Разведчик с Острова Мечты

III

Дорога, непредсказуемо петлявшая между заросших бурьяном холмов, исчезала где-то за одиноко торчащей черной скалой. Шагалану не случалось видеть скалу в таком обличье — после недавнего дождя она, точно гигантский самоцвет, поблескивала, забыв на время о своих серых, пыльных буднях. Тот же дождь загнал юношу на пару часов под кусты; чахлые ветви вряд ли могли считаться сколь-нибудь серьезной защитой, а в результате на дорогу он вылез промокшим до нитки. Вероятно, следовало бы остановиться и развести костер, однако цель была уже недалеко. Шагалан сперва вообще намеревался добраться до нее засветло. Теперь, похоже, его ждал марш в темноте, но и это казалось лучшим, нежели ночевка в мокром поле.

Он закинул за спину нехитрые пожитки: котомку, тыквенную флягу с водой да грубо сшитые башмаки — и двинулся в путь. Никогда не выделявшаяся особой оживленностью дорога после непогоды вовсе вымерла. Едва размякшая глина холодила подошвы, одежда от быстрой ходьбы постепенно подсохла, и Шагалан погрузился в некое полузабытье. Многие годы каждое утро в лагере начиналось с долгого бега по бесконечной полосе пляжа, он отлично знал, как старательно вызываемый транс облегчает напряженную работу. И потребовалось немало времени понять, что, в сущности, этот бег и замышлялся прежде всего как практика транса…

Вздрогнув, юноша поднял голову: неподалеку явственно скрипели плохо смазанные колеса. «Слишком глубоко отключился, — отметил про себя. — Так пропустится и что-нибудь серьезное». Он уже обогнул черную скалу — самую заметную здешнюю деталь — и заворачивал теперь к темнеющей на глазах роще. Еще постоял, прислушиваясь. Определенно, его догоняла телега, ненагруженная и неухоженная, запряженная одной лошадью. Шагалан, загребая камешки, полез в сторону, на гравийную осыпь, где и укрылся за выступом скалы. Собственно, бояться было нечего, он действовал из чистой осторожности. Ждал долго — возница совершенно не торопил свою ленивую клячу, если бы путник не затаился, они вряд ли могли догнать его до темноты. Наконец противный размеренный скрип раздался совсем близко, из-за поворота выползла телега. Предсказания юноши оправдались в точности: жалкая крестьянская развалюха, раскачивающаяся на каждом ухабе, понурая лошадка и понурый же возница, полностью погрузившийся в мокрый капюшон. Следовало все же признать — несмотря на убогость, повозка двигалась чуть быстрее пешего, а потому Шагалан устремился вперед.

Привлеченный шорохом скатывающегося гравия, возница обернулся, нервно задергался, однако поводьев не кинул и по первому знаку остановил дроги. Из-под капюшона высовывалась лишь жидкая бороденка, да глаза остро блестели из глубины.

— Вечер добрый, дядя! — как ни в чем не бывало улыбнулся Шагалан, подходя.

Возница недоверчиво похмыкал, поворочался и все-таки стянул капюшон на плечи:

— Вечер добрый, мил человек.

Щупленький, тщедушный, лысый старикашка, борода клочьями в разные стороны, редких белесых бровей почти не видно, — когда он попытался изобразить улыбку, стало ясно, что и зубов сохранилось не более полудюжины.

— Не подвезешь ли путника? — Поскольку опять последовало недоверчивое копошение, Шагалан капельку поднажал: — Стемнеет скоро, а ведь одному на глухой дороге небезопасно.

Бесспорно, возница сторожился нежданного попутчика не меньше, чем темной дороги, но перечить не рискнул. Юноша устроил свою поклажу в телеге, сам легко запрыгнул на край. Смиренно воспринявшая хлопок вожжами лошадка с прежней прытью потащила потяжелевший воз. Шагалан окинул взором недра повозки: пара охапок соломы да куча пустых мешков. Заметив подозрительные оборачивания возницы, ухмыльнулся, перелез вперед и уселся рядом с ним.

— Не бойся, дядя. Я тебе не тать, сзади по затылку бить не буду.

— Кто ж нынче разберет, — хмуро покосился старик. — Много лихих людей бродит на трактах. Вроде и взять с меня нечего, так находятся душегубцы, и для собственной радости грех примут.

— Неужто сильно куролесят?

— Здесь-то еще терпимо. А вот чуть к северу, там, говорят, полно народу по лесам гуляет.

— И откуда же толпы этакие взялись? — подыграл Шагалан.

— Известно откуда! — Возница скривился. — Подати непомерные, поборы постоянные. Как неурожай — в деревнях голод, вымирают. Семью потеряешь — озлобишься, на любые пики пойдешь. Вот и бежит народ в чащобы, кормится от лихого промысла.

— Чего ж не все убежали?

— Не каждый решится, — буркнул старик. — Да и ремесло это, по совести, сколь рисковое, столь и бестолковое.

— Это почему же бестолковое-то?

— Да народ в лесах, мил человек, собрался пускай и отчаянный, но в бранном деле слабый. Что они могут? Даже сотня на десяток белокурых напасть не отважится, знает — кровью умоется. В крупные деревни с городами не суются. Вот и остается им на проселках зазевавшихся стражников отлавливать да проезжих купцов потрошить. А какой с этого толк? Для страны какой толк? Уж который год стражники с разбойниками бегают дружка за дружкой, а ничегошеньки не меняется.

— Разумно говоришь, дядя. И смело.

Возница вздохнул:

— Стар, потому и смел. Как ни крути, скоро на отчет к Творцу, так хоть прежде выскажу, что другие молвить страшатся. За народ больно…

— Чего же за него горевать? Ведь народа, глянь, во сто крат больше, чем мелонгов. Если все враз поднимутся…

— Поднимутся, жди, — фыркнул старик насмешливо. — Нашего мужика, удалец, драли, дерут и впредь будут драть еще пуще, а он утирается. Из десятка кур отнимут девять, так он дрожит за последнюю. Чтобы все как один вздыбились, надо к смертной грани подвести, а власти не настолько глупы, чего уж спорить. Или…

— Или что?

— Или кому-нибудь самому бы удачно дело начать. Первые победы многих увлекут… Ну да надежды эти зряшные, потому как сила супротив огромная и когда истощится, Господь ведает… Разве горевать остается. Эх, за какие такие грехи кара на наши головы, беда, доселе невиданная?…

— Отчего ж, дядя, невиданная? — усмехнулся Шагалан. — Али не слыхал? И раньше империи бывали и впредь наверняка случатся. Просто не повезло нам аккурат под ее копыта угодить.

Старик поскреб ногтями плешь:

— Империи?… Надо же… И не одна? Ну, про Валесту-то мы чуток помним, оттуда наши Артави пошли, так? С тех пор, похоже, знать и ведет себя, словно в завоеванном краю… А кто же еще?

— В свое время и Овелид-Кун гремел, а прежде — Атианна. Это сегодня она в упадке, разодранная на куски, а тогда ее полки покорили почти все Срединные Острова. Даже в Гердонезе высаживались.

— Смотри-ка… И когда ж сие чудо приключалось?

— Лет шестьсот назад.

— У-у, там уже, милок, древность темная, ничего не разглядишь. Что подлинно было, что человек сочинил — не разберешь. И где ж ты-то такого поднабрался? Не сам ли измыслил?

— От достойных людей слышал, дядя, не сомневайся. Так все и было. Правда, солдатами нынешняя Империя побогаче, причем в разы. Зато остальное повторяется неизменно: взлет, расцвет и крах, превращение в совершенное ничтожество.

— Да, да… Хотелось бы верить, хотелось бы… Вот варвары все народы подомнут, слопают, тогда и развалятся… Только кому это уже поможет?…

Старик печально закивал головой, Шагалан, напротив, казался вполне довольным беседой — не один десяток подобных разговоров за его спиной, и большинство подтверждало расчеты.

Стемнело, заморосил мелкий дождь. Возница снова натянул свой капюшон, Шагалану пришлось накрыться грязным, дохнувшим гнилью мешком. Ехали молча, лишь изредка обмениваясь короткими фразами. Едва различимая полоса дороги ввела в обширную рощу, под пологом деревьев было посуше, но совсем темно.

— И куда ж тебя, голубь, понесло-то, на ночь глядя? — оживился в сухости возница.

— К родным иду, в Гиндес. — Юноша выложил обычную для этих мест легенду. — Мы — люди графа Бергольфа, знатной шишки в тех краях.

— Наслышан, Крут, бают, граф к своим холопам. Не от него ли и бегал на юг?

— Ну что ты, зачем? В поденщики здесь нанимался, почитай, месяц на полях спину горбатил. У нас-то нынче — вовсе бескормица, подати платить нечем.

— Да и тут, право, не сильно лучше. Вот уж горюшко-горе…

— Так и ты, дядя, поехал, не дожидаясь белого света. Торопишься, видать?

— Тороплюсь, как могу. Вез с товарищами провизию для монастыря Святого Мошара, да на обратном пути случилось лошадь перековывать. Вот и отстал, нагоняю теперь.

— И сам, поди, из монастырских? Тяжко?

Старик невесело кивнул:

— Простому человеку, удалец, нигде не сладко.

— А хозяевам и при мелонгах небось хорошо? — продолжал Шагалан.

— Да чего им сделается? Свое из крестьян все равно выбьют, с мелонгами сладились. Свобода им вроде бы и ни к чему. Те же, кто с новой властью характерами не сошелся, давным-давно болтаются или по ту сторону пролива, или в петле.

Шагалан насторожился. Навстречу из темноты потянуло стылым ветерком — роща заканчивалась, только в нем отчетливо присутствовала горечь дыма. Вглядевшись, заметил меж стволов проблески огня.

— Кто это развел костер посреди луга? — проговорил юноша себе под нос. — Никак мелонги пост учинили?

— Пост? — Возница приподнялся на месте. — Отродясь здесь поста не было. Уж я-то знаю, чай, не в первый раз этой дорогой езжу.

Шагалан мог сказать про себя то же, а потому решил не рисковать.

— Вот что, дядя. Душевно с тобой проехались, благодарствую, но отсюда я, пожалуй, сам пойду.

— Мелонгов опасаешься? — чуть слышно хихикнул старик.

— Опасаюсь — не опасаюсь, а сталкиваться не резон. Мало ли что им в голову взбредет, бумаги у меня не ахти. Лучше уж сторонкой, лесочком, от греха подальше.

— Да ты не сомневайся, милок. — Голос старика заметно потеплел. — Считай, никого я тут не видал, не слыхал. Может, подхватить за постом-то?

— Ни к чему это, дядя… — До цели путешествия рукой подать, а раскрывать ее Шагалан вовсе не собирался. — Доброго тебе пути.

— Прощай, милок. Да хранит тебя Творец… на твоем пути.

«А дед-то попался сметливый», — подумал Шагалан, спрыгивая с телеги в темноту. Мокрые, упругие ветви кустарника встретили сплошной стеной. Едва пробившись сквозь них, проворно двинулся, забирая вверх по пологому, заросшему склону холма. Дорога, вытекая из рощи, огибала холм, а потому юноша фактически следовал вдоль нее, немного срезая. Через несколько минут вновь забрезжил огонек. Толкаемый скорее любопытством, Шагалан направился туда, причем осторожно, не по прямой, а сложными зигзагами. Шансов напороться здесь на засаду, по чести сказать, не было, но так требовала выучка.

Когда выбрался на край кустов, скрип покинутой им телеги только приближался. Впереди, шагах в двадцати, белело полотнище палатки, рядом с входом у щедрого костра сидели трое. Судя по разнообразному и обильному вооружению, по кожаным доспехам и круглым шлемам, принадлежали они к так называемой «губернаторской страже». Части эти состояли из гердонезцев, прельстившихся надежным заработком и солидным статусом, вдобавок не обремененных никакими освободительными бреднями. Разбросанные по всем городам и весям, стражники исполняли роль охранителей порядка, надсмотрщиков, помогали в небольших карательных походах, собирали налоги, но ни в коем случае не забывали о себе. Если драконовские подати, взимаемые мелонгами, жители еще терпели из привычного почтения к верховной власти, то беззастенчивые поборы губернаторских вояк, сопровождаемые к тому же насилием, пьянством и бесчинствами, доводили до бешенства. Не раз и не два подобные выходки становились запалом для народных волнений. Быстро и жестоко подавив их, мелонги обычно издавали новые указы, запрещавшие самовольство, как-то даже казнили пару совсем уж зарвавшихся бандитов, но потом все потихоньку возвращалось на круги своя. Ради лояльности стражников завоевателям приходилось закрывать глаза на их постоянные шалости.

Пока юноша бесстрастно разглядывал сидевших у костра, те успели несколько раз припасть к кувшину с вином, резкий кислый запах которого долетел до кустов. Стражники заметно разогрелись, расслабились, заголосили громче и уже готовились затянуть песню, когда, наконец, услышали душераздирающий скрип колес. Цыкнув на особо расшумевшегося товарища, все замолчали, прислушались, кто-то нехотя стал подниматься. Откинулся полог палатки, вышел четвертый, определенно старший в группе.

— Шевелитесь, мерзавцы! — брезгливо крикнул он. — Разбежались по местам! Совсем обленились, свиньи. Шевелите задницами, не то в следующий раз перебьетесь без дармового пойла!

Из темноты выплыла телега старика. Убогий вид путника окончательно убил энтузиазм стражников, и, лишь понукаемые приказами, они разошлись на свои позиции. Командир с одним из воинов отправились к повозке, второй стражник расположился в стороне на дальней обочине дороги, а третий — на ближней, в каком-то десятке шагов от разведчика. Старик-возница соскочил на землю и суетливо засеменил навстречу солдатам, на ходу извлекая из-за пазухи сверток с бумагами. С нарочитой небрежностью командир принял их, развернул, отошел к костру. Читал долго, старательно, хотя сразу стало очевидно, что документы его вполне удовлетворяют. Напарник тем временем быстро обшарил телегу и возвратился заметно обескураженным. Хмуро выслушав его доклад, офицер продолжил углубленное чтение, изредка косясь на возницу. Дело шло к заурядному мздоимству.

Шагалан уже собирался было бросить свое укрытие и возобновить путь, когда взгляд задержался на силуэте ближнего стражника. Кроме обычных пики с саблей у того имелась хитрая штуковина, совсем недавно появившаяся на острове, — арбалет. Раньше Шагалан только издали наблюдал сей странный механизм. Расслабившийся воин закинул его за спину и стоял, вцепившись в пику главным образом для равновесия. Юноша хищно облизнул губы. В принципе, затея вовсе не казалась такой уж опасной: четверо подвыпивших стражников не представляли собой ничего серьезного. Сложнее провернуть все, не подняв шума.

Он сместился левее, пока не очутился прямо за спиной незадачливого постового. Опустился на корточки и вскоре нащупал подходящих размеров камень. Из своего кушака он мог бы смастерить неплохую пращу, но раскрутить ее все равно было негде, да и расстояние невелико. Устроился поудобнее, прикинув траекторию движения руки, чтобы не зацепить ветки. В центре общего внимания, в районе костра, звякнули первые медяки. Шагалан мягко качнулся и метнул камень. Удар пришелся стражнику точно в основание черепа, чуть ниже края шлема. Тело еще падало звучно на землю, а разведчик уже кошкой вынырнул из кустов. Товарищи жертвы были рядом, однако тут срабатывал известный фокус: Шагалан из темноты видел их прекрасно, они же от яркого пламени будто ослепли. Юноша обежал пальцами обмякшее тело, попутно определив, что горемыка все-таки выжил, без особых церемоний содрал с него разлапистую рогатулю и, пригнувшись, боком устремился обратно в лес.

Мокрые листья мягко били по лицу, липкие нити паутины то и дело приставали к коже, неуклюжий трофей торчал из-за спины, словно нарочно цепляясь за каждую ветку. Как отнесутся стражники к неожиданному ночному нападению? Примут за очередную шалость местных мальчишек? Или устроят полноценную облаву? Вряд ли. Тогда надо будет отчитываться перед серьезным начальством, всплывут их собственное разгильдяйство и пьянство на посту. Найти никого не найдут, все шишки посыплются на самих пострадавших. Погоня же имеет смысл только с хорошо натасканными собаками, до утра их едва ли удастся достать, а там и мелкий нудный дождик со следами управится. На всякий случай Шагалан сделал-таки пару петель и несколько перескоков.

Через полчаса заросли заметно поредели, под ногами все чаще попадались торчащие перекрученные корни — начинался сосновый бор. Юноша остановился, завертел головой, но луна так и не соизволила показаться тем пасмурным вечером. Разведчик пошел широкими зигзагами, стараясь не выскочить за границы сосняка — самого точного на данный момент ориентира. Лес продолжал жить своей сумеречной жизнью. То там, то тут что-то ухало, взвизгивало, шуршало, холодные огоньки глаз вспыхивали на секунду и сразу исчезали. Любой, даже выросший у леса, давно бы уже перепугался до испарины — не на пустом месте рождались истории о леших, болотных гроньях, клыкастых оборотнях-скирлах и прочей нечисти. Подобных страшилок Шагалан с детства тоже наслушался вдосталь и тем не менее чувствовал себя некоронованным королем, властелином этих чащоб, неуловимым и неуязвимым героем преданий. Пожалуй, ему и впрямь нечего было сейчас опасаться. Для хищной живности был неподходящий сезон, стражники, как и разбойники, слыли неубедительными в бою, засаду он всегда выявит, а от мелонгов, если таковые вдруг сыщутся в глухих дебрях в достойном количестве, нетрудно раствориться во мраке. Существ же сверхъестественных Шагалан просто не брал в расчет, поскольку ни разу ни с чем этаким не сталкивался, а без серьезных оснований напрягаться не желал.

Обогнув очередной пригорок, он наконец обнаружил то, что искал. Чуть правее открывалась широкая вырубка, почти до краев заполненная темной волной частокола. Шагалан не сомневался, что достиг цели путешествия, — других одиноких хуторов в окрестностях не водилось. Действуя скорее по привычке, потратил еще четверть часа, дабы осторожно обойти вдоль всего тына, затем подступил вплотную. Только теперь за стеной загрохотала цепь, и ворчливый собачий рык покатился к гостю. Подождав, когда пес приблизится, Шагалан негромко зацокал языком. Ворчание постепенно притихло. Юноша подпрыгнул, ухватился руками за влажные острия кольев и одним махом перелетел во двор. Приземлился мягко, правда, дурацкий арбалет ухитрился, догнав, пребольно садануть в поясницу. Потрепав по загривку большого лохматого пса, разведчик двинулся к дому — солидной постройке из огромных бревен, установленной на таких же огромных валунах. Ни в одном оконце не наблюдалось даже проблеска света, дымок из трубы был еле заметен. Шагалан, чутко прислушиваясь, обошел кругом и дом. В хлеву всхрапнула лошадь, захлопали крылья птицы. Окончательно успокоило поведение собаки — престарелый сторож безмятежно вернулся к себе под крыльцо, где и засопел. Этот маленький мирок явно ничего не тревожило.

Едва не отдавив лапу разметавшемуся во сне псу, Шагалан подкрался сбоку к двери и коротко, но отчетливо постучал. Как и ожидалось, лишь на третий стук с той стороны раздались шаги босых ног, и низкий хриплый голос спросил:

— Кого там черти в ночь принесли?

— Друзья, — отозвался юноша.

Загремел засов, вполне сочетавшийся по солидности с домом, скрипнула дверь, и на крыльцо вышел кряжистый бородатый мужик в белеющей рубахе.

— Извините, дядюшка, что ото сна оторвал, — блеснул зубами Шагалан.

— Бросьте, сударь, — отмахнулся тот. — Знаю, не потехи ради гуляли по нашим глухоманям.

Он притворил дверь, подпер ее рукоятью вынесенного с собой топора. Наклонился к юноше, обдав запахами теплого жилья, заговорил почти шепотом:

— Не хочу своих будить. Жена прихворнула, и дети еле угомонились. Пойдем, сынок, устрою тебя, как обычно, в хлеву.

Первое время Нестион очень стеснялся размещать человека вне дома, это претило его взглядам на гостеприимство, но Шагалан сам настоял на хлеве. И дело было не столько в приписанной ему сразу скромности, сколько в свободе рук в военном смысле: переполненная испуганным народом изба угрожала превратиться в слишком хорошую западню.

Нестион потянул створку ворот, и изнутри дохнуло славным сеном.

— Не голоден? Может, поискать тебе чего от ужина? Холодное, правда.

— Не волнуйтесь, дядюшка, потерплю до утра.

— Ну, тогда располагайся, сынок. Завтра побеседуем.

— А есть что-то особенное? — вскинул голову Шагалан.

— Кое-что есть. — В голосе бородача сквозила откровенная гордость, однако от скоропалительных докладов он удержался. — Ну да утро вечера мудренее.

Шагалан не настаивал. Прошел внутрь, закрыв за собой дверь. В безлунную ночь сочившийся через щели свет был едва заметен, он не столько разгонял, сколько прессовал тьму. Юноша в кромешном мраке пробирался вперед, натыкаясь руками то на влажную коровью морду, то на столб, увешанный скарбом. В конце концов нащупал в углу знатную копну свежего сена, вскарабкался на нее и сразу провалился в сон…

Когда проснулся, уже рассвело. Осмотрев длинные солнечные полосы на полу, он обнаружил, что проспал больше, чем за минувшие две ночи. Да и условия ночлега оказались воистину барскими. Он не помнил, как посреди сна от холода зарылся по шею в душистое до одури сено, и сейчас оно пружинило со всех сторон. Поскольку в последний раз спать довелось в мокром лесу под елкой, нынешнее положение ощущалось совсем недурственным. Понежившись еще чуток в духмяном гнездышке, Шагалан все же вылез из него по пояс.

Просторный, но наспех сколоченный хлев был полупустым. Он определенно знавал лучшие времена. Старый рыжий конь понуро дремал в стойле, рядом крупный пятнистый бык ожесточенно жевал сено, мотая рогатой головой. Корова с раздутым выменем беспокойно переступала на месте, то и дело поглядывая в сторону ворот, — видимо, утренняя дойка задерживалась. В самом дальнем углу за плетеной перегородкой размещалась пара десятков кур, однако сейчас оттуда не доносилось ни звука.

Шагалан нащупал под боком добытое вчера оружие. Массивный неуклюжий лук длиной локтя два, такой же длины грубо обработанное ложе с торчащей вперед скобой — опытному стрелку конструкция особого эстетического удовлетворения не доставляла, хотя и была куда совершеннее деревенских прототипов. Дольше юноша разбирался со спусковым механизмом, но и тут уроки Бентанора Иигуира принесли плоды. Сообразив наконец, как действует эта штуковина, Шагалан выудил из-под ложа короткую толстую стрелу, устроил ее в канавке и потянул тетиву. Та едва шелохнулась. Он упер приклад в живот, ухватился обеими руками, напрягся, но достичь фиксатора все равно не смог. Пришлось, чертыхаясь, вылезать из сена полностью. Повозившись на полу, он таки догадался упереться ногой в скобу ложа, и дело сразу наладилось. Покачал арбалет в руках, примерил к плечу, поводил туда-сюда, выбирая подходящую мишень. Чтобы не рисковать, направил оружие на дальнюю стену хлева и плавно нажал рычажок. Механизм с сухим жестким звуком дернулся, и жердь стены тотчас треснула пополам, блеснув щепками. Сама стрела сгинула где-то снаружи. Всполох птичьего беспокойства — и восхищенно присвистнувший Шагалан качнулся к дыре убедиться, не зацепил ли кого…

Сзади раздался тихий смешок. Юноша на полушаге развернулся, откидываясь спиной за копну. Две головы, торчавшие из приоткрытых ворот, прыснули уже без утайки.

— Я же говорила, он проснулся, — заявила одна из них — взлохмаченная девчонка лет семи.

— С добрым утром, сударь, — едва сдерживая смех, фыркнула вторая — круглощекая девица с длинными черными косами.

Шагалан встал на ноги, закинул арбалет на плечо:

— С добрым утром, красавицы.

На такое обращение младшая из сестер захохотала, старшая, наоборот, сконфузилась и шлепнула ее по макушке.

— За что, красавица?! — ничуть не обидевшись, завопила младшая.

— Ну-ка, разлетелись, воробьи! — послышался женский голос из-за ворот.

Начинавшаяся свара мгновенно оборвалась. Створка распахнулась, обличив всех участников разговора.

— Ступайте-ка отсюда, бедокуры. Нечего приставать к гостю. Али в огороде заботы кончились? — Супруга Нестиона, высокая, жилистая женщина в потрепанном синем платье, вошла в хлев, привычно ворча. Заметив в ее руках кувшин и деревянный подойник, корова встретила хозяйку нетерпеливым, обиженным мычанием. — Сейчас, моя голубушка! Сейчас, милая! Муж ждет вас в доме, сударь, завтрак накрыт. Кесси, проводи!

— Проводи, красавица! — Маленькая вертлявая девчонка снова захохотала, снова получила оплеуху и, показав всем сразу язык, вприпрыжку убежала прочь.

— Извините эту дуру, сударь… — Кесси, старшая из сестер, запунцовела от смущения. — Пойдемте.

Шагалан отправился за ней следом, не без удовольствия разглядывая спутницу. Кесси было уже почти шестнадцать, и по всем деревенским традициям ей давно полагалось стать серьезной замужней женщиной, возможно даже с собственными ребятишками. Однако она по-прежнему обреталась в отчем доме отнюдь не из-за смутности окружающего времени и тем более не из-за обособленности их хутора. На самом деле у Аршела Нестиона, лесника в угодьях барона Джеко, имелось четверо детей и, к сожалению, только девочки. Лет семь назад потребовалось напрячь все финансовые силы, чтобы удачно выдать замуж старшую из дочерей. Сейчас она с супругом — пожилым, но заботливым торговцем тканями — жила где-то на севере, под Ресдерном. Жили дружно, пусть и небогато, одарив Нестиона парой внуков. Когда три года назад подошла очередь следующей дочери, стало уже туго. Старики распродали скот, кое-что из вещей, залезли в долги, однако сумели выкрутиться. Здесь избранником оказался крепкий крестьянин-фригольдер из Бертона — селения в нескольких милях к северо-западу, на границах баронства. Основательность и зажиточность новый член семьи, правда, компенсировал буйным нравом и тяжестью на руку. Не раз и не два Нестион укрывал у себя дочь с маленьким ребенком, пережидая очередную вспышку ярости зятя. И хотя в остальном партия получилась удачной, средства семьи она истощила совершенно. Успела созреть и расцвести Кесси, имелись и заманчивые предложения на ее счет, но возможное приданое смотрелось откровенно нищенским. Чем отдавать какому-нибудь бродяге, Нестион предпочел оставить дочь при себе, надеясь с обычным крестьянским терпением то ли на случай, то ли на общее улучшение жизни, то ли на долгожданную помощь зятьев.

Сама Кесси, вероятно, о замужестве мечтала уже не только по обычаю. Ее статная налитая фигура все больше напоминала Шагалану зрелое яблоко из сада неподалеку. Теряя детскую подвижность, она, чудилось, едва ли не с каждой неделей полнилась другой, женской мощью, все отчетливее расширяясь в нужных местах. Даже свободная малиновая кофта и традиционный здесь ворох юбок не могли скрыть это. Скрывать, впрочем, девушка ничего и не старалась. Наоборот, стоило Шагалану появиться во дворе, как кофта туго затягивалась за пояс, отчего четко выступали прекрасные, но нестерпимые для мужского взора формы. Юноше не потребовалось много времени понять: на него откровенно положили глаз. Кесси постоянно находилась где-нибудь поблизости, от ее взглядов, густо замешанных на страсти и тоске, бросало в дрожь. Скромность вела тут лютую битву с природой, и сложно было угадать, чья возьмет. Шагалан тоже угодил в весьма дурацкую ситуацию. Искренний порыв юного создания манил с бешеной силой, при всем том заводить шашни с дочерью союзника и доверенного агента казалось неудобным, а главное — вредным для дела. Получавшийся раздрай стал единственным, но неизбежным тяжелым моментом при посещении гостеприимного Нестиона.

Вот и сейчас девушка шла перед ним, вызывающе раскачивала крепкими бедрами, иногда оборачивалась и игриво хлопала длинными ресницами, явно наслаждаясь производимым впечатлением. Шагалан чувствовал, что и сам распалился не на шутку, однако они очень кстати достигли дома.

Посредине невысокой просторной горницы громоздился добротный стол в окружении полудюжины табуретов. Полосы солнечного света косо падали на заполнявшие его плошки и кувшины. С одного из табуретов поднялся, оправляя бороду, хозяин:

— Утро доброе, сударь. Милости прошу к столу отведать, чем Бог наделил. — И это обращение на «вы», и праздничная с вышивкой рубаха определенно знаменовали торжественность готовящегося момента.

Шагалан вновь предпочел ни о чем не расспрашивать, проворно усевшись за стол, осмотрел выставленную снедь. Беженцы и так вечно были голодны, а он не ел уже без малого сутки. Ядреная Кесси склонилась рядом, заботливо пододвигая посуду и как бы нечаянно касаясь бедром. Лесник следил за этим с неодобрительной гримасой. Раскрасневшаяся, отрешенно улыбающаяся девушка ничего не могла скрыть.

— Расставила все и ступай, — одернул Нестион дочь. — У нас серьезный разговор впереди.

Кесси опалила юношу еще одним взглядом, скромно потупилась и грациозно выплыла из комнаты.

— Вот мокрощелка, коза неугомонная, — крякнул Нестион, когда затворилась дверь. — Засиделась, понимаешь, в девках, к бабьим радостям потянуло. Так и до греха недалеко.

Он подозрительно стрельнул глазами на Шагалана, однако тот, поглощенный едой, смотрелся совершенно безучастным. Давно не случалось такого пиршества. Сперва взялись за внушительный кусок жареной оленьей ноги, бог весть как очутившейся на этом столе. По закону лесники имели право забирать себе убитую браконьерами живность, а уж были ли на самом деле браконьеры или страж лично сладил с их работой — зачастую оставалось тайной. Вторым блюдом пожаловал упитанный цыпленок, нашпигованный рублеными яйцами и зеленью. Гарнир — жареные грибы, печеная с луком свекла, тушеная капуста — на выбор. Судя по тому, с каким аппетитом уминал все это Нестион, подобный завтрак и здесь происходил крайне редко. Когда явный голод уже утолили, а насыщение не достигло своего предела, на столе появился гвоздь пиршества — большая бадейка, доверху наполненная ломтиками вываренных в меду яблок с толчеными лесными орехами.

— Такого добра ныне сколько угодно, — пояснил Нестион. — Хлеба не уродились, зато в садах яблони ломятся. Потому отъедайтесь, сударь, пока влезает.

Однако прошло совсем немного времени, и предел был достигнут. Мужчины передвинули табуреты поближе к окну, перетащили туда же все еще полную бадью и блаженно развалились, откинувшись к стене. Долго молчали, наслаждаясь непривычной сытостью. Изредка то один, то другой лениво выбирал себе из таза кусок яблока, будто не мог остановиться, лениво отправлял в рот и лениво же пережевывал, запивая вишневым вином.

— А вот скажите-ка мне, молодой человек, — нарушил идиллию лесник, — допустим, выгоните вы мелонгов, так? И кому же править в стране? Кто будет королем? Народу без государя никак нельзя — забалует да себя же и погубит.

— А вас чем-то не устраивает династия Артави, любезный господин Нестион? — Шагалан, нежась, подставлял лицо теплым лучам утреннего солнца. — Или есть иные предложения?

— Боже упаси. Я только вот подумал… Ведь ежели вы новому государю принесете корону на блюдечке, он непременно захочет наградами ответить. И немалыми наградами. Титулы там, золото, земли…

— Если уцелеют те, кого награждать, — равнодушно пожал плечами юноша. — Да и монархи часто забывчивы к благодетелям… Хотя все может быть. Глядишь, и вам перепадет государевых милостей.

— Ну да, ну да, — закивал Нестион, уходя в какие-то свои размышления.

Дольше тянуть с недомолвками становилось неловко. Лесник вместе с семьей явно готовился к некоему важному известию.

— Вы, кажется, собирались мне о чем-то сообщить, дядюшка?

Хозяин лишний раз оправил бороду, поерзал на табурете, принимая максимально гордый и загадочный вид:

— Верно, собирался.

— Что-нибудь интересное узнали? — аккуратно продолжал Шагалан.

— Узнал. И не что-нибудь, как с отребьем Омута, а, по моему разумению, весьма ценное.

— Слушаю внимательно.

— В общем, новость такая, — едва сдерживая возбуждение, зашевелился Нестион. — На позапрошлой неделе приезжает ко мне старшая дочь с зятем и сыном. Погостить, значит. Все чинно, спокойно, приняли, накормили. К полуночи бабы спать ушли, а мы с зятем засиделись за чарочкой. И рассказывает он мне прелюбопытную историю… Добирались они сюда, на юг, долго и от греха подальше примкнули к маленькому купеческому каравану. Какая-никакая, все ж охрана. Почти всю страну проехали без приключений, прибыли в Галагу. А чуть ли не на выезде из города их и сцапали! Накинулось человек двадцать, а может, и больше. Зять с семьей геройствовать не стали, залезли под телегу да затаились там. Отыскали, конечно, вытащили на белый свет. Смотрят: караван разгромлен дочиста, их пожитки тоже раскрали. Однако тут не про добро, про жизнь след думать! Нескольких охранников при налете порубили, остальных лиходеи здесь же по деревьям развесили. Купцов бьют смертным боем — про сокровища утаенные выпытывают. И зятя, значит, туда же поволокли. Кто-то уже к дочери полез, дети орут, бабы воют — короче, гвалт знаменитый…

Шагалан слушал молча, прикрыв веки.

— …И вдруг появляется всадник: на белоснежном коне, в белом платье и в золоте. Ну, прямо рыцарь из сказок. Сам крепкий, плечистый, рожа хоть и разбойничья, а умная. Только цыкнул на свою ватагу, и та сразу притихла. С двух вопросов во всем разобрался и тотчас велел зятя с семьей как маломочных отпустить, вещи им вернуть. Вернули, конечно, толику, да наши и тому счастливы. А пуще радовались, что налегке в путь отправились, оттого за бедных сошли. Попрыгали на телегу да понеслись прочь во весь дух.

— Поучительно, — хмыкнул юноша неопределенно.

— Так вот. Прежде чем их отпустить, мужик тот в белом возьми и скажи, дескать, ныне здешние края под покровительством Большого Ааля, и всякому нищему или обиженному от него помощь да защита. Вроде как передайте это всем, кого встретите.

— Ааль? Дурацкое имя.

— Прозвище, понятно. Зять потом на первом же постоялом дворе расспросил хозяина. По слухам, почти полгода как свалилась откуда-то с севера ватага, а верховодит в ней тот самый Большой Ааль. И слава вслед идет немалая. Мол, и дерзок он, и ловок, и хитер. Целые области там, на севере, от мелонгов с их прихлебателями очистил, теперь на полдень двинулся. Народу у него немного, до сотни человек, но головорезы отчаянные, за вожака в огонь и в воду. Говорят, самого Гонсета допек Большой Ааль: выкрал ближайшего соратника, коменданта Лойденрога, да прямо на городских воротах его и повесил. Причем вверх ногами! Страшно разбушевался тогда Гонсет, огромные силы бросил на поимку удальцов, а только все напрасно. Уходят они, как вода сквозь пальцы, утром растворяются меж деревьев, словно дым, а вечером, подобно туману, возникают из ниоткуда. Ни днем, ни ночью не дают покоя захватчикам! И так жаждет Гонсет содрать шкуру с Ааля, даже награду объявил лишь за живого, чтобы, дескать, лично потешиться. А тот ничего не боится, знай, гуляет себе по лесам, кого казнит, кого милует, наводит страх на врага. Вот тут я и смекнул, сударь, — именно такой человек вам и надобен! Ведь и сам герой, и поддержку способен оказать великую. Известно, без солидных связей с Гонсетом долго не играют… Что скажете, сударь?

Шагалан в задумчивой нерешительности почесал щеку с едва наметившейся щетинкой. Нельзя не понять — Нестион безмерно горд своей историей. Он уверен, что добыл бесценные сведения, и в порыве вдохновения смастерил из них чуть ли не героическую балладу. Возможно, оно все и правда. Беда в том, что Шагалан слышал подобное уже неоднократно. Стоило какому-нибудь завалящему лиходею провернуть пару удачных налетов да еще попасть в розыскные списки, как народная молва быстро лепила из него героя-заступника, бескорыстно раздувая реальные подвиги и порождая мифические. Так возникали легенды о той же ватаге ужасного, но справедливого Омута. Потом в гости к герою являлся Шагалан, и герой оказывался обыкновенным бандитом, трусливым и алчным. А его бравую ватагу сберегали от немедленного разгрома только строгие предписания мастера Кане. Впрочем, вдруг на этот раз дело обстояло по-иному? Ведь что-то в повествовании все же зацепило сознание юноши.

— Место, где зять столкнулся с Большим Аалем, сумеете указать?

— Конечно, — с готовностью встрепенулся Нестион. — Не такой уж я бестолковый, подробно расспросил. Значит, милях в четырех-пяти от Галаги дорога на Ринглеви пересекает лесную речушку. Мост там всякую весну половодьем сносит, так в последние годы его и восстанавливать бросили, переправляются вброд. Местечко тихое, ни патрулей, ни застав. Вот на выходе из реки на них и напали.

— И часто там нынче озоруют?

— Говорят, частенько. Каждый третий, почитай, путник, от основного потока отставший, или караван некрупный наверняка попадется. И уж тогда прощайся с нажитым добром, а воспротивишься — то и с животом. — В голосе хозяйственного Нестиона проскользнули недовольные нотки. — Плотно закупорили тракт. Время от времени комендант Галаги собирает огромный конвой и проводит его под охраной солдат, однако дожидаются этого недели три, если не дольше. Вот народ посчитает убытки, да и рискнет. А там уж кому судьба улыбнется…

Разведчик опять задумался, затянул паузу. Галага, Галага… Не близко, но все пути, похоже, ведут туда. Там и знаменитый Сегеш, и этот новоявленный Ааль… Надо решаться.

— Ну, спасибо, дядюшка. Известия и вправду важные. Может статься, ваш Ааль и есть тот, кто нам потребен.

Бородач гордо зарделся:

— Наверняка тот самый. Уж больно гремит он в тех краях. Даже, болтают, «армию Сегеша» за пояс заткнул.

— Хорошо, уговорили. Надо сходить туда, посмотреть воочию. Только вещички захвачу.

Нестион охнул удивленно:

— Прямо вот так и пойдешь? С места в поход? Ведь дороги миль на шестьдесят с гаком!

— Тем более, зачем мешкать? — пожал плечами юноша. — Выспался, наелся, заботы не держат.

— Н-да… завидую вам, молодым. Ни печалей, ни хлопот, сами себе хозяева, и никто на шее не висит. Был и я когда-то легок на подъем, но уж давно остепенился, в землю врос…

Шагалан не отпустил сподвижника в дебри воспоминаний, упруго встал, колыхнул тяжесть обильного завтрака. На ходу неспешно переговариваясь, вдвоем с Нестионом вернулись в хлев. Возле оставленных вещей сидела Кесси, осторожно вертевшая в руках арбалет. Отец сердито цыкнул, девушка бросила оружие на пол и, зарумянившись, отступила в сторону.

— А это механизм, о котором я вам говорил, дядюшка. — Шагалан как ни в чем не бывало поднял рогатулю. — Такими сейчас снаряжают стражников. Надо будет изучить его — оружие сильное, вон, стену вам пробило. А пока подержите у себя до моего возвращения. — Шагалан заметил побледневшее лицо Кесси. — И поаккуратнее, чтобы детвора не добралась.

— Кто здесь ребенок? — Девушка вновь вспыхнула, на сей раз возмущенно.

— Замолчи, дочка, — отмахнулся Нестион. — Вот лучше иди наполни флягу из колодца. А оружие я твое, сынок, припрячу, не беспокойся. Все в сохранности сберегу.

Юноша, подхватив пожитки, широким шагом вышел во двор. Замедлился лишь у ворот, оглянулся. Каким бы легкомысленным и беззаботным он ни казался, путешествие предстояло не только долгое, но и опасное. Неверное движение, и разведчик сгинет в глубинах страны. Сгинет и никогда уже не ступит на этот гостеприимный двор, не увидит его обитателей: Нестиона с женой, замерших у крыльца дома, их младшую дочку, высунувшуюся из-за угла, зевающего вслед гостю мохнатого пса и, конечно…

— Ваша фляга, сударь! — Раскрасневшаяся от волнения и бега Кесси с трудом переводила дыхание. Встретилась с юношей глазами и вдруг совсем смутилась, потупилась, инстинктивно положив ладонь на вздымавшуюся грудь. Должно быть, усмотрела что-то новое в его взоре.

Шагалан принял увесистую фляжку, слегка коснулся пальцами щеки девушки:

— Не скучай тут, красавица. И замуж впопыхах не выскочи. Дождешься назад?

Та, не поднимая длинных ресниц, мотнула головой. Оставалось повернуться и быстро шагать к выбранной цели.