Ревизор 007

Глава 34

Он родился в рубашке. Потому что в отличие от многих других родился в «блатной» профессорской семье. Ожидавшая его жизнь была безоблачна и была расписана по годам. Как график движения поездов по железной дороге.

Он должен был с золотой медалью закончить школу, с красным дипломом престижный вуз, пойти работать в закрытое НИИ, стать мэнээсом, сдать на камэса по волейболу или классической борьбе, поступить в аспирантуру, защитить кандидатскую диссертацию, потом докторскую, получить квартиру с двадцатью дополнительными, положенными докторам метрами, запатентовать несколько изобретений, съездить в Штаты и Париж на научные конференции, получить Государственную премию, Звезду Героя Социалистического Труда и закончить жизнь членкором АН СССР и заведующим кафедрой в окружении любящих учеников и внуков.

Но он не стал членкором и Героем Соцтруда. Потому что времена изменились. Членкоры и Герои труда перестали быть государственной элитой и перестали быть кому-нибудь интересными. Оборонные НИИ закрылись или перепрофилировались на выпуск вакуумных, по технологиям космических челноков, кастрюль. Расположенные в черте города выживали тем, что сдавали под магазины производственные площади, выходящие окнами на улицу. Поступление в аспирантуру перестало быть престижным и зависело только от наличия баксов. Кандидатские корочки можно было купить в любом пешеходном переходе по цене втрое ниже, чем если поступать в аспирантуру. Докторам наук и даже академикам дополнительную жилплощадь давать перестали. И вообще перестали что-либо давать.

Жизнь сошла с рельсов.

Он успел закончить с золотой медалью школу и успел поступить в институт. Но в институте почти не учился, потому что не видел в этом смысла. С его ориентированной на оборонный заказ специальностью трудоустроиться было невозможно. Даже по знакомству. Даже с помощью родителей профессоров.

Надо было перестраиваться. Вместе со страной. Вначале он писал за деньги курсовые. Потом шабашил на строительстве свиноферм. Подрабатывал в кооперативе… Все это было не то.

«То» подвернулось совершенно неожиданно, когда однажды к нему пришли его институтские приятели и предложили подработать.

— Ты нам подходишь.

— Чем?

— Комплекцией.

— А что нужно делать?

— Ничего. Постоять в сторонке.

Комплекция нового рекрута здесь была ни при чем. Дело было в его родителях, которые, в случае чего, могли отмазать своего отпрыска и заодно его приятелей от милиции.

Компания студентов отправилась в кооперативное кафе. Где прошли в подсобку, в кабинет директора.

Взглянув на заполнившие помещение фигуры, директор открыл сейф и вытащил пачку денег.

— В следующий раз придем через две недели, — предупредили студенты и ушли.

За трехминутное стояние в проеме двери профессорскому сынку полагалась сумма, равная полуторагодовой стипендии.

— А за что? — удивился он, принимая деньги.

— За наши красивые глазки! — расхохотались студенты. И пошли в библиотеку готовиться к очередному зачету.

Потом той же веселой компанией они ходили в другие кооперативные кафе и еще видеосалоны. И тоже получали деньги.

Но не всегда…

Один владелец видеосалона уперся.

— Слушай, мужик, зачем тебе эти неприятности? Давай лучше договоримся по-хорошему…

Но мужик договариваться не хотел.

— Ну тогда пеняй на себя…

Один из студентов прошел в зал, где крутилась какая-то заграничная порнуха, и, ухватив видеомагнитофон, рванул его на себя, с корнем выдирая шнуры.

— Эй! Ты чего?! — возмутились из зала.

— А я вот сейчас в милицию позвоню, чтобы ваши фамилии переписали и сообщили на производство, чего вы тут смотрите, — злобно сказал студент.

В темноте зала послышался стук отодвигаемых стульев и быстрые, в сторону выхода, шаги.

Видик показали хозяину.

— Не передумал?

— Вы чего, чего!.. Он же таких денег стоит…

Но было поздно. Магнитофон уронили на пол и несколько раз ударили сверху каблуками по корпусу.

— Сволочи! — громко заорал хозяин видеосалона. Но тут же заткнулся, получив удар в зубы.

— Тока вякни!

Студенты забрали выручку и ушли.

На следующий день всю компанию забрали в милицию.

На суде прокурор затребовал пять лет каждому. Дали год. По причине того, что дочь судьи училась в пединституте и через месяц должна была сдавать госэкзамены матери одного из обвиняемых.

Осужденные вернулись раньше чем через год, вернулись через девять месяцев. Но уже не студентами, а озлобленными на жизнь и ментов уголовниками.

Откинувшийся с кичи любимый сын профессоров-родителей заметно повзрослел, огрубел, приобрел опыт выживания в уголовном социуме, ножевой шрам поперек груди и кличку Бешеный. Потому что оказался не в меру вспыльчивым, за что пару раз был бит на зоне до полусмерти. И по причине чего, тоже до полусмерти, не однажды бил других.

Девять месяцев отсидки дали Бешеному больше, чем три курса университета. Он понял, что мир делится на воров, лохов и легавых. И что если ты не вор и не легавый, то неизбежно лох. Который для того и существует на свете, чтобы дать возможность сладко жить ворам и ментам.

Что согласуется с теорией Дарвина, если брать пример из той, другой, дозоновской жизни. И у человека и у зверья выживает сильнейший. Тот, у кого круче нрав и острее клыки. Остальные обречены на вымирание.

Бешеный видел закон Дарвина в действии. Там, на зоне. Видел, как сильные самцы опускают слабых, превращая в человекообразных животных — в оттесненных к параше «козлов» и «петухов». И видел, как тех сильных пожирали более сильные. Потому что таковы законы природы. И законы человеческого бытия. Сильному позволено больше слабых. За счет слабых.

Что поняли не только Дарвин и зеки. Но и паханы в Кремле, которые с легким сердцем объявили в стране охоту на лохов.

Выходит, можно не стесняться.

И Бешеный не стеснялся. Набрал в ближайшем ПТУ пацанву и стал бомбить кооператоров. Начинали по-доброму — с угроз. Если они не действовали — вышибали упрямцу окна обломками кирпичей. Разбивали молотком корпус машины. Снова разговаривали по-хорошему. Снова били стекла или обливали клиентов на входе краской.

Большинство предпринимателей сдавались после стекол. И расставались с кровными.

Но находились и такие, которые упорствовали. К ним Бешеный приходил сам. И, не говоря ни слова, начинал бить. Ногами. Очень жестоко. Ломая ребра и челюсти.

Пиная человека в лицо, он не испытывал жалости. Там, на зоне, его тоже пинали и тоже в лицо. Но он не скулил и не просил пощады, как эти мозгляки.

Он слышал хруст костей под носком ботинка и испытывал какие-то незнакомые ему эмоции. Он чувствовал себя сильным, стоящим над людьми. Иногда всемогущим. Почти богом, который может распоряжаться человеческими судьбами.

Он зарывался, переставал контролировать себя и однажды убил своего должника. Запинал до смерти.

После чего все прочие должники принесли деньги. Сами принесли, без напоминания! Что утвердило Бешеного в его философии силы.

Как водится, свидетелей происшествия милиция не нашла. Работники бара предполагали, что их хозяин погиб, случайно свалившись с лестницы-стремянки. Близкие покойного горячо поддержали их версию.

Начатое было по факту гибели владельца пивного бара расследование по-тихому сошло на нет. Кому надо портить статистику раскрываемости безнадежными висяками. Тем более родственники претензий к следствию не имеют.

Месяц Бешеный выжидал, прячась по загородным дачам. Но дела не бросал. Дань собирали рассылаемые по точкам пацаны. Как по маслу собирали. И потому, наверное, решили, что могут обойтись без Бугра.

Наводить порядок пришлось самым жестоким образом.

Пришлось кровью. Потому что слова никого ни в чем убедить не могут.

Одного из пацанов, бывшего главным заводилой, нашли в мусорных баках. В нескольких мусорных баках. Кусками. Двух — не нашли. Пережившие расправу ползали на коленях и вымаливали пощаду.

Что было приятно.

В последующие полгода Бешеный обложил данью полгорода. И остановился. Потому что вторую половину города держали братья Мухамедзяновы по кличке Монголы.

В городе началась война.

Первым ударил Бешеный, обложив данью киоски, стоящие на чужой территории, и жестоко избив отказчиков. Владельцы киосков, посовещавшись, решили сменить «крышу». О чем сообщили братьям.

В ответ те сожгли три киоска. Уже им не принадлежавших.

Тела поджигателей нашли на городской свалке. Отрезанные головы, уложенные в коробки из-под тортов и перевязанные цветными лентами, были поставлены на порог дома, где жили Мухамедзяновы.

Такой жестокости братья не ожидали. И уступили четверть территории.

Но четверти Бешеному было мало. Ему нужно было все! И даже не из-за денег, денег у него было в достатке, а из-за того, что он не любил делиться. Ни с кем. И ничем.

Дождавшись удобного момента — свадьбы дочери одного из братьев, Бешеный снова пошел в атаку. За сутки до торжества он выкрал жениха. Что не лезло уже ни в какие рамки. Даже сицилийская мафия на время свадеб и похорон объявляет временное перемирие.

Невеста билась в истерике. Братья со своими бойцами метались по городу, пытаясь найти похищенного жениха. Но найти не могли. Нашли только машину похитителя. Которую сожгли.

Бешеный посмеялся над потугами братьев и прислал им по почте фотографию лица жениха. Которое уже не было лицом — было неузнаваемой кровавой маской.

В приписке он обещал прислать невесте уже не фотографию, а голову, если Монголы не отдадут Центральный рынок.

Братья скрипели зубами, но поделать ничего не могли. Бешеный рассчитал все правильно — уступить жениха они не могли это был бы несмываемый позор. Но и отдать рынок тоже не могли. Отдать рынок они, не могли еще больше, чем жениха.

Тогда Монголы решились на отчаянный шаг — отправились в местный университет и похитили родителей Бешеного. Прямо из учебных аудиторий, посредине занятий. Спрятали на хорошо охраняемой даче и предложили обмен: за одного жениха — двух профессоров.

Бешеный легко согласился на обмен, потому что был готов к подобному повороту дел. Место и время размена он назначил сам.

Братья вздохнули с облегчением и приказали готовиться к свадьбе.

Встреча состоялась на следующий день, рано утром, в пригородном парке. Братья приехали первыми, потому что спешили. Через шесть часов, в полдень, была назначена регистрация, а жениха еще надо было привести в порядок.

Бешеный опоздал на десять минут. Он приехал на микроавтобусе, который затормозил в десяти шагах от братьев. Дверца открылась.

— Где они? — спросил высунувшийся из машины Бешеный.

— Давай сюда этих… — скомандовали братья. Из багажников вытащили помятых и испуганных профессоров.

— Не смейте меня хватать!.. — попытался возмутиться отец Бешеного. Но ему сказали: «Заткнись, старый дурак!» — и толкнули вперед.

— Теперь ты.

Бешеный вывел из микроавтобуса жениха. Братья переглянулись и сжали за спинами кулаки. Жених еле стоял на ногах. Он бы, наверное, упал, если бы Бешеный не поддерживал его левой рукой за плечо. Лица у жениха не было. Руки висели плетьми. На одежде тут и там проступали кровавые пятна.

Братья сделали шаг навстречу несчастному. Но Бешеный предостерегающе поднял руку:

— Вначале мы должны договориться.

— О чем?!

— О Центральном рынке.

— О каком рынке? — ничего не поняли братья.

— О Центральном, — спокойно повторил Бешеный. И, выхватив правой, свободной рукой из кармана пистолет, приставил дуло к виску жениха.

Служки братьев направили стволы на замерших профессоров.

— Тогда и мы.

— Хотите размен? — нехорошо ухмыльнулся Бешеный.

Родители испуганно смотрели на своего, когда-то, сына.

— Не дури, — предупредили заподозрившие неладное братья. — Сейчас разговор не за рынок. За рынок — потом.

— Нет, сейчас!

Большим пальцем Бешеный отдавил вниз, до щелчка курок. Жених дернулся и попытался присесть.

— Ну, что скажете? Насчет рынка?

— Погоди, не надо, у него невеста…

— Да? Или нет?

— Хорошо, но не сейчас, потом…

— Тогда размен, — спокойно сказал Бешеный. И нажал на спусковой крючок.

Голова жениха дернулась влево. Пуля вышла где-то в районе уха, дробя и выламывая кость и разбрызгивая по земле кровь и мозги.

Почти одновременно ответные пули ударили в спины родителей Бешеного.

— Ты!.. — заорали братья, ткнув руки за пазуху.

Но достать оружие не успели. Из автобуса, веером разбрасывая пули, ударили длинные автоматные очереди. Первые же пули попали братьям в головы, отбросив тела назад, к машинам. Охранники пытались отстреливаться и даже успели произвести несколько прицельных выстрелов, но попали в уже мертвого жениха, телом которого, обхватив поперек груди, Бешеный прикрылся, как щитом.

В несколько секунд автоматы отстучали полные рожки. Пули мокро шлепались в уже не сопротивляющиеся, агонизирующие тела.

Все.

Бешеный отбросил мертвого жениха. Подошел к братьям. Те еще шевелились, скребли ногтями землю.

— Гниды, — презрительно сказал Бешеный.

Опустил вниз к головам дуло пистолета и выстрелил.

Раз, другой.

Город был завоеван. Весь. Со всеми потрохами. Бешеный установил новые правила. Свои правила. Теперь должникам отрубали пальцы на руках. По одному за каждый просроченный день платежа. Через десять дней отрубали руку.

В городе прибавилось одноруких калек. А у Бешеного — оборотных капиталов. Которые требовали нового вложения.

И здесь Бешеный совершил ошибку. Зарвался, решив подмять под себя госпредприятие — химический комбинат. Он отправился прямо к генеральному директору и популярно объяснил, что комбинат стоит на его, Бешеного, территории, за что следует отстегивать бабки или ждать неприятностей.

Кому-то очень не понравилась наглая выходка местного урки. И в дело вступила третья сила — менты. Которые на этот раз не пытались замять дело, а напротив, проявили редкое рвение. Вначале потому, что на них давило московское начальство. Потом по личным мотивам.

По мотивам мести. Потому что, когда Бешеного брали, он успел завалить трех милиционеров, выстрелив с балкона в милицейскую машину из заранее прикупленного гранатомета. И потом сопротивлялся как черт, поливая штурмующих входную дверь собровцев из автомата. И даже когда его повалили и пинали армейскими бутцами и били по корпусу и голове прикладами, скалился и пытался вырвать у бойцов оружие.

На суде Бешеному дали вышку. Хотя по совокупности всех совершенных им преступлений надо было дать три.

В последнем слове приговоренный сильно раскаивался, что замочил только трех ментов. Что надо было больше, да, видно, не судьба…

Полгода Бешеный ждал, когда ему «помажут лоб зеленкой». Ждал спокойно, без истерик и сожалений. Он не считал судьбу несправедливой к себе. Он хоть не долго, но славно погулял. А сопли пусть распускают дешевые фраера.

Однажды утром в камеру вошло несколько человек.

Вот оно!..

У Бешеного подкосились ноги. На лице и теле густо выступила испарина.

Значит, сегодня. Сейчас…

Но он взял себя в руки. Злобно взглянув в казенно-равнодушные лица, оскалился и неестественно, с натянутой бравадой выматерился.

— По мою душу пришли, суки красноперые?

— Ваше ходатайство о помиловании, поданное… отклонено… — монотонно прочел чей-то голос.

Все! Амба! Конвоиры быстро приблизились с двух сторон, подхватили приговоренного под руки. Не для того, чтобы предупредить попытку побега — куда здесь бежать, — чтобы не упал. Очень многие после оглашения приговора на ногах стоять уже не могут. Их перетаскивают к месту казни волоком. И убивают лежа.

Но этот был не такой. Этот в прострацию не впадал:

— Убери руки! Я сам пойду!

Прямой, деревянной походкой вышел из камеры. Его подтолкнули вправо. Пошел вправо по коридору, до лестницы. Спустился вниз на два этажа.

— Стой!

Остановился.

Дверь камеры. Но, наверное, не камеры, наверное, бокса для…

Дверь открылась. Помещение без окон, без умывальника и привинченной к полу койке. На полу стружка.

Сзади толкнули в спину.

Приговоренный, почти падая, сделал шаг вперед. Попытался повернуться, чтобы увидеть того, кто должен…

Не успел.

Ударил оглушительный, в замкнутом пространстве бокса, выстрел. Что-то невозможно тяжелое ударило в затылок. И… темнота…

Потом к казненному подошел врач, посветил в открытые глаза. Нащупал пульс на руке и шее, кивнул. Подписал акт.

Тело перевалили на носилки, вынесли из камеры и переложили в деревянный некрашеный гроб. Который погрузили на бортовой «ЗИЛ», обычно развозящий продукты.

Гроб повезли на кладбище. Свернув с шоссе на проселок, машина остановилась. Вплотную к ней подъехал крытый «уазик». Из него вытащили точно такой же неструганый гроб. В котором лежало тело застреленного в затылок и потому почти без лица человека. Гроб с неизвестным покойником затолкали в кузов «ЗИЛа». Гроб с телом Бешеного перенесли в «уазик». Там крышку подняли. И какой-то человек, склонившись над гробом, воткнул ему в вену иголку шприца…

Когда Бешеный очнулся, он увидел вокруг себя ангелов. Но по отсутствию крыльев быстро понял, что это не ангелы, а врачи в белых, накрахмаленных халатах. А потом понял, что что не врачи, потому что у них не было фонендоскопов и вообще не было ничего медицинского, кроме халатов и марлевых масок на лицах.

Но самое главное, он понял, что жив. Хотя и умер.

«Не врачи» в двух словах объяснили, что его спасли не просто так и не за просто так. Что спасение придется отрабатывать.

— Чем?

— Тем, что ты умеешь.

Бешеный умел только бить. И умел убивать.

— Заставите меня мочить? — спросил он, все поняв.

— Нет. Попросим.

— Почему вы выбрали именно меня?

— Не только тебя. Поэтому если ты нам не подойдешь…

— Я — подойду.

Бешеному дали кличку Тритон и стали учить убивать. Оказывается, он не знал, как надо убивать. Хотя убивал.

Его специализация была — огнестрельное оружие. Хотя и холодное тоже. Его учили убивать в упор из малокалиберного пистолета и на предельных дистанциях, с помощью снайперской винтовки. Показывали, как правильно использовать в качестве орудия убийства гладкоствольные охотничьи ружья и газовые пистолеты. Объясняли, как сделать так, чтобы замаскировать убийство под несчастный случай или самоубийство. Но более всего учили прибирать за собой — собирать стреляные гильзы, стирать с металлических, полированных, стеклянных и прочих поверхностей пальчики, избавляться от оружия, зачищать свидетелей. И еще каждый день, на каждом занятии внушали мысль, что нельзя попадаться в руки правоохранительных органов живым. Что лучше мгновенно и безболезненно умереть от пули в висок, чем краснофуражечники, перед тем как расстрелять, будут жилы на шомпол мотать. А расстреляют в любом случае, по первому еще приговору.

Учили Тритона недолго, но качественно. Потому что особо с ним не церемонились — гоняли по шестнадцать часов кряду, с короткими перерывами на прием пищи. Из этих шестнадцати часов восемь он проводил в тире, отстреливая по полторы тысячи патронов в день. Еще два тыкал добротно изготовленные муляжи человеческих тел холодным оружием.

— Держи рукоять тверже, чувствуй траекторию движения лезвия… Бей короче, без замаха… Надави вниз, проверни лезвие в теле круговым движением, так чтобы острие описало широкий полукруг…

И Тритон бил коротко, без замаха, проворачивая лезвие так, чтобы внутренний разрез был вдесятеро больше наружного.

— Бей еще!

Бил еще.

И еще… Пока не вырабатывался требуемый автоматизм движений. Когда, проворачивая лезвие в теле, не надо было думать, как его проворачивать. И не надо было искать нужное ребро, чтобы воткнуть нож в сердце.

— Теперь хорошо…

К первой ликвидации Тритона готовили три недели. Он изучал маршруты движения объекта, прикидывал, где лучше устроить засаду, выбирал оружие, просчитывал подходы… Он предложил три сценария действия, но ошибся во всех трех, так как использовать решили четвертый. Оказывается, ничего выдумывать не надо было. Все придумали и просчитали за него.

Потом началась обязательная в таких случаях психологическая подготовка. Ну, чтобы у исполнителя в последний момент палец на спусковом крючке не дрогнул.

Тритону раскрыли психологический портрет объекта. Оказывается, он был первостатейный мерзавец. Рассказали несколько наиболее характерных эпизодов из его биографии. И не просто рассказали, а подтвердили свидетельскими показаниями, продемонстрировав видеозаписи людей, которые срывающимися голосами говорили о том, как он измывался над ними. Среди них была несовершеннолетняя девочка, которую извращенец в компании с приятелями изнасиловал, а потом на глазах компании заставил совокупляться со своим любимым сенбернаром. И через день убил ее мать, которая собиралась подать заявление в милицию. И была другая женщина, которая…

— Хватит, — прервал показ Тритон. — Не надо этой муры. Я смогу и так… Лучше скажите — сколько? Сколько мне за него полагается?

— Двенадцать недель.

Двенадцать недель жизни.

Цена была хорошая. Цена Тритона устраивала.

Он подкарулил объект в подъезде, на площадке между третьим и четвертым этажами, для вида копаясь в раскрытом электрощитке. Объект был не один, был с женой, дочерью и телохранителем. Согласно инструкции при изменении обстановки Тритон должен был избежать контакта, отложив акцию на потом. Но он не стал откладывать. Прикрывшись собственной спиной, он медленно вытянул из-под ремня штанов пистолет, повернулся и мгновенно выстрелил телохранителю в голову. С такого расстояния промахнуться было невозможно.

Телохранитель схватился за глаза и упал навзничь, ударившись затылком о ступени лестницы.

Объект, вместо того чтобы бежать, сделал быстрый шаг в сторону, прикрыв телом жену и дочь. Этот поступок не вполне соответствовал его психологическому портрету. Но не все ли равно… За двенадцать недель жизни.

Тритон выстрелил ему в шею и грудь. Объект, не отрывая глаз от убийцы, стал падать вперед. Он еще успел сказать:

— Не надо их…

И умер.

Мать и дочь, сделав несколько шагов назад, уперлись спинами в перила лестницы. Дальше отступать было некуда.

— Не надо, — умоляюще прошептала девочка, прикрываясь руками. — Не на…

Тритон выстрелил в выставленные вперед руки. Пуля, пробив ладони насквозь, ударила девочке в лицо. Мать качнулась в сторону дочери, как будто могла что-то сделать, и упала на дочь, получив две пули в бок.

Исполнитель обошел четыре уже мертвых тела и, приставляя к головам дуло пистолета, произвел по одному контрольному выстрелу. Чтобы наверняка…

Кажется, все.

Или не все…

За ближней дверью почудилось какое-то движение. Может, показалось?

Нет, слышны сдавленные всхлипы, словно кто-то кричит или плачет, зажимая рот рукой. Скорее всего хозяин квартиры услышал выстрелы, подошел к глазку и увидел… По крайней мере, мог увидеть…

Тритон резко развернул пистолет, поднял на уровень глазка и выстрелил несколько раз подряд. Черные дырочки коротким пунктиром перерезали дверь поперек. За ней кто-то вскрикнул, упал…

Затвор, сухо лязгнув, встал в крайнее заднее положение. Обойма была пуста. Тритон бросил пистолет на лежащие на площадке тела. В одном из дворов снял с рук, швырнул в мусорный бак перчатки, в другом избавился от плаща.

Дело было сделано. Сделано чисто…

Потом было еще несколько ликвидации. Тритону уже не рисовали психологических портретов и не демонстрировали видеопоказания рыдающих жертв. Это было лишнее. Ему показывали фотографии объекта, показывали маршруты его движения и говорили цену — два, три или четыре месяца жизни.

Месяцы копились и превращались в годы.

Но Тритон в них не верил. Он знал, что будет жить, лишь пока будет работать. Или пока не совершит ошибку. Поэтому он старался ошибок не совершать.

Однажды он понял, что вырабатывает свой срок. С ним на дело стали посылать двух «шестерок», которые считались напарниками, хотя в работе участия не принимали, максимум — стояли на стреме. Хозяева объясняли, что они необходимы для страховки, но дураку было понятно, что на самом деле они должны стеречь исполнителя. Или мочить исполнителя.

Хотя мочить — вряд ли. Если бы надо было мочить, они это сделали бы давно. Значит, стеречь, чтобы не смылся. Но зачем стеречь теперь, если раньше обходились без этого?..

Зачем — стало ясно через неделю.

На этот раз исполнителю не показывали фотографий и не показывали маршруты объекта, объяснив, что все инструкции он получит на месте. Ему велели быть готовым к пятнадцати часам.

Ровно в пятнадцать выдали одежду и обувь. В пятнадцать двадцать пять вывели во двор, посадили в микроавтобус с окнами, задернутыми шторками. Минут тридцать везли. Затем откинули шторки.

— Вон тот дом. Второй подъезд. Поднимешься на верхний этаж. Увидишь люк на чердак. Замок открыт, надо только откинуть дужку. Поднимешься наверх и пройдешь к дальнему слуховому окну.

— А что после?

— После — узнаешь после.

Инструктор воткнул в воротник пиджака микрофон, протянул наушник.

— Страховать и обеспечивать твою эвакуацию будут Хомяк и Синица.

Тритон внимательней осмотрел двор.

Точно, вон они, Синица копается под поднятым капотом машины, делая вид, что ремонтирует мотор. Хомяк читает возле детской песочницы газету.

Инструктор взглянул на наручные часы.

— С богом!..

Тритон вылез из машины, прошел к указанному подъезду, поднялся на верхний этаж, потом по чердачной лестнице. Замок действительно был открыт. Откинул люк, поднялся на чердак, нашел нужное слуховое окно.

— Посмотри за стропилами слева от окна, — сказал голос в наушнике.

Тритон сунул руку за стропила, нащупал какую-то рванину. Потянул на себя. В старое, драное пальто была завернута винтовка с оптическим прицелом. Не просто винтовка, а хорошо знакомая ему винтовка. Потому что его винтовка, стократно пристрелянная в тире.

Кроме винтовки, в тайнике были перчатки, поллитровая пластиковая бутылка с бензином, спички и картонный конверт.

— Разорви конверт, — приказал голос. — Найди фотографии. Просмотри их и сожги.

Тритон разорвал конверт и вытащил несколько фотографий, где был изображен человек в разных ракурсах — прямо, сбоку, с другого боку, сверху…

— Это твой объект.

Лицо объекта было знакомо. Ну очень знакомо!

Где он мог его…

По ящику мог! Ну точно!.. Лицо объекта частенько мелькало на телеэкране в новостях и на первых страницах газет.

Так вот, выходит, кого они решили зачистить! Барина решили…

Тритон понял все и сразу. Уголовник Бешеный не понял бы, а Тритон понял. Потому что Бешеный, сам того не заметив, давно стал Тритоном. Стал профессиональным киллером.

Который, в отличие от Бешеного, смог верно оценить ситуацию и смог понять, что это его последняя акция. Так как при ликвидации людей такого высокого ранга исполнителей в живых не оставляют. Заказчик рубит единственную, ведущую к нему ниточку.

Складно у них получается. Он, Тритон, ликвидирует объект, а «шестерки» Хомяк и Синица ликвидируют его. Причем без шума и пыли, так как он сам, следуя плану эвакуации, подойдет к ним, добровольно сядет с ними в машину и позволит увезти себя в тихое, безлюдное место. Потом кто-то ликвидирует ликвидаторов, и никакое следствие не дознается, кто заказал того барина.

Выходит, что Хомяка и Синицу заставляли стоять на стреме с единственной целью, чтобы чистильщик привык к ним, перестал опасаться их и в нужный момент спокойно подставил под их стволы свой затылок.

Ну гниды!..

— Объект подъедет со стороны бульвара, выйдет из машины и пойдет к третьему подъезду стоящего перед тобой здания, — бубнил голос в наушнике. — Работать лучше в момент выхода из машины или когда объект будет открывать входную дверь…

От дороги до подъезда было шагов двадцать. Тритон осмотрел через оптический прицел подходы. Увидел домофон.

Который все сильно упрощал.

Объект подойдет к двери, начнет возиться с ключом или кнопками домофона и в это мгновение замрет, станет неподвижен и открыт, как поясная мишень в тире. Секунд пять-шесть открыт. За это время надо успеть произвести выстрел.

Не такая уж сложная задача, если учитывать кратность оптики, расстояние и заранее знать, где объект остановится, подставившись под перекрестье прицела.

Только что потом?..

— Оружие оставь на месте. Эвакуируйся по условленному маршруту. И, пожалуйста, без самодеятельности. Как понял меня?

— Понял вас.

— Тогда желаю успеха…

О приближении машины предупредили за несколько минут.

— Трехминутная готовность.

Тритон поднял винтовку, положил на кем-то заботливо прибитую к стропилам планку, направил на входную дверь третьего подъезда и замер в ожидании.

Через три минуты во двор завернул черный «Мерседес». Тритон почувствовал, как у него мгновенно вспотело лицо и ладони. Как тогда, в камере смертников…

Он быстро опустил правую руку вниз, обтер о штаны.

Теперь надо спокойно, спокойно…

Из машины вылез мужчина. Медленно пошел в сторону подъезда, остановился, повернулся, что-то сказал водителю.

Он, человек с фотографии. Он!

Риски прицела сошлись на лице. Но объект сделал шаг в сторону и выпал из перекрестья.

Нет, не сейчас, позже.

Мужчина снова развернулся и пошел к подъезду. Теперь точно пошел. Обгоняя его, к двери побежал один из телохранителей. В руках у него был ключ.

Значит, возиться с домофоном объекту не придется и тех пяти секунд нет. Придется бить с лету.

Тритон выцелил голову объекта.

Телохранитель распахнул дверь и проскользнул внутрь, чтобы проверить подъезд.

Вот, теперь…

Но затылок объекта заслонили в объективе прицела бычья шея и плечи второго телохранителя. Все, теперь объект не достать…

— Я его не вижу, — шепотом сказал Тритон. — Я ухожу.

— Работать! Объект сейчас будет доступен! — заорал голос в наушнике.

Как же он будет…

Но действительно, телохранитель неожиданно резко повернулся и посмотрел куда-то в сторону. Затем сдвинулся, наверное, чтобы прикрыть охраняемое тело от угрозы нападения справа. Сдвинулся буквально на десяток сантиметров, но этого было довольно.

Тритон подвел крест прицела к основанию черепа и нажал на спусковой крючок. Пуля коротко вычертила в воздухе невидимую прямую и ударила в позвоночник, ломая и дробя шейные позвонки.

Но результата выстрела Тритон уже не видел, он перебежал к слуховому окну, расположенному с другой стороны дома. Выглянул, увидел сидящего в машине Синицу и все еще читающего газету и периодически посматривающего на подъездную дверь Хомяка.

Ждут. Его ждут. Наверное, им уже сообщили, что акция состоялась. И что чистильщик должен появиться не позже чем через минуту…

Он еще не принял решения, но уже действовал. Автоматически действовал. Как Тритон.

Вначале микрофон! Чтобы они не услышали и раньше времени не всполошились… Нащупал пальцами булавочную головку микрофона, аккуратно вытащил. Положил в середину рваного пальто, закутал полами.

Отработанными движениями проверил винтовку. Отодвинулся подальше от слухового окна, чтобы его не было видно. Поймал в объектив прицела голову Хомяка. Двинул вниз флажок предохранителя. Обжал указательным пальцем скобу спускового крючка.

«А вдруг это ошибка и его никто не собирается…» — продолжал сомневаться Бешеный.

Но Тритон уже не сомневался. Задержал дыхание и плавно потянул скобу на себя.

Выстрел! Хомяк откинулся головой на спинку скамейки.

Теперь очень быстро…

Тритон перевел винтовку на машину, в которой сидел Синица. Переднее стекло бликовало, и его почти не было видно. Но выбирать не приходилось. Поймал в перекрестье силуэт головы…

Выстрел!

Выстрел!

Теперь даже если он не убит, то ранен.

Бросил винтовку, побежал в дальний конец чердака. Туда, где была пожарная лестница. Быстро перебирая металлические прутья перекладин, спустился на землю.

Теперь ходу!

Пробежал в соседний двор, из него в другой, пересек какую-то улицу, снова углубился в дворы. Потом перешел с бега на быстрый шаг.

Надо уходить из города. Пока они не начали облаву…

Добрался до вокзала, сел в первую уходившую от платформы электричку. Только когда закрылись двери, понял, что у него нет билета, нет денег и нет документов, и, если по вагонам пройдет контроль, он вызовет подозрение.

Надо добыть деньги. И желательно другую одежду.

Он сошел на платформе, которую обступал лес. Он потому и сошел здесь, что увидел лес. Прошел по хорошо натоптанной тропе несколько десятков метров. Осмотрелся. Пожалуй, здесь…

Отломил от дерева небольшой, с палец толщиной сучок. Обкусал один его конец.

Теперь сойдет.

Встал за густые кусты.

Мимо него к электричке и с электрички шли люди.

Но чаще всего шли группами или шли не те, кого он ждал.

Нет, не то.

И этот тоже…

А вот этот подходит.

По тропе быстро шел молодой парень. Шел один.

Тритон вышел из-за кустов, делая вид, что застегивает «молнию» на ширинке.

— Слышь, парень, ты не скажешь, как пройти на платформу?

Парень на мгновение остановился:

— Так вот же она.

Тритон приблизился вплотную:

— Где, где?

Парень вытянул правую руку. И посмотрел в сторону, куда показывал. Открыв для удара лицо и шею.

Удобнее всего было бить в шею, в сонную артерию. Но если бить в шею, то хлынувшая фонтаном кровь забрызгает одежду…

Нужно найти другое место…

Тритон ударил парня под дых, чтобы лишить его голоса, чтобы он не мог позвать на помощь. Ударил, как учили, исподтишка, почти без замаха, костяшками пальцев. И когда парень согнулся, воткнул ему в глаз заостренный конец жесткого, как железо, сучка.

Парень замычал, задергался. Но он все еще был жив.

Тритон обхватил, придержал левой рукой дергающийся затылок и раскрытой ладонью правой вдавил выступающий из глазницы сук глубже. До упора вдавил.

Парень затих.

Тритон оттащил его подальше в кусты. Вывернул карманы.

Нашел сезонный проездной на пригородные электрички и вполне приличную сумму денег. Теперь можно было легально доехать до соседней области.

Снял с тела одежду.

Пиджак был впору, штаны чуть длинноваты. Ну ничего, главное, что они не напоминают прежнюю одежду…

Через двое суток Тритон был далеко от места побега. Но особой радости не испытывал, понимал, что рано или поздно к нему подойдет случайный милиционер и попросит предъявить паспорт. Которого нет.

Позарез нужен был паспорт. И нужны были деньги.

Тритон вспомнил уроки, преподанные на зоне Бешеному. Сообразил, как найти в незнакомом городе тех, кто может ему помочь.

И пошел в баню. Не в одну баню. И не один раз.

Он ходил в бани и рассматривал голые торсы моющихся мужиков.

Этот не подходит.

Этот тоже.

А вот этот… Татуировка на груди, спине и руках. Кресты, кинжалы, церкви с куполами… Не просто татуировки, уголовные татуировки, особый для посвященных язык. Ну-ка, что там?

Три ходки на зону, проклятия ментам, отказ от работ…

Пойдет.

Подлез к владельцу церковных куполов с шайкой.

— Разговор есть.

— Ну?

— Нужен выход на деловых.

— Ты чего, мужик? Какие деловые? Не знаю я никаких деловых.

— Не забивай гвозди! Мне они позарез нужны.

— Тебе нужны — ты и ищи… Откуда ты вообще взялся?

— Оттуда. Меня зеленый прокурор амнистировал. Если не поможешь — спалюсь на первой ломке.

— А ты мне, часом, не пушку заряжаешь?

— Да ты что?! Век воли не видать. Какие пушки, когда менты на хвосте сидят.

— Ладно, дам тебе один адресок…

По названному шепотом адресу жил невзрачный мужичок, которому пришлось пересказать уголовную биографию Бешеного, перечислить кичи, на которых он тянул срок, назвать кликухи сокамерников. Потом был другой мужик, искавший общих по зоне знакомых и нашедший таких знакомых. И лишь потом была блатхата и разговор по делу.

— Чего надо?

— Ксиву.

— Ксиву против бабок.

— Бабок тоже нет. Я оборвался.

— Без бабок ксивы не будет.

— Я отработаю.

— Чем?

— Могу мокрым. Под заказ.

— Свистишь?

— Как хочешь, мое дело предложить.

— Ладно, не психуй. Сколько просишь?

— Косарь баксов и ксиву — за голову.

— Ладно, подписываюсь…

Задача была простая. Для Тритона простая.

Он подкараулил заказанную жертву на пороге утром, возле дома. Дождался, когда тот вышел из дома и сел в машину. Он подбежал к машине и постучал в стекло.

— Что такое? — спросил из салона водитель.

— Там… — показал куда-то под днище машины Тритон, — вдребезги. Нельзя ехать!

— Что вдребезги?

— Там…

Водитель приоткрыл дверцу и высунулся наружу.

— Да где?..

Гритон ударил сверху, ножом в склоненную шею. Ударил сильно и воткнул лезвие по самую рукоять. Толкнул обмякшее тело обратно в салон. Захлопнул дверцу. И спокойным, прогулочным шагом пошел прочь.

За паспортом и деньгами.

Это было первое убийство, за которое он получил деньги.

Но не последнее, потому что деньги имеют свойство заканчиваться. И их надо как-то зарабатывать. Тем, что умеешь делать. Он умел убивать. Только убивать. И умел это делать лучше других.

Он выполнил еще несколько мелких заказов и приобрел в определенных кругах славу удачливого мочилы. Искать новые заказы не приходилось. Его находили сами. Смерть оказалась ходовым товаром.

Правда, заказчик был скуп. Заказчик платил копейки и даже эти копейки норовил ополовинить, ссылаясь на инфляцию и материальные трудности.

Приходилось брать количеством.

Мочила ездил по городам и делал свою работу. Делал легко, так как имел дело с любителями, которые сами подставлялись под нож или выстрел. Охрана ему не мешала. Большинство жертв охраняли слоноподобные телохранители из бывших борцов-полутяжей. Которые могли помешать киллеру только своими заслонявшими объект объемами.

В один город мочила ездил дважды, вначале выполнить заказ на одного местного директора рынка, а через несколько дней пристрелить заказчика по разнарядке возжелавших кровной мести родственников усопшего директора. Заплатили обе стороны.

И все равно это было не то. Количество не переходило в качество. Трупы прибавлялись, а деньги нет. Зато накапливалась статистика риска. Было понятно, что долго везение продолжаться не может. Рано или поздно на след наемного убийцы должны были выйти менты.

Надо было искать других заказчиков. Более богатых. И хорошо бы имеющих возможность отмазать исполнителя от милиции.

Есть такие?

Отчего же нет. Есть и богатые, и со связями.

Как таких найти?

Очень просто — на лежбищах, где они жируют. Например, в домах на площадях. Там все — и деньги, и связи…

И заказы?

И заказы! Почему бы нет? Враги есть у всех. В том числе у сильных мира сего. У них врагов даже больше, чем у простых смертных. Такие заказчики были бы очень кстати.

Вот только как на них выйти?

На прием не запишешься, домой по-приятельски не зайдешь, по телефону ничего не объяснишь и ни в чем не убедишь…

И как потом, сделав дело, остаться в живых? Ведь чем отмазывать случайного киллера от милиции, его проще прикончить.

Нет, не сходится. Заказчик есть, но к заказчику не прорваться. Амба! Придется продолжать кормиться мелочевкой. И в конечном итоге…

В тот раз Тритон так ничего и не придумал. И на следующий день не придумал. И через день…

А вот через неделю…

Через неделю Тритон смотрел телевизор. В криминальных новостях живописалась война двух преступных группировок. Которые, чтобы убедить друг друга в серьезности своих намерений, обменялись трупами.

Вот! Они не говорили… В делах слова не имеют веса, имеют только дела! Фирмы, рекламирующие свой товар, раздают его образцы в переходах.

Надо показывать свой товар!

Надо показывать трупы!

Тритон отказался от очередной командировки и отправился… Не все ли равно куда. В первый пришедший в голову город. Там он, дав на лапу какому-то мелкому служке, узнал прямой губернаторский телефон. Позвонил ему и довольно сбивчиво попытался объяснить, что он хочет. Хочет ликвидировать проблемы, ликвидировав их носителей.

Губернатор послал его отборным мужицким матом и бросил трубку. Губернатор не поверил.

И правильно сделал. Словам веры нет.

Тритон перезвонил еще раз и, прежде чем его обматерили во второй раз, быстро проговорил:

— Ваша секретарь умерла.

— Какая секретарь?!

— Ваша.

Секретарь сидела в приемной и, сложив губки бантиком, стучала наманикюренными пальчиками по клавиатуре. Что за ерунда?..

— Да пошел ты! Псих!

Но звонивший был не псих. К сожалению…

В пять часов вечера секретарь покинула рабочее место. Она шла домой, обращая внимание на идущих навстречу восхищенных мужчин. И не обращая на идущих сзади.

Зря не обращала.

Когда в квартире раздался звонок, она посмотрела в глазок. И увидела в глазок цветы. Роскошный букет роз, наверное, поклонника, выражавшего свое восхищение. Она открыла дверь. Она не могла не открыть дверь.

Тритон толкнул ее в глубь квартиры, догнал и зажал рот рукой, размазав по лицу помаду. И зажал нос. Он вжимал ладонь в лицо девушки, пока она не перестала биться, пока не отпустила пальцы судорожно вцепившиеся в запястье убийцы.

Секретарь губернатора умерла. С опозданием на сутки.

Губернатор понял все. Понял, что звонил не псих, звонил деловой человек. С которым можно иметь дело. И нужно иметь. Хотя бы потому, что услуги такого рода предлагают не каждый день и не каждому.

Моральная сторона?.. Какая может быть моральная сторона в аморальной стране. Важен результат. А результат обещает быть.

Губернатор прикинул, кто ему мешает больше других и какие можно получить дивиденды, если он перестанет мешать. Пожалуй, Прохоров. Он теперь самый опасный.

Незнакомец позвонил на следующий после похорон день.

— Я выражаю соболезнование…

— Да, да, конечно.

— У вас есть ко мне поручения?

— Да. Я бы хотел, чтобы вы от моего имени поздравили Прохорова. Он этого заслуживает больше других, — назвал фамилию губернатор, не очень веря, что это будет иметь какие-то последствия.

— Хорошо, поздравлю, — принял игру Тритон. — На какую сумму можно рассчитывать, покупая подарок?

— Что?

— Я не могу исполнить вашу просьбу бесплатно. Подарки стоят денег.

— Сколько?

— Я думаю, восемьдесят будет достаточно.

— Тысяч?

— Долларов.

— Предоплатой?

— Нет, после выполнения вашего поручения.

— Но это…

— Решайте сами. Я перезвоню завтра.

«Завтра» губернатор согласился. Восемьдесят тысяч были большими деньгами, но при удачном завершении дела должны были окупиться стократно. Дивиденды перевесили мораль и страх.

Прохоров умер через день. Умер глупо. Во дворе своего дома. На него и телохранителя напали неизвестные преступники. По всей видимости, с целью ограбления, так как у потерпевших были вывернуты карманы и пропали все деньги и документы.

Губернатор, стоя у гроба усопшего, дал публичную клятву найти и примерно наказать преступников. Но преступников, как водится, не нашли…

Придуманная Тритоном схема работала безотказно. Практически в каждом, куда он приезжал, городе находились высокопоставленные заказчики. У людей были проблемы, люди хотели их решать. И решали… с помощью незнакомца, звонившего им по телефону.

Это было очень удобно — сказать несколько слов по телефону, на следующий день узнать, что твой недруг тебе больше не мешает, и положить в укромное место или послать по указанному счету деньги. И даже не увидеть того, кто все это сделал!

Эх, кабы у нас так работала сфера прочих услуг, мы бы давно уже жили в капитализме…

Бизнес Тритона процветал. Жизнь врагов оказалась идеальным товаром. Более выгодным, чем окорочка и сырая нефть. Новые заказчики, в отличие от прежних, платили столько, сколько с них спрашивали, и предлагали приехать еще.

Тритон приезжал.

Случались оптовые заявки, и тогда он делал скидки. Смерть оптом стоила дешевле на двадцать пять процентов.

Деньги прибывали, копились. Потратить их было невозможно, потому что, в отличие от легальных бизнесменов, Тритону высовываться было нельзя. Нельзя покупать дома, машины, ходить в дорогие рестораны, ездить на уикенды на Канары… Особенно нельзя с липовым паспортом на Канары.

Несмотря на обилие денег, положение у Тритона было незавидное. Он оставался никем, жившим нигде. Даже не бомжем — бесплотным духом. Его расстреляли несколько лет назад, лишив возможности раскаяться и встать на путь исправления. Так что ходу назад не было.

Впереди тоже ничего доброго ждать не приходилось. Либо его, однажды проверив паспорт, возьмет милиция, либо найдут бывшие вытащившие из-под расстрела хозяева, либо уберут уже не нуждающиеся в его услугах заказчики. Он и так уже все сроки переходил.

Надо что-то делать. Надо возвращаться обратно в жизнь — получать легальные паспорта, прописки, жениться, заводить детей, чтобы слиться со всем прочим российским населением. Спрятаться. Опознать в одном стопятидесятимиллионном гражданине бывшего смертника и наемного киллера будет практически невозможно.

Как этого добиться?

А черт его знает!

Впрочем… Если имеешь дело с такими заказчиками… с такими могущественными заказчиками, которым подчиняются милиция, загсы и паспортные столы, которые, если захотят, могут…

А захотят?

Нет, не захотят. Кому нужны лишние хлопоты?

Но даже если захотят или, что вернее, сделают вид, что захотят, то кто им помешает потом, когда он вылезет на свет божий, прикончить опасного свидетеля?

Никто не помешает. Только если он сам.

Но как?..

В открытом бою — никак.

Только если… Только если влиться в волчью стаю, принять ее законы и стать таким же волком, как все. Стать своим среди своих. Стать ими.

И тогда…