Resolution

У него в ушах снова проносится тот зловещий свист.

– Классная коллекция. Но, похоже, одного не хватает.

– Ко мне кто-то вломился, – резко отвечает Тренч.

Леннокс уверен, что недостающий меч, которым ему чуть не отрубили голову, был у того мужика в балаклаве на заводе. Если Косичка – это он, то почему он лупил Тренча? И где меч? Он его подобрал, или, может, Джордж его видел на полу? Джордж ведь... Хватит!

– А еще что-то ценное забрали?

Тренч не отвечает, вместо этого указывает на нишу, которая ведет на кухню.

Леннокс идет туда, ожидая еще больших ужасов, но контраст просто ошеломляет. Все чистое до невозможности, каждая из поверхностей излучает идеальный блеск. Пробковая доска с булавками и стикерами для заметок хранится в идеальном порядке. На ней списки покупок, записи на прием в больнице и даты проведения встреч кампании. Если бы не выставка мечей, невозможно было бы поверить, что обе комнаты находятся в одном доме, а тем более используются одним и тем же человеком. Тренч сразу это понимает и приглашает Леннокса сесть за маленький дубовый столик.

– Гостиная – это больше для отвода глаз. Я сейчас, в основном, там ем и сплю. Надо бы навести порядок... Но ты же знаешь, как бывает, – с надеждой добавляет он, приподнимая бровь и направляясь к шкафу.

Леннокс медленно кивает и опускается на скрипучий стул.

– Ты выступал против Кардингуорта, а потом изменил свое мнение. Почему?

Тренч избегает смотреть ему в глаза. Он наливает два стакана бренди.

– Чтобы разрядить обстановку, – поясняет он, потом садится напротив Леннокса и продолжает. – Мэт умеет убеждать.

Леннокс указывает на распухшую губу Тренча и его глаз, который уже почти закрылся.

– То-то я смотрю, как они тебя убеждали.

Тренч молчит, болтая янтарную жидкость в стакане, и бросает на Леннокса угрюмый взгляд.

– Он угрожал или откупался? – продолжает давить Леннокс, понимая, что и так знает ответ. Очевидно, и то, и другое.

Тренч сидит, положив руки на большой живот и, кажется, рассматривает что-то на полу. Когда он начинает говорить, его голос звучит, как тихие причитания.

– У Ричарда и Мэй Кардингуорт был их любимый мальчик Мэтью. Они снизошли до того, чтобы принять меня в свою семью. Конечно, я был посмешищем, толстым приемным ребенком, жалким неудачником по сравнению с их великолепным отпрыском. Они продержали меня дольше, чем остальных, вероятно, именно из-за этого контраста, – Его лицо искривляется в горькой улыбке. – Золотой мальчик Мэт преуспел в бизнесе. Заработал кучу бабла. Кардингуорты всегда им так гордились, – усмехается он. – А я стал актером. Я добился кое-какого успеха в театре, играя всяких надутых, напыщенных болванов. Типа, в комедиях, – говорит Тренч, все еще глядя в пол.

Его пугающая отстраненность напоминает Ленноксу о жертвах разных видов насилия, которых он опрашивал в прошлом. Он хранит молчание, поддерживая постоянный зрительный контакт и понуждая Ральфа Тренча продолжать.

– Потом у меня случился нервный срыв, и я оказался на улице, – и он жестом показывает в сторону окна. Леннокс приподнимает бровь, призывая Тренча говорить дальше. – Мэт увидел, как я попрошайничал, может, он просто хотел помочь, а может, ему было стыдно, что его сводный брат, – Тренч выплевывает это слово, как горькую пилюлю. – стал бомжом, и он нашел мне кое-какую работу. Сначала в библиотеке, потом в муниципалитете, но удержаться на месте было нелегко. Когда я устроился в охрану, то увидел кое-что, чего мне видеть не следовало. Думал, что смогу это использовать в своих интересах. Я ошибался.

– Что это было? Что ты увидел?

Тренч поворачивается и многозначительно смотрит на него. Как и многие люди, подвергшиеся насилию, он, казалось, быстро переключался между состояниями жертвы и хулигана.

– Я уже достаточно сказал. Это не твое дело, мистер Леннокс. И советую держаться от него подальше.

– Ты понятия, блин, не имеешь, какое у меня дело, – оскаливается Леннокс. Он указывает в сторону гостиной Тренча. – Какой-то урод пытался мне голову отрубить одним из твоих мечей.

Не скрывая злости, Ральф Тренч ерзает на стуле.

– Ну, это был не я, и ты тоже не представляешь, какое у меня дело. Держись подальше, или очень сильно пожалеешь.

– Ты что, мне угрожаешь? – Леннокс инстинктивно оглядываясь на мечи на стене в гостиной, не может поверить, что только так сказал. Тренч мрачно, глухо смеется.

– Я что, похож на человека, который может кому-то угрожать? Я тебе просто даю совет. В этом городе действует банда реально плохих людей. Станешь у них на пути – и тебе несдобровать, – И он встает. – И Кардингуорт из них самый безобидный А теперь спокойно ночи, мистер.

– Расскажи мне про эту банду, – Леннокс поднимается, опираясь костяшками пальцев на стол. – Это они схватили Гэвина? И других? Я могу их прижать, Ральф, я...

– Сомневаюсь, приятель, – Тренч, оглядывая разбитого Леннокса с ног до головы, с жалостью качает головой. – Они скоро придут за тобой. Похоже, они на тебя уже глаз положили. Мой тебе совет: вали-ка ты отсюда, – и он указывает на гостиную и входную дверь.

– Расскажи мне только про цементный завод, Ральф! Расскажи про Гэвина и про приемных...

– Я же сказал, спокойной ночи, мистер Леннокс! Это мой дом, – решительно заявляет Тренч, поднимаясь и неуклюже направляясь в гостиную. Открыв дверь, он упирается руками в бока. – Тебе здесь больше не рады!

– Кардингуорт ведь сначала тебя в библиотеку устроил, так? – не унимается Леннокс. – Оцифровывать архивы "Аргуса". Он и не подозревал, что, занимаясь этим, ты сможешь расследовать дела пропавших детей. А что случилось потом? Он что, обо всем узнал, заставил тебя удалить те страницы? – Он не сводит безумных глаз с Тренча, который в приступе ярости раздувается. – Потом он предложил тебе работу охранником на заводе, еще больше втянув тебя во все это...

– ОТВАЛИ! – Покрасневший Тренч, задыхаясь, с выпученными глазами поворачивается к стене с мечами. Чувствуя холодный воздух с улицы, Леннокс решает, что пора остановиться.

– Ладно, ухожу. Но если вдруг захочешь поговорить... – Он записывает номер в свой блокнот, вырывает страницу и кладет ее на маленький столик у входной двери. – Я знаю, ты хороший человек, Ральф. Давай сотрудничать. Они ведь не всесильные.

– Что, правда? Ну, так и ты тоже, мистер Леннокс. Спокойной ночи, – бросает Тренч сквозь зубы. И когда Леннокс выходит на улицу, он хлопает дверью с такой силой, что трясется весь дом.

Направляясь вниз по склону в сторону дома, Леннокс жаждет чего-нибудь выпить. Ему нужно хорошенько подумать, и лучше с большим стаканом односолодового виски, сидя где-нибудь в тепле, но только не в квартире, где тусуется Стюарт. Наряду с Гэвином и, вероятно, Россом, он теперь может притянуть Джули Уилкинс и к исчезновению Джейсона, поскольку именно она обнимала за плечи Кэрли Рейнольдс. Он возвращается обратно через "Уровень", решив посетить один паб на Дитчлинг-роуд, который расположен рядом с парком. Он пару раз проходил мимо, но ни разу там не был. Полная луна висит в небе, освещая лужи рвоты, которые она сама и помогла создать. Ленноксу кажется, что тут не обошлось без Тренча.

Возле паба стоит женщина с сигаретой в руке, волосы и нижняя часть лица у нее закрыты шарфом. При каждой затяжке она отворачивается, и ее тело почти выгибается от усилия, с которым она втягивает дым. На ней зеленая куртка и синие джинсы, заправленные в черные сапоги на тонком каблуке. Пытаясь заглянуть ей в глаза, Леннокс замечает уродливые шрамы, выглядывающие из-под шарфа.

Понимая, что с этой хромотой его точно примут за пьяного, он заходит внутрь, где бармен сообщает, что последние заказы на выпивку уже давно приняты. Потерянный и одинокий, он выходит обратно на улицу.

Женщина в шарфе и с шрамами на лице смотрит на него одним глазом. Он понимает, что то, что он сначала принял за тень, на самом деле повязка, закрывающая другой глаз.

– Тебе уже хватит, приятель, – весело замечает она.

– Блин, непруха. Я бы выпил. А то день как-то не задался, – и он прислоняется спиной к стене паба, чувствуя, как в его теле гремит безумный оркестр боли.

– Знаю, как это бывает, – говорит она, подходя на полшага ближе.

– Ну, если ты не против немного выпить, – говорит Леннокс спокойно. – У меня дома в Кемптоне хватает бухла.

Пошел на хрен этот Стюарт, это моя квартира.

Женщина, которая, как он понимает, старше, чем он думал, оценивающе и озадаченно смотрит на него краем единственного глаза.

– А тебе женщины нравятся?

– Само собой.

– Ты, это, не озабоченный?

Леннокс невозмутимо отвечает:

– Ну, по этой статье заявить о своей невиновности не могу.

Единственный глаз сверкает в его сторону.

– Раз ты так говоришь, значит ты не псих. Психи обычно не такие самокритичные.

– А, может, я вру, – говорит Леннокс, отправляя Стюарту сообщение, чтобы уточнить, где тот находится, а затем открывая приложение "Uber". – В любом случае, мое предложение в силе и будет действовать еще... – Он смотрит на дисплей и показывает ей, что некий Марвин направляется к ним на "Тойоте Королле". – ...две минуты.

– Круто. Рискну предположить, что ты все же не псих.

Во время короткой поездки до Кемптауна и Сассекс-сквер они, в основном, молчат, лишь отметив, как им повезло избежать внезапно начавшегося дождя, который быстро очищает улицы от прохожих.

Леннокс с трудом поднимается по ступенькам к квартире, чувствуя за спиной ее нетерпение. Они заходят внутрь, и она садится на диван, так и не сняв зеленую куртку.

– Я не проститутка.

– Я тоже, – отвечает Леннокс, и его голос звучит как-то неубедительно. Открывает бутылку мальбека из своего бара и наливает два бокала, думая о том, не считает ли она безвкусным то, что он хранит пиво и вино в таком изысканном предмете мебели. Проверяет, не появились ли на баре пятна, с облегчением понимая, что Стюарт пока не вернулся. Надо бы ему напомнить, чтобы не ставил сюда горячие напитки.

Она замечает его хромоту.

– Ты выглядишь так, словно побывал на войне.

– Да, несчастный случай на работе, только вчера.

Она по-прежнему так плотно закутана в красную шаль, что он едва может ее разглядеть, несмотря на мягкий свет настольной лампы позади нее.

– Опасная, наверное, у тебя работа!

– Нет, не особенно. Полагаю, я просто неосторожный.

Она прикладывает руку к шарфу у рта, и он понимает, что она пытается скрыть смешок.

– Ты поэтому решил меня пригласить? Узнал во мне товарища по несчастью?

– Нет. Я пригласил тебя выпить и поболтать, вот и все, – объясняет Леннокс. – Если ты подозреваешь, что у меня есть скрытые мотивы, могу тебя заверить, что прямо сейчас у меня нет желания спать с кем-либо. У меня разрез на ноге, на бедре кожа пересажена, а в паху все черно-синее, – объясняет он, чтобы она не приняла это на свой счет. – Хотя было бы неплохо узнать твое имя.

– Я Мона, – отвечает она, пожимая его протянутую руку.

– Рэй, – Он опускается в черное кожаное кресло напротив нее. – Рад познакомиться, Мона.

Одинокий глаз рассматривает его с таким напряжением, какое нечасто увидишь и у людей, у которых оба на месте. Но платок все еще скрывает большую часть ее лица.

– Обычно парни в пабах, почти все бабники или извращенцы, приглашают меня к себе, потому что хотят трахнуть.

Леннокс приподнимает бровь.

– И как ты обычно реагируешь на подобные предложения?

– Ну, я знаю, что мое увечье большинство мужчин не возбуждает, и понятно, что я в самом конце пищевой цепочки. Но у меня ведь тоже есть потребности, – и она отворачивается и медленно, одним уголком рта отпивает вина.

– А что с тобой случилось?

Она ставит бокал на кофейный столик и с мгновение колеблется.

– Встречалась я с одним ублюдком. Он руки распустил, я его и бросила. Ему это не понравилось, и он мне плеснул кислотой в лицо. Я ослепла на один глаз и стала уродиной.

КИСЛОТА...

Ленноксу становится не по себе, как от того, как варварски и по-средневековому жестоко с ней поступили, так и от того, как спокойно она об этом рассказала.

– Блин, вот жесть. И что с ним сделали?

– Отсидел срок, а теперь снова вышел.

Как его зовут? Этот вопрос жжет его изнутри, но он сохраняет самообладание.

– Могу я увидеть твое лицо?

– Нет, – сразу качает головой Мона. – Когда я была красивой, никто не замечал меня настоящую. Теперь, когда я безобразна, и тем более. Если мы будем трахаться, я останусь в платке.

– Я же сказал, – говорит Леннокс, раздражаясь от того, что она снова переводит разговор на секс. – Я сейчас не в состоянии. И дело совсем не тебе, – повторяет он поспешно, вспоминая то, как она говорила о себе. – У меня просто все болит.

– Я поняла. Я знаю, что такое боль.

Леннокс поднимает бокал к губам. Когда он делает глоток, его охватывает печаль, и в груди что-то сжимается. Ему жаль ее, но он знает, что жалеет и себя тоже, и потому не может доверять этому чувству.

– Значит... никто не видел тебя настоящую, потому что ты была красивой, а теперь они не видят тебя настоящую, потому что ты уродлива? – И он тихонько шепчет: – Дай мне на тебя посмотреть.

– Я чудовище.

– НЕТ! – кричит Леннокс так громко, что Мона отшатывается. – Чудовище тот, кто сделал это с тобой, – Он вспоминает про свои "Док Мартенсы". Они его знают. Может, они всегда знали. А теперь он должен их узнать. Он понижает голос и спрашивает: – Кто он?

– Лучше тебе не знать, – Она мотает головой. – Брайтон – красивый город, но, как и в любом другом, в нем несколько настоящих ублюдков, которым место за решеткой.

– Но я хочу знать, – Леннокс придвигается на краешек стула. – Поэтому я тебя и спрашиваю.

– Ну, а я не хочу говорить, – настаивает она. – Я уже говорила, что не хочу о нем думать.

Леннокс кивает. И с чего бы ей о нем думать?

– Пожалуйста, сними шарф, – просит он.

Мона смотрит на него, а потом открывает лицо. Она поворачивает голову влево, и он видит профиль красивой женщины с острой скулой и сверкающим глазом.

Вот блин...

Но затем она медленно поворачивается, чтобы показать другую сторону своего лица. Она красная и бесформенная, а половина рта будто бы расплавилась. Она объясняет, что повязка прикрывает пустую глазную впадину.

– И тебе действительно стоит поверить мне на слово.

Ленноксу кажется, что разреженный воздух проникает в его тело через отверстие в горле. Потрясенный, он взмахивает бутылкой мальбека, пытаясь скрыть свой ужас.

– Может, возьмем это с собой в постель?

Его больше всего поразила не изуродованная часть ее лица, какой бы шокирующей она ни была, а та, что осталась прекрасной. Потому что он видел этот профиль раньше, на фотографии в доме Мэта Кардингуорта.

Мона молча кивает и встает. Ей приходится помочь ему встать с дивана, дойти до спальни и раздеться. Рассматривая ушибленную область его гениталий, она замечает:

– Вот это, блин, серьезный синяк!

Он натягивает на себя одеяло, не желая видеть свое израненное тело, откидывается на подушки и наполняет бокалы.

Вино успокаивает их, но веки быстро тяжелеют, и он выключает лампу у кровати. Почти сразу же рука Моны опускается к его паху, и он чувствует, как мгновенно напрягается от ее прикосновений. Сначала ему больно, но это просто ее рука приспосабливается к меняющимся размерам и ощущениям. Он поворачивается на бок, чтобы оказаться лицом к ней в темноте, ощущая восхитительную энергию ее умелых прикосновений, которые вытесняют эту ужасную боль. Они ласкают руг друга, медленно наращивая темп. Его глаза закатываются, а она издает высокие звуки, которые переходят в протяжный стон, и ее тело напрягается, а затем расслабляется. Теперь уже можно убрать пальцы, и его охватывает сон, но он все равно успевает почувствовать, как она приподнимается и кладет голову ему на грудь.

Мне следует что-то знать?

Утром Леннокс просыпается с такой всепроникающей болью, что ему кажется, будто его зажали в гигантских тисках на автомобильной свалке. Моны уже нет в кровати, но он слышит пение, доносящееся из ванной. Похоже на песню "Дюран Дюран" "Мне следует что-то знать?". Леннокс, сделав усилие, садится на постели и глотает две таблетки обезболивающего, которые он оставил на прикроватном столике. Почти пустая бутылка вина смотрит на него с укоризной. Мона входит в спальню, завернутая в большое полотенце. Увидев ее ужасающие раны при дневном свете, он борется с желанием вздрогнуть, и ему становится стыдно. Чувствует, что лучше ничего не скрывать.

– Жаль, что это с тобой случилось.

– Что, правда жаль? Не стоит, – шепчет она, садясь на постель и трогая его за руку. – Это было очень давно.

– А какая разница? В смысле, как жить после такого?

– Просто живешь. Не сразу, но все приходит в норму. Алкоголь помогает, и я на него даже слишком налегаю. Но работа у меня есть, – объясняет она.

Он не может не заметить, что она поворачивается к нему целой стороной лица, и думает о том, какое зло может захотеть разрушить такую красоту. Это в голове не укладывается.

– Ты не такой, – говорит она.

– Не такой, как кто? – спрашивает Леннокс, думая о Кардингуорте.

– Как большинство мужиков, которых я встречаю.

Леннокс не воспринимает это, как комплимент. Одна вещь, которую он усвоил в жизни и на работе, а также на встречах с психологами, заключается в том, что чрезмерно чувствительные мужчины могут быть такой же проблемой для женщин, как и более грубые и равнодушные представители сильного пола. Особенно если эта восприимчивость коренится в одержимости самим собой, которую они разделяют со своими более стоическими собратьями.

Мона одевается, но Ленноксу удается лишь облачиться в короткий махровый халат. Они выходят в гостиную. К своему удивлению, он узнает, что она на два года старше.

– Я всегда выглядела молодо, – рассуждает она. – хотя какая теперь разница.

"Есть разница", думает он, но не может заставить себя сказать об этом, так как тогда придется обсуждать ее увечье. Будто на нее наложили проклятье, и больше ни о чем говорить невозможно. Попивая кофе и газированную воду, они смотрят на Сассекс-сквер, сады частных домов и на море.

– Видишь тот туннель? – Леннокс указывает на вход в него и с тяжелым сердцем вспоминает об утренних пробежках с Кармел. После всего дерьма, которое обрушилось на него, кажется, что это было не на той неделе, а в далеком прошлом.

– Ага, тот самый, что вдохновил "Алису в стране чудес", – отвечает Мона с улыбкой на прекрасной, нетронутой стороне своего лица. – Мне пора, – говорит она. – Спасибо за гостеприимство, – И она надевает куртку, собираясь уходить.

Леннокс не знает, что сказать, разрываясь между желаниями, чтобы она осталась здесь навсегда, и чтобы она исчезла и он никогда больше ее не видел. В голове у него проносятся все возможные варианты между этими двумя противоположными исходами. Затем эти мысли вытесняются более насущными проблемами.

– Извини, но мне действительно нужно знать имя парня, который сделал это с тобой, потому что я думаю, что он может быть причастен и к моим травмам.

– Ты что, коп?

– Нет.

– С кем ты связался?

– Это я и пытаюсь выяснить.

– Даррен, – тихо произносит она. – Даррен Ноулз. Если он тебя ищет, лучше тебе уехать из города.

Ноулз. Уехать из города. Опять. Тренч.

– Но ты же здесь.

– А что еще он может сделать?

Жгучее имя "Кардингуорт" уже готово сорваться с его губ, он должен спросить ее о нем, но тяжелый скрежет металла в замке заставляет его вскочить на ноги, и он содрогается от боли в ранах. Мона тоже вздрагивает, но тут из коридора раздается громкий голос:

– Рэймондо! Ну, угадай, кого пригласили на кастинг? – Он возвещает о появлении Стюарта, и Леннокс с облегчением вздыхает. – Твоего братишку... – Актер замолкает, увидев Мону, которая быстро закрывает шарфом лицо. Хотя Стюарт все видел, он не подает и виду, когда Леннокс представляет их друг другу. Мона смущенно кивает и быстро уходит.

– Подожди, – просит Леннокс, следуя за ней.

В коридоре она оборачивается и поднимает руку, заставляя его остановиться.

– Нет, прошлая ночь была ошибкой. Мы больше не увидимся, – И она поспешно выходит. – Будь осторожен.

Леннокс делает попытку броситься в погоню, но чувствует, как сильная рука брата хватает его за плечо. Его истощенное тело и ослабленный разум не могут сопротивляться.

– Оставь ее, Рэйми, – говорит Стюарт с напряженным лицом, когда наружная дверь захлопывается. – Классический сценарий, когда на утро она пожалела о содеянном. Ну ты и кобель, – смеется он. – Браво, в таком-то состоянии, – Он оглядывает Леннокса со странным уважением. – Слушай, ты...

– Что ты, нафиг, хочешь сказать?

– Лишь то, то ты вдруг стал для меня намного более интересен, братишка... – Он смотрит на синяки и повязку на бедре Леннокса, выглядывающую из-под короткого халата. – Какого хрена, Рэй?

Реминисцентная терапия 3

– Стюарт был моим ребенком: это все знали, хотя Джон никогда не говорил об этом, а Аврил отказывалась это с ним обсуждать. А, может, и обсуждала, но не в моем присутствии.

А потом еще один сердечный приступ доконал Джона. Наверное, можно сказать, что мои чувства были смешанными. Тут было и виноватое облегчение, и сильная боль утраты. Джон был достойным человеком. Он был мне хорошим другом, когда я работал на железной дороге, а затем стал ненавистным врагом, и не по своей вине. Все это меня мучило.

После этого мы должны были быть вместе: я и Аврил… Стюарт, конечно, к тому времени уже вырос.

Но Рэймонд узнал обо мне и Аврил и устроил скандал на похоронах своего отца. Он, конечно, был не в себе, с головой у него было не все в порядке. У него был там какой-то нервный срыв, он принимал кокаин и бухал. Я имею в виду, реально бухал по-черному, я все этом знаю, он никогда не умел пить, и неудивительно, бедный маленький засранец…

Да, это все моя вина… Я поступил с ним гораздо хуже, чем с его отцом...

– Если не хотите, продолжать не обязательно.

– Но я хочу продолжать.

– Это уже выходит за рамки повестки нашей группы. Это же реминисцентная терапия, а не исповедальня...

– Знаю я, что это. Тут ведь все конфиденциально, так?

– Ну, конечно. Но что другие об этом думают?

(Слышны голоса, говорящие, что все так и есть).

– Ну, да, это конфиденциально. И прошу вас это соблюдать. Хотят ли присутствующие, чтобы Джок продолжал? Сможем ли мы соблюдать эту конфиденциальность?

(Голоса, утверждающие, что все так и будет).

– Продолжайте, Джок.

Эти хреновы кассеты. Это, как его… как там говорят эти модные либеральные придурки в СМИ?.. коктейльная трубочка в мозг и в час по чайной ложке. Я вырубаю нафиг эту хрень и отправляюсь в кабак. Она оставила штук шесть сообщений на телефоне, спрашивая, слушал ли я эти записи и что я об этом думаю? Ну, я думаю, что для одного вечера хватит уже этой фигни. Это хуже, чем оплачиваемая работа копа.

Пора уже нажраться, как следует. Без пол-литра во всей этой лаже точно не разобраться.

Луна над Оксгэнгсом

Бритье, душ и смена одежды – вот и вся подготовка Стюарта к прослушиванию. На нем стеганая красно-черная куртка, которая выглядит так, словно ее надели наизнанку, и мешковатые клетчатые брюки. Похоже, что своем растущем беспокойстве брат винит Леннокса, а не то, что он всю ночь пил и нюхал кокаин.

– Я ужасно нервничаю, Рэй, а от тебя поддержки не дождешься, – шутливо говорит он, направляясь к выходу.

Рэй Леннокс слишком растерян и ошеломлен после общения с Моной, чтобы как-то отреагировать. Приходит сообщение, напоминающее ему о приеме в главной больнице округа Сассекс. Хорошо, что она совсем рядом.

Ему меняют повязки и делают новый рентген, результаты которого противоречивы. Пересаженная кожа, похоже, прижилась, но весь его напрочь отбитый пах напоминает болото из гниющих фруктов. Боль в копчике остается острой даже после огромной дозы парацетамола, от которой у него болит желудок. Ленноксу все еще трудно поверить, что у него ничего не сломано.

Его вдруг посещает мысль: а не убраться ли, нахрен, на время из Брайтона? Надо исчезнуть. И пусть гадают. Джордж в курсе всех моих передвижений. Пока он рядом, я не буду в безопасности. Он звонит своему партнеру по бизнесу. В середине недели "Хартс" не играют, и ему не воспользоваться сезонным абонементом, который он все еще продлевает из чувства лояльности, поэтому нужен другой повод.

– Моя мама тут немного упала. Я поеду навещу ее, – говорит он, открывая на телефоне приложение "easyJet", чтобы подыскать удобный рейс. – Завтра вернусь.

– Господи, Рэй, вот беда. Как она, в порядке?

– Думаю, да, но мне все же нужно ее увидеть, – Он чувствует, как эта ложь жжет его изнутри. Он же всеми силами старался избегать встреч с матерью. Нехорошо это.

– Ну, конечно. Правильно, – говорит Джордж и спрашивает: – Ты как сам?

Леннокс озадачен его беспокойством. Оно кажется неподдельным, но многое другое в Джордже тоже таким казалось.

– Не так уж и плохо. В больнице подтвердили, что ничего не сломано, так что это повод не вешать нос.

– Отлично! Ладно, будь там поосторожней и не торопись.

Затем он совершает безумный бросок на север, хотя перелет Гэтвик – Эдинбург стал до такой степени привычным, что он непринужденно болтает с персоналом обоих аэропортов. Такие места всегда казались ему рассадниками стресса, в основном, из-за того, что он видел в Хитроу. И все же здесь ему встречаются две самые приятные группы людей, с которыми только можно было познакомиться в Великобритании. Учитывая его ограниченную подвижность и дискомфорт, Леннокс очень доволен, что они с радостью стараются облегчить ему перелет

В самолете его раздражает стоящая в ногах брезентовая спортивная сумка, которую на самом деле ему незачем было брать с собой, кроме как для двух рождественских подарков племянникам. Он глотает еще пару таблеток парацетамола. Чтобы спастись из пучины боли, в которую превратилось его тело, он откидывается на спинку кресла и заставляет себя закрыть глаза. Это не приносит облегчения. Он истязает себя мыслями о Кардингуорте, Моне и Кармел. А еще о том мужике в балаклаве. Почти наверняка это он не только нанес ему эти ужасные травмы, но еще и избил Тренча до бесчувствия. А теперь появилось имя: Даррен Ноулз.

И он в мыслях снова возвращается туда, где все началось.

"Мне нельзя домой, Рэйми", повторял заплаканный, потрясенный Лес Броуди, толкая свой потрепанный велосипед рядом с твоим. Никто из вас не смел оглянуться назад, даже чтобы поблагодарить тех прохожих – двух мужчин и женщину с собакой, которых ты остановил и попросил помочь. Когда Лес появился из туннеля и заявил: "Никаких копов", они с беспокойством посмотрели на вас обоих, а вы поспешно ушли.

Вы брели домой, толкая перед собой велики, и тебя не оставляла неприятная мысль: С НИМ ВСЕ НОРМАЛЬНО. В отличие от тебя, у Леса не было пятен на лице, хотя на ногах у него были ссадины и синяки, а колени ободраны. Затем ты увидел разорванные кровеносные сосуды на веках своего друга. Гораздо позже, уже будучи полицейским-новичком, занимающимся делами о домашнем насилии и преступлениях на сексуальной почве, ты узнал, что это указывало на удушение. Только тогда темные пятна от пальцев, которые он видел на шее Леса, приобрели в его сознании более зловещий оттенок.

И шел Лес как-то странно, как будто каждый шаг причинял ему боль.

– Они что, избили тебя? – спросил ты.

– Да, но я не дал им забрать велик, Рэйми.

– И это все, больше ничего не сделали? Я подумал...

Ты собирался спросить: "Они что, засовывали тебе что-то в задницу?", но твой друг понял это и заорал, сжав кулаки, с искаженным от ярости лицом:

– ОНИ ИЗБИЛИ МЕНЯ! ДА, МНЕ ХОРОШЕНЬКО ВЛОМИЛИ, И ТОЛЬКО ПОПРОБУЙ, ГАД, КОМУ-НИБУДЬ ПРОБОЛТАТЬСЯ, РЭЙМИ!

Ты со страхом кивнул и замолчал. Смотрел, как Лес Броуди ковыляет вперед, толкая свой ветхий велосипед, на каждом шагу словно ожидая, что вот-вот наступит на мину.

Но кто же были те двое других в туннеле? Почему ты видишь только одного?

Приземлившись в Эдинбурге, он берет такси до дома своего друга в Оксгэнгсе. Когда он подходит к старому жилому комплексу, ему вдруг приходит в голову, что тот судьбоносный случай в туннеле, который так изменил жизнь обоих, произошел всего в паре километров отсюда, на набережной Уотер-оф-Лейт. Несмотря на это, Лес, прожив с семьей какое-то время в Клермистоне, вернулся в этот район. Не смог держаться от него подальше.

Леннокс нажимает кнопку звонка на входной двери.

Ты чуть не разбился вдребезги, упав в темноте на бетон... Рукой цеплялся за металл, который рвался из креплений. И вот ты здесь, еще более опустошенный, еще более глубоко травмированный какой-то ерундой в туннеле, произошедшей более сорока лет назад!

Но это совсем, блин, не ерунда...

Бред уже несешь.

Появление на пороге Кэти, с враждебно искаженным лицом, отвлекает Леннокса от его тревожных мыслей.

– Тебе чего надо? – спрашивает она, прежде чем ее взгляд чуть смягчается, когда она замечает его страдания.

За ее спиной быстро появляется Лес. Она, пожалуй, единственный человек, к которому он прислушивается, хотя и не часто, и уж точно не сейчас.

– Все в норме, Кэт.

– Но, Лес, он же...

– Сказал же, все в норме, – его тон не допускает дальнейших возражений. Он приглашает Леннокса в дом, построенный муниципалитетом в 1950-х годах. Теперь его окружает частный сектор, возникший в рамках жилищной реформы Тэтчер. Они проходят через гостиную и попадают в небольшой, хорошо отапливаемый зимний сад. Сначала он кажется Ленноксу нелепым и показным, но он быстро понимает, что такая точка зрения скорее будет свидетельствовать о его собственной ненормальности. Зимний сад светлый и уютный, и отсюда видна луна, серебристо мерцающая на загадочно темном небе. Ну кто же откажется иметь такую комнату? Он медленно садится в плетеное кресло. Лес ненадолго уходит, а затем возвращается с двумя одинаковыми кружками чая с символикой "ФК Хартс". Кажется, что он так и не заметил хромоту и дискомфорт Леннокса.

Лес никогда не был склонен ходить вокруг да около, и поэтому Леннокс сразу переходит к делу:

– Ну, сколько он тебе предложил?

– Достаточно, – рявкает Лес, садясь в такое же кресло напротив него.

Леннокс сбит с толку таким ответом, не понимая, хочет ли Лес закончить этот разговор, или имеет в виду, что компенсация была достаточной.

Друг замечает его замешательство.

– Ты не понимаешь, Рэйми, блин, я совсем на мели! Мне еще год надо было ипотеку платить, а этот урод мне весь кредит закрыл!

– Так он решил этот вопрос?

– Ага, и не только, – говорит Лес, сдвигая брови. – И знаешь, что? Я посмотрел в его маленькие испуганные глазки, на шрамы на его роже, и понял: он свое получил, – Он ухмыляется на манер крутого парня из паба. Лес, очевидно, решил вернуться к истокам. – Я получил всю компенсацию, которую хотел!

Леннокс поднимает кружку к губам, глядя, как на небе собираются темные тучи. Вспоминает о своем посиневшем паху, потом о холодном искореженном металле, который рушится вокруг него. Но ведь, несмотря ни на что, он выбрался с того завода. Возможно, кому-то другому не так повезло.

– Может, дело не только в тебе.

Лес откидывается на спинку стула, не отрывая глаз от Леннокса. Ощетинившись, он рычит:

– Что, ты мне будешь рассказывать, как ты, бедненький, "страдал" из-за того, что там они тебя заставили сделать?

Какой, какой, который из них... их же было трое, гады...

– Ну, так дело и не только в тебе, – Лицо Леса краснеет, когда Леннокс в ответ лишь осуждающе молчит. – Ты всю жизнь пытался отомстить. А я жил дальше, пока ты меня не подставил, сведя с этим ублюдком, – и в его взгляде появляется та злобная воинственность, которую Леннокс и раньше видел, но сам никогда не был ее мишенью. – С меня уже хватит мести. Я получил свою компенсацию!

– Ладно, – Леннокс примирительно поднимает руки, потом снова опускает их на колени. – Я имел в виду, что это касается не только тебя или меня. Я уверен, что были и другие жертвы.

Двое мужчин сверлят друг друга пристальными взглядами.

Держи его, Бим. Бим. Кто же это был? Этот Даррен Ноулз? Он или этот Бим? А кто такой Бим?

Лес, похоже, уже обдумал слова Леннокса, и его лицо превращается в неподвижную маску.

– Пусть они тогда сами разбираются! А у этого гада лицо никогда не будет прежним, – Лес наклоняется вперед. – Пусть они сами мстят, как хотят, и ты тоже! А с меня хватит! Я подписал договор, я взял бабки!

– Этот договор не будет аргументом для суда. Мы же не в Америке. Я могу нанять юриста, и мы...

– Хватит с меня!

Леннокс сжимает губы, понимая, что дело здесь не только в деньгах. Гордость Леса все еще страдает, даже спустя столько лет. Хотя он был всего лишь пацаном, он считает, что стал легкой добычей. Это позорит его, подрывает имидж всемогущего крутого парня, который он создавал многие годы. Лес был бы потрясен, представив себе, как соперники из других футбольных группировок читают газеты в городских пабах, может, поначалу и внешне сочувствуя жертве, но, как следует выпив, хихикая и отпуская гадкие комментарии. Он никогда бы не допустил, чтобы мир увидел в нем того испуганного, уязвимого пацана в туннеле, полностью находящегося во власти других. Его перенесенное во взрослую жизнь стремление к насилию – стать настолько печально известным, чтобы никто и связываться с ним не стал, – было таким же навязчивым и всепоглощающим, как и собственная охота Леннокса на педофилов.

Ты сам разве не такой же?

Но он бы все равно обратился в суд, хотя без друга это было бы бессмысленно.

– Ты действительно считаешь, что этого достаточно, Лес? Какой-то богатый ублюдок, которому за шестьдесят, будет волноваться, что у него что-то с лицом не так? – Он думает об Анджеле. – Ты думаешь, он телок снимает за красивые глаза? Более того, какой-нибудь пластический хирург с Харли-стрит превратит это просто в крутой дуэльный шрам. А он, блин, будет везде трындеть, какой он жесткий!

Полузакрыв глаза и глубоко вздыхая, Лес указывает на дверь.

– Просто вали на фиг отсюда, Рэйми.

Леннокс кивает, пытается подняться, но его обжигает острая, режущая боль, исходящая откуда-то из глубины тела. Он морщится.

– Похоже, тебе придется мне придать ускорение, приятель.

Впервые осознав, как плохо его другу, Лес вскакивает.

– Что с тобой, кореш? – спрашивает он, протягивая сильную, покрытую татуировками руку.

Рэй Леннокс берет ее и медленно поднимается на ноги.

– Несчастный случай на работе.

– Черт, Рэйми... ты как вообще?

– Потихоньку, – Он направляется к двери. Проходя мимо Кэти, Леннокс замечает в ее глазах сочувствие, и это придает ему смелости. Он резко оборачивается к Лесу:

– Еще кое-что. Который из тех трех он был? Насильник? Или он помогал?

Лес пристально смотрит на него, и в его глазах вспыхивает страх, которого Леннокс не видел со времен туннеля. Видеть это так ужасно, что ему хочется закрыть глаза. Потом Леса охватывает смятение, которое он тщетно пытается скрыть. Лицо у него багровеет, а на глаза наворачиваются слезы. Угрожающе сжав кулаки и стиснув зубы, он резко поворачивается спиной к Ленноксу.

Леннокс чувствует, как Кэти тянет его за руку.

– Просто уйди, – просит она.

Он выходит на улицу, спускается по утоптанной тропинке, освещенной яркой луной, и по унылой улице идет в к главной дороге, ни разу не оглянувшись. Вместо того, чтобы отправиться к Джеки, он вызывает такси. Водитель завязывает беседу о результатах "Хибс" и "Хартс" за прошлую неделю, пытаясь ненавязчиво выяснить, кого поддерживает его пассажир, чтобы ненароком не лишиться чаевых. Леннокс что-то односложно бормочет в ответ, слишком расстроенный и рассеянный, чтобы участвовать в этой игре, которая ему обычно нравится. Он выходит в переулке на юге города и направляется в "Ремонтную мастерскую", где, как он думает, можно будет найти Нотмана. Заходя внутрь, Леннокс почти надеется, что ошибается, но это не так: он сразу же видит своего бывшего коллегу, который у барной стойки изучает спортивные страницы "Вечерних новостей".

– Здорово, Нотти.

– Рэйми... – Нотман смущенно моргает.

– Что за дела? Трубку не берешь. Что-то случилось? – Это риторический вопрос: выглядит Нотман хреново, хуже, чем в прошлый раз, а это не так и просто.

Леннокс подозревает, что и сам выглядит не лучше, но понимает, что его друг слишком бухой, чтобы это заметить.

– Послушай, Рэйми, – стонет Элли Нотман, глядя на него мутными глазами. – Я чувствую себя полным придурком, но ничем не могу тебе помочь, приятель.

– Ясно... – Леннокс кивает, не сводя с него глаз. Он впервые замечает поры на лице Нотмана, из которых сочится токсичный пот, выдающий виноватого.

Под его пристальным взглядом Нотман неловко переминается с ноги на ногу, опираясь на стойку и пытаясь выпрямиться.

– Теперь ведь все не так, как когда ты был с нами, – жалобно начинает оправдываться он. – Драммонд нас заставляет указывать номера конкретных дел, чтобы зайти в реестр преступников на сексуальной почве. Типа, она так мониторит, сколько мы часов потратили на каждое дело, – Его старый друг почти умоляет. – Если я ищу какую-то левую информацию по текущему делу, не очень-то это выглядит. И учет рабочего времени у меня тогда ни к черту, типа, я какой-то бесполезный придурок. Все изменилось, Рэйми.

Леннокс чувствует, как жестокое разочарование пронзает его изнутри, как эта боль в паху. Но все, что он может, – это изображать невозмутимость Джеймса Бонда, как делают многие мужики, пытаясь скрыть свои эмоции.

– У такого эффективного офицера полиции, как ты, Нотман, должно быть достаточно свободного времени, чтобы разобраться со всеми делами!

– У меня уже второй выговор в приказе, Рэйми, – отказывается подыгрывать ему Нотман, печально качая головой. – Все эти пьянки-гулянки, – Он поднимает стакан с пивом, обвиняюще глядя на него. – Они говорят, что переведут меня в ДПС, к этим придуркам в форме! Единственная причина, по которой я все еще в отделе тяжких, – это приостановка набора персонала и нехватка опытных детективов... Работе в полиции настал конец, Рэйми.

– Ладно, Элли, намек понял, – удрученно вздыхает Леннокс. На мгновение он задумывается о том, чтобы в память о добрых старых временах обратиться к Драммонд, но она и так всегда действовала строго по процедурам. Получив повышение, она стала только еще большей бюрократкой. Ему просто не к кому больше обратиться.

– Прости, Рэйми, – убитый голос Нотмана говорит Ленноксу о том, что его бывший подопечный в полной заднице. Ему кажется, что он смотрит на себя несколько лет назад, а потом в голову приходит еще более пугающая мысль: может быть, это будущая или даже настоящая его версия. Леннокс понимает, что эта схватка с Кардингуортом, скорее всего, приведет его к гибели, а не к спасению. Он видит в зеркале паба свою ссутулившуюся фигуру со сгорбленными плечами, сменившую былую, уверенную в себе манеру держаться.

Ты на глазах разваливаешься. Это не дело, а ты не полицейский. Что ты, нафиг, творишь? Клоун тупорылый.

Что?

По телевизору, висящему над баром, какой-то хренов политтехнолог высокомерно объявляет: "Правда – это то, что мы называем правдой".

Что?

По мере того как его лихорадочный разум обдумывает, какие еще есть способы ухудшить ситуацию, в баре материализуется Дуги Гиллман. Он входит с женщиной моложе себя, которая до боли кого-то напоминает и выглядит бледной и измученной. Они садятся за угловой столик. Леннокс кивает, и ответом ему служит испепеляющий взгляд, за которым следует короткий наклон этой квадратной головы. На этот раз Гиллман ничего не говорит, занятый беседой со своей спутницей.

– А он почему еще здесь? – спрашивает Леннокс Нотмана.

– Ему еще пару недель осталось отработать.

Леннокс смотрит на Гиллмана, более напряженного, чем когда-либо, буквально на грани припадка. Жилы у него на шее вздуваются, пока он разговаривает с той женщиной. Хотя отражение его самого и Элли Нотмана в зеркале бара свидетельствует о том, что они тоже не в лучшей форме.

Кто вообще может стать копом? И можно ли перестать им быть?

Рэй Леннокс оставляет своего бывшего подопечного в отделе в тяжких преступлений беседовать с его наполовину полным – или пустым – стаканом пива. Медленно ковыляя прочь, он снова кивает Дуги Гиллману. Но этот коп-ветеран, увлеченный разговором, не замечает, либо делает вид, что не замечает его.

Когда он идет по полной призраков из прошлого Королевской миле, звонит телефон.

– Теперь уже поздно и ничего нельзя исправить, Рэй, как ты, наверное, понял. Ты разбудил зверя, которого мне остановить не под силу.

И Мэтью Кардингуорт отключается, прежде чем он успевает ответить.

Леннокс тут же перезванивает, но телефон уже отключен. Страх медленно заползает ему в душу. Ленноксу кажется, что у Кардингуорта голос еще одного мертвеца.

Приехав к Джеки, он крадется к комнате матери. Через открытую дверь он видит Аврил в розовой ночной рубашке, сидящую на кровати. Рассеянно глядя куда-то в пространство, она ровными движениями расчесывает свои длинные серебристые волосы. У нее есть кое-что, принадлежащее ему, и он хочет получить это обратно. Леннокс поднимает руку, чтобы постучать в дверь, но не может. Не может заставить себя спросить, не в силах вынести того неизбежного разговора, который может произойти.

Он поворачивается и уходит в комнату для гостей, где падает в кровать.

Ибо нет ничего ни хорошего, ни плохого

Ранним утром в четверг на рейсе из Гэтвика Рэй Леннокс, вжавшийся в маленькое сиденье, потеет в пальто, которое он даже не пытается снять, так все болит. Он сидит на среднем месте, с тучным священником с одной стороны и худой, как палка, девушкой-готом с другой. Этот падре будто какой-то сводник, пытающийся подтолкнуть их друг к другу, и Ленноксу приходится, как бы извиняясь, приподнять бровь, глядя на девушку во всем черном. "Паписты хреновы", мстительно думает он, прежде чем горько, издевательски усмехнуться над этим причудливым безумием фанатичного шотландского сектантства, над тем, как оно без особых усилий вытесняет любые другие виды шовинизма, распространенные в этой стране.

Эта камера из пластика, плексигласа и ткани, в которую он заключен, заставляет его чувствовать себя еще более животным, чем когда-либо. Когда он пытается пошевелить своими изуродованными нижними конечностями, брезентовая сумка у него в ногах под передним сиденьем словно бы ухмыляется, говоря "сиди, блин, смирно". Дрожащими руками он распрямляет новенькие хрустящие двадцатки, только что снятые в банкомате, и заказывает две бутылочки красного вина, чтобы запить сухие таблетки обезболивающего, от которых у него болит живот.

Рядом с ним толстый священник, уткнувшись подбородком в грудь, уже храпит. Этот звук, напоминающий отрываемую мягкую липучку, оказывается странно приятным и убаюкивающим, синхронизируясь с его собственным поверхностным дыханием и пульсирующей болью в теле. Он впадает в долгожданную дремоту и всю оставшуюся часть путешествия сидит неподвижно.

Они пытаются тебя убить. Или, как минимум, покалечить. Но хорошие новости в том, что ты пока живой. Может, все еще образуется. Может, тебе удастся справиться. Найти этих ублюдков, упрятать за решетку. Помириться с Лесом. Все наладить с Кармел. Возможно, в каком-нибудь местечке под солнцем … Тенерифе... где жара изматывает, но в хорошем смысле. Где больше никогда не придется вздрагивать...

Уверен, так и будет...

Его будит сообщение, пришедшее на телефон во время снижения. Хорошие новости: последние снимки показали отсутствие переломов. Ему сразу начинает казаться, что боль стала меньше. Затем нервирующий скрежет и шипение шасси самолета по асфальту прорываются сквозь фюзеляж и проникают в его измученное тело. Леннокс чуть не плачет от облегчения, когда самолет останавливается.

Ковыляя по проходу и вызывая неудовольствие попутчиков и натянутую жалость персонала авиакомпании, он звонит Тому Трейси, но тот не берет трубку. Оставляет голосовое сообщение, объясняя, что с кикбоксингом пока придется повременить. В зале прилета служащий аэропорта проталкивает неправдоподобно длинную цепочку соединенных багажных тележек сквозь оцепеневшую толпу, собравшуюся на зимние каникулы, и проходящего мимо Леннокса охватывает ужас. Шаркая ногами, он добирается до туалета и, превозмогая боль, испражняется. Подтирание задницы оказывается не менее мучительным. Он смотрит на узор на плитках пола, и линии дрожат и расплываются перед глазами.

Мона. Джули Ноулз. Даррен Ноулз. Ты же у нас умный. Но как ты сможешь им противостоять, Рэй? Ты даже со своей матерью не можешь разговаривать!ИДИ НА ФИГ.

И все же Рэй Леннокс первым приходит в "Хоршэм Секьюрити Солюшнз", осторожно вешает пальто на хлипкую вешалку, надеясь не уронить ее, а затем неуверенно садится на стул, встречи с которым он боялся всю обратную дорогу в экспрессе из Гэтвика. Его опасения, что стул будет еще более неудобным, чем когда-либо, почти подтверждаются. Он морщится и включает компьютер.

Внезапный крик снаружи действует на его и так взвинченные нервы, заставляя подойти к окну. Но это лишь краснолицый курьер, помогающий коллеге загнать фургон на узкую парковку.

На темных улицах оживленно, люди, несмотря на холод, спешат на работу и в школу. В большинство районов Британии вы сразу поймете, что сейчас зима, а в приморском городе это особенно очевидно.

Леннокс садится, заходит в Интернет и пытается начать интенсивные поиски. Застройка участка в Фалмере, похоже, не отмечена ничем более неприятным, чем обычные банальности, изрекаемые Кардингуортом. Тем не менее, Леннокс не отрывается от экрана и лишь смутно осознает, что Риа вошла в приемную. Затем слышится несколько приглушенный, но настойчивый голос, и он поднимает голову. К тому времени, как он поднимает свое окоченевшее тело со стула и пересекает комнату, чтобы разобраться, что к чему, голоса уже прекращаются.

Открыв дверь кабинета, он обнаруживает, что Риа одна. Сосредоточенность, с которой она поливает растения, указывает на то, что она старается полностью погрузиться в повседневные задачи, чтобы отвлечься от более серьезных проблем. На столешнице рядом с ним с щелчком выключается вскипевший чайник. Леннокс хочет что-то сказать, но вместо этого направляется обратно в свою комнату, как раз в тот момент, когда слышится насвистывание из песни "Depeche Mode" "Just Can't Get Enough", извещающее о прибытии Джорджа. И точно, он тут же входит в офис Леннокса, закрывая за собой дверь. Джордж, несмотря на то, что вытирает нос платком, сверкает лучезарной улыбкой.

– Ну, как там твоя мама?

– Вроде нормально, отделалась испугом.

– Отлично, – говорит Джордж. – Хреново быть старым. Мы видим в этих беднягах свое будущее, и оно не из приятных. Хрен его знает, как Полли выдерживает на такой работе.

– Ты в порядке? – спрашивает Леннокс.

– Да, просто этот проклятый вирус, приходит глушить "Терафлю"!

Входит Риа с двумя дымящимися кружками и ставит их на подставки. Джордж их заказал в прошлом году:

ХОРШЭМ СЕКЬЮРИТИ СОЛЮШНЗ

ХОРОШАЯ КОМПАНИЯ,

КОТОРАЯ ЗАБОТИТСЯ О

ВАШЕЙ БЕЗОПАСНОСТИ!

Обычно Риа пьет с ними кофе, но сегодня вид у нее хмурый и озабоченный, и она быстро уходит.

Джордж смотрит ей вслед, потом поднимает со стола Леннокса шар с символикой "Хартс". Он озадаченно оглядывает его, прежде чем положить обратно, пробормотав: – Хм, любопытно… – и качает головой.

Встревоженный его поведением, Леннокс сворачивает окна на экране компьютера. Когда Джордж собирается заговорить, он тихим голосом перебивает его:

– Может, ты бы перекинулся парой слов с Риа об этом ее парне, который, похоже, все время здесь околачивается?

– Сам поговори. Ты это поколение лучше, чем я, понимаешь, – Джордж с отвращением поджимает губы. – У тебя же племянники.

– А у тебя дочери, Джордж, – отвечает Леннокс, стремясь придать разговору большую непринужденность. – Они же когда-то были в возрасте Риа!

– Не убедил, – угрюмо говорит Джордж. – Кроме того, мне нужно идти, требуется срочно восстановить мою репутацию. Соня увидела кое-какие фотки, которые Полли опубликовала в "Инстаграме". Нет, ну правда, некоторые женщины считают, что только потому, что ты регулярно спишь с ними и клянешься в вечной любви и абсолютной верности, они каким-то образом имеют право комментировать каждый твой сексуальный проступок.

Джордж произносит это с таким невозмутимым видом, что, несмотря на двойственное отношение к ему и боль во всем теле, Леннокс сгибается от смеха.

– А, ты все не успокоишься. Развивай многозадачность.

– Чертовы социальные сети, и нафига люди старше пятнадцати вообще туда лезут? – фыркает Джордж. – В любом случае, нужно наладить отношения и все такое, так что увидимся позже. – Он делает глоток кофе и морщится. – Нам определенно нужна кофемашина. "Терафлю" и то вкуснее. Пора уже завязывать с этой бурдой.

Леннокс утвердительно кивает.

– Так что, с Соней теперь все?

– Не задавай глупых вопросов, – Джордж разворачивается и, уходя, умелым ударом посылает на место незакрепленную плитку ковра.

Медленно опускаясь в кресло, Леннокс возвращается к компьютеру. Выглядывая в окно, он видит, как Джордж стремительно сбегает по ступенькам крыльца и с целеустремленным видом уходит. По нему совсем не скажешь, что он нездоров. Коварный вирус куда-то испарился. Леннокс думает о Кардингуорте: сбивчивый тон его голосового сообщения указывает на то, что чудовище ранено, но он подозревает, что это вряд ли вызвано его действиями или даже поступком Леса. И сам Рэй пострадал намного сильнее.

Все равно я их достану.

Кто же здесь ключевое звено? Тренч? Мона? Хуже того, кто стоит за ним: приемная мама Джули или Даррен, кислотный хулиган?

Ноулз.

Даррен и Джули: муж и жена? Брат и сестра? Нужно их найти.

Затем снаружи снова слышится мужской голос, настойчивый, докучливый, действующий ему на нервы

Риа.

Опять тот гаденыш.

Он с усилием поднимается со своего места, и пульс сразу подскакивает. Берет бейсбольную биту и, морщась от боли, направляется к двери. Несмотря на усилия Джорджа, он поскальзывается на болтающейся плитке и чуть не падает. Пошатнувшись и едва удержавшись на ногах, он закусывает губы от боли, борясь с желанием закричать, а на глаза наворачиваются слезы.

Когда Леннокс, прихрамывая, входит в приемную, он слышит, как чей-то напыщенный голос говорит что-то про "театральный колледж". С Риа разговаривает совсем не Крис.

– Рэймондо! – Его брат Стюарт резко поворачивается в офисном кресле, краем глаза замечая, как Леннокс прячет биту в подставку для зонтов.

Сразу становится ясно, что, несмотря на ранний час, Стюарт уже поддал:

– Эта девушка – свет в ночи, – он экстравагантно жестикулирует. – маяк, который ведет всех нас по этой все более темной и негостеприимной местности!

Риа густо краснеет.

– Стю, пожалуйста, прекрати приставать к моим коллегам и покинь мое рабочее место.

– Слушай, – Стюарт разводит руками. – Я получил роль! Ну, на прослушивании для той пьесы, "Месть блудницы" Г. Л. Макгинниса! В Королевском театре!

– На Друри-лейн, это же Вест-Энд! – удивленно говорит Леннокс. – Вот это круто, Стю...

– Нет, не тот, что в этом унылом мегаполисе, а "Королевский театр прямо здесь, в прекрасном Брайтоне, – ревет он, и настроение Леннокса резко падает.

Черт, тебе никогда не избавиться от этого мелкого засранца...

Который поздоровее тебя будет...

– Ну и… Естественно, я решил навестить вас и пригласить своего травмированного старшего брата на обед, чтобы отпраздновать это событие! Чтобы поблагодарить его за то, что он приютил меня и способствовал возрождению моей карьеры, – Губы Стюарта кривятся в презрительной усмешке. – Неужели я был настолько ошибался? Как сказал бард, "Люби ты всех, но верь немногим. Никому не делай зла"… – Он снова поворачивается к Риа: – "Все хорошо, что хорошо кончается".

Леннокс решает, что согласие, по крайней мере, поможет убрать Стюарта из офиса. Он хватает с вешалки свое тяжелое пальто и жестом просит брата помочь ему одеться.

– Хорошо, – бормочет он и кивает Риа, как бы извиняясь.

На улице пронизывающий холод. Коварный, скользкий иней, затвердевший кое-где на тротуаре, делает движения и так негнущегося Леннокса еще более осторожными.

Ты поскользнешься на этом чертовом льду и разобьешься, как стеклянная ваза.

Стюарт в своем приподнятом настроении не замечает его страданий.

– Ох, эта красотка Риа! Отпадная девчонка. Но этот ее дружок никуда не годится, Рэй. Как сказал Шекспир в "Буре", "Ад пуст, все дьяволы сюда слетелись!" Эта девушка заслуживает большего! Ты как, получше?

Леннокс размышляет над ответом, потом вдруг рявкает:

– Он что, опять был здесь?

– Ага, – Стюарт выпрямляется. – Сразу свалил, как только меня увидел. Плохой он парень, Эль Мондо, уж ты мне поверь.

– Согласен, только ты и от нее держись подальше. Маловата она для тебя.

– Да ладно тебе, Рэй! Я подкатывал к ней, чтобы тебя подразнить. – Некоторые из нас предпочитают, чтобы сексуальные партнеры были примерно того же возраста, ну, в пределах десяти-двадцати лет... хотя, возможно, я передумаю, когда и если доживу до твоих преклонных лет, – заливается Стюарт, отходя в сторону, чтобы посмотреть, как его брат медленно огибает покрытый льдом кусок тротуара. – Блин, братишка, ты двигаешься, как один центральный защитник "Хартс", пытающийся напасть на другого. Что там был за небольшой инцидент на работе, где ты устанавливаешь сигнализации старым пердунам? С лестницы упал?

Леннокс вспоминает рушащиеся ступеньки и то, как он хватался за решетку, прежде чем рухнуть в пустоту. Жуткое падение на бетон в окружении покореженного металла.

– Типа того.

– Блин, Рэйм, береги себя. Я как-то был на съемках в Румынии, играл одного мутного кекса в фильме "Полный трэш 3: Беспредел на Востоке", – вспоминает Стюарт. – Короче говоря, я выполнял сложный трюк и упал с вышки. Думал, мне конец. Так бы и случилось, если бы не страховочная сетка. Провисел там на небоскребе метрах в тридцати над землей целый час, пока меня не сняли. Само собой, погода поменялась и пошел снег. Думал, мне еще раз пришел конец, на этот раз от переохлаждения. У меня с собой был телефон, и я его включил, чтобы отвлечься, пока они меня спасали. Тут же приходит сообщение от Джеффа Мориарти, в котором он сообщает, что Хартли только что снова забил в полуфинале на "Хэмпдене". Тяжелые были времена, Рэйми, – печально резюмирует Стюарт. – Неплохой был фильмец, правда, только на DVD вышел.

Леннокс может лишь изобразить на лице мимолетную улыбку, когда они входят в заведение, предложенное Стюартом. Он сразу же понимает, почему никогда туда не заходил: всех собравшихся, включая Джульетту, явно клонировали из друзей Стюарта в Эдинбурге. Его брат немедленно заказывает большую бутылку "Krug". Присутствующие подходят поближе, и Стюарт торжественно открывает бутылку, разливает по бокалам и протягивает один Ленноксу. – Это мой старший брат Рэймонд, которого я обожаю больше всего на свете... – произносит он, прежде чем вызывающе приподнять бровью. – за исключением, возможно, приличного шампанского!

Леннокс здоровается с гостями, наблюдая, как Стюарт, по-видимому, наслаждается жизнью, рассказывая компании историю о том, как он играл в пантомиме. Судя по тому, как они ловят каждое его слово, он, похоже, трахает всех до одного. В это ничего невероятного нет, для Леннокса, знающего их эдинбургских коллег, это даже очевидно: они так пресытились, передавая друг друга из рук в руки в течение многих лет, что даже эти самые уставшие от жизни души для них стали бы желанной добычей.

Ранний обед затягивается, Леннокс выпивает еще шампанского, заказанного Стюартом, а затем чувствует себя обязанным купить бутылку самому. Опьянение окутывает его своим успокаивающим туманом, вызывая чувство обманчивого всемогущества. А самое главное, боль уже не ощущается так остро. Это состояние легкой эйфории лишь усиливается после того, как Стюарт оставляет для него дорожку кокаина на бачке в туалете.

– Выбор за тобой, майн брудер, но выбирай с умом. Помни, "Нет ничего ни хорошего, ни плохого; это размышление делает все таковым", – изрекает он очередную мудрость, поясняя: – "Гамлет".

– Умник, – бурчит Леннокс и, секунду поколебавшись, направляется в грязный туалет и втягивает ту дорожку в ноздрю. Мгновенно он чувствует жжение где-то в костях, а раны пульсируют и распухают. Но оставшаяся боль превращается в почти восхитительное обострение его самоощущения. Сгорбленные плечи расправляются, а жилистые мышцы на ногах напрягаются, как будто он выпил эликсир жизни.

Когда он возвращается в бар, его брат начинает болтать о парне Риа.

– Эти ехидные, как у хорька, глазки…

...Леннокса ослепляет вспышка озарения: он внезапно осознает кое-что до такой степени ясно, что ему приходится вцепиться в стойку бара так, что белеют костяшки пальцев.

Крис... парень Риа... он был одним из мужиков у туннеле. Но это невозможно, так не может быть. Он там был! Но это же бессмысленно.

А потом все вдруг обретает смысл.

– Ты в порядке, Эль Мондо?

Глаза Леннокса вспыхивают безумным огнем.

– Блин, поверить не могу!

– Этот кокс, что надо: свистать всех наверх! – ревет Стюарт. – Давай-ка выпьем еще!

– Не могу, мне надо идти, но кокс забойный, так что спасибо и еще раз поздравляю. Когда я говорю, что люблю тебя, Стюардо, это от всего сердца, ты же знаешь, – и он поворачивается к новым друзьям Стюарта и кричит: – Присматривайте за моим братишкой! Этот маленький засранец очень мне дорог!

И Леннокс направляется к выходу, уже чувствуя, как в возбужденном мозгу его брата уже всплывает очередная цитата из Шекспира.

Выйдя на улицу, он звонит Джорджу. Чувствует в своем голосе вызванную наркотой заносчивость.

– Как там, наладил отношения?

– Пытаюсь, – хрипит Джордж. – Ты там нажрался, похоже, или еще что похуже. Твой насморк, в отличие от моего, явно вызван не вирусом. Поезжай домой, Рэймонд.

– Этот мелкий гад, что болтается в офисе, парень Риа, Крис, а как его фамилия?

– Не знаю. Иди спи, Рэймонд.

– Ладно, – отвечает Леннокс. Он отключается и набирает телефон офиса. Как он и ожидал, Риа уже ушла домой. А номер ее мобильного где-то в папке в конторе. Джордж наверняка его знает, но он ему не доверяет. Ему все еще кажется, что его партнер по бизнесу, возможно, и есть источник всех его проблем.

Психотерапия 3

Пошатываясь, Рэй Леннокс идет по берегу моря, с которого будет пронизывающий ветер. Пытаясь сбросить наркотический туман, он сворачивает на Монпелье-роуд и поднимается в гору, в город. Несмотря на свои подозрения по поводу Джорджа Марсдена, он намерен последовать его совету и отправиться домой. Стремится насладиться передышкой от боли, которую дают кокаин и алкоголь, борясь с настойчивым желанием продолжать вечеринку.

Но кое-что ему мешает.

Из забитого носа у него уже течет, и он заходит в аптеку, чтобы купить еще одну упаковку платочков "Клинекс". Тут же пытается прочистить одну ноздрю, потом выходит из аптеки и видит знакомую фигуру на другой стороне улицы.

Элейн Родман в ярком ярко-красном пальто и запотевших очках в рубиновой оправе, стоит у парковочного автомата на автостоянке "Уэйтроуз". Cразу же узнав ее аккуратно припаркованную "Ауди", Леннокс переходит дорогу. У нее такая же тачка, как у Кармел, только синяя, а не красная. Когда Родман возвращается к машине, то обнаруживает, что он сидит на капоте, скрестив руки на груди, с напускным безразличием, которого на самом деле не чувствует.

Хотя и заметно напрягшись из-за возможного конфликта, она, тем не менее, остается невозмутимой.

– Рэй.

– Почему ты отказалась со мной работать? Элейн?

Элейн Родман делает шаг вперед, но потом останавливается, видя, что Леннокс не спешит слезать с машины.

– Пожалуйста, слезь.

– Пожалуйста, ответь на вопрос.

– Наши взаимоотношения психолога и клиента подошли к концу. Пользы от них больше никакой.

Леннокс качает головой, но не отводит взгляда.

– Ни фига подобного.

– Я уже говорила, – огрызается Родман. – Я не обязана тебе ничего объяснять. Сиди, блин, на моей машине хоть всю ночь, если хочешь, – и она открывает дверцу "Ауди", прикрепляя изнутри квитанцию, потом захлопывает ее, поворачивается и направляется через автостоянку в сторону центра города. Леннокс, вздрогнув от боли, соскальзывает с капота на землю и, подождав, пока она отойдет на несколько шагов, следует за ней.

Родман направляется в Лэйнз, где полно праздношатающейся публики. Она ловко лавирует в людском потоке, но ее красное пальто заметно издалека. Но даже несмотря на обезболивающее действие наркоты, Леннокс еле поспевает за ней. Когда в него врезается чей-то рюкзак, он возмущенно хмурится. Его несет какой-то чувак с бородой, который виновато моргает, видя злое лицо Леннокса.

– Извините, – бормочет мужик, сглатывая.

Пока он отвлекся, Родман куда-то пропала. В магазинчиках одежды и грампластинок ее не видно – должно быть, она зашла в веганский ресторан. Когда он входит в теплое помещение, у него сразу же сильно начинает течь из носа. Высморкавшись, он видит, что Родман сидит за столиком с мужчиной лет сорока, приятной наружности, с вьющимися темными волосами, проседью на висках и в темно-красном пиджаке.

Но Ленноксу некогда его рассматривать.

– Как долго Кардингуорт был твоим клиентом?

– В чем дело? – напрягается спутник Родман.

– Извини, Уилл, я на секунду, – Родман смотрит на него, затем встает под изучающим взглядом официантки.

– Все в порядке? – Уилл смотрит на Леннокса, который не обращает на него внимания, уставившись на Родман.

– Да, сейчас вернусь, – слабо улыбается она.

Они идут к выходу и останавливаются в вестибюле. Леннокс краем глаза наблюдает за прохожими на улице покупателями, а Родман шипит:

– Черт возьми, а ты наглец. Я же сказала...

– Как давно Кардингуорт является твоим клиентом? – повторяет он. — И, прошу, не надо включать тут свою невозмутимость. Я много лет работал детективом.

Родман, похоже, оценивает свои шансы убедительно соврать. Возможно, думает Леннокс, она считает, что он отследил Кардингуорта до ее офиса, так что он сможет контролировать ее уровень неопределенности. Она решает обойтись следующим: – Дольше, чем ты, а теперь, пожалуйста, уходи.

Подозрения подтвердились, и его радует эта маленькая победа.

– И о чем он тебе рассказывал?

Выражение на белом, непроницаемом лице Родман не меняется.

– Ты ведь знаешь, как это работает, верно? Это называется конфиденциальность. Ты же подписывал договор, когда мы начинали работать. И я тоже, и там был пункт о конфликте интересов.

Леннокс вспоминает о своих отношениях с предыдущим психотерапевтом, убийцей Салли Харт. Он-то знает цену всем этим договорам.

– Откуда ты узнала, что мы с Кардингуортом как-то связаны? – рявкает он. – Он что, блин, все тебе рассказал, а? – Через ее плечо, сквозь щель в бархатных занавесках, он видит, как ее спутник, Уилл, озабоченно смотрит в их сторону.

– Все гораздо прозаичнее, – раздраженно качает головой Родман. – Я прочитала о нападении в "Аргусе", а об остальном догадалась, – Она сжимает губы. – А теперь уходи!

– Что он тебе рассказывает на ваших встречах? Что он педофил чертов? А про туннель рассказывал? – Лицо Рэймонда Леннокса искажается от ярости, и Элейн Родман отшатывается, а он хватает ее за горло. – Не надо, мать твою, что-то от меня скрывать, – произносит он низким, свистящим шепотом, украдкой выглядывая через щель в занавесках.

Этот Уилл, который сейчас изучает меню, интересно, он что-то знает? Нет. Может, и знает, может быть, надо сделать ему больно... может, надо всем им сделать больно... Ты же имеешь на это полное право, Рэй, правда...

Тут он осознает, что она отчаянно пытается отнять его руку, и слышит ее хриплый голос:

– Отпусти... меня…

Вот так, Рэй! Покажи им! Что за фигня такая...

Леннокс приходит в себя и отпускает ее. В ужасе смотрит на нее, потом на свои руки. Он напал на женщину, которая по-своему пыталась ему помочь. Что, блин, такое с тобой происходит?

– Прости, Элейн. Я был не в себе, – произносит он в шоке. – Я никогда раньше так не делал...

– Господи, – Элейн Родман переводит дыхание, потирает шею и недоверчиво смотрит на него. – Тебе пора лекарства пить!

– Я и так на лекарствах, – и он разводит руками. – Посмотри на меня, – Он чувствует, что сейчас заплачет. – Это все Кардингуорт. Они меня убить пытались. Прикончить, – и он думает о человеке в балаклаве, который сначала свалил его с ног одним ударом, а затем бросился на него, и они оба рухнули в темноту. – Я едва могу ходить. Не знаю, что делать.

Она обдумывая его слова, Родман выглядит еще более потрясенной. – Мэт Кардингуорт… что, ты действительно думаешь, что я бы сказала Мэту Кардингуорту что-нибудь о тебе?

– А он спрашивал?

– Хватит, Рэй! Ты знал правила, когда вступил в игру, – настаивает она. – И я их соблюдаю. Всегда!

– Ладно... просто в этом городе, похоже, все у него в кармане.

– Но не я!

– Он говорил.. хоть что-нибудь? – умоляет Леннокс. – Прошу... дай мне хоть что-нибудь.

– Он ничего не говорил ни о каком туннеле, – решительно заявляет Родман. – Ты утверждаешь, что он один из тех педофилов-насильников. Он не говорил и не делал абсолютно ничего, что могло бы произвести на меня такое впечатление, а я много лет работала с преступниками и жертвами такого рода насилия! Если бы он рассказал о каких-либо преступных действиях, я была бы обязана сообщить об этом властям!

– Спасибо, – говорит Леннокс робким и страдальческим голосом, не зная, верит ли он всему или не верит ни одному слову. Да, сначала ему тоже так казалось. Но нападение с кислотой было реальным, а ужасные травмы, полученные им в результате нападения на цементном завод, отзываются болью при каждом шаге и вдохе. – Приятного аппетита.

Родман качает головой и закатывает глаза, как бы говоря: "Ты что, блин, серьезно?"

– Я ничем не могу тебе помочь, Рэй, но тебе нужно лечение. У тебя сильная маниакальная эмпатия, ты ставишь себя на место самых отвратительных персонажей, чтобы найти их...

– Какое это имеет отношение...

– Я тебя предупреждаю, для твоей же пользы: ты слишком этим увлекаешься, и сам становишься ими. У меня есть коллега, который...

Леннокс медленно, подчеркнуто медленно поворачивает голову.

– Нет, – И он открывает дверь, выскальзывая обратно на леденящий холод.

Под хмурым небом, затянутым дымными облаками, он ковыляет, периодически чихая, обратно к белым освещенным зданиям в стиле "ридженси" на Сассекс-сквер. Кокаиновый драйв начинает исчезать, а с ним и иллюзия власти, которую он дает. Испытывая острую боль, Леннокс рад уже тому, что сам может подняться по лестнице.

Что с тобой творится? Ты на женщину напал. Ты же всю жизнь сажал ублюдков, которые нападают на женщин. Ты сам стал тем, что ненавидишь...

В кого это тебя превращает? В тебя самого, в настоящего тебя, Рэй. Не противься. Ты же знаешь, как этот вирус передается!

Фигня это все.

Включив пультом телевизор, он надеется, что его тупая болтовня заглушит спорящие голоса в его голове. Но он не успевает устроиться на диване, как звонит телефон. На экране незнакомый номер.

Леннокс ждет пять секунд, затем нажимает зеленую кнопку.

– Да? Кто это?

На том конце следует такая же долгая пауза, и он напрягается. Затем раздается лающий, резкий голос с эдинбургским акцентом:

– Дуги. Дуги Гиллман.

Сначала Леннокс хочет сбросить звонок, но любопытство берет верх над его противоречивыми чувствами. Затем он с трудом подавляет желание спросить: "Какого хрена тебе нужно?" Вместо этого он собирает остатки былых чувств товарищества, подпитываемые недавним опьянением.

– Здорово, Дуги, как дела, приятель?

– Я тут кое-что нашел, Ленни, – продолжает Гиллман голосом, каким произносятся смертные приговоры. – Тебе следует об этом знать...

И зачем, интересно, ты бы стал...

Леннокс в недоумении. Но потом его охватывает необъяснимый страх. Почему тут еще Гиллман лезет? Нотман, что ли, его попросил? А он-то что, нафиг, ищет?

– Спасибо, Дуги… Я думал, ты свалил… – он поправляется. – в смысле ушел на пенсию? – Нотман ему говорил, что это не так, но он не знает, что еще сказать, чтобы поддержать разговор.

– Все еще отрабатываю положенный месяц, – невнятно произносит Гиллман голосом пьяного копа поздней ночью, когда трезвая часть мозга все еще может сформулировать главную мысль сквозь туман алкогольного бреда. – Ты думал, я упаду кверху лапками перед этой овцой Драммонд?

То, что Гиллман вспоминает старые обиды, заставляет Леннокса осознать собственную слабость. Ему кажется, что кости словно налились свинцом, едва удерживаемые на месте мышцами и сухожилиями, натянутыми до предела. Пересаженная кожа пульсирует болью. От зевка, который он пытается подавить, у него сводит челюсть.

– Так в чем дело, Дуги?

Леннокс настраивает регулятор яркости на лампе рядом с собой, как будто это каким-то образом поможет ему лучше представить Гиллмана в воображении.

Как ни странно, это, похоже, срабатывает, поскольку Гиллман снова обретает сосредоточенность.

– У меня есть для тебя информация.

– Какая? Про Мэтью Кардингуорта, типа, что я просил Нотмана разузнать?

– Не только: я до фига всего узнал, Ленни, и это та еще хрень, приятель, – заявляет он ошеломленно. – И Нотти тут ни при чем, потому что это произошло случайно, – настаивает он, прежде чем резко заявить: – Ни одна сволочь, кроме меня, не смогла бы этого сделать!

Усталость и тревога борются за контроль над измученным телом и разумом Рэя Леннокса. В этой, казалось бы, схватке двух равных противников внезапную победу одерживает вынырнувшее из глухого переулка замешательство. Он не понимает, о чем говорит Гиллман.

– Дуги...

– Ты должен сказать, глядя мне в глаза, – и Леннокс чувствует в его голосе боль и отчаяние. – Дуги Гиллман никакой не педофил!

– Я никогда так не говорил, Дуги, – задыхаясь, выдавливает из себя Леннокс, словно пытаясь выманить раненого питомца из-под раковины для оказания неотложной ветеринарной помощи. Сейчас спорить с Гиллманом – не вариант, ведь он понимает, что его старый соперник, возможно, действительно что-то нащупал. Несмотря на целую кучу недостатков, которые он чаще всего выставлял напоказ с вызывающим удовольствием, Дуги Гиллман никогда не стал бы зря трепаться. Поэтому сейчас важно говорить с той же искренностью. – Это было в Таиланде, и мы все нажрались… Я просто подумал, что это немного сомнительно, девчонка выглядела слишком молодой, и...

– Я, блин, понятия не имел, сколько ей было лет! Я думал, у них там есть чертовы законы, запрещающие несовершеннолетних проституток! Я положился на их полицию... Я не знал! У меня же дочка, Ленни... я был хорошим копом! Ты-то знаешь! Ты же помнишь Кондитера! Я же все выбил из того проклятого зверя, насиловавшего и убивавшего детей!

Это правда. Дуги Гиллману удалось то, в чем ты сам провалился, а именно вселить страх Божий в Мистера Кондитера.

– Да, так и было, Дуги...

– Твоя проблема... твоя проблема в том, – голос Гиллмана внезапно снова становится вялым, как будто очередная порция алкоголя только что ударила ему в голову. – что ты думаешь, что ты единственный во всем гребаном мире, кто может чувствовать боль... когда ошибается… да… да… – Гиллман тяжело вздыхает. Это странный звук, как будто кто-то допивает молочный коктейль. – Я разобрался с паролями доступа, подключил к делу Скотта Маккоркела, этого мелкого умника, Ленни, но это еще не все... это вообще фигня…

Охваченный чувством, что проваливается в черную дыру внутри себя, Леннокс думает, что и он, и Гиллман, находясь за семьсот километров друг от друга, сейчас одновременно разрыдаются. Охваченный отчаянием, он умоляет:

– Дуги, прошу! Завязывай сиськи мять, что у тебя за информация, друг?!

– Я не такой, как они, Ленни, – вызывающе рычит Гиллман. – Я всю жизнь выслеживал этих чертовых ублюдков и сажал их за решетку! Я! Мы с тобой никогда не ладили, но мы же были на одной, блин, стороне, – говорит он, как будто это для него откровение. – Раз ты начал копать под этого гада Кардингуорта, я понял, что он ни фига не мальчик из церковного хора! Так оно и оказалось! И это еще не все, – повторяет Гиллман, будто сам пораженный тем, что он нашел, а потом ревет: – Но я не такой, как он, Ленни! Посмотри мне в глаза и скажи, что я прав!

Ты становишься тем, что ненавидишь...

– Дуги... что он сделал? – спрашивает Леннокс упавшим голосом.

– Я говорю, посмотри мне в глаза и скажи, что я не такой!

– Конечно, мать твою, не такой! – орет в ответ Леннокс. – Я тебе это в лицо скажу! Если надо, я завтра утром сяду в самолет и прилечу, приятель! Но скажи сначала, что там ты выяснил?

Не сможешь... не выдержишь ты еще один перелет... тебе конец, Рэймонд.

– Я бухой. Не могу сейчас... – булькает Гиллман. – завтра поговорим...

– Но, Дуги, будь ты проклят... ты же не бросишь сейчас трубку!

– Завтра, Леннокс, – рявкает Гиллман и отключается.

Опустошенный, Леннокс перезванивает, совсем не уверенный, что его бывший коллега возьмет трубку.

Он и не берет.

А если плеснет?

Когда Леннокс просыпается, тусклый свет робко пробивается сквозь дорогие жалюзи "Hunter Douglas Pirouette", которые он заказал из Штатов. Еще одна суббота, такая же, как та, в которую все началось. Неделю назад? Две? А, может, месяц? Он уже не может сказать наверняка, но ему кажется, что он улавливает слабый аромат духов Кармел, возможно, сохранившийся на постельном белье, которое давно пора сменить. Или, может, это запах Моны?

Что ты, блин, творишь, Рэймонд?

Ему нужно найти ее, расспросить о Даррене Ноулзе и Мэтью Кардингуорте. Связаны ли они? Кто она ему? Этот Ноулз – второй из туннеля?

Они здесь, возможно, все эти ублюдки здесь. Там, где они, гады, мне и нужны... Кардингуорт... Ноулз...

Ты себя с ума сведешь этими мыслями, Рэймонд!

Он медленно садится, помня о своем истерзанном теле, и спускает ноги с кровати. Часы показывают, что он проспал.

Простонав, он тянется к телефону, лежащему на прикроватном столике. На экране обвиняюще светятся уведомления, напоминая, что его жизнь проходит где-то в другом месте, а он остается позади.

Джордж:

Позвони мне. Большой контракт с тем ужасным торговым центром, ну ты помнишь, как раз выходит на тендер. Мне настоятельно рекомендовали срочно подать заявку. Все зашибись. Ну, если не считать этого хренова гриппа.

Ага, настоятельно рекомендовали... кто и за сколько, сволочь?

Кармел:

Нам обязательно надо поговорить. Это срочно.

Говори, сука, с чертовым Кардингуортом!

Ладно, ладно, Рэймонд, так с дамой не разговаривают!

Том Трэйси:

Ты как, приятель?

С ним ты больше не сможешь спарринговать, и к бабке не ходи. Не то, чтобы от этого какая-то польза и раньше была.

Он заходит в один из альбомов в разделе фотографий на телефоне и просматривает череду лиц, которые он должен был бы стереть. Почему он их сохранил, хотя никогда не смотрит? Это все женщины, которых он любил. Просматривая фотографии, он вспоминает о жертвах, которые они принесли, и своих собственных недостатках, восстанавливая в памяти обрывочный рассказ. От Пенни к Катрионе, от Труди к Кармел... но, к его внезапному ужасу, в ленте появляется лицо Кардингуорта…

Что за фигня...

Потом другие: педофилы из реестра преступников на сексуальной почве, все с этими мерзкими, провоцирующими улыбками. Он моргает и видит, как два лица выделяются среди остальных...

Это они...

...мимолетный образ двух исчадий ада, искаженный и демонический, что-то он может в них уловить, но этого недостаточно. Его прошибает пот, будто бы внутри то-то вскипает...

...он прокручивает назад, а сердце бешено колотится, но это снова Пенни-Катриона-Труди-Кармел…

...затем, как только он начинает думать, что его чувства приходят в норму, фотографии снова меняются с внезапно жестокостью: на них возникают Бритни Хэмил, затем Хейзел Ллойд, Валентина Росси, Крейг Коннор, Тианна Хинтон, некоторых из этих детей он спас, а других не смог... и наконец, самый отвратительный из них, этот подлый детоубийца, мерзкий мистер Кондитер насмешливо ухмыляется ему в ответ.

Бедные маленькие крошки.

Нужно это остановить.

Ты должен это остановить.

Телефон выскальзывает у него из рук, ударяется о край кровати и отлетает на деревянный пол. На экране появляется большая трещина, и Рэю Ленноксу хочется заплакать. Вместо этого он наблюдает, как устройство начинает звенеть, вибрируя, как лежащее на спине, умирающее насекомое. Он медленно, с трудом опускается на колени, чтобы посмотреть на него, и в красных с похмелья глазах все расплывается. От этого движения в ранах на ногах начинает пульсировать боль, и он медленно возвращается на кровать, поднимая телефон, который прекращает звонить.

Это была Кармел. Сообщения не прислала. Что она хотела? Сказать, чтобы ты бросил все, возможно, лежа рядом Кардингуортом?

Нельзя им верить, Рэй. Никому из них нельзя верить.

Когда Леннокс подходит к окну, раздается долгий громкий скрип, и он не уверен, что это пол, а не его кости. Отбрасывая в сторону эти мысли, он дрожащей рукой поднимает жалюзи. Солнце робко выглядывает из-за клубящихся черных туч, который надвигаются со стороны Ла-Манша так угрожающе, что он почти решает лечь обратно в постель.

Эта ночь стала мучительным кошмаром. Алкоголь и кокаин так возбудили его воспаленный разум, что он долго терзал искалеченное, покрытое шрамами тело. Трижды он резко подскакивал в темноте, набирая сначала Гиллмана, потом Нотмана, но оба раза безрезультатно. Наконец, уже перед рассветом он забылся в беспамятстве.

Когда он берет телефон, его затуманенный мозг сопротивляется даже простым попыткам выработать хоть какой-то план. Необходимо срочно попасть в Эдинбург и повидаться с Гиллманом, но Джордж оставил еще одно сообщение, которое он не может разобрать из-за разбитого экрана. Не в силах заставить себя готовить завтрак, он бегло осматривает квартиру и обнаруживает, что Стюарта нет дома – вероятно, трахает кого-то из постоянных членов своей богемной компании. Леннокс осторожно снимает одну из повязок. Место, где пересажена кожа на бедре, выглядит как зловещий портал в ад. Он ковыляет в ванную, чтобы сменить повязку.

Это занимает целую вечность, и когда он возвращается в гостиную, то видит Стюарта в носках, который переобувается из мокрых туфель в ботинки на резиновой подошве.

– Чертов дождь…

– Стю, я так рад тебя видеть...

– Не самый подходящий момент, Рэйми, – говорит он, натягивая сухую обувь и запихивая сброшенные туфли под кофейный столик. – Нажрался вчера, ну, пришлось ведь после звонка режиссера, который сообщил, что первая репетиция уже на следующей неделе. Похоже, тот еще говнюк...

– Да, не везет, Стю...

–... но пошли они все, сегодня вечеринка продолжается. Я только что узнал, что умер один из ветеранов местной сцены. А я-то думал, почему его вчера не было. Самоуверенный был мудак, если честно, но он мне вроде как нравился, – И он мрачно смотрит на Леннокса. – Покойся с миром, Ральфи!

У Леннокса внутри все сжимается.

– Ральфи?

– Да, Ральф Тренч. Ты его знал?

– Нет, – тут же отвечает Леннокс, в очередной раз солгав и надеясь, что Стюарт слишком увлечен собой, чтобы заметить это. – Что... что с ним случилось?

Ты мог это остановить.

– Точно не знаю, в пабе ребята расскажут. Может, покончил с собой: одинокий, депрессия, ты же знаешь, как это бывает, – Да, уж я-то знаю. Стюарт, на глазах которого наворачиваются слезы, хватает его за плечо. – Семья, Рэй. Иногда в трудные времена это все, что у нас есть, – И его пальцы сжимаются, как крючья, прежде чем он убирает руку и уходит.

Леннокс смотрит на стол в гостиной, смахивает с него пылинку. На баре что, пятно появилось? Он протирает это место рукавом. Нет. Он смотрит в окно, где виднеется полоска моря металлического цвета, и понимает, что слоняется по квартире, как зомби.

Леннокс нарушает свое правило не работать в субботу. Он думает, что надо бы отвлечься и решает заняться документами по торговому центру. К тому времени, как ему удается умыться, одеться и добраться до Севен-Дайлз и офиса "Хоршэм Секьюрити Солюшнз", уже почти час, и самая лучшая часть дня закончилась. Он звонил Риа и просил ее тоже прийти, якобы чтобы сделать кое-какую срочную работу, но на самом деле он хочет разузнать о Крисе. Ее пока не видно.

Он возвращается в свой кабинет и набирает Гиллмана. Тот не отвечает. Жгучий спазм в желудке напоминает Ленноксу о том, что, если не считать коктейля из шампанского и кокаина от Стюарта, со вчерашнего утра он ничего не ел и не пил. Он отправляется в паб "Хорошие собутыльники", чтобы перехватить бутерброд. Заведение носит такое же название, как и старый бар в его родном районе в Оксгэнгсе, и он вспоминает, как они с Лесом, проезжая мимо на великах в субботу, наблюдали, как в него заходят и выходят завсегдатаи. Заказав сэндвич с беконом, он решает смочить его стаканом пива. Оно не приносит ничего, кроме отрыжки, но этого достаточно, чтобы он передумал возвращаться в офис.

Вместо этого он решает зайти в паб на Дитчлинг-роуд, рядом с "Уровнем", думая о Тренче и о том, что тот мог знать, и надеясь встретить Мону. Ему нужно с ней поговорить про Кардингуорта и Ноулза.

Самоуверенный был мудак, если честно, но он мне вроде как нравился...

Может, пора вернуться в Эдинбург, Рэй. Похоже, тут вокруг тебя все рушится...

Нет никаких признаков ее присутствия, кроме настороженных взглядов мужиков. Может, они считают, что он теперь ее парень? Он подходит к бару и заказывает еще пинту светлого. Когда он подносит стакан к губам, звонит Нотман, который, судя по голосу, только что плакал.

– Знаешь, что я натворил, Ленни, знаешь, что я когда-то сделал…

– Нотти... как дела? Ты Гиллмана видел? Он мне сказал...

– Знаешь, что я сделал, – повторяет он, тяжело дыша.

Его хныкающий гнусавый голос бесит Леннокса, который направляется к выходу из паба, сурово глядя на каждого, кто встречается с ним взглядом.

– Не самый подходящий момент, Элли, – говорит он, морщась от того, что использует слова своего брата.

– Хреново, потому что для меня как раз самый подходящий! Мне это мучило, Ленни, просто, блин, убивало, – лепечет Нотман.

– Что именно? Что ты, блин, несешь?

– Я узнал, что вы с Джинджером Роджерсом уделали того урода, Мистера Леденца, – Голос Нотмана становится громче, а Леннокс вспоминает то давнее дело. – Я нашел запись с камер, на которой вы его вытаскивали из квартиры, и я все рассказал Бобу Тоулу, Ленни, – заканчивает Нотман. Затем, помолчав, как будто сам не может в это поверить, выдыхает: – Прикинь, я же сдал вас боссу!

Чертов педофил этого заслуживал... Джинджер Роджерс... вот это был настоящий коп... кто из вас топтал ногами лицо того ублюдка? Это ты Джинджера оттаскивал, или он тебя? А Нотман...

– Что? Е-мое, Элли, нафига ты вообще это сделал? – Телефон в его руке дрожит, и он рявкает: – Ладно, потом об этом поговорим!

– Не знаю... фиг знает, о чем я думал. Я тогда только пришел в отдел и думал, что так нельзя... Я пошел к Тоулу, а он только сказал: "Никогда больше не закладывай других копов. А теперь пошел отсюда, я сам разберусь". Он все уничтожил, Ленни. Тоул уничтожил запись.

Леннокс понимает, что задыхается. Какой-то пьяница вваливается в паб и видит, что его полная пинта пива стоит на стойке без присмотра. Он оборачивается и видит горящие глаза Рэя Леннокса, как бы приглашающие его: давай, ты, гад, возьми... только дай мне повод, и тебе конец…

Забулдыга колеблется.

– Пошел ты, Нотман, еще раз тебя увижу, я, гад, всю рожу вскрою, ты, бесполезная трусливая крыса, – рычит Леннокс в трубку, пока на том конце слышатся тоскливые всхлипывания его бывшего коллеги.

Пьяница отскакивает от бара, как будто стакан Леннокса вдруг превратился во взрывное устройство.

– Лучше не попадайся мне, блин, на глаза, – Леннокс отключается и переводит телефон в беззвучный режим. Ярость жжет его изнутри и разрывает на части.

С такими припадками гнева ты долго не протянешь. Ты становишься тем, что ненавидишь.

Он возвращается в офис примерно через час, после безуспешных попыток дозвониться до Гиллмана, а затем до Кармел, которая тоже не берет трубку. Как раз в это же время появляется Риа, кусающая ногти. Он замечает на ее обычно безупречно чистом лице два пятна. Он уже собирается спросить фамилию Криса, но тут полицейская осторожность берет верх, и он решает, что будет лучше, если он сможет выудить ее в разговоре. Риа протягивает ему две старые кассеты "C45". Леннокс таких не видел уже много лет.

– Это оставили для тебя. С этим, – и она указывает на стикер с буквами "РЛ" на одной из коробок.

– И давно?

– Примерно полчаса назад. Я только что...

– Ты что, не видела, кто их оставил?

– Нет, я была в туалете, я...

Рэя Леннокса охватывает очередной приступ ярости.

– Тупая ты овца… что за бесполезная дура! Ни фига сделать не можешь...

Риа в ужасе смотрит на него. Ее нижняя губа вздрагивает, и она начинает плакать.

Господи, ты что творишь? Эта бедная девушка... эта прекрасная молодая женщина... Ты совсем уже краев не видишь... Блин… Элейн Родман... что с тобой, нафиг, происходит?

– Извини, дорогуша, я совсем попутал, – Леннокс задыхается, шокированный собственной реакцией, и дрожащей рукой обнимает Риа. – Прости меня, пожалуйста... Ты великолепная, просто восхитительная сотрудница, просто у меня действительно тяжелый период, но я не имел права вымещать это на тебе, милая, – И он слегка прижимает к себе рыдающую девушку, чувствуя, что сейчас и сам заплачет.

Риа замирает, а потом оба делают шаг назад.

– Это не из-за тебя, а из-за него! Из-за этого Криса, – В ее глазах сквозит ужас. – Он сказал, что если я для него кое-что не узнаю, он в меня плеснет.

– Плеснет? Что это значит?

– Плеснет мне в лицо кислотой.

Кислотой... что за хрень такая...

– Кислотой? – Леннокс сразу вспоминает о Моне, смотрит на гладкую щеку Рии и чувствует, как кровь застывает у него в жилах. Лицо у него каменеет, словно в ожидании сокрушительного удара. – Что он просит узнать?

Рыдания вырываются из Риа, как будто прорвало плотину, и она вся трясется в приступе неконтролируемого плача.

Леннокс бережно обнимает ее за плечи. Хотелось бы, чтобы все это оказалось сном. Но он понимает, что это реальность, и пытается собраться с духом.

– Все нормально... ничего с тобой не случится.

Он сам сильно сомневается в своих словах, но Риа, кажется, обретает новые силы и смотрит ему в глаза.

– Он хотел знать, куда ты идешь и что делаешь. Я ничего не сказала. Я думаю... думаю... – она замолкает, всхлипывая.

– Все хорошо, милая. Не торопись.

Стиснув зубы, Риа осторожно говорит:

– Я проговорилась, что ты собираешься кое-что сделать. Я слышала, как Джордж с кем-то говорил по телефону про какой-то цементный завод.

Ах ты ж гад... Джордж... двуличная тварь... Я так и знал!

– С кем он говорил?

– Я не знаю, но я сказала Крису. Сказала, что ты туда поедешь, – И она кусает пальцы. – И он куда-то уехал. Прости, Рэй... Я знаю, что там что-то плохое случилось... Ты вернулся в таком состоянии...

Волна освобождающей ярости сотрясает Леннокса, а потом ее сменяет восхитительное облегчение.

Крис. Ты же знаешь его фамилию. Других вариантов нет.

Вот тот, на кого ты в полном праве излить весь свой гнев. Леннокс берет Риа за руки и испытующе смотрит на нее. Его голос звучит резко и четко, как у полицейского, с авторитетом человека, за спиной которого стоит государство. Только это уже не так.

– У тебя с этим мелким ублюдком больше не будет никаких проблем. А вот у него, наоборот, проблемы только начинаются. Поверь мне, он попал, –

Она кивает сквозь слезы.

– А теперь расскажи мне про эту фигню с кислотой. Что это за история?

– Отец Криса... он когда-то плеснул кислотой в лицо одной женщине... – ее губы дрожат, когда она произносит: – Даррен Ноулз.

Леннокса будто кто-то ударил по голове.

Отец Криса. Глаза. Те же глазки, как у хорька.

Нужно найти Даррен Ноулза, а иначе он тебя найдет. Он, вероятно, второй чувак из туннеля, гораздо более похожий на педофила-насильника, чем Кардингуорт. Да, он должен увидеть Кардингуорта, куда бы тот ни отправился... но Ноулз точно был одним из тех, кто когда-то заставил страдать Леннокса.

– Кто он такой?

– Он настоящий бандит. Все его боятся. Крис потому и притворяется таким крутым гангстером, из-за отца.

Мона... ах ты сучий потрох...

Леннокс чувствует, как к горлу подступает тошнота.

– Откуда взялся этот Даррен?

– Он приходит и уходит. Очень давно, до того как они вышвырнули Даррена, семья Ноулз была связана с группой цыган, – Рия качает головой, плотно сжав губы. – Они не хотят иметь с Ноулзами ничего общего. Они никому не нравятся! А теперь Крис говорит, что так же поступит со мной, с этой кислотой!

– Ни одна сволочь к тебе ни с какой кислотой не притронется, дорогуша. Я тебе сейчас вызову такси. Едешь домой и сидишь тихо, пока я не сообщу, что все в порядке. Я не хочу, чтобы ты в этом была и дальше замешана.

— Крис мне и проходу не давал, – говорит она, когда Леннокс протягивает ей бумажный платочек. – Сначала он был милым... потом …

– Да, а потом начал угрожать кислотой, если ты не согласишься помочь, – Леннокс кивает ей. – Ты больше ничего другого и не могла сделать.

– Мне так жаль, Рэй.

– Не нужно, Риа. Это мне должно быть жаль: мерзкие ублюдки добрались до тебя только потому, что ты работаешь со мной. Давай просто избавим тебя от дальнейших проблем, – и Леннокс открывает на телефоне приложение службы такси.

– А что ты будешь делать?

– Собираюсь решить с ними вопрос, – заявляет он с уверенностью, которой на самом деле не ощущает. Он достает из кармана блокнот. – Напиши мне адрес Криса.

– Но это невозможно, Рэй, – Риа отрицательно качает головой. – Они всех в этом городе знают.

– Их можно остановить, им можно сделать больно, – Он щурится на треснутый экран. Машина уже на подъезде. Он чувствует себя нелепым, ему больно, и он видит сомнение в ее глазах. Кому там можно сделать больно? Кому он вообще сделал больно, кроме близких ему людей? – Пиши адрес.

Риа хмурится, но все-таки берет блокнот.

– Это дом матери Криса. Но он везде шляется.

Машина приближается. Похоже на "Форд Сиерра". Он про себя чертыхается, глядя на треснутый экран.

– Вот и твое такси. Беги!

– Ладно. Но будь осторожен.

– Конечно, – и Рэю Ленноксу приходится сдерживать ехидный смешок над собственной нелепой уверенностью, а Риа поворачивается и выходит на улицу.

В чужом районе

Район Уайтхоук выглядел прямо-таки пасторально, когда Леннокс из любопытства проезжал по нему в один жаркий день прошлым летом. Залитая солнцем небольшая группа домов на холме выглядела просто сказочно. На улицах играли дети, а взрослые сидели с пивом в палисадниках и на террасе паба. Воздух наполнял запах свежескошенной травы и шашлыков. Это было так непохоже на жутко скучные, безрадостные бедные районы Эдинбурга, знакомые ему с детства. Сейчас, после обеда в субботу, повсюду царит зимняя серость, но этот райончик сохраняет обнадеживающий вид.

А вот у Рэя Леннокса надежды маловато.

Он паркуется, немного не доехав до холма. Достает из кармана пальто маленький старый кассетный магнитофон, который он купил в секонд-хэнде на Лондон-роуд и ставит первую пленку.

...Рэймонд узнал обо мне и Аврил и устроил скандал на похоронах своего отца. Он, конечно, был не в себе, с головой у него было не все в порядке. У него был там какой-то нервный срыв, он принимал кокаин и бухал. Я имею в виду, реально бухал по-черному, я все этом знаю, он никогда не умел пить, и неудивительно, бедный маленький засранец…

Да, это все моя вина… Я поступил с ним гораздо хуже, чем с его отцом...

– Если не хотите, продолжать не обязательно...

Пока Леннокс слушает первую кассету, его мстительная ярость уступает место растерянности и унынию. Дрожащей рукой он берет вторую.

Нет.

Он не в силах ее поставить. Еще рано.

Он кладет магнитофон и кассеты обратно в карман пальто и выходит из машины. Несмотря на то, что туфли Джорджа ушли в прошлое, его ноги в кроссовках все еще болят, пока он идет по этому району, оглядываясь по сторонам. Ну и что же он собирался делать? Вломиться в дом Ноулзов, в его-то состоянии? Но вот он здесь. Перед ним на склоне холма – вереница аккуратных, ухоженных домов из оранжевого кирпича. Все, что он может, это встретиться с Дарреном, Крисом или Джули.

Он стучит в дверь.

После третьего стука дверь открывается, но ровно настолько, чтобы показалось точеное лицо небольшого роста женщины с чернильно-черными волосами, тронутыми сединой у корней. Ее рот приоткрыт, будто в немом изумлении. Леннокс инстинктивно понимает, что это глупое выражение лица Джули Уилкинс или Ноулз – это притворство, защита от возможного визита представителей власти. Сверкающая в ее глазах хитрость выдает ее с головой. Первым делом он замечает, что не видит татуировку с ангелом, так как на ней белая спортивная куртка с длинным рукавом. Затем становится ясно, что она – мать Криса. Тот же крючковатый нос и угловатое лицо, хотя глаза у него такие же, как у второго мужика в туннеле.

Леннокс говорит, что ищет ее сына.

– Я тоже. Он здесь не был уже... – ее лицо морщится в попытке подсчитать, а потом она поворачивается и кричит: – Джемма, когда твой отец приходил?

Дверь открывается чуть шире, и рядом с ней появляется девочка лет восьми. Ее затравленные синие глаза напоминают взгляд Криса и Даррена, но в них пока нет уличного цинизма.

– Две недели назад. Он приезжал на мой день рождения вместе с дедушкой.

– А как твой дед поживает?

Женщина настораживается, оглядывая Леннокс с еще большим подозрением, и плотнее прижимает к себе дверь, возможно, недовольная тем, что потеряла бдительность.

– А ты кто такой? Ты не местный. Друг Даррена?

– Да, – врет Леннокс. – Мы с ним немного вместе работали, – решает рискнуть он, наблюдая, как она обдумывает его слова, а потом добавляет: – Его ведь сейчас тут нет, да? Даррена?

– Верно, его нет, – Она мрачнеет. – И если ты действительно друг Даррена, ты должен знать, почему, – И она захлопывает дверь.

Леннокс понимает, что теперь она не откроет, что бы он ни сказал, поворачивается и уходит. Затем, услышав шаги за спиной, напряженно оборачивается и видит девочку, идущую за ним.

– Мистер... у моего папы проблемы?

– Нет, дружок, он в порядке, – Леннокс оглядывается, подозревая, что проблемы-то как раз у него. Но на улицах подозрительно тихо. – Ты же Джемма, да?

– Ага. А ты правда знаешь моего дедушку?

– Даррена? Конечно, – говорит он с убеждением. Ему теперь действительно кажется, что это так.

Даррен Ноулз.

Ребенок смотрит на него. Ее глаза широко раскрыты, но в них светится застенчивая, печальная проницательность. Она посасывает кончики волос.

– Я их видела... Жаль, что они меня с собой не взяли.

– Обязательно возьмут, милая, – говорит Леннокс, встревоженный тем, что позади нее паркуется какая-то машина, и слабо различимой печалью в больших голубых глазах девочки. – Они были очень заняты.

– А они обо мне говорят?

– Конечно... Криса я почти не знаю, но Даррен часто о тебе говорит, – отвечает он. Очередная ложь, но, может, в этом случае, она во благо им обоим. Эта девочка напоминает ему о многих детях, с которыми он сталкивался в неблагополучных семьях, которые вынуждены слишком быстро взрослеть, но отчаянно цепляются за свое детство.

Губы Джеммы дрожат, когда она выдает заранее подготовленную фразу.

– Мне все равно, что о них там болтают, – произносит она с вызовом. – У моего отца на груди вытатуировано мое имя!

Леннокс видит в этом зацепку.

– Я ее видел, дружок, татуха очень клевая. А у твоей бабушки есть татуировки?

Девочка кивает.

– Да, на руке. Дурацкий ангел. Очень старая.

– Значит, ты слышала, что о твоем отце и дедушке что-то болтают. А что они говорят? – переходит Леннокс на шепот, переминаясь с ноги на ногу.

Он сразу понимает, что переборщил. Джемма молча смотрит на него, и в первый раз она видит что-то, что ей не нравится. То же, что видела Джули. И Джоанна. Что-то от копа. Она поворачивается и убегает обратно к дому.

Ее решительное отступление вселяет в Леннокса мрачную уверенность в том, что, как бы плохо ни обстояли дела, они каким-то образом станут еще хуже. Когда он добирается до "Альфа-Ромео", его опасения подтверждаются. Машина припаркована рядом с несколькими зелеными и черными мусорными баками, которые выстроились в шеренгу, как терпеливые постовые. Он едва успевает заметить, как из-за бачков поспешно выскакивают двое мужчин и окружают его. Он видел их раньше: один низкий, но коренастый, с уверенными движениями боксера, другой высокий, с длинными волосами, собранными в косичку. Несмотря на то, что это они избили перепуганного Ральф Тренча, и, судя по всему, планируют напасть и на него, Ленноксу почему-то хочется засмеяться.

– Ты едешь с нами, приятель, – мужчина пониже ростом внезапно хватает его за волосы.

Эта боль пробуждает в нем давние воспоминания, и Рэй Леннокс не может и пошевелиться.

Делайте, что хотите, делайте, что хотите, делайте...

Леннокс знает, что драться он не в состоянии, и убежать тоже не сможет. Он нащупывает в кармане маленький старый магнитофон.

Кассеты.

Признание.

Предательства.

Все это, как и он сам, кажется, принадлежит какой-то другой эпохе.

На улице пусто, и Джемма давно убежала. Мужик с косичкой заламывает ему руку за спину, и Леннокс совершенно не в состоянии сопротивляться, он даже уже не чувствует боли в своих ранах, и его запихивают на заднее сиденье машины, удобно припаркованной позади его собственной "Альфа-Ромео". Боксер заламывает ему обе руки за спину и связывает пластиковыми стяжками. Он выхватывает из карманов Леннокса телефон, бумажник, магнитофон и две кассеты "С45".

– Это что за хрень?

– Это конец игры, – отвечает Леннокс.

Боксер собирается выбросить их в мусорный контейнер, но Косичка поворачивается и говорит:

– Не-а, дай-ка сюда.

Боксер кивает и отдает вещи ему. Он закрывает дверь машины, обходит ее и садится с другой стороны рядом с Ленноксом. Пленник смотрит, как он слегка покачивается, потом на его маленькие руки, а затем отворачивается к окну.

Джок Эллардайс... он даже ездил с нами в отпуск, в Льорет-де-Мар. Со своей подругой, Джанетт. Вульгарная баба с высокой прической. Отношения у них с мамой были напряженные, враждебные. Ты видел, как на краю бассейна он гладил живот твоей беременной матери, когда она носила Стюарта. Никто, кроме тебя, этого не видел... Он делал это так нежно, вот что тебя зацепило… это было так неправильно по сравнению с тем грубым, деловым тоном, которым твои родители тогда разговаривали друг с другом. Ты повернулся и побежал к бару, где столкнулся с Джанетт, которая помогала твоему отцу с напитками…

Когда они проезжают какой-то туннель, Леннокс старается сосредоточиться на дыхании. Его пересаженная кожа пульсирует едва ощутимо, как и место, где его схватили за волосы. Он рассматривает своих похитителей. Оба кажутся физически сильными, но, возможно, не такими опытными, как ему показалось сначала. Он решает, что Боксер не мог быть тем таинственным человеком, что одним ударом швырнул его в темную пропасть на цементном заводе: он постоянно двигает головой и ерзает на сиденье – явно нервничает. Возможно, ему недостает ключевого качества по-настоящему жесткого мужика – хладнокровия. Кожа на его лице гладкая и нежная, не огрубевшая от соприкосновения с перчатками. Раз он был достаточно ловок, чтобы избежать попаданий в голову на ринге, то грубой, жестокой силы от него ждать не стоило.

Мужик с косичкой: Леннокс не может подавить смешок, когда думает о нем как об опасном противнике. Может, это просто стереотипный образ парня с длинными волосами, и он скоро заплатит за свое заблуждение. Как и Тренч. И во второй раз он уже лишится жизни. Да, похоже именно Косичка напал на него на цементном заводе. Хотя, учитывая, как болит все его истерзанное тело, все эти размышления ничего ему не дадут. Их пленник – физически и морально сломленная, опустошенная оболочка человека. И он знает, почему.

Все это было одна проклятая подстава. Таких совпадений не бывает. Гады… ты был обречен с самого начала... это ты, блин, был мишенью, а не бедняга Лес …

Теперь Леннокс чувствует себя настолько же старым и бесполезным, насколько он был молодым и беспомощным в том туннеле сорок лет назад. Стяжки впиваются в запястья, но это всего лишь еще одна боль, которая ощущается как бы на расстоянии, будто толпа на стадионе в паре километров отсюда: она требует, чтобы ее услышали, но находится слишком далеко, чтобы чем-то угрожать. Они выезжают из города, направляясь к промышленному району и Шорхэму.

Затем его осеняет опьяняющая мысль, которая заставляет его душу петь от головокружительного освобождения.

Тебе конец. С тобой все. И тебе абсолютно наплевать, что с тобой будет. Теперь тебе совсем нечего терять.

Съезд с главной дороги

Похитители хранят молчание, как и Рэй Леннокс. Он чувствует, что это спокойствие дает ему некое неожиданное преимущество, ощущая их нервозность и неуверенность от того, как непринужденно он себя ведет. Его затуманенный взгляд переходит с трясущейся жертвы СДВГ рядом с ним, маскирующей свое взвинченное состояние под заносчивым видом боксера, на второго мужика, молчание которого, несмотря на нелепую прическу, кажется зловещим и угрожающим. Леннокс знает, на что он способен. Начинает думать об их слабых местах, о том, как им можно нанести наибольший урон: на ум приходят глаза, зубы, гениталии и коленные чашечки. Думает о том, как они сами здесь оказались. Никто не садится в такую машину, если только он чего-то не потерял. А что они потеряли? И что еще они боятся потерять?

Что бы ни случилось, крайне важно заставить их ответить на этот вопрос.

Он запрокидывает голову и издает долгий, издевательский смешок. Боковым зрением он видит, как оба настораживаются.

– Что там с ним такое? – Боксер пытается не обращать на это внимания, что лишь подчеркивает, что ему не по себе.

– Завали, гад, – скалится Косичка, и все же, несмотря на эту внешнюю невозмутимость, его рука на руле побелела, если не считать татуировки в виде темно-красной розы.

Голова Леннокса врезается в лицо боксера. Его похититель отворачивается как раз вовремя, принимая удар на скулу, а не в нос, а ботинок Леннокса летит в затылок Косичке, который блокирует удар плечом, заставляя машину с визгом остановиться на обочине.

Боксер отвечает Ленноксу серией ударов, а Косичка, схватив черный капюшон, наклоняется и натягивает его на голову пленника. Леннокс, голова которого кружится во тьме, а мышцы шеи сейчас вот-вот разорвутся от напряжения, прекращает борьбу, но не без слабого удовлетворения от того, что полученные им удары были скорее раздражающими, чем сокрушительными.

– Ты чертов придурок, – рычит Боксер, нанося ему еще один точный, короткий удар в лицо.

Леннокс даже не успевает усмехнуться над собственной самоуверенностью, как из глаз у него сыплются искры, и все вокруг плывет. Его голова пульсирует от боли во мраке. Он пытается успокоить дыхание, снаружи наступает напряженное молчание, а машина снова начинает движение.

Вы шли рядом с Лесом Броуди, толкая перед собой велики. Слышался только звук крутящихся колес. А впереди ничего: полный мрак. Затем ты оглянулся назад, в такую же темноту, и понял, что достиг той самой точки в туннеле. Тебе было страшно, и ты окликнул Леса, чтобы убедиться, что он еще рядом. Затем прямо перед вами зажегся фонарик, и в его свете вы увидели это демоническое лицо, омерзительную маску клоуна. Расширенные и блестящие от похоти глаза, сжатые развратные губы.

Как такое можно забыть? Это был человек из твоих снов...

От этих воспоминаний его тело сотрясают конвульсии. Сквозь капюшон он старается втянуть побольше воздуха, пытаясь не паниковать. Гадает, куда они направляются, следя поворотами и остановками на светофорах, а затем решает, что знает пункт назначения, и расслабляется, погружаясь в странно успокаивающий страх.

Вот ты где оказался. Здесь ты и был всегда, с самого начала. Задолго до того, как увидел в том винном баре Кардингуорта.

Да, Рэймонд. Мы движемся навстречу друг другу. Мы должны положить этому конец. От того туннеля в Эдинбурге до...

– Приехали, – объявляет Косичка, выводя машину из того, что кажется крутым поворотом на какой-то съезд с главной дороги, и проезжая, судя по двойному стуку шин, через двое раздвижных металлических ворот. Они останавливаются. – Теперь ори, сколько хочешь.

Он слышит, как Боксер выходит из машины, а потом снова тянется внутрь, чтобы снять с него капюшон. Еще до того, как ослепительный свет обжигает глаза Леннокса, он понимает, где находится. И снова Боксер, обойдя машину и открыв дверцу, хватает его за волосы, чтобы вытащить из машины. На этот раз, встав на ноги, Леннокс наклоняется, несмотря на боль, и безумным взглядом смотрит ему в глаза, улыбаясь и поджимая губы.

– Давай, ты, подстилка педофильская. Ну же, врежь мне. Или от меня хочешь получить, тварь, насильник хренов?

– Ах ты ублюдок...

– Вот на кого вы работаете, – И оба похитителя отшатываются от оскаленной ухмылки Рэя Леннокса. – на проклятого педофила, убивающего детей!

Боксера выпучивает глаза, и теперь они кажутся слишком большими для его напряженного лица.

– Ты что, блин, такое несешь...

– А, ну они, конечно, тебе об этом не рассказывали, твои сраные наниматели?

– Хватит, – говорит Косичка, обращаясь скорее к своему коллеге, чем к Ленноксу, и тот отпускает его волосы. Косичка хватает Леннокса за плечо и толкает его через пустынную автостоянку.

– Надо сказать, когда мы встречались здесь в последний раз, тебе тоже досталось, – оглядывается на него Леннокс.

Косичка не реагирует ни словом, ни взглядом, а его пустые глаза смотрят перед собой. Да, это по-настоящему жесткий чувак. Сколько, интересно, стоит нанять такого мужика для выполнения подобной работы? Леннокс окидывает взглядом автостоянку: охранников не видно, впереди маячат только внушительные башни заброшенного завода. И одна из этих огромных дверей, запертая в прошлый раз на висячий замок, теперь открыта.

Детские ошибки

В сгущающихся сумерках здание выглядит так, словно его перенесли Тисайда постиндустриальной эпохи в Западный Сассекс. Сердитое, будто покрытое синяками после неудачной драки, небо зло смотрит вниз на землю, как на законную цель для своей мести. Боксер толкает Рэя Леннокса в дверь, а Косичка следует за ними. Первый этаж похож на гигантскую пещеру, и Леннокс видит искореженный металл рухнувшего трапа, который чуть не унес его жизнь, и, как он подозревает, жизнь Косички у него за спиной. Прямо перед ними, словно стволы гигантского дробовика, угрожающе возвышаются две массивные турбины.

Они заходят в лифт. Вспоминая свой последний визит, Леннокс удивлен, что он вообще работает, но лифт с неохотным скрипом поднимается. В сумерках и хаосе, которые окружают его, он изо всех сил пытается сориентироваться и понимает, что они поднялись на два этажа выше. Когда они выходят, Боксер украдкой жует жвачку так яростно, как будто ее могут украсть у него изо рта. Леннокс замечает, что этот этаж отделен от огромного открытого пространства более высокой стеной с основательными перилами. С другой стороны – удивительно богато украшенные окна от пола до потолка с полусгнившими деревянными рамами. В этом пространстве доминирует массивный дубовый стол, нуждающийся в реставрации, а вокруг него стоят четыре деревянных стула. Вдоль одной стены тянутся две огромные белые раковины. Вдоль другой – высокие штабеля деревянных поддонов, которым, кажется, здесь не место. Похоже, это место использовалось как офис и кабинеты высшего руководства.

Усадив его на один из стульев, похитители закрепляют Леннокса пластиковыми стяжками, продевая их через ножки и спинку. Его пальто кладут на стол вместе с кассетами, магнитофоном, бумажником и телефоном. Ему не верится в то, какое сильное беспокойство он испытывает от того, что находится так далеко от своего мобильника. Нет смысла сопротивляться: он чувствует, что сейчас сложатся последние фрагменты жестокого пазла.

Его предчувствия подтверждаются, когда входит Мэт Кардингуорт, с потускневшими глазами и одутловатым лицом. Похоже, он сильно пьян, но все равно недостаточно, чтобы выглядеть равнодушным.

– Фил и Марко тут за тобой присматривают?

Леннокс замечает, как оба похитителя вздрагивают от оплошности Кардингуорта, назвавшего их по именам. Решает, что Боксера зовут Марко. А Косичка тогда – Фил, тот, кто избил Тренча, молчаливый злодей в балаклаве, который швырнул его в пропасть здесь, на заводе. Кардингуорт, похоже, тоже осознал свою детскую ошибку, и спешит продолжить.

– А ты никак не мог остановиться, да? Как же, это не в твоем стиле.

– Ага, – спокойно соглашается Леннокс, хотя и понимает, что это утверждение не в его интересах. – Ничего не могу с собой поделать. И никогда не мог.

Рэй Леннокс знает, что это не его голос, ни полицейского, ни гражданского. Это говорит самая его сущность, чистая и незамутненная. Он понимает, что все кончено. Паника волнами накатывает на него и внезапно отступает, будто какой-то внутренний таймер отмеряет его страдания. Неизбежность кончины с мрачной уверенностью осознает лишь рациональная часть его разума, но ни одна клеточка его тела не сдается. Его физическая составляющая кричит "нет", как это и было всю его жизнь. Именно она не давала ему переступить черту, когда его терзали темные желания. Она не позволила алкоголю и наркотикам измотать его до такой степени, что он уже не смог бы оправиться. Она не давала молчать, изнывая от жалости к себе, когда унижения разбередили старые раны. А в целом, она всегда просто не позволяла ему закрывать глаза.

И сквозь призму своего поражения он видит, что для Кардингуорта это тоже не победа, ведь его взгляд полон сожаления. Эта догадка подтверждается, когда Кардингуорт опускает открытую бутылку красного вина и бокал, которые держит в руках, обратно на обшарпанный деревянный стол.

– Итак, я должен со всем этим покончить. Но прежде чем я это сделаю, я хочу, чтобы ты знал, что ты многое не так понял в своей истории. Видишь ли, это и моя история тоже, хотя, к сожалению для нас обоих, не в том смысле, в котором ты думаешь.