Разведчик с Острова Мечты

XV

— Это и есть твой дедушка-одуванчик, брат? — В голосе Кабо сквозило откровенное ехидство. — Вот ведь, охальник, он еще и расплодиться успел!

Рядом отчетливо фыркнул Шурга. Шагалан прекратил напрасные наблюдения и опустился на подстилку из упругой, влажной листвы. Что-то за время его отсутствия и впрямь изменилось: вечно распахнутые ворота были сейчас почти закрыты, а возле узкой щели торчал не комичный старичок-привратник, а солидно вооруженные молодцы. Узнать охранников не составило труда: Куля, болтун Багер и третий парень из их команды.

— Никак наш друг Ааль начал-таки чего-то остерегаться, а? — подмигнул Шагалану повстанец, утирая лоб.

— Да уж, серьезным караулом обзавелся. Вероятно, о бегстве Сегеша прослышал и мести его испугался. А может, с хозяевами чего не поделил?

— А может, тебя сторожит? — спросил хромец без обиняков.

— Меня-то? Вряд ли. Да и не похож Ааль на человека, бросающегося в бой, едва завидев противника. От него скорее дождешься кинжала в спину или яда на дружеской попойке.

— Тонкая натура, — хмыкнул Кабо. — На всякий случай мы все же посидим здесь чуток, посмотрим, как ты войдешь.

— Не беспокойся, брат, тут препятствий не будет. Аккурат эти ребята недавно уже встречались с моим кулаком и едва ли захотят еще очутиться на его пути.

— Не советую недооценивать этих лесных клопов. Не петушись и… головы не теряй.

Обменявшись прощальными рукопожатиями, Шагалан оставил товарищей в укрытии, а сам выбрался на знакомую тропу. Привел себя в порядок. Через несколько секунд его приметят новоиспеченные стражники, и он должен производить впечатление не ползавшего по кустам лазутчика, а путника, вымотанного долгим маршем. Впрочем, особенно преображаться не требовалось: накануне действительно состоялся марш, весьма длинный и напряженный. Они выступили в ту же ночь, сразу после памятного совещания у Сегеша. Еды им дали с собой вдосталь, зато поспать не получилось ни минуты. Выделенный в качестве провожатого Шурга больше других кипятился, шумел о важности предприятия, проклинал свое опоздание, рвался в бой… К утру его энтузиазм совсем увял. Когда в разрывах серых моросящих облаков показался краешек солнца, на повстанца жалко было смотреть. Теперь следовало проклинать уже собственную горячность. Бледно-пепельное, с каплями холодного пота лицо, бессмысленно вытаращенные глаза, дрожащие губы. Под конец он выглядел так скверно, что пришлось устраивать внеочередные привалы, иначе юноши могли бы попросту лишиться надежного спутника. Шурга и без того удивил их выносливостью: даже такой крепкий воин, как Кабо, ощутимо сдал, пытаясь двужильностью восполнить хромоту. Тем не менее они совершили намеченное и, покрыв миль двадцать с гаком через леса и болота, вскоре после полудня вышли к логову Ааля. Где-то на юге этим утром еще только-только трогались в путь основные полки «армии Сегеша». Едва обретя предводителя и уверенность, они покидали безопасную дубраву, дабы покарать вероломство и вновь заявить о себе во весь голос. Передовые отряды прибудут к темноте, Шурга подождет их в условленном месте. Справится: если уж он находит силы хихикать и шутить, следовательно, не собирается пока отдавать Богу душу…

Наконец его заметили. Явственно переругиваясь, три охранника один за другим закопошились, разбирая сваленное кое-как оружие, — все-таки навыков постовой службы здесь не имелось напрочь. Не сбавляя ход, Шагалан приблизился к воротам. Вскоре его опознали, о чем-то зашушукались между собой. Оружия в руках юноша не держал, но разбойники так и встретили его, напряженно сжимая древки копий.

— Здравы будьте, мужики! — Разведчик улыбнулся, однако ответной радости не почувствовал. То ли он слишком устрашил их при знакомстве на речке, то ли в пору отсутствия действительно что-то круто изменилось.

— И вам здоровья… господин Шагалан, — пожевал бороду Куля, с настороженной почтительностью оглядывая юношу. — Давненько не появлялись. Видать, в дальней дороге поистрепало?

— И дорога случилась дальняя, и событий полно. После обо всем расскажу. А как у вас тут жизнь течет?

— Покамест, хвала Небесам, все тихо.

— А что не это вас троих к воротам-то приставили? Провинились в чем? Иль на вашу ватагу свои удальцы сыскались, более ловкие?

— Ах, — Куля закончил осмотр и тяжело вздохнул, — и сам ничего не пойму, брат. И вины на нас никакой, и налетов вроде не было. Только атаманы который день как на иголках, самим не сидится, и другим покоя не дают. Где она, наша прежняя безмятежная жизнь? Ряж сутками с дозорами по лесу рыщет, разве что пожрать изредка заезжает. Бархат всех подряд на охрану погнал. Теперь и здесь и вокруг лагеря сплошные посты, представляешь?

— Потому нынче у нас ни пива, ни девок, ни веселья, — с тоской добавил Багер. — За какие такие грехи напасть?

— А что же атаманы говорят? — Шагалан понемногу, бочком продвинулся к зазору между створками ворот.

— Да их не поймешь, — отмахнулся печальный Куля. — Толком не говорят ничего, отмалчиваются или туману напускают. Дескать, замышляется против нас какая-то гадость.

— От мелонгов?

— Да непохоже. Ежели б мелонги собрались с нами покончить, тут не сторожиться, тикать следовало бы, куда глаза глядят. Виданное ли дело нам, оборванцам, с панцирниками силой мериться?

— И что же тогда?

— Ну… я-то, брат, мозгую — повздорили вожаки с какой-нибудь из соседних ватаг. Чего уж они там не поделили, не знаю, а только, чую, отдуваться нашим спинам. С этой стороны очень ты, Шагалан, вовремя пожаловал. Ведь поможешь, коль лихо какое?

— Уж ему-то теперь есть кого защищать, — понимающе-похабно хохотнул третий из охранников. — Баба-то его исстрадалась, темнее тучи ходит, зверем рычит на любую…

— Помолчал бы, остолоп, — осадил весельчака Куля. — Ты, брат, к атаманам обязательно зайди. И они рады будут, и сам, Бог даст, чего-нибудь разведаешь, нас, горемык, просветишь.

— Договорились, — кивнул юноша, окончательно вдвигаясь в зазор. — Надеюсь, до вечера еще сыщется повод побеседовать.

За воротами никакой особой кутерьмы не наблюдалось. Пожалуй, стало чуть меньше народу на улицах, хотя по-прежнему беззаботно разгуливали стаи гусей, фыркали в свежих лужах неповоротливые свиньи. Все так же перекликались женщины, оторвавшись на минуту от стирки или стряпни, пара ребятишек вприпрыжку перебежала дорогу. В какой-то момент Шагалан неприятно поежился, осознав, что, по сути, вернулся в эту уютную деревушку с тем, чтобы превратить ее в руины. Убивать людей, которые принимают его как друга, даже уповают на его защиту? А если на пути клинка попадутся мирные женщины или дети?… Колебание пришло и растаяло мимолетным облачком, он давно и твердо знал все ответы.

Пройдя десяток шагов, остановился в задумчивости. Куда ему, собственно? Тело не сомневалось по этому поводу — лишенное сна уже двое суток, оно выискивало только пригодное местечко, чтобы провалиться в дрему. В то же время заманчиво, последовав совету Кули, наведаться в гости к Аалю. Наживка готова и должна быть запущена. Правда, имелась здесь кое-какая тонкость: если запоздать с оповещением атаманов, те не успеют начать шевелиться до оговоренного часа. Если же поспешить… сигнал тревоги может пройти вовсе без помех. Выскользнуть и достичь адресата. Вот тогда настоящая беда.

Приняв решение, он двинулся дальше. На него оглядывались с умеренным интересом, не более, иные степенно раскланивались. Так и не встретивший близких знакомых, юноша вскоре очутился у цели — «дома свиданий». Около крыльца две девицы возились с большой, клубящейся паром кадкой, в числе прачек оказалась подружка Танжины — Денира. Заметили его еще на подходе, девицы зашушукались, заулыбались, после чего незнакомая торопливо юркнула в дом. Денира, напротив, подбоченилась, посматривая на гостя с неприкрытой игривостью.

— Уж и не чаяли тебя увидеть, красавчик! Думали, потешился с девушкой да сгинул в лесах.

— И кто же это так думал? — откликнулся Шагалан безо всякого задора.

— Не тревожься уж, не твоя благоверная. Она-то как раз единственная, кто слушать не хотела общие пересуды. — Денира склонила голову набок, прищурилась. — Похоже, крепко ты, парень, приворожил девку, сохнет прямо как молодая. Неужели есть из-за чего мучиться?

— У нее и спроси.

Девушка медленно облизнула пухлые, ярко-красные губы:

— А этого богатства твоего только на одну хватает или можно всем попробовать?

Разведчик промолчал. От нее почти осязаемо веяло пороком, недвусмысленным, терпким и зачаровывающим. К счастью, тут распахнулась дверь, с крыльца кубарем слетела растрепанная Танжина, бросилась на грудь. Зарыдала по-бабьи, в голос. Юноша плотнее притянул сотрясающиеся плечи, уткнулся лицом в облако лавандовых волос. Скосился: позвавшая Танжину девка застыла в дверях с выражением завистливого восхищения, Денира откровенно усмехалась.

Шагалан отстранил от груди голову подруги, снял с ее лба прилипшую прядь. Лицо было раскрасневшимся, припухшим, мокрым от слез, возможно и многодневных. Уголки губ дрожали.

— Не смотри на меня сейчас, — громко всхлипнула женщина.

Он прервал ее поцелуем, соленый вкус защекотал язык.

— Ты прекрасна, Танжи, — шепнул ей на ухо, не кривя душой ни на йоту. — Пойдем в дом.

Теперь и Танжина, словно очнувшись, огляделась и немедленно, едва отерши слезы, показала зубы:

— А вы здесь чего, ветрогонки, вылупились? Кыш! Или работы вовсе не стало? Иль больше кавалеров себе не сыщете?

Девицы хохотнули, но с дороги посторонились.

— Ты, подружка, побережнее с молодым человеком-то, — крикнула вдогон Денира, когда уже раскрылась лавандовая комнатка. — Придержи свою утробу, а то засосет его, жадная, целиком!

— Дура, — коротко буркнула Танжина, захлопывая дверь. Потом вздохнула и опять сделалась мягкой, ласковой, беззащитной. — Все пристает к тебе… милый?

— Это была самая мелкая из опасностей, угрожавших мне за последнее время.

Поцеловались вновь, и он почувствовал, как тело женщины пришло в движение, заструилось навстречу вполне целенаправленно. С трудом оторвался от накатывающей пьянящей волны:

— Подожди, Танжи. Не все сразу. Я здорово измотан, давно не спал, глаза вот слипаются. Глупо, конечно, — потратить кучу сил, возвращаясь к тебе, а в результате остаться совсем без них. Только не обижайся, хорошо? Ты ведь не хочешь, чтобы я испустил на тебе дух? Прежде всего, необходимо выспаться, хотя бы часа два-три. Да и… работа сегодня не закончилась. Потерпишь капельку?

Танжина неохотно откачнулась от него, покосилась чуть подозрительно. Потемнев лицом, молча помогла тем не менее раздеться. Он начал засыпать, еще падая спиной на долгожданную перину. Стоило дать себе позволение расслабиться, как разум тут же заволокло густым, мягким туманом. Вроде бы Танжина возилась под боком, сопела, устраиваясь поудобнее. Или то был уже сон?

— Тебе мало? — пробормотала женщина, уклоняясь от настырных губ.

Неожиданный всплеск безумств на грани пробуждения миновал. Теперь Танжина, изнемогшая и довольная, норовила задремать, а Шагалан всячески этому мешал.

— Сама растормошила демона, милая, не на кого пенять. Сочла, что я достаточно отдохнул? Коварно надругалась, и в кусты? Вот уж дудки!

Женщина провернулась в его объятиях, сморщилась от поцелуя в кончик носа:

— Что, ловко тебя взяли в оборот, а? Не все ж вам, мужикам, нашу сестру силком хватать? Мы тоже порой… пользуемся моментом.

— Я также по тебе соскучился, милая, однако не ждал подобного вероломства.

— Ну чего ж поделать? Хочешь, назови меня похотливой кобылой, дорогой, но за эти недели я чуть с ума не сошла. На стенку бросалась. Тебя нет, от прочих воротит, а без этого… уже не могу. Терпела тут рядом, мучилась, елозила угрем, потом глядь — красавчик-то никак оправился немного… И не сдержалась…

— Ладно, пусть считается, что я и впрямь перевел дух, а отсюда к тебе разговор. Важный. Я не шучу, Танжи.

— Ну-у, неужели это не подождет и часа?

— Не подождет. Привал закончился, впереди новый поход, который вполне в состоянии завершиться подлинным побоищем.

— Не пугай меня, пожалуйста, такими загадками. — Женщина сладко зевнула и потянулась всем своим бесподобным телом. — Говори понятнее, милый. Или дело все-таки в этом? — Она провела пальчиком по крутому изгибу бедра.

— Ты обворожительна, Танжи, но сейчас речь не о тебе.

— Тогда объясняй, красавчик, не томи.

Шагалан, наоборот, замолчал, в последний раз взвешивая ощущения. Обратной дороги могло и не существовать.

— Слушай внимательно… — Он прижался вплотную к подруге, точно боялся чужих ушей даже на любовном ложе. Соприкосновение обнаженных тел отвлекало, но с этим он пока справлялся. — И хорошенько подумай, прежде чем ответить… Не кажется ли тебе, что в вашей ватаге не все в порядке?

Танжина удивленно взмахнула ресницами:

— О чем ты?

— Подозреваю, ватага служит мелонгам.

— Кому? Мелонгам? Ерунда какая… С чего тебе только в голову-то?…

— Не торопись ругаться, милая. Мне нужно, чтобы ты тщательно покопалась у себя в памяти. Уверяю, странностей в ватаге хватает, я многое обнаружил уже за считанные дни. Ты же провела здесь куда больше времени.

Женщина отстранилась от него, разорвав объятия, приподнялась на локте. Лицо ее исказилось болью и возмущением:

— Может, ты и меня считаешь пособницей варваров?

— Нет. — Шагалан ответил достаточно твердо, чтобы сбить зарождавшийся взрыв негодования. — Если б считал, не стал бы сейчас откровенничать. Я же, мало того, прошу помощи.

— Чем… — Голос Танжины дрогнул от мучительной растерянности. — Как тебе помогу?

— Вспоминай. Вероятно, среди вас лишь несколько предателей, но, боюсь, они окопались на самом верху. Ты же, милая, незачем лукавить, общалась со всеми вожаками как никто тесно.

— Ну… мы же не о делах беседовали.

— И все-таки постарайся. Нечаянная фраза, чудной поступок, подозрительный гость — тебя ничего никогда не настораживало?

Теперь Танжина растерялась окончательно. Неизменно волевая, бойкая, острая на язык, она только краснела и хлопала ресницами. Шагалан, вновь притянув женщину к себе, чмокнул в макушку:

— Успокойся, милая. Я знаю, ты вспомнишь, что сумеешь, и скажешь, что вспомнишь. Если не получается сразу… Ведь не получается?

— Нет, — всхлипнули у груди.

— Возможно, получится позже. Немного времени имеется. Если подобное случалось, воспоминание непременно засело бы в душе занозой. Просто спокойно и неспешно пройдись по последним месяцам, и те занозы напомнят о себе. Если же ничего не проявится… Что ж, бывает и так. Выходит, подводные течения сих мест как-то тебя обогнули.

— Я… я попробую… Ты куда? Шагалан, не бросай меня!

Юноша гибко выскользнул из растерзанной постели, поднял с пола одежду:

— Надо двигаться дальше, милая. Будь здесь, я обязательно скоро вернусь. Лежи и думай. И вот еще… Никому и ничего не говори о наших догадках, ладно? Ни под каким предлогом. Опрометчивое слово способно отныне погубить меня… и тебя.

Снаружи затевалась настоящая непогодь. Придвинувшиеся к земле тучи давили остатки света, и вокруг серело, точно глубоким вечером. Короткими рывками ветер гнал по улице жухлую листву вперемешку с зарядами дождя. Окрестные леса уже сливались с тучами в единый купол мрака, в их вершинах что-то глухо и настырно выло. Для полного счастья оставалось лишь разверзнуться как следует хлябям небесным.

— Шагалан! — Голос окликнул, едва юноша ступил с крыльца на раскисшую землю.

Из-под ближнего навеса вынырнул и подбежал, пригибаясь, Эркол. Двумя руками он держал над собой лоснящийся от воды плащ.

— Привет! — Музыкант шмыгнул носом. Выглядел он вообще неважно, голос дрожал, лицо кривилось. И кажется, не только от холода. — Куда же ты пропал? Я услыхал, что вернулся, чаял, заскочишь… Вроде не совсем посторонние люди, так ведь? Сижу, жду — никого. Кое-как сообразил, где… тебя найти. Внутрь ломиться не стал, понимаю же, после разлуки… А здесь дождь треклятый. Вымок вот… — Эркол замялся, сбитый с толку молчанием собеседника. — Я это… конечно… женщины там и все такое… С долгого странствия они, может, и всего нужнее… Но надеюсь, хоть на втором-то месте друзья? Пойдем, отметим возвращение, расскажешь…

Шагалан внимал лепету с эмоциональностью изваяния, даже не шелохнулся смахнуть капли воды, побежавшие по щекам. Зато стоило поднять указательный палец, и Эркол тотчас смолк.

— Увы, на втором месте тоже не друзья. И пировать сегодня некогда: вероятно, потребуется ваша помощь, а значит, трезвые мозги и крепкие руки. Где Ретси?

— Куда-то к воротам помчался, хотел о тебе Кулю расспросить. Скоро будет.

— Слушай тогда, дружище. Я к атаманам, разговор созрел серьезный, но вряд ли длинный. Разыщи Ретси, и двигайтесь за мной следом. Когда закончу, вы должны стоять у крыльца. Понятно?

— А чего случилось-то?

— Объясню на месте. Приходите к крыльцу, и без лишнего шума.

Эркол озадаченно покачал головой:

— Тайны какие-то… Оружие с собой брать?

— Бери. С ним, поверь, нынче ночью лучше вовсе не расставаться.

У порога атаманского дома топтались сразу три стража. Никто уже не позволял себе присесть или подремать, перед юношей в полутьме выстроилась внушительная стена брони. Обошлось, правда, без упирания копий в грудь, однако три пары глаз поблескивали настороженно и зорко. «Нерядовые ребята, — определил Шагалан. — Кто-нибудь из личной охраны? Доверенные бойцы? Раньше их почему-то не замечалось». Услышав имя визитера, стражники с готовностью расступились, по-прежнему напряженно безмолвные.

Юноша догадывался, что здесь его также давно ждут, — словоохотливый Багер, очевидно, донес слух о появлении скитальца не только до Эркола с Ретси. Тем не менее светлица встретила гулкой пустотой. Разведчик прошелся по сумеречной комнате, провел ладонью по гладкому, сухому дереву стола. Что на сей раз замыслили добрые хозяева? Предполагают ли, какие вести принес им молодой союзник? Не желая затягивать время, он пихнул громоздкую скамью, и верхний этаж не замедлил отозваться на шум.

— Кто там еще пожаловал? — Голос показался нарочито тягучим, но ничуть не сонным.

Над перилами высунулась рука с огарком свечи. Закачалась в раздумье.

— Свои. — Юноша уселся на край стола. — Спускайтесь, господа атаманы, интересные новости прибыли.

Наверху зашушукались, закопошились, затем все смолкло, и раздались шаги сходящих по лестнице людей. Первым из вязкой вечерней мглы возник Ааль. Очень серьезный, ладонь на рукояти меча, под тонким платьем зримо струится кольчуга. Прямо в затылок ему следовал Бархат, неся свечу. Этот не изменил привычному шелковому камзолу, однако тоже был при сабле.

Приблизились вплотную, обменялись легкими поклонами. Ни тени удивления, ни знака радушия, лишь сосредоточенная настороженность. Шагалан понял, что обниматься с ним покуда не намерены.

— Счастливы лицезреть вас живым и невредимым, молодой человек, — криво улыбнулся Бархат.

— Присаживайтесь, господа. — Юноша повел рукой, словно являлся здесь хозяином. — Пропадал вроде недолго, а у вас тут, чувствую, разительные перемены. Кругом переполох, все при оружии. Что-нибудь стряслось?

— Что-нибудь определенно стряслось, — буркнул Ааль, хмуро глядя на беззаботного гостя. — Но для начала давай-ка, Шагалан, кое-что уточним. Если мне не изменяет память, когда мы расстались, ты направлялся в Галагу разузнать хоть что-то о судьбе несчастного Сегеша. Мы считали затею безумной, но ты настоял, верно? Через день Сегеш с товарищами чудесным образом бежит из тюрьмы. Простое совпадение?

— Таким окольным путем хотите спросить, не содействовал ли я его побегу? — добродушно усмехнулся Шагалан. — Могу сразу ответить — содействовал. А разве я не должен был этого делать? Ведь, как вы точно подметили, господин атаман, для того и шел в город.

— И как же у вас получилось подобное чудо? — прищурился Бархат.

— Чудо? Почему же чудо?

— Из тюремной башни Галаги до сих пор никогда никто не убегал. Во всяком случае, толпой. Вы, юноша, чернокнижием, часом, не балуетесь?

— С вашего позволения, господа, я уклонюсь от описания деталей содеянного. Скажу лишь, что все происходило без привлечения сверхъестественных сил, светлых или темных. Святая Матерь наша Церковь может спать абсолютно спокойно.

— Сам-то Сегеш, надеюсь, теперь в безопасности?

— В полной безопасности, господин Бархат. Я прямо от него… Но меня смущает ваша реакция, господа атаманы! Я, рискуя головой, спасаю от лютой казни вашего соратника, а вы, сдается, этому отнюдь не рады?

— Все совсем не так, — тяжело вздохнул Ааль. — Господь свидетель, никто не молился о спасении Сегеша больше моего. Он остро необходим, без него рушатся многие планы, отсрочивается освобождение страны. Будь я один, первым кинулся бы на выручку, но со мной люди, я отвечаю за их жизни. Вместо этого кидаешься ты, не посоветовавшись, не…

— Я действовал на свой страх и риск, сир, вы в любом случае не могли пострадать.

— Однако именно так и произошло! Я безмерно счастлив, если старик Сегеш на свободе, но теперь нам, похоже, платить по его счетам.

— Что вы имеете в виду?

— После вашей… выходки мелонги словно сошли с ума. В Галаге сегодня ни одной невспоротой перины, ни одной невскрытой бочки, ни одного несломанного замка. Они переворошили весь город, а ныне двинулись по округе. Такого карательного молоха Гердонез давно не знал!

— Вы не преувеличиваете, господин Ааль? — Шагалан поднял бровь в удивлении.

— Преувеличивать? Ничуть. Власти, чувствую, задались целью под корень извести всякие ростки сопротивления. Уже доносят о выжженных дотла деревнях, повальных казнях и разорении. Мы сами неделю как на иголках, постоянно ждем нападения. Надо ли растолковывать, какие у нас шансы отбиться в случае чего?

— Зачем же дожидаться атаки на месте? Почему заранее не отступить в чащи?

Ааль сокрушенно отмахнулся:

— Ты ведь пожил у нас капельку, Шагалан. Видел, сколько наросло вокруг моих парней? Куда это все? Бросать дома, скотину? А как оставишь баб с детишками?

— Раньше следовало думать, — не удержался от ворчания юноша.

— Верно, верно. Когда-то и мы носились по стране перекати-полем, ели в седле, спали под кустом. Через многолетний труд и реки крови завоевали имя, такое имя, чтобы отпугивало врагов само по себе… Может, мы и расслабились прежде времени… — Атаман сидел, понурив голову, его борода покачивалась, то выныривая из темноты, то исчезая в ней. — Нынче предстоит расплачиваться за легкомыслие. Ох, грядет большая драка, не исключено, роковая для нас. Рассчитывать ли на твою помощь, сынок?

— Разве я уже не в составе ватаги? — произнес юноша, помедлив.

— Хотелось бы верить… Хотелось бы видеть такого бойца в наших рядах, хотя, по правде, милее тебе, кажется, дорога вольного искателя приключений.

Теперь Шагалан замолчал надолго, неподвижно смотрел куда-то в темный угол, гладя пальцами по столу. Потом вздохнул и тихо вымолвил:

— Насчет вольного искателя вы попали в точку, господин Ааль. Вот и сейчас я, едва вернувшись из одной переделки, направляюсь в следующую. И содействия скорее впору просить мне у вас, чем наоборот.

— Не самый удачный момент ты выбрал, друг мой. И для походов, и для просьб.

— Главное, не подумайте, что я бегу от опасности, господа! Мой удар будет нанесен всего лишь в ином месте, не став оттого менее полезным.

Ааль вновь закачал головой, похоже, он и впрямь находился в нешуточном смятении. Бархат поинтересовался куда суше:

— Не просветите ли нас все-таки о сути своей затеи, молодой человек? Чтобы она не оказалась столь же внезапной и разрушительной.

— Разумеется, — с охотой отозвался Шагалан. — Гонсет.

— И что? — Голос Бархата чуть напрягся.

— Он в Галаге. Вроде как расследует наш с Сегешем побег.

— Мы слышали малость об этом.

— Я проникну в город и уничтожу наместника.

Не сговариваясь, Бархат и Ааль переглянулись, изумленные.

— Ваши идеи, молодой человек, — Бархат натянуто улыбнулся, — день ото дня все безумнее. Сколько раз за десять лет готовили покушения на Гонсета? Мне известно по крайней мере о доброй дюжине. Половину раскрывали до срока, вторая — проваливалась с треском и жертвами. Выбросьте из головы! Кто поверит, что какому-то мальчишке под силу в одиночку погубить величайшего мастера заговоров и покушений?

— А кто поверил, что мальчишке под силу в одиночку устроить побег узников из неприступной тюремной башни Галаги? — холодно парировал Шагалан.

Бархат замешкался, подбирая возражения:

— Все же цели разного масштаба, не находите?

— Знаю, задача сложна. Однако знаю и то, что она выполнима. Кроме того, это просто должно совершить. Есть ли смысл объяснять, к каким последствиям приведет гибель наместника? Общепризнанно: Гонсет — незаурядный, талантливый враг, возможно даже гений, только уязвимость гения именно в его уникальности. Пусть он сплел виртуозную паутину, крепко-накрепко опутал Гердонез, но если главный паук вдруг погибнет, кто сбережет его шедевр от упадка? Никакие самые старательные подмастерья не сумеют заменить ушедшего хозяина. Паутина быстро обветшает, начнет расползаться, чем дальше, тем больше, и новое восстание легко порвет ее в клочья… Я не говорю об отклике, который вызовет такое событие.

— Да уж, — невесело кивнул Ааль. — До сих пор сановника подобного ранга никому достать не удавалось. Представляю, какой Империя поднимет переполох тогда.

— Важнее, господин атаман, какое одобрение это будет иметь среди своих!

— Да, да… Опять бегать по лесам, болотам… Что ж, вижу, наши доводы тебя, мой мальчик, все равно не остановят. Оно и справедливо — дело ты замыслил славное, хотя и безмерно рисковое. Чем мы в состоянии помочь?

— Нужно кое-что из оружия, сир, и хороший проводник, способный пролезть в город даже через нынешние усиленные посты. Завтра с рассветом я выхожу.

— Следовало бы подготовиться тщательнее, — заметил Бархат, царапая юношу взглядом.

— Вероятно, только время слишком дорого. Гонсет может уехать в любую минуту, тогда мы вновь потеряем прекрасный шанс свести с ним счеты. Так что ответите, господа атаманы?

Ааль вздохнул:

— Чего ж тут много думать? Долг свой подобает выполнять… Получишь все потребное, Шагалан. Проводника подберем, а оружие возьмешь утром на складе, Куля откроет. Или, если желаешь, прямо сейчас.

— Так и поступлю. По-моему, разумнее снарядиться с вечера, нежели суетиться на заре. И спасибо вам, господа, за содействие.

— О чем ты говоришь, сынок? — Крякнув, Ааль поднялся на ноги, разогнулся во весь немалый рост. — Мыслимо разве иначе? Давай-ка сразу и попрощаемся. Один Творец ведает, доведется ли увидеться еще…

Шагалан не без опаски вверился его тяжелым объятиям. Подошедший Бархат лишь похлопал узкой ладонью по плечу.

— Иди, сын мой! — Голос Ааля дрогнул, он не утерпел и шмыгнул носом. — Считай, что благословляю на великий подвиг ради святой цели. Иди и возвращайся истинным героем своей страны! Я верю в тебя! И да пребудет с тобой милость Господня…

Осененный крестным знамением, юноша отшагнул, церемонно поклонился и покинул комнату. Дело было сделано, механизм пришел в движение. Точнее, механизму надлежало прийти в движение, если их хитромудрые расчеты верны. Шагалан бегло припомнил закончившуюся беседу: новых подозрений она, пожалуй, не породила, атаманы держались хорошо, естественно. Под конец, впрочем, Ааль чуточку переиграл, скатился в патетику, однако это уж никак нельзя поставить ему в вину, натура такая. Самого же разведчика в любом случае раскусили вряд ли — занятно, но ведь он поведал исключительно правду. Теперь требовалось дождаться ответного хода.

На продуваемом крыльце его опять встретила тройка охранников, по-прежнему неприветливых и настороженных. Пока возился с завязками плаща, юноша исподволь рассматривал незнакомых воинов. Внизу у ступеней уже топтались в нетерпении две мокрые фигуры.

— Здорово! — Шагалан кивнул Ретси. — Где бы тут найти сухой и укромный уголок для разговора?

— Совсем укромный? — Зубы хамаранца щелкнули от холода. — Тогда здесь рядом есть навес — плохонькое, но укрытие.

Отошли недалеко по раскисающей на глазах дороге, забились в какой-то закуток между высокими поленницами. Резкий запах мочи недвусмысленно указывал на обычное применение этого укрытия.

— Ну и в чем дело-то? — немедленно начал Ретси. — У ребят там пирушка маленькая образуется. В последние дни нечасто выпадает, а я вместо удовольствия под дождем слоняюсь. Выкладывай быстрее, приятель!

Шагалан внимательно огляделся:

— Никто не ввалится в неподходящий момент?

— Это в дождь-то? Скажешь тоже! Легче с порога струю пустить, чем тащиться сюда. Ты про суть говори, пилигрим.

— Помощь ваша, братцы, нужна.

— Чего, прямо сейчас?

— Именно сейчас. Я только что беседовал с Аалем и Бархатом. Так вот… есть подозрение, что кто-то из них исподтишка сотрудничает с мелонгами.

Изумленная пауза воспринималась уже привычно.

— Невероятно, — покачал головой Ретси. — Ааль связался с врагом? Ты что-то напутал, Шагалан.

— На этом настаивает еще один человек, очень авторитетный.

— Кто же?

— Сегеш. Он едва не заплатил за чье-то предательство жизнью.

— Ты видел старика Сегеша?

— Вчера.

— Ну, не знаю… Старик, конечно, фигура прославленная, просто так очернять людей вроде не должен, и все же… Большой Ааль сам не последний среди лесной братии.

— Насчет Ааля и мне с трудом верится, — поддержал друга Эркол, — а вот Бархат, вполне допускаю, способен на подобное.

— А это с чего взял? — удивился Ретси. — Тип, бесспорно, малоприятный…

— Тип гнусный и скользкий. Вечно что-то замышляет, шушукается, высматривает, глаза — колючие, улыбка — лживая.

— Все точно, дружище, но отсюда до измены далековато. Нужно что-нибудь более конкретное для таких обвинений.

Эркол обиженно надулся:

— Конкретного не знаю… Знал — давно бы червяков в земле кормил, этот упырь мигом посодействует. Бове Хартига с ребятами ведь он замучил, лишь списал потом на Царапу! Да и… подозрительный он… Например, иду как-то к Мигуну за покупками… за травкой то есть…

— Да при чем здесь-то?…

— Пусть рассказывает. — Шагалан жестом унял Ретси.

— Подхожу, значит, к кузне, слышу — дверь отворяется. С чужаками, сами понимаете, сталкиваться не с руки, я в кусты юрк, затаился. Навстречу кто-то по тропинке топает, быстро так, уверенно. Дело к ночи, темень кромешная, но ежели человек в трех шагах от тебя… Короче, Бархат это и был.

На секунду все замолчали.

— Ну и что? — пожал плечами Ретси. — Где же тут измена?

— А я и не говорю про измену. Только подозрительно больно: зачем атаман посреди ночи в кузню подался, а?

— Зачем и все — купить чего-нибудь.

— Да чего купить? Травку он не курит, хмельное с народом не пьет. Жратву? Да он на кухне-то никогда не появляется, служку присылает. И потом, где ты видел, чтобы Бархат вообще один за ворота высунулся, без охраны и ночью? Клянусь бородой Станора, нечисто что-то с ним, как есть нечисто!

— Ерунда какая-то! — Ретси отмахнулся, но осекся, заметив серьезное лицо Шагалана.

— Любопытно, — заключил юноша. — И необходимо во всем этом разобраться, пока большая беда не стряслась. Пособите?

— Каким же образом?

— Проследите за обоими атаманами. Недолго, час или два. Думаю, после беседы со мной они начнут шевелиться, нужно засечь.

— Нам что же, к ним через охрану в дом лезть?

— Никуда не лезть, наблюдайте снаружи. Предатель или выйдет сам, или вызовет к себе посыльного. Возможно, верхового.

— И как тогда, вдогон бежать?

— Проводите до ворот. Глянете, в какую сторону направляется. Высматривать затем будет просто опасно, возвращаетесь и сразу извещаете меня.

— Да сколько ж времени-то минует?

— Ничего. Я… догадываюсь примерно, куда негодяи кинутся. И там найдется кому о них позаботиться.

— Это ты про кого? — в один голос воскликнули приятели.

Разведчик помедлил с ответом. Сейчас он доверял вовсе уж ценные сведения:

— Встретит один мой… товарищ. Тоже с дальнего берега.

— Еще богатырь? — фыркнул Ретси.

— Вроде. Вдобавок, в затее участвует старик Сегеш. Серьезные силы? И веселье начинается, братцы, шумное. Разберемся здесь — на более зубастого зверя двинемся, на целую страну шорох поднимать! — Шагалан и сам до конца не осознавал, зачем полез в такие подробности. — Все понятно? Я либо в казармах, либо… у девушек.

— Уж тут яснее ясного, — скривился Эркол, вставая. — Неясно только, чем эта общая потеха обернется… Ну да ладно, дружище, попробуем. Как-никак честь ватажная на кону…

Покинув смрадный закуток, Шагалан пустился прямиком к разбойничьим казармам. Как и ожидал, маленький отряд Кули успел смениться и теперь собирался к ужину. Юноша отозвал их вожака в сторону. Повод совершенно невинный — требовалось незамедлительно наведаться на оружейный склад. Куля принялся было ворчать, но проситель оказался слишком серьезен и непреклонен. По прошествии получаса на выходе из склада Шагалан укрыл под плащом увесистый сверток. Потом покосился на спутника, запиравшего замок:

— Вопросик к тебе, дядя, есть.

— Чего еще? — сумрачно повернулся Куля.

— Вопросик несложный, однако перед ответом подумать стоит.

— Ты говори толком, парень. Сверх того что надобно?

— Не о том я, дядя. Вот скажи, на нешуточные дела ходил? Чтоб с мечами, кровью?

— И с кровью, само собой, дел хватало. Чай, не в последних бойцах значился, на хорошем счету… пока с тобой, баламутом, не свела судьба.

Шагалан ноткой обиды пренебрег:

— Тогда как тертому бойцу: кто для тебя самый большой авторитет в ватаге? Кому бы ты безоглядно поверил во всем, даже на слово?

Куля с подозрением посмотрел на юношу, затем почесал в бороде:

— Известно кому — атаманам. Мы под ними ходим, им и доверяем.

— Ну, а кроме атаманов? Они ведь сами-то в бой нечасто бросаются, так?

— Напрасно ты, брат. Ряж за чужими спинами никогда не хоронился, а у остальных и без того забот… Кроме… могу разве Опринью, пожалуй, назвать. Его слово у парней солидный вес имеет.

— Достойный, разумею, человек?

— И не сомневайся, — заверил Куля, как почудилось юноше, существенно чистосердечнее. — Правильный мужик. В бою — самый ярый, после боя — самый справедливый. Людей своих бережет и через то собственную кровь проливал многократно… Не с чужих языков болтаю, сам свидетель.

Шагалан усмехнулся, подкинул сползающий сверток:

— Людей бережет — это важно. С таким хорошим человеком неплохо бы и знакомство поближе свести. Где он сейчас, в лагере?

— Да здесь где-нибудь, куда ж ему деться? Коли Ряж до сих пор в лесу, стало быть, Опринья неотлучно в лагере. В последнюю неделю только так. Ты по казармам пройдись, поищи.

— Добро, по твоему совету и поступлю. — Разведчик помедлил, словно собираясь еще что-то добавить. Потом молча шагнул в дождь.

Танжина устремилась навстречу, едва он, мокрый, ввалился в комнату. В неверной игре света свечи женщина казалась бледной и растрепанной — неизвестно, провела ли она время в раздумьях, зато волнений явно хватило с избытком. Шагалан жестом задержал готовую броситься на грудь подругу, распахнул плащ. Сверток тяжело шлепнулся на пол с глухим металлическим хрустом.

— Что это? — замерла в испуге Танжина.

Вместо ответа юноша, освободившись от промокшего насквозь плаща, взялся стягивать куртку. Вконец сбитая с толку женщина поняла это по-своему и ласково притиснулась. Шагалан принял жаркий затяжной поцелуй, однако дальнейшие поползновения пресек в корне:

— Просто помоги переодеться, милая.

Вдвоем они извлекли из мешковины ворох мелких стальных колец. Кольчуга попалась не бог весть какая, но лучшая из всего, что нашлось на складе. Доспехи разбойники вообще не слишком, похоже, жаловали. Подруга пособила обрядиться в вязкое, тянущее к земле железо и лишь затем позволила себе всплеснуть руками:

— Ужели заново в какую переделку собрался? Еле душа теплится, даже опомниться ведь не успел!…

Шагалан никак не ожидал услышать в ее, полковой девки, причитаниях такие интонации. Подобными голосами, наверное, преданные жены, таща за собой выводок детей, провожают в поход супругов. Здесь, правда, не вопила ребятня, но, как и положено суровому воину, Шагалан проигнорировал бабьи вскрики. Слегка качнул плечами. Звякнув, прохладная тяжесть расползлась по телу и почти перестала ощущаться. Он отодрал кое-как прицепленный к груди щиток, ощупал прорехи у левого бедра.

— Вспомнить ничего не вспомнила, Танжи?

Стенания оборвались, теперь женщина только всхлипывала:

— Нечего мне вспоминать. Слухов да пересудов тут богато ходит, а вот истины в них отродясь не сыскивали.

— Неужели и не случалось-таки странного? — Юноша поднял голову. — А мне, например, успели назвать некоего Хартига.

Танжина закусила губу:

— Н-да… Бове Хартиг… Пожалуй, тогда и впрямь что-то недоброе приключилось.

— Кто это был?

— Никто. Обычный ватажник, неплохой, хоть и не из прославленных. Разве умный чересчур, почему и пострадал.

— Ты его знала?

— Конечно, давно с Аалем бродил… Но не думай, я с ним не спала!… Хороший парень, веселый такой. А где-то прошлой зимой его словно подменили, осунулся, помрачнел. Не то в схватке крепко досталось, не то замыслил чего. Все по лагерю шатался, по углам секретничал, выспрашивал… Ой, ну точно как ты сегодня, Шагалан!

— Брось, милая! И чем же та история закончилась?

— А плохо закончилась! По весне, чуть снег сошел, исчез Хартиг. Пару дней народ гадал, а потом… созвали… Повесили бедолагу у ворот и с ним еще двоих. Не по-людски все как-то, даже высказаться перед казнью не дозволили, сразу… Объявили, дескать, шпионили они для мелонгов. Однако… вряд ли. Не тот человек был, чтобы товарищей продавать. Можешь и у Ретси спросить, приятельствовали они.

— И многие так же про Хартига считали?

— Многие, но роптать не отважились. У вожаков крыльцо выше, с него виднее… Ты и вправду, Шагалан, полагаешь, будто предатель среди самих атаманов? А вдруг Бове что-то выведал, и его втихомолку…

— Тоже мыслимо. — Удовлетворенный осмотром доспехов, юноша опустился на край кровати. — Эркол с Ретси не заглядывали?

— Никого не заносило… Ты что ж, и этих двоих за собой потащишь? Святая Женьена, неужели снова повторяется?! Опять трое намерились в петлю лезть!

— Засунуть нас в петлю не так просто. — Шагалан, зевнув, откинулся спиной на матрас. — Да и народу на сей раз снарядится побольше. Ты вот что запомни, Танжи: уйду — запри дверь и никому не открывай, сама ночью не высовывайся, что бы ни происходило. Думаю, к рассвету прояснится. А сейчас подождем.

Женщина какое-то время постояла в растерянности, однако Шагалан словно сразу заснул. Тогда она забралась с ногами на кровать и устроилась у его плеча.

— Это будет… очень страшно? — спросила, царапая ногтем холодные стальные кольца.

— Кто бы знал, — не размыкая век, отозвался юноша. — Возможно, кончится миром, возможно — кровавой баней. Не только от меня зависит.

— И ты… вырежешь нашу ватагу?

— Если она до конца последует за своими вожаками, а те окажутся предателями. Пока же ничего не ясно, милая.

Так они лежали еще долго, неподвижные, но не спящие, вслушиваясь в бьющие по ставням порывы дождя. Грезилось, весь мир замер, предчувствуя недоброе, никто не сновал по коридору, не доносились привычные здесь звуки страсти и веселья. Лишь шипящая непогода за окном да два сердца, пульсирующие рядом. Это могло продолжаться вечно. Они плавали где-то между сном и явью, но едва за дверью раздались-таки торопливые шаги, юноша моментально сел. Танжина понимающе отползла в сторону, а он взялся за рукояти сабель. Короткий уверенный стук.

— Кто? — негромко спросил Шагалан, вставая.

— Это я. — Голос Ретси. — Открывай, затейник, покуда новости не простыли.

Юноша обернулся к блеснувшим страхом глазам Танжины, жестом успокоил ее, дернул засов. Сообщник тотчас протиснулся в комнату. Мокрого до нитки, его била дрожь, под ногами быстро росла лужа воды.

— Зашевелились? — потянулся за курткой Шагалан.

— Угу, — выдавил Ретси. — Чуть не околел в твоей чертовой засаде, дружище. Надеюсь, хоть капля проку из этих мучений получится?

— Так что произошло?

— Атаманы вызвали к себе Гармаса. Он частенько у них на посылках служит.

— В том числе на ночь глядя?

— Редко, однако бывало.

— Что потом?

— Гармас провел внутри минут десять. Выскочил поспешно, в седло и к воротам.

— Заметили, куда направился?

— Вниз по оврагу.

— Понял. Ты отменно поработал, Ретси. — Шагалан накинул поверх куртки еще сырой плащ. — Остановишься на этом или дальше пойдешь?

Разбойник сверкнул зубами в улыбке:

— Кто же бросает игру, едва начав? И я не откажусь от самого острого, и Эркол не отстанет.

— Он-то где?

— Бархат вылез сразу за Гармасом, двинулся в сторону казарм. Эркол взялся его проследить.

— Толково. Ааль не показывался?

— Нет.

— Ладно, тронулись.

Шагалан пропустил сообщника за дверь, порывисто развернулся, склонился к Танжине. Женщина была бледна и перепугана. Похоже, она до последнего момента упрямо уповала на то, что все образуется. Он коснулся похолодевшей руки, и та откликнулась судорожным пожатием. Из-за неплотно прикрытой двери кашлянул Ретси. Юноша так же резко поднялся и вышел, не оглядываясь.

Вокруг крыльца раскручивалась настоящая буря. Давно потухший фонарь жалобно поскуливал на крюке. Заслоняя лицо полой плаща, Шагалан подозвал хамаранца.

— Постарайся найти Эркола, — приходилось кричать в самое ухо. — Вместе ждите у ворот. У меня недолгое дело, подойду позже.

— Что, рванем через ворота?

— Да, неподходящая погодка для всяких акробатик. Думаю, нас не будут особо удерживать.

— Ха, пусть только попробуют!

— И я так считаю. Заодно понаблюдайте за дорогой. Этот ваш Гармас, вероятно, скоро вернется, если уже не вернулся.

— Если вернулся, я смогу выяснить.

— Договорились.

Сгорбленные силуэты проворно затрусили к казармам, Шагалан — к той, что чуть не стала ему законным жилищем. С тех пор он заскакивал сюда лишь однажды, да и то на минуту.

Дернул дверь. Еще в сенях пахнуло неизменно крепким, забористым ароматом мужской берлоги. В центре комнаты пятеро мужиков ожесточенно и горласто играли в кости. На скрип двери не обернулись, но, едва юноша приблизился, все замолчали. Трое покосились хмуро, Куля с Багером — кивнули в знак приветствия.

— Опринья у вас? — сухо, не размениваясь на любезности, спросил Шагалан.

Куля мотнул головой в сторону соседней комнаты:

— Здесь. Отдыхает.

— Позови, нужен.

Разбойник вскочил с места, потом замешкался, пытаясь сообразить, чего ради должен подчиняться кому попало. Глянул в глаза юноше и, утратив последние сомнения, кинулся по проходу.

— Садись с нами, Шагалан, — улыбнулся простодушный Багер.

Среди собравшихся, пожалуй, ему единственному визит загадочного чужака доставлял радость. Остальные молча и угрюмо понурились. Они не любили загадок, однако наслушались довольно, чтобы не лезть незнакомцу поперек дороги.

Из соседней комнаты появился Куля, за ним — Опринья, взъерошенный, помятый, но с ясным взором. Сдержанно кивнул:

— Стряслось чего?

— Разговор есть, сударь. Только один на один.

Разбойник поморщился:

— Что за ерунда? Какой такой разговор? Я думал, от Ряжа вести.

— Мой разговор поважнее будет. — Шагалан оставался холоден и серьезен.

Опринья всмотрелся внимательней, хмыкнул:

— Ну не под дождем же торчать? Куля, свечу! В сени пойдем, побеседуем с молодым человеком. А ты проследи, чтоб никто у дверей не отирался.

— Еще просьба, сударь: захватите сразу одежду с оружием. Возможен спешный поход.

— С какой стати? Я никуда не собирался.

— Решение за вами, но снаряжаться советую для худшего.

Разбойник с подозрением прищурился.

— Больно много туману, удалец, — проворчал он себе под нос, однако отправился в соседнюю комнату, откуда вернулся уже в кольчуге и при сабле. Плащ был переброшен через культю руки. — Теперь пойдем? — Кто-то из хмурых мужиков начал подниматься из-за стола, но командир жестом удержал его.

Вдвоем окунулись в темные, холодные сени. Опринья затворил за собой дверь.

— Слушаю.

По еле уловимым признакам Шагалан понял — опытный воин сосредоточен и готов к любой проделке со стороны чужака. Поэтому и согласился так легко захватить на беседу оружие, поэтому не рискует приближаться вплотную. Вероятно, и под плащом обнаружится припасенный нож. Юноша, стараясь не играть на нервах собеседника, остановился в самой безобидной позе.

— Мне нужна ваша помощь, господин Опринья.

— Значит, что-то таки стряслось?

— Скорее всего, да. Вы ведь боретесь против власти мелонгов?

— Дурацкий вопрос.

— Я тоже занят этим. А сейчас полагаю, атаманы вашей ватаги с мелонгами сотрудничают.

Здесь Шагалана озадачили неподдельно: разбойник вовсе не изумился смелому предположению, лишь продолжал пристально разглядывать юношу. И промолчал.

— Вы… знали? — подобрался уже разведчик.

Опринья вздохнул:

— У меня имелись свои подозрения. Достаточно давно.

— С весны? С казни Хартига?

— Неплохо ты все разнюхал, парень, — усмехнулся Опринья. — Вот аккурат так же тогда пытался говорить со мной и Хартиг.

— Его повесили, а вы по-прежнему спокойно служили негодяям?

— У бедняги не было ничего, кроме догадок да намеков. Однако после его смерти… Короче, уверен, он никого не предавал, ему заткнули рот. На всякий случай.

— Кто этим руководил? Бархат? Царапа?

— Царапа? Наслышан, но ни разу не встречал. А уж без Бархата тут, конечно, не обошлось. К тому же…

— Ааль?

Опринья опустил глаза:

— Подобные события навряд ли миновали бы его внимание… Хотя… вдруг атамана самого ввели в заблуждение?

— Всех могли туда ввести, — хмыкнул Шагалан. — Что скажете о Ряже?

— Лихой мужик, бесшабашный, смелый.

— Он способен быть в курсе измены?

Ватажник надолго замолчал, потом вымолвил не без труда:

— Способен. Жаль, добрый ратник, но в придачу простоват, открыт для стороннего влияния… и к золоту неравнодушен. Весьма.

— Таким образом, подозреваемых полно, — заключил Шагалан, убедившись, что продолжения не последует. — Остается уточнить, кто же из них вправду предатель. Нынче же ночью я намерен это сделать, вам, сударь, идти со мной.

Опринья удивленно поднял бровь:

— Зачем?

— Вы должны во всем убедиться лично, чтобы позже убедить своих бойцов.

— Зачем? — повторил разбойник.

— Я не хочу устраивать здесь напрасное побоище и гробить людей только за их неведение.

— Благородно… — По губам разбойника скользнула усталая усмешка. — Надеешься одолеть всю ватагу?

— Найдутся те, кто мне подсобит. Вы согласны?

— Ты толком не представляешь, парень, в какую пакостную историю рвешься залезть. И меня, старика, туда же волочишь.

— А разве не приспела пора, сударь, внести ясность в этот вопрос? Не хватит ли несчастному Хартигу вертеться в гробу?

— И гроба у него тоже не было… — себе под нос прошептал Опринья.

— А ведь гуляет и другая занятная история. Как-то давным-давно некий удалой солдат уже выбрал яростную борьбу вместо того, чтобы везти через пролив полсотни мальчишек. Он пренебрег советами мудрых, однако от его подвигов Гердонезу полегчало не сильно. Вы опять бросите тех мальчишек без поддержки?

— Даже так? — Голос Оприньи совсем потух. — Вот откуда… аукнулось…

— Согласны отправиться со мной, сударь? — напирал Шагалан.

— А у меня есть выбор?

— По совести сказать, нет. Либо мы уходим вдвоем, либо я ухожу, а вы… Я не вправе и дальше множить риск.

Разбойник криво улыбнулся, никак не отреагировав на очевидную угрозу.

— Сладишь? — только грустно осведомился он.

— Не сомневайтесь, — кивнул юноша. — Ни сабля, ни кинжал под плащом не выручат.

Он говорил по чистому наитию, которое редко его подводило. Не подвело и на сей раз. Опринья, покачав головой, неспешно выудил из складок плаща короткий нож, спрятал за голенище.

— Верю, — вздохнул. — Тогда нечего здесь и время терять. Веди, темная сила, куда замыслил.