Река времен

Глава 1. Археологическое танго

Настоящее время. Васильева Юлия Владимировна.

Нужно сказать сразу – я не блондинка. Конечно, в раннем детстве мои волосы были довольно светлыми, но с возрастом потемнели до оттенка ореховой скорлупы. Стройная фигурка с годами тоже пострадала, округлившись на талии и бедрах. Ношение легкомысленных летних платьиц и прочих нарядов, которыми дамы приманивают противоположный пол, стало невозможным, но мне это никогда и не было близко. Постоянная полевая работа сделала из восторженной Юленьки упрямую рабочую лошадку, которая полагалась больше на собственные силы, чем на чью-либо помощь. Годы не сделали меня краше. Личная жизнь разладилась, тихонько собрав носки и переехав к маме. И в этот момент ко мне пришел академический успех.

Дамы редко делают достойную научную карьеру, особенно в археологии. К началу четвертого десятка у них чаще всего имеется дом-полная чаша, дети, дача, престарелые родители, собачки-кошечки. Мне ничего подобного не досталось. Не потому, что я какая-нибудь дурнушка. Тут все сложнее.

Мои родители еще довольно молоды и полны энтузиазма. Они неплохо устроились за рубежом и периодически зовут меня к себе, но начинать с нуля – увольте.

В годы учебы ухажеров хватало, но все они были скучны. Если же я находила интерес в общении с кем-нибудь, то обнаруживалось, что он уже встречается с некой легкомысленной кокеткой. Вот такое везение!

Словно мстя за отвергнутых ухажеров, интересные мужчины видели в моем лице друга, коллегу, но не любимую. Исколесив почти половину мира в экспедициях, Юленька обрела славу умного, надежного товарища – этакого рубахи-парня, но не создала семьи. Я уже не тосковала по прогулкам, косметике, танцам, увлекшись романтикой тайн, которые хранит земля. И тут я и встретила ЕГО. Молодой, подающий надежды ученый, коллега… Ну, что могло пойти не так?!

После бурного, но кратковременного романа было принято решение стать полноценной семьей. Сейчас, два года спустя, я благодарила богов, что помешали нам окончательно узаконить отношения.

Окунувшись в пучину чувств, я наслаждалась внезапно обретенным счастьем, не замечая, что на мне паразитируют. Готовила-стирала, обустраивая свое гнездышко, и не видела никого кроме любимого, пока в один прекрасный день не обнаружила свои идеи и переводы в статье «Вестника археологии» под его фамилией! Конечно, в последнее время я «подзабила» на науку, и работа над докторской застыла, но воровство – это уже слишком! И пришлось моему «благоверному» быстренько собирать вещички и ретироваться, пока не прибили его ничем тяжелым.

Окончание семейной жизни почти сломило меня, но шеф, которого я всегда уважала за ум и житейскую мудрость, предложил идею, отказаться от которой было невозможно. Пять лет назад, уже в конце работы над кандидатской диссертацией, мне в руки попало несколько осколков табличек, относящихся к эпохе заката карешской культуры, которой в тот момент занималась наша группа. Это были куски переписки, но фраз было мало. На самом большом фрагменте содержалось описание местности с ярким ориентиром – скалой, подобной вратам храма, через которые был виден восход солнца из-за вершины горы Иират. От этой точки полагалось двигаться на северо-восток, не пересекая вод быстропенного Иреша, чтобы через три дня прибыть в столицу карешского царства благословенную Ассубу.

Этот перевод был неточен, но он был первым. Опираясь на составленный нами алгоритм, немногочисленные письменные источники и слова иных языков того времени, мы, заставили карешские таблички «заговорить». Но даже после расшифровки письменности район, в котором располагалось древнее царство, славное керамикой и ювелирными украшениями, был неясен. Не оставившее после себя крупных архитектурных памятников, государство словно сгинуло в безвременье. Согласно легендам, его поглотили насланные гневом богов пески Абустана, в настоящее время населенного кочевниками и скотоводами. Именно туда мне и предстояло скататься-развеяться.

– Конечно, душенька, это скорее для вашего спокойствия, чем для дела, – лукаво улыбнулся мой шеф, Валериан Петрович. – Но может статься, что вы наметанным глазом чего и обнаружите. Загляните уж тогда в Джатти, к нашим коллегам, поинтересуйтесь насчет осколков. Может, они еще что-то нашли?

Поехала я не одна, с парой аспирантов, молодых увлеченных делом людей. Высокий, еще по-юношески нескладный, но крепкий Марат под моим руководством изучал эволюцию письменности народов Абустана – его родины. В отличие от большинства сверстников, в двадцать два года он уже служил «на все руки мастером» нашей рабочей группы и поисковой партии. К тому же лучше всех знал язык и обычаи своего народа.

По сравнению с ним долговязый и худой интеллигент Пьетро казался неженкой, но первое впечатление и тут было обманчиво. Юноша имел недюжинные таланты как в точных науках, так и в искусстве. Изучая архитектуру и живопись абустанского региона, он с легкостью обнаруживал тонкие различия в технике исполнения и мог определить изделия одного мастера даже без клейма. А уж работоспособности обоим было не занимать – другие в нашей лаборатории не приживались.

Путь, проведенный за построением маршрута и планов, пролетел незаметно. Добравшись до Джатти, столицы Абустанской республики, мы неделю просидели в местном филиале археологического института, разбирая коллекции и изучая последние находки. Особенно интересно было читать осколки табличек из переписки карешского владыки, хотя уточнить местоположение его столицы это не помогло. Высоких снежных вершин вокруг хватало, как и распадков с долинами между ними. Определив всех кандидатов на роль горы Иират, мы методично объезжали местность, но похвастаться было нечем, а сроки экспедиции неумолимо приближались к концу.

Именно тогда, в один из душных июньских вечеров, когда мы, все в пыли, жадно глотали ледяную воду из деревенского колодца, Марат предложил заехать в гости к своему двоюродному дяде. Просто так, поесть барашка и выпить домашнего вина. Возвращаться в город и сидеть в обшарпанной раскалившейся до состояния духовки гостинице никому не хотелось. Поэтому, усадив за руль виновника, мы отправились на горный перевал, где нас ждал столь гостеприимный родственник.

Теперь, вспоминая всю череду событий, я не могу отделаться от ощущения, что чья-то высшая воля вела меня через все ключевые точки, но в тот жаркий южный вечер я не думала о своих печалях. Забыв о годах, я снова стала ясноглазой девчонкой, впервые попавшей в горы Абустана. Душа пела от вида изумрудной зелени травяных склонов, перевитой темными лентами дубрав и кустарника. Казалось, что можно легко-легко, едва касаясь ногами, взбежать по ним и, оторвавшись от грешной земли, воспарить, словно птица. Мягкие кучевые облачка, словно непослушные барашки, то взбирались на каменистые вершины, скрывая их, то убегали, вновь обнажая белоснежные языки снежников и серо-синие россыпи камней. Дух товарищества, пропитавший нас за дни путешествия, стирал ненужную мишуру излишних формальностей. Сейчас мы были просто коллегами, единомышленниками. Экспедиционная машина, басовито и натужно взрыкивая на крутых подъемах, глотала километры горного серпантина, приближая нас к сытному ужину и душевному общению.

Двоюродный дядя Марата был очень радушен. Его совершенно не удивило внезапное появление гостей, и когда серый от пыли внедорожник затормозил на каменистой обочине, статный седобородый мужчина уже спешил к нам.

Колорит местных жителей всегда приводил меня в восторг, но Амахсан-ба казался живым ископаемым, вобравшим в себя отголоски множества ушедших культур. Седые, убранные во множество косиц с разноцветными веревочками волосы обрамляли смуглое узкое лицо, покрытое темной пергаментной кожей. Рот и нос тонули в роскошной бороде, концы которой тоже были заплетены и украшены бусинами и нитями. Во всем этом благообразии особенно выделялись глаза, светло-карие, но с какими-то невероятными золотистыми точками, будто десятки солнечных зайчиков плясали в загустевшем солнечном сиропе. Оттого их искренний лучистый взгляд, приправленный благодушной улыбкой, не оставлял сомнений – нам здесь рады.

– Ай, Ашмурах-джан! – почти пропел пожилой пастух и первым делом заключил младшего родича в объятья. – Я слышал, что ты уже месяц здесь, почему зашел только сейчас? Как можно заставлять меня так долго ждать?

«Ашмурах?» – пронеслось в голове. Оказывается, наш Марат носит одно имя с великим царем Самира! Это показалось мне забавным. Черноокий, кудрявый и широкоплечий юноша и впрямь немного походил на барельефы, изображавшие царей того времени, только без окладистой бороды. Имя Ашмураха Великого – завоевателя бесчисленного количества земель, подчинившего своей власти десятки кочевых племен – было знакомо каждому школьнику. Именно с главы о нем и началось мое серьезное увлечение историей, переросшее в профессию. Маленькая Юленька была просто влюблена в этого завоевателя, перечитала всю доступную литературу и даже написала диплом о его политической переписке.

От приятных воспоминаний меня отвлек сдавленный смешок за спиной. Пьетро, видимо, тоже по достоинству оценил полное имя нашего товарища.

– Прости, дядя Амах, – смущенно пробормотал смущенный Марат, исчезая в разноцветной груде одеял, которые родич носил наподобие пончо.

– Ай, брось! Давай, знакомь уже меня с друзьями! – восклицал дядюшка, внимательным хитрым взором выбирая следующую жертву для своих пыльных объятий.

– Вот, это мой научный руководитель Юлия Владимировна. Ну, я тебе про это писал, помнишь? – юноша посмотрел в мою сторону и снова немного покраснел, как будто чего-то стыдясь.

– Ай, дорогая и почитаемая! – задорно воскликнул старый пастух и заорал в голос: – Эй! Все сюда! Нам оказана великая честь!

И тут пришла пора мне краснеть и удивляться. Этот горный житель вдруг на полном серьезе склонился передо мной в таком почтительном поклоне, что полы его одежд взметнули пыль.

– Это большая честь для моего народа видеть здесь ту, что может читать на языке моих предков, – с почтением проговорил Амахсан-ба. – А ты, почтенная, еще и возвращаешь сыну моего народа эти знания.

Я совсем смутилась. Легкость бытия стремительно покидала меня, груз цивилизации снова ложился на плечи. Старик словно заметил происходящие изменения, смешно всплеснул загорелыми руками и воскликнул:

– Э! Да что я, почтенная! Прости меня, совсем из ума выжил! Совсем разучился говорить с умными людьми! – в глазах пастуха снова забегали золотистые отблески, и он оглянулся, ища повод сменить тему.

– А это, должно быть, твой друг Пьетро! – радостно заключил хитрый старик. – Как же хорошо, что ты познакомил меня со всеми, сынок!

Пыльные объятия достались второму аспиранту, который слегка опешил от неожиданности. «Мои мальчишки» никогда не могли бы назвать друг друга лучшими друзьями. Они встречались в институте, ездили в экспедиции, но кроме археологии общих тем у них не было.

К этому времени остальные обитатели горной стоянки уже окружили нас. Смуглые, бородатые, все как один завернутые в цветастые шерстяные одеяла, они смотрели радостно и открыто. Улыбки не сходили с их лиц, и скоро мы сами начали улыбаться.

Я предложила выгрузить из машины привезенные продукты. Марат не забыл закупить все необходимое для родичей.

– Слушай, а тебя назвали Ашмурахом в честь того, великого? – как будто невзначай спросил Пьетро у товарища, пока мы таскали ящики и сумки из машины под хлипенький дощатый навес.

Глаза Марата потемнели. Он напрягся, так и не опустив один из ящиков на землю. Вопрос был явно неуместен.

– Можно тебя попросить, – он сглотнул и повернулся ко мне. – И вас, Юлия Владимировна… Не называйте меня этим именем. Это семейное, оно для таких вот встреч.

– Извини, Марат, ступил я! Мир? – тут же нашелся виновник неловкости. – Меня мама в детстве называла Пи-пин, сами понимаете, за что. Так что секрет за секрет.

Пьетро скорчил такую заговорщицкую рожу, что Марата сложило в приступе смеха. Инцидент был исчерпан. Вечер снова обрел ту сказочную легкость, которая так радовала меня вначале.

Мириады звезд раскинулись над головой, дрожа и мерцая в остывающем воздухе. Тихое блеяние скота в деревянном загоне и глухое позвякивание колокольцев, вкусное мясо и странная протяжная песня уносили меня далеко назад во времени. Казалось, я одна из дочерей древнего народа, что испокон веков пасет скот на склонах этих гор. Ароматное вино и яркое пламя согревали, но ночной холод, словно зверь, подкрадывался все ближе, аккуратно просачиваясь под полы рубахи. Я поежилась, и, дождавшись последней ноты песни, пошевелилась, поворачиваясь боком к огню. Это не укрылось от дядюшки Амахсана. Он покачал головой и что-то гортанно сказал Марату. Тот, кивнув, скрылся в темноте ночи.

– Ай, почтенная учитель, совсем забыл я, что ночи здесь холодные, – обратился ко мне старик. – Сейчас исправим.

– Спасибо, – смущенно пробормотала я, в глубине души надеясь, что Марату хватит ума принести из машины спальники, а не пару страшненьких пастушьих одеял.

– Скажите, почтенный Амахсан-ба, о чем поется в этой песне? Я не могу даже понять на каком языке она.

– Хорошо спросила, уважаемая! – расцвел снова в улыбке старый пастух. – Это древняя легенда моего народа, сейчас на этом языке никто не говорит. Слов я не понимаю, но моя бабка рассказывала, о чем она. Мы поем ее всегда, когда в дом приходят дорогие гости, и сердце радуется!

Пастух сделал паузу и отхлебнул вина из щербатой чашки, держа выразительную актерскую паузу. Нетерпение мое нарастало.

– Это рассказ о том, что мир приходит в дом, когда заканчивается великая битва. О том, как две силы, черная и белая, бились насмерть меж собой у Врат заката и восхода. В сражении родилась любовь. Но люди испугались, что союз двух сердец изменит мир, и разделили их. Тогда Боги покарали людей, а влюбленных обратили в птиц. С тех пор белая хранит рассвет для нашей земли, а черная – закат. Лишь раз в тысячу лет им дано снова повстречать друг друга, и, быть может, обрести счастье.

– Красивая легенда, – протянула я и, видимо, нотки разочарования прокрались в голос.

Пастух сокрушенно покачал головой, бусины на концах его косиц зашелестели.

– Ты не веришь в такое? – протянул он.

– Это прекрасная история, конечно, – постаралась объясниться я, – но подобные сказания встречаются у многих народов.

– Ай, почтенная! – старик всплеснул руками, а остальные пастухи, соглашаясь с ним, закачали головами. – Белая и черная птицы правда живут у западных врат. Каждый, кто был там, видел это. И если их нет – жди беды!

– Дядя, – подал голос вернувшийся Марат, который, к моему облегчению, принес из машины спальники, – ты говоришь про то ущелье, куда мы в прошлый раз не успели добраться? Может, хоть сейчас получится?

– Да, Ашмурах-джан, и я готов отвести всех вас туда завтра. Хочу, чтобы уважаемая руководитель тоже увидела это!

Мое неверие, оказалось, сильно задело старика.

– Спасибо, будем только рады посетить священное место, – поскорее заверила пастухов я.

– Дядя говорит, там есть знаки, похожие на письмена, – шепнул мне Марат, отдавая спальник. – Я давно хочу на них взглянуть. Будем надеяться, что это не просто следы эрозии.

Внутри зажглось любопытство, которое в ту ночь не дало мне заснуть. Выбравшись из машины (мы с Пьетро не решились ночевать в шатре гостеприимных хозяев), я подошла почти к самому обрыву и окинула взглядом открывающуюся долину.

Где-то там внизу легкой серой полосой исчезала в ночи лента дорожного серпантина, поглощенная тенями деревьев. Иссиня-черное небо, расписанное блестками звезд, уже светлело на востоке и западе, окрашиваясь розовым золотом. Издалека, наверное даже с соседней гряды, донесся крик неизвестной мне птицы, наполнив молчаливую ночь тоскливыми таинственными звуками. В ответ ему с нашей стороны заухала сова. Ледяной воздух пробирался под спальник, но я не уходила. Интересно, где же в этих тенях сокрыта долина из песни? Нетерпение обжигало, хотелось поскорее увидеть загадочные письмена и птиц. Только бы все это не оказалось уловкой, чтобы привлечь туристов к очередному «месту силы».

Внезапно я увидела легкие быстрые силуэты, кружащиеся по светлеющему бархату небес. Они стремительно проносились над моей головой, разворачивались и растворялись на юго-западе, следуя вдоль долины. «Черная птица» – всплыло в голове. «Нет, это просто летучие мыши, наверняка они», – тут же нашел объяснение голос неумолимой логики.

Совсем продрогнув, я все же загнала себя в железное нутро машины. Пьетро сладко спал на разложенных сиденьях, закутавшись в спальник с головой. Мне, как самой низкой, досталось место за рулем. Я попыталась угнездиться, но закрывать глаза не хотелось. Разгорающийся восход уже начал золотить горные вершины, и ночные тени потихоньку отступали. Нестройный птичий хор зазвенел в ледяном предрассветном воздухе, словно прославляя восходящее светило, а оно, окрашивая в розовое золото темные склоны гор, лениво поднималось на небосвод. На секунду мне показалось, что вдалеке я слышу скрип колодезного ворота, тяжелое постукивание, лай, людские голоса просыпающегося южного города… Сон тихо прокрался в явь, окутав своими мягкими крыльями.

***

Не успела я сомкнуть веки, как меня разбудили. Перед машиной, облаченные все в те же цветастые накидки, стояли Амахсан-ба, Марат и еще какой-то очень древний старик. Улыбки цвели на смуглых морщинистых лицах аборигенов, утопая в седых бородах. Только мой ученик выглядел снова крайне смущенным.

– Доброго утра, почтенная, надо скорее выходить, если ты хочешь все увидеть сама, – радостно сообщил дядюшка, увидев, что я открыла глаза.

– Простите, Юлия Владимировна, – извинился юноша, переминаясь с ноги на ногу. – Амахсан-ба говорит, что идти далеко.

Я села и сжала руками виски, прогоняя остатки сна. Солнце уже ярко высвечивало горные вершины, разгоняя остатки сумерек. Левая рука успела немного затечь, ноги плоховато слушались. «Старею», – подумала я, не слишком грациозно вылезая из машины.

– Дайте нам пять-десять минут на сборы, нужно взять необходимое оборудование.

– Что еще тебе нужно с собой, кроме твоих глаз, красавица? – поинтересовался пастух, за плечами у которого покоилась солидная тканевая торба.

– Фотоаппарат хотя бы, да и все измерить не помешает, – охотно пояснила я.

Древний старик вопросительно взглянул на соплеменника и что-то забубнил на местном наречии. Тот отрицательно качнул головой.

– Почтенный Мирса-ба говорит, что это будет непочтительно. Нельзя брать фотокамеру! – сказал Амахсан, сразу посерьезнев. – Семья моего родича спокон веков охраняет эту долину, и он говорит, что ничто не должно потревожить ее обитателей.

Я нахмурилась. Разумеется, слышала про такое ранее, но сама столкнулась впервые. Сзади завозился, выбираясь из спальника, Пьетро.

– Раз нельзя брать технику, то, может, хотя бы блокнот и карандаш? – тихо уточнил юноша.

Пастухи пошептались и кивнули. Я облегченно вздохнула. Мальчик прекрасно рисует! Он вполне сможет сделать все необходимые наброски, если мы найдем что-то стоящее, хотя археологи уже отвыкли от методов позапрошлого века.

Через полчаса мы уже спускались по горному склону. Старики посоветовали одеться тепло и вдобавок вручили нам по шерстяной накидке.

– Бери, почтенная, успокой свое сердце, – лукаво подмигнул мне дядюшка Амахсан, протягивая одеяло, – Ничего тебя не потревожит, не бойся.

Отказываться было некрасиво – одежда была явно новой или хорошо выстиранной.

Пробираться по горным склонам, заросшим колючим жестким кустарником, было довольно трудно, но пока холодный утренний воздух еще освежал нас, а тропа шла под уклон – терпимо. Наш престарелый проводник скакал по уступам с неимоверной для своих лет грацией. Словно горный баран, он карабкался среди камней, находя едва уловимую нить тропы. Вслед за ним ловко прыгали аспиранты, неся на своих широких спинах весь наш скарб. Даже выросший в городе и не очень спортивный Пьетро легко держался впереди. А вот мне приходилось несладко. Лишний вес и годы сделали меня неповоротливой и осмотрительной. Там, где молодежь легко перепрыгивала через трещину, я осторожно шагала, удерживая равновесие. Помня наставления знакомого альпиниста, старалась не вставать на колено, забираясь на уступ, проверяла каждый камень, идя по карнизам, но все равно каждый раз, когда огромный тяжеленный булыжник приходил в движение под ногами, – сердце пропускало пару ударов.

Видимо, получалось не так уж плохо. Я и замыкающий нашу процессию Амахсан не сильно отстали к тому моменту, как старец объявил привал почти на самом дне ущелья. Недалеко журчал горный ручей, а коренастое, закрученное ветрами деревце давало немного тени. С трудом наклонившись над водой, я умыла лицо и намочила бандану. Болело все… «А не пора ли тебе, матушка, на пенсию?» – мрачно поинтересовалась я сама у себя, чувствуя, как гудят и наливаются свинцом ноги. «Ну, уж нет! – ехидно ответила другая часть сознания. – Просто кому-то нужно меньше есть и больше ходить». Опершись на скальный выступ, я дала телу отдых, решив не садиться. Если не смогу встать – будет совсем позорно.

Пастухи тоже умылись и напились. Старик-проводник забурчал, доставая из котомки какую-то снедь. Марат отозвался и подошел. Раньше я не подозревала, что юноша свободно говорит и на местном наречии. Родом он был из Джатти, одного из немногих оплотов цивилизации Абустана и, разумеется, говорил на абу. За пятнадцать экспедиционных сезонов даже я немного выучила его, но горцы говорили совсем на другом языке. В нем было гораздо больше носовых согласных, и длина гласных тоже явно имела значение. Слушая короткие отрывистые фразы моих спутников, я не смогла даже выделить общих с абу корней.

Когда молодой человек подошел ко мне, чтобы вручить кусок светло-коричневой, похожей на колбасу снеди, я воспользовалась случаем прояснить ситуацию.

– Простите, Марат, к своему стыду, мне не удалось определить, к какому языку принадлежит тот, на котором общаются ваши родственники. Расскажете? – я неловко улыбнулась, рассматривая протянутый мне кусок.

– Попробуйте, это вкусно, – улыбнулся парень, – Называется н׳мбаат. Его делают из сушеных фруктов и пряных трав. А про нашу речь я подробно вам расскажу потом, хорошо? Племена, говорившие на абу, переселились на эти земли не ранее первого тысячелетия нашей эры. Мои же предки жили здесь задолго до этого.

Я кивнула, принимая ситуацию. Говорить на профессиональные темы можно часами, но наши проводники уже начинали подниматься со своих свернутых накидок, готовые продолжать поход.

Еще раз внимательно осмотрев еду, я рискнула откусить уголок. Отсутствием аппетита или разборчивостью Юленька никогда не страдала, но сейчас усталость забивала все, и есть не хотелось абсолютно. Посопротивлявшись для порядка, снедь поддалась моим усилиям, и пряный яркий вкус наполнил рот, выводя организм из оцепенения и наполняя энергией. Сладкая, но не приторная на вкус плитка по консистенции напоминала хорошо высушенную чурчхеллу, и ее нужно было довольно долго жевать. Пряности же пробуждали не хуже крепкой чашки кофе или ягод лимонника. Отгрызя еще немного, я гораздо веселее зашагала вперед.

***

Каменные ворота предстали перед нами внезапно. Открывшийся из-за скального уступа вид завораживал. По дну узкой долины со светлыми известняковыми стенами бежал широкий и быстрый пенящийся поток, пробивая себе путь среди россыпи гигантских валунов, почти перегородивших долину. Стены ущелья были высоки и отвесны, образуя узкий естественный коридор, слегка расширявшийся в конце. Там открывался фантастический вид на одну из высочайших вершин этой гряды – пик Солоницкого. Покрытая снегами гора ослепительно белела на фоне голубого неба, а над ней медленно взбиралось на небосвод солнце. На востоке, на фоне величественных гор, отчетливо виднелась пара светлых столбов.

– Иират! – восхищенно выдохнула я.

– Мои предки называли эту скалу Эррат, – словно подтверждая мою догадку, пояснил Амахсан. – Через эту долину проходят души всех людей, что рождаются и умирают здесь. Это Врата рассвета и заката. Моя бабка говорила, что в древние времена здесь стоял величественный храм и через долину непрерывно шли торговые караваны, но это было очень-очень давно.

– Дядя Амах, а те надписи, про которые ты говорил, здесь? – спросил Марат, не отводя восторженных глаз от долины.

– Здесь, любопытное дитя, здесь, – пастух протянул свою жилистую руку, указывая на столбы. – Там много надписей, но прочитать их никто не может. Старики говорят – это наказание нашему народу за то, что разделили двух птиц. Боги лишили нас мудрости и забрали земли.

– Давайте спустимся и посмотрим! – от нетерпения у меня прошла вся усталость.

Даже вид довольно обрывистого обрыва уже совершенно не пугал. Наш старый проводник захихикал и жестом показал, что нужно идти осторожнее. Один за другим, соблюдая безопасное расстояние, мы начали спуск.

На дне ущелья царил холод. Ветер, влетавший с одного конца этой естественной трубы, дул сильно и постоянно. Зябко поежившись после жарких лучей солнца, мы молча натянули шерстяные накидки. Пробираясь меж валунов, я тщетно искала в их очертаниях хоть что-то рукотворное. Огромные, покрытые мхом трещиноватые бока известняковых глыб были явно созданы природой. Они дышали мертвенным холодом, напоминая своей россыпью лабиринт, через который, пенясь и журча, пробивался горный поток. Видимо, обрушение произошло много лет назад: все стены были одинаково серыми и выветренными. Сложно было представить, что в столь негостеприимном месте могла проходить древняя дорога.

Я оглянулась назад и не нашла даже следа той узкой обрывистой тропки, по которой мы спустились всего несколько минут назад. Словно созданная руками великана, крутая каменистая насыпь высотой в половину ущелья перегораживала западный конец. А за ней между отвесных скал снова синело небо. «Интересно, если бы камни убрать, что бы можно было увидеть?» – подумалось мне, и, перебравшись через очередную россыпь валунов, я дала себе слово, что обязательно выясню это на обратном пути.

Наконец мы достигли каменных столбов, сложенных из многотонных известняковых блоков. Их поверхность, некогда покрытая узорами и надписями, была почти нагладко отшлифована ветрами с западной стороны. Проступающие издали узоры вблизи оказались неглубокими кавернами, и мое сердце почти остановилось. Не отрывая руки от желтоватого бока колонны, я поспешила обогнуть ее. В груди все сжималось от плохих предчувствий, но волнения были напрасны. Позолоченные теплыми лучами восходящего солнца бока обеих колонн были испещрены напоминающим клинопись карешским письмом. Поля текста разделял узорный орнамент со вплетенными в него охранными магическими символами. И этой радости для глаз имелось два столба метров пятнадцати в высоту и пяти в ширину. За моей спиной, пораженные не меньше моего, замерли аспиранты.

– Юлия Владимировна, – тихо протянул осипшим от волнения голосом Пьетро, – здесь хватит не только на вашу докторскую, но и на наши. Это же настоящее сокровище!

Жадно вчитываясь в тексты, я с ужасом поняла, что не знаю и половины слов. Тут действительно работы хватит не на один сезон.

– Уважаемый Амахсан-ба, можно ли нам остаться здесь хоть еще на один день? – тихо спросила я, осознавая, что из-за святости этого места ответ вполне может быть отрицательным. Старики зашептались.

– Мирса-ба увидел в твоих глазах радость и разрешает вам остаться, – мягко ответил пастух. – Но он хочет знать, умеешь ли ты читать эти знаки?

– Ох, почтенный Амахсан-ба, – копируя обращение дядюшки, отозвалась я, – обо всех надписях я сейчас не могу сказать, но часть из них повествует о давно исчезнувшем Карешском царстве и прославляет имя поставившего эти ворота царя Марш-Анмаха, остальные титулы не так просто разобрать. Мне понадобятся годы, чтобы прочесть даже оставшиеся строки.

Я повернулась к проводникам. Старший из них смотрел на меня очень удивленно и пристально.

-Амаарш-ан-маах ишана ибу усул н'гаартал иррет манил, – сорвалось с его скрытых бородой губ, как тихий шелест.

– Ну, может и так, – согласилась я, – огласовку очень трудно правильно установить, имея только текст.

Так и началась наша известность. Пробыв в долине около недели, мы запечатлели почти все надписи. Пораженный моими знаниями, Мирса-ба позволил сделать несколько фотоснимков колонн, что значительно помогло в расшифровке. На наветренной стороне текст был на более изученном хоннитском, но большую часть написанного восстановить нам так и не удалось.

Спустя почти год с момента расшифровки надписей, получив солидный международный грант я, при всяческой поддержке шефа, организовала экспедицию по поискам столицы Карешского царства – Ассубы. Именно отсюда и начинается моя история.