Репетитор

31

— Вы меня напугали, — сказала Линда. Она вовсе не выглядела испуганной.

— Приношу свои извинения. Я не нарочно, — ответил Джулиан, пятясь.

— Я знаю, — сказала Линда и улыбнулась. Что это она такая раскрасневшаяся? А глаза такие живые? Что она делает дома в это время?

Линда поставила на стол большую сумку с продуктами:

— Я принесла всяких вкусностей. Как она? Обеспокоенная мамаша уходит с работы, чтобы проведать больного ребенка. До него наконец дошло.

— Намного лучше. Она отправилась искать Зиппи.

Вдруг его посетила тревожная мысль.

— Вы ее, случайно, не встретили?

— Нет, — сказала Линда, выглянув в окно. По-прежнему шел снег, но уже не такой густой.

— Я как раз собирался пойти ее поискать, — сказал Джулиан. Но он не сможет теперь этого сделать, потому что Линда была дома. Герои снова вели себя, как считали нужным, еще сильнее нарушая сюжетную линию.

— Может быть, я возьму вашу машину ненадолго? Она должна быть где-то рядом.

И что? Мускул дрогнул у него на груди.

— Пусть еще поищет. Это пойдет ей на пользу.

— Каким образом?

— Психологически. Пусть доведет дело до конца. Так ей будет спокойнее в случае, если Зиппи так и не найдется.

Она посмотрела ему в глаза, как будто они были близкими друг другу людьми:

— Как вы думаете, Джулиан, он найдется?

— Я надеюсь.

— Мне нравится ваш оптимизм. Вы знаете, что это одно из главных качеств для лидера?

— Никогда об этом не слышал.

— Если верить тому, что нам рассказывали на семинаре, который я посетила прошлой осенью.

Он понял, что она настроена вести беседы, которые в ее кругу сходят за интеллектуальные. Джулиан не хотел вести с ней никаких интеллектуальных бесед ни сейчас, ни когда-либо. Все, что он от нее хотел, — это заполучить машину. Он вдруг представил себе дальнейшее развитие событий независимо от того, что сделает Руби. Главное было даже не в том, чтобы не позволить ей войти в его дом. Нельзя позволить ей увидеть что-нибудь лишнее. Сколько ей потребуется времени, чтобы добраться до его дома? Час, может, чуть больше. Задачка на время, скорость, расстояние. Чуть-чуть изменив данные, можно задать ее Брэндону: некая Р выезжает на велосипеде… и т. д., через какой промежуток времени должен выехать на джипе Дж. при условии, что… и т. д. и т. п. Брэндону понадобится щит, а ему нужен был этот джип.

— Я не хочу, чтобы Руби еще сильнее расхворалась. Как я мог отпустить ее? Ума не приложу…

— Не волнуйтесь, Джулиан. С ней все будет в порядке. Если вы заметили, она вполне самостоятельный ребенок. Но я ценю ваше участие. Я вообще очень благодарна вам за все, что вы для нас сделали, а особенно за помощь сегодня. У меня есть хорошая новость.

— Что такое?

— Ларри предложил мне новую должность — глава отдела маркетинга в «Скайвей». Во всей «Скайвей»! Я — вице-президент компании. Я даже и мечтать о таком не могла. Буду ездить раз в неделю в Нью-Йорк.

— Мои поздравления.

— Этого бы никогда не случилось, если бы не вы. Все началось с «La Riviere». Я вам очень признательна.

Линда полезла в сумку с продуктами:

— Вот. Это джем, который вы так любите. Не слишком значительный подарок, но я не могла ничего больше придумать.

Джулиан взял банку. Их руки соприкоснулись. Не длилось ли это касание дольше положенного?

— Спасибо, вы очень добры.

Большая круглая банка с джемом в его руках. Как оружие. Ему нужен был джип. Где же ее материнские чувства? Как их задеть?

— Руби, безусловно, очень самостоятельный ребенок, но безрассудство — это не очень хорошо. Возьмем хотя бы Жабу Тоуд. — сказал он.

— Жабу Тоуд?

— Из Тоуд-Холла, который сказал, насколько я помню: «Интересно, а эти машины легко заводятся?»

— Вы имеете в виду сказку «Ветер в ивах»? — спросила Линда.

— Это была моя самая любимая книжка в детстве, — ответил Джулиан.

Наверное, можно было бы обойтись и без самой. Слишком далеко зашел, хотя, с другой стороны, к чему деликатничать.

Линда села. Медленно, как будто у нее подкосились ноги.

— Что с вами? — спросил Джулиан, поставив банку на стол.

— Все в порядке. Я должна была быть к этому готова.

— К чему?

Она сделала глубокий вдох:

— С тех самых пор, как вы появились у нас в доме, меня не покидает мысль, что именно таким, как вы, должен был стать Адам, когда вырастет. А теперь, когда вы живете в его комнате… Мне кажется, что…

Она начала рыдать, но вдруг затихла.

— Он был таким внимательным ребенком, таким добрым. Я люблю своих детей, они замечательные, но у них нет этого дара.

Он дал ей салфетку.

— «Ветер в ивах»… — начала она и снова расплакалась.

Она посмотрела на него неясным взглядом, и какая-то внутренняя боль вдруг исказила ее лицо. Какое-то воспоминание, которое было мучительным. Он же в свою очередь вспомнил иллюстрацию из какой-то книжки про средневековые пытки, и, прежде чем он успел что-либо сделать, она бросилась к нему и упала ему на грудь:

— Адам тоже очень любил эту книгу.

Эта фраза далась ей нелегко. Она произнесла ее с какой-то внутренней мукой. Слова как будто кололи ее изнутри. Джулиан тоже почувствовал боль.

— Я уверен, так всегда бывает, когда детей много, — сказал он. Он заметил, что она красила волосы: местами они были седыми у корней.

Линда покачала головой. Ее лицо было по-прежнему прижато к его груди. Возможно, в этот момент было уместно погладить ее по спине. А может, и нет. Еще один сюрприз: он почувствовал, что начинает возбуждаться.

— Нет, — сказала она, подняв на него глаза и нарушая установившийся между ними контакт, стараясь сделать огромное усилие, чтобы начать контролировать себя, — это судьба. Бог послал нам вас в качестве успокоения. Я этого не заслуживаю.

Он посмотрел на ее часы. У него еще есть время, к тому же он не мог упустить такой момент, когда ей захотелось выговориться.

— Почему вы не заслуживаете утешения? — спросил он, вдруг подумав, что из него мог бы получиться неплохой священник, и погладил ее по плечу, ласково и нежно.

Ответа не последовало.

— Все заслуживают утешения, — сказал он. Быть священником, наверное, здорово. Одни исповеди чего стоят. — Кроме самых ужасных представителей рода человеческого. А вы к ним точно не относитесь.

— Нет, отношусь.

— Что за глупости вы говорите. Вы — замечательный человек.

А говорить такие вещи еще приятнее. Наставник и священник. Разве человек не может исполнять обе эти роли одновременно?

— Знали бы вы, как вы ошибаетесь, — сказала Линда.

Она снова плакала, но теперь уже беззвучно. Слезы текли ручьем, как будто где-то внутри прорвало плотину.

— Что же вы могли сделать такое, чтобы до такой степени истязать себя?

— Я не могу этого объяснить.

— Не можете или не станете?

— Это одно и то же.

— Тогда вы никогда не сможете разобраться в своей жизни.

Джулиану не понравилась последняя фраза. Подобная формулировка больше подходила для ведущего ток-шоу, но никак не для человека в сутане. Однако она сработала, задела за живое, потому что снова послышались громкие всхлипывания, а на лице появилась печать страдания.

— Я прекрасно разбираюсь в своей жизни.

— Что вы имеете в виду?

— Я несла ответственность.

— За что?

— За Адама.

— Я думал, он умер от лейкемии.

— Но сначала он сломал ногу.

— Которая не заживала, верно? А потом у него обнаружили лейкемию.

— Да.

— Ужасная трагедия. Я разделяю вашу боль, но это не могло произойти по вашей вине.

— Могло, могло.

Он погладил ее снова:

— Как вы могли быть в этом виноваты?

Как ласково звучал его голос, как будто он пел ей колыбельную.

— Он ведь сломал ногу, когда катался на лыжах? Вы же не били его?

— Била.

— Я не могу в это поверить.

— О, Джулиан, вы переоцениваете меня. Я совершила ужасный поступок. Ужаснейший.

Он возбудился еще сильнее.

— Я не могу себе представить, чтобы вы позволили себе бить его.

— Не в буквальном смысле. Но умер-то он в буквальном. Вы знаете, где я была в тот момент, когда он сломал ногу?

— Вы ехали по одной лыжне и столкнулись?

— Лучше бы это было так. Лучше бы я была рядом с ним на горе и упала бы вместе с ним.

Слезы по-прежнему текли ручьем. Казалось, она что-то вспоминает или пытается придумать какую-то другую историю.

— Я даже не каталась на лыжах.

— Где же вы были?

— Там, где мне не следовало быть.

— В баре? Это вполне нормальное дело во время отпуска. Зачем же так себя корить?

Она повысила голос от гнева. Отчасти она была сердита и на него.

— Я не была в баре…

— И где же тогда?

Ее лицо исказилось от страдания. Линда закусила губу, да так сильно, что появилась капелька крови.

— Бедная, — сказал Джулиан.

Возможно, дочь моя звучало бы лучше, но он ведь не священник. Кажется, подействовало, но тут она начала издавать новые звуки. Она совершенно не сдерживала себя. Он заговорил тише, почти неслышно, как будто бы озвучивая ее мысли:

— Ну нельзя же так мучиться.

Линда обмякла. Казалось, у нее уже не было сил плакать. Сквозь слезы она сказала тихо:

— Я была в доме.

Кажется, он начал понимать.

— Это совсем неважно, где вы были. Вы не сделали ничего плохого, — сказал он все тем же тихим голосом.

— Нет, сделала. Всего один раз в жизни, но это случилось именно тогда, когда Адам упал.

Он погладил ее по плечу:

— Не надо, Линда. Не надо.

Она высвободилась из его объятий:

— Хватит меня успокаивать. Вы еще не поняли? Я была в джакузи, с Томом.

Она посмотрела на него, ожидая реакции. Какое банальное, примитивное, быстрое и несоразмерное наказание за ее проступок.

— Это же была случайная связь. Простите себя. Скотт, должно быть, уже все забыл…

— Он не знает об этом.

Ага.

— Об этом никто не знает.

— Тогда давайте забудем об этом. Вы должны себя простить и все забыть.

Как красиво звучит! Он наклонился и поцеловал ее в затылок. Здорово! Вы складываете губы, а потом разжимаете их и чмокаете. Она, конечно же, уже почувствовала его эрекцию. Была ли она интереснее, чем он предполагал? Он отклонился. Его рубашка была мокрой. С Гейл не могло получиться так хорошо, но он был абсолютно уверен — с этой женщиной он доведет представление до конца. Ему нужно было только представить себе сцену в джакузи и хруст сломанной кости, чтобы не утратить возбуждение и оставаться твердым, как стальной наконечник для бурения. Он просто молодец.

Но этим можно заняться в часы досуга. У него полно времени. Какие радужные горизонты открывались впереди! А сейчас нужно правильно рассчитать время и оказаться в своем доме раньше, чем это сделает Руби. Он взял коробку с салфетками со стойки для разделывания мяса и передал ее Линде.

— Я все-таки беспокоюсь о Руби. Я должен найти ее и привезти домой, — сказал он, подобрав очень простые слова.

Линда промокнула глаза. Она выглядела усталой и изможденной, как после долгих и мучительных родов.

— Ключ в зажигании, — сказала она.

Он направился к двери.

— «Ветер в ивах», — повторила она, разговаривая сама с собой.

Джулиан понял всю силу печатного слова. Также он впервые понял, что не только ум возвышал его над всеми остальными. Он умел понимать людские души. Джип заскользил по дороге всего один раз, когда он свернул за угол к Поплар-драйв.

Скотт проверил состояние акций «Кодеско»: семь девяносто пять. На восемь центов меньше. Сто пятьдесят тысяч помножим на восемь — будет сто двадцать тысяч долларов. Он отправился на обед.

По дороге он сделал небольшой крюк, около двадцати миль, чтобы заехать в ближайший салон «порше». У них был всего один «бокстер» — синего цвета. Он взял его, чтобы совершить пробную поездку. Вжик. Когда он несся по дороге, по радио вдруг заиграла песня «Born to Be Wild».[35] Как будто бы люди из автосалона «порше» и ребята с радиостанции были в сговоре. Скотт рассмеялся.

— Head out on the highway looking for adventure,[36] — громко распевал он.

— Лучше, чем секс? — спросил продавец, когда он вернулся в салон. Скорее всего, он говорил эту фразу всем покупателям мужского пола, но у Скотта не было настроения делиться с ним впечатлениями. Он был в прекрасном расположении духа. Ему казалось, что он больше неподвластен силе притяжения. Впервые за все эти годы он дышал полной грудью.

— А нет ли у вас такого же, только серебристого цвета? — спросил Скотт. Даже его голос звучал глубже и сильнее.

— Самый лучший цвет. Устроим, — ответил продавец.

Они вошли в салон и сели за стол. Продавец начал обзванивать другие салоны, выясняя, нет ли у них этой машины нужного цвета. Скотт рассматривал рекламные буклеты. Крупные снежинки падали за окном. На стене в его кабинете висела очень красивая снежинка, вырезанная Руби из бумаги. Он улыбнулся. У него зазвонил мобильник.

— Скотт?

— Да, привет, Микки. Угадай, где я?

— Это просто. Ты в жопе, так же как и я.

— Что это значит? — спросил Скотт.

Продавец, сидевший напротив него, жестами показывал, что машина найдена.

— Ты не почесался проверить данные с фондовой биржи? — сказал Гудукас.

— Конечно же, я проверял. Полчаса назад они стоили меньше восьми.

— Сейчас они двенадцать с четвертью.

Двенадцать с четвертью. Он не понимал ни слова. Должно быть, неверно расслышал.

— Что ты сказал?

— Двенадцать сорок в данный момент.

— Черт возьми! Да о чем ты говоришь?

— Они взлетают, как ракета в этот долбаный День независимости! Вот о чем я говорю.

— Но они ведь были на семи девяноста пяти. Я приподнялся на сто двадцать тысяч.

— Ты опустился, опустился на пятьсот сорок штук. По меньшей мере. Я, конечно, оказался в большем дерьме, но…

— Что случилось? Что за цифры ты называешь?

— …тебе придется выплатить по меньшей мере двести штук.

— Почему? За что?

— Чтобы покрыть. Стандартная процедура. У тебя есть десять минут. Или ты можешь ликвидировать свою позицию прямо сейчас. Именно это я и рекомендую тебе сделать. Я именно этим сейчас и занят.

— Ликвидировать?

— Продать акции. Давай, Скотти, думай скорее.

— И все потерять?

— Это не все.

— О чем ты говоришь?

— О бесконечном риске. Скажем, они поднимутся до двадцати, тридцати, девяноста. Такое иногда случается. А акции по-прежнему будут востребованы. Это означает, что мы потеряем все.

— Но они же падают.

Тут ему вспомнились слова Тома: «А что, если они вырастут до восемнадцати»?

— Ты же говорил, что они падают?

— Но только не сегодня. «Кодеско» выпустил пресс-релиз пятнадцать минут назад. Этот чертов алгоритм все-таки сработал. Они подписывают контракт с правительством Японии на несколько миллиардов.

— А как же венчурные капиталисты?

— А при чем здесь они?

— Они разве не собираются избавляться от своих акций?

— А черт их знает.

— Ты же с ними разговаривал, и именно ты сказал, что они падают.

Скотт встал из-за стола. Продавец все еще разговаривал по телефону. Он смотрел на него, держа в руках карандаш.

— У тебя есть десять минут. Мой босс говорит, чтобы ты постарался остановиться хотя бы на трехстах тысячах.

Скотт стоял посреди салона, держа мобильник в руках. Мог ли он представить себе такое? Может, у него что-то с головой? Может, его хватил удар? Пожалуй, что да. Он был парализован, даже малейшее дуновение ветра могло сбить его с ног.

— Вы сможете забрать его в понедельник утром, мистер Гарднер, — сказал продавец. — Но мне потребуется задаток, скажем, пять тысяч.

Скотт вышел из салона, сел в «триумф». В салоне было холодно, к тому же, когда он открыл дверь, налетел снег. Он попытался набрать номер и увидел, что все еще держит в руках брошюру о «бокстере». Единственный выход — это заложить дом. Акции падали. Это был всплеск конъюнктуры. Как он сообщит об этом семье? Он просто понятия не имел. Слова польются из него потоком, а Линда во всем разберется. Он позвонил ей на работу. Ее не было на месте. На мобильник. Она не ответила. Дома услышал автоответчик. Но он знал, что Линда и Джулиан там.

«Возьми трубку, ответь», — заклинал он.

Что же делать? Позвонить Тому? Нет, это невозможно. Маме? Ужасная мысль, но больше ничего не оставалось. Даже если она согласится, то это произойдет не сразу. Ему нужно было время.

Скотт позвонил Гудукасу. Он ожидал услышать шум в брокерской конторе, но там было тихо.

— Микки, мне нужно…

— Слишком поздно. Они уже по четырнадцать. Мы все ликвидировали.

— Вы продали мои акции?

— Нам нужно было покрыть расходы.

— Мои пятьсот тысяч?

— Обычное дело.

— У меня их нет?

— Ты еще должен брокерской конторе. Все произошло так быстро, что мы смогли продать твои акции, только когда цена уже выросла до тринадцати семидесяти пяти. Что-то около двухсот тысяч.

— Ты хочешь сказать, что я потерял пятьсот тысяч, и вы хотите, чтобы я выплатил еще двести?

Скотт говорил очень медленно, растягивая слова. Может, его и правда хватил удар.

— Чуть больше или чуть меньше.

— Ты дрянь!

— Ты хочешь услышать от меня, что я об этом сожалею? Думаешь, я верну тебе деньги? Слушай, парниша, я сам потерял до хрена.

— И что?

— Пошел в жопу! — сказал Гудукас.