Ревизор: возвращение в СССР 21

Глава 19

Москва. Дом на Котельнической набережной.

Мы прошли на кухню. Мужики сели за стол со страшно усталым видом и переглянулись между собой тяжёлыми взглядами. Ничего себе, начало, — подумал я и сел между ними. Неужто там что плохое с Оксаной случилось? Повесилась, что ли, не дай бог, после угрозы развода, вот мужиков теперь так и глючит? Хотя нет, тогда бы они точно так быстро не вернулись… Да что вообще происходит?

— Послушай, Павел, — начал Загит, медленно подбирая слова, — раньше я думал, что благополучие твоей семьи ты обеспечиваешь вполне законным образом. Много работаешь, крутишься, вертишься, по ночам не спишь… Но сейчас кое-кто нам сказал, что ты связан с бандитами и ограбил наших родственников, — он внимательно смотрел на меня, а я молча и с огромным интересом ждал продолжения, потому что понятия не имел, кого я и когда ограбил. — Семью Марии, сестры моей жены. Все деньги у них забрал, всё золото, что у Марии было. Она всегда как ёлка в Новый год ходила, а сейчас на ней одна обручалка осталась…

Загит умолк, видя, что я начинаю улыбаться, и вопросительно уставился на меня.

— Так… — понял я, откуда ветер дует, но на всякий случай уточнил: — А от кого вы всю эту историю узнали? От жены? Ну, раз из Святославля вернулись. Верно?

— Ну, так, — кивнул Загит — от Оксаны.

Он был очень напряжён и взволнован, мне даже стало жаль его. Марат-то уже сообразил по моей реакции, что в этой истории было ещё что-то и, просто, с нескрываемым любопытством, ждал продолжения.

— Я почему спросил, откуда вы это узнали, потому что у нас с тёщей был уговор. Она не строит против меня козни, а я не рассказываю вам про этот случай. Но раз уговор нарушен с её стороны… А, кстати, какую она теорию подвела под всё это?

— Что ты бандит и валютчик, — хмыкнул Марат уже совершенно обычным своим тоном. — Мол, так запугал бедного дядьку, а он далеко не из пугливых. Я сразу сказал, что ты не бандит. Но, если честно, испугался, что ты мог связаться с криминалом и их руками дядьку прижать. Сам бы ты, извини… Но чтоб вот так, чтоб он сам все с родной жены снял… Давай, рассказывай, что там на самом деле было, — не скрывая нетерпения, попросил он.

Взглянув на и так потрясённого Загита, подумал, что мой рассказ его добьёт. Но делать нечего. Не оставаться же мне бандитом и грабителем в его глазах.

— Вам будет неприятно это слышать, — с сочувствием проговорил я, взглянув на тестя, — но делать нечего… Когда мы с женой сообщили, что ждём ребёнка, точнее, за нас всем сообщила моя сестрица, что Галия беременна, Оксана начала требовать от Галии сделать аборт. Я тогда запретил жене общаться с тёщей. Она у меня к телефону не подходила, когда звонки длинные шли, междугородние, потому что каждый её разговор с матерью заканчивался ее слезами. И тогда Оксана придумала подключить Марию. Звонки из Балашихи обыкновенные, но кому надо такое выслушивать, поэтому жена у меня вообще перестала подходить к телефону. Тогда Мария приехала сюда и довела Галию до нервного срыва.

Марат переглянулся с угрюмым отцом, но тот слушал, опустив глаза, а я продолжал:

— Честно говоря, этой вашей Марии очень повезло, что меня рядом в тот момент не было, убил бы на месте. Но потом подумал и решил, что Мария такая же блаженная, как и Оксана, поэтому решил действовать сразу через её мужа, он замдиректора в таксопарке, думал, авось, нормальный серьёзный мужик. Я к нему приехал, объяснил ситуацию, по-человечески попросил жену приструнить, ничего такого не просил, хотел только, чтоб нас оставили в покое… А он меня послал. Прямым текстом… Марат, я похож на человека, который утрётся и уйдёт в такой ситуации?

— Не, никак. И ни один нормальный мужик не утёрся бы, — поддержал меня Марат и Загит, уже глядя мне в глаза, кивнул, начиная понимать, что эта история приобретает совершенно неожиданный для него поворот.

— Поймите меня правильно, я должен был заставить эту семейку отцепиться от нас. Иначе не видать бы нам с женой детей, она, просто, не выносила бы их в такой нервной обстановке. Пришлось обратиться к нашим с Галиёй друзьям и попросить устроить мне рейд «Комсомольского прожектора» в таксопарке. Вы же знаете, что я член «Комсомольского прожектора» и чем он занимается?

— Ну, я слышал, что комсомольцы из него ходят по предприятиям, — неуверенно ответил Марат, — а вот конкретно чем они там занимаются, не смогу сказать.

— Ну, многие не знают, — кивнул я. — А «Комсомольский прожектор» существует для выявления нарушений и, при необходимости, если нарушения серьёзные, мы передаем материалы в соответствующие органы, в милицию, например. А та уже по этому поводу может уголовные дела возбуждать, если информация от комсомольцев подтверждается. Короче, в этом таксопарке за несколько часов я нашёл грубых нарушений советских законов просто воз и маленькую тележку. Директору и замдиректора, нашему Епихину, грозили реальные сроки лет на восемь, а то и на десять каждому. У них там рыло в пуху у обоих будь здоров, поверьте мне. Вот кто бандит и уголовник, а не я. Там сплошная уголовщина.

— Ну, это да, наши в общаге про такси много чего рассказывали, — усмехнувшись, подтвердил Марат, — и продажа водки пассажирам это самое невинное.

— Я не удивлён, — впервые после долгого молчания заговорил Загит. — Они, и правда, очень хорошо живут.

— Когда Епихин увидел меня во главе «Прожектора», он сразу всё понял и в тот же вечер к нам на Щербаковскую пришёл. Ему одного взгляда на меня хватило в таксопарке, чтобы понять причину этой проверки. Он неглупый мужик, плохо, что только силу понимает. Привёз мне деньги, эти цацки бабские… Зачем он их с жены снял? Похоже, что в наказание за то, что нас донимала с Галией с этим абортом… Сказал, что золото нашему будущему ребенку в качестве извинения. Цацки все эти у Галии сейчас лежат. Прямо очень просил их взять. А деньги я в деревню отдал. Старики ремонт летом на них сделали, там сейчас все удобства в доме, вода горячая. Единственный дом на всю деревню такой. Так что, деньги на благое дело пошли… Епихин умолял не сажать его, не передавать результаты рейда никуда. А я ж и не собирался никого сажать, родня всё-таки, хоть и немного безумная. Мне всего-то надо было, чтоб они от нас отцепились и дали Галие родить спокойно.

— Значит, мог бы и не брать у него денег и всего остального, — заметил Загит. — И не было бы сейчас никаких разговоров.

— Вот, как раз, и не мог, — возразил я ему. — В такой ситуации деньги, наоборот, обязательно надо брать. Муж Марии преступник, организовавший множество преступных схем на своём предприятии. Там, возможно, если глубоко капнуть, не на срок, а на расстрел наберётся. Он очень сильно рискует, оставив меня за своей спиной с такой информацией. То, что я взял деньги, говорит ему о том, что я согласен молчать и никто за ним не придёт. Понимаете? А если бы я отказался, он бы мог себе вообразить что угодно, в том числе и то, что я, всё же, намерен сдать его милиции. Тут уже не только для меня, а для моей беременной жены могли возникнуть серьезные риски.

— Согласен, — кивнул Марат.

— И потом, — продолжил я, — он уважает только силу. Он напортачил, нахамил мне, жена его вела себя вообще недопустимо, и я заставил его за это заплатить и тем самым заставил себя уважать. Бандиты живут как в волчьей стае — только раз слабину дашь, и все, загрызут. Уважают только сильного, того, кто их прижать может. Так что по его понятиям, всё у нас вышло абсолютно правильно и справедливо. Я же и не просил никаких денег или цацок — он сам с ними прибежал. Ну, а результат вы видите сами: Галия спокойно ходила всю оставшуюся беременность, родила двух замечательных сорванцов, и мы все счастливы.

— То есть, никаких бандитов нет? — подвёл итог Марат.

— Ну, как это нет? — возразил ему я. — Муж Марии и его директор самые настоящие бандиты. Но это уже ваша родня, появившаяся до меня. Я ко всему этому никакого отношения не имею.

— Вот я, старый дурак, уши развесил, — виновато взглянул на меня Загит. — Я перед тобой, Паша, очень сильно виноват. Уже должен был бы понять, что Оксана в последние годы как с цепи сорвалась и веры ее словам никакой… Прости меня, пожалуйста. И за то, что не уследил за своей женой, когда она такие вещи творила в адрес Галии. Аборт ей… сестру натравила… ужас-то какой.

— Да бросьте, Загит Джиганович, — махнул рукой я.

Его-то в чём вина? Что не понимает, как жена его умеет всякую чепуху на ровном месте сочинить? Что, он виноват, что ли, что прямой и честный человек без особой фантазии, и не может сразу поэтому понять, когда измышления жены отрываются от твердой земной поверхности, уходя в стратосферу?

— Нет, нет, — начал возражать он.

— Да ладно тебе, пап. Я сам было поверил, когда слушал, — признался Марат. — Умеет мама убедить… Только ближе к Москве это наваждение и начало потихоньку спадать. Да уж…

— Нет, нет… Я, вот, при сыне, Паш, обещаю, больше никогда в тебе не сомневаться. Я даже представить себе не мог, что эти две сестрицы могут придумать такое.

— Ещё не такое бывает, — сочувственно взглянул я на него. — А причём тут вторая сестрица?

— Да мать к ней съездила и вернулась, вот, вчера с этими фантазиями… Что ты бандит и водишься с бандитами. А, и еще этот, валютчик! Единственное, что меня сейчас беспокоит, — задумчиво проговорил Марат. — Что она там про милицию говорила, когда мы уже собирались обратно?

— Что если бы не боялась, что у дочки всё конфискуют, давно бы Пашу сдала, — вспомнил Загит. — Но не стоит это всерьёз воспринимать, — тут же добавил он. — Это всё пустые слова.

Блин, ну какой он наивный, все же! И точно, верит, что Оксана что-то против меня замыслила, но это останется только на словах… Впрочем, только честный, прямой и наивный человек и мог столько времени верить в многочисленные измышления своей жены… На него не злюсь совсем… Впрочем, как и на Марата — этот вообще еще совсем зеленый. Ну что, я в его возрасте тоже не купился бы на такую внешне логичную историю от собственной матери? Со ссылкой на пострадавших дядю и тетю, которые все могут подтвердить, если что?

— И еще один вопрос, — сказал я, — сами понимаете, у нас теперь с Епихиным появился новый повод для разговора. Я свои обязательства не болтать и не сажать его выполнил, и моя жена ничего такого плохого никому про него не говорила, а их семейка, получается, что наше соглашение нарушила… Если что потом его жена опять скажет плохое про меня, прямо вам или Оксане, ко мне больше с вопросами разъяснить просьба не обращаться… Отвечать ничего не буду, уж извините. Я и так сегодня навстречу вам пошел по этим совершенно фантастичным обвинениям, только потому как мы родственники, и до этих фантазий Оксаны у нас были хорошие отношения.

На Загита было жалко смотреть, он аж ссутулился от чувства вины. А вот Марат решил, видимо, свою вину загладить:

— Может, с тобой к Епихину съездить на всякий случай? При племяннике он посмирнее будет, я думаю!

— Спасибо, но я полностью уверен, что и сам управлюсь, — улыбнулся я.

Я в девяностых выжил. Я кучу историй про бандитские разборки знаю реальных, а не из телевизионных сериалов. Как правильно и обоснованно наезжать я таки знаю…

Тут приехала Ирина Леонидовна и мы все занялись своими обычными утренними делами. Но думали, конечно, о своем, утренний сюрприз от тещи удался. Я беспокоился, что с Оксаны станется в милицию сигнал какой-нибудь анонимный написать… Никто у меня, конечно, ничего не конфискует, но перед товарищами из комсомольско-партийной группировки будет очень стыдно. Тем более, они могут решить, что я к ним ко всем ненужное внимание привлекаю.

Нет, эту ситуацию на самотёк пускать никак нельзя, — решил я.

План сегодня на день у меня был один, но после разговора с Маратом и Загитом решил всё переиграть и, вместо Верховного Совета, поехал в таксопарк.

Москва. Лубянка.

Уточнив у Дорохова, помощника Вавилова, свободен ли зампред, полковник Воронин отправился к нему со статьёй Ивлева.

— Николай Алексеевич, разрешите? — заглянул он в кабинет зампреда КГБ. — Тут статья интересная в «Труде» уже вышла или вот-вот выйдет, — положил он текст перед зампредом. Это наш аналитик Ивлев, что лекции читает, написал. Особист в газете волну сперва поднял, а потом отбой дал, выяснив, что за Ивлевым, оказывается, КПК стоит.

— Ну, давай, посмотрим, — взял статью Вавилов и принялся внимательно изучать. — И что особисту не понравилось?

— Ну, вроде, комсомольцы оружием разживутся, на минах могут подорваться…

— И всё? Вот же перестраховщик. Такую инициативу интересную чуть не зарубил. Павел Ивлев, получается, продолжает фонтанировать интересными предложениями. А ведь нам было бы очень неплохо перехватывать такие инициативы, — помахал он листками статьи, задумчиво глядя на полковника, — чтобы они исходили от нас. Надо подымать престиж нашей организации в глазах партии. Устрой-ка мне встречу с этим парнем, пора с ним лично поговорить. Уж больно подход у него ко всему интересный…

— Сделаем, — кивнул Воронин.

Святославль.

На следующее утро, собираясь на работу, Оксана в очередной раз споткнулась о сумки с вещами Загита и чертыхнулась. Была мысль разобрать их, разложить вещи по местам, но потом она остановила сама себя. До нее, только когда муж с сыном уже уехали, дошло, что Пашка, этот негодяй, наверняка теперь расскажет Загиту о том, что они с Марией требовали от Галии аборт сделать. Загит, конечно, не простит ей этого, он всегда был против абортов… Это, уже точно, будет конец.

Но безопасность дочери и внуков от зятя-бандита важнее, — решила Оксана и с высоко поднятой головой, с гордой осанкой мученицы вышла из квартиры.

— Ну что, соседка? — опять преградил ей дорогу Кутепов со второго этажа, закрыв капот своего старенького «Москвича». — Смотрю, Загит приехал и уехал?

— Тебе-то что? — уже более миролюбиво ответила Оксана. — Ну, уехал…

— Всё-таки, бросил он тебя? На какую-то московскую модную фифу променял? Ну так пошли вечерком сходим куда-нибудь, — хитро улыбнулся сосед. — В ресторане посидим.

— А и пошли, — вдруг согласилась Оксана.

У Кутепова хоть и была репутация скандалиста, но ей же не замуж за него выходить. А чего мне терять? — подумала она и пошла себе дальше на работу.

— Тогда я заеду за тобой в шесть в сад! — крикнул ей вдогонку Кутепов.

Ой, делай, что хочешь. Мне уже всё равно, — думала Оксана. — Загит узнает? Ну и пусть. Сам виноват. Как будто я что-то плохое кому-то сделала. Всю жизнь на них положила, заботилась, все мысли о семье, о детях. Всегда все сытые, чистенькие, в выглаженной одежде. И вот, пожалуйста. Он же, и правда, меня на Москву променял. Хоть не на фифу, правда. Хотя откуда я знаю? Может, в этом и весь секрет, сосед правильно угадал? А красивые обоснования, что она плохая, Загит просто придумывает? И верно, тогда становится ясно, почему ей квартиру оставляет… Зачем она ему, если у своей крали будет в Москве жить…

Москва. МГУ. Кабинет первого проректора.

Получив ещё до праздников от Лукина недвусмысленное предложение уволиться из МГУ по собственному желанию, Самедов решил, что тянуть больше нельзя и надо идти договариваться, иначе найдут повод и добьются его увольнения по статье.

— Вячеслав Викторович, разрешите? — заглянул он в кабинет первого проректора.

— Проходите, Рашид Фархадович. Вы заявление об увольнении принесли?

— Нет. Я буду переводиться. Хочу попросить у вас немного времени на оформление. Мне нужно недели две. Надеюсь, я могу на это рассчитывать?

Лукин задумчиво уставился на него, пытаясь просчитать возможные последствия такого варианта, но решив, что главное — это результат, молча кивнул головой.

Приехав в таксопарк, я по памяти нашёл кабинет Епихина. Думал придётся ждать его у кабинета, но, дёрнув дверь за ручку, неожиданно для себя распахнул её настежь.

Замдиректора чуть чашку с чаем из рук не выронил, тут же вскочил и удивлённо уставился на меня.

— Ну что, всё? Нагулялся на свободе? — усмехнулся я. — Ты, вообще, хозяин своего слова? А как бил себя пяткой в грудь: никогда моя жена вас больше не побеспокоит.

По его удивлённому виду стало понятно, что он не понимает, что происходит. Ну хоть что-то — значит, сговора с женой на разглашение информации у него нет.

— Что случилось-то? — спросил он, наконец.

— Твоя жена наплела моей тёще, что я связан с бандитами. И якобы моя банда ограбила вашу семью. И с нее все золото чуть ли не лично я снимал. Это, вообще, нормально? Мы об этом договаривались? Или нашим договоренностям уже конец?

— Нет-нет, всё в силе, — тут же ответил он, но видно было, что он в ауте и трезво мыслить не особенно способен.

— Короче, если меня из-за распространяемых ей измышлений начнут в органы таскать, то ничего не найдут и извинятся. В особенности увидев это.

Я достал из кармана корочки, и, распахнув их, показал Епихину поближе, чтобы было видно слово «Кремль» и очень эффектную печать. Убедившись по расширенным глазам, что он прочитал, продолжил:

— Но первое, что я там скажу с возмущением на допросе, так это чего это вы ко мне пристали, если в московских таксопарках уголовный закон нарушают с такой легкостью, словно в неположенном месте просто курят. Они уточнят, конечно, в каких именно, а я только в вашем и гостил, так что сюда оперов и направлю. А к вам сюда если придут… Сядете же все, идиоты!

— Я всё улажу! — пообещал замдиректора, видимо, начав приходить в чувство. — И с женой, и с её сестрой. Поверь, это никак не моя инициатива. Я ни сном, ни духом. Не надо ничего нигде говорить…

— Уж будь так любезен, уладь, — я поднялся и вышел из его кабинета, не прощаясь.

Ну, вот. В глазах Епихина под конец разговора я заметил нужное мне рвение по разрешению всей этой деликатной ситуации. Теперь можно и прежними делами заняться. Сейчас в Верховный Совет, вечером у меня лекция от общества «Знание». Ехать ли на пары сегодня? Или, лучше, в редакцию заглянуть, деньги получить за прошлый месяц и с Верой переговорить, что там с моей статьёй? А то уже сколько времени не выходит, Сатчан ждать замучился…

Москва МГУ. Кабинет проректора по учёбе.

Получив от Самедова обещание покинуть университет в течение двух недель, Лукин сразу вызвал к себе Кошевца, велев тому прихватить с собой телефон Костенко.

— Геннадий Фёдорович, ну, приходил сейчас ко мне Самедов, обещал уволиться, уже занимается своим переводом. Так что, можно звонить этому, из министерства автодорог, — сказал он проректору, едва тот зашел к нему.

— Серьёзно? Самедов, всё-таки, нас покидает, — усмехнулся Кошевец, тут же берясь за телефонный аппарат, подвинутый к нему первым проректором. — Ах-ах-ах, какая потеря! Алло, здравствуйте. Могу я услышать Николая Ивановича?.. Проректор по учёбе МГУ Кошевец. Да-да, конечно, подожду… Николай Иванович, добрый день. Должен вас поблагодарить. После нашего разговора поставил вопрос о Самедове перед руководством. Решено было проверить деятельность и «Комсомольского прожектора» и деятельность секретаря комсомольской организации и, действительно, обнаружились серьезные недостатки в его работе. Ему было предложено оставить работу в МГУ, с чем он вынужден был согласиться… Да-да. Уже оформляет перевод… Не могу сказать, не знаю, куда. Что, простите?.. — Кошевец слушал собеседника на том конце провода и глаза его постепенно округлялись.

Наконец, он положил трубку, попрощавшись на автомате, и нервно рассмеялся.

— Костенко настаивает на увольнении Самедова с позором, — начал рассказывать он Лукину. — Говорит, что у него студентка первого курса в любовницах, член «Комсомольского прожектора». Он с ней в своём кабинете того самого… Подсвечивает своим прожектором особенности ее анатомии… А? Каково!

— Только этого нам не хватало! — воскликнул первый проректор. — Какая наглость! На увольнении с позором, говорите, Костенко настаивает? Он что, с ума сошел, у него мания величия, что ли? Да мало ли кого Самедов дерет, а выносить сор из избы мы не будем. Давай мне телефон, пойду к ректору, пусть он позвонит лично ему и приструнит его, а не получится, так сразу после него министра наберет.

Балашиха. Квартира Епихиных.

Замдиректора таксопарка сообщил диспетчеру, что его сегодня уже не будет и уехал домой. Всю дорогу злился на жену, что ж за баба такая бестолковая ему досталась?

На одном дыхании поднявшись к себе на этаж, он ворвался в квартиру.

— А ты чего так рано? — выглянула из комнаты жена и тут же залетела обратно от чувствительного толчка в плечо. — Сдурел? Ты что? — начала кричать она.

— Заткнись, дура, — прошипел Епихин. — Ты когда с сестрой виделась?

— Седьмого числа заезжала… — притихла от неожиданности Мария. Как уже муж смог узнать об их с Оксаной встрече?

— Посадить меня решила, да? Денег уже достаточно? Можно и без мужа будет красиво жить? Может, у тебя и любовник есть?

— Какой любовник⁈ Тебе всё наврали!

— Да я не про любовника, дура! Что ты сестре наговорила? Быстро рассказывай! Слово в слово! А потом объяснишь, зачем ты это сделала! Почему вообще ее пустила? Я же запретил с ней говорить!

— Да она с Загитом разводится, как было не пустить? И что такого я сказала про Пашку неверно? Что бандит, что ограбил нас. Что он, вообще, похоже, валютчик…

— О, господи! — схватился за голову Епихин. — Вот же вы две дуры, каких свет не видывал! Две змеи из одного выводка…

— А что я должна была подумать? — начала сквозь рыдания кричать жена. — Куда ты моё золото и все деньги оттащил? Я уверена была, что тут без уголовщины не обошлось, что он бандит.

— Какой бандит⁈ Он хуже! Он — власть! Собирайся быстро!

— Зачем? — рыдая, спросила перепуганная Мария.

— Поедем к твоей сестре! Надо убедиться, что она заткнётся. Я не хочу из-за вас, идиоток, в тюрьму садиться. А если конфискуют всё при этом, то так тебе и надо!

— А если она не заткнётся?

— Значит, останешься с ней в Святославле. Какой тебе смысл сюда возвращаться? Меня посадят, всё конфискуют, и квартиру тоже. Собирайся!

Пока жена одевалась, Епихин сделал несколько звонков, один своему директору, отпросился на завтра, а второй — матери, договорился, что она заберёт малого из сада, встретит старшего из школы и побудет с ними до завтрашнего вечера.