Спустя три дня после похорон
Алевтина
Мать привозит детей с утра пораньше. Похоже, уже наигралась, устала. Материнство явно не её конек!
Дети уставшие, нервные, голодные.
Обедаем все вместе — я, дети, моя мать, родители Виктории. Обед вкусный из трех блюд, приготовленный поваром Денисом, с десертом от хозяйки дома.
Лиза и Саша молча поглащают суп, салат, котлету с пюрешкой.
— Светлана, вы так и будете теперь жить здесь? — спрашиваю жестко, обращаясь к матери.
— Бабушка будет жить здесь! — выпаливает сын и снова прячет глаза в еде.
— Хорошо, — чеканю я. — Но нам нужно разделить обязанности по дому.
— Разве ты не собираешься возвращаться на работу? — мать смотрит на меня изумленно.
— Я уже вникаю в дела Глеба. О чем ты? — вздергиваю бровь и складываю руки на груди.
— Ну, одно дело работать удаленно из дома и совсем другое — бывать в людях. Тебе необходимо выйти на работу в офис, чтобы сотрудники перестали судачить о невнятном будущем компании.
— Я могу проводить совещания по скайпу, — стою на своём. Понимаю, что сейчас между нами с мамой идет война за территорию. Она хочет вытолкнуть меня из дома, чтобы занять его. Обосноваться в нем. И доказать всем, что она хозяйка. А я как была дочкой своего отца, так и осталась. Только на этот раз — вдовой Глеба и матерью хозяйского сынка.
— Я так понимаю, ты не хочешь работать? — подковыривает меня мама и смотрит исподлобья.
— Ну хватит! — бросаю грязную ложку на скатерть. — У меня сын первоклассник, я не могу позволить себе полный рабочий день!
Неожиданно сын поднимает на меня грустные глаза и сообщает мне, что я освобождена от материнских обязанностей.
— Нас будет возить в школу Назар, а забирать бабуля.
В горле сохнет от этого словечка «нас».
— Милый, никаких «нас» не будет. Лиза приняла решение вернуться в Сочи! — выдаю жестко и откидываюсь на спинке стула, наблюдаю за реакцией девочки.
— Я так не говорила, я остаюсь!
— Не получится, — отвечаю жестко, как меня учил Назар и гляжу на его статую, застывшую у дверей.
Налитые мышцы, жилистые руки, обтянутые тонкой шелковой рубашкой, черного цвета.
Удивленно отмечаю про себя, что мужчина сегодня гладко выбрит и брюки на нем тоже черные и гладко выглаженные. А ботинки темные блестят так сильно, что отсвечивают на всю столовую.
Задаюсь вопросом, что могло измениться в его жизни, чтобы он начал ухаживать за своим гардеробом? Куда делись футболки, куртки, дешевые костюмы?
Мужчина замечает, что я немного сдулась в своей решимости, качает головой, цокает языком. И я дёргаюсь.
Скашиваю взгляд на сына, глядящего на меня как голодный тигр на кусок мяса, читаю мантру уверенности и произношу так громко, чтобы слышали все.
— Все сегодня же выметаются из моего дома! Мамы и папы любовниц моего мужа, его дети от других женщин. Мамы, бросившие своих маленьких дочек ради мужика! Все! — рявкаю для убедительности. Здесь остается только семья Глеба. Настоящая. Я и Саша. Остальные свободны!
— Да пошла ты! — рявкает девчонка — волчонок.
— Милая, — с места поднимается мать Вики, подходит, обнимает внучку за плечи, глядит на меня с соболезнованием и тихо, но с интонацией победителя произносит:
— Алевтина, ты так и не поняла главное!
Настоящая семья Глеба — Вика и Лиза.
Это ты — другая семья! Ты и твой сын — вы вторая семья!
Рывком поднимаюсь из-за стола. Я в таком бешенстве, что на мне сейчас нет лица. Я похожа на медведицу или другого лютого зверя, защищающего своего детеныша.
— Пошли вон из моего дома! — больше не стараюсь держать лицо.
А в голове отбойные молотки отбивают фразу:
«Другая семья. Вторая семья».
Звучит так, будто мы с сыном второй сорт Шиловых. Это Вика и Лиза — первый.
— Ты ещё пожалеешь! — отец Виктории хмурится, трёт пальцами лоб. Поднимается с места и уходит с внучкой и женой на второй этаж, собирать вещи.
— Вы что молчите? — повышаю голос на замершего сына и мать.
Сыночек весь трясётся, поднимается, и вместо того, чтобы сбежать от меня, идет ко мне. Подходит, заглядывает в глаза и обнимает за плечи.
Его теплая щека у моей щеки по которой текут теплые слезы.
— Истеричка! — мать поднимается и уходит тоже, оставляя нас с сыном наедине. Не считая Назара, прилипшего к стене и наблюдающего со стороны за развитием событий.
— Мама, мы — ненастоящая папина семья? — спрашивает сынок. — Мы фальшивые? И папа не наш, как говорит Лиза. Если он сразу был её, значит, не мой? — голос сына расстроенный.
И я хочу его успокоить, но не знаю, как, в чём-то он действительно прав.
— Милый, когда я выходила за твоего папу, я не знала о них. Папа забыл рассказать. А значит, мы не несем ответственности за то, что забрали у Лизы папу. Ты понимаешь меня?
— Папа обманул нас, — еще больше расстраивается сын.
И я замолкаю, чтобы еще больше не расстроить его своими рассуждениями.