Революция

Эпилог

Федор усадил Софию в седло. Выбрал для нее не пони, а настоящую лошадь. Правда — низкорослую и смирную, в почтенном возрасте. Такая не сорвется с места и не понесет в галопе.

— Скажи ей «н-о-о», встряхни повод и шлепни им по шее, — сказал дочурке.

— Но-о, лосадка! — воскликнула Софи и добавила соленое выражение по-испански, смысл которого, скорей всего, не понимала.

Наверное, от последних слов, привычных ее слуху, кобылка тронулась и зашагала, медленно переставляя ноги. Девочка завизжала от восторга.

Федор обернулся. Хорошо, что жена не слышала, как именно их дочь управляется с лошадью. Заодно найти бы и выпороть конюха, от которого София набралась слов, в три года совершенно неуместных.

Они вышли из загона и отправились в променад вокруг стройки, кипевшей у городка на границе Техаса и Мексики, на берегу Рио-Гранде. Прибыв сюда, «русский гринго Кошкин» не мелочился и скупил десяток квадратных миль к северу от Ларедо. Здесь быстро вырос городок, грозящийся обогнать центр округа Уэбб.

Он больше не скрывался, в Техасе справил документы на свою фамилию. Если кто и слышал о новом православном святом, с ним не соотнесет — мало ли у русских всяких Кошкиных-Мышкиных.

В первые же полгода за океаном Федор сумел продать правительству Штатов права на крупнокалиберный пулемет, обойдя Браунинга, продвигавшего удивительно похожую модель. С танком «Фалькон» так не получилось. Американские генералы напрочь отвергли перспективу бронетанковых войск, но вполне лояльно смотрели на машины поддержки пехоты и кавалерии. Вдобавок к французскому проекту, вполне соответствующему представлению о пехотном танке, требовался еще и кавалерийский, со скоростью, увеличенной втрое! Не надеясь на собственные знания, Федор сманил нескольких инженеров с завода «Форд», и те довольно быстро разогнали «Фалькон» до двадцати миль в час, переделав трансмиссию и оснастив машину авиационным мотором большей мощности, чтобы гусеничный броневик мог угнаться за конниками. Но от дополнительной брони на лобовой проекции пришлось отказаться.

Не растеряв, а приумножив деньги, заработанные во Франции, Федор принялся строить технополис, сманивая толковых людей, каких только мог найти, в том числе — пока совершенно неизвестных в своих странах. Одна лишь Юлия знала: муж опирается на знания из будущего. Потому уверен, что Эрнст Хейнкель, Вилли Боинг и совсем юный Коля Поликарпов обречены прославиться. Собирал он и незаслуженно обиженных в России инженеров — Александра Картвели, Александра Прокофьева-Северского. Пригласил Игоря Сикорского, лично отстраненного императором от неба, несмотря на протесты великого князя Михаила Георгиевича. И это лишь только конструкторы аэропланов и хеликоптеров! Замыслы у Федора были гораздо шире.

Поскольку в ближайшие годы никакая война не ожидалась, американское Военное министерство получило необычное предложение: компания «Фалькон Аэроспейс» строит малые серии самых передовых аэропланов — бомбардировщиков, истребителей, палубную авиацию. Двадцать-тридцать экземпляров. Они поступают в боевые части, осваиваются летчиками, которые сообщают о недостатках аппаратов. С учетом их опыта компания усовершенствует конструкцию. В случае нужды построит тысячи машин. Естественно, создавались и коммерческие модели, а также малые бипланы для любителей с деньгами.

Жаль, но ни один из проектов Федора не заинтересовал Россию. На его предложениях в Военном и Морском министерствах появлялись резолюции: неудобоприменимо.

А зря. Хорошие аэропланы…

Федор лично облетывал каждую новинку и здесь, на выгоревших под тропическим солнцем берегах Рио-Гранде, он был воистину счастлив. Магией занимался, но не регулярно. Нередко ради развлечения Софии, обожавшей летать по воздуху с растопыренными ручками и с криком: «Я — аелоплан!»

Еще он уделял внимание практической лекарской магии, чтобы не болеть и жить дольше. А также врачевать жену и дочь, если те вдруг заболеют, но обе отличались завидным здоровьем. Он считал, что будущее — за наукой, моторами и электричеством, вот на них и сосредоточился.

Чтобы не чувствовать себя в глуши, загодя заказал в Санкт-Петербурге мощный радиотелеграфический приемо-передатчик. Об обстоятельствах заказа они с Юлией Сергеевной не могли вспоминать без смеха. После Тулы новобрачные заехали в Сестрорецк, и Варвара Бонч-Бруевич, урожденная Оболенская, хлопнулась в обморок при виде вполне живого Федора. Правда, когда пришла в себя, пыталась навязать контракт на совершенно неприличную сумму. Федор подошел к ней близко-близко и спросил: «А хочешь, милочка, чтоб я воскрес и забрал все до копейки? Ты будешь возмещать мне каждый грош, потраченный из прибыли на себя сверх уговоренного при основании общества?» Варвара, вся пунцовая, подписала у мужа обязательство привезти в Америку и смонтировать киловаттную станцию за счет фирмы. Юлия, взиравшая на переговоры молча, лишь затем спросила: «Неужели эта раздобревшая клуша когда-то имела на тебя виды?» «Зато я не имел на нее видов», — ответил Федор.

С Юлией у него сложилось хорошо. Не только рождение Софии, очаровательной крошки с такими же синими, как у матери, глазами, но и многое другое вносило радость в отношения супругов, сохраняло их свежими. Они часто музицировали вместе, пытаясь приобщить к этому дочку — и небезуспешно. Юлия великолепно подбирала аккомпанемент к песням, выуженным из грядущего.

Все было хорошо… Пока однажды Юлию не зацепила одна из них. В ней пелось:

Песня хорошая, пусть и не выдающаяся. Отчего Юлия так от нее взволновалась, Федор не расспрашивал. Вроде бы отношения не изменились, но появилась некоторая недосказанность.

Конечно, музыкой, тихими семейными радостями и работой жизнь не ограничивалась. Федор получал и изучал газеты, пусть с опозданием в несколько дней, оттого не сильно радовался или огорчался новостям — на «большой земле» все могло перемениться.

На пятом году их сравнительно безоблачной жизни новости вдруг посыпались одна тревожнее другой.

Германская Народная Республика, принявшая план построения социалистического общества, благополучно развалилась в результате экономического кризиса и путча. А ведь имела шансы… Немцы гораздо организованнее приступили к делу, без «продразверстки» и «военного коммунизма». Но альянс старой аристократии и националистов оказался сильнее левых. Карл Либкнехт разделил судьбу Розы Люксембург и Клары Цеткин, обнаружившись однажды на берлинской улице в бездыханном виде.

Что особенно плохо, «сознательные» рабочие, некогда добровольно и с песней шагавшие за коммунистами, поддержали ультраправых. Те сыграли на обиде от раздела Германии с отделением Баварии и потерей земель, отвоеванных у Бельгии и Франции. Возникло мощное объединительное движение — собрать вместе германские земли, и невероятную популярность на гребне этой волны стала приобретать националистическая рабочая партия… Федор, увидев знакомую фамилию, едва не уронил газету: партия Адольфа Гитлера! Бывший художник убедил соотечественников, что германцы — самая великая и одновременно самая униженная нация на свете, и только ему, великому фюреру, дано вернуть ей великое прошлое, достойное великого Барбароссы, великого Фридриха Прусского и еще пары дюжин великих и величайших.

По-немецки бесконечно повторяемое «великий» отдавалось как грохот сотен сапог по брусчатке: гросс, гросс, гросс…

Через неделю прилетел тревожный звоночек с Родины. Александр Георгиевич убит в результате дворцового переворота, наследников престола по нисходящей линии не оставив. Его консервативный крен пришел в противоречие с интересами многих. Михаил Георгиевич, брат усопшего и единственный законный наследник трона, отказался от престола. На весь мир прогремели его слова: «лучше быть хорошим авиатором, чем посредственным царем». Россия в одночасье стала республикой, к сожалению — неполноценной, так как не было ни парламента, ни президента, ни Конституции, их еще предстояло сваять. А к чему это привело в 1917 году в той реальности, Друг помнил слишком хорошо.

С другой стороны, у России появился шанс наверстать упущенное в техническом прогрессе при Александре IV. Зависело от того, в какую сторону двинется страна.

За завтраком на следующий день, глянув в окно на текущую реку, Федор объявил:

— Дорогая! Мне необходимо в Европу.

— Если ехать — то вместе. Ты обещал не расставаться со мной, а я не освобождала тебя от этого обещания.

Чуть полегчало. Она не уперлась по поводу самого решения об отъезде.

— Там будет опасно, дарлинг. Мы с тобой многое изменили к лучшему по сравнению с вариантом будущего, открытого мне. Увы, история упрямится, проявляет инерцию. В Германии к власти рвется Гитлер. Тот самый негодяй, встреченный мной в Мюнхене. В России заправляют делами Троцкий и Ульянов-Ленин, тоже неприятные личности. Они принесут много бед.

— О, да! — согласилась Юлия. — Троцкий, кстати, предлагал мне стакан воды. Убеждал: Федор далеко и неизвестно где, должна же сочувствующая революции барышня вдохновить товарища революционера!

Она зачерпнула ложечкой варенье из хрустальной вазочки и намазала на круассан. Могла добавить и пару ложек масла: на ее фигуре жирное и сладости не отразились никак. Точно также не оставили следов беременность и роды, а потом кормление дочки. Грудь сохранилась девичья, и это было очень, очень приятно.

— Хорошо, что ты тогда не сказала мне про его домогательства.

— Убил бы?

— Зачем? Он был полезным мерзавцем. Просто спалил бы гаду отросток, даже не снимая с него штанов. С Осененным шутки плохи.

Завтрак закончился. Мексиканка, приставленная к Софи, запихнула в нее последнюю ложку каши и дала запить компотиком. По-русски женщина не понимала и не узнала, что хозяева уедут — далеко и надолго.

— И так, коль ты приказал — едем. Когда? — поставила вопрос ребром Юлия, тонко ввернув, что Федор будто бы сам решил о ее участии в европейском вояже.

— Для начала позабочусь, чтобы здесь шестеренки вращались без нашего непосредственного руководства. Как же я рад, что ты меня поддерживаешь во всем!

Ночью, утомленный хлопотами по подготовке к отъезду и, конечно, порцией страстных ласк, не менее ярких, чем в первые месяцы близости, Федор крепко спал, посапывая и иногда вздрагивая. Видимо, смотрел какой-то бурный сон.

Юлия Кошкина поцеловала его в лоб и тихонько выбралась из-под одеяла.

Распустила волосы, собранные с вечера. Освобожденные, они упали до поясницы.

Сняла рубашку, оставшись нагой.

Хоть никакого дуновения в спальне не наблюдалось, волосы пришли в движение, вдруг став необычайно пушистыми.

Юлия открыла окно. Оттуда полилось тепло жаркой тропической ночи.

Взошла луна. Полная, зрелая. Зовущая.

Босые ступни шагнули на подоконник. Внизу — три этажа огромного особняка в колониальном стиле. Упасть — костей не соберешь, но разве опасность остановит мятущуюся душу?

Уверенность сознающей свою силу ведьмы перевесила страх. Удавалось другим, почему не удастся ей?

Юлия высоко подняла руки и шагнула вперед. В бездну.

Ветер засвистел, струясь по обнаженному гладкому телу, прижал волосы к спине. Брусчатка подъездной дорожки бросилась навстречу… и провалилась вниз, когда мощная, непреодолимая сила магии понесла женщину к луне.

Она обернулась, посмотрев вниз, на их общий с Федором дом, отсюда — крошечный, на цеха и ангары, на стройку, на тонкую нить Рио-Гранде и захохотала от восторга.

Интересно, ее видно с земли — тонкий женский силуэт на фоне лунного диска?

Федор — самый мудрый, самый лучший мужчина в мире, которому под силу практически все, кроме одного: распознать, что рядом с ним в постели ну очень необычная женщина. И пусть не знает, пусть не сходит ума, когда жена взмывает в небо по ночам. Как в песне из будущего.

Она — чрезвычайно сильная ведьма, научившаяся летать выше птиц и творить волшебство, не подвластное магам никаких других специальностей.

Если верить прочитанному, способные к полету женщины не рождались лет сто. Как и владеющие Зеркальным Щитом.

Федя зря волнуется. Могучий маг и высшая ведьма! Уникальное сочетание. Судьбой сведенные вместе. Что против них какие-то Гитлер с Троцким? Даже смешно.

— Убедился? Как вовремя была спета песня Макаревича о полетах по ночам!

— Да уж…

— Интересно, какая у нее практическая грузоподъемность? Авиабомбу ФАБ-100 унесет? Если что, попросишь супружницу жахнуть по Рейхстагу — и кранты фрицам.

— Я сейчас выколупаю тебя из своей головы отверткой! У меня жена — летающая ведьма, а ты, скотина, зубоскалишь! И только попробуй заикнуться про Минздрав!

— Ой вей, и с чего мы такие нервные? В чем проблема, Федя? Ты — существо с двумя душами в одном теле и кучей знаний, опередивших начало двадцатого века на столетие, да и маг не самый рядовой. Она — ведьма, практически вечно молодая, здоровая и сексуальная. Вы созданы друг для друга! Подумай, сколько у нее еще возможностей! Даже представить сложно. Надо порыться в знаниях, полученных в магическом замке. Вдруг она способна наложить проклятие на Левушку и Адольфушку. Да так, что те помрут от скарлатины с коклюшем, и ехать никуда не надо. Эй, ты что делаешь?

— Замерзнет. Вверху холодно. А так — станет на подоконник и сразу накинет халат.

— Заодно догадается, что муж в курсе ее дара. Убирай халат обратно на кресло.

— Эх… Не подумал.

— Зато, Федя, решен вопрос — что дарить ей на день ангела.

— Метлу и ступу?

— Фу-у-у! Пошляк! Еще заботливым мужем считаешься. Очки-консервы для полетов! Представь, спикирует к окну на скорости, тут мушка ей в глаз — чпок. От боли и неожиданности вдруг в стену вмажется? Птичку жалко.

Федор жалел о другом — что мало развивал собственные магические силы. Ну, подпрыгнет на высоту второго-третьего этажа, только по сравнению с чудесами парения в вышине, показанными благоверной, он не птица. Без аэроплана летает не лучше утюга. Рядом с Юлей — позорище.

— Да не в том проблема, напарник, — очень серьезно произнес Друг. — Подумай, что от таких родителей могла унаследовать София? Вам придется брать ее с собой или кому-то оставаться с ней. Не то вдруг заиграется и ненароком развалит земной шар пополам… Дети — они такие.

Не дослушав нотацию, Федор юркнул под одеяло и сделал вид, что крепко спит.

Через секунду босые ступни шлепнули по подоконнику. Раздался звук запираемого окна. Потом холодное тело, скользнув под одеяло, прижалось к мужу, обвив его руками и ногами… Почему-то от этого ледяного прикосновения стало жарко и очень-очень хорошо.

Он тоже ее обнял. Губы встретились с губами. Шаловливые язычки нашли друг дружку, начав беззвучный сладкий диалог.

Юлия согрелась быстро. Обнаружив, что муж не спит, опрокинула его на спину и снова впилась в губы. Она была настолько возбуждена, переполнена энергией после вылета, что, наверно, разорвала бы супруга на куски, вздумай он отказать ей в близости.

Но он и не собирался отказывать.

А потом, когда женщина заснула, свернувшись калачиком, думал о том, что все, в конце концов, сложилось удачно. Ему предстоит новая война. Союз с высшей ведьмой делает его сильнее. Скорее всего, не подкинь она ему в Берлине крошку своей энергии, теперь он знал, кто это сделал, дело могло бы обернуться иначе… Куда печальнее.

Но они вместе — и это главное.

Конец третьей книги и цикла.