Рейнская легенда

Глава VII Наказание

Сей несравненный документ, отображающий чувства женщин всех времен и нравы того века в особенности, поверг бедного маркграфа в неописуемое отчаяние.

— Справедливы ли намеки ее сиятельства? — спросил пустынник строгим голосом. — Воспитание жены посредством трости можно простить, ему можно посочувствовать; но запускать в нее бутылью губительно и для нее и для вина.

— Но она первая швырнула в меня ножом, — сказал убитый горем супруг. — О ревность, зеленое чудище! Зачем, зачем склонил я слух к твоим коварным уговорам!

— Им случалось повздорить, но они истинно любили друг друга, — шепнул сэр Людвиг пустыннику, и тот, в свою очередь, немедля начал длинную речь о разладах и о правах супругов, каковая повергла бы обоих его слушателей в глубокий сон, когда б не прибытие второго гонца, посылавшегося в Кельн за маркграфовым сыном. Лицо у этого посланника было еще длинней, нежели у его предшественника.

— Где мое сокровище? — вскричал трепещущий родитель. — Привез ли ты его?

— Н-нет, — нерешительно ответил вестник.

— Я задам пострелу славную порку, когда он вернется, — вскричал отец, тщетно пытаясь скрыть под личиной суровости свою теплоту и нежность.

— Прошу прощения, ваше сиятельство, — с отчаянием проговорил гонец, — графа Отто нет в монастыре.

— Тогда где же он, о презренный?

— Они там-с, — важно отвечало дитя природы, указывая на могучий Рейн, залитый великолепными лучами заходящего солнца.

— Там-с! Что это значит! — взревел маркграф, доведенный до неистовства.

— Увы! Мой добрый господин! Когда графа Отто везли на лодке в монастырь, они… они вдруг выпрыгнули из лодки и у-у-утонули.

— Схватить этого раба и тотчас же повесить! — проговорил маркграф со спокойствием, еще более ужасным, нежели самая отчаянная вспышка гнева. — Взять всю лодочную команду и каждым выстрелить из башенной пушки, — исключая рулевого, а его…

Что следовало сделать с рулевым, так, однако, никто и не знает; ибо в этот миг, не снесши обуревавшего его волненья, маркграф как подкошенный рухнул на пол.