В среду утром, перед тем как выйти из дома, Мартин Бек позвонил Кольбергу. Они обменялись тремя фразами:
— Кольберг.
— Привет. Это Мартин. Я выезжаю.
— О’кей.
Когда поезд метро остановился на станции «Шермарбринк», Кольберг уже ожидал на платформе. Оба имели привычку ездить в последнем вагоне и поэтому часто встречались, даже не сговариваясь о встрече.
Они вышли на станции «Медборгарплатсен» и поднялись на Фолькунгагатан. Было десять минут одиннадцатого, и бледное солнце едва пробивалось из-за туч. Из-за ледяного ветра они плотнее запахнули плащи и пошли по Фолькунгагатан в восточном направлении.
За углом, когда они уже повернули на Эстгётагатан, Кольберг спросил:
— Ты не узнавал в больнице, в каком состоянии раненый? Шверин?
— Да, утром я звонил туда. Операция уже закончилась. Он жив, но по-прежнему без сознания, и врачи не могут ничего сказать о результатах до тех пор, пока он не очнется.
— А он очнется?
— Кто его знает, — пожал плечами Мартин Бек. — Будем надеяться.
— Интересно, долго еще газетчики не узнают о нем?
— В Каролинской больнице клятвенно обещали держать это в тайне, — ответил Мартин Бек.
— Это понятно. Но ты ведь знаешь журналистов. Они все вынюхают.
Они остановились у дома номер восемнадцать по Черховсгатан.
На табличке со списком жильцов дома внизу стояла фамилия ТУРЕЛЛЬ, но на дверях квартиры на втором этаже была прикреплена белая прямоугольная карточка с выведенными тушью словами: ОКЕ СТЕНСТРЁМ.
Девушка, открывшая им дверь, была невысокой. Мартин Бек опытным взглядом прикинул ее рост: сто шестьдесят сантиметров.
— Заходите, пожалуйста, — сказала она, закрывая за ними дверь. — Повесьте плащи на вешалку.
Голос у нее был низкий и хрипловатый.
Оса Турелль была одета в узкие черные брюки и ярко-голубой свитер. На ногах были теплые носки из серой шерсти, на несколько размеров больше, чем требовалось, — наверняка это были носки Стенстрёма. У нее было смуглое лицо и темные, коротко подстриженные волосы. Вряд ли это лицо можно было назвать красивым или симпатичным, скорее, забавным и интересным. Девушка была хрупкого телосложения, с узкими плечами, такими же узкими бедрами и маленькой грудью.
Она молча наблюдала, как Мартин Бек и Кольберг клали свои шляпы на полку рядом со старой фуражкой Стенстрёма и вешали плащи. Потом они вслед за ней направились в гостиную.
Комната, выходившая двумя окнами на улицу, выглядела опрятно и уютно. Возле стены стоял большой книжный шкаф с резными столбиками и антресолями. Вся мебель, кроме книжного шкафа и кожаного кресла с высокой спинкой, была относительно новой. Почти весь пол покрывал толстый ярко-красный ковер, а тонкие шерстяные занавеси имели такой же красноватый оттенок.
Комната была неправильной формы, из одного угла короткий коридорчик вел в кухню. Через открытую дверь в коридор была видна вторая комната. Окна кухни и спальни выходили во двор.
Оса Турелль села в кресло и поджала под себя ноги. Она указала им на два стула, и Мартин Бек с Кольбергом тоже сели. Пепельница на низком столике была до краев полна окурков.
— Надеюсь, вы понимаете, — начал Мартин Бек, — что нам это неприятно, мы не хотим быть назойливыми, но… это необходимо. Нам нужно поговорить с вами как можно быстрее.
Оса Турелль ответила не сразу. Она взяла из пепельницы зажженную сигарету и глубоко затянулась. Рука ее дрожала, под глазами видны были темные пятна.
— Да, я понимаю, — наконец сказала она. — Это хорошо, что вы пришли. Я сижу здесь с той самой минуты, когда… когда узнала… сижу и пытаюсь понять… пытаюсь понять, что это правда.
— У вас нет никого, кто мог бы побыть с вами? — спросил Кольберг.
— Нет. Да я и не хочу, чтобы здесь кто-то был, — покачала она головой.
— А ваши родители?
— Мама умерла в прошлом году. А отец двадцать лет назад. — Она снова покачала головой.
Мартин Бек подался вперед и внимательно посмотрел на нее.
— Вы поспали хотя бы немного? — спросил он.
— Не знаю. Те, кто был здесь… вчера, дали мне несколько таблеток. Наверное, я ненадолго уснула. Но это неважно, я выдержу. — Она смяла сигарету в пепельнице и проговорила, не поднимая взгляда: — Мне просто нужно привыкнуть к тому, что его нет в живых. Для этого требуется время.
Ни Мартин Бек, ни Кольберг не знали, что ей ответить. Мартин Бек внезапно почувствовал, что воздух тяжелый и плотный от дыма. В комнате повисла гнетущая тишина. Наконец Кольберг кашлянул и сказал:
— Фрекен Турелль, не возражаете, если мы зададим вам несколько вопросов, касающихся Стенс… Оке?
Оса Турелль медленно подняла взгляд. В ее глазах что-то промелькнуло, и она улыбнулась.
— Надеюсь, вы не хотите, чтобы я обращалась к вам «герр комиссар» или «герр старший помощник комиссара»? — поинтересовалась она. — Тогда тоже обращайтесь ко мне по имени, Оса, потому что я предпочитаю обращаться к вам на «ты». Мы ведь все же некоторым образом хорошо знакомы. — Она лукаво посмотрела на них и добавила: — Через Оке. Мы с ним часто виделись. Мы живем здесь вместе уже много лет.
«Гробовщики Кольберг и Бек, — подумал Мартин Бек. — Смелая мысль. А девушка что надо».
— Мы тоже слышали о тебе, — более простецки сказал Кольберг.
Оса встала и открыла окна. Потом вынесла в кухню пепельницу. Улыбка исчезла, ее губы вновь были крепко сжаты. Она вернулась с чистой пепельницей и села.
— Пожалуйста, расскажите мне, как это случилось. Что произошло? Вчера я мало что поняла, а читать газеты мне не хочется.
Мартин Бек закурил «Флориду».
— О’кей, — сказал он.
Все время, пока он рассказывал, она сидела не шевелясь и не сводила с него глаз. Он опустил некоторые подробности, однако описал ход событий в той степени достоверности, в которой им удалось его восстановить. Когда он закончил, Оса сказала:
— А куда ехал Оке? Почему он оказался именно в том автобусе?
Кольберг бросил быстрый взгляд на Мартина Бека и ответил:
— Мы надеялись узнать об этом от тебя.
— Я не имею никакого представления, — покачала головой Оса Турелль.
— А тебе известно, что он делал в течение того дня? — спросил Мартин Бек.
Она с удивлением посмотрела на него.
— А разве вы не знаете? Он целый день работал. А что это была за работа, вам должно быть известно лучше.
Мартин Бек мгновение колебался, потом сказал:
— Последний раз в жизни я видел его в пятницу. Он заскочил на работу перед обедом.
Оса встала и сделала несколько шагов по комнате, потом обратилась к нему:
— Но ведь он работал и в субботу, и в понедельник. Мы вместе вышли из дому в понедельник утром. А ты тоже не видел Оке в понедельник? — Она взглянула на Кольберга, который, пытаясь вспомнить, покачал головой.
— Может, он сказал тебе, что едет на Вестберга-алле, — спросил он, — или на Кунгсхольмсгатан?
— Нет, — после минутного раздумья ответила Оса, — ничего такого он не говорил. У него было какое-то дело в городе. Этим, наверное, все объясняется.
— Ты упоминала, что в субботу он тоже работал? — спросил Мартин Бек.
Она кивнула.
— Да, но не весь день. Утром мы вышли вместе. Я закончила работу в час дня и сразу вернулась домой. Оке приехал вскоре после меня. Ходил за покупками. В воскресенье у него был выходной. Мы весь день провели вместе.
Она снова села в кресло, сплела пальцы рук на подтянутых к груди коленях и закусила губу.
— А он не говорил, чем занимается? — спросил Кольберг.
Она покачала головой.
— Разве он никогда не рассказывал о своей работе? — поинтересовался Мартин Бек.
— Рассказывал. Мы всегда обо всем говорили. Но только не в последнее время. С некоторых пор он перестал мне что-либо рассказывать. Мне даже казалось странным, что он ничего не говорит. Обычно мы с ним обсуждали разные дела, особенно если они были сложными и запутанными. Наверное, он не мог… — Она осеклась и добавила чуть более громким голосом: — А почему вы меня об этом спрашиваете? Вы ведь его начальство. Если вы пытаетесь выяснить, не выдавал ли он полицейских тайн, то могу вас заверить, что он этого не делал. За последние три недели он даже словом о своей работе не обмолвился.
— Дело в том, что ему нечего было рассказывать, — попытался успокоить ее Кольберг. — Последние три недели были необычно скудны на события. Честно говоря, мы сидели без работы.
Оса Турелль изумленно посмотрела на него.
— Как ты можешь это говорить?! У Оке было очень много работы. В последнее время он работал целыми сутками без перерыва!