — темно-коричневая к серой, — я узнал, насколько молодым я был на самом деле. Как архаичны были мои неуправляемые мысли.

Я менял свое отношение по мере того, как вникал в его чудесное образование. И не чувствовал необходимости утверждаться за счет дерзости, когда мой мозг поглощал все, чему он хотел меня научить.

Четыре года я провел с ним.

Уолтстрит стал всем моим миром. Мой друг, отец, учитель, брат. Я любил его. Я доверял ему. И обнаружил, что у меня все еще есть способность вызывать слезы на моих чертовых глазах.

Я думал, что они сломали меня, и не было бы в этом никаких сомнений, если бы Уолтстрит не направил мою ненависть во что-то продуктивное, я бы оказался мертвым или в смирительной рубашке.

Он наказал меня, когда я потерпел неудачу, он похвалил меня, когда я преуспел, и больше всего он наполнил мой мозг силой.

Бесконечная сила.

Фондовый рынок. Не только опционы, облигации и «голубые фишки», но и крайне изменчивый и столь же прибыльный рынок иностранной валюты. Он научил меня алгоритмам и формулам, которые он держал в строжайшем секрете, потому что занимался трейдингом, когда ему было чуть больше двадцати. Надежные способы наблюдать, учиться и, прежде всего, защищать свои инвестиции.

Он никогда не был женат и не имел детей. Его семья был его MК, который в настоящее время разрывает его сердце, идя против его любой команды. Он никому не доверял. Он никому не отдал бы это наследие.

Только мне.

Он превратил меня из съеденного горем подростка в образованного человека, меценатом, обладающим властью не только в Америке, но и в Европе и Азии.

Он не только дал мне бразды правления своей торговой империей, но и дал мне инструменты, которые мне понадобятся, чтобы умело и тайно отомстить, и чтобы у меня было так много гребаных денег, что я никогда больше не буду одинок.

Четыре года, шесть месяцев, семнадцать дней я отбывал из пожизненного заключения.

Затем я вышел.

Артур был мертв. Килл родился.

Свобода была гарантирована.

Месть свершится.

Четыре года назад.

День, когда я покинул тюрьму, был самым страшным, самым волнующим днем ​​в моей жизни.

Я никого не знал.

Мой мир вне штата Флорида больше не существовал, и я не скрывал, что у меня нет ничего, кроме ненависти к тем, кто сделал это со мной.

Уолтстрит сотворил чудо, подняв слух об условно-досрочном освобождении, поднявшись над всеми, заручившись услугами людей, которые могли подорвать всю защиту. Он представил меня в идеальном свете сломанного несовершеннолетнего преступника, который был марионеткой в чужих руках.

Ирония была в том, что ничего из той информации не было ложью. Это была правда. И, наконец, правда освободила меня.

— Ты Килл?

Я поднял руку, прикрывая глаза от яркого света полуденного солнца. Через плечо был брошен рваный рюкзак с моими пожитками. Одежда, которую я носил, когда меня арестовали, свернутая математическая тетрадь, где я решал предположительно неразрешимую проблему, и подарок от Клео.

Мое сердце забилось. Боль. Сожаление. Ненависть. Чувство вины.

Не думай о ней.

При первой же возможности я сожгу все. Включая ластик в форме знака зодиака Весы, который никогда не использовался, чтобы стирать ошибки.

Я был счастлив только рядом с ней.

Я был так чертовски влюблен в нее.

Но ее нет. И мне пришлось жить без нее.

Я чертовски ненавидел воспоминания о ней — они пульсировали болью, как заточка в яремную впадину. Каждый раз, когда я смотрел на этот чертов ластик, он разрывал мне сердце. Я не мог сохранить это. Это чертовски больно.

Соберись, Киллиан. Это твой новый мир. Старый мертв.

Идя вперед, я кивнул.

— Да, я Килл.

Парень улыбнулся, протягивая руку. Должно быть, ему было чертовски жарко в черной кожаной куртке с огненным шаром, и на нем был вшит какой-то символ смерти со словами: «Corrupt, КАК ОНИ ЕСТЬ» на лопатках.

— Я Грассхоппер.

Мои глаза сузились.

— Кроме шуток?

Он взял мою сумку, перекинул через плечо и направился к стоянке.

— Нет, мое настоящее имя Джаред Ширер. Но я получил прозвище, потому что мне нравится курить траву, и я стал Вице-президентом, перепрыгивая через других болтовней. — Он улыбнулся.

— Въехал? Грасс… хоппер.

Это чертовски смешно.

Я прикусил язык.

— Понял.

Последние несколько лет моей жизни в заключении исчезли, когда мое прошлое вернулось — реальность грубо ворвалась в мое будущее. Я больше не был окружен строгими законами или побеленными стенами.

Звуки авто. Смог. Жара. Детский смех, когда семейный минивэн проехал мимо. Собаки лают. Громкий звук стерео.

Полный и полный хаос.

Здесь все было безумием.

Тебе лучше быстро включаться в игру.

— Уолтстрит сказал мне, что он все устроил. Правда ли это?

Кто, черт возьми, знал, в какую ситуацию я попаду? В конце концов, Уолтстрит был заперт на долгие годы — кто мог сказать, что у него все еще достаточно влияния, чтобы нажать на правильные рычаги?

Я был бы тем, кто умер, если бы это не сработало.

Грассхоппер улыбнулся, с его темным ирокезом с гелем.

— Да, все в порядке, чувак. Он сказал мне пару слов. Я один из немногих старичков.

— Старичок?

— Ага. Знаешь, когда Уолтстрит был президентом, Corrupts были хорошим бизнесом. У нас были регулярные деловые встречи, дискуссии о прибылях и убытках, инвестиционные исследования. Мы существовали в этой серой области, понимаешь? Часть в законе, часть вне закона. Мы не причиняли вреда другим, потому что нам не нужно было заниматься наркотиками или оружием. Уолтстрит заставлял нас прятать кучу денег, поэтому старый добрый дядя Сэм не взял нас за задницу. Он также не согласен сутенерствовать или готовить мет. — Он замолчал.

Лояльность и ностальгия в голосе парня были трогательными. По нему скучают — даже после всего этого времени.

— Похоже, это было хорошо.

И ничего подобного в Клубе, из которого я пришел.

— Так и было. Мы катались как сыр в масле. Братья были лучшими ублюдками, которых я знал. Но затем чертовы сиськи Уолтстрита на стороне решила отомстить ему за то, что он вышел из Клуба с той зайкой. Федералы хотели его на протяжении чертовых десятилетий, и им, наконец, удалось заграбастать его.

Мы остановились возле Харли и я увидел еще одного байкера, одетого во все черное. Незнакомец с седыми светлыми волосами и кривым носом оттолкнулся от машины, бросая мне ключи.

Я поймал их, ощутив вражду в воздухе.

Грассхоппер вздохнул.

— Не обращай внимания, это Мо. — Повернувшись ко мне, он пробормотал: — Мо, настоящее имя Тристан Морган, просто злится.

Глядя на Мо, он огрызнулся:

— Соберись. Ты мастер по оружию. Чувак, ты должен быть занят реальными вещами, иначе тебе не хватит места в этом новом проекте. Приказ босса.

Мо скрестил руки на груди, его зубы сильно скрипели. Он не сказал ни слова.

Мои пальцы сжали ключи от Харли цвета виски, позади него.

— Тяжело, потому что я незнакомец, а уже выступаю как твой Президент?

Мо оскалил зубы.

— Нет, новичок. Мое отношение таково, я был бы не против, если бы ты не был гребаным мальчиком, который, вероятно, дрочил больше, чем у него когда-либо была кисок. Ты не мужчина. О чем, черт возьми, думал Уолтстрит?

Я расправил плечи.

— Я может и молод, но я умен и готов учиться.

Мо засмеялся:

— Чтобы управлять Клубом, нужно больше, чем книжки и целовать задницу.

Я знаю. Я был готов быть Вице-президентом в другом месте.

Мой характер — пламя, которое я мог задушить с тех пор, как встретил Уолтстрита, — кипел.

— Не позволяй им опускать тебя, Киллиан. Ты главный. Ты отвечаешь никому, кроме меня.

Голос Уолтстрита прозвучал в моей голове. Все его уроки и советы — они плавали в моем мозгу, и я полностью с ними согласен. Как бы мне не хотелось это признавать, Мо был прав. Я пошел в тюрьму, бл*дь, девственником. Я ждал

Ее.

Как я мог притвориться мужчиной, когда у меня было так много жизненного опыта, чтобы наверстать упущенное?

Не могу так думать.

Я должен был излучать силу, которую дал мне Уолтстрит. Мо был моим ублюдком. Corrupts были моими сучками. Им придется повиноваться или уйти. Это был их выбор.

Расправив плечи, я прошептал:

— Не важно, что ты думаешь. Это не меняет того факта, что ты теперь принадлежишь мне.

Глаза Мо расширились, его кожаная куртка скрипнула поверх его тела.

— Никто не владеет мной, мудак.

Это было первое противостояние, и я должен был показать свои силы. Я должен был быть доминирующим — чтобы показать им, я заслужил право быть на вершине пищевой цепочки.

Я отвел кулак назад, я с мрачным удовлетворением улыбнулся, когда он прорезал воздух и врезался в его нос.

Мужчина рухнул на колено, держась за свое хмурое кровавое лицо. Если его кривой нос не был сломан раньше, то теперь он точно сломан.

— Что за хрень?

Я мог бы не знать, как чувствовалась киска, но я провел больше боев, чем мог запомнить. Команда тюремного бокса воспитывала мое тело, а Уолтстрит тренировал мой разум.

Грассхоппер нагнулся и схватил парня под мышками.

— Остынь, Мо. Ты был засранцем. Килл наш новый президент. Он получает задачи от Уолтстрита и больше ни от кого. Если ты так противишься необходимости повиноваться парню, который моложе тебя, представь, что это Уолтстрит, ты к нему обращаешься, и мы посмотрим, как долго будет это дерьмо происходить.

Мо глянул, его темные глаза слезились. Я догадался, что ему было за тридцать. Мой IQ и тело испытанного бойца будут выигрывать всякий раз.

— А ты нервный, малыш.

Я осмотрел свои костяшки пальцев, любя понимание того, что я свободен. Действительно, реально свободен. Моя жизнь снова стала моей. И сегодня отмечен первый день моей программы возмездия.

— Мое имя не малыш, а Килл. — Проведя рукой по волосам, которые я отпустил в тюрьме, я пробормотал: — И если ты знаешь мой послужной список, то поймешь, что я получил это прозвище не без причины. Лучше послушай своего приятеля.

Посмотрев на мотоцикл позади Мо, я сказал:

— У меня есть свой собственный, или ты поедешь, как сучка?

Грассхоппер отпустил своего брата, ударив меня в бицепс.

— У тебя есть яйца, Килл. У меня такое чувство, что ты станешь железным кулаком, в котором нуждается Клуб.

Таков план.

— Заставь их заплатить за неподчинение мне. Вычисти Клуб. Сорви их нашивки. Положи конец этой гребаной чепухе.

Инструкции Уолтстрита были просты и ясны. Время Corrupts сочтено. Настало время для нового названия.

— Что случилось с парнем, которого я заменяю? — У Уолтстрита были особые планы на него.

Хоппер ухмыльнулся. В его голубых глазах блеснул намек на зло.

— Тебе не нужно беспокоиться о нем, чувак. Я позаботился об этом.

Мой живот скручен.

— Это был не твоя задача. Это была моя работа.

— Убей его, Килл. Сделай его смерть показательной, чтобы другие знали, что происходит, когда они связываются с тобой.

Если бы у меня не было никого, кто я мог бы покалечить, как бы я высказал свое мнение?

Мо вскочил, проводя рукой по его светло-русым волосам.

— Это был он и Хоппер. Дерьмо закипело. И все сделано. Он уже мертв в течение двух дней — ужин аллигатора, и с ним покончено.

Он нарушил в мое личное пространство.

— У тебя есть проблемы с тем, чтобы мы убирались в Клубе? — его голос понизился до скрипучего шепота.

— Не забывай, новичок, мы по-прежнему принимаем приказы от Уолтстрита, и он сказал нам, чтобы ты был в безопасности. Мы сделали Клуб безопасным.

Ярость кипела в моей крови. Если бы кто-то подошел так близко ко мне в тюрьме, как Мо, он бы уже был без сознания у моих ног. Все мое тело хотело уничтожить его, прежде чем он бы стал угрозой.

Это не то, как должно работает здесь.

Глубоко вздохнув, я покрутил ключи от байка перед лицом Мо.

— Уолтстрит возлагает большие надежды на своих братьев. Я просто верю ему. Хоппер был прав, когда покончил со старым Президентом, если это был вопрос самозащиты, но теперь, если вы не подчиняетесь мне, вы не подчиняетесь ему. И если вы не подчиняетесь ему, у меня есть полное право причинить вам вред.

Глаза Мо смотрели в мои, желая, чтобы я отступил.

— Ты сделаешь мне больно, а?

Опустив лоб, я зарычал:

— Ты не захочешь знать, что произойдет, если вы меня разозлите.

С меня хватит и того, что меня использовали, оскорбляли и бросили гнить.

Воздух потрескивает от гнева. Я ждал, когда он ударит — мои мышцы напряглись, руки сжались. Но затем напряжение рассеялось, когда Мо расправил плечи и усмехнулся:

— Ты мне нравишься, новичок. У тебя хватит смелости, и что бы ни делала с тобой жизнь, что ты попал за решетку — ты вынес оттуда лучшее. — Протянув руку, он поприветствовал меня. — Садись на байк, мы идем домой.

Дом.

Я никому больше не позволю встать на моем пути.

Настало время для нового Президента.

— Могло бы быть и хуже? — Хоппер вошел в мою новую комнату. Мне достались старые комнаты Уолстрита в комплексе в Киис. Они были на Эверглейдс, все на одном этаже, с колючей проволокой, окружавшей нас, как животных.

Я знал, что это должно было защитить нас от других банд или идиотских наркоманов, но в ту секунду, когда я прошел через тюремные ворота и зашел в обветшалый двор с отшелушивающейся краской, и выглядящий, как адская дыра, мне хотелось уйти.

Моя кожа ползла. Моя душа кричала о свободе. Я вышел из тюрьмы не только для того, чтобы снова заковать себя в цепи с байкерами в кожаных куртках.

Внутренняя часть комплекса была ненамного лучше с граффити на стенах, обожженными сигаретами диванами и спальнями, которые пахли сексом, пиццей и наркотиками.

Комната Уолтстрита не использовалась — так что это было чертовское благословение, — но в ней все еще были решетки на окнах, плесень на ковре и примыкающая к ней ванная комната, в сравнение с которой тюрьма во Флориде мне казалась чертовым пятизвездочным номером.

Я не могу остаться здесь.

Стены уже окружали меня — мой характер кипел с каждым вздохом, готовясь бороться за свободу.

— Тебе не понравится, то, что ты увидишь. Я рискну предположить, что то место будет чертовски истощено и больше похоже на свалку. Но куда бы ты ни попал, ты не можешь уйти, пока не получишь полный контроль. Тогда ты можешь жить за пределами Клуба, если у тебя есть люди, которым ты доверяешь, тогда ты сможешь уехать, но не раньше, Килл. Ты останешься там, пока не позаботишься о таких вещах.

В то время мне было не с чем сравнивать. Я не мог представить ничего хуже тюрьмы. Итак, тогда я, чертов идиот, поклялся.

Теперь же хотел пересмотреть это обещание. Но не мог. Я дал слово, и Уолтстрит был единственным, кто заслуживал моей верности.

— Килл? — Грассхоппер снова привлек мое внимание. Шагнув дальше в комнату, он потащил с собой блондинку. У нее были огромные буфера, на ней было облегающее платье с тигровым принтом и каблуки, которые превращали ее из карлика в модель.

Она идеально вписалась в комнату.

Она не она.

Мое сердце сжалось, и я стиснул зубы.

— Замечательно. Спасибо.

Хоппер ухмыльнулся, подталкивая девушку к огромной кровати черного цвета.

— Она была про запас. Знаешь, каково это — выйти из тюрьмы и устроить приветственную вечеринку.

Он подмигнул.

— У тебя есть вся ночь. Развлекайся, Килл.

Я улыбался, молча, пока он не закрыл дверь.

Подойдя к двери, я щёлкнул замком и повернулся лицом к шлюхе.

— Как тебя зовут?

Черт, что я делаю?

Я видел только Клео. Я слышал только Клео. Все, что я хотел, черт возьми, — это Клео.

Ее взгляд скользил с моей головы, вниз по груди, на мой член. Она облизнула губы, спотыкаясь в своих нелепых туфлях.

— Ты можешь называть меня, как хочешь, Президент.

Я поднял палец.

— Я не Президент до завтрашней церемонии. Я Килл. И я позвоню тебе...

Ее прозвище чуть не сорвалось с моего языка. Ее улыбка вспыхнула в моем мозгу. Ее смех отозвался эхом в моих ушах.

Бл*дь.

Я был чертовски возбужден уже десять лет. Я хотел взять ее, заняться любовью с девушкой, которая украла мое сердце в тот момент, когда я ее увидел. Но в рамках приличия для наших семей и нашего возраста в то время я избегал заходить слишком далеко.

Я не был парнем, который хотел шлюху. Я знал, насколько драгоценна Клео. Я знал, что в тот момент, когда я заберу ее, она будет моей вечно, а я ее. Я хотел, чтобы это было идеально.

Ты был мудаком, не нужно было ждать.

Теперь я собирался потерять девственность с клубной шлюхой, которая сосала больше членов и спала с большим количеством байкеров, чем те минуты, которые я был жив. 12622776. Хорошо, может быть, не так много, но все же — чертовски много.

— Я не придумываю тебе имя. Просто назови мне имя, и я буду звать тебя в соответствии с ним.

Она улыбнулась, положив кончики пальцев на мою грудь.

— Хорошо, называй меня Мэдоу.

Она подошла ближе, прижимая свои большие сиськи ко мне. Мягкость ее тела послала в мою кровь настолько сильную волну возбуждения, что я знал — это продлится недолго.

Положив мои руки на ее плечи, и навия над ее маленьким телом, я теснил ее назад, пока ее ноги не коснулись кровати.

Она упала, растянувшись на одеялах, и тихий смех слетел с ее губ.

Смех Мэдоу не был похож на смех Клео. Все это было не правильно, и мой стояк был с этим согласен.

Мой рот хотел поцелуев; я хотел почувствовать на языке вкус женщины. Но не ее. Я хотел не шлюху. Только девушка из моего прошлого.

В первый раз, когда я поцеловал Клео — когда я нарушил свои глупые правила и позволил ей победить, — я знал. Моя судьба была решена, и она имела власть надо мной больше, чем кто-либо.

В тот прекрасный день она отдала бы мне свою девственность, но я остановился. Я был чертовым идиотом и думал, что мы навсегда будем вместе.

Вместо этого, здесь я собирался трахнуть незнакомку только потому, что я должен был выбросить ее из головы раз и навсегда. Мое прошлое было мертвым для меня.

Она должна быть тоже.

— У тебя есть презерватив? — мой голос был грубым, злым.

Мэдоу кивнула, вытаскивая пакет из лифчика. Я забрал его из ее пальцев. Он был теплым, и резина внутри скользила, как мерзкая слизь в фольге. Положив его на покрывало в удобном месте, я зарычал:

— На колени.

Я не мог сделать это, глядя в ее глаза.

Я тяжело сглотнул. Черт побери.

Я почти пять лет прожил в тюрьме, не думая о ней, но в тот момент, когда вышел и увидел подарок, который она дала мне годы назад, я не смог остановить мысли о ней.

Ты ей изменяешь.

Нет.

Я не мог изменить ей.

Она мертва.

Мэдоу опустилась на колени, извиваясь, и подтягивала узкое платье за ​​бедра к талии. На ней не было нижнего белья. Она раздвинула свои ноги для меня точно так же, как она сделала для двадцати членов Corrupts.

Мои зубы сжались от взгляда на женские части тела. Я мог смотреть на это весь день.

Моему члену было все равно, что эта женщина не Клео. Ему было все равно, что она постоянно обслуживала мужчин, которые предали Уолтстрита.

Все, о чем он заботился, было решение проблемы. Оставив детство ради моего нового будущего.

Расстегнув джинсы, я спустил тяжелую джинсовую ткань на лодыжки. Я до сих пор не привык к царапинам на ногах после изношенного хлопкового комбинезона в тюрьме.

Я даже не удосужился прикоснуться к ней или к себе.

Схватив презерватив, я разорвал его, прищурился от того, как грубо чувствовалась эта чертова штука, и неловко скатал его по всей длине.

— Подвинься назад, — прорычал я.

Мэдоу немедленно подчинилась, двигая задницу назад, влажность блестела между ее бедрами. Мои руки приземлились на ее бедра, расположив ее именно там, где я хотел.

Она посмотрела через плечо, карие глаза сияли вожделением.

— Ты не хочешь, чтобы я отсосала тебе? Разве ты не хочешь сначала немного подурачиться?

Конечно, нет.

Гнев вспыхнул в моей крови.

Я не мог с собой ничего поделать. Схватив ее за подбородок, я заставил ее голову повернуться лицом к матрасу.

— Не смотри на меня

Не смотри на меня глазами, которые заставляют меня ненавидеть себя. Не заставляй меня скучать по ней больше, чем я уже скучаю.

Я должен был заткнуться. Я должен был тяжело дышать и быть чертовски счастлив от того, что готовая женщина на коленях собиралась взять мой член, но все, на чем я мог сосредоточиться, — это сердце, наполненное чувством вины, в моей груди.

Черт возьми, прекрати это.

— Дай мне руки.

Она повиновалась без вопросов, и я использовал свой снятый ремень, чтобы связать ее запястья. Теперь она тоже не могла коснуться меня. Я мог трахнуть ее, но я никогда не хотел, чтобы она касалась меня. Я не заслуживаю этого.

Сжав зубы, я схватил свой член и встал у ее входа.

Ее спина напряглась, она растопырила пальцы и схватилась ими за пастель.

Я растягивал момент, в моей крови вспыхнуло ожидание.

И затем я ворвался в нее.

Возможно, слишком грубо, возможно, слишком быстро. Я не знал как — у меня не было опыта. Но Мэдоу, похоже, было все равно. Ее голова откинулась назад, когда я стал двигаться.

— О, боже, — простонала она, когда я вошел в нее, пробуя, учась.

Ее тепло было субтильным, я не чувствовал ее влажности благодаря презервативу, но момент заполнения женщины, чего я раньше не делал, было достаточно, чтобы заставить меня перестать думать о Клео и погрузиться в мой первый в жизни трах.

Той ночью, когда Клуб наконец-то успокоился, и я отошел от трех раундов секса, которым занимался, я набрался смелости, чтобы вытащить ластик с Весами из кармана джинсов.

Я плюхнулся на спину, уставившись в потолок своей камеры... Я имел в виду комнаты. Я был здесь всего несколько часов, но уже ненавидел жизнь в клубе. Это было смешно. Все взрослые люди живут вместе. Что случилось со свободой и нашим личным пространством? Что случилось с дезинфицирующими средствами и пылесосом? Что случилось с семьей и любовью?

Ластик был слишком тяжелым — слишком знакомым — для моих пальцев. Это был знак справедливости. Знак добра и зла. А также мой знак зодиака. Не знал, пока она не сказала мне.

Действительно, по счастливой случайности оказалось, что моя личность совпадает. Она сказала мне, что она Стрелец. Сказала, что она хотела любить кого-то, кто был бы Козерогом или Овном. Но она сделала бы исключение только для меня.

Мы лежали на крыше гаража, где куча Харли, Хонды и Триумфов были погружены в ночь. Она прошептала черты характера Весов.

Она повернулась ко мне лицом, нежно касаясь моего лица.

— Ты изящный.

Я вздохнул.

— На моем байке, может быть, но не в жизни.

— Умиротворенный

Я смеялся.

— Гм, самая большая ложь.

Она покачала головой, серьезность плескалась в ее зеленых глазах.

— Ты спокоен. Ты борешься за то, во что ты веришь. Вы борешься за то, чтобы защитить то, что принадлежит тебе, но в своем сердце… ты добр и нежен, и не являешься частью этого мира.

Она прошептала:

— Как и я.

Мое сердце сжалось. Слова, я люблю тебя, крутились на языке. Я еще не сказал это. Но, блин, я хотел.

На ее губах появилась улыбка.

— Ты тоже идеалист.

Я кивнул, отвлекаясь от любви к ней и от нас с ней вместе навсегда

— Хорошо, вроде согласен с этим. — У меня были надежды. У меня были мечты. И я не собирался сидеть на одном месте. — Все это звучит довольно хорошо. Какие-нибудь плохие черты, которых я должен остерегаться?

Она вздохнула, ее глаза остановились на моих губах, заставляя меня страдать и умирать от желания, поцеловать ее.

— Поверхностный и тщеславный.

Я резко вздохнул:

— Ах, так совершенство заканчивается. — Прижав свое тело к ее, я пробормотал: — Жаль, что я согласен с ними больше всего.

Она прошептала:

— Надежность. Ты также надежный.

Предательское слово пронеслось в памяти, отбросив меня назад к настоящему.

Надежный.

Черт возьми, я хотел бы быть самым ненадежным ублюдком. Хотелось бы, чтобы хоть одна черта личности Весов не облажалась. Я был самым надежным человеком, которого я мог бы представить. Жаль, что другие видели это — использовали против меня.

Надежность была главной причиной, из-за которой моя жизнь развалилась.

Я был слишком чертовски доверчив. Чертовски надежным.

Чертовски слепым.

Я уравновесил ластик на костяшках пальцев, переворачивая его снова и снова с одной стороны моей руки на другую. Избавься от него.

Мое сердце болит, когда я думаю обо всем, что я потерял. Пришло время уничтожить и это.

Еще нет.

Я не могу…

…еще нет.

Мой живот сжался, думая о завтрашнем дне. Он не просто сжимался, он выворачивался, пока мой последний тюремный обед угрожал свалить через мой гребаный нос. В миллиардный раз я обдумывал. Многое может пойти не так. Столько дерьма могло ударить о вентилятор и пролиться дождем на мой безголовый труп.

Уолтстрит дал мне ключ к моему будущему. Он дал мне больше, чем кто-либо, но, как и все остальное, я должен был заставить его работать.

Я проверил маленькие часы на тумбочке. Четыре часа и считаем. За четыре часа до того, как я пройду посвящение и навсегда прощаюсь со своим прошлым.

На следующий день я взял под контроль свою империю.

Если все пойдет хорошо, я доживу до следующего восхода солнца. Если нет ...

Я слишком молод, чтобы умереть.

Надо было подумать об этом, прежде чем согласиться на это.

Трепет волнения пробежал по моему позвоночнику. Это была мощная смесь страха, мести и знания, что моя жизнь никогда не будет прежней.

В тот момент, когда я вошел в отвратительно грязную гостиную, крупные мужчины — некоторые лысые, некоторые с хвостиками, другие с большим количеством волос на теле, чем на лице — все повернулись ко мне лицом.

Хоппер появился на изодранном боксерском ринге в середине комнаты, где снаряжение было укутано дополнительными жакетами Клуба, а также предметами, которые я сказал ему организовать. Большое ведро с водой, паяльная лампа, полотенца и тату-мастер с полностью оборудованной мобильной студией.

Я кивнул.

Он кивнул в ответ.

Я не ожидал помощи в этом мире, но не только Уолтстрит достоин моей преданности в этом Клубе, но и Грассхоппер и Мо. Я чувствовал родство с ними, которое, как я надеялся, не укусит меня в задницу в будущем.

— Все, внимание, — крикнул Грассхоппер, прерывая ворчливый разговор.

— Как вы знаете, Килл был отобран Уолстритом. Мы все знаем его инструкции, и никаких пререканий не будет. Поняли?

В комнате внезапно сгустилась вражда.

Не могу их винить. Глядя на меня с моим чистым лицом, без мозолей на руках и без опыта, кроме как тюрьмы.

Но не им решать, понравлюсь ли я им. Это было решено за них, они будут повиноваться мне.

Шагнув вперед, я сжал руку на плече Хоппера.

— Я скажу это.

Несколько пожилых людей хихикали, толкая друг друга с гневом в глазах. Мой взгляд остановился на их.

— Я знаю, что некоторые из вас не переживут переходный период. Я не сомневаюсь, что лишу некоторых из вас ваших патчей. И я также не сомневаюсь, что некоторые из вас попытаются положить этому конец. Но я здесь, чтобы сказать вам, что знаю, как работает ваш разум. Я знаю, потому что мой работал так же. Вы чувствуете себя преданным кем-то, кому вы доверяли. Разъяренные и не готовые к переменам. Все, что я могу предложить, это уступить или страдать. Другого пути нет.

Подойдя к боксерскому рингу, я перескочил через веревки, указывая на татуировщика.

— Сегодня вы поклянетесь в верности мне; не будет церемонии посвящения меня в ваш Клуб, потому что Corrupts больше не существует.

Мужчины двинулись вперед с негодованием.

— Чего?

— Послушай, маленькая мразь.

Грассхоппер прыгнул на ринг, махнув рукой на гул голосов, шумящих в комнате. Он понизил голос:

— Килл? Что ты делаешь, чувак?

Я делаю то, что он сказал мне.

— Я Corrupts. Отныне мы Pure Corruption.

Его голубые глаза сузились.

— И он санкционировал это?

Я кивнул.

— Он знает. Это был его план. Он знал, что я не смогу стать Президентом и сохранить имя. Это просто не сработало бы. Так что я наберу свою команду из его людей.

Оглядывая комнату, я произнес:

— Следуйте за мной, я обещаю вам все, что когда-либо делал Уолтстрит. Я дам вам деньги. Я дам вам силу. Я гарантирую, что вы никогда не попадете в тюрьму, чтобы отбывать наказание за дерьмовые преступления, которые нам не нужны. Наш закон будет твердым, и вы снова станете настоящими братьями.

Мой голос понизился:

— Не следуйте за мной, и вас не будет. Ваши татуировки будут сожжены, и вы уйдете навсегда.

Сняв с себя одолженный пиджак, я надел свою футболку на голову и уселся на стул татуировщика.

The Corrupts, должны были оставить позади все дерьмо и вступить в новый век.

Это больше не был преступный синдикат, где личная гигиена и чистота дома не имели значения. Я обеспечу бесперебойную работу. Бизнес. Братство

Мое.

Мое оружие против людей, которые были в долгу передо мной.

— Ты… ты не можешь…

Мой взгляд упал на пузатого мужчину с густой черной бородой.

— Позволь мне задать тебе вопрос. Когда ты присоединился к Corrupts, что привлекло тебя к этому?

В комнате стало тихо, когда мужчины вспомнили свое прошлое.

Кулаки все еще были сжаты, злость зрела в воздухе, но медленные ответы потекли мне в уши.

— Чтобы подчиняться нашим собственным правилам, а не коррумпированному правительству.

Я кивнул.

— Хорошая причина.

— Я присоединился к бизнесу. Уолтстрит сделал меня богатым человеком.

Я стукнул по своей обнаженной груди, поклявшись:

— Следуй за мной, и ты снова им будешь.

— Ездить и иметь место, где я мог бы быть с братьями.

Я искал человека, который говорил, но не мог найти его из двадцати пар глаз, наблюдающих за мной.

— Вы бы предпочли, чтобы у ваших братьев не было руководства? Насилие и тюремное заключение разрушают ваш мир?

Волна недовольства прошла по комнате.

— Примите меня как своего Президента, присоединяйтесь ко мне и станьте «чистыми», и я клянусь своей жизнью и жизнью Уолтстрита, у вас будет мир, у вас будет богатство, у вас будет братство.

Мой голос потерял свою остроту. Я позволил небольшой уязвимости показаться на свет.

— Я знаю, что я новичок, я молод, и я, скорее всего, облажаюсь, когда буду восстанавливать империю Уолтстрита, но обещаю, что сделаю это. Я понимаю, что значит быть преданным, и этого никогда не произойдет, если вы последуете за мной.

Черт, я не был там ради крови и славы. Я был там для мести. И если им это не нравилось, они знали, как уйти, и это было не через парадную дверь.

Мо поручился за меня.

— Мы говорили об этом подробно, Corrupts. Вы видели, что случилось с Магнето, когда он не хотел быть частью эволюции. Теперь самое время принести клятву, пора открыть свои гребаные губы, и дать клятву.

Он посмотрел на меня с суровым лицом.

— Как бы мне не хотелось принимать приказы от новичка, он хороший малый. За него поручились. И... я думаю, что мы должны дать ему шанс.

В комнате стало тихо.

Я посмотрел через плечо на татуировщика.

— Готов?

Лысый парень кивнул, уже зная логотип, девиз и все, что ему велели делать. Ему предстояла долгая ночь. Исправление татуировки каждого брата, чтобы отразить новый логотип Pure Corruption: счеты с черепом и монетами, падающими изо рта. И знак Весов, скрытый в дизайне. Для баланса добра и зла.

Мое сердце замерло, когда ее зеленые глаза появились в моем разуме.

И для нее.

Признай это.

Я бы не стал.

Мое сердце никогда не забудет девушку, которая умерла слишком рано. Та, кто оставила меня ради небес и разрушила мою жизнь так жестоко, хуже, чем любой тюремный срок.

— Какой у нас новый девиз? — спросил мужчина с седым хвостиком.

Улыбка скривила мои губы.

— Чисты в мыслях и мести. Порочны во всех вещах, которые важны.

Словно слова прозвучали в их байкерских сердцах. Гнев переключился на рвение, а кулаки разжались.

Я стиснул от первого укуса боли, когда тату-игла пробила мне лопатки. Я был бы первым, кто получит новую тату. Это было мое право в качестве Президента.

Мой разум рассеялся, когда гул иглы смешался с рок-н-ролльной радиостанцией, которую кто-то включил. Планирование Уолтстрита было безупречным, как и его бухгалтерия — до сих пор поглощение шло по плану до совершенства.

Мало того, что Уолтстрит научил меня контролировать мой гнев, направить мою потребность в мести и выровнять мой банковский счет, используя фондовый рынок, он также дал мне номера сейфов и реквизиты банковского счета и передал всю свою информацию. Наследство.

Все по одной простой просьбе: убедиться, что его MК вернул былую славу. И претворить в жизнь его самый большой план из всех: политическое господство. Уолтстрит больше не был доволен контролем над компаниями через акции и облигации. Он хотел, чтобы у власти была возможность переписать законы и создать мир, который, по его мнению, был бы лучше, чем тот, где мы сейчас живем.

Он хотел всего этого.

Он хотел взять на себя правительство и коррумпированных сенаторов.

И я был главным звеном, того чтобы это свершилось.

Я бы заставил Pure Corruption сиять ярче и сильнее, чем когда-либо прежде. И когда они будут готовы, они станут моим оружием.

Я стал бы непобедимым.

Я был разрушен, но теперь я буду править.

Девять дней назад.

Черт, мне больно.

Все болит.

Чертовы идиоты не принимают смену владельца. Я выиграл, четыре года назад я доказал свою точку зрения, взял Corrupts и превратил их в Pure Corruption, и сделал все, что Уолтстрит когда-либо хотел от меня.

Я получил власть. Я вернул людей с грани разорения и снова создал спокойный бизнес.

Я был богатым. Я был ответственным. Я был… если не счастлив, но доволен.

И, наконец, настало время начать процесс, которого я ждал 86 750 часов — с тех пор, как мое прошлое предало меня.

Первый год был тяжелым. Бои, возмездия, мужчины проверяли мой контроль. Но, в конце концов, они пришли к правильному выводу — спорить было бессмысленно. Все было сделано. Не только на родине, но и в других девяти главах по штатам.

У меня были клятвы, чтобы доказать это.

Я был Президентом сейчас.

И никому, черт побери, не разрешили сказать иначе.

Что и злило меня сегодня.

Я был ублюдком, чтобы убить всех ублюдков. Мое слово было законом, и у меня была куча новых дел.

— Килл, груз на виду. Мы должны его изолировать. — Хоппер склонил голову.

Мои глаза поднялись. Грузовик, который прибыл в конец боя, сверкал как офигенный плакат о преступлениях под уличным фонарем промышленной зоны, где наш силовой поединок закончился.

— Почему они не припарковали его сзади, какого черта.

Хоппер пожал плечами.

— Потому что они куча гребаных обезьян. Сказал тебе, что мы никогда не должны были позволять им это делать.

Это противоречило всем правилам, которые я установил, когда вступил во владение, но Уолтстрит по какой-то причине хотел, чтобы эта партия была привезена. Пять девушек будут проданы. Торговля людьми — грязное дело, против которого я спорил, пока он не позволил мне выбрать женщин, которые спали с чертовым дьяволом, — моим отцом.

У меня закружилась голова. Я споткнулся, затем моргнул. Вау, что за хрень? Глядя на мой полностью черный наряд, даже ночная темнота не скрывала того, что я был в ужасном положении.

Агрх, дерьмо.

Я не чувствовал этого. Раздраженный адреналином и действующий с полным безрассудством, я не чувствовал, как лезвие рассекает мою плоть. Мой пиджак и футболка были залиты черной жидкостью. Не то чтобы это было действительно черным.

Оно было красное.

И теплое.

И чертовски липкое.

То самое, что держало меня в живых, что должно быть в моих венах, стекало по моей чертовой груди.

Глаза Хоппера следили за моими, сужаясь в беспокойстве.

— Черт, Килл. Ты не выглядишь хреново.

Я зарычал себе под нос:

— Не позволяйте им слышать вас. Меня залатают, когда мы вернемся. Не раньше. Никакой слабости. Помните?

Хоппер и Мо были единственными, кому я доверял. Единственные, кому я когда-либо говорил, такого рода дерьмо.

Он кивнул.

— Хорошо, давайте уберем этих сук до того, как свиньи приедут сюда. Потом меня подлатают.

Вместе мы пересекли бетон, который теперь был изрешечен пулями и запятнан кровью. Если бы тела были бы оставлены. Полицейские попытались бы выяснить, что произошло, но я знал, как подать улики. Они не пойдут против губернатора штата, который был моим личным другом и в моем списке марионеток.

Никто не спорил со мной. Никто не спорил с парнем с высоким IQ, проверенным послужным списком и дополнительным арсеналом.

За четыре года, которые я был во главе, я накопил больше богатства, чем смог бы потратить, я пожертвовал на благотворительные цели, профинансировал школы, заплатил за кампании по выборам политиков — все во имя создания «солидной персоны».

Все во имя покупки неограниченной власти.

Меня не ненавидели. Я был любим. По обе стороны закона. Две жизни, которые я мог использовать, и друзья на высоких постах, которые создали идеальное алиби и защитили моих братьев.

Подойдя ближе к грузовику, я заметил, что задняя дверь была открыта, и три женщины лежали связанными в грязи. Что, черт возьми, делали эти идиоты?

— Подними их, — приказал я.

Два перспективных и три полноправных члена, которые были на разведывательной миссии, нахмурились.

— Где Слайс?

Я поднял подбородок позади себя.

— Вон там.

Их глаза прищурились в поисках трупа в темноте, трупа их бывшего предводителя — человека, который думал, что он может украсть «Чистых» из-под моего носа. Гребаный идиот, который пытался возглавить мятеж против меня.

Неважно, что я им дал, некоторые из мужчин так и не поняли. Восстаньте против меня, и вы сделаете только одно.

Сдохнете.

— Что, так ты убил нашего кандидата и теперь думаешь, что мы пойдем за тобой?

Я кивнул.

— В сущности.

— Ты сказал, что если у нас когда-нибудь возникнут проблемы с нашим руководством, мы могли бы это оспорить.

— Я сказал, что вы можете обсудить это со мной, и я сделаю все возможное, чтобы решить проблему, а не планировать за спиной, мудак.

Он бросился вперед.

— Мы следили за тобой против нашей воли в течение четырех лет, Килл. Когда ты, черт возьми, узнаешь, что мы не хотим тебя? Мы хотим настоящей крови Corrupt, а не гребаного предателя.

Я двинулся ему навстречу, кулаки к кулакам. Адреналин быстро покидает мою систему, из-за раны мне не хорошо и тошнит. Кто-то должен был говорить миру, какой выбрать путь и придерживаться его. Но я бы не отступил от боя. Никогда.

— У вас есть один выбор. Вы носите нашивки. Вы следуете кодексу. На всю жизнь. Либо принимаете изменения в управлении раз и навсегда, либо отваливаете и не возвращаетесь. Одноразовое предложение. — Стоял готовый избить его до полусмерти.

Парень тяжело сглотнул.

— Но если вы откажетесь от нас, тогда мы закончили. Мы дали клятву Магниту. Не тебе или Уолтстриту. Он наш настоящий лидер.

— Он тоже мертв. — Я пожал плечами.

— Если вы решите уйти, вы будете дезертирами. Так что лучше выбирай мудро, или следуй по тому же пути, что и Магнит.

Мое сердце вдруг сжалось от боли; агония от кровавой раны пронзила мою нервную систему. Я вздрогнул, когда холод просочился в мои кости. Мне нужно было быстро разобраться с этим, прежде чем я потеряю сознание, как сука.

— Прими решение. У тебя есть десять секунд. — Кивнув на Грассхоппера, я сказал: — Возьми товар. Верни их в грузовик. Мы не оставим их на этом складе. Не сейчас, не с этим беспорядком.

Хоппер двинулся вперед, лая приказы верным членам клуба, в то время как другие наблюдали за парнями, которые предпочитали резню и идиотизм, а не эволюцию.

— Ваши десять секунд истекли. Каково ваше решение?

Победа моя — без слов, только легкий кивок. Достаточно хорошо для меня.

Другой отступил, качая головой. Хорошо, он не считается. Он не поклялся. Он просто вернется к тому, чтобы быть несанкционированным и свободным, чтобы его подхватил любой чертовый Главный человек, который пытался убить меня. Медленно он стиснул челюсть и кивнул.

— Хорошо. Я с вами. Но я хочу встречи. Я хочу демократического голосования.

Я смеялся.

— В нашем мире такого нет. Не нравится, вы просто потеряли шанс уйти, так что мы, блин, договорились. Ты слышишь меня?

Парень сердито смотрел на меня. Черт, у меня не было сил снова драться. Земля под моими ногами стала вращаться. Мое сердце теряет ритм. Мои вены, вероятно, были сухими до костей после того как все это вытекло.

— Хорошо.

Я протянул руку, один раз пожал ее, затем повернулся к грузовику.

Двигаясь вперёд, я проигнорировал идиотов, которые сражались против нас, направляясь прямо к толпе девушек, валяющихся в грязи.

При ближайшем рассмотрении ближайшая женщина совсем не боялась. Ее длинные рыжие волосы прилипли к ее шее, лицо было наклонено, как будто она могла видеть суматоху и резню через повязку. Ее тело было элегантным с полной грудью и длинными ногами. Ее приоткрытые губы полные и розовые.

Несмотря на мою травму, мой член дернулся от интереса.

Я присел на корточки перед ней, сняв повязку.

Зеленые глаза.

Я чуть не умер на месте.

Клео!

Нет, это не могло быть

Все, что я думал, я знал, прекратило существовать. Мой мир остановился.

Она.

Женщина, которая преследовала меня в снах и заставила меня так сильно желать, чтобы жизнь сложилась иначе.

Девушка, которая проникла в мое сердце подростка и отказалась быть вырезанной, независимо от того, сколько женщин я трахал.

Мертвая девушка

Девушка, чья надгробная плита лежала рядом с ее родителями, скрытая глубоко в моем прошлом.

Девушка, которую я предал.

— Ты сделаешь это, Артур. Иди туда. Сейчас же. — Мой отец сунул пистолет с глушителем в мою руку. В течение нескольких недель он заставлял меня подчиняться. Кормил меня дерьмом о том, как клубу будет лучше для него.

Я проигнорировал его. Я боролся с этим.

Но потом он обнаружил мою слабость.

Схватив меня за шею, он притянул меня ближе.

— Если ты не сделаешь этого сегодня вечером, я пойду туда и изнасилую эту чертову суку, а затем пущу ей в глаза пулю. Я сделаю это с тобой, если ты не подчинишься мне.

Ярость искалечила мое сердце.

— Не смей трогать ее.

Его пальцы сжались, болит.

— Делай то, что я тебе говорю, и она будет жить. Ее судьба в твоих руках, сынок. Выбирай с умом.

Его голос упал до шипения:

— Один последний шанс. Слушайся, и я позволю ей жить. Нет... и я заставлю тебя смотреть, как я заберу у нее девственность, которую ты так хочешь, и убью ее.

Мои пальцы обвились вокруг рукоятки пистолета. Я любил Торна и Лепесток Прайс. Они приняли меня в свою семью, хотя я был недостаточно хорош для их дочери. Они были хорошими людьми. Приличные люди. Достойные люди.

В отличие от моей семьи.

Атмосфера в моем доме была полна жадности и вражды, а не любви и общения. Даже мой собственный брат ненавидел меня только потому, что я заслужил любовь такого ценного человека, как Клео.

— Иди, Киллиан. Сделай это.

Мой отец вытолкнул меня за дверь, где ночь поглотила меня, и дьявол приветствовал меня в своих лапах.

У меня чесались пальцы, чтобы вытащить ластик из моего кармана. Из-за памяти я так и не нашел в себе смелости выбросить его. Я носил его с собой каждый день, думая о мести.

Эта ночь навсегда запечатлелась в моем мозгу. Я никогда не вспоминал точную последовательность событий. Я не повиновался снова и снова. Я помнил избиения после избиений, и когда угрозы перестали действовать, мой отец прибег к более... радикальным мерам.

Тошнота, которая всегда возникала, когда я думал о той ночи, тошнота сжала мое горло.

Ты не можешь изменить прошлое.

Но ты можешь сформировать будущее.

Я наклонился ближе, задаваясь вопросом, пришла ли жизнь, наконец, мучить меня. Помешать мне и показать, сколько я потерял, когда уступил отцу.

Подозрение вспыхнуло в моем позвоночнике и устремилось прямиком в мое ублюдочное сердце. Я больше не думал, что у меня оно есть, но оно там было, стряхивая паутину и темную пыль, чтобы все, наконец, стало горячим, красным и правдивым.

Но затем я посмотрел поближе, в поисках любви, которая когда-то вспыхнула на лице моей девушки, и ничего не увидел.

Она смотрела на меня с трепетом и странным любопытством, но ничего не связывало нас.

Она выглядела как мой Стрелец, но это не могла быть она.

Она была незнакомой.

Она не имела права носить лицо моей погибшей родственной души или смотреть на меня глазами моей любимой.

Мое сердце ожесточилось, как окаменелый зверь.

Кем бы она ни была, я ненавидел ее.

Ненавидел ее до глубины ада.

Я хотел, чтобы она ушла.

Я хотел ее смерти.

Настоящее время.

Клео подвинулась ко мне.

Сон все еще не отпускал мой мозг, делая все вялым. Как долго я был без сознания? Мечтая о прошлом, о том ужасном дерьме, которое я совершил, о том беспорядке, который был в моем мире с тех пор, как мой отец избил меня до полусмерти и затащил в ее дом.

Мой разум сжался, отказываясь думать о том, что случилось, и что я сделал.

Ее тело придвинулось ближе, прижимаясь к моему, словно отражая мою душу. Я уткнулся носом в ее шею, вдыхая ее прекрасный запах.

Простишь ли ты меня когда-нибудь?

Буду ли я когда-нибудь жить в мире, где меня не потрясает моя любовь к тебе, потому что я знаю, что однажды, скоро, ты этого не захочешь.

Я был одержим этими вопросами. Они были сосредоточены на боли в моем сердце, независимо от боли, которую я причинял ей.

Если бы она знала, как я был благодарен за то, что ее амнезия скрывала от нее некоторые вещи, она бы ненавидела меня вечно. Я каменел каждый раз, когда она говорила, что вспомнила о своем прошлом.

Она уже ненавидит меня — она ​​просто еще не помнит.

Я хотел положить свое сердце к ее ногам и просить, черт возьми, просить прощения. Но это было бы слишком много. Она никогда не сможет отпустить мои грехи и вернуть мне любовь, за которую я так страстно держался, когда мы были моложе.

Я потерял право быть любимым ею.

Никакая месть не заставит ее освободиться от моих преступлений.

Я бы никогда не перестал жить с одним шагом в аду. Я должен был принять это.

Искупления не будет

Я крепче обнял ее, держа моего запечатленного в чернилах Лютика руками, дрожащими от горя.

Ее теплое тело заставляло мое сердце биться с любовью и горем. Это была все та же девушка из моего прошлого, только израненная пламенем и изрисованная чернилами. Она стала еще красивее, уникальнее.

И я бы никогда не заслужил ее.

Кто знал, как долго мне будет позволено держать ее, прежде чем она вспомнит.

И она будет помнить.

Это было только вопросом времени.

Я с трудом сглотнул, поскольку мое худшее воспоминание захватило меня в заложники.

Позади меня раздался вздох.

Дерьмо!

Повернувшись, я нацелил пистолет на привидение в дверях.

Там никого не было.

Но я видел ее.

Я узнал форму ее тела, о которой мечтал каждую ночь. Я узнал тихий звук ужаса, падающий с ее губ.

Она видела меня.

Я был так поглощен воспоминаниями и тоской, что не слышал шума, предвещающего конец моего мира.

Казалось, все произошло в замедленном темпе.

Я видел тень.

Я приказал своему телу двигаться. Защищать. Убить.

Я поднял руку, чтобы бороться.

Но было слишком поздно.

Летучая мышь просвистела в темноте, ударяя меня по голове, прежде чем я смог отлепиться от Клео.

Моя последняя мысль, как дьявольская головная боль, заставила меня потерять сознание, была только не она. Убей меня, но оставь ее в покое.

Но мой рот больше не был под моим контролем.

Мои глаза закрыты.

Мой мир закончился.

Я снова бросил ее монстрам.

26 глава

Из каждого сценария, который я мог представить для своего будущего...

Это был не он.

Этому не было позволено случиться.

Как я должен был оставаться человеком, когда ее забрали у меня, не один раз, а два раза?

Как я должен был оставаться рациональным и следовать своему плану, когда они оставили меня в нищете?

Ответ был очень простым.

Я не мог.

Я бы не стал.

Оставался только один путь для меня. Одна цель. Одна задача.

Я хотел их крики.

Они заплатят за свои грехи.

Я принял безумие и жажду крови в своей душе.

Пришло время положить этому конец.

Раз и навсегда.

— Килл

Я проснулась.

И я закричала.

Рука зажимала мой рот.

Оружие просвистело в воздухе, ударив Артура в висок.

Слезы текли из моих глаз, когда он обмяк в бессознательном состоянии рядом со мной.

Я боролась. Черт, я боролась.

Но этого было недостаточно.

Что-то укололи мне в руку.

Ледяная кровь прокатилась по моим венам.

Мои глаза широко раскрылись, когда что-то грязное заполнило мой рот. Слабость разлилась по моей крови после болезненного укола.

Тучи затуманили мой мозг.

Блеск иглы в лунном свете говорил мне правду, даже когда мое сознание постепенно уплывало от меня.

Они нашли меня.

Они знали, кто я такая.

Я посмотрела в глаза Аллигатора или же Светлячка — человека с карими глазами, который играл с огнем, — того же самого человека, который украл меня в первый раз.

Теперь он снова крадет меня. Пойманная и схваченная, как будто меня и не существовало.

Я заставила свою тяжелую голову повернуться в сторону, по щекам текли слезы.

Артур!

Он был без сознания, струйка крови текла изо рта. Другой байкер стоял над ним с битой.

— Нет! — закричала я, но это прозвучало как шёпот с всхлипами под ладонью Светлячка.

— У тебя свидание, Кинжал. У меня свидание с чертовой судьбой.

Мое сознание уплывало все быстрее, быстрее и быстрее падая в пропасть, когда наркотики украли ясность мышления.

Последнее, что я запомнила, были его прогорклые губы на моих, когда ставни в моей голове захлопнулись, и я исчезла в пустоте.

Я проснулась во второй раз.

Боль.

Ужасная боль жила в моей голове.

Смыкая губы, я пыталась смазать свой сухой рот. Мое тело пульсировало, оно было в беспорядке, отказывалось напоминать женщину, которой я была прежде.

Я искала в уме ту ужасную стену, которая закрывала мое прошлое. Пожалуйста, не позволяй моей амнезии снова защитить меня.

Мне было все равно, что это было самосохранение. Я не смогла бы вынести этого, если бы все, о чем я так старалась вспомнить, исчезло.

Неуверенно я подталкивала и подталкивала свой разум, проверяя темноту, убеждаясь в том, чтобы она не была заблокирована и не прикована цепью.

Но что-то было по-другому.

Воспоминания кишели — недавние и ужасающие.

— Возьми ее.

— Я не буду.

Я застонала, моя щека прижалась к отельному ковру. Моя голова запульсировала от снотворного, и тошнота захватила мой желудок, что угрожало нам выселением после того, как здесь час назад убрались.

— Что… что ты хочешь от меня? — пробормотала я невнятно, пытаясь заставить себя выпрямиться.

Ковер был удобным. Мой единственный друг. Я бы остался там на некоторое время.

Мужчины перестали спорить.

Один присел на корточки рядом с моим лицом, его ужасные пальцы коснулись моих волос.

— Мы нашли тебя. После всего этого гребаного времени. Не поверил ему, когда он сказал, что это правда. Но ты здесь.

— Я здесь?

Человек с карими глазами усмехнулся.

— Здесь. Девушка, которая должна была остаться в стороне.

Почему я была там? Я не могла вспомнить. Затем во вспышке памяти я сказала:

— Письмо. Я получила письмо.

Холодный смех снова пришел.

— Да, письмо от него. Он сказал, что ты придешь. Я не думал, что ты это сделаешь. Ты должна мне сто долларов за то, что я проиграл ставку.

Пиная меня в живот, он перевернул меня, и я лежала, глядя на светлую тень выше. Мои глаза пытались сфокусироваться на двух людях, нависших над головой, но не могли — это были всего лишь пятна.

— Возьми ее. Мы будем держать ее отдельно от другой партии. Килл никогда не узнает.

— Почему бы нам просто не убить ее? Он хочет разрушить его. И она сделает это.

Другой человек с более глубоким голосом, грохочущим как камни, сказал:

— Этого недостаточно. Ему нужно увидеть ее. Нужно посеять смуту, прежде чем мы сможем избавиться от нее. Кроме того, я хочу денег, которые принесет ее сладкое маленькое тело.

Ботинок прижимается к моей груди. Я съежилась.

Холодные пальцы обвились вокруг моего предплечья.

— Что это будет, Клео? Огонь или убеждение?

Клео?

Мой нос сморщился.

— У тебя не та девушка. Меня зовут Сара.

По какой-то причине они оба смеялись.

— Все становится все лучше и лучше.

Человек с глубоким голосом сказал:

— Сделай это. Если он прав, то это решит наши проблемы. Он был прав во всем остальном.

Я закричала, когда нож зазвонил в редко украшенном гостиничном номере «Танцующих дельфинов», полностью разрезая мой кардиган.

Желание бороться заполнило мои конечности, и я набросилась. Я начала кричать, но большая рука зажала мне рот.

— Сделай это. Сейчас же.

Легкий огонь и дуновение ветра заставили мое сердце запнуться в ужасе.

Пожар.

Мой заклятый враг, единственное, отчего я окаменела. Я не могла зажечь плиту или подойти к барбекю. Пожар. Я ненавидела это. Ненавидела!

— Нет! — я закричала под рукой, звук оставался приглушенным и бесполезным.

Мальчик-зажигалка подошел ближе, размахивая обнаженным пламенем возле моей руки.

— Готова, Клео?

Меня зовут Сара!

Я ненавидела все, что они сделали, я была не тем человеком. Я пожалела эту Клео, но хотела, чтобы она приняла все последствия своей жизни, а не я. Я не была ей. Я не заслуживала быть сожженной. Разве они не видят, что мое тело полно шрамов? Разве я не страдала достаточно?

Первое пламя на моей плоти заставило мое тело вздрогнуть и содрогнуться. Мужчина, держащий мой рот, шевельнулся, посадил меня на колени и прижал к полу.

Я не могла кричать.

Я не могла двигаться.

Зажигалка подвинулась ближе, веселое оранжевое пламя украло не только мое душевное равновесие и боль, но и последние восемь лет моей жизни.

Я вырвалась из воспоминания, тяжело дыша.

Все это время я не видела правду.

Я перенесла два слоя амнезии — казалось, два события, вызванные огнем, но все это время они были связаны. Все это время я была Клео Прайс и Сарой Джонс, к которой присоединилась трагическая история.

Мой разум узнал, что защита пришла от забвения, и он снова попытался спасти меня.

Я лежала на кровати, украшенной лютиками и ромашками, глядя в потолок.

Одеяло ужаса накрыло меня.

Нет... этого не может быть.

Мои глаза впились в рукописную цитату из «Невесты принцессы» на потолке.

— Как хотите.

Я ахнула.

Это была моя комната.

Комната моего детства в комплексе Dagger Rose. Но этого не может быть — она сгорела.

— Ах, ты проснулась, Лютик.

Я выпрямилась, сжавшись в углу на кровати. Все вокруг меня кричало, что это был дом, и мне было все знакомо. От яркого желтого прикроватного светильника до макаронно-клеевой фоторамки с фотографией Артура и меня в нашей любимой дыре.

Хотя... фотография, которая была в этом кадре раньше, была о том, как мы пекли с его мамой, все в муке, а не плавали. И светлая тень была больше.

— Тебе это нравится?

Неохотно мое внимание обратилось на одного человека, который должен был быть там, чтобы защитить меня. Суррогатный отец, дядя, мой свекор, если мы с Артуром когда-нибудь поженились.

Обхватив руками колени, я посмотрела на Скотта «Рубикса» Киллиана. Он выглядел похожим на своего младшего сына, но не совсем таким же. Артур унаследовал его прекрасные зеленые глаза от него, но доброта в его душе определенно не была от этого ублюдка, который поджег мой дом и оставил меня гореть.

— В чем дело? — спросила я.

Мой голос был тонкой нитью, запутанной в воспоминаниях и неуверенности. Прочистив горло, я попробовала еще раз.

— Что я здесь делаю?

Рубикс подошел ближе, его черная кожаная куртка сверкала красной нитью розы, зажатой кинжалом.

— Ты дома. Что еще ты хочешь знать?

Я осмотрела комнату, которая на первый взгляд выглядела как святилище моего детства. Мой разум был полон проклятий, в то время как истина ускользнула из-за моих безумных ударов сердца, когда я пыталась понять все.

— Это не мой дом

Рубикс хмыкнул, тяжело садясь на край матраса.

— Ты всегда была умной, Лютик.

— Не надо! Не смей использовать для меня прозвище моего отца.

Он поднял руки, показывая сложенную папку на правой ладони.

— Обидно, обидно. Не нужно крови... пока.

Его зеленые глаза блестели.

— Ты правы, это не твоя старая комната, но я подумал, что ты все равно ее узнаешь.

Наклонившись вперед с запахом механической смазки и кожи, он пробормотал:

— Продолжай. Догадайся, где ты.

— Я уже знаю, что нахожусь в комплексе Dagger Rose.

Он кивнул.

— Да, это очевидно. Но где же конкретно?

Пытаясь не сойти с ума, я более пристально осмотрела свое окружение. Стены были недавно покрашены, похожи на мои, покрывало было как можно ближе к тому, которое было у меня, что было странным, но пространство было другим, карниз слегка странный.

Мое сердце наполнялось узнаванием.

Нет!

Это было просто жестоко.

Рубикс знал, я поняла.

— Тебе нравятся улучшения? В конце концов, Артур никогда не возвращался домой после отсидки, а затем ушел, чтобы предать меня еще больше с соперничающей бандой, я не нашел причин сохранять его старый декор.

Он протянул руку и похлопал меня по колену.

Я съежилась от его прикосновения.

— Мои люди украсили ее для тебя. Так что ты снова почувствовала себя желанной своей семьей.

— Ты не моя семья, — выплюнула я. — Ты убил мою семью.

Он засмеялся, размахивая папкой в ​​руке.

— Ты продолжаете верить этому, принцесса. А пока, как насчет легкого чтения?

Он положил ее на покрывало, его лицо напряглось.

— Внутри правда. Полная правда. О твоей смерти, смерти твоих родителей, суде над Артуром, моих показаниях и обо всем, что твой чертов любовник — мой ублюдок — пережил последние четыре года.

Стоя, он сердито провел руками по своим коротким волосам.

— Прочти это, а затем суди.

— Я знаю достаточно, чтобы знать, что ненавижу тебя. Ты разрушил мою жизнь.

Он замер, злость накрыла его.

— Я, Клео Прайс? Ты уверена, что это я разрушил тебя?

Паника залила мое сердце. Я вскочила на колени.

— Это ты написал письмо. Ты выследили меня и вернули меня. За что? Что ты должен получить?

Он усмехнулся:

— Ах, терпение, маленькая принцесса. Скоро ты узнаешь, каков мой план на тебя.

Подняв голову, его взгляд упал на мои голые ноги. Все, что было на мне — футболка Артура, все еще теплая от сна в его руках, все еще пропитанная его ароматом.

Слезы мучительно текли при мысли о его избиении и кровотечении.

Я хотела попросить Рубикса отпустить меня, чтобы убедиться, что он все еще жив.

— Как вы меня нашли? — прошептала я.

Гордость и черное самодовольство заполнили его лицо.

— Я выследил детектива ФБР, который занимался твоим делом. Я полагаю, мистера Дэвидсона. Он был довольно молчалив о жертве ожога, у которой была амнезия, но я заставил его поговорить в конце концов.

Озноб был хуже, чем огонь в моей груди.

Любимый человек, который дал мне второй шанс, был ранен или убит, пытаясь защитить меня. Все это время я думала, что никто не хочет меня, только чтобы узнать, что на меня охотится один человек, намеревающийся уничтожить меня.

— Как ты мог? Как ты мог смеяться и любить моих родителей, а потом повернуться к ним спиной и убить их?

Ужасная улыбка скривила его губы.

— Как я и сказал… не будь так уверена, что именно я украл твою драгоценную семью, Клео.

Указав на файл, он подошел к двери и сказал:

— Прочти это и узнаешь.

Он захлопнул дверь за собой. Звук поворота замка развеял всякую надежду на спасение.

У меня разболелась голова, паника проникла в кровь при мысли о состоянии Артура, и клаустрофобия зудела, как страшный враг.

Заставляя себя дышать спокойно и ровно, я посмотрела на файл.

В моем сердце росло нестерпимое любопытство. Ответы. Наконец-то. Ответы сидели в пределах досягаемости... черное и белое... правда.

Но правда ли это?

Я была рядом с Артуром достаточно, чтобы понять, что его потребность в мести покоится в предательстве в высшей степени. Он не захочет убивать свою плоть и кровь, если его не заставят сделать что-то ужасное.

Что-то ужасное, такое, как убийство?

Я сидела, сжимая и разжимая пальцы.

Смелость подвела меня, поскольку файл, казалось, увеличивался в размере, пульсировал искушением. Если я прочитаю, не будет ли там удаленной информации. Если я прочитаю это, и это уничтожит меня, у меня не будет возможности собраться воедино.

Внезапно я захотела, чтобы рядом была Коррин. Я хотела ее легкой, свежей натуры, ее вечного оптимизма и отказов. Я так долго шарила в темноте, что жаждала света. Я жаждала нормальности.

Ничего из этого не нормально.

Почему Рубикс украл меня?

Что он должен был получить после всего этого времени? Если только... разве в моем уме не было чего-то, что он хотел? Что-то, что я забыла... или намеренно удалила, потому что мой мозг не мог с этим справиться?

Кольцо настроения, которое дал мне Артур, крутилось вокруг моего потного пальца. Мой желудок сжался от того, что я его бросила.

Пожалуйста, будь в порядке.

Слезы навернулись из-за мысли, что он проснется один. Как он выжил бы, когда меня забрали?

Он придет за мной.

Я знала это без малейшего сомнения. Единственный страх — что, если они убили его?

Я не могла думать об этом.

Мои глаза неохотно упали на файл.

Ответы.

Истина.

Все шепчущие сладкие нотки мне на ухо читать. Читать!

Наклонившись вперед, я схватила его. Мои руки не переставали дрожать, когда я открывала папку. Порыв ужаса спустился по моему позвоночнику при первом документе.

Показания Скотта Киллиана

Офицер Кларк засвидетельствовал и записал

Примечания: это правдивое заявление, собранное и засвидетельствованное о событиях, которые произошли в эту ночь, когда произошло убийство Пола, Сандры и Клео Прайс, а также разрушение их дома.

Переписано и заверено в качестве материала для судебного разбирательства по делу о тройном убийстве Артуром Киллианом.

Обратите внимание, это свидетельство использовалось в качестве доказательства A в деле государства против Киллиана.

Свидетельские показания:

Офицер: Пожалуйста, опишите ночь, о которой идет речь.

Скотт Киллиан: Я только пришел домой, чтобы заниматься бизнесом вне нашего обычного торгового времени. Мой старший сын, Дакс, нуждался в помощи, поэтому позвал меня. Теперь я оглядываюсь назад и думаю, что должен был что-то сделать. Я должен был знать. Артур вел себя странно уже несколько недель. Он всегда был честолюбив, полагая, что он умнее всех. Бросая его оценки в лицо моего старшего сына, как будто хотел сказать, что он лучше нас. У него были намерения. Вот почему он провел так много времени с дочерью президента Клео.

Офицер: Ваш сын и покойная были в отношениях?

Скотт Киллиан: Да, он заставил эту бедную девушку влюбиться в него, когда она была еще в подгузниках. Я наблюдал со стороны, полагая, что Пол положит конец очевидной проблеме, которая случилась. Но он не сделал этого.

Офицер: Какая проблема?

Скотт Киллиан: Контроль. Артур спал только с его дочерью, чтобы получить полный контроль. Он использовал ее.

Офицер: Что заставляет вас в это верить?

Скотт Киллиан: Пару недель назад он пришел ко мне с планом. План избавиться от президента, чтобы он мог вступить во владение. Он верил, что дочь президента и сын вице-президента обеспечат ему беспрепятственную власть. Конечно, я сказал ему нет. Я избил этого ребенка, навсегда запрещая, думать ему об этом. Теперь я знаю, что должен был сделать больше, но в то же время я считал, что достаточно дисциплинировал его, чтобы он смог выбросить из головы такую ​​греховную идею.

Их смерть на мне, потому что я не знал истинных способностей моего сына. Я вырастил монстра. Я воспитал убийцу, и я всегда буду жалеть об этом.

Офицер: Пожалуйста, продолжайте про ночь убийства.

Скотт Киллиан: Конечно. В ту ночь, как я уже сказал, я отсутствовал. Но я вернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Артур покидает наш дом и идет в их. Он исчез внутри. Я не знаю, что заставило меня следовать за ним — возможно, я не хотел, чтобы он больше спал с Клео, или, возможно, я все еще не доверял ему после того, как он признался в его планах. Несмотря на это, я последовал за ним.

Офицер: А что случилось, когда вы последовали?

Скотт Киллиан: Я следовал за ним глубже в дом. Я оставался скрытым, когда он вытащил пистолет с глушителем и стоял над спящими телами моего лучшего друга и его жены. Я наблюдал, как он поднял руку и сначала выстрелил Полу в лоб, а затем выстрелил в Сандру. Он хладнокровно расстреливал людей, которые были для него почти семьей.

Офицер: Что случилось потом?

Скотт Киллиан: Он ушел, но затем вернулся с бензином, который он вылил на их трупы. Я вышел из дома, направляясь через спальню к Клео, чтобы посмотреть, смогу ли я ее спасти. Она лежала на ковре лицом вниз. Вероятно, он убил ее, когда я был с Даксом. Не желая трогать доказательства, я тихо ушел.

Офицер: Затем?

Скотт Киллиан: Мой сын поджег их дом, вероятно, чтобы попытаться скрыть то, что он сделал. В тот момент, когда вспыхнуло пламя, я позвонил в полицию и пожарную часть.

Офицер: И вы готовы повторить то, что только что сказали в суде? Все, что вы только что сказали мне, есть правда и ничего, кроме правды?

Скотт Киллиан. О да. Ничего кроме правды. Мой сын убийца и заслуживает самого худшего из возможных приговоров. Я могу доказать, что это было преднамеренно, и буду поддерживать мое свидетельство, чтобы почтить память моего друга. Мой сын должен заплатить за то, что он сделал.

Слезы текли по моему лицу.

Вранье.

Отвратительная, ужасная ложь

Артур никогда не спал со мной из уважения. Он сумел контролировать себя, зная, что мы слишком молоды, даже когда мы хотели быть вместе больше всего на свете.

Артур никогда никого не не уважал. Он был хорошим человеком.

Удивительный человек.

Это предательское заявление отправило Артура в тюрьму за тройное убийство. Он клеветал на него, как на головореза, у которого не было души, и он мог стрелять в людей, которые залатали его синяки, полученные от рук его отца. Артур обожал мою маму. Столько ночей он приходил, губы кровоточили от дисциплины, а плечи опускались от несчастья. Моя мама обнимала его, целовала его — она ​​любила его, как сына.

Он никогда не сможет причинить им боль.

Никогда.

Артур не использовал меня. Он не собирался убивать моих родителей.

Так ведь?

Я сжимала свои волосы, рвала их на корнях, отказываясь позволять такому злу проникать в мои мысли. Я знала мальчика, который держал мое сердце. Я знала его мечты и стремления, и я знала, насколько он был нежным и любящим.

Он никогда не убил бы тех, о ком заботился. Никогда!

Пока я качалась на кровати, глотая рыдания и ужас, что-то дрогнуло в моей голове.

Нежное звяканье, как цепь, расшатанная вокруг потрескавшейся стены, падающая, как мертвые лозы.

Ключи внезапно повернулись в замке, и стена — ужасная, разочаровывающая, разрушающая стена, с которой я жила восемь долгих лет — начала рушиться.

Камень за камнем. Раствор за раствором. Он рухнул в груду обломков, разрушенных землетрясением.

Затем боль и туманность от наркотиков усилились, поскольку каждое воспоминание, которое боролось за свободу, внезапно бросалось вперед беспрепятственно.

Осколки мыслей.

Осколки воспоминаний.

Все они возникли, сокрушив меня под весом знания.

Мой разум!

Все было там.

Каждый файл на своем идеальном месте.

Каждая мысль, где и должна быть.

Идеальная картотека моего детского счастья, подростковых испытаний, а потом ...

Нет.

Две недели после моего четырнадцатого дня рождения. Ночь убийства моих родителей.

Нет, нет, нет.

Пожалуйста, не надо!

Моя рука взлетела ко рту.

Мой разум сломался, и стена, которая только что рухнула, была внезапно восстановлена, блокируя небольшой кусочек, который я видела.

Мои мысли карабкались, стирая любые доказательства, свободные от моего разума. Идеальный ластик для сломанного мозга.

Это было то, отчего меня защищала моя амнезия.

Правда о том, что случилось той ночью. Правда я не была достаточно сильна, чтобы с ней столкнуться.

Теперь я знала, почему Артур думал, что я убегу, когда вспомню. Я поняла, почему он каменел от мысли, чтобы сказать мне.

Но он ошибся.

Был не прав.

Я не ненавидела его — я никогда не смогла бы ненавидеть его.

Но я могла ненавидеть тех, кто был там в ту ночь — тех, кто разрушил не только мой мир, но и мир мальчика, которого я любила до такой степени, что эту любовь нельзя было уничтожить.

Эта ночь была отвратительной. Залита кровью, обманом и ужасом.

Артур. Господи!

Что они с ним сделали... Это было мерзко.

Мое сердце сжалось, блокируя остальное, как тяжелый смог.

Ложь имела больше смысла, чем правда, но я знала, кому верить.

Реальность не была четкой или простой. Она была искажена и скрывала так много грехов.

И мой разум не хотел, чтобы я помнила.

Он защищал меня только по одной причине.

Одна жизненно важная причина для самосохранения.

Истина могла убить меня.

Правда была отвратительной.