Разведчик с Острова Мечты

XVII

Бесформенная с виду толпа повстанцев в очередной раз на удивление слаженно пришла в движение. Напоследок намеревались запалить злосчастную кузницу вместе со сваленными в ней трупами врагов, но предпочли не подавать Аалю лишнего сигнала тревоги. Своих раненых и убитого тащили с собой. По дороге Сегеш нагнал Шагалана, ведущего колонну.

— Есть какие-нибудь идеи для штурма лагеря, брат? Признаться, мои ребята не слишком большие доки в этом. Тут и скромный частокол окажется крепким орешком, куча народу на нем поляжет.

— Меня это волнует не меньше, сир. — Юноша взялся за стремя атаманской лошади. — Если начнется кровавая рубка, мы, вероятно, задавим Ааля, но и сами в итоге останемся без отряда. Я попробую договориться.

— С Аалем? — изумился атаман. — Да он…

— Не с Аалем, конечно. Необходимо открыть глаза его людям, рассказать правду.

— Думаешь, они поверят?

— Мне, быть может, и не поверят. Именно на тот случай я привел с собой Опринью и Эркола.

— А еще того… третьего.

— С Ретси… отдельная история. В остальных я уверен теперь значительно тверже. И в лагере к ним прислушаются.

— Ну-ну…

— Как бы то ни было, сир, есть смысл уладить дело мирно. Ведь, по большому счету, нам требуется единственно голова Ааля, так?

Старик, смутившись, замешкался с ответом. Шагалан нахмурился:

— Мне нужно ваше слово, сир. При сдаче люди не подвергнутся насилию, а лагерь — жестокому разграблению.

— А если… не жестокому?

— Припасами мы, несомненно, воспользуемся. Но ни грязи, ни крови. Вы уймете своих удальцов.

— Пусть так, брат. В конце концов, если эти люди и впрямь ничего не ведали о предательстве Ааля… они смогут влиться в ватагу, укрепить ее. Только проверить как следует всех… Кстати, а куда девать твоих пленников?

— Мальчишка — сын того липового кузнеца. После гибели отца держать его рядом опасно, а знает он немного. Полагаю, допросим да выгоним взашей. Второй — эмиссар Гонсета, тут беседовать придется вдумчиво и долго, а затем, очевидно, в петлю. Да, поблизости находится деревушка, где вроде должен сидеть еще один подобный ловкач. Хорошо бы тоже выудить. Пользы не бог весть сколько, зато лишний раз наступим Гонсету на мозоль.

— Дело доброе. А третий? Бархат, помнится?

— Ну, здесь не решусь, сир, что посоветовать, — помолчав, ответил Шагалан. — С одной стороны, он явный изменник, негодяй и ставленник мелонгов. Вместе с тем, так или иначе, рассказывал все довольно искренне. За нынешние откровения дорога назад ему закрыта, а человек он умный, хитрый и опытный. Способен быть полезным.

— Это верно, брат. Главное, не захочет ли в один прекрасный день твой хитрец выкупить прощение ценой наших голов?

— Есть и риск, не спорю.

— Ладно. — Сегеш махнул рукой. — Подержим пока у себя, присмотримся.

На подходе к лагерю Ааля отряд притих, насторожился, однако подкрадываться оказалось бессмысленно: селение гудело разворошенным ульем. Небо озарялось светом множества костров и факелов, а над зубцами частокола густо темнели силуэты разбойников. Шагалан первым выпрямился во весь рост, чертыхнулся:

— Подняли-таки тревогу, стервецы. Растягивайте людей по линии зарослей, сир. Особо не прятаться, пусть в лагере поймут расклад сил. Но и на рожон не соваться.

В подтверждение его слов от частокола прилетело несколько стрел, которые, впрочем, завязли в ветвях. Самые нетерпеливые из повстанцев выстрелили в ответ. Успеха это также не имело, зато вызвало в лагере новый всплеск шума. Подобное бездеятельное противостояние длилось довольно долго. Разбойники в волнении ежеминутно ожидали штурма, метались вдоль стены, пытаясь то обстреливать неприятеля, то затевать с ним разговор. Повстанцы, получившие четкий приказ, не отвечали ни на то ни на другое. Наконец прибыл вестник от Шурги, обложившего лагерь слева, а затем — и от Джангеса. Им оказался Кабо.

— Недурной бастион сварганил ваш Ааль, — заметил он. — Со всех сторон равно мощный. Правда, заросли у нас поближе подступают, там атаковать легче. Джангес начал вязать что-то вроде лестниц, через часок смастерят.

— Терпеть? — Сегеш покосился на Шагалана.

— Делать нечего, сир, — отозвался юноша. — Переговоры можно, конечно, заводить хоть сейчас, но если они сорвутся… Я бы, пожалуй, попробовал овладеть воротами, только это сразу должен поддержать общий натиск. Пусть все ладят оснастку для штурма, и у Шурги, и у нас здесь. А осажденным не вредно еще малость понервничать.

После того как вокруг лагеря заколыхалось облако огоньков и застучали десятки топоров, состояние разбойников и впрямь не улучшилось. В голосах, перекликавшихся на частоколе, послышались явные нотки паники. Когда подготовка уже близилась к концу, ворота скрипнули, из образовавшейся щели появились двое. Неуверенно вышли на открытое место, остановились, подняли руки, показывая, что не вооружены.

— Не стреляйте! — гаркнул в темноту один. — Давайте потолкуем сперва!

— Куля, — признал разведчик кричавшего. — Основательный мужик, не захотел, видать, драться непонятно с кем. Мы готовы к атаке, сир? Придется завершать на ходу. Я пока вылезу, поговорю, а вы подзовите Опринью с Эрколом.

Люди продолжали медленно двигаться от ворот к кустам, то и дело оглашая окрестности воплями. От линии замерших на страже повстанцев выступил из зарослей Шагалан. Узрев его, переговорщики встали как вкопанные, потребовалось идти к ним еще несколько шагов.

— Здорово, Куля! — безмятежно поприветствовал юноша, опершись на древко глефы. — Частенько с тобой сегодня беседуем, не находишь?

— Ты?… — Разбойник как-то сразу посмурнел. — Я мог бы и предвидеть что-то похожее. Расспросы, недомолвки… Неласково ты отплатил за хлеб и кров, парень.

— Не пытайся меня совестить, дядя, — бесполезное занятие. Зачем пришли? Сладиться миром? Вот и принимайтесь. Кто с тобой?

— Маглис. — Куля кивнул в сторону косматого мужика, взиравшего на юношу с нескрываемой враждой. — Самого атамана доверенное лицо.

— Ааля? Плохо же у бедняги теперь с приближенными. А кто ж тогда тебя, Куля, отправил?

— От общества я, выборный. Лучше вот скажи, что с тобой, парень, за люди явились? У нас всякое разное бают.

— О том ни к чему домыслы строить — вокруг вас «армия Сегеша». Слыхал о такой?

Разбойник промедлил, прежде чем ответить:

— Наслышаны, как же. Правда, слухи бродили, сложил старик Сегеш свою буйну голову. Мелонги-де умучили… Врут, выходит?

— У вас кто-нибудь знает Сегеша в лицо? — подстегнул разведчик беседу.

— Было у него под началом несколько наших, еще при Восстании. И мне однажды видеть довелось.

— Тогда позже отведу к Сегешу, убедишься.

Куля в нерешительности пожевал бороду:

— Ну, допустим… И чего же надобно здесь славному атаману? Чем мы его прогневили?

— Сегеш пришел поквитаться с теми, кто выдал его мелонгам. Слава богу, сыскалось чудо, вырвавшее узников на свободу, но мести никто не отменял.

— А при чем тут мы-то?

— Предатели из этого лагеря. С большинством уже нынче рассчитались, остался последний.

Куля не осмелился спросить имя, но по испуганным глазам было ясно, что он догадался.

— Ааль, — подтвердил юноша.

— Брешешь ты все! — глухо рыкнул Маглис, набычившись. — Наговариваешь.

— Дело щекотливое, парень, — придержал товарища Куля. — Такими серьезными обвинениями запросто не кидаются.

Шагалан холодно кивнул:

— Получите и доказательства. Только зачем повторять их многократно? Я намерен прийти в лагерь и рассказать обо всем ватаге.

— Кто ж тебе поверит, щенок? — ярился Маглис.

— Со мной люди, которым вы верите больше. Не так ли, Куля?

— Это… Опринья? — осторожно спросил разбойник. — Он жив?

— Жив и здоров.

— А остальные? Бархат? И ушедшие с Ряжем?

— Ряж мертв, как и те из его подручных, кто не успел вовремя улизнуть. Бархат схвачен. Можете видеть, драка разворачивается совсем не шуточная. И вам в ней не устоять.

— У нас достанет железа намотать на него ваши гнилые потроха! — рыкнул Маглис.

— Уйми своего приятеля, Куля, — поморщился юноша. — Вокруг лагеря силы, втрое превышающие ваши. Лучших из бойцов Ааля они перебили почти без потерь. Потому не обольщайтесь.

Куля наклонился к спутнику и начал что-то горячо шептать ему на ухо. Тот лишь зло ворчал.

— Так вы примете меня в лагере? — выждав немного, надавил Шагалан. — Или сразу приступим к кровавой потехе?

— Кровь лить — работа нехитрая, — заторопился с ответом Куля. — Никогда не опоздаешь. А насчет поговорить… Ну, коли храбрости в избытке — приходи, пропустим. Только, чур, без оружия! Больно уж вас… сударь, нахваливают как искусного бойца, кое-чему я и сам…

Разведчик усмехнулся:

— Могу и без оружия. Со мной будут еще двое-трое.

— Согласен.

— А как поглядит на это Ааль?

— Атаман — человек уважаемый и влиятельный, — чуть приосанился разбойник, — но в вольных ватагах исстари решающее слово всегда за сходом. Здесь не баронская дружина. Вожаки меняются, народ остается. И от имени схода я ваше предложение, сударь, принимаю.

— Договорились. Теперь прогуляемся, посмотришь на живого Сегеша.

Куля смутился, махнул рукой:

— Да чего там, верю… Сказать по совести, я и видал-то его издалече, где уж в лицо опознать.

Коротко раскланявшись, переговорщики разошлись. Разбойники поспешили в приоткрытые ворота, Шагалан — обратно к друзьям.

— Идем, — заявил он, втыкая глефу в землю. Рядом бросил сабли. — Все готовы?

— Без оружия? — заколебался Опринья.

— Это же ваша родная ватага, господа удальцы! Не ожидал, что испугаетесь возвратиться в нее.

Уязвленный Эркол порывисто швырнул оружие под ноги, Опринья последовал примеру неохотно, качая головой:

— Даже в родной ватаге обязательно найдется несколько дураков, годных для любой гнусности. Тем более по приказу атамана.

— Золотые слова, — хмыкнули сбоку.

— Господин Бархат, — обернулся туда Шагалан. — А вы не желаете составить компанию? Ваше свидетельство имело бы особый вес, а вдобавок помогло бы в искуплении вины.

— Все так, сударь, — бывший атаман скривился, — и в другое время я бы, пожалуй, согласился. Однако не сейчас. Скажу откровенно, юноша, ваши… переговоры — чистой воды самоубийство. Ааль далеко не отважный воин, но, прижатый к стенке, дерется яро. Терять-то все равно нечего! Зарезать безоружных парламентеров — самое пустячное, на что он способен.

— По-вашему, сколько человек атамана в этом поддержит?

— Предугадать трудно, в подобном деле все решают считанные мгновения. Многое будет зависеть, например, от положения, в котором окажется Ааль. Известно, толпа охотно следует за вожаком в дни побед и топчет — в минуты неудач.

— Но ведь кто-то пойдет за ним до конца?

— Отыщутся и такие. Часть из них полегла вместе с Ряжем, осталось человек… пять-семь истинно преданных. Или глубоко продажных. Открывшиеся грешки предводителя их не отпугнут.

Шагалан заметил, что старик Сегеш впервые глянул на пленного Бархата уважительно.

— Придется рискнуть, — вздохнул юноша. — На всякий случай, господин атаман, готовьтесь в любой момент начать штурм со всех сторон разом. Мы постараемся, по крайней мере, подать сигнал. И еще подтяните к воротам побольше лучников. Мало ли… Значит, отправляемся втроем?

— Ты забыл меня, брат.

Кабо выступил на свет и демонстративно уронил оружие в общую кучу.

— А если неудача? — еле слышно сказал Шагалан. — Кто сообщит на тот берег?

— Никаких неудач, брат. Да и кто в опасности прикроет тебе спину?

— Чем прикроет-то? — скривился Эркол. — Голыми руками?

Кабо снисходительно потрепал музыканта по плечу:

— Если там, паренек, будет хоть один вооруженный человек, я непременно что-нибудь нам добуду. Не сомневайся.

Провожаемая тревожными взглядами и тихими напутствиями, четверка покинула кусты и приблизилась к воротам. Через частокол на них свесилась внушительная щетина копий и стрел. С минуту гостей пытливо рассматривали, затем створки чуть разошлись, приоткрыв пламенеющее огнями нутро лагеря. Хмурый Куля с полудюжиной разбойников встретил их прямо при входе. Никакой особой толпы на улочках лесной деревни Шагалан не обнаружил, хаотично разложенные большие костры полыхали в безлюдье.

— С кем же говорить? — поинтересовался юноша.

— Пойдемте, — буркнул Куля. — Для важных слов уши завсегда найдутся. Всех скликать не можем, извините. Сами виноваты — окружили нас, ровно медведя…

— Что, великовата деревушка? — не удержался от ехидства Кабо. — Рать на посты растянули, а теперь отвлечь боязно?

Разбойник покосился на него неласково:

— А с чего, удалец, доверять-то вам? Явились незваными, кровь первыми пролили… Да и в обиде не останетесь — самых уважаемых и рассудительных делегировали на встречу. Как они решат, так ватага и сделает.

Их подвели к «атаманскому» терему. У подножия высокой лестницы переминались пятеро основательно вооруженных мужиков, четверо виднелись на ее вершине. Многих из собравшихся Шагалан успел узнать, однако сейчас все поглядывали на него исключительно мрачно.

— Вот сюда подниметесь, — указал Куля. — Тут и выступать.

— Еще кто-нибудь подойдет? — обернулся Шагалан.

— И нынешних довольно. Подождем лишь, когда атаман выйдет.

В воздухе висело напряжение. Волновались разбойники, нервно тиская древки копий, шевелил желваками Опринья, тяжело дышал бледный Эркол. Только пришельцы с той стороны пролива сохраняли удивительную безмятежность в течение всего нарочито долгого ожидания, устроенного Аалем. Кабо, похоже изначально не полагавшийся на мирный финал, даже принялся озирать выборных с хищным интересом.

Наконец в дверях дома возник и сам атаман. Дородный, при полном параде, в белоснежном кафтане и богатой меховой шапке. Встал на краю верхней ступеньки, подбоченился, кинул строгий взор сверху вниз на явившихся за его головой. Выждал минуту, потом пророкотал низким голосом, в котором едва ли улавливался испуг:

— Горькую картину вижу я. Люди, которым доверял, для которых трудился денно и нощно, теперь решили обратить против меня оружие! Чью орду вы привели к нам? Истинный Бог, я не знаю за собой вины перед Сегешем, если это действительно он. Не знаю, что сему славному воителю взбрело на ум, но меня поразили вы! Именно вы! Как вы посмели принести смерть и разорение в гнездо, укрывавшее вас? Разве…

Шагалан широко, напоказ зевнул, повернувшись к ритору, и тот, сбившись, умолк.

— Пусть господин атаман простит, — негромко и твердо произнес юноша, — однако мы прибыли совершенно по другому делу. Как я понял, здесь представители ватаги, а у нас есть о чем им поведать. Посему предлагаю обсуждение наших деяний отложить на конец, когда немного прояснятся мотивы.

— Что ты можешь сказать достойным людям, мальчишка? — нахмурился Ааль.

— А я и не буду ничего говорить. Имеются более уважаемые свидетели.

По знаку Шагалана Опринья, вздохнув, ступил на лестницу. Наверху недовольно заворочались, но Ааль придержал свору.

— Здравствуй, брат, — кивнул он. — Тебя я ожидал увидеть среди перебежчиков меньше прочих.

— Не начинайте сначала, господин атаман,- оборвал юноша. — Приметесь краснобайствовать после того, как человек выскажется.

Оскорбленный Ааль надулся, но стерпел. Тем временем Опринья поднялся на несколько ступенек, помедлил в нерешительности, а затем поворотился спиной к атаману. Лицо его закаменело, на лбу обозначилась паутина капелек пота. Узловатые пальцы нервно мяли воздух. Воин откашлялся, с трудом заговорил, будто выдавливая каждое слово:

— Вы знаете меня, братья. Я сражался с вами плечо к плечу не один год и, мыслю, вправе рассчитывать на кой-какое доверие. Волей случая я сделался очевидцем очень важных событий и обязан известить о них ватагу. Даже если моих заслуг недостаточно для принятия всего на веру, их должно хватить, чтобы вы внимательно выслушали.

— Заслуг, брат, у тебя на десятерых, здесь спору нет, — отозвался выборный, седой плечистый мужик. — Только как же ты очутился-то по другую сторону? Может, тебя и вещать понудили силком?

Лицо Оприньи дрогнуло от негодования, скованность с волнением внезапно улетучились:

— Не чаял, Дудан, услыхать от тебя такое. И впрямь полагаешь, меня просто запугать? Понудить лгать своим боевым товарищам? Кто тогда помешает мне в этот миг совершить правильный выбор между клеветой и смертью?

— Смерть ходит за предателями и без их выбора, — вставил сверху Ааль.

— Тонко замечено. — Шагалан переместил ногу на первую ступень. — Но еще одно подобное замечание, и я вам надеру уши, господин атаман.

Хоть и нелепо смотрелась дерзость безоружного юноши, никто с крыльца почему-то не рискнул испытать меру данной нелепости.

— И правда, атаман, — махнул ладонью седой. — Пусть скажет, а рядить потом примемся. Говори, брат.

Ааль возмущенно отвернулся, но Опринья внимания на это уже не обращал:

— Нынешней ночью в кузнице небезызвестного Мигуна мне выпало быть свидетелем странной встречи. Атаман Бархат и чужеземец, торговец из Сошек…

Ватажник рассказывал последовательно, подробно, и с каждым словом мрачнели слушатели. Несколько раз Ааль порывался вклиниться в речь, однако жесткий взор Шагалана останавливал. Закончил Опринья описанием появления и печальной участи Ряжа.

Воцарилась вязкая тишина. Выборные растерянно переглядывались, не решаясь даже пошептаться. Было слышно, как в отдалении заржала встревоженная лошадь, какая-то женщина протащила охапку сучьев к оголодавшим кострам.

— Ну и дела… — Седой Дудан, отставив копье, поскреб в затылке. — И чего же теперь хочет атаман Сегеш?

— Сегеш требует выдачи изменника Ааля на его суд, — ответил Шагалан.

— И только-то? — Атаман наверху скривился.

— Мы считаем, что с уходом Ааля змеиное гнездо пособников Гонсета перестанет существовать. С остальными людьми, непричастными к предательству, Сегеш готов сотрудничать, как и с любой другой вольной ватагой.

— Невеселый выбор, мужики, смекаете? — Дудан обозрел сумрачных товарищей. — Либо бойня кровавая, либо голова атамана.

— Опомнитесь, братья! — вскричал Ааль, спускаясь на пару ступенек. — Неужели вы бесчестьем и моей жизнью оплатите свое спокойствие?

— Не кипятись, атаман, — поморщился Дудан. — Люди здесь разумеют, что такое честь. Если б все было просто, мы без колебаний приняли бы последний бой… Но как ответишь на рассказ Оприньи?

— Оприньи? — Ааль чуть замешкался. — Ума не приложу! Опринья — весьма уважаемый человек, и я не знаю, какое наваждение заставляет его произносить столь чудовищные вещи. Я никогда не работал на мелонгов, братья! Что сделать в доказательство, коль скоро годы совместной борьбы потеряли вес? Какую клятву принести? Или, может, самому перерезать себе глотку, чтобы вы поверили?… Опринья, по сути, говорил все со слов Бархата. А где сам Бархат? Вдруг он почему-то решил оклеветать меня?

— Бархат у нас в плену, — отозвался Шагалан скучающим голосом. — Если пожелаете разбираться досконально, то услышите и его. Только зачем Бархату зря очернять вас, господин атаман? Он сознался в своем грехе, Ряж и Царапа — подтвердили действием. Хотите нас уверить, будто находились в полном неведении об их черных делишках?

— Воистину так! Обвиняйте меня в доверчивости или слепоте, но никак не в предательстве!

Юноша, склонив голову набок, наблюдал за разошедшимся разбойником.

— А если побеседовать с Гармасом? Ведь он известил Мигуна о затевающейся встрече? Что за спешные покупки потребовались? Вдобавок такие, чтобы по возвращении докладывать лично вам.

Испуганно дернувшийся молодой парень в окружении Ааля, как понял Шагалан, и был незадачливым гонцом.

— Клевета от первого до последнего слова!- рявкнул атаман, багровея. — Ложь и еще раз ложь! Я не готов сейчас же разгрести эту гору измышлений, но по-прежнему клянусь в своей невиновности! А вы-то чего молчите, братья? На ваших глазах чужак втаптывает в грязь честное имя…

— Ай вправду, — перебил разведчик, — каково же ваше слово, господа ватажники? Вы узнали обо всем приключившемся нынче ночью. Если нужно, выскажется Эркол, он тоже присутствовал при некоторых событиях. Пора принимать решение.

Выборные неуверенно переглянулись, начали о чем-то шептаться. Сбоку к ним ненароком приблизился Кабо — значит, ватажники решают и собственную судьбу. В свою очередь Шагалан неспешно поднялся по ступенькам, встал подле Оприньи, покосился вверх. Дело предстояло непростое: пробить четыре копья, заполняющих узкий проход лестницы. Ааль замер в напряжении, зло барабаня пальцами по перилам…

Наконец Дудан выпрямился. Медленно огладил бороду, прокашлялся:

— Рассудили мы… похоже… в пуху у тебя рыльце, атаман.

Раздосадованный Ааль грохнул кулаком и отвернулся, а разбойник продолжал:

— Про меру вины не скажу, но выяснять такое требуется с дотошностью. И осмотрительно, разумеется, — с виселицы-то человека уже не воротишь. Разберемся без пристрастия, внимательно. Если виновен — ответишь, нет — оправдаешься.

— И на том спасибо, старики, — сквозь зубы процедил Ааль, утратив к обсуждению всякий интерес. — Я, конечно, приму любую волю ватаги, но… обидели вы меня недоверием крепко, до глубины души… Если уж так… командуйте всем сами, без атамана. Понадоблюсь — я в своих покоях.

Резко дернув плечом, он скрылся в дверном проеме. Свита, настороженно озирающаяся, двинулась следом.

— Вишь, как случилось-то… — нарушил растерянное молчание Куля. — И куда ж теперь?

— Вот что, молодые господа… — Кабо оказался к Дудану ближе, поэтому фраза адресовалась ему. — Должно тушить страсти. Мы уберем народ со стен и пустим в лагерь, к примеру, дюжину ваших бойцов. На это вы удалите остальных в сторонку, снимете осаду.

— Еще Ааль, — напомнил Кабо.

— Да, атаман останется под стражей до приговора. Тут другой вопрос… — Старик замялся. — Мне нужна уверенность, что лагерь не пожгут и не разорят. Мы же по доброй воле соглашаемся на требования Сегеша, не хотелось бы столкнуться с вероломством.

— Без обмана. — Подошедший Шагалан ответил твердо, хотя вовсе не был убежден до конца. — Мы с напарником сами проследим. Если достаточно нашего ручательства, считайте, получили его. Однако есть ли резон, господа ватажники, беречь вам отныне свой поселок? Ведь вряд ли пересидите здесь даже грядущую зиму. Никогда вас не удивляло: все лесные ватаги непрерывно бегают от врагов, ровно звери дикие, а вы месяцами вольготно обретаетесь на одном месте, в добротных домах, не особо-то и скрываясь? Сколько раз беспокоили поселок патрули? Что, авторитет Ааля? У вас появилась теперь возможность побеседовать с людьми Сегеша, еще более славного атамана. От них услышите, как живут настоящие повстанцы. — Пожилые мужики понуро внимали словам юноши. — Не авторитет Ааля вас уберегал, а его измена! А коль скоро заговор разоблачен и разгромлен, то теряется смысл и терпеть вас, братья. По-прежнему сомневаетесь, что мелонги знают об этом райском уголочке не хуже вас? Рано или поздно, едва до Гонсета дойдет весть о провале, сюда пожалуют панцирники и уничтожат все и вся, до последней курицы. Хотите дождаться?

— А чего же делать? — насупился кто-то из выборных.

— Вам решать, вы и думайте. По мне — не задерживаться ни на день, собирать пожитки — ив лес. Если угодно, можете спрятать ратников около поселка, пусть подтвердят мое пророчество.

— Легко вам рассуждать, — буркнул Дудан. — «Собрать пожитки». Порушить хозяйство? Кинуться с бабами и ребятишками, со скотиной в чащи накануне холодов? Да это истребит нас верней любых панцирников!

— Тоже правда. Отвыкли, видать, от вольных походов, жирком обросли… Тогда вставайте под руку Сегеша, он сам к этому склоняется. Спокойной жизни не обещаю, зато веселых драк — в избытке. Да и к кому же кроме-то податься вам, горемычным? Хочешь не хочешь, а слава о ватаге Ааля пойдет скверная, разве что Сегеш поймет, как и к чему было.

— О-хо-хо, — покачал седой головой Дудан. — Круто все менять-то приходится, по живому ломать. И ведь кабы только…

Невнятный приглушенный шум. За секунду он оформился в топот, а затем из-за угла терема вылетела группа верховых. Пятеро всадников и три оседланные лошади на поводу, вспоров захлебнувшийся искрами костер, устремились в сторону ворот. Их проводили удивленными взглядами.

— Атаман, мать его!… — первым взревел Кабо, легко выдернул у ближайшего разбойника алебарду и рванулся следом.

Шагалан побежал почти машинально, еще не осознав до конца происшедшего, понимание вызревало на бегу. В несколько скачков догнал хромца. Кабо мрачно покосился на друга, потом, кивнув, перекинул свое оружие. Дальше Шагалан несся уже один. Где-то сзади, судя по гулу, засуетились ватажники, но за прытким юношей им было не поспеть.

Он мчался отчаянно, изо всех сил, прекрасно представляя: погоня за лошадьми — занятие безнадежное. Тут единственный шанс — перехватить беглецов у ворот, не позволить выскочить на открытую дорогу. Однако он явственно опаздывал, когда заметил, что планы врагов дают сбой. У едва освещенных ворот завязалась какая-то драка. Ругань, звон железа, непонятно даже, кто с кем сцепился. Очевидно, сопротивление оказалось все-таки слабым, подлетевший конный отряд решил исход заварушки. Несколько пеших фигур принялись вытаскивать засовы, пока лошади нетерпеливо плясали рядом. В одном из всадников, постоянно тревожно озиравшемся, Шагалан признал Ааля. Наконец створки со скрипом поползли наружу.

— Быстрей, сучье племя, быстрей! — закричал атаман, косясь на близкого преследователя.

Сабля его была обнажена, но в бой изменник тем не менее не рвался, наоборот, двинул коня к медленно расширявшемуся проходу, вызвав новую сутолоку. Зато навстречу юноше, опустив копья, бросились сразу двое пеших. Один определился без труда — Голопуз, неудачливый соперник на любовном фронте, по-прежнему дюжий, хотя и ощутимо скованный поврежденным плечом. Его напарник смотрелся чуть опаснее, потому и стал первой жертвой: поймав в простейшую воронку, Шагалан отвел копье, сухо ткнул в шею. Виду поверженного товарища полагалось остудить воинственный пыл Голопуза, однако тут на подмогу устремился кто-то из бесплодно кучившихся в воротах конников. Ободренный верзила с яростным рыком продолжил атаку. Подобно большинству разбойников, он, похоже, вовсе не отличался ни мастерством копейного боя, ни особой храбростью, лишь отчаяние да жгучая жажда мести толкали в бой. Шагалану оставалось досадовать — он, будучи на голову сильней противников, неотвратимо увязал в их наскоках, пока передовые всадники начинали выбираться за тын. Юноша попытался проскользнуть мимо толстяка, тот встретил его ударом в грудь, мощным, вобравшим немалый вес бойца. Пришлось крутануть плечами, жало скрипнуло по кольчуге, с треском деря куртку. Дальше вращение не прерывалось, разведчик пошел вниз, широким махом вынес над землей лопасть алебарды. Движение не слишком быстрое и весьма заметное, более ловкий противник мог бы и парировать. Только не покалеченный неуклюжий Голопуз. Лезвие тяжело вклинилось в голенище сапога, почти перерубив ногу, с истошным воплем верзила повалился на землю. А там налетал свежий враг. Юноша откатился в сторону, чтобы набравший скорость всадник проскочил мимо, полоснув саблей по воздуху.

От лагеря наползали ватажники во главе с Кабо. Еле удержав перед ними коня, всадник круто развернул его и принялся нахлестывать. Путь вновь лежал мимо юноши, правда, думалось ныне исключительно о бегстве. На всякий случай отмахнулся клинком, даже не стараясь достать, и понесся прочь. Однако теперь юноша не намеревался отпускать врага. Крюк чудом сохранившейся в руках алебарды уцепил всадника за плечо. Могучий рывок, древко полетело в темноту, разбойник — кубарем назад через круп коня. Упал тяжело, ударившись о землю всей спиной, замер. Не тратя времени на поверженного, Шагалан кинулся к воротам, следом за разгоряченной лошадью…

Здесь оказалось на удивление тихо. В редких отблесках света мелькали силуэты одиноких перепуганных коней и неспешно бродящих людей. Юноша проскочил между створками, остановился: никакого боя. Вернее, он уже закончился. Два тела, густо поросшие пернатыми стрелами, валялись в грязной колее, чуть дальше храпела, припадая на задние ноги, раненая лошадь. От сумрачной стены кустов отделился Сегеш в сопровождении повстанцев. Глянул с тревогой:

— Правильно стреляли-то?

Шагалан лишь кивнул. Среди убитых — Ааль. Грузное тело распласталось по земле, стылая осенняя жижа с жадностью льнула к белоснежному кафтану, словно стремясь скорее всосать в себя знатную добычу. Сразу три стрелы, прошившие кольчугу, торчали из спины, четвертая попала в бедро.

— Атаман? — Сегеш наклонился над трупом.

— Он самый. Большой Ааль. Ловко вы его, братцы, завалили.

— А как было поступить? — точно извиняясь, воскликнул старик. — Распахиваются ворота, вылетают конные. Пусть не в атаку, так в побег, все едино. Мы ведь уговаривались?…

— Да я не виню, — устало усмехнулся Шагалан. — Если б не вы, ушли бы предатели. Я про то… лучники у вас, сир, выяснилось, отменные. Вон, всю спину бедняге размолотили.

— Стрелки, скромничать не хочу, добрые. Как в упор саданули, никакая кольчуга не спасла. Так и не довелось… с живым перевидеться… Второго-то знаешь?

— По имени нет. Кто-то из телохранителей Ааля. Остальные удрали?

— Еще одного доподлинно зацепили. В стремени он запутался, лошадь и поволокла. Только четвертый супостат ускакал, хоть ребята и божатся, мол, в него тоже кое-что угодило.

Подошел, сильно прихрамывая, Кабо, за ним — с опасливой оглядкой — Дудан и Куля.

— Ух, знатный залп! — Кабо чуть поморщился от боли. — Недурно ваши парни, господин Сегеш, набили себе руку на королевских оленях. Вот чем и следует брать, а не бросаться куда ни попадя с дрекольем наперевес… Во всяком случае, Джангес не сможет поставить тебе, брат, в вину главного покойника.

— Ну а вы, господа ватажники, что обо всем этом скажете? — повернулся Шагалан.

Куля осторожно заглянул в лицо мертвеца, почесал бороду:

— Чего ж тут скажешь? Выходит, сам себе атаман приговор вынес, не стал никакого разбирательства дожидаться. Мыслю, побегом своим он и обвинения ваши подтвердил. М-да… заковыристые фортели жизнь выкидывает…

— Ты объясни, как он мог снарядиться так проворно? Ведь лишь чудом не улизнул.

— Так, значит, и к побегу готовился Ааль загодя. Коней-то наверняка за домом спрятали, оседланных, нагруженных. Ведала то есть кошка, чье мясо… Как в терем поднялись, сразу шасть в окно… Еще двоих к воротам определили распахнуть вовремя. Наши-то парни, похоже, воспротивились, их и… порубили… Вот кого жалко. А этих… Что ж, предателям гнилым самое место в грязи.

Юноша посмотрел на разбойников, потом на Сегеша с повстанцами.

— В общем, разберетесь здесь дальше без нас. И познакомитесь, и о припасах-зимовках договоритесь — люди, чай, остались разумные, за единое дело болеющие. Не забывайте только, господин атаман, про обещания… А мы и так задержались. Пошли, брат.

— И куда же мы? — поинтересовался Кабо, когда вновь вступили в ворота. Внутри уже толпились ватажники, озадаченно наблюдавшие за беседой на поляне.

— Последние штрихи, прежде чем отправиться. — Шагалан замедлил ход, выглядывая кого-то в толпе. — Как считаешь, брат, до зари в город не доберемся?

— Какое, вот-вот засветает. Целую ночь пробегали, провоевали… У твоего штриха, кстати, кружки пива или, лучше, вина не отыщется?

— Повезет, и вином разживемся, а то и хлеба куском… Эркол! — Шагалан жестом подманил музыканта. — Давай с нами, приятель, нужда в тебе имеется.

Дверь в «дом свиданий» была распахнута настежь, едко разило горелым. Какая-то девица, заметив их через коридор, взвизгнула и нырнула в темноту. Насторожились, но комнатка Танжины оказалась запертой. Прямо у порога — куча тлеющих головешек, веток и прочего хлама. Шагалан смел мусор сапогом в сторону, постучал.

— Танжи, открой, это я.

Ни звука в ответ. Юноша повторил призыв, припал ухом к провонявшему дымом дереву. На секунду почудилось, будто он расслышал не то слабый стон, не то всхлип. Не раздумывая, тесня друзей, отпрянул назад, пнул дверь всем весом. Щеколда отлетела сразу, однако упрямая конструкция ухитрилась-таки заклиниться. Вторым ударом он вышиб ее окончательно и ворвался внутрь.

Комнату переполнял дым, так что тотчас запершило в горле. Женщина лежала у стены на кровати, едва заметная в полумраке и серой пелене. Шагалан кинулся к ней. На пороге закашлялся Эркол, Кабо, прикрывая лицо рукавом, проскользнул к окошку, высадил его махом. Танжина была жива, хоть и без сознания, глухо постанывала в забытьи. Когда юноша поднял ее на руки, что-то со звоном упало на пол. Поддел носком сапога — маленький, остро заточенный кинжал.

— Тащи, тащи! — яростно кашляя, крикнул Кабо. — Тут еще нескоро выветрится.

Толпой вывалились в коридор. Эркол со слезящимися глазами пытался помочь нести женщину, но больше мешался под ногами.

— И куда? — прислонился Шагалан к стене. — Не на улицу же под дождь?

Кабо озабоченно огляделся, дернул соседнюю дверь, другую. Все заперты изнутри. Зло чертыхнувшись, пнул первую попавшуюся ногой. Получилось не хуже, чем до того у товарища, правда, цена оказалась выше — разведчик скривился, схватившись за изувеченное колено. Не обращая внимания на женский визг, Шагалан внес во вскрытую комнату подругу, опустил на постель. Перепуганная полуодетая девица отползла дальше по простыне, попробовала рвануться к двери, но вошедший Кабо ее толкнул обратно. Комнатка точь-в-точь походила на только что покинутую, четверо незваных гостей заполнили ее до предела. Раньше здесь наверняка царил какой-то приятный аромат, оригинально оттенявший хозяйку, сейчас все напрочь забивала дымная горечь.

Танжина по-прежнему пребывала без сознания, лицо раскраснелось, неестественно пошло пятнами, пальцы то и дело мелко подергивались. Впрочем, и она, похоже, ощутила перемену воздуха — начала дышать хоть сколь-нибудь глубоко.

— Цела, только дыма наглоталась вдоволь, — заключил Кабо после беглого осмотра. — Однако баба крепкая, здоровая, отлежится. Милочка, — кивнул он обитательнице комнаты, — открой оконце, а то и его высаживать придется. А ты, Эркол, притвори пока дверь, больно гарью несет.

Под хмурым взглядом Шагалана девица суетливо распахнула окно, из которого немедленно стеганул мокрый ветер.

— Как звать? — спросил юноша.

— Ле… леона. А я вас видела… с Танжиной.

— Садись, Леона, рассказывай, что приключилось.

Девица примостилась на краю постели, натянув подол юбки на неуместно голые коленки.

— Посреди ночи, сударь, шум поднялся, народ забегал, загалдел. Всех мужиков с кроватей сорвали. Вроде как напал кто-то на нас…

— Знаю, мы и напали. Дальше.

— Ох, потом… потом Голопуз с одним явился. Танжину потребовали. Сунулись к ней, а там заперто. Стучали, бранились — она не открывает. Кричали, дескать, сам Ааль срочно призывает ее к себе — ни в какую. Пробовали было дверь ломать, ставни, да Голопузу-то после вашей с ним… ссоры это не с руки, а пособник хлипкий попался. Мучились, грохотали — напрасно. Тогда эти душегубы совсем осатанели, разложили у двери костер, чтобы, значит, выкурить бедняжку. Задымили дом почем зря. Из девчонок кто разбежался, кто…

— Короче, — перебил Шагалан холодно.

— Так я… не ведаю я, сударь, толком, чего там стряслось, а только бросили злодеи вдруг все и умчались куда-то. Вроде позвали их. Ну, а мы… потерпели немного, слышим — снаружи никого. Высунулись, огляделись, да и залили этот дурацкий костер. А то ведь и сгореть могли бы совсем, верно? Пытались и к Танжине достучаться, да… она, похоже, без чувств уже была, не откликалась.

— Вот что, девонька… — Разведчик поднялся. — Мы с товарищами отлучимся поговорить, а ты покуда разотри ее на совесть, укутай, питье какое смастери. В общем, поработай-ка малость сиделкой.

Возражений не было. Молодые люди вышли в коридор, потом на крыльцо, где меньше разило гарью.

— Симпатичную ты себе милашу присмотрел, брат, — ухмыльнулся Кабо. — Полагаешь, из-за тебя к ней ломились?

— Иных причин не вижу, — произнес Шагалан в задумчивости. — Голопуз, конечно, мог и сам почуять приближение развязки, возжелать потешиться напоследок…

— Ее бывший кавалер?

— Вроде того. Скотина он порядочная, однако ж, мыслю, козырять понапрасну именем Ааля вряд ли осмелился. Так что, вероятно, их и впрямь отрядил покойный атаман, готовился к нашему визиту.

— На черта? Прознал, что ты среди осаждающих, и решил шантажировать? Наивно.

— Может, посчитал это шансом, которым неразумно пренебрегать. Только прихвостни ни с того ни с сего замешкались, мы уже вступали в лагерь, и срочно потребовались люди у ворот. На женщину махнули рукой, оставив умирать в дыму.

— Веришь во все, рассказанное Леоной? Эх, — Кабо потянулся и зевнул, — в иное время я охотно допросил бы ее со всем прилежанием! И во всех положениях.

— Как раз времени-то, брат, сейчас и нет. Подлинное чудо, если Гонсет до сих пор в Галаге, но он способен сорваться в любой момент. Посему отправляемся немедленно. Теперь о тебе, Эркол… — Шагалан помолчал, подбирая слова. — Знаю, ты перенес сегодня изрядное потрясение. Не каждому выпадает открыть в лучшем друге…

— Я все понимаю, — отозвался бесцветный голос. — Не тратьтесь на утешения. Моя слепота заслуживает попреков, а не сочувствия.

— Дело не только в утешении, дружище, нужна твоя помощь. Нужен человек, которому я доверил бы здоровье Танжины. — Музыкант вздрогнул, вскинул глаза. — Как видишь, мы срочно уходим, и о ней позаботишься ты. Отвечаешь, понятно, головой. На ближайшие часы и дни у ватаги намечаются крупные перемены, вероятно, вы оставите насиженное убежище, пуститесь в затяжной поход… Так вот, Танжина должна все это благополучно вынести. Я еще предупрежу Сегеша, но настоящим ее ангелом-хранителем назначаю тебя. По крайней мере, до нашего возвращения. Справишься?

Бледное лицо Эркола вспыхнуло.

— Справлюсь, — произнес он тихо. — Умру, если понадобится…

— Переживает парень, — заметил хромец, когда разведчики двигались обратно к воротам.

— Перетерпит. Заботясь о Танжине, и пользу принесет, и сам отвлечет мозги от горьких мыслей.

— Считаешь, у него исключительно предатели провороненные в мозгах? — хмыкнул Кабо. — А ну как в придачу и девку отобьет? Не придется после на себя пенять?

— Пустой разговор. Танжина — не девчонка и даже не девушка, а умная женщина, способная решать, с кем ей быть.

— Кстати, о пустом: вина-то я, брат, так и не обрел. Ни пива, ни хлеба, ни часика-другого сна.

— Я в таком же положении, — пожал плечами Шагалан.

— Ой ли? Поклянешься, что не сомкнул за весь вчерашний день глаз, как и я?

— Болтай, брат, болтай. Разве кто видел, чем ты там, в кустах занимался? А насчет вина… Попробуем захватить с собой чего-нибудь кроме оружия, в крайнем случае, подыщем тебе трактир. Главное — в спокойном местечке.