Разведчик Кент

Глава VI «ПРЕМЬЕРА» НА БЕЛЬГИЙСКОЙ «СЦЕНЕ»

Мудрые слова из Ипатьевской летописи – не для разведчика. Ему, нелегалу, находящемуся на чужбине, надо быть не на виду. Но хорошо бы – в почете у тех, от кого зависит надежность легализации и получение развединформации.

Кент не предполагал, что пробудет в Бельгии долго. Еще в Москве его сориентировали на то, что основная его работа будет проходить в Стокгольме, где он станет представлять филиал коммерческой фирмы из Брюсселя.

Но, общаясь с Отто, молодой разведчик все больше и больше понимал, что у резидента в отношении него складываются несколько иные планы: он явно не спешил направлять Кента в Швецию.

Кента это не очень волновало. В конце концов, начальству виднее. Куда важнее ему было по-настоящему легализоваться, «врасти» в новый «организм» полноценной клеткой.

Для этого в первое время, по мнению Кента, нужно было решить три важнейшие задачи.

Во-первых, предстояло научиться коммерческому ремеслу. Для советского человека конца 30-х годов, с его воспитанием и убеждениями, это было далеко не просто. Чтобы вчерашнему ленинградскому студенту вдруг стать «буржуем» – для этого в себе нужно было преодолеть слишком многое. Но психологический барьер – не единственная сложность. Не было экономических знаний, практического опыта. Все это компенсировалось неуемной энергией, целеустремленностью разведчика и его удивительной коммуникабельностью.

Кроме того, Кент реально оценивал свои знания французского и немецкого языков. Для «уругвайца» уровень подготовки был хорошим, но разведчика он явно не устраивал. Следовало поскорей усвоить многие столь необходимые в быту идиоматические выражения, общепринятые в различных слоях бельгийского общества. Срочно нужно было пополнить запас коммерческих терминов.

Не менее сложной задачей было самостоятельное изучение Кентом испанского языка. Сложности были очевидны: не мог же уругваец брать у кого-то уроки своего «родного» языка! Приходилось заниматься украдкой, проявляя при этом настойчивость и осторожность.

Он также понимал, что предстоящая работа будет требовать от него и знания английского языка.

Все это было не капризом и не столько жаждой совершенства, сколько «производственной» необходимостью. Тот профессиональный вакуум, который имелся у Кента после подготовки в ГРУ, нужно было срочно заполнить, иначе это грозило провалом или, в лучшем случае, неэффективностью в работе.

Не имея привычки откладывать дела в долгий ящик, Кент, заручившись согласием Отто, наведался в одно из элитарных учебных заведений, называвшееся «Селект скул» – «Школа для избранных», находившееся в центре города, возле площади де Бруккер.

В этом учебном заведении, пользовавшемся авторитетом в промышленных и деловых кругах столицы, богатые бельгийцы и иностранцы изучали языки. Другие науки в «Селект скул» не преподавались. Но иностранные языки изучались основательно: при наличии способностей и старания можно было получить знания, близкие к совершенным.

Молодой «уругваец» явился к хозяину учебного заведения, который преподавал в нем английский, французский и немецкий языки. Он выдавал себя за англичанина, но, как выяснилось позже, был немцем и, возможно, сотрудничал с германской разведкой. В Брюсселе он осел давно, женившись на бельгийке валлонского происхождения.

Кент был принят очень любезно. Хозяин школы выразил готовность лично обучать молодого человека языкам. Узнав о том, что Винсенте Сьерра хотел бы стать коммерсантом, он дал ему рекомендацию для поступления в институт, готовивший руководителей предприятий, бухгалтеров, владельцев фирм и других специалистов. Институт находился рядом, на бульваре Анспах.

Дорога из «Селект скул» в институт заняла считанные минуты. Вскоре у Кента в руках были учебные программы занятий.

Но ненасытный ум разведчика требовал дополнительной нагрузки. Как-то раз, возвращаясь в пансионат, он повстречал своего старого знакомого – экскурсовода. Обрадовавшись встрече, они заглянули в кафе. Беседа за чашкой кофе и рюмкой коньяка была очень полезной: Кент впервые услышал о Брюссельском свободном университете, основанном еще в 1834 году. После некоторых колебаний Кент решил поступить туда на исторический факультет.

Отто не одобрил такой выбор, считая, что учебы в «Селект скул» и в коммерческом институте – более чем достаточно. Но препятствовать не стал: лишь бы это не мешало разведывательной работе. Объективно же учеба в университете способствовала легализации Кента и укрепляла его связи с элитарной молодежью столицы.

Обстоятельства требовали частого общения между Отто и Кентом. Из соображения конспирации их встречи были не всегда возможны. Связным между ними стала Анна – жена Леопольда Треппера.

Лишь спустя много лет А. М. Гуревичу стало известно, что ее настоящее имя – Любовь Евсеевна Бройде.

Анна, внешне неприметная, тихая женщина была лет на десять старше Кента.

По складу характера она не была инициативным человеком, но к своим обязанностям относилась добросовестно и по-женски аккуратно.

Анна и Кент поступили в одну из школ бальных танцев. Это давало возможность им общаться два раза в неделю. Воспитанников и воспитанниц школы, правда, немного удивляло, что молодой, прекрасно танцующий латиноамериканец во время занятий не отходит от несколько скованной канадки Анны. Но ведь не объяснишь, что у нее, в отличие от Кента, не было прежде возможности посещать кружок бальных танцев при Ленинградском Доме Красной армии. Не поймут. Да и кому какое дело, в конце концов, до вкусов этого темпераментного парня из далекого Уругвая!

Вскоре Кенту представилась первая возможность познакомиться с «крышей» бельгийской резидентуры – с торгово-экспортным филиалом фирмы «Руа де каучук», специализировавшейся на продаже плащей из прорезиненной ткани и резиновой обуви. Филиал, созданный в 1938 году Отто, носил название «Отличный заграничный плащ». Если учесть, что в Бельгии часто стояла сырая погода, то не сложно понять, что продукция, предлагаемая фирмой покупателям, пользовалась спросом.

На одной из конспиративных встреч в лесопарке Буа де ля Камбр Отто предложил Кенту познакомиться как с самою фирмой, так и с членами резидентуры.

Ближайшим помощником Отто был Андре.

Именно он был непосредственным участником создания брюссельского филиала фирмы «Руа де каучук». Настоящее его имя было Лео Гроссфогель. Родился он 38 лет назад в Страсбурге. У него была явная коммерческая жилка. Свободное владение французским и немецким языками существенно облегчало его работу. В молодости он дезертировал из французской армии, потеряв при этом французское гражданство. Будучи евреем, он выехал в Палестину, где вступил в компартию. Именно там он и познакомился с Леопольдом Треппером – будущим резидентом советской разведки в Бельгии.

Ни Отто, ни Андре не скрывали своего еврейского происхождения. Дальновидный Кент вскоре понял, что это есть ни что иное, как одно из самых слабых звеньев в деятельности нашей резидентуры: предстоявшая война, развязываемая Германией, присутствие немцев в Бельгии обязательно должны были бы повлечь за собой репрессии по отношению к евреям. В таких условиях ведение разведки было бы невозможно. Последующие события оправдали этот печальный прогноз.

Андре был фактическим руководителем фирмы. Формально директором фирмы был Жюль Жаспар – родной брат бывшего до 1931 года премьер-министром Бельгии А. Жаспара. Несмотря на солидный возраст, среди разведчиков он проходил под псевдонимом Молодой человек. Жюль даже не догадывался, что работает на военную разведку Советского Союза. Свои обязанности он выполнял старательно, грамотно. С Кентом у него сложились самые добрые отношения, которые укрепились еще больше через несколько лет, когда Кент находился в Марселе.

Третьим и, как выяснилось, последним сотрудником фирмы была секретарша – сравнительно молодая русская женщина – жена бывшего офицера Новикова.

Ни она, ни ее муж не знали об истинном предназначении фирмы, как не знали и о том, что их окружают земляки – «уругваец» из Питера Анатолий Гуревич и «канадец», долгие годы проживавший в СССР, Леопольд Треппер, известный среди бельгийцев как Адам Миклер.

С фирмой сотрудничал бельгиец Назарен Драйи, оказавший в будущем Кенту немало деловых услуг.

Сам Отто считался внештатным сотрудником фирмы, получавшим время от времени свой процент от состоявшихся сделок.

Помещение фирмы представляло собой крохотное помещение. Наличие всего лишь трех штатных сотрудников тоже свидетельствовало о более чем скромных масштабах деятельности филиала. От предыдущего оптимистического представления о его работе у Кента не осталось и следа. Иллюзии были рассеяны, но необходимость ведения разведывательной деятельности не отпала. Обаятельный Винсенте быстро становился «своим» в том обществе, в которое он так рвался. Хозяин пансионата – доброжелательный профессор – благоволил к нему и однажды даже пригласил его на семейный ужин, на котором была откупорена уникальная бутылка сухого красного вина наполеоновских времен. Профессор с женой и Кент вместе бывали в Королевской опере и в Королевском драматическом театре.

У окружающих складывалось впечатление, что молодой богач из Уругвая серьезно занят самосовершенствованием, и многим это нравилось.

Администратор пансионата Жермен познакомила Кента со многими представителями высшего общества Брюсселя. Вместе с ними разведчик бывал в театрах, музеях, во Дворце изящных искусств, на многочисленных выставках и в загородных поездках, его часто приглашали на приемы в дома влиятельных брюссельцев.

Среди новых друзей Винсенте были молодая и очень красивая француженка Ивонн Фуркруа из старого дворянского рода и ее друг – фламандский аристократ Ван дер Стеген, дядя которого был губернатором одной из провинций во Фландрии. Молодые люди любили друг друга, но родители Ван дер Стегена когда-то воспрепятствовали их браку. Ивонн вышла замуж за богатого промышленника, родила дочь, но семейная жизнь не удалась. С большим трудом разведясь с мужем, она не теряла связи со своим старым другом. Они часто проводили время вместе, и их новый знакомый вскоре стал им очень дорог.

Кенту приходилось бывать на различных приемах и банкетах. Он быстро усвоил премудрости торжественных ритуалов. Его ничуть не стесняли фраки и смокинги: он носил их столь же легко, как еще недавно советский ширпотребовский костюм. У него, благодаря стараниям друзей, появился «свой» портной – поляк по происхождению. Шить одежду у польского портного считалось особым шиком у столичной «золотой» молодежи, а Кент был обязан соответствовать образу жизни местной элиты.

Иногда, правда, по неопытности случались небольшие ошибки. Например, на один из приемов он надел к черному фраку черную «бабочку». Вскоре он к своему ужасу понял, что такое сочетание галстука и фрака – принято только у официантов и другой «обслуги». Господа же обязаны были носить с фраком «бабочку» белого цвета. При ношении смокинга – наоборот, было принято противоположное сочетание.

Подобные «уроки», не преподававшиеся в ГРУ, усваивались быстро и, к счастью, не становились поводом для провала. Но чтобы его избежать, следовало быть очень внимательным и дальновидным.

Со стороны такая жизнь могла показаться приятной и беззаботной. Но только тот, кто ее испытал, мог узнать, какого нечеловеческого напряжения сил требовало это перевоплощение. Жить и быть своим в обществе, которое не знаешь и не принимаешь душой – для этого мало быть артистом. Для этого нужно быть очень смелым человеком и верить в то дело, которому служишь.

Советскому нелегалу 30-х–40-х годов приходилось, наверное, труднее, чем разведчикам других гран. Большинство агентов советской разведки, особенно молодежь, были воспитаны на социалистических идеалах. Это воспитание возможно было скрыть в глубине своего разума и души, но суда сложнее было спрятать его в мелочах – в бытовых деталях. Привычный и даже почему-то милый сердцу аскетизм в еде, одежде, потребность в душевном отношении к окружающим, политическая активность и искренняя вера в социальную справедливость должны были уйти из жизни безвозвратно. Предстояло, ни много ни мало, переделать собственную психологию! Нужно было срочно смоделировать образ совершенно иного человека, с другими жизненными ценностями: не жалевшего (но и не разбазаривавшего) денег на свою жизнь, радушного, но разборчивого в дружбе, совершенно аполитичного и очень рационального в коммерческих делах.

При этом необходимо было соответствовать образу добропорядочного члена нового общества. Надо было соответствовать представлениям окружающих о чести и порядочности. Наконец, надо о было быть очень набожным человеком – регулярно посещать храм, беседовать с другими людьми на религиозные темы, вести себя как «добропорядочный католик».

Время от времени жизнь подбрасывала Кенту небольшие испытания. Но именно они могли стать неожиданным поводом для провала. Могли, если бы разведчик совершил неправильные действия, если бы его подвела реакция, интуиция, смекалка или просто не выдержали бы нервы.

Однажды в пансионат, где проживал Винсенте Сьерра, приехала семейная пара из Парижа. Это были на редкость общительные люди. Скоро уже все знали, что энергичная и разговорчивая дама – русская, коренная петербурженка, а ее муж – француз, прослуживший в Петербурге в качестве представителя знаменитой фирмы «Зингер» долгие годы.

Кент был наслышан об этой фирме. Кто из россиян не знал о ней? В редком доме довоенного Советского Союза не было недорогих, но исключительно надежных швейных машин с маркой «Зингер». Молодой человек невольно вспомнил характерный облик здания «Дома книги» на Невском проспекте, в котором, как он знал, в прежние годы размещалась эта очень респектабельная организация.

Эмигрировавшие из России в 1918 году супруги ненавидели большевиков, Советский Союз, а заодно все, что было связано не только с ним, но даже с понятием «социализм». Они, не уставая, кляли СССР, республиканскую Испанию и марксистов. Зато объектом их горячей привязанности стал милый уругваец, который с терпеливой улыбкой выслушивал их бесконечные тирады, попыхивая трубкой с великолепным душистым табаком. Когда же русская дама узнала, что ее новый знакомый занимается изучением иностранных языков, она тут же азартно стала убеждать Винсенте в необходимости изучать язык Пушкина и Достоевского.

Дабы «уругваец» мог прочувствовать всю прелесть русского языка, дама тут же вызвалась провести с ним первый урок. Кент согласился. Каково же было его изумление, когда из уст благородной ламы посыпался такой шквал отборной русской матерщины, которую тот не слыхал со времен своего пребывания в должности разнорабочего на заводе. Мило улыбаясь, он был вынужден вслед за новоиспеченным педагогом повторять, коверкая на испанский манер, эти до боли знакомые с детства необычайно русские слова, придавая при этом своему лицу бессмысленно-вежливое выражение.

К великому счастью, знатоки русского языка вскоре уехали из Брюсселя, оставив полюбившемуся им способному лингвисту визитку со своим парижским адресом.

Об этом эпизоде разведчик рассказал Отто. Кент не исключал, что это была попытка выявления истинного лица «уругвайца», говорившего по-французски с русским акцентом.

К счастью, на этот раз все обошлось. Тем не менее, наученный собственным опытом, впредь он старался избегать разговоров по-французски с русскими эмигрантами, с которыми время от времени его сталкивала судьба.

Прошло уже несколько месяцев с того памятного дня, когда Кент впервые приехал в Брюссель. Разведчик сумел вписаться в пестрый «интерьер» столичной жизни. Он стал своим среди людей разных слоев общества и это была настоящая победа.

Постепенно разведчик начал сбор полезной информации. Ему удалось установить, что король Бельгии Леопольд III и бельгийское правительство, хотя и заявляли в открытую о своем нейтралитете, тем не менее вели тайные переговоры с представителями Франции и Великобритании. Содержание переговоров было неизвестно, но сам факт их ведения был для Центра новостью любопытной.

И Кент, и Отто понимали, что Бельгия стремится вести эти тайные переговоры, сохранив добрососедские отношения со своим грозным восточным соседом – Германией. Германия все больше и больше беспокоила бельгийцев, будоражила их умы. Как-то раз владелец «Селект скул» долго и взволнованно рассказывал Винсенте о сыне австрийского таможенного чиновника Шикльгрубере, который неожиданно для многих превратился во всесильного властителя Германии Адольфа Гитлера. Он поведал о том, что в 1924 году, сидя в тюрьме за попытку государственного переворота, Гитлер докучал своим сокамерникам бреднями на политические темы. Заключенным хотелось играть в карты, а не выслушивать излияния плохо говорившего по-немецки болтуна. Чтобы отвязаться от него, посоветовали ему записывать свои прожекты на бумаге. Дело закончилось тем, что в 1925 году эти записки были изданы под названием «Моя борьба». Правда, поговаривали, что эту книгу серьезно доработали более образованные единомышленники Гитлера.

Кент уже был знаком с этой книгой: он читал ее несколько месяцев назад в немецком издании. Но он ни на миг не забывал о своем имидже человека, равнодушного к политике. Поэтому он с усердием ученика слушал своего учителя. После этой импровизированной лекции хозяин «Школы для избранных» вдруг вышел в соседнюю комнату и вернулся, держа в руках точно такую, какая уже была у разведчика. Он подарил ее своему студенту, заметив, что ее чтение позволит попрактиковаться в изучении немецкого языка.

Наблюдательный Кент заметил, что летом 1939 года в бельгийской столице стали часто появляться разного возраста, но в чем-то неуловимом схожие между собой иностранцы. Наметанный глаз Кента сразу же признавал в них людей военных. Многие из них дабы не «светиться» в гостиницах, останавливались в пансионате.

Молодой латиноамериканец, давно живший в этом доме, не вызывал ни у кого из них подозрений. Они часто все вместе коротали время за рюмочкой коньяка или бокалом аперитива, перекидывались между собой остротами, а иногда и деловыми фразами. «Уругваец» время от времени тоже вступал в разговор. Особенно он оживлялся, когда речь заходила о его родине. Он долго и красочно рассказывал о милых сердцу местах, удивляя присутствовавших повествованием о нравах и обычаях своего народа. Его речь была веселой и темпераментной. Только тогда, когда он говорил о родителях и друзьях, оставленных в далеком Монтевидео, его глаза становились печальными и глубокими, как вечерние воды залива Ла-Плата.

С одним из приезжих – пожилым полковником французской армии – он сошелся особенно близко. Они часто гуляли по ночному Брюсселю, заглядывая в бесчисленные уютные кафе. Полковник по-отечески советовал Винсенте не задерживаться в Европе в расчете на коммерческие успехи и возможность получения образования. Он объяснял, что Европа скоро будет центром войны, подобной которой человечество еще не знало. Французский офицер профессионально рассуждал об английских пулеметах, английских и германских танках, о французской оборонительной линии Мажино и подобной защитной системе Германии, получившей название Зигфрид. Он искренне сокрушался, что Бельгия не прислушалась к рекомендациям английских и французских экспертов, советовавших ей присоединиться к строительству линии Мажино. Правда, своеобразным продолжением линии Мажино в Бельгии был подготовленный к обороне канал Леопольда. Столь вялые усилия по подготовке оборонительных сооружений были демонстрацией бельгийской стороной своих мирных намерений по отношению к гитлеровскому государству.

Систематизировав все услышанное, Кент подробно доложил полученные сведения своему резиденту.

Вскоре французский полковник познакомил Кента с датским офицером. Втроем они нередко бывали в ночных клубах, беседовали о жизни, о насущных делах. Офицеры часто говорили о политике, но «уругваец» в эти разговоры не вмешивался, потому что ему было «не интересно». Датчанин рассказывал о настроениях, царивших в окружении его короля. Он считал, что с началом войны его страна будет сразу же оккупирована. С этим фактом, по его словам, руководство Дании уже смирилось. Вопрос был лишь в том, кто быстрее оккупирует страну – германские или английские войска.

К принятым международным договоренностям, в том числе и к мирному датско-германскому соглашению от 31 марта 1939 года, датчанин относился скептически: «Нет соглашения, которое Германия не нарушила бы», – утверждал он.

И датский, и французский офицер были единодушны во мнении: когда военные разведчики докладывают своему руководству о том, что Германия совершенствует оружие и боевую технику, начальство почему-то реагирует на эти сообщения неадекватно.

Об этих «откровениях» было доложено Отто, а затем – в Москву.

Казалось бы, что проку от подобных докладов? Но так рассуждать может только непрофессионал. Лишь в кино разведчики непрерывно добывают огромные пласты секретной информации. На деле же все куда прозаичнее. Чаще всего добыча развединформации –- монотонное и рутинное занятие.

Разведданные по крупицам собираются в Главразведупре из многочисленных легальных, полулегальных и нелегальных источников. Данные сопоставляются, селектируются, классифицируются, уточняются, перепроверяются, обобщаются. Такая работа похожа на добычу золота на прииске. В обоих случаях на многие кубометры породы приходятся лишь крохотные крупицы золота. Такой труд – очень тяжек. Он требует времени, мастерства и сил.

Как-то раз друзья Винсенте – Эллен, Ивонн и Ван дер Стеген пригласили его поохотиться на коз. Охота предполагалась неподалеку от курортного городка Кноке – возле границы с Нидерландами. Этот городок был излюбленным местом отдыха бельгийской аристократии. Там находился летний дворец короля и гольф-клуб. Компания собралась большая. В ней было немало людей, представлявших для разведчика интерес. Особенно заинтересовал Кента немолодой мужчина, приехавший на, охоту на шикарном лимузине марки «Крайслер». Им оказался богатый дворянин по фамилии де Стартер.

После окончания охоты, в которой, впрочем, Винсенте не участвовал, сославшись на неумение стрелять, во время застолья начался любопытный разговор. Оказалось, что господин де Стартер, как офицер запаса, недавно был призван в армию и служил в должности командира одной из частей. Простодушно улыбаясь, «уругваец» поинтересовался у де Стартера, почему он не на службе в такое тревожное время. Офицер засмеялся и объяснил, что необходимости заниматься боевой подготовкой нет: в случае вступления гитлеровцев в Бельгию армия не сможет сопротивляться даже одну неделю.

Это была оценка знающего человека, который не только реально оценивал возможности своей армии, но и учитывал настроения, царившие в высших эшелонах власти страны.

От внимательного, хотя внешне совершенно безразличного к политике Кента не ускользнул тот факт, что, как следовало из разговоров, у еврейского населения Антверпена, среди которого, немало было беженцев из Чехословакии, Венгрии, Германии и других стран, росла тревога, связанная с опасностью немецкого вторжения в Бельгию. Обо всем этом было подробно доложено Отто, и он счел необходимым передать эту информацию в Центр.

Как-то раз после очередного занятия в «Селект скул» хозяин учебного заведения пригласил Кента вместе поужинать. К столу был приглашен господин де Буа – владелец фирмы, торговавшей углем. Хотя он был значительно старше Винсенте Сьерра, у бельгийца и «уругвайца» завязались приятельские отношения. С его помощью Кент познакомился со многими деловыми людьми.

В очередном сообщении, полученном из Центра. Кенту предписывалось оставаться в Бельгии. Его поездка на разведработу в Швецию отменялась.

Москва благосклонно отнеслась и к идее поступления своего агента в Брюссельский свободный университет. Вероятно, в Москве справедливо решили, что эта учеба лишь укрепит легализацию разведчика, даст ему возможность общаться с еще большим числом людей.

Внешне жизнь Кента казалась едва ли не праздной. Вместе с владельцем «Селект скул» он провел неделю на курорте в Остенде. После этого по туристической путевке он съездил в Швейцарию. Это было необходимо не только для развития легализации разведчика. Поездка предпринималась с прицелом на будущее: предполагалось, что в перспективе Кенту придется побывать в этой стране по служебным делам.

Среди городов, в которых побывал Винсенте, была Женева. В этом городе он остановился в гостинице «Россия», расположенной на центральной улице города. Портье, увидев уругвайский паспорт гостя, заулыбался и сказал, что хочет доставить молодому путешественнику удовольствие, поселив его в апартаментах, в которых всегда останавливается министр иностранных дел Уругвая, когда приезжает в Женеву на заседания Лиги Наций. Кента это гостеприимство искренне развеселило. Он засмеялся, что было расценено администратором не иначе как проявление великого чувства землячества.

Даже во время этой поездки Кенту приходилось испытывать чувство беспокойства за сохранение своей «легенды».

Находясь в Лозанне, он познакомился с семьей англичан. Это были очень милые и душевные люди, в общении с которыми было приятно провести время. Как-то раз они ужинали в самом шикарном ресторане города. Обслуживавший их официант говорил по-французски с испанским акцентом. Желая произвести на своих знакомых благоприятное впечатление, Кент заговорил с официантом по-испански. Тот пришел в восторг от встречи с «земляком» и не без гордости сообщил ему, что за соседним столиком сидит сам испанский король Альфонс XIII[16]. Вскоре официант передал Кенту, что король, узнав от него, что за соседним столом сидит тоже, вероятно, испанец, пригласил его в свою компанию.

Разведчику потребовался максимум изобретательности, чтобы тактично отказаться от приглашения, сославшись на то, что он не может покинуть друзей-англичан. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, он и его друзья, провозгласив тост за короля, встали из-за стола с наполненными бокалами и, вежливо поклонившись бывшему монарху, выпили за его здоровье.

«Земляки» словно преследовали Винсенте. В сентябре 1939 года, когда гитлеровцы уже захватали Польшу, Жермен, заговорщически улыбаясь ему, сообщила, что постояльца ждет приятный сюрприз: через несколько дней в их пансионате должен поселиться генеральный консул Уругвая в Польше, покинувший страну из-за фашистского вторжения.

Сколько сил стоило разведчику сохранить самообладание, «обрадоваться такой удаче», а через несколько дней под благовидным предлогом съехать из пансионата: он, якобы, переезжал жить во Францию.

На самом же деле он остался в Брюсселе, сняв небольшую, но очень уютную квартиру у мадам де Toe, которую ему рекомендовала Ивонн.

Легализация, тем не менее, продвигалась успешно. Кент начал учебу в Брюссельском свободном университете.

Сначала эта учеба его шокировала. Точнее говоря, его поразило то, что студенты, находившиеся во время лекций в аудитории, непрерывно курили и вели между собой оживленные беседы. Винсенте был единственным из присутствовавших, кто делал в тетради хоть какие-то пометки, похожие на конспект. Из числа присутствовавших в огромной аудитории записей не делал никто.

Каждое утро преуспевающая молодежь собиралась в лесопарке Буа де ла Камбр для верховых прогулок. Многие имели собственных лошадей, кое-кто, в том числе и Кент, брали лошадей на прокат.

Юноши и девушки щеголяли друг перед другом нарядными костюмами для верховой езды и элегантными сапогами со шпорами. Иногда на этих прогулках появлялся король Леопольд III, любивший демонстрировать своим подданным простоту и доступность.

Среди товарищей по прогулке никто и предположить не мог, что изящно сидящий в седле «уругваец» свой кавалерийский опыт приобрел в ленинградской школе верховой езды «Осоавиахима», начальником которой был его хороший знакомый, носивший на темно-синих петлицах и нарукавных знаках с изображением подковы и перекрещенных сабель три «шпалы» комполка.

Прогулки по лесопарку, беззаботные завтраки на природе, бесшабашная учеба в университете позволили разведчику завязать десятки полезнейших знакомств. Будучи душой любой компании, он словно притягивал к себе людей, и это оказывало ему в его работе неоценимую услугу.

Проходили дни и недели. Кент все увереннее чувствовал себя в роли уругвайского студента и бизнесмена. Полученный за это время опыт и наблюдательность позволили ему быстро усвоить правила, которые в кругу его знакомых было принято соблюдать. К великому счастью, разведчик обладал редкой интуицией. Он часто безошибочно прогнозировал ситуацию, умело подбирал круг своих знакомых, убедительно делал вид, что ведет образ жизни того человека, за которого себя выдает. Его уютная квартирка, расположенная неподалеку от рю де Луа, то есть от прежнего места жительства, в общем-то не соответствовала имиджу богатого уругвайца. Но Кент как мог старался сгладить это несоответствие: он нанял домработницу, которая одновременно была и кухаркой, старался не приглашать к себе в дом кого-либо из знакомых. Зная, что по сложившимся традициям в Брюсселе люди его положения тратят на поднаем квартиры до 40 процентов своих доходов, он понимал, что его нынешнее жилье слишком скромное, но менять его не спешил. Тому были две причины. Во-первых, он лишь выдавал себя за бизнесмена, но на самом деле никаких доходов не имел. Во-вторых (и это было самое главное), общение с семьей и окружением мадам де Toe неожиданно явилось любопытнейшим источником информации.

Раз в неделю хозяйка его квартиры устраивала чаепития, которые посещали очень образованные и компетентные люди. Беседы об искусстве, как правило, перемежались разговорами о политике. Это были не общие рассуждения, а зачастую очень ценная информация по поводу развития ситуации в Европе. Особенно много разговоров было о советско-финской войне. Мадам де Toe и ее муж даже собирались одно время в качестве добровольцев поехать в Финляндию, чтобы воевать против Красной армии. Ее гости говорили о конкретных фактах поддержки Финляндии со стороны Великобритании, Франции и Германии, о направлении в эту страну добровольцев, боевой техники, оружия и боеприпасов. Винсенте в эти разговоры не вмешивался, делая вид, что он в них ничего не понимает. Но вскоре после этих разговоров полученные сведения в обобщенном виде через Анну передавались Отто и далее – в Центр.

Кент активно внушал окружающим, что серьезно занят бизнесом. Он ездил по стране, бывал в разных городах, но при этом по-настоящему был занят лишь разведывательной работой. Под видом отдыха он побывал в курортном городке Спааке, который находился на границе с Германией. Там он изучал возможности по размещению советского радиопередатчика. Понимая, что в случае нападения на Бельгию, Германия будет стремиться использовать в своих интересах порт Антверпена, разведчик (уже не в первый раз) побывал и там. Собранные по крупицам наблюдения в итоге оказывались очень полезными.

Разведчик не считал количество пушек на кораблях. Но знание настроений евреев – эмигрантов из Чехословакии и Германии, отношения к ним бельгийцев, как, впрочем, и отношений между валлонами и фламандцами, зачастую значили куда больше.

Внутриполитическая напряженность в Бельгии, вызванная ожиданием вторжения в страну Германии, день ото дня увеличивалась. Бельгийская резидентура работала все напряженней.

Кент, посоветовавшись с Отто, принял решение снять более представительную квартиру. Это должно было, с одной стороны, способствовать расширению контактов с полезными людьми, которых не стыдно было бы приглашать в дом, с другой – затруднило бы возможное наблюдение за ее хозяином.

Новая квартира находилась в доме 116 на авеню Беко. Это был большой дом для богатых постояльцев. В квартире Кента было две спальни, огромная комната, разделенная декоративной аркой на столовую и гостиную, большая передняя, очень удобная ванная и туалет. В комнатах стояла современная мебель, а на стенах и на полах лежали богатые ковры.

В этой квартире гости бывали часто. Они не подозревали, что здесь нередко появлялся и резидент Отто, с которым Кент готовил донесения для отправки в Центр.

Неожиданно ценным источником оказались товарищи Кента по университету. Они много общались в перерывах между занятиями, в выходные дни ездили сообща на пикник. Приятели и подруги были чаще всего детьми высокопоставленных чиновников, удачливых бизнесменов. Они нередко пересказывали разговоры, суть которых зачастую была крайне интересна разведчику.

Совершенно незаметно Кент стал вторым – после Отто – человеком в резидентуре. Этому способствовало многое и, в первую очередь, его очень удачная легализация, умение добывать и обобщать ценную информацию, огромная работоспособность и дар сходиться с людьми.

Вскоре именно Кенту была поручена подготовка всех передававшихся в Центр донесений. Он также занимался расшифровкой указаний, получаемых из Москвы.

Из-за угрозы германского вторжения в Бельгию заметно менялся стиль работы советской военной резидентуры. Разведчики хорошо понимали, что скоро советское торгпредство в Брюсселе – «Метро», служившее надежным «почтовым ящиком» при общении с Центром, будет закрыто.

Предвосхищая такое развитие событий, бельгийская резидентура запросила у Москвы разрешение на налаживание радиосвязи, которой до этого не было. Вскоре вся необходимая аппаратура была получена Кентом через связного из «Метро».

К великому огорчению Отто оказалось, что радист Михаил Макаров (он же – Аламо, Хемниц) не имел необходимых навыков работы с приемником и передатчиков. По этой причине Кенту пришлось попросить у Центра помощи. Вскоре Центр помог ему наладить связь с опытным радистом параллельной резидентуры Германом (Профессором), который, как выяснилось позже, был немцем но фамилии Венцель.

Резидентура советской военной разведки в Бельгии не вела деятельности против этой страны. Все ее усилия были нацелены на сбор разведывательных сведений о гитлеровской Германии.

И сам Отто, и его помощники сумели добыть много ценных сведений, касающихся подготовки фашистов к войне в Европе.

Еще до оккупации Бельгии нацистскими войсками резидент давал Кенту все более и более ответственные поручения. Вместе с тем Кент начал замечать со стороны Отто к себе какое-то странное, двоякое отношение. На первый взгляд, они работали с полным взаимопониманием. Казалось что Отто всецело доверяет Кенту. Он поручал своему помощнику составлять объемные донесения в Центр о снабжении германских войск боеприпасами и продовольствием, советовался с ним по поводу перспектив действий резидентуры в условиях германской оккупации, вероятность которой ни у кого уже сомнений не вызывала. В то же время – и это очень удручало Кента – в отношении резидента к своему подчиненному все больше и больше проявлялось чувство недовольства его удачливостью, умением с кажущейся легкостью внедряться в любые слои общества, создавать о себе выгодное представление, что самому Отто не удавалось. Через некоторое время Кент убедился в том, что доверие к нему со стороны Отто было продиктовано не столько оценкой его профессиональных и человеческих качеств, сколько совсем другой причиной. Как выяснилось, Отто, живя основную часть свой жизни в Польше и Палестине, не получил необходимых навыков владения русской, французской или немецкой письменностью. Ему трудно было писать донесения в Центр, и по этой причине появление в составе резидентуры молодого грамотного специалиста было как нельзя кстати.

Тем не менее, Отто был во многом откровенен с Кентом. Он был вынужден признать, что его легализация как канадца Адама Миклера, легализация Андре – Лео Гроссфогеля как француза, очень неудачна по своему первоначальному замыслу: и Франция, и Канада после оккупации немцами Польши находились с Германией в состоянии войны. Следовательно, с приходом немцев в Бельгию они были бы сразу же арестованы как граждане враждебных рейху государств. Кроме того, выяснилось еще одно неутешительное обстоятельство. Оказалось, что «крыша» советской военной резидентуры в Бельгии – фирма по продаже изделий из каучука – официально принадлежит родственникам Андре – бельгийцам, не скрывавшим своего еврейского происхождения. Политика геноцида фашистов по отношению к евреям позволяла сделать печальный прогноз по поводу перспектив фирмы и ее хозяев.

Наступил 1940 год. В первые дни января из Центра через «Метро» было передано задание для Кента: выехать в Женеву, встретиться с резидентом советской военной разведки в Швейцарии по имени Дора, наладить прервавшуюся с ним по непонятным причинам связь, вручить ему программу радиосвязи с Центром и обучить его пользоваться новым шифром. Сообщение о предстоящем задании серьезно взволновало Кента, поскольку было первым столь ответственным делом, порученным ему за восемь месяцев пребывания на нелегальном положении.

Всю информацию – пароль, место встречи и многое другое – Кенту в целях конспирации предстояло заучить наизусть. Лишь часть нового шифра, который должен был получить Дора, содержалась на страницах книги на французском языке, которую путешественник Винсенте Сьерра взял почитать в дорогу.

Туристическая поездка Кента в Швейцарию выглядела для окружающих вполне естественно, поскольку все знали, что там он уже бывал, что, отдыхая, сумел наладить неплохие контакты с бизнесменами в разных городах.

Приятели, знакомые, в том числе и новые соседи по дому на авеню Беко, 106, искренне желали ему удачи.

К тому времени у Кента сложились добрые отношения со многими бизнесменами, эмигрировавшими в Бельгию из Германии и Чехословакии. В основном это были евреи, спасавшие от фашистского преследования свои жизни и состояния.

Особенно доброжелательные отношения у Кента сложились с пожилыми супругами по фамилии Зингер, прожившими всю свою жизнь в Чехословакии. Их дочь Маргарет была замужем за венгром Эрнестом Барча, который тоже был коммерсантом. У них был восьмилетний сын Рене.

Зингеры имели и сына, который был женат на симпатичной немке. Все эти родственники жили в одном доме, по соседству с Кентом. Но и Зингеры-старшие, и их дочь с мужем, и сын с женой имели отдельные шикарные квартиры.

Винсенте очень дорожил этим знакомством. И дело было не только в том, что он надеялся со временем стать их деловым партнером. Они были ему симпатичны как люди.

Зингеры-старшие и семьи их детей душевно относились к молодому «уругвайцу». У них установились прочные, истинно добрососедские отношения.

В марте 1940 года Кент уехал в Швейцарию. Ехать предстояло через Париж, чему разведчик был искренне рад, Париж, как это ни странно, чем-то напоминал ему о родине. Быть может, тем, что именно из Парижа, повоевав в Испании, он уезжал домой.

В Париже он купил билет на поезд до Женевы. Все было как обычно, если не считать того, что впервые ему предстояло ехать в «салон-вагоне». Разведчик еще не знал, что это за вагон. Судя по пене, это было нечто комфортабельное. Но с каким бы наслаждением он обменял бы этот билет на кусочек серого картона – билет на проезд в общем вагоне от Бреста до Ленинграда. Увы, двухмесячный ежегодный отпуск, который ему обещали год назад в Главразведупре, казался неуместным розыгрышем. Действительно, не скажешь же окружающим тебя людям: «Извините, но я на пару месяцев должен исчезнуть – мне положен отпуск за счет Наркомата обороны СССР...»

С этими грустными мыслями Кент вошел в своей вагон и остановился в растерянности. Почти за год пребывания в Западной Европе ничего подобного он не видел. Вагон не был разделен на купе. В нем стояли мягкие кресла, которые при желании можно было легко передвигать. Кругом были ковры, аккуратные столики, уютные настольные лампы.

К столику, за которым устроился Кент, подошел пассажир и, обратившись по-французски, попросил разрешения сесть рядом. Взглянув незнакомцу в лицо, разведчик внутренне напрягся: внешность попутчика показалась ему знакомой. Камень с души упал, когда сосед по столику, привстав в вежливом поклоне, первым представился: «Жан Габен». Кто из французов или бельгийцев не знал этого, уже тогда знаменитого киноактера? Кент не раз видел его на экране и такое соседство было ему приятно.

Жан Габен оказался прекрасным собеседником. Он говорил легко и непринужденно, располагая к себе искренностью и жизнелюбием. Время в пути пролетело незаметно. Кент и Габен расстались искренне довольные друг другом. Причем последний так никогда и не узнал, что его попутчик был не менее выдающимся актером, блистательно игравшим роль уругвайского подданного.

В Женеве Винсенте Сьерра остановился в уже знакомой ему гостинице «Россия».

Портье узнал его и как старому постояльцу вручил ключи от знакомых апартаментов.

На следующий день Кент отправился гулять по городу. Казалось, совсем случайно он забрел на улицу рю де Лозанна и совсем не обратил внимания на дом 113, в котором под своим настоящим именем проживал венгр Шандор Радо, известный в ГРУ еще и как резидент Дора.

Кент определил, что наблюдение за домом не ведется, но это вовсе не означало, что встреча могла состояться немедленно. За ним, как за иностранцем, могла приглядывать полиция. Надежней было не спешить с контактом, а на всякий случай проявить себя энергичным туристом.

Кент побывал в кабаре «Мулен Руж», вспомнив, что подобная «Красная мельница» есть и в Париже. Ом с интересом наблюдал выступления артистов, с видимым аппетитом ел и пробовал изысканные напитки. Несколько раз «уругваец» приглашал на танец очаровательных дам. В «Мулен Руж» Кент познакомился с молодым англичанином, который предложил ему составить компанию и посетить на следующий вечер другое увеселительное заведение с каким-то броским, на американский манер, названием. Это был ночной клуб, хорошо зарабатывавший на заезжих туристах. «Уругваец» и англичанин заняли в зале столик и прошли к стойке бара, где заказали по маленькой рюмочке коньяка. В пространстве между баром и столиками выступали артисты.

Всех присутствовавших поразила своей красотой молодая актриса. Она пела по-французски и танцевала, будучи совершенно голой. Лишь огромный веер в ее умелых руках прикрывал от собравшихся самые сокровенные части тела. После выступления она вновь появилась в зале, на этот раз – в элегантном платье. Она, улыбаясь, подошла к бару и заказала себе фруктовый сок. Англичанин и «уругваец» угостили ее шампанским, пригласив за свой столик. Поскольку говорили по-английски, пришли к выводу, что она американка.

Вскоре к ней подошел пожилой господин и сказал несколько фраз на чистейшем русском языке. На лицах обоих молодых людей было написано изумление. Первым в себя пришел «уругваец» и вежливо поинтересовался по-французски у подошедшего к ним мужчины, на каком языке они говорили. Узнав, что на русском, блаженно улыбнулся, подняв вверх глаза: дескать, слыхал про эту экзотическую страну, да жаль, не бывал ни разу.

Владимир Игнатьевич и Татьяна – новые знакомые молодых людей – провели с туристами весь вечер и часть ночи до закрытия заведения, рассказывая им о своей эмигрантской жизни.

На следующее утро, окончательно убедившись, что слежки за ним нет, Кент позвонил из телефона-автомата по условленному номеру. Трубку снял Дора. Обменявшись несколькими вежливыми фразами, с виду совершенно не похожими на пароль, разведчики договорились о встрече на квартире у резидента. В его доме размещалась контора или, как сейчас модно говорить, офис картографической фирмы, которую возглавлял Шандор Радо[17]. Посетители у него бывали часто и приход Кента ни у кого бы не мог вызвать подозрения.

Вскоре Кент уже был в квартире резидента. Шандор Радо, подтянутый мужчина сорока одного года, одетый с нарочитой небрежностью, был человеком с грустными, умными глазами. Он тепло встретил молодого разведчика. Дора познакомил Кента со своей женой Леной, которая своим умом и манерой держаться на людях производила самое приятное впечатление. У этой семейной пары были очень трогательные, душевные отношения. За их внешней сдержанностью виделась нежная привязанность друг к другу и безграничная взаимная преданность.

Пройдя в кабинет резидента, разведчики тут же приступили к делу. Кент передал Дора книгу, которую он привез из Брюсселя, объяснив как с ней надо работать. Он пояснил, что тексты донесений в Центр должны составляться на немецком языке с использованием привезенной французской книги и таблицы, содержание которой, восстановив в памяти, Кент записал на отдельном листе.

Дора оказался на редкость одаренным в шифровальном деле человеком. Через несколько часов он уже мог пользоваться кодом вполне самостоятельно. Кент передал Шандору Радо программу прямой радиосвязи с Центром, посоветовав не злоупотреблять временем выхода в эфир и как можно чаще менять места работы радиопередатчика, дабы контрразведка противника не успевала его обнаруживать.

Дора высоко оценил профессионализм своего коллеги, когда позже писал в своих воспоминаниях: «Кент провел инструктаж детально и толково. Он действительно знал свое дело»[18]. Правда, в своих мемуарах Ш. Радо отмечал, что Кент произвел на него впечатление человека самовлюбленного, говорившего «наставническим тоном»[19]. Дора даже отмечал, что ему «такие люди не по душе»[20].

Мне как автору этой книги представляется, что подобные воспоминания общепризнанного ныне корифея советской военной разведки в значительной мере навеяны беседами Шандора Радо с Леопольдом Треппером. Эти беседы проходили в Париже вскоре после освобождения французской столицы от врага. Вероятно, с его подачи Дора написал о том, что арест Кента в 1942 году и результат его допросов в гестапо «отозвался тяжелым ударом» по швейцарской резидентуре[21]. При этом уважаемый разведчик, к сожалению, упустил из виду, что его резидентура продолжала успешно работать вплоть до сентября 1944 года. Если бы Кент сообщил гестапо известные ему сведения, работа швейцарской резидентуры, естественно, прекратилась бы гораздо раньше.

В Женеве Кент и Дора договорились о новой встрече, на этот раз в Лозанне. Она была назначена на первые числа апреля.

Кент строго придерживался плана своей туристической поездки. В нужный момент он, словно случайно, оказался поблизости от Лозанны – в Монтре. Общение разведчиков было очень полезным для дела. Дора на словах сообщил ряд важных разведсведений, которые вскоре были переданы Кентом сотруднику советского торгпредства в Брюсселе Большакову для Центра. Среди них особое значение имела информация от немецкого источника о том, что крупные военные формирования Вермахта проходят боевую подготовку в горах, что позволяло прогнозировать их стремление в скором времени начать боевые действия на Кавказе.

Шифром, который передал Кент, и программой радиопереговоров Дора успешно пользовался вплоть до 1944 года.

Задание, полученное Кентом из ГРУ, было выполнено полностью. С легким сердцем он вернулся в Бельгию, доложив об итогах поездки резиденту Отто. Был подготовлен подробный письменный доклад для Центра. В последний раз он был передан через «Метро»: в дальнейшем это было уже невозможно, потому что торгпредство Советского Союза с момента оккупации Бельгии Германией перестало существовать.

Как-то вечером, вскоре после приезда из Швейцарии в Брюссель, Винсенте Сьерра встретил возле своего дома Маргарет Барча. Она была одета в траурное платье. С ней рядом находился ее притихший и, как казалось, очень повзрослевший сын. Шел дождь, и Кент одолжил Маргарет свой зонт. Прежде они были почти не знакомы: ни разу не разговаривали, а лишь вежливо раскланивались при встрече. У Кента, правда, к тому времени уже сложились добрые отношения с ее отцом, братом и мужем.

При встрече Кенту показалось, что Маргарет за что-то на него обижена. Как выяснилось позже, он был единственным жильцом дома, не выразившим ей соболезнования по поводу внезапной смерти мужа. О кончине Эрнеста Барча Кент узнал вскоре от Зингера-старшего. Новость была неожиданной и печальной.

Вдова сообщила, что ее отец и брат очень хотели бы встретиться с Винсенте.

О том, какую роль в разведывательной работе Кента и в его личной судьбе должна была сыграть предстоящая встреча, он, конечно, не мог даже догадываться. Но на то она и судьба, чтобы порой быть просто непредсказуемой.