Ревизор: возвращение в СССР 15

Глава 18

г. Москва.

Вскоре пришёл покупатель за трактором в подсолнухах. Невысокий, пухленький, лет под пятьдесят, с облысевшей макушкой. Представился Леонидом. Всё время улыбался и говорил, да используя своеобразную деревенскую манеру изъясняться, хотя, судя по дорогой одежде и обуви, дядечка очень непростой. И такое тепло от него шло, такая харизма, что он подсознательно вызывал доверие.

– Значицца, вы и есть тот молодой человек, что взял под крыло наших пенсионеров? – с любопытством разглядывал он меня. – Наслышан, наслышан. Михаил Андреевич много раз про вас балакал.

– Надеюсь, не ругал? – улыбнулся я.

– Что вы, только хорошее.

Спустились на первый этаж. В этот раз сам попросил жену со мной сходить, я же понятия не имею где там этот трактор.

Леонид воодушевлённо делился с нами, что Михаил Андреевич его палочка-выручалочка. Что он, Леонид, всегда желанный гость на любом торжестве, потому что все знают, что он дарит живопись. Да еще какую!

– И у меня голова не болит, – делился Леонид, – что сунуть в подарок людям, у которых всё есть?

– Интересный подход, – согласился я.

Галия принесла картину. Я поставил её на спинку дивана. На ней, реально, был изображён трактор, стоящий у поля с подсолнухами.

– Это шедевр, чессно слово! – восхищённо произнёс Леонид и сунул мне деньги. – Есть во что завернуть это счастье?

– Есть, есть. Сейчас, – подхватилась Галия и скрылась в соседней комнате.

– Какая милая у вас жена, – подмигнул он мне.

Вскоре она вернулась с большим серым листом и мотком шпагата. Мы завернули с Леонидом картину, перевязали. И он, абсолютно счастливый, ушёл, пожав мне руку и приложившись губами к ручке Галии, чем смутил её невероятно. Мы пересчитали с женой деньги. Тысяча рублей, однако. Спрятал их туда же в раму.

Потрясённые стоимостью не очень большой картины, мы молча поднялись к себе. Признаться, я и после первой продажи стал гораздо с большим уважением относиться к увлечению жены рисованием. А сейчас я понял, что очень его одобряю.

Через некоторое время позвонил Михаил Андреевич, узнал, как всё прошло. Доложил ему всё, как есть.

– Знаешь, кому ты сегодня руку жал? – лукаво спросил он.

– Вы про Леонида? – без задней мысли уточнил я.

– Про Леонида, – рассмеялся Михаил Андреевич. – Это народный артист СССР. Так-то, мальчик мой.

– Правда? – удивился я. – Совершенно незнакомое лицо.

– Почаще надо в Большой театр ходить, – посоветовал он.

– Были как-то с женой на балете.

– На балете… А надо было на оперу, – посмеялся Михаил Андреевич и мы попрощались.

Только оперы мне и не хватало. Но сам факт! Пошёл рассказывать Галие, кто ей сегодня ручки целовал.

Чуть позднее к нам зашёл Григорий узнать, когда мы едем в деревню? Чтобы ему Родьку собрать успеть. Буднично так говорил о том, что отец в деревню умотал, уже свыкся с этой мыслью.

– Отец мне на службу вчера звонил, – делился он, – просил передать с тобой кое-что из своих вещей. Ладно?

– Конечно. О чём разговор! – удивился я. Мама с Галиёй сразу чаю ему предложили, он благодарно кивнул головой.

– И там ещё Анна Никифоровна что-то мне передать собралась, – добавил он.

– Привезём, – улыбнулся я.

– Небось, пирожков, – предположила мама. – Пироги у неё замечательные.

– Когда вы вернётесь? – поинтересовался он.

– Мама там, пока, останется, а мы с Галиёй завтра к вечеру вернемся, – ответил я. – Мне свёкра сестры надо отвезти в аэропорт завтра ночью.

Он кивнул и задумчиво гонял чай в чашке чайной ложечкой, а сам сахар даже не насыпал. Что-то его беспокоит, причём, очень сильно. От Лины опять что-то прилетело? Надеюсь, нет. Как-то уже достаточно истрепала всем нервы эта Лина…

– Слушай, – начал он смущаясь. – Поступил в Академию на курсы. Учиться почти полгода.

– О, поздравляю.

– Всё лето в Москве безвылазно придётся проторчать. А Родька уже на море настроился…

– Так договорились же, что мы его с собой в Палангу берём, – с недоумением посмотрел я на него.

– Да, – подтвердила жена, с таким же недоумением глядя на него.

– Ну, это было, когда я в командировку на год планировал вскоре уехать. А сейчас-то я дома, – вопросительно взглянул он на меня.

– Ну, какая разница, – мы уже настроились, что малой с нами едет. Правда? – повернулся я к жене.

Она охотно кивнула.

– Может, мне отца попросить с вами поехать? – предложил он.

– Ну, у них с Никифоровной что-то только завязываться стало, – с сожалением проговорила мама.

– Он сейчас не захочет её надолго оставлять, наверное, – высказалась и Галия.

– Может, пусть, она тоже едет? – предложил Григорий.

– А, вообще, это мысль, – задумчиво ответил я. – Летом уже почти год будет, как бабушки в колхоз устроились, им отпуск положен. Пусть бы по очереди посидели на море месяц отпуска. Месяц Никифоровна с Егорычем, месяц бабушка с Трофимом. По-хорошему, и Аришку надо вывозить…

Дело в том, что я вспомнил, что этим летом в Москве будет очень непросто. Начнутся пожары на торфяниках, все будет затянуто дымом. А при таком варианте и бабушки отдохнут от жары, копоти и гари, и Аришка. У неё проблемы с лёгкими по детству были, не дай бог, начнётся ещё астма какая-нибудь.

– Да, и Инну с грудняшом надо с собой брать, – вслух сказал я.

Ну, а куда такому маленькому в дыму находиться? Но сейчас я не могу никому сказать про пожары. Кто же мне поверит? А если вдруг слухи разойдутся, что я такое говорил до пожаров, то мне же хуже. Могу капитально влипнуть в неприятности. Народ будет возмущен этим дымом, конечно, и козел отпущения властям очень пригодится. А когда кто-то до пожаров говорит, что они скоро будут – то вот тебе и первый подозреваемый в поджогах! Который заранее запланировал это черное дело, да по глупости и разболтал об этом… Тут даже красная корочка Верховного Совета не поможет избежать неприятностей…

– Аришку вывезти на море, было бы, конечно, здорово, – согласилась мама. – А Инне с маленьким нельзя далеко от кормилицы уезжать.

– Вот, засада. Жаль, она сама не кормит. Значит, сколько нас? – взял я тетрадный листок и прикинул, как мы будем размещаться по комнатам: нам с женой, бабушке или Никифоровне с Аришкой и Трофиму или Егорычу с Родькой. – А ты сможешь нам в Паланге три комнаты организовать? – заинтересованно посмотрел я на Григория.

– Ну, у меня же там знакомые, – напомнил Григорий, – мать сослуживца и другая их родня. У себя не смогут столько места выделить, организуют ещё у кого-нибудь.

– Хорошо бы, конечно, нам всем вместе разместиться, – заметил я.

– Я попробую договориться, – оживился подполковник. – Значит, на какой, точно, срок жильё спрашивать?

– Целиком июль и август, – подумав ответил я, – Билеты ещё надо будет обратные взять заранее. А то фиг мы оттуда уедем к первому сентября.

– Это точно, – взял он в руки мой листок. – Задачу понял! – по-военному чётко ответил Григорий, заметно повеселев и попрощался.

Едва он ушел, как моя мама фыркнула:

– Ну уж про билеты ты мог бы и не волноваться!

– Не понял? – спросил я.

– С твоим-то новым удостоверением? Когда на каждом вокзале есть специальное окошко?

Это да, мама права, об этом я и не подумал… Суну корочки Верховного Совета в специальное окошко, и билеты тут же и найдутся… Бронь у них всегда есть на такой случай…

В субботу с утра, только я успел машину к дому подогнать, Родька с отцом уже пришли к нам. Вещей у них образовался целый чемодан, но то и понятно, собрались на целый месяц.

– Ходил звонить вчера в Палангу, – бодро доложил подполковник. – Обещали устроить три комнаты рядом.

– Отлично, – взял я свои вещи, и мы пошли с Григорием грузить машину.

– А когда Галие рожать? – поинтересовался подполковник. – Вернуться в Москву успеете? Или вы там планируете?

– В сентябре ей рожать, – задумчиво ответил я, – числа плюс-минус десятого, в Клайпеде она встанет на временный учёт в хорошей поликлинике. В Москве тоже будет наблюдаться и рожать у хороших врачей. Главное, чтобы наследник в поезде не надумал родиться.

– Это какое же у него место рождения в паспорте будет в таком случае? – попробовал шуткой отвлечь меня Григорий от дурных мыслей.

– Кто ж его знает? – улыбнулся я.

Риск, конечно, есть, но он гораздо меньше, чем риск от того, что два последних месяца мой ребёнок будет развиваться в неблагоприятных экологических условиях. И жена здесь измучается.

В деревне нас ждали. Больше всех радовалась Аришка. И не маме, а Родьке. И мой пёс носился по участку от радости как ошпаренный.

Старики накрыли шикарный стол с холодцом, с пирогами. Гриша деду в чемодане передал несколько бутылок очень хорошего вина. Все думали, что мы с женой до завтра останемся, но я не смог им составить компанию, зато угощением мы насладились.

Трофим с Егорычем спелись, подшучивали вовсю друг над другом, но так, по-дружески.

– Как ваши цыплята? – спросила Галия.

– Из цыплят выросли индюки, – ответил ей Егорыч.

– Как это? – удивлённо спросили мы с женой хором.

Если бы бабушка при этом не улыбнулась, я бы не понял, что это шутка, с таким серьёзным видом это было сказано. А то решил поначалу, что не тех птенцов купили…

Галия тут же поспешила посмотреть, что там произошло с цыплятами. Мне пришлось идти за ней. Птенцы сильно выросли, вытянулись вверх, перьями ещё не обросли, ноги и шеи длинные.

– Какие же они страшные стали, – поражённо смотрела на них жена.

– Обычные подростки, – улыбнулся я. – Пойдём, дорогая.

Она с глубоким разочарованием на лице пошла домой, а я остался посмотреть, что старики тут уже наделали. С курятником они закончили. Сделали уличный загон рядом, куры сами могут на улицу выходить.

Всё по уму, что значит, одна голова хорошо, а две лучше, – подумал я, возвращаясь за женой в дом.

Мама, похоже, уже выложила старикам наш план на лето, потому что Никифоровна спорила с бабулей.

– Эль, ты когда последний раз была на море? – спрашивала она. – Смотри на это, как на партийное задание: ты Аришку сопровождаешь.

– Но у нас же хозяйство, куры, – не очень уверенно возражала бабуля.

– Ну что, мы вдвоём с Аннушкой с огородом не справимся, что ли? – ответил ей Егорыч. – А потом вы с Трофимом одни останетесь.

Бабушка вопросительно уставилась на своего деда, мол, что скажешь?

– Элечка, надо соглашаться, – положил он свою руку на её, – детей надо вывезти на море.

Такой аргумент бабушку убедил, она тут же согласилась. Трофим уже знает, куда надо давить. Что касается моей бабушки, то её чувствительные точки – это ответственность за семью и самопожертвование.

С улыбкой наблюдал за ними. Мне так нравилось, как Трофим к ней обращался: Элечка. Потом женщины занялись делами, а мы с дедушками остались за столом. И обсуждали предстоящий отпуск на море.

Вскоре прикатил Ахмад, мама предупредила его, чтобы сразу в деревню ехал. Опять все собрались за столом, опять тосты и приветствия. Выпили за начало отпуска Алироевых.

Аришка рада была, забралась Ахмаду на руки, чмокнула смешно в щёку и потребовала, чтобы он и её чмокнул в щёчку. Женщины опять занялись хлопотами по хозяйству. Аришка с нами осталась сидеть за столом. Воспользовавшись моментом, что все в сборе, достал и положил на стол две тысячи рублей.

– Я деньги привёз, – сказал я. – Надо ремонт начинать. В первую очередь, надо решить вопрос с водоснабжением. От деревенского водопровода можно запитаться? – вопросительно посмотрел я на Трофима. – Колонка рядом. Может быть, трубы закопать, врезаться и всё. А то зачем самим колодец рыть или скважину бурить?

– Узнаю, – пообещал Трофим. – Ванну будем ставить?

– Конечно, – ответил Егорыч. – Чтоб всё, как в городе.

– И септик надо продумать, – добавил я. – Знаете трёхкамерные системы? Две герметичные, третья без дна?

Ни о чём подобном мои собеседники не слышали, пришлось рисовать схему соединения колодцев в разрезе.

– Хитро придумано, – заметил Ахмад. – Это где так строят?

– В ГДР видел, когда в частном доме гостили, – соврал я. – Ты все удобства у себя дома уже сделал, подскажешь, какие тут хитрости, ладно?

– Место под ванную комнату уже выбрали? – сразу поинтересовался Ахмад. – Лучше выбрать так, чтобы и с кухни удобно было воду выводить в септик. Лучше всего, когда всё на одной линии. Чем меньше поворотов канализационной трубы, тем лучше.

Отлично, Ахмад рукастый, сделает всё, как надо.

Сходил за дизелем к соседу. Он не будь дураком, к выходным уже стабильно готовил три канистры. Приеду, не приеду, а у него стоит, на всякий случай.

Вернулись мы с женой и собакой в Москву одни. Так тихо и пусто в квартире показалось. Но ненадолго. Часам к девяти вечера прикатили отец и сын Жариковы.

Самолёт в два сорок ночи. В аэропорт решили выехать в двенадцатом часу. Обратно вернуться в Москву до последней электрички в Мытищи возможно, но впритык. А вдруг, последнюю электричку отменят? Решили жилы не рвать, Пётр переночует у нас, а утром спокойно вернётся в Мытищи. Да и мне не одному за рулем ехать. Конечно, у меня теперь есть очень солидные корочки, на случай, если гаишники остановят, но нарушать действующее законодательство все равно неохота…

Времени до отъезда было полно, чему я был очень рад. Ещё во время нашей первой беседы у меня появилось острое желание посоветовать Ивану Викторовичу рвать когти из Казахстана.

Конечно, до девяностых ещё время есть, но пока сами относительно молоды и ещё есть силы, пока молодёжь там ещё не особо корни пустила, лучше переехать в Россию. Сейчас ещё квартиру в Караганде можно достойно обменять.

Галия накрыла нам лёгкий ужин.

– А что, дочь ваша за казахом замужем? – спросил я Ивана Викторовича.

– Оля-то? – удивлённо посмотрел на меня он. – Нет. Кто у нас Лёшка-то? – взглянул он на сына.

– Белорус, наверное, – пожал плечами Пётр. – Ну, раз бабушка с дедушкой в Минске.

– Понятно, – кивнул я, – не казах, короче. А у вашего зятя, Лёшки, родители тоже в Караганде?

– Ну, да.

– Я к чему это? Вы не думали поближе к Москве перебраться или к Ленинграду? Или в тот же Минск?

– Зачем? – удивлённо посмотрел на меня Иван Викторович. – Там работа, друзья, там вся жизнь.

Блин. Или он сейчас пожертвует своим кругом общения или это придётся сделать его дочери с мужем в таком же возрасте. Только он переедет и сохранит тёплые отношения со всеми, сможет летать в гости к старым друзьям и коллегам, во всяком случае, перезваниваться и переписываться. А его молодым через двадцать лет станет очень некомфортно... Особенно в начале девяностых, в результате уже к середине девяностых страну покинет такое количество русскоязычных квалифицированных специалистов, что в Казахстане осознают свою ошибку и начнут смягчать языковую политику, не дававшую без знания казахского языка работать в государственных организациях. Одно хорошо, что в девяностых в Казахстане не будет такого кошмара, что с русскими творили в некоторых других республиках бывшего СССР, когда уехать живым, хоть и без гроша в кармане, было уже за счастье. За это местным властям спасибо. Но все равно будет очень неуютно, ведь русские там будут знать, что творят с русскими не так и далеко от Казахстана, и будут бояться, что такой же кошмар начнется и в нем. Не хочется даже думать об этом. Но как их убедить переселиться?

– Вы редкий специалист, – серьёзно сказал я. – И у вас очень большой потенциал. Вы уже переросли Караганду. Вам надо двигаться дальше самому и тянуть за собой всю свою семью. Мало ли, что там друзья. Вы, как глава семьи, должны думать об общем ее благополучии, в том числе, и будущих поколений. Где будет легче и перспективнее стартовать вашим внучатам, в Москве и Ленинграде, или в Караганде?

Он с интересом посмотрел на меня, но ничего не ответил. Ладно, мы ещё вернёмся к этому разговору. Капля за каплей камень точит.

Выехали из дома в половине двенадцатого и в начале первого уже прибыли в аэропорт. Не спеша проводили Ивана Викторовича, очень тепло попрощались и поехали с Петром ко мне.

Жариков старший сказал, прощаясь, что он очень рад и горд за сына. Что тот уже многого достиг и обеспечил своим детям хорошие стартовые позиции. А про меня сказал, что я и Москву уже перерос, и лично он не знает, куда мне двигаться дальше. С улыбочкой такой, расквитался за мои советы по его переезду, как он думал. Очень захотелось достать свои корочки из кармана и показать ему, чтобы полюбоваться, как улыбочка увянет. Но это было мальчишеское желание, и я его превозмог. Забавнее будет, когда он сам однажды узнает. А он узнает, кто-нибудь да проболтается из многочисленных родственников, иллюзий у меня не было…

Вернулись в четвертом часу ночи. Галия уже давно спала. В большой комнате на диване для Петра было постелено. Мы разошлись с ним спать очень довольные, что так легко и быстро обернулись до Шереметьево и обратно.

Проснулись в воскресенье поздно. Галия давно проснулась, нажарила блинчиков. Вышел из спальни, можно сказать, на запах. А у нас на кухне Ксюша сидит и они с Галиёй как две подружки судачат. Поздоровался с ней как ни в чём не бывало и пошёл умываться. Наклонился над раковиной и думаю: время одиннадцать утра, а она уже у нас сидит в домашних тапочках и одна, без Ивана. Ночевала у него? Очень похоже на то. Ну, совет, да любовь. Что ещё сказать?

Когда вышел из ванной, Ксюши уже не было.

– Всё у них срослось, похоже, с Иваном? – спросил я, глядя на жену.

– Сглазить боится, даже не рассказывает ничего, – пожала плечами Галия и достала из холодильника сметану.

– И это правильно. Счастье любит тишину, – со значением произнёс я и набросился на блинчики.

***

Москва. Дом Ивлевых, однокомнатная квартира на шестом этаже.

Подруга Лидия пригласила Лину на день рождения к своей бывшей однокласснице. У той брат остался один после развода. Подружки решили познакомить его с Линой.

– Он один, ты одна, – убеждала Лидия Лину прийти на праздник, – что зря пропадать двум таким замечательным одиночествам.

– Я даже не знаю эту твою одноклассницу! – возражала Лина.

– Тебе не о ней надо думать, а о её одиноком брате, – глубокомысленно заметила тогда подруга.

И сейчас Лина старательно наводила марафет. Ей хотелось оказаться в незнакомой компании во всеоружии. Так она будет увереннее себя чувствовать.

***