Река Джима

IX НА САМОМ ПРЕДЕЛЕ НЕБЕС

Солнце Гатмандера находится дальше от планеты, чем в других населенных системах, оно пылает в небе, словно сине-белый бриллиант. Девушки-гатки известны тем, что протягивают ладони к небу и представляют, что закат — это их обручальное кольцо. В любом ином месте гатмандерский день назвали бы сумерками.

Ему следовало быть более холодным миром, чем он есть на самом деле. Но его солнце горячее прочих и свою отдаленность компенсирует темпераментом. Частично дело и в том, что Гатмандер — крупная планета и стискивает свое ядро, подобно женщине, обнимающей себя, чтобы согреться. Ее сердце клокочет в объятиях гравитации, и кое-что иногда прорывается на поверхность. А водяной пар в воздухе улавливает и распределяет тепло, которое ее звезда и ядро приносят сверху и снизу. Почти половину года пар этот оседает в виде снега и неохотно тает летом, которое скорее похоже на весну. Флора и фауна, занесенные сюда древними терраформирующими ковчегами, приложила все усилия, чтобы адаптироваться с достойной уважения скоростью. Повадки животных изменились, эволюция видов приобрела новые цели, и новые свойства возникли в мгновение ока, когда бог Ламарк пробудил дремавшие «мусорные гены», дабы организмы смогли выжить в суровых климатических условиях.

В общем и целом это мир тусклых тонов. Тундра в северных широтах, тайга в умеренной полосе, дубы и клены в районе тропиков. В паре десятков крупных городов живет всего миллион человек, и еще около двух миллионов в разбросанных по всему материку Канда поселках и деревнях. Другой континент, Зобиир, пролегает через Северный полюс, и на нем не сыскать ничего, кроме массивных ледников да небольшой исследовательской базы возле Южного залива. Люди здесь вполне дружелюбны, но таят в себе своеобразный воодушевленный фатализм. Вся их литература ориентирована на страдающих от одиночества женщин, мечтающих о горячих, но таких далеких возлюбленных.

Арфистка и человек со шрамами, а также их слуга и телохранитель прибыли в наземный космический порт возле Гудсги, которая могла сойти за планетарную столицу. Гатмандер имел единое правительство в основном потому, что не видел причин иметь их больше. Так было в теории. На практике же каждый город управлял окрестными поселками и деревнями и посылал пару-тройку парней в Гудсгу заседать в совете, который назывался здесь верная ширка.

Пассажиры спустились из челнока и вышли к терминалу. Было утро, солнце светило в спину, и на летное поле падали сизые тени. Небо постепенно светлело, из кромешно-черного становясь свинцово-серым.

Терминал представлял собой огромный навес, на входе не было никого. Гаты не собирались препятствовать людям, достаточно безумным, чтобы явиться сюда, и достаточно здравомыслящим, чтобы убраться отсюда. Вывеска гласила: «Добро пожаловать на Гатмандер: конец пути». Мéаране стало интересно, понимает ли кто-нибудь, как двусмысленно это звучит. Ведь здесь Дорога из желтого кирпича и Проспект Горького, слившись в Большой перекресток, заканчивались, и кораблям приходилось облетать Черную Бриллиантовую Звезду, чтобы выйти на Глухую Дорогу, что вела в Глушь.

Теоретически Гатмандер должен был стать оживленным портом, пропускавшим через себя целые компании переселенцев, которые пили бы местную ваугу, покупали сувениры и искали услад. Планета вполне могла бы называться «Последним Шансом». Только она стала тупиком Электрического авеню. Миры Глухой Дороги были более развитыми, чем те, что находились в коридоре Гансу. Там обитало множество людей, и, хотя технологии у них были примитивными, колонизировать их планеты оказалось бы проблематично.

Билли обнаружил нечто похожее на отель, именовавшийся «Койка и завтрак». Гостиничная индустрия была не слишком развита на Гатмандере. Для иномирян здесь не имелось развлечений, а местные слыли домоседами. В итоге некоторые семьи зарабатывали тем, что сдавали комнаты постояльцам и кормили их.

На следующее утро семья принесла им завтрак, или как они выразились в любопытной местной манере: «Что касается вас, есть оказия позавтракать». Мéарана сразу догадалась, почему комната и пропитание были такими дешевыми. Им подали кашу из злаков грубого помола под названием «стойкость», щедро сдобренную маслом с патокой и политую жирным молоком, которое звалось чача. Мéарана предположила, что злаки назывались «стойкостью» как раз потому, что человек нуждался в этом качестве, чтобы их съесть.

В своей привередливости она оказалась одинокой. Билли привык к любой еде, а Фудиру, как всегда, было без разницы. Теодорку блюдо даже понравилось, и он попросил добавки. Мéарана запомнила на будущее избегать родной кухни Дикаря.

Их хозяева, сахб и мемсаиб Дуковеры, вели себя нейтрально. Они улыбались, когда требовалось, и говорили приятные формальности, но все их гостеприимство сводилось к гатмандерскому девизу радушия: «Гости случаются».

— Эти гаты — друзья, — сказал Билли Чинс, когда они отправились в торговый район, — они много-сильно весело болтать.

Теодорк засмеялся и указал на боковую улочку:

— Магазин в той стороне.

Промозглый порывистый ветер, несущий морось, продувал темные узкие дорожки между складами. Долгая гатмандерская зима подошла к концу, а весна не успела наступить. Почки цветов недоверчиво выглядывали из земли и горшков, крунсаусы искали тень. Мир вращался по длинной орбите, и они расцветут еще не скоро. Когда компания свернула на улицу Чендлера, ветер взвыл с такой мощью, что даже укутанная в одолженный «снежный плащ» Мéарана вздрогнула.

Или она вздрогнула от надежды? Теодорк пообещал, что они узнают название мира, откуда появился медальон, а владелец магазина мог не сказать даже этого, но, несмотря на все разочарования, она ожидала большого прорыва.

Теодорк остановился перед оружейным магазином и с тоской уставился в голоэкранное окно.

— Вспомни, что я говорил, детка, — сказал он. — Я не могу быть телохранителем без оружия.

— Позже, Тедди, — ответила арфистка. — После того, как проведешь нас в магазин.

Она пошла дальше, и Дикарь поплелся следом. Фудир нерешительно замер. Педант хотел рассмотреть оружие, и Силач с ним согласился. Тот, кто жаждал знания, и тот, кто рвался в бой, нашли точку соприкосновения. Оба одновременно повлияли на память и тело, так что человек со шрамами забыл, куда шел, и повернулся к витрине.

На стендах и стойках красовалось разнообразное оружие: пневматические винтовки, пневматика револьверного типа, электрошокеры, нервно-индукционные парализаторы, кастеты, кинжалы и ножи самых невероятных форм и размеров. К краю витрины прислонился двуручный меч с украшенным драгоценными камнями навершием. Под оружием лежали карточки с написанным от руки миром происхождения: Женгу Шуай, Акраманапиче, КанТу, Эньрун. Миры, о которых он раньше даже не слышал. Миры Глуши. Там для людей создание оружия было настоящим искусством. С вычурной, филигранной, броской отделкой, гравированное и отполированное, некоторое оружие, казалось, могло применяться только для церемониальных целей. К примеру, та сабля. Этот автомат. Но вот форма других целиком соответствовала их назначению.

«Прекрасно», — вздохнул Силач, неизвестно, восхищаясь мастерством или функциональностью.

«Все пневматическое оружие с Акраманапиче или Кан, — сказал Педант. — Утилитарное лезвийное оружие — с Эньруна, как и то, что заряжается с дула, с кремневым замком. Электронное оружие только с Женгу Шуая».

«Ты знаешь, что это значит, — прошептал Ищейка. — Элементарная дедукция».

Только, не в силах постичь ее, человек со шрамами просто смотрел на экран.

«Ты всегда должен хвастаться?» — спросил Педант.

«О, кто бы говорил! А ты уверен, что ты память, а не эго?»

«Это твоя работенка».

Ищейка фыркнул и удалился, и человек со шрамами осознал, что смотрит на каталог оружия. Затем ушел и Педант, и он позабыл, что увидел в том каталоге.

— Ненавижу, когда эти идиоты пререкаются, — пробормотал Фудир.

«Можешь попробовать вести себя с ними учтивее».

Они начали оборачиваться, но взгляд Внутреннего Ребенка прикипел к витрине.

«Оно может ранить нас, если мы окажемся у него на пути».

— Ты должен быть осторожным и подозрительным, — прорычал Донован, — а не парализованным от страха. Ты бесполезен.

В этот раз ему удалось обернуться, и оказалось, что рядом стоит Билли Чинс.

— Сахб давать Дикарю много-сильно оружия? Кто охранит нас от охранника?

— Билли, — произнес человек со шрамами, — мы правда потрясены глубиной твоего доверия.

— Доверие лучше скрываться под осторожностью, — ответил слуга. — И сколько самбай, в смысле, что мочь сломленный старик-друг, я и ликлик мери, если мышцы обратятся против нас?

— Я больше волнуюсь, что он попробует сбежать от нас. Он не атангку, простой контрактный рабочий. Для одних Дикарей «честь» значит все. Для других она не значит ровным счетом ничего. — Он положил руку на плечо Билли. — У них в ходу такила: если ты не из их племени, они будут притворяться твоими друзьями, будут смотреть тебе прямо в глаза и врать напропалую.

— Тогда хозяину-сахбу повезти, — с широкой ухмылкой сказал Билли. — Глаза принадлежать тебе, никогда не смотреть прямо, чтобы смотреть в них!

Донован отвесил Билли шутливую оплеуху, Мéарана оглянулась и махнула им из боковой улочки.

— Тедди нашел то место!

«ИМПОРТ-ЭКСПОРТ ЧЭН-БОБА СМЕРДРОВА, СПЕЦИАЛИСТА ПО ДИКАРСКИМ РАБОТАМ» был огромной, похожей на сарай деревянной постройкой. В ящиках и на полках здесь хранилось невероятное количество безделиц и побрякушек. Сам Чэн-боб с кустистой бородой и красноватыми щеками походил на медведя. Его веки чуть морщились в уголках, нос был длинным и прямым. Он широко улыбнулся новоприбывшим.

Импортер восседал на высоком стуле за деревянной стойкой, положив тяжелые руки на отполированную столешницу.

— Что касается меня, — говорил он Мéаране, когда вошли Донован и Билли, — то нет оказии воспоминания. Многие разные товары с многих разных миров проходят через это здание. Импорт-экспорт — мое занятие, а не оценка предметов искусства.

Теодорк ткнул пальцем в свой медальон.

— Ты продал мне эту побрякушку с полгода назад. Не помнишь разве?

Чэн-боб беспомощно развел руками.

— Много Дикарей проходит перед моим взором. Что делает одного более памятным, чем другого? Товары собираются для покупателей с Валентности и Верховной Тары. Дикарская работа высоко ценится в тамошнем секторе Рукава. Для меня оказия розницы — большая редкость.

Мéарана показала мужчине свой медальон.

— Вот второе украшение. Сразу видно, что они выполнены в одном стиле. Оно тоже могло пройти через твои руки.

Оптовик взял оба медальона и сравнил их.

— Много вещиц проходит через это место. Они собираются для аукционов, когда приходят покупатели, а такое количество нуждается в разнообразии и схожести. Но когда их приобретают, а гладиольские обменные векселя оседают в кармане, к чему помнить о них?

— Прошу, сахб, — сказал Билли. — Если мы назвать мир, ты можешь показать нам добро с него?

Арфистка протяжно вздохнула:

— Билли, мы ведь и пытаемся узнать название планеты.

Билли опустил голову, покручивая прядь волос.

— О, госпожа арфистка, Билли увидеть меч на улице много-сильно похожих цветов. В карточке говорится, что меч с мира Эньрун.

Донован нахмурился, злясь на Педанта за то, что забыл эту информацию, и на Ищейку за то, что не поделился своим наблюдением. Себя же он проклял за то, что был таким дряхлым и сломленным стариком.

— У тебя в хранилище есть товары с Эньруна? — спросила Мéарана у Чэн-боба.

Хозяин магазина пожал плечами.

— Это оказия, чтобы взглянуть.

Он соскользнул со стула и провел их на склад, где на полках и в камерах хранились упакованные коробки. На некоторых были написаны названия домов искусств Валентности и других планет, на других просто номера лотов. Появление хозяина «дало оказию» для бурной деятельности рабочих. Вильчатый погрузчик подлетел к боковому проходу с палетой, диспетчер в другом конце коридора сканировала номера лотов в чип и крепила эймшифары к контейнерам; но у Мéараны было такое чувство, что еще секунду назад здесь царило безделье.

— Кола! — крикнул Чэн-боб. — Где лоты с Эньруна, которые в прошлый месяц доставила «Кошка Веттери»?

Диспетчер сказала что-то в микрофон, прижав ладонь к уху, услышала ответ и крикнула:

— Нги!

Чэн-боб торопливо поблагодарил ее и повел компанию по главному коридору. Ряды, как поняла Мéарана, были отмечены в алфавитном порядке согласных, и заключила сама с собой пари, что камеры в поперечном направлении будут отмечены по порядку гласных. Значит, «нги» означало второй ряд, четвертую камеру.

Именно туда и привел их импортер.

— Этот лот был куплен у торгового судна «Кошка Веттери», — пояснил он, пока они быстро шагали между стеллажами.

— Теперь ты на память не жалуешься, — отметила Мéарана.

Чэн-боб оглянулся.

— Что за образцы в лотах, мне неведомо. А вот счета, фактуры и номера партий — да.

— «Кошка Веттери» сейчас в порту? — спросил Донован. — Мы бы хотели побеседовать с капитаном.

Не останавливаясь, Чэн-боб заговорил в микрофон, затем ответил:

— Нет, у них случилась оказия отбыть в Орам и Женгу Шуай шестодень назад. Вот этот лот для аукциона, когда с Валентности и Верховной Тары появятся покупатели.

Стандартный межтранспортный контейнер, чуть выше человеческого роста, с двойной дверью, открывающейся в проход. На стенках наклейки с названием торгового корабля и экспортера, нотариальная печать о происхождении, предварительная оценка и большой эймшифар для отслеживания.

— Они часто приходят, — спросил Донован, — торговцы предметами искусств?

Мéарана принялась открывать защелки на дверях.

— О да. Прибытие покупателей у нас оказия для фестиваля. Гатмандерский фестиваль дикарских искусств. Хотя, что касается меня, это оказия для честности. — Он заговорил тише: — Некоторые мастера — сами гаты. Как вам известно, бедный Гатмандер у черта на рогах. «На самом пределе небес», как гласит наш гимн. И…

Мéарана резко повернулась:

— Что это?

Чэн-боб в замешательстве моргнул.

— Наш… гимн?

— Да. Как он звучит?

— Как-то так… — Он фальшиво пропел:

— На пределе! — воскликнула арфистка. — На пределе! Вот что имела в виду мать. Вот куда она отправилась! — Затем, уже тише, прошептала: — Вот куда она отправилась.

Донован ощутил тепло радости, которого уже давно не чувствовал, но Фудир перехватил контроль над языком.

— Ищейка! Ты знал! И ничего не сказал?

Его тирада напугала экспортера, и он торопливо отступил назад. Теодорк тоже забеспокоился, но Билли взял человека со шрамами за руку и сказал:

— Сахб отдыхать. Не время для брани-ругани.

Он повел его к низкому ящику в другом отсеке и заставил сесть. Человек со шрамами клокотал от ярости и унижения.

«Ты не можешь забрать всю славу себе», — сказал Педант Ищейке.

— О, закройте хлеборезки! — разозлился Фудир. — Вы, оба!

«Ищейка, ты считаешь себя умным, — проурчала Шелковистый Голос, — но ум без общения бесполезен».

«Не всякую загадку можно разгадать с помощью увещеваний и соблазнений, Шелковистый».

— А не всякая проблема — это загадка, — напомнил Донован.

— Забудьте об этом, — сказал Фудир. — Заметили, как она посмотрела на нас?

Стоявший у контейнера Теодорк Нагараян почесал голову.

— Что с боссом?

Арфистка наконец открыла двери.

— Не обращай внимания. Он отдохнет и придет в норму.

Мéарана шагнула в контейнер и тут же вышла обратно.

— И босс здесь я, — добавила она.

Теодорк оглянулся на Билли, который снова присоединился к ним.

— Она босс?

Слуга пожал плечами:

— Всегда быть.

В грузовом контейнере оказались стеллажи с рядами ящиков. Их Мéарана с компаньонами и принялись выдвигать и задвигать. Там были серьги и подвески, медальоны и броши, браслеты, пряжки и цепочки, украшения из витой проволоки. Где-то в половине из них угадывался стиль медальона Мéараны — яркие камни, вправленные в золото, серебро или алюминий, которые, по словам Чэн-боба, жители Эньруна называли «стояночными камнями». Как он выразился, лучших «стояночников» не сыскать во всем Спиральном Рукаве.

Мéарана не знала, что ожидала найти. В более глубоких ящиках хранились чаши и кружки, вазы и черепки. Предметы искусства были красивыми, варварскими, неотразимыми. Но они не указывали путь к матери. Что такого ее мать увидела в украшениях с Эньруна, что отправилась в Глушь?

— Какие из эньрунских лотов привезены около двух метрических лет назад?

Мéарана изумленно оглянулась, чтобы убедиться, что вопрос и впрямь задал Билли Чинс. За месяцы, что они путешествовали вместе, его галактический сильно улучшился, и теперь он мог изъясняться целыми предложениями, не опускаясь до терранского жаргона. Слуга скромно улыбнулся.

— Может, украшения, что видела твоя мать, давно исчезли.

Чэн-боб задумчиво постучал ногтем по переднему зубу, затем включил голосовую связь.

— Кола! Та старая деревянная резьба улетела с Донозаем Мпехле в последний фестиваль искусств? Нет? За нее было заплачено? Платеж отменен? Ага! — Он отключился. — В камерах для нестандартных размеров есть деревянный горельеф. Как кажется всем, это оказия для восхищения, но, если уж на то пошло, и оказия для покупки. А может, и оказия для дров.

Деревянная резьба находилась в последней камере в ряду, где сберегались крупные предметы, и, откинув полог, Méaрана сразу же поняла, почему ее не продали, но и не выбросили. Она выглядела слишком красивой, чтобы ее уничтожить, но слишком уродливой, чтобы выставлять на всеобщее обозрение.

Горельеф был из светлого красно-оранжевого дерева, которое Чэн-боб назвал «кровавым кленом», и походил на фрагмент алтаря какого-то культа из Глуши. Он казался слишком большим и безвкусным для большинства домов. Он нарушил бы безмятежность Узла Павлина или домашнюю упорядоченность Танцующей Дамы. Горельеф выглядел недостаточно сложным для Верховной Тары и несерьезным для Ди Больда. Любой торговец предметами искусства при первом взгляде возжелал бы его, а при втором понял бы, что не сможет его перепродать.

Вырезанные фигуры, скорее всего, символизировали дриад, будто бы всегда обитавших в дереве. Многие бежали от точки в самом центре перспективы. Разные размеры придавали заполненной людьми картине иллюзию объемности. Меньшие фигурки бежали в лес, более крупные — наружу. Некоторые держались за панель лишь одной ногой, так что казалось, будто они вот-вот выскочат совсем.

Не все фигуры бежали. Некоторые с поднятыми руками плясали вокруг фокальной точки. Бегущие и танцующие люди были раскрашены в яркие красные, синие и желтые цвета. Черным лаком обозначалось ночное небо, на котором сверкала единственная белая звезда. От звезды к фокальной точке ветвилась красная молния, охватывая фигурку девушки, стоявшей с протянутыми руками и запрокинутой головой, словно она глядела на звезду. Голова, руки, ноги и грудь выступали из красного основания желтым цветом. Остальная часть ее тела угадывалась лишь в языках пылающего неистовства. Там были красные мазки — на рту, на сосках, и даже на кончиках пальцев рук и ног.

Настоящее произведение искусства! Только ценитель приобрел бы подобное творение. Только обыватель решился бы показать его людям.

В основании плиты вились изящные резные буквы.

Мéарана достала медальон и протянула его к резьбе.

Украшение абстрактно отображало ту же сцену. Черная керамика была ночным небом, бриллиант — звездой, а рубиновый росчерк — молнией. Он был надломлен, вспомнила арфистка. Возможно, когда-то там был коричнево-зеленый сегмент, означавший землю, а может быть, стояночник хотел изобразить тревогу, расколов окружность. Повернув украшение другой стороной, она сравнила надпись.

Слова на медальоне шли ровнее, но им недоставало лигатур и диакритических знаков, что изобразил мастер по дереву. Это был упрощенный шрифт того же письма. Насколько Мéарана могла судить, надпись была такой же. Она повернулась к Чэн-бобу:

— Ты знаешь, что здесь написано?

Экспортер поморщился и подошел к кармашку рядом с полкой.

— Согласно оценке происхождения, творение было оказией дела рук некого Генери Сатéепа-на-Фибулсонгарама, гражданина квайзарлика Речного Моста на Эньруне, и на нем изображен ежеполугодный фестиваль в Граде на Холме, именуемый «Колодцем Солнца». Название — а надпись может быть названием — гласит: «Огонь с неба».

Мéарана вздохнула и закрыла глаза.

— Спасибо, — прошептала она. — О, спасибо.

Теодорк почесал затылок.

— Думаешь, твоя мама пошла искать тех пляшущих дикарей?

Мéарана рассмеялась, ведь, если говорить о дикарстве, то Тедди стоял куда ближе к тем же танцорам, чем к нынешним компаньонам.

— Конечно нет, — ответила арфистка. — Она отправилась искать вот это.

Ее указательный палец уткнулся в яркую звезду, из которой в землю била молния. Мéарана не могла отвести взгляд от окутанной пламенем девушки, и ее сердце сжала холодная, смертельная уверенность.

За ужином Мéарана была молчаливой и необщительной. Дуковеры не придали этому значения. Донован, говоривший сам с собой, не обращал на нее внимания. Теодорк, болтавший со всеми разом, ничего не заметил. Но Билли Чинс, который настойчиво помогал хозяевам в готовке, заметил:

— Может, мы найдем ее, твою мама-мери. Друг не искать, друг не найти, — ободряюще шепнул он.

Мéарана грустно, но благодарно улыбнулась ему и с энтузиазмом набросилась на «красный порщ», холодное овощное блюдо из свеклы. Оно лишь добавило холода к той изморози, что покрыла ее душу. Все путешествие — когда время тянулось и тянулось, когда не было ни весточки, когда Свора сдалась, когда Донован не верил в счастливый исход, пока она скиталась по дорогам Лафронтеры, — внутри нее горел крошечный огонек веры, что в конце концов она все равно найдет бан Бриджит. Но резьба из Глуши окончательно погасила его.

Теодорк, хотя это никому и не было интересно, рассказал о раздобытом оружии:

— В «Гофер-броке» сохранилась моя старая «девятка», которую я заложил за деньги на еду.

Его «девятка» была автоматическим пистолетом, способным отстрелять целую обойму пуль, но почему он назывался именно «девяткой», Дикарь понятия не имел.

— Просто название такое, — пояснил он.

Еще Теодорк разжился длинным мечом, к нескрываемому веселью Билли называвшимся «клеймор».

— Зачем любому-другу нужны они, пистолет и меч? Положим, другой-друг идет на тебя с пистолетом. Толк от меча? А положим, другой-друг идти на тебя с мечом, пистолета хватить.

— Точно, — развел руками Теодорк, — пока пули не кончатся. — И продолжил, с трудом подражая акценту Билли: — Меч, у него не кончатся удары.

Мéарана бросила ложку и встала из-за стола.

— Мне нужно на свежий воздух.

Она вышла через раздвижные стеклянные двери на засаженную кустарниками лужайку за домом. Трава выглядела такой же неухоженной, как все на Гатмандере. Кусты росли будто бы везде, куда занесло семена, и даже если их стригли, то под «естественный вид».

Арфистка поняла, что кто-то вышел следом, но не стала оборачиваться.

— Я не хочу тебя больше знать, Донован.

Человек со шрамами помолчал.

— Я мог бы не согласиться, — наконец ответил он. — Слишком много труда. В чем причина?

— Я видела, как ты ударил Билли.

— Ты о чем?

— Когда вы задержались у оружейного магазина.

— Это? Он попрекнул меня насчет моих глаз. Я отвесил ему оплеуху. Это было в шутку.

Мéарана покачала головой.

— Такое было уже не раз. Ты дурно с ним обращаешься.

— Что насчет меня? — спросил Фудир. — Меня ты знать хочешь?

Арфистка вихрем обернулась к нему и заколотила кулаками в грудь.

— Прекрати! Прекрати играть со мной в эти личности. Я собираюсь в Глушь, и мне страшно.

Вот. Она выговорилась.

— Так и должно быть. Это жестокий и опасный регион. Там есть давно заселенные планеты, но так и не воссоединенные. Человеческие миры, в которых не знают звездных перелетов, там люди сражаются порохом и мечами. Попасть в Глушь непросто, ведь туда не ходят по расписанию лайнеры, а люди склонны к предательству. Они не похожи на лигийцев. Они жаждут того, чем мы обладаем, но не могут этого получить, поскольку у них нет соответствующих технологий. Тебе там не выжить. Бродячий капитан может выбросить тебя в первом попавшемся примитивном мире, где недавно изобрели двигатели внутреннего сгорания, и не вернуться. Он может продать тебя в рабство какому-нибудь магарадже или королю.

— Не думаю, что я…

— Думаю, ты можешь доверять Тедди. И может, даже Билли не даст деру, когда вы попадете в передрягу. Но и у ваших способностей есть предел. Ты хочешь рискнуть всем просто ради того, чтобы найти могилу матери?

— Теперь я это знаю. Ее больше нет. Но мне нужно продолжить ее поиск.

— Зачем? Думаешь, она поблагодарит тебя? Думаешь, она хотя бы узнает?

Мéарана пожала плечами.

— Возможно. Но ты тоже планируешь идти дальше.

— Там что-то есть. Не только твоя мать. Нечто, сотворившее целый регион выжженных миров. Выжженный регион. Вот ради чего отправилась твоя мать.

— Тогда я отыщу это ради нее.

Фудир покачал головой.

— Нет. Это не твой поиск. Возвращайся на Дангчао. Сложи об этом приключении песни. Храни бан Бриджит в своем сердце. Именно там храню ее я.

— Правда? Я и не заметила. Но удержать ее было непросто. Она умела высвобождаться. Ты не можешь отправиться туда, Донован. Не важно, насколько ты презренный, я не могу отпустить тебя. — Арфистка схватила его за рубашку и трясла до тех пор, пока у него не застучали зубы. — Ты распадаешься, старик! Ты теряешь сосредоточенность и решимость. Те шесть частей, из которых ты состоишь, разделяются. И когда любая из них злится, ты теряешь себя. Ты был целее за стаканом вискбеаты в баре Иеговы!

— С этим согласны все мы.

— Послушай себя. Какая-то часть тебя хочет умереть? Какой мне с тебя прок, если ты все время будешь полупьян? Чьи навыки ты притупишь? Память Педанта? Дедуктивные способности Ищейки? Физическую мощь Силача? Если одурманивать их, от них не будет никакого толку.

— От них и так никакого толку, — ответил Донован. — Ищейка считает себя самым умным. Внутренний Ребенок боится собственной тени. Силач… да кому он нужен? Я могу назвать тебе целых шесть причин.

— Семь. Включая Донована.

Он пожал плечами.

— Есть такое понятие, как чрезмерное хладнокровие.

— Это значит, ты можешь назвать шесть веских причин, почему тебе следует остаться на Гатмандере и ждать нашего возвращения.

— Я бы ждал вечно. Но не могу. Зорба…

— Не прикрывайся дядей Зорбой! Это худшее, что ты мог сказать.

Мéарана обвела рукой дворик Дуковеров.

— Как тебе пейзаж?

— Что?

Взгляд человека со шрамами расфокусировался, пока он пытался решить, кому из них лучше ответить на вопрос. Но она не стала ждать.

— Гаты не видят в себе творцов, — сказала арфистка, — это чувствуется даже в их речи. Они подчиненные. Дела случаются. Они просто сторонние наблюдатели. Поэтому не говори мне, Донован-буиг, что ты идешь только потому, что тебя вынуждают обстоятельства!

Мéарана заметила, как у открытой двери дернулась занавеска и выглянувший Билли Чинс кивнул. Девушка взглядом показала, что поняла, и взяла Донована за руку.

— Давай вернемся и доедим порщ.

Человек со шрамами фыркнул.

— К чему спешить? Его уже подали холодным.

Но все равно поплелся следом за ней в дом Дуковеров.

Он успел съесть всего три ложки, когда понял, что с ним сделали. Он обратил неуверенный взгляд на арфистку, попытался что-то сказать.

— Ты…

— Спи, — нежно сказала она. — Дуковеры присмотрят за тобой до нашего возвращения. Отдыхай. Обрети покой. Нам велено любить других так же, как самих себя. Начни с этого.

Когда человек со шрамами засопел, Мéарана повернулась к Билли.

— Мы готовы?

Билли глянул на бывшего хозяина.

— «Одеяла и бусы», он отчаливать с высокой орбиты гата завтра. Бот идти гилди, две оры, затем грузовой челн рано утром.

Арфистка кивнула и повернулась к Сефру Дуковеру, мужу:

— Присмотрите, чтобы наш багаж доставили на грузовой челн?

— Что касается меня, есть оказия согласиться.

Мéарана взмолилась о заступничестве небес.

— Хотя бы раз вы можете сказать: «Я сделаю это»?

Гат скривился от отвращения.

— Что касается иномирян, есть оказия к терпению, но нет оказии к оскорблениям.

Из гостиной, застегивая кобуру на поясе, вышел Теодорк.

— Кеб уже здесь, детка. — Он бросил взгляд на человека со шрамами. — Мне это все равно не нравится.

— Кто будет петь о славе Нагараяна, мой дорогой пахари? — поинтересовался Билли. — Госпожа арфистка или старик? Старый-друг, он сильно больной. Не долго умереть в Глуши.

Нагараян перекинул меч за спину и попробовал, как он вынимается.

— Я не сказал, что ты не права, а только что мне это не нравится. Дурной знак начинать путешествие с такого. Стоило бы принести в жертву козла.

Дойдя до бота, зависшего на посадочной площадке, Теодорк придержал Мéарану за руку, и Билли забрался внутрь первым.

— Что за «пахари»?

Арфистка взглянула на Билли, затем на Дикаря.

— Горец, наверное.

Теодорк фыркнул:

— Не очень-то он умный. Я из прерий.

И, потянувшись за плечо, он поправил ремешок ножен, чтобы не дать упасть мечу.