— Ну, вот мы и дома.
— Ура-а-а! — Яся так радуется возвращению, как будто бы прошло не три дня госпитализации, а целый год.
Хотя для неё наверняка всё так и ощущается. Впрочем, для меня тоже.
Врачи отпустили её со скрипом, но дозу лекарств пришлось увеличить. И всё же я уверена, что в домашних стенах ей в любом случае будет проще. Даже в таких стенах — они по-своему родные.
Яся первым делом бережно ставит на стол свой драгоценный шарик. Она так полюбила его, что буквально часами глядит на парящие снежинки.
А я тихо радуюсь, что Дамир разрешил мне до конца недели не появляться на работе. И это прозвучит очень странно, но я уже соскучилась по своему рабочему месту, по суматохе в компании. И по Дамиру…
Нет, я не должна по нему скучать. Не должна.
Не должна, и точка.
Как я могу скучать по человеку, который был со мной так жесток? И который так много сделал для меня…
Но ведь он ужасный тиран! И очень чуткий человек…
Он злобный самодур! И превосходный стратег…
Он неуравновешенный кретин! И заботливый друг…
Он женатый мужчина!!!
Да… Да. Женатый мужчина.
А я — мать-одиночка.
Он — мой босс. А я — его личная помощница без права перехода на личности.
Всё нормально. Всё так и должно быть…
— Мам, почитаешь мне сказку?
— Конечно, милая, — улыбаюсь доченьке.
Видя её зачарованный взгляд, вновь устремлённый на волшебный шарик, я аккуратно встряхиваю игрушку. Снежинки летят, летят… А я читаю тихо и неторопливо.
Яся засыпает уже через несколько минут. Я любуюсь ею, не в силах поверить, что жизнь может покинуть моего чистого ангела. Так не бывает. Так точно не должно быть. Вот это как раз ненормально…
— Ирина Вадимовна… — слышится из коридора.
О, нет… Валентин Аскольдович вечером под дверью — жди попрошайничества.
К тому же все в нашей коммуналке в курсе, что я побывала «за бугром», а это значит, с меня «причитается».
— Ирина Вадимовна… — аккуратный педантичный стук не прекращается.
Ещё не хватало, чтобы наш «певчий птичка» Ясю разбудил.
— Что? — шёпотом спрашиваю я.
И застываю с разинутым ртом.
Валентин Аскольдович пожаловал не один. Его весьма неспортивное тело подпирает из последних сил совершенно иное тело, чьего лица я не вижу, но догадываюсь по габаритам, кто бы это мог быть.
— Куда класть прикажете? — вежливо осведомляется Валентин Аскольдович, стараясь не дышать на меня перегаром.
Но, даже если бы он вообще перестал дышать, его перегарный дух неубиваем. Хотя на сей раз, кажется, это уже «двойной удар».
— Дамир!.. — чуть не вскрикиваю я от шока, приподняв поникшее лицо.
— Давайте я вашего драгоценного к вам в комнату занесу, — решает за меня Валентин Аскольдович.
— Но… — пытаюсь слабо сопротивляться.
«Но он — не мой драгоценный», — хочу сказать я и прикусываю себе язык.
А некогда знаменитый тенор уже втаскивает чёрную глыбу в дверной проём. Никогда бы не подумала, что Валентин Аскольдович, оказывается, ещё в состоянии что-то таскать, кроме стакана или рюмки.
Не церемонясь, он скидывает Тарханова прям посреди моей комнаты, как мешок с картошкой, и характерно отряхивает руки.
— Сейчас раскладушечку вам принесу, — хихикает Валентин Аскольдович и выпрыгивает обратно в коридор.
Я на цыпочках подбираюсь к Дамиру. Он… реально без сознания. Как он здесь очутился?..
— Дамир?.. Дамир, ты слышишь меня?.. — пробую его растолкать, но это бесполезно.
Снова в дверях маячит наш театрал, уже с раскладушкой наперевес.
— Валентин Аскольдович, — шепчу я, — как он тут очутился?
— Вы о Дамире Казимовиче?
У меня округляются глаза.
— Так он ещё днём пришёл, вас ждал. А потом уснул у меня в нумерах, — Валентин Аскольдович снова хихикает. — Ну, не мог же я бросить напарника…
— Собутыльника? — перебиваю я строго.
— Мы только чуть-чуть, за знакомство. И, знаете, Ирина Вадимовна, это прекрасный человек! Прекрасный!
— Да тише вы! — шиплю я, приставляя палец к губам. — Яся спит!
— Простите, уважаемая, — виновато вздыхает Валентин Аскольдович.
И принимается устанавливать раскладушку, которая немедля занимает практически всю свободную часть комнаты. Теперь тут ни выйти, ни пройти — полный абзац…
— Доброй ночи, милая.
— Валентин Аскольдович, — останавливаю я соседа, когда тот уже порывается уйти, — зачем вы его ко мне приволокли, раз он уснул у вас?
Тенор смотрит на меня с осуждением:
— Как же вы не понимаете, Ирина Вадимовна? — он манерно всплёскивает руками. — Он же вас звал сквозь сон. Ну, не могу я разлучать любящие сердца. Не могу. Доброй ночи.
— Доброй… — на автомате роняю я и перевожу взгляд на неподвижно валяющегося Тарханова.
Во попала…