Римская армия в IV столетии от Константина до Феодосия

1. Вооружение

Относительно изменений римского вооружения. Когда речь заходит о римском вооружении эпохи Поздней империи, ряд специалистов считают возможным говорить о революционных изменениях, и даже более того — о полном разрыве с существовавшей прежде традицией. В. И. Холмогоров полагает, что в IV в. «характерноримское национальное оружие» совершенно исчезает из употребления[310]. Вместе с тем широкое применение находят виды оружия, заимствованные римлянами в III–IV вв. у восточных народов или германцев[311].

Археологические находки, изображения на погребальных стелах и триумфальных арках свидетельствуют о появлении в позднеримский период новых форм шлема, панциря, щита, а также новых видов наступательного оружия.

Элементы вооружения, характерные для римского легионера эпохи принципата, постепенно выходят из употребления уже в северовскую эпоху. Получивший ранее широкое распространение «галльский шлем» типа Weisenau уступает место шлему типа Хеддернхайм (Heddernheim), который полностью закрывал голову и лицо солдата, оставляя открытыми лишь глаза, нос и рот[312].

Основным видом доспеха легионера с конца I в. была, как кажется, lorica segmentata. Она продолжала использоваться на протяжении всей первой половины III в.[313] Солдаты на арке Септимия Севера изображены по большей части в подобных панцирях. Однако археологические находки свидетельствуют, что по сравнению с предыдущим периодом lorica segmentata претерпевает определенные изменения. Образующие ее пластины становятся шире, соответственно меняется и их количество[314]. Наряду с lorica segmentata широко используются кольчуги, чешуйчатые панцири, а также панцири мускульного типа.

Четырехугольный полуцилиндрический scutum, который был основным видом щита римского легионера во II в., применялся и в первой половине III в., о чем свидетельствуют фрагменты трех щитов и один почти целый экземпляр, обнаруженные в Дура-Европос[315]. Вместе с тем уже рельефы на колонне Марка Аврелия и на триумфальной арке Септимия Севера изображают легионеров с небольшими овальными или гексагональными щитами[316].

В III–II вв. до н. э. поножи служили важной частью вооружения римского легионера, но позднее они выходят из употребления, что, по всей видимости, было следствием появления в армии большого щита (scutum)[317]. Замена скутума небольшими овальными и круглыми щитами способствовала тому, что на вооружении римского легионера вновь появляются поножи, которые в I–II вв. носили только центурионы[318].

Традиционные виды наступательного оружия римского легионера продолжают использоваться на протяжении всей северовской эпохи. Солдаты Септимия Севера, изображенные на его триумфальной арке, вооружены гладиусами[319], которые подвешены у них на правом боку. Тем не менее археологические находки свидетельствуют, что уже с конца II в. все большее распространение получает длинный и узкий меч спата (spatha)[320].

Pilum был на вооружении римского легионера еще в середине III в. Множество образцов позднеримских пилумов было найдено вдоль рейнской границы[321]. Пилумы III в. претерпели некоторые изменения по сравнению с пилумами Ранней империи. Например, наконечник пилума из Заальбурга крепился к древку с помощью специального утолщения в отличие от пилумов предыдущих веков, металлическая часть которых крепилась внутрь древка[322].

На нескольких погребальных рельефах, относящихся к III в., изображены пилумы, под пирамидальным утолщением которых, служащим для крепления наконечника к древку, находятся два или даже три металлических шара. На сегодняшний день, однако, у нас нет археологических свидетельств, подтверждающих существование аналогичных пилумов[323].

Наряду с пилумами в северовский период получают все более широкое распространение копья. Согласно утверждению Геродиана, уже при Септимии Севере его солдаты-иллирийцы были вооружены диболиями — копьями, имеющими наконечники на обоих концах древка (Herod., II, 13, 4).

Отказ от некоторых традиционных видов оружия или доспехов и замена их заимствованными у соседних народов были вызваны целым комплексом причин. Эти изменения начали происходить уже с конца II в. и были спровоцированы изменениями приемов ведения боя[324]. Другой важной причиной, повлекшей за собой появление в римской армии чуждых ей видов вооружения, была ее провинциализация. Система поместного набора привела к тому, что всякая национальная связь между отдельными легионами была утрачена, что не замедлило отразиться на их вооружении[325]. М. Фожер обратил внимание на то, что поздние изображения пилумов, относящиеся к первой половине III в., встречаются только на погребальных стелах преторианцев и происходят непосредственно из Рима. Это позволило ему предположить, что pila, использование которых всегда было чуждо неримлянам, так и остались национальным оружием италийцев[326]. Результатом дероманизации (провинциализации) армии явилось то, что италийская оружейная традиция перестала повсеместно определять характер римского вооружения, превратившись лишь в одну из нескольких традиций, которые оказывали на него влияние. Особенно велика была в этом отношении роль балканских провинций — Иллирии и Паннонии. Во второй половине III в. именно за счет них в основном комплектовались верные Риму войска. Следствием этого стало появление на вооружении римской армии плюмбаты и полуспаты. В жизнеописании Александра Севера сохранилось интересное указание на то, что римские легионы утратили полное единообразие в вооружении. Автор жизнеописания говорит, что Александр создал отборное войско (фалангу) в 30 тысяч человек, которое состояло из шести легионов, имевших одинаковое вооружение (SHA, Alex. Sev., 50, 5)[327]. Подобное утверждение свидетельствует о том, что другие легионы имели какое-то иное вооружение.

Большое влияние на римское вооружение оказали, конечно же, и события чисто политического характера. Перипетии второй половины III в., когда отдельные части единой прежде империи обособились и, порой на продолжительное время, превратились в независимые и, как правило, враждебные Риму государства, послужили причиной того, что местные оружейные традиции, выполнявшие ранее вспомогательные функции, получили мощный импульс для быстрого развития в ущерб чуждой им римской традиции. На Востоке, всегда испытывавшем сильное парфяно-сасанидское влияние, стали развиваться виды войск, традиционные для этого региона: пехота и конница, вооруженные различными видами стрелкового оружия, а также сверхтяжелая кавалерия, состоявшая из эскадронов катафрактариев-клибанариев[328]. Это способствовало распространению в римской армии композитных шлемов, торакса, маники и лука восточного образца. В галльских провинциях, где сильно было германское влияние, произошло заимствование некоторых видов вооружения германцев (секира, наконечники стрел и копий с двумя зазубринами). Относительное единообразие, существовавшее в римской армии в первые два века империи, исчезло совершенно. С этого времени различие между воинскими частями западных и восточных провинций начинает чувствоваться весьма сильно. Это различие наглядно отражено в имеющихся у нас источниках. Уже по одному внешнему виду того или иного подразделения можно было определить, в каком регионе оно было сформировано и вооружено. Так, Аммиан отмечает, что после смерти Юлиана при выборе нового императора участвовали представители от двух армий (Amrn., XXV, 5, 2)[329], а Клавдиан говорит о двух «несхожих ратях» (т. е. западной и восточной), оказавшихся в 396 г. под командованием Стилихона (Claud., Ruf., 2, 104, 105)[330].

Централизованная система производства оружия, утвержденная Диоклетианом, еще более способствовала дальнейшим изменениям. Оружейные мастерские были сориентированы, как отмечалось, на выпуск строго определенной продукции, однако каноны, согласно которым она изготавливалась, очевидно, не были определены.

Поэтому каждая fabrica делала оружие или доспехи в соответствии с местными традициями, и мастерская, находившаяся, например, в какой-нибудь восточной провинции, могла производить чешуйчатые доспехи и композитные шлемы, тогда как мастерская из западной провинции, продолжая греко-римские традиции, изготовляла кольчуги и панцири мускульного типа. Это неизбежно вело к окончательному исчезновению единообразия в вооружении, единообразия, поддерживавшегося прежде исключительно доминированием италийской оружейной традиции. Сама армия в результате введения государственных оружейных мастерских еще более утратила свои «национальные» римские черты, полностью превратившись из римской в «имперскую».

Шлемы. В позднеримский период существовали самые различные образцы шлемов. На триумфальной арке Константина изображены воины в шлемах, похожих на те, что использовались во времена принципата. Они имеют нащечники и украшены небольшими плюмажами. Преторианцы, с которыми сражаются солдаты Константина, изображены в шлемах аналогичного образца, но без плюмажей.

По мнению некоторых исследователей, рельефы на арке Константина не отражают реалий своего времени: скульпторы в данном случае погрешили против истины и умышленно архаизировали изображения солдат, уподобляя их вооружение классическим образцам[331]. Однако ряд деталей, несомненно относящихся к поздней эпохе («паннонские» шапки, длинные штаны, большие овальные щиты), заставляют все-таки отказаться от мысли об архаизации и признать, что по крайней мере в начале IV в. образцы шлемов, продолжавших аттическо-италийские традиции, еще не вышли из употребления.

Шлемы, отличные от описанных выше, защищают головы солдат, изображенных в сцене осады крепости. Они имеют почти правильную полусферическую форму. Нащечники и плюмажи отсутствуют.

Широкое распространение в эпоху Поздней империи получили композитные шлемы, неизвестные ранее в италийской традиции. Временем появления таких шлемов в римской армии можно считать начало II в., когда были сформированы подразделения катафрактариев, вооруженных по образцу сарматов.

Композитные шлемы можно разделить на два основных типа. Шлемы первого типа состояли из двух полусфер, крепившихся к узкой полоске гребня, которая тянулась от лицевой к затылочной части каски. Шлемы второго типа изготовлялись из нескольких пластин, соединявшихся между собой. Как правило, такая конструкция характерна для касок конической формы. К шлему могли добавляться тыльник и нащечники, которые изготовлялись отдельно и обычно крепились кожаными или льняными ремнями либо с помощью шарниров. В нащечниках, посередине их верхнего ребра, располагались ушные отверстия. Отдельные шлемы были снабжены дополнительной защитой в виде Т-образной назальной пластины. Такая пластина, однако, была весьма непрочной и служила, скорее, для того, чтобы отклонить удар, чем для того, чтобы смягчить его[332]. Сборка отдельных деталей шлема осуществлялась на последнем этапе перед креплением кожаной подбивки[333]. Шлемы могли и не иметь подбивки. В этом случае воин носил на голове шерстяной подшлемник (cento) (Amm., XIX, 8, 8).

Некоторые шлемы имели плюмажи (cristae) (Amm., XVI, 10, 8; XX, 11, 21; XXIV, 6, 16). Шлемы рядовых пехотинцев, как правило, не имели никаких украшений. Шлемы офицеров или всадников могли быть богато украшены. В языческую эпоху на них делались изображения львов или богини Виктории[334]. Шлемы высших офицеров покрывались позолоченными серебряными листами и были украшены драгоценными камнями (Amm., XXVII, 10, II)[335].

Большинство обнаруженных в результате археологических раскопок шлемов датируются IV или началом V в. Определенно датированный III в. экземпляр был обнаружен при раскопках в крепости Дура-Европос. Он состоит из двух полусфер и имеет Т-образную назальную пластину. На верхушке шлема располагается цилиндрическая выпуклость, предназначавшаяся для крепления плюмажа. К шлему крепилась кольчужная сетка, прикрывавшая шею. Этот шлем принадлежал, по всей видимости, персидскому воину, погибшему при захвате крепости, — факт, наглядно свидетельствующий в пользу парфяно-сасанидского происхождения позднеримских композитных шлемов.

Панцири и кольчуги. В III–IV вв. меняются типы кольчуг и панцирей, использовавшихся римлянами. Lorica segmentata совершенно выходит из употребления во второй половине III в.[336] Основным видом доспеха становится кольчуга, или lorica hamata. Кольчуги времен Поздней империи отличались большим разнообразием. Были кольчуги короткие, длинные, без рукавов, с рукавами до локтя, с рукавами до запястья. В манускрипте Vergil ins Vaticanus (Cod. Lat., 3225) изображены воины в кольчугах с капюшонами[337].

На миниатюре в Notitia Dignitatum (ND, Ос., IX) представлены виды вооружения, изготавливавшиеся в западных оружейных мастерских (fabricae). Среди прочего присутствуют также две длиннополые кольчуги с рукавами по локоть. Возможно, они предназначались для всадников, так как были открыты спереди на уровне бедер, что делалось для того, чтобы воину легче было садиться на лошадь.

Чешуйчатый панцирь (lorica squamata), использовавшийся уже в период принципата, продолжал употребляться и в III–IV вв. Он представлял собой доспех, сделанный из железных или бронзовых чешуек, пришитых на кожаную основу. В панцири такого типа облачены некоторые воины, изображенные на арке Галерия в Салониках, а также преторианцы на арке Константина.

Не вышли из употребления и панцири мускульного типа. В них, например, облачены тетрархи, образующие скульптурную группу церкви Св. Марка в Венеции. Подобные панцири носят солдаты, изображенные на рельефах триумфальных арок Галерия и Константина. Аммиан сообщает, что панцири (вероятно, мускульного типа) императорских комитатенсов «блистали золотом и красками» (Аmm., XXXI, 10, 14)[338]. К этому можно добавить, что стилизованное изображение подобных кирас присутствует также на миниатюре в Notitia Dignitatum.

Поножи. В IV столетии поножи стали неотъемлемой частью защитного вооружения римского воина (Anon., De reb. bell., 15, З)[339]. Поножи носили не только пехотинцы, но и кавалеристы. Согласно утверждению Вегеция, в римской армии существовала особая категория всадников, отличительным признаком которых было именно ношение поножей (Veg., II, I)[340].

Щиты. Четырехугольный, полуцилиндрический scutum, который был основным видом щита римского легионера во II в., применялся, как отмечалось выше, еще в первой половине III в. Однако позднее, как в кавалерии, так и в пехоте, римляне начинают использовать щиты овальной, круглой или гексагональной формы. В IV столетии наиболее распространенными были овальные щиты[341]. Судя по сохранившимся изображениям, щиты IV в. были несколько шире, чем в предыдущую эпоху[342].

Аммиан, упоминая о римских щитах, называет их либо scuta, либо clypei, при этом речь у него всегда идет о щите круглой или овальной формы (Amm., XXI, 2, 1). Такой щит, как и прежде, изготавливался из нескольких скрепленных между собой дощечек. К плоскости щита крепилась рукоять (ampla) (Amm., XXI, 2, 1). Аммиан сообщает, что римские щиты были широкие (patula) и выпуклые (incurva) (Amm., XXIV, 6, 7). Они обтягивались кожей, благодаря чему солдаты могли использовать их при переправе через довольно опасные реки (Amm., XXIV, 6, 7). Реже использовались четырех- или шестиугольные щиты[343]. На поверхности щитов рисовали какие-нибудь аллегорические фигуры или абстрактные изображения, бывшие эмблемой воинской части, в которой служил солдат.

Копья и дротики. С конца II в. основным наступательным оружием римского легионера становится копье.

Длина позднеримских копий слегка превышала 170 см, поскольку на рельефах, видно, что копье лишь ненамного выше солдата, который его держит[344]. В рукопашном бою сражались, прежде всего, копьями и только после того, как они ломались, обнажали мечи (Amm., XXXI, 13, 5). На основании археологических данных можно заключить, что в позднюю эпоху использовались следующие типы наконечников: длинный и тонкий, широкий в основании, узкий в основании, расширяющийся к середине, наконечник с двумя зазубринами. Предполагается, что, в то время как широкий наконечник был более удобен для рукопашного боя, узкий тип наконечников мог быть разработан специально для метательного оружия[345]. На миниатюре в Notitia Dignitatum имеется изображение копья с раздвоенным наконечником. По мнению В. И. Холмогорова, такое копье могло применяться для стягивания неприятеля с коня[346].

Pilum, являвшийся традиционным оружием римского легионера на протяжении предыдущих столетий, во второй половине III в. вышел из употребления. Впрочем, Вегеций утверждает, что пилумы хотя и редко, но все же используются и в его время (Veg., 1, 20). При этом он заявляет, что в современную ему эпоху пилум получил название spiculum (Veg., II, 15). Тем не менее в данном случае мы не должны впадать в заблуждение. Из описания, данного Вегецием, становится ясно, что речь идет не о классическом римском пилуме, а о более тяжелом, чем получившие широкое распространение плюмбаты и верутумы метательном копье. «Пилумы», которые видел Вегеций, имели трехгранный наконечник длиной от 9/12 фута до 1 фута (22, 18–29, 57 см) (Veg., I, 20; II, 15) и древко длиной в 5 1/5 фута (162, 64 см) (Veg., II, 15). Нигде нет ни слова о том, что наконечник соединялся с древком посредством тонкого металлического стержня[347]. Термин spiculum Вегеций использует достаточно широко. Это не только особое метательное копье (Veg., IV, 28), но и стрелы, пускаемые различного вида боевыми машинами (карробаллистами, онаграми, скорпионами или манубаллистами). Изменялись лишь размеры спикулума; его форма, судя по всему, оставалась постоянной (Veg., III, 24; IV, 22).

Аммиан неоднократно употребляет слово spiculum, но лишь в одном случае мы можем, как кажется, утверждать, что речь идет о метательных копьях, подобных тем, о которых сообщает Вегеций. Описывая битву при Аргенторате, Аммиан отмечает, что с той и с другой стороны «непрерывно летели спикулумы, вертумы и окованные железом стрелы» (Amm., XVI, 12, 46)[348]. В остальных случаях spiculum у Аммиана это либо стрела (в том чиле стрела метательной машины) (Amm., XXIV, 4, 16; XXV, 1, 13; 17), либо наконечник стрелы лука или баллисты (Amm., XIX, 2, 9; XXIII, 4, 2; 14; XXXI, 2, 9).

Наиболее распространенным дротиком, использовавшимся в IV в., был верутум (verutum). По свидетельству Вегеция, верутум под названием verriculum был известен еще во времена принципата (Veg., II, 15). Верутум представлял собой дротик с железным трехгранным наконечником длиной в 5/12 римского фута (ок. 12 см); длина древка составляла 3, 5 фута (ок. 103 см) (Veg., II, 15). В IV в. верутум применяли как римляне, так и варвары (сарматы-лимиганты, готы и, очевидно, другие племена германцев) (Amm., XIX, 11, 11; XXXI, 7, 12).

Новым видом метательного оружия была так называемая плюмбата (plumbata), или матгиобарбула (mattiobarbula), неизвестная в эпоху Ранней империи. В 1992 г. археологами на территории Бретани, в верховье Рейна, на Дунае и в районе Аквилеи было обнаружено 42 плюмбаты. Это позволило некоторым исследователям утверждать, что плюмбата не была заимствована у германцев, как это иногда считается, а является исконно римским видом оружия. Так, например, М. Фожер, считает, что появление плюмбаты в римской паноплии не должно считаться чем-то неожиданным. Он предлагает рассматривать ее как логическое продолжение эволюции классического пилума. В качестве доказательства своей точки зрения исследователь указывает на то, что уже для эпохи Ранней империи засвидетельствованы пилумы, имеющие груз в виде сферической массы наверху древка[349]. Р. Гроссе, опираясь на сообщение Вегеция, что плюмбаты были основным оружием двух иллирийских легионов, делает вывод, что плюмбата была оружием иллирийского происхождения[350]. Легионы Маттиобарбулов, получившие позже название Иовианов и Геркулианов[351], носили в своих щитах по пять плюмбат и поражали ими врагов, как утверждает автор «Эпитомы», прежде чем те подходили на расстояние полета дротика или стрелы (Veg., I, 17)[352]. Плюмбата, вероятно, не получила широкого распространения в римской армии ни в III, ни в IV вв. Как явствует из замечания Вегеция, Иовианы и Геркулианы были в III в. особыми легионами, вооружение которых отличалось от вооружения остальных римских подразделений. Автор трактата «De rebus bellicis» воспринимает плюмбату как некое нововведение, поэтому считает нужным подробно рассказать о ней и о способах ее использования. Аммиан ничего не говорит об этом оружии, но однажды упоминает о praepilata missilia, которыми римляне забросали в начале сражения своих противников (Amm., XXIV, 6, 10). Возможно, здесь речь идет именно о плюмбатах.

Согласно утверждению анонимного автора «De rebus bellicis», существовало два вида плюмбаты plumbata tribolata и plumbata mamiuata. Plumbata tribolata изготавливалась по образу стрелы (in modum sagittae) (Anon., De reb. bell., 10, 2). Наконечник был точно такой же формы, как наконечник охотничьего копья (venabulum). Он переходил в металлическую трубку (fistula), с помощью которой крепился к древку. На некотором расстоянии от наконечника на трубке крепился свинцовый груз с шипами. Для увеличения скорости полета плюмбаты на древке, на некотором расстоянии от конца, фиксировалось оперение. Из описания следует, что воин, метавший плюмбату, держал ее за самый конец древка, вероятно, наконечником вверх (Anon., De reb. bell., 10, 3). Бросок мог быть сделан только с близкого расстояния, практически в упор (Anon., De reb. bell., 10, l)[353]. В случае если плюмбата не попадала в цель и падала на землю, она все равно представляла опасность для противника, так как он мог поранить ноги об ее острые шипы, один из которых всегда был направлен вверх (Anon., De reb. bell., 10, 1). На сегодняшний день не существует археологических находок, подтверждающих существование такого вида оружия[354].

Plumbata mamillata, по всей вероятности, соответствовала маттиобарбулам Вегеция. Название mamillata (от mamillanus — «набухший») объясняется, надо думать, формой свинцового груза, который находился посередине древка. Наконечники плюмбат такого типа, обнаруженные при раскопках, обычно имеют две зазубрины[355]. Длина наконечника — около 12 см[356]. Как и триболата, плюмбата мамиллата имела хвостовое оперение. Согласно расчетам современных исследователей, плюмбата мамиллата металась на расстояние от 30 до 60 м, а при использовании специального ремня — от 70 до 80 м[357]. Применение подобного оружия не требовало от воина большой физической силы или умения, как это было в случае с традиционными пилумами, однако благодаря меньшему весу плюмбаты увеличивалась дальность броска, а за счет свинцового груза возрастала ее убойная сила.

Лук. Гораздо большее применение, чем ранее, находит в римской армии в IV в. лук. Позднеримский лук был восточного происхождения и принадлежал к композитному типу луков[358]. Составные части лука крепились к центральной части с помощью клея и сухожилий. Центральная часть изготавливалась из твердого и гибкого дерева. Она покрывалась пластинами из оленьего рога. Это делалось для придания луку большей гибкости и увеличения дальности стрельбы. Вегеций утверждает, что лучники стреляли в цель с расстояния в 600 шагов (177, 42 м) (Veg., II, 23). Однако, по всей видимости, речь в данном случае идет не о прицельной стрельбе, а о максимальной дальности полета стрелы. Когда лук не использовали, с него снимали тетиву, чтобы он сохранял свой естественный изгиб. Чтобы вновь натянуть тетиву, лучник использовал известный по многочисленным скифским изображениям прием: сгибал лук, держа его под ногой[359].

Стрелы, как и в более раннюю эпоху, имели трехгранный наконечник[360]. Такой тип наконечника был характерен для римских стрел уже в III в.[361]. Тем не менее в IV в. получают распространение также узкие и плоские наконечники германского образца. Другим широко использовавшимся типом наконечника был наконечник с двумя зазубринами, также заимствованный у германцев. На древках стрел были указаны имя владельца и подразделение, в котором он служил[362].

Насколько мы можем судить по скульптурным изображениям, римские колчаны были цилиндрической формы. Колчаны конных лучников крепились обычно с правой стороны седла позади всадника. Пехотинцы носили колчаны на перевязи[363].

Известно, что XII книга «Стратегикона», посвященная пехоте, содержит материал гораздо более архаичный, чем все предыдущие книги[364], и поэтому может отражать некоторые реалии, относящиеся к V или даже IV в. Среди различных видов оружия в «Стратегиконе» упоминается одно устройство для стрельбы из лука, которое вполне могло использоваться и в позднеримский период. Согласно утверждению автора трактата, пехотинцу надлежало иметь «токсофареты[365], носимые за плечами, с большими колчанами, вмещающими по 30 или 40 стрел; малые щиты; деревянные соленарии с малыми стрелами и малыми колчанами, с помощью которых ведется обстрел с дальней дистанции из луков, беспокоящий врагов. Бериты или дротики склавинского типа, имеющиеся у тех, которые не умеют стрелять из лука или, возможно, не имеют луков; марсобарбулы, носимые в кожаных футлярах, пращи» (Maur., Strat., XII, 5). Данное описание породило две основные версии того, что представляли собой соленарии (ед. ч. σωληναρίον). Многие специалисты хотели бы видеть в соленарии византийский вариант арбалета. Другие принимают его за некое устройство, присоединявшееся к луку и позволявшее пускать небольшие стрелы на расстояние, превышавшее обычную дальность стрельбы[366]. Первая гипотеза представляется неубедительной. Во-первых, понятно, что было бессмысленно вооружать одного и того же воина луком и арбалетом: от подобного громоздкого снаряжения было бы мало пользы, поскольку оно препятствовало бы солдату эффективно использовать какой-либо из этих видов оружия по отдельности. Во-вторых, тех новобранцев, которые не умели стрелять из лука или не имели луков, автор трактата предлагает вооружать различными дротиками, ничего не говоря о соленариях, что представляется странным, если последние действительно были неким подобием арбалетов, ведь ничего не мешало тем, у кого не было лука, обзавестись арбалетами и выучиться умело пользоваться ими.

Соленарии, согласно приведенному в трактате описанию, служили для метания коротких стрел, с помощью которых велся обстрел противника на расстоянии, превышавшем дальность полета обычной стрелы, причем этот обстрел осуществлялся из луков. Данное обстоятельство указывает, что соленарий был не самостоятельным видом оружия, а лишь неким приспособлением к луку. Соленарий мог представлять собой определенного размера трубку с прорезью для тетивы. Вероятно, что и само слово σωληναριον происходит от σωλήν — труба, желоб, канал. Подобное устройство позволяло вести стрельбу укороченными стрелами. Такие небольшие снаряды обладали значительно меньшим весом и гораздо лучшими аэродинамическими характеристиками по сравнению со стрелами нормальных размеров. Использование соленария позволяло значительно увеличить дальность прицельной стрельбы. При необходимости вести стрельбу навесом лучник мог убрать соленарий и стрелять обычным способом, используя стрелы стандартной длины.

Мечи. Во второй половине III в. гладиус (gladius) — традиционный меч римского легионера — окончательно вытесняется спатой (spatha)[367]. Спата была тяжелее, чем гладиус, что потребовало внесения изменений в способ ношения меча. Подвесное кольцо было заменено полосковыми ножнами, которые держались на портупее либо крепились к поясному ремню; спату носили на левой, а не на правой, как ранее, стороне.

Позднеримская спата имела обоюдоострое широкое лезвие, слегка сужающееся к острию, обычно с двумя кровостоками. Длина лезвия составляла 60–70 см, ширина — 5–6, общая длина была 70–90 см. Спаты часто имеют клейма, расположенные в верхней части клинка, на которых указаны имена мастеров-оружейников, изготовивших эти мечи. Некоторые оружейники предпочитали ставить клейма в виде разнообразных розеток. На других клеймах изображены персонажи грекоримской мифологии: Марс, Минерва, Виктория и т. п.

Крестовина меча, служившая для защиты руки, делалась из железа, бронзы, дерева или кости. Она имела форму прямоугольника или полуовала. Рукоятка изготовлялась из слоновой кости или дерева. Она могла быть простой, со спиральными изгибами или ребристой. Рукоятка заканчивалась навершием. Наиболее общая форма навершия — эллиптическая. Часто встречается также форма в виде орлиной головы[368]. Изображения мечей с подобным навершием можно видеть на многих надгробных стелах, саркофагах или императорских статуях. Спаты описанного типа явились прообразом меровингских и каролингских мечей[369].

Ножны мечей, если судить по сохранившимся фрагментам, изготавливались из дерева, а затем покрывались кожей[370]. Их нижний конец обычно имел металлическую оправку, служившую для придания ножнам большей прочности. Обычная форма такой оправки для III в. была круглой, германского типа[371]. В IV в. появляется новый тип ножен, представленный на скульптурах тетрархов из Венеции и на надгробной стеле сигнифера Лепонция. Оконечность ножен этого типа заключалась в бронзовую четырехугольную оправку, крепящуюся тремя бронзовыми гвоздями. Этот тип ножен был проще в изготовлении, и, вероятно, его появление связано с учреждением при Диоклетиане государственных оружейных мастерских (fabricae).

Вегеций упоминает о существовании коротких мечей, которые он называет semispathae (полуспаты). Автор «Эпитомы» является нашим единственным источником, свидетельствующим о том, что вместе с длинным мечом в позднюю эпоху римляне также использовали короткий меч. Ф. Ришардо полагает, что в данном случае Вегеций попросту стремился как можно точнее реконструировать вооружение легионеров времен Ранней империи и называл полуспатой кинжал, который в его время уже вышел из употребления[372]. Тем не менее у нас есть определенные свидетельства, позволяющие утверждать, что полуспата не была изобретением Вегеция. Во-первых, на миниатюре в Notitia Dignitatum (ND, Ос., IX) рядом с длинным мечом изображен более короткий меч, который, по всей вероятности, и был полуспатой. Во-вторых, в рыцарском романе X в. «Валтарий» («Waltharius»), который восходит к более раннему утраченному оригиналу, рассказывается, как главный герой, спасаясь бегством из лагеря Аттилы, вооружается «на паннонский манер»: на левый бок он вешает длинный меч (спату), а на правый — полуспату[373]. X. Найкель, первым обративший внимание на этот источник, полагает, что в данном случае под полуспатой мы должны понимать скорее германский скрамасакс, чем короткий меч; но для такой интерпретации нет достаточных оснований[374]. К этому можно добавить, что существование полуспаты подтверждено, как кажется, и археологически: Я. Лебединский отмечает, что в одном из германских захоронений, относящихся к эпохе Великого переселения народов, рядом с длинным мечом был обнаружен более узкий и короткий меч, который он склонен идентифицировать с полуспатой[375].

Секиры. Оружием, совершенно чуждым традиционной римской паноплии, являлись боевые секиры (secures), которые использовались римлянами уже с III в.[376]

Вероятно, этот вид оружия был заимствован ими у германцев. Аммиан дважды говорит об использовании римлянами боевых топоров. Описывая осаду Амиды, он рассказывает о двух галльских отрядах, которые, прежде чем совершить ночное нападение на врага, «подпоясались секирами и мечами» (Amm., XIX, 6, 7)[377]. Еще один пример, когда в бою использовались секиры, мы находим в описании сражения при Адрианополе (Amm., XXXI, 13, 3).

В военных целях использовалась и двуострая секира (bipennisf)[378], о которой упоминают как Аммиан, так и Вегеций[379]. Последний советует применять такую секиру в морском сражении, чтобы перерубать канаты, которыми крепились рули вражеских кораблей (Veg., IV, 46). Но сам автор «Эпитомы» относит двуострую секиру к плотницкому инструменту (Veg., II, 25; III, 6). Аммиан со своей стороны всего один раз говорит об использовании двуострой секиры, и из его описания также следует, что она не являлась боевым оружием (Amm., XXVI, 8, 10). Тем не менее на некоторых рельефах, а также на миниатюре в Notitia Dignitatum обоюдоострая секира представлена среди других элементов вооружения.

Наряду с секирами в сражении могли использоваться также и палицы. Например, согласно утверждению Зосима, дубинки и палицы находили широкое применение во вспомогательных отрядах палестинцев (Zos., I, 52, 4; cf.: Pan. Lat., X, 24, 3).

Другие виды оружия. Кинжал (pugio), широко распространенный в эпоху принципата вид оружия, продолжали использовать практически на протяжении всего III в.[380] Однако в IV в. он утрачивает свое значение. По мнению М. Фожера, кинжал выходит из употребления со времени правления Диоклетиана. Доказательством этому является отсутствие изображений кинжалов на надгробных рельефах. Не существует также и археологических находок кинжалов, относящихся к постдиоклетиановскому периоду[381]. Впрочем, по-видимому, кинжалы остались на вооружении, однако изменилось их предназначение: теперь их использовали не столько в рукопашной схватке, сколько для умерщвления пленных и раненых[382].

В IV столетии в полевых условиях праща стала применяться гораздо реже, чем это было раньше. Аммиан лишь однажды дает понять, что во время сражения были использованы пращи (Amm., XXXI, 7, 14). При этом остается непонятно, кем именно применялось это оружие — римлянами или их противниками. В остальных случаях, когда историк упоминает пращу, она используется осажденными защитниками городов: дважды речь идет о применении пращей персами (Amm., XXIV, 2, 15; 4, 16) и лишь однажды Аммиан говорит о римлянах (Amm., XXVI, 8, 8). Зосим, утверждает, что при осаде Пирисаборы (363 г.) римляне использовали пращи для обстрела защитников крепости (Zos., III, 18, 3).

Преклоняясь перед воинским искусством древних, Вегеций весьма высоко оценивает эффективность применения пращей на полях сражений и даже рекомедует обучать искусству владения подобным оружием всех новобранцев (Veg., I, 16)[383]. Впрочем, хотя автор «Эпитомы» неоднократно советует использовать пращников в открытом поле (Veg., II, 15; III, 14), все-таки он приходит к мысли, что пращами необходимо защищать прежде всего форты и города (Veg., I, 16; III, 3).

Пращи изготавливались из льна или конского волоса, причем предпочтение отдавалось последнему. Согласно Вегецию, из пращей метали камни (Veg., III, 14). Аммиан говорит о специальных (очевидно, свинцовых) пулях (glandes) (Аmm., XXVI, 8, 8).

Кроме пращников (funditores) Вегеций упоминает также fundibulatores, т. е. воинов, вооруженных метательными шестами (fustibali). Несмотря на то что fustibalus был известен еще в эллинистические времена, у нас нет никаких указаний на то, что он когда-либо применялся римлянами. «Эпитома» — наш единственный источник, доказывающий, что по крайней мере в начале V в. этот вид оружия находил свое применение.

Согласно описанию Вегеция, фустибал представлял собой шест длиной 4 фута (ок. 120 см), посередине которого привязывалась кожаная праща. Принцип действия фустибала Вегеций сравнивает с принципом действия онагра (Veg., III, 14). Фустибалы, как и пращи, применялись прежде всего для защиты городов (Veg., III, 3). В то же время Вегеций считает, что их возможно использовать и в открытом поле (Veg., II, 15; III, 14).

2. Обмундирование

Значительные изменения произошли не только в вооружении римского воина, но и в его обмундировании. И здесь мы наблюдаем тот же самый процесс, что и в случае с оружием: традиционные, «национальные» элементы обмундирования уступают место заимствованным у соседних народов. Знаменитые римские калиги — военные сандалии, подбитые гвоздями, исчезают, как кажется, во второй половине III в. Археологические находки позволяют предположить, что в период Поздней империи произошел отказ от стандартизации и в армии использовалась обувь самых различных стилей, зависевших от местных условий[384]. Широкое распространение получили кампаги (campagi), или сокки (socci), как предпочитает называть солдатскую обувь Аноним (Anon., De reb. bell., 15, 4)[385]. Они представляли собой кожаные башмаки с ременной шнуровкой. Кампаги могли быть полуоткрытыми или полностью закрытыми, напоминающими высокие (до уровня лодыжек) ботинки. Они имели толстую подошву из трех слоев кожи, подбитую гвоздями[386]. Чтобы защитить ноги от соприкосновения с обувью, надевали носки. Несколько экземпляров подобного элемента военного костюма было обнаружено в Египте. Они сделаны из шерсти, окрашенной в голубой, красный, оранжевый и зеленый цвета[387].

Другим наиболее заметным нововведением в костюме римского воина являются длинные и широкие шерстяные штаны, заимствованные римлянами у германцев. Штаны в римской армии носились и ранее. В I в. штаны (вероятно, кожаные, длиной немного ниже колена) обычно носили кавалеристы. На колонне Траяна изображены носящими штаны не только всадники, но и ауксилиарии. Легионеры, судя по всему, штаны еще не носили. К концу II в. штаны носит уже и легионная пехота. На триумфальной арке Септимия Севера римские воины представлены в коротких, плотно облегающих ноги штанах. Вероятно, со второй половины III в. входит в обычай и ношение длинных шерстяных штанов[388]. Впрочем, это коснулось главным образом частей, расположенных на западе империи. Представляется, что главным мотивом для введения этого элемента обмундирования было не столько появление большого числа германцев на римской службе, сколько суровые погодные условия: в позднюю эпоху римской армии неоднократно приходилось вести военные действия в самый разгар зимы. На Востоке ношение штанов не стало повсеместным[389]. К тому же официальная власть даже еще в самом конце IV в. воспринимала штаны как варварское заимствование, и потому император Гонорий специальным указом запретил их ношение в Риме (CTh. XIV, 10, 2)[390].

Для дополнительной защиты голеней использовали длинную льняную полосу материи, подобную обмоткам солдат в армиях времен Первой мировой войны[391].

Нововведением, чужеродным для римской армии, были и так называемые «паннонские» шапки (pilei), ношение которых было общепринятым вплоть до начала V в. (Veg., I, 20)[392]. Вегеций сообщает, что они делались из кожи (Veg., I, 20). Впрочем, в одном из эдиктов Диоклетиана есть указание на то, что pilei изготавливались из овечьей шерсти[393]. Эти шапки имели круглую форму и были похожи на кубанки.

Традиционными для римского военного костюма остались, пожалуй, только туника и плащ. Туники изготавливались из шерсти или льна. Шерстяные туники были обнаружены при раскопках в Дура-Европос, о льняных упоминает Аммиан (Amm., XIX, 8, 8). Покрой туник был одним и тем же в течение всего периода империи. Изменения происходили только в количестве декоративных элементов, украшавших их. Длина туник доходила до колен воина.

Обычно туники имели длинные рукава. Изображения на туниках делались из окрашенной в пурпурный цвет шерсти. Они, как правило, представляли собой двойную декоративную тесьму на манжетах рукавов, а также охватывающую ворот двойную или тройную тесьму, концы которой спускались до середины груди. В IV в. на туниках появляются украшения в виде кругов с большим количеством разнообразных изображений. Они располагались на плечах туники и в ее нижней части, по одному кругу с каждой стороны, спереди и сзади. Эти украшения либо вышивались на ней окрашенной шерстью, либо изготавливались отдельно, а затем пришивались[394]. Как правило, туники были белыми, однако могли использоваться и другие цвета, особенно красный. По свидетельству автора биографии Клавдия II, будущий император ежегодно получал две «красные военные туники» (SHA, Claud., 14, 5)86. Возможно, что туники красного цвета предназначались только для военачальников. Белые туники обычно окаймлялись пурпурной полосой. В биографии Аврелиана говорится, что этот император якобы дал воинам туники, которые вместо пурпурных имели несколько цветных шелковых полос (от одной до пяти) (SHA, Aurel., 46, 6). Впрочем, по всей видимости, подобное утверждение автора биографии является вымыслом.

Поверх туники надевалась рубаха из войлока, шерсти или льна, защищавшая тело воина от соприкосновения с кольчугой (панцирем)[395]. Она называлась «торакомах» (thoracomachus) (Anon., De reb. bell., 15, 1). Это был достаточно плотный вид одежды около 2 см толщиной (Anon., De re strategica, 16). Чтобы торакомах не намокал во время дождя, сверху его дополнительно обшивали кожей. В источниках существует и другое название для носившейся под доспехами рубахи — subarmalis[396]. Существовала ли какая-либо разница между thoracomachus и subarmalis неизвестно. Возможно, субармалис был подобен кожаной рубахе с птеругами, которую носили уже во времена поздней республики и принципата. Это был почетный вид военной одежды, указывающий на высокий статус ее владельца. Если верить автору жизнеописания Аврелиана, то в награду за свои подвиги будущий император получил и субармалис (SHA, Aurel., 13, З)[397].

Начиная с III в. солдаты часто изображаются носящими плащ (sagum), заканчивающийся ниже колена и нередко имеющий бахрому по нижней кромке. Плащ крепился застежкой на правом плече, оставляя правую сторону тела открытой. Длина плащей, как и их украшения, менялись, вероятно, в зависимости от ранга их обладателя[398]. В зимнее время носили плащи из толстой материи, в летнее — из тонкой (SHA, Trig, tyr., 23, 5).

Застежки плащей были серебряными у рядовых и золотыми у офицеров. Аврелиан, как утвержает автор его биографии, будто бы позволил рядовым, как и офицерам, носить застежки из золота (SHA, Aurel., 46, 5).

Особым элементом обмундирования был пояс (cingulum), украшенный металлическими бляхами различной формы (полукруглыми или четырехугольными). В III в. украшения на поясе были еще достаточно немногочисленными. В IV столетии их количество значительно возрастает. Во второй половине IV в. пояс становится более широким — до 10–12 см; в качестве украшений на нем появляются декорированные пластины, а бляхи приобретают зооморфную форму[399].

3. Музыкальные инструменты

В эпоху республики и принципата музыканты (aeneatores), в обязанности которых входила передача приказов в лагере или во время сражения, делились на tubicines (трубачей), bucinatores (горнистов) и на comicines (подававших сигналы при помощи рога)[400]. Подобное деление продолжало сохраняться и в период Поздней империи. Но в это время в армии, как кажется, находит гораздо более широкое применение, чем раньше, lituus — небольшой, загнутый кверху, сигнальный горн. Этот музыкальный инструмент чаще остальных упоминается Аммианом (Аmm., XIV, 7, 21; XVI, 10, 9; XIX, 2, 12; XIX, 11, 15; 6, 10; XXII, 2, 3; XXIII, 5, 15; 4, 1; XXVI, 10, 10; XXVIII, 1, 14; XXIX, 1, 14; XXXI, 7, 10; 13, 1). Его использовали для подачи сигналов о выступлении армии в поход (Amm., XXIV, 4, 1), о начале сражения (Amm., XXIII, 5, 15) и о прекращении боя (Amm., XIX, 11, 15). Характерным является тот факт, что в более раннюю эпоху горны (litui) использовали главным образом в кавалерии. В пехоте сигналы подавались трубами. Однако неясно, вкладывал ли Аммиан в используемый им термин (lituus) какое-либо конкретное специальное значение. Вообще создается впечатление, что выражение signo per lituos dato («когда затрубили горны») стало для него обычным клише, означающим начало или прекращение военных действий. Поэтому историк может использовать его не только в отношении римской армии, но также и в отношении противников римлян, например, готов (Amm., XXXI, 7, 10).

Описание других основных типов музыкальных инструментов, использовавшихся в позднюю эпоху, дает нам Вегеций. Это были прямая медная труба (tuba), bucina — медная труба, «свернутая в виде кружка»[401], и comus, представлявший собой рог зубра, обложенный серебром (Veg., III, 5). Эти инструменты были традиционными для римской армии. О прямых трубах (tubae) сообщает также и Аммиан (Amm., XVI, 12, 7; 27). Их использовали, для того чтобы давать сигнал к сбору армии[402].

Медные инструменты подавали сигнал, который Аммиан называет classicum[403]. Не нужно думать, что для Аммиана это был какой-то особый вид сигнала. Он использует слово classicum в обобщенном значении, называя так сигнал, призывающий войско на сходку (Amm., XXI, 5, 1)[404], сигнал к началу боя (Amm., XXIV, 6, 11), сигнал, приказывающий остановиться и разбить лагерь (Amm., XXIV, 8, 7)[405].

Буцины у Аммиана также служат для того, чтобы подать сигнал к началу боя (Amm., XXI, 12, 5; XXIV, 5, 9; XXVII, 2, 5; XXXI, 6, 2)[406] и к переправе через реку (Amm., XXV, 8, 2). Скорее всего, как и в случае с litui, мы имеем здесь дело с особенностями литературного стиля Аммиана, использующего разнообразные названия музыкальных инструментов лишь для придания большего изящества своему слогу. Необычным по сравнению с предыдущим периодом является, пожалуй, только появление в римской армии флейт, под звуки которых солдаты маршировали в строю (Amm., XVI, 5, 10; XXIV, 6, 10).

4. Знамена

Если музыкальные инструменты, использовавшиеся в армии, оставались в принципе неизменными, то этого нельзя сказать в отношении римских знамен — одного из основных инструментов, служивших для передачи приказов во время сражения. Традиционная форма римских штандартов нам хорошо известна благодаря целому ряду изображений на надгробных стелах и монетах. На протяжении первых двух веков существования империи они были теми же, что и ранее, изменяясь лишь в деталях. Обычно римское воинское знамя (signum) представляло собой копье, под самым наконечником которого крепилась поперечная перекладина. С концов перекладины свешивались пурпурные ленты, заканчивавшиеся серебряными листьями плюща. Под перекладиной крепилась табличка с надписью, указывающей, какой воинской части принадлежит знамя, несколько серебряных фалер, серебряный полумесяц и небольшая выгнутая книзу рукоятка. Нижний конец штандарта имел металлическое острие, позволявшее воткнуть древко знамени в землю. Над поперечной перекладиной могли крепиться позолоченные изображения руки или венка. Иногда рука или другие почетные символы вставлялись в венок. Обычно их крепили под острием копья. Начиная с эпохи Марка Аврелия, под фалерами появляется изображение животного, являвшегося эмблемой подразделения. Большинство животных — знаки зодиака. Со времен Септимия Севера эта эмблема перемещается наверх древка, заменяя собой острие копья[407].

Сохранились ли традиционные римские signa в IV в.? Аммиан очень часто упоминает штандарты, использовавшиеся римлянами в период Ранней империи. Иногда он даже перечисляет их все вместе: орлы легионов, значки манипул и vexilia, использовавшиеся в кавалерийских отрядах[408]. Однако не стоит заблуждаться по этому поводу, поскольку в данном случае Аммиан вновь прибегает к литературному клише. Известные нам изображения позднеримских знамен этого периода отличаются большим разнообразием. Здесь присутствуют сарматские «драконы», кельтское солярное колесо, иллирийский солнечный диск, германская руническая символика и фигуры различных животных[409].

В то же время в IV столетии весьма распространенным остается традиционное для римской армии изображение Победы (Виктории). На некоторых барельефах, в частности на триумфальных арках Галерия, Диоклетиана и Константина, можно увидеть штандарт, который венчает фигура Победы (Виктории), держащей в одной руке венок, а в другой — пальмовую ветвь[410]. Вероятно, и «орел» (aquila) продолжал оставаться главным знаменем некоторых легионов, ведущих свое происхождение со времен принципата (Veg., II, 13). Клавдиан, например, называет «орлов» в числе других штандартов, которыми дефилирующие под стенами Константинополя войска приветствовали в 397 г. императора Аркадия (Claud., Epithalamium, 193).

Широкое распространение получает «дракон» (draco), который первоначально был военным значком парфян, обозначающим отряд в 1000 чел. (Luc., Quomodo historia conscribenda sit, 29). На колонне Траяна несущими draco изображаются даки. Около 175 г. в римской армии появляется отряд сарматов, которые использовали дракона в качестве штандарта[411]. От сарматов его заимствовали уже сами римляне.

Наглядное описание драконов мы находим у Аммиана: «Вслед за длинным строем передней части свиты несли драконов с пурпурными нашивками, прикрепленных к верхушкам копий, блиставшим золотом и драгоценными камнями; колеблемые ветром, они, словно разъяренные, шипели своей огромной пастью, и хвосты их вились в воздухе длинными извивами» (Amm., XVI, 10, 7; пер. Ю. А. Кулаковского и А. И. Сонни). Голова «дракона» изготавливалась из бронзы и затем золотилась. Прекрасно сохранившаяся бронзовая голова «дракона» III в. была найдена вблизи укрепления Нидербайбер, находившегося на германской границе.

Хвостовая часть штандарта делалась из окрашенной в пурпур материи, на которой вышивались золотом чешуйки. Юлиан, будучи еще цезарем и ведя войну против германцев, использовал «дракона» в качестве знамени главнокомандующего (Amm., XVI, 12, 39). Став императором, он продолжал пользоваться draco как главным штандартом армии и символом верховной власти, отвергнув почитавшийся со времен Константина labarum[412]. После гибели Юлиана «дракон» не был исключен из числа римских боевых значков и по-прежнему пользовался почетом. Клавдиан говорит о «драконах» как о значках восточных отрядов, отосланных Стилихоном на родину в 397 г. (Claud., Ruf., 2, 364–365)[413]. Вегеций утверждает, что в его время «дракон» был знаменем отдельных когорт (Veg., II, 13).

Должность драконария могла быть возложена на офицера в ранге гастата или центуриона, отличительным знаком которого была золотая цепь. Такие офицеры подчинялись magister draconum[414].

Вексиллум (vexillum) представлял собой прямоугольный кусок материи с бахромой вдоль нижней кромки, который крепился на поперечной перекладине к древку копья. Единственный известный экземпляр вексиллума, датированный III в., был обнаружен в Египте и в настоящее время хранится в Москве в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. На холстяной материи золотом вышито изображение богини Виктории на шаре, держащей в правой руке лавровый венок, а в левой — пальмовую ветвь. Вексиллум был эмблемой когорты вплоть до II в., а во времена Поздней империи стал знаменем кавалерийских частей[415]. Вегеций свидетельствует, что в современную ему эпоху знамя кавалерийских частей стало называться flammula, вытеснив прежнее vexillum (Veg., II, 1). Однако, очевидно, это было не так, и старое название не исчезло совершенно с появлением нового термина, поскольку сам Вегеций называет ниже vexilla рядом с flammulae (Veg., III, 5).

Imagines, или изображения императоров, появляются еще в период принципата и сохраняются вплоть до позднего времени как самостоятельные знамена (Iul., Ad Ath., 7, 32).

В 312 г. Константин учредил новую эмблему императорской власти — labarum, ставшую одновременно (поскольку в III–IV вв. императоры лично возглавляли армии) главной эмблемой армии. Согласно сообщению Сократа Схоластика, накануне битвы с войсками Максенция при Мульвиевом мосту (28 октября 312 г.) Константину было ведение: «…в полуденные часы дня, когда солнце начинало уже склоняться, узрел он на небе крестовидный столб света с надписью: «сим победиши»» (Socrat., I, 2).

Ночью Константину будто бы явился во сне Иисус Христос и «приказал устроить знамя по образцу виденного знамения, чтобы в нем иметь как бы готовый трофей над врагами» (Socrat., I, 2; Soz., I, 3).

Некоторые современные исследователи полагают, что изначально символ, принятый Константином, мог иметь языческое происхождение и был связан, например, с культом Аполлона. Недаром же существовало предание, что в начале похода в Италию этот бог явился Константину и обещал ему свое покровительство[416]. Христианские писатели античности увидели в этом знамении две перекрещенные греческие буквы X и Р, образовывавшие монограмму Христа, а божество, которое якобы явилось императору во сне, посчитали самим Христом.

Возможно также, что название нового штандарта и сам символ, идентичный по форме греческой букве X, — кельтского происхождения. Существует гипотеза, что Константин увидел изображение лабарума в руке статуи одного из кельтских богов. Создав свой собственный штандарт по образу увиденного им скульптурного изображения, Константин тем самым как бы отождествил себя с божеством, что обеспечило ему поддержку галльских солдат, составлявших значительную часть его армии. Уже позднее на лабарум были перенесены христианские символы[417].

Есть также мнение, что Константин умышленно избрал себе знак, который мог быть воспринят одними как христианский символ, другими — как языческий[418]. Поэтому все солдаты Константина, язычники и христиане, в день битвы изобразили знак, увиденный их полководцем, на своих щитах, а он сам — на своем шлеме[419]. Чтобы не стояло за легендой о видении Константина, она имеет под собой какую-то реальную основу, поскольку на монетах, выпущенных уже во времена правления его сыновей, изображена монограмма Христа и выбита надпись «ΙΝ НОС SIGNO VICTOR ERIS»[420].

Новое знамя представляло собой тот же вексиллум, имевший, однако, навершие в виде перекрещенных букв X и Р, а на полотнище — вышитый золотом девиз Константина: «IN HOC SIGNO VINCES» (или «IN HOC SIGNO VINCAS», или «IN NOMINE XRI VINCAS SEMPER»). Юлиан, как мы отметили выше, отказался почитать лабарум главным штандартом армии и приказал убрать с него христианскую символику (Soz., V, 17)[421]. После гибели Юлиана лабарум должен был снова появиться на полях сражений. Однако Вегеций, посвящая свой труд христианскому императору, не называет лабарум в числе штандартов, использовавшихся в его пору в римской армии. Возможно, это вызвано тем, что лабарум не обозначал какую-либо конкретную часть и был не столько армейским знаменем, сколько личным знаменем императора, указывающим на его присутствие во главе армии во время кампании[422]. Этим можно объяснить и сравнительно быстрое исчезновение лабарума, поскольку уже с конца IV в. императоры перестали лично принимать участие в военных операциях[423]. По сообщению Сократа Схоластика, лабарум Константина и в его время хранился в императорском дворце (Socrat., I, 2).