Римская армия в IV столетии от Константина до Феодосия

1. Сверхтяжелая кавалерия

Столкновения с парфянами, сарматами и персами заставили римлян уделить внимание созданию в собственной армии отрядов кавалерии сверхтяжелого типа. Первое регулярное подразделение, состоящее из панцирных всадников — катафрактариев, было создано при императоре Адриане[424]. Считается, что римские катафрактарии были первоначально вооружены по образцу сарматской конницы и, вполне вероятно, что все они были сарматскими наемниками. О том, что представляли собой первые панцирные всадники на римской службе, мы можем судить благодаря описанию сарматских катафрактариев, сделанному Тацитом. «Как это ни странно, сила и доблесть сарматов заключены не в них самих: нет ничего хуже и слабее их в пешем бою, но вряд ли существует войско, способное устоять перед натиском их конных орд. В тот день, однако, шел дождь, лед таял, и они не могли пользоваться ни пиками, ни своими длиннейшими мечами, которые сарматы держат обеими руками; лошади их скользили по грязи, а тяжелые панцири не давали им сражаться. Эти панцири, которые у них носят все вожди и знать, делаются из пригнанных друг к другу железных пластин или из самой твердой кожи; они действительно непроницаемы для стрел и камней, но если врагам удается повалить человека в таком панцире на землю, то подняться он сам уже не может» (Тас., Hist., I, 79; пер. Г. С. Кнабе, ред. Μ. Е. Грабарь-Пассек). Ниже Тацит замечает, что у сарматов было не принято пользоваться щитами.

Название катафрактарии происходит от греческого καταφράκτοι — «покрытые панцирями». Впрочем, это не единственный термин, использовавшийся в античных источниках для обозначения кавалерии сверхтяжелого типа. Другие названия панцирных всадников — это «клибанарии» (clibanarii) и «катафракты» (catafracti, catafracti equites). По мнению М. Спейдела, catafractarii — это обобщенное наименование, применявшееся для обозначения панцирных всадников, в то время как «клибанарии» — термин более узкий, использовавшийся исключительно в отношении парфянских, персидских и пальмирских всадников, которые на деле также являлись катафрактариями[425]. А. М. Хазанов полагает, что термин «катафрактарии» в III–V вв., как правило, использовался для обозначения вспомогательных частей римской армии, вербовавшихся на Востоке, тогда как «клибанариями» называли отряды собственно римской и сасанидской конницы[426]. С точки зрения В. П. Никонорова, катафрактариями в античных источниках назывались подразделения только римской сверхтяжелой кавалерии[427], в то время как катафрактами именовали панцирных всадников в селевкидских, парфянских и персидских армиях[428]. Ввиду того что катафракты и клибанарии имели аналогичное вооружение, оба эти термина можно рассматривать практически, как синонимы[429].

Этимология термина clibanarius различна. Считается, что он имеет парфяно-сасанидское происхождение. Греческое κλίβανο8 или латинское clibanus означает «печка», «жаровня для выпечки хлеба». Ф. Ришардо отмечает, что подобная аналогия прослеживается между персидским словом tanur (печка) и однокоренным с ним tanurigh (воин)[430]. Предполагается, что clibanarius является латинской калькой персидского tanurigh. Аналогия кажется вполне уместной для облаченного в тяжелые доспехи воина, сражавшегося в условиях жаркого климата Востока. Тем не менее В. П. Никоноров полагает, что латинское clibanus или clivanus нужно понимать не в смысле «печь», а в значении «более защищающий (полный)» доспех по сравнению с обычной кольчугой (lorica)[431].

Подразделения клибанариев были включены в состав римской армии, по-видимому, в достаточно поздний период. Их появление обычно связывают с именем Александра Севера, в биографии которого сообщается, что, уничтожив 10 тыс. персидских клибанариев, этот император вооружил персидским оружием своих всадников (SHA, Alex. Sev., 56, 5)[432]. Однако вряд ли мы должны полагаться на это свидетельство автора IV в. уже хотя бы потому, что сама биография Александра Севера является вымышленной. По мнению В. П. Никонорова, наиболее вероятным временем появления клибанариев в римской армии является эпоха правления Диоклетиана, когда были образованы государственные мастерские, изготавливавшие оружие, в том числе и для клибанариев (fabricae clibanariae)[433]. Впрочем, достаточно веских оснований, для того чтобы увязывать появление клибанариев в римской армии с учреждением государственных оружейных мастерских, у нас нет. Clibanariae могли быть образованы и в более поздний период. Отметим, что самым ранним источником, упоминающим о клибанариях, является панегирик Назария, произнесенный в честь императора Константина I 1 марта 321 г. (Pan. Lat., Х(4), 22, 4)[434]. Клибанарии составляли главную силу армии Лициния и затем были включены в состав армии самого Константина (Pan. Lat., Х(4), 23, 4)[435]. Тем не менее в IV столетии термин «клибанарии» казался еще чужеродным нововведением. Именно поэтому Аммиан, рассказывая о дефилировавших по Риму всадниках Констанция II, поясняет, что это были «катафракты, которых называют клибанариями» (Amm., XVI, 10, 8)[436], точно так же и автор биографии Александра Севера, писавший приблизительно в то же самое время, считает необходимым указать своему читателю, что клибанарии — это персидское название катафрактариев (SHA, Alex. Sev., 56, 5)[437].

Основываясь на этих свидетельствах литературных источников, многие исследователи полагают, что существенной разницы между катафрактариями и клибанариями не было, а сами эти термины были взаимозаменяемыми[438]. Однако уже то внимание, которое Аммиан уделяет описанию вооружения всадников Констанция, свидетельствует, что их вид вызывал удивление и казался новым и необычным. Вряд ли историку понадобилось с таким же старанием описывать катафрактариев, подразделения которых уже давно существовали в римской армии.

Если мы обратимся к Notitia Dignitatum, то увидим, что статус клибанариев был выше статуса катафрактариев. У клибанариев одно подразделение было schola (ND, Or., VI, 8), пять — вексилляциями комитатенсов (ND, Ос., VI, 67 = VII, 185; ND, Or., VII, 34; V, 40; VI, 40; VII, 31) и три палатинскими вексилляциями (ND, Or., V, 29; VI, 32; VII, 32). Катафрактарии же были либо comitatenses (ND, Or., VI, 35; VII, 200; VIII, 29; VI, 36; V, 34; VII, 25), либо limitanei (ND, Or., XXXIX, 16). Этот факт позволил предположить, что клибанарии могли иметь вооружение лучшее, нежели катафрактарии[439]. По мнению Ф. Альтхайма, катафрактарии носили короткий панцирь, доходивший всадникам до уровня бедра, в то время как клибанарии были покрыты латами с ног до головы. К тому же лошади катафрактариев не имели бронированных попон, клибанарии же сражались верхом на лошадях, полностью защищенных доспехом[440]. К подобному мнению склоняется и В. П. Никоноров[441]. М. Фожер полагает, что разница между катафрактариями и клибанариями определялась только лишь наличием или отсутствием бронированных попон у лошадей[442]. С точки зрения Дж. Кулстона, различие между катафрактариями и клибанариями заключалось в вооружении самих всадников: у катафрактариев были щит и копье, а у клибанариев — лук и копье[443]. Несмотря на то что А. М. Хазанов весьма скептически отнесся к подобной гипотезе[444], определенное подтверждение ей можно найти в тексте Аммиана. Из описания битвы при Аргенторате, которое дает нам историк, можно заключить, что подразделение катафрактариев, принимавшее участие в бою, сражалось лишь оружием ближнего боя, у всадников, возможно, были щиты[445], а их кони не имели бронированных попон[446]. С другой стороны, нам известно, что главным оружием персидских клибанариев был лук. Даже в римской армии существовало одно подразделение клибанариев-лучников (ND, Ос., VI, 67 = VII, 185)[447].

В. П. Никоноров поддерживает мнение Дж. Кулстона и считает, что клибанарии имели на вооружении копья, луки и мечи[448], а кроме того, в комплекс защитного вооружения катафрактов-клибанариев могли входить и щиты[449]. Аммиан по крайней мере однажды упоминает о персидских катафрактах, укрывших своего царя от стрел стеной из щитов (Amm., XX, 7, 2)[450].

А. М. Хазанов склонен полагать, что хотя изначально между катафрактариями и клибанариями существовали определенные отличия, однако со временем они должны были стереться[451]. Представляется, однако, более вероятным, что произошло не стирание различий, а замена старого вооружения катафрактариев на более совершенное вооружение персидского образца. Notitia Dignitatum упоминает четыре оружейные мастерские, изготавливавшие снаряжение для клибанариев (ND, Or., IX, 22;'26; 28; ND, Ос., XI, 33), и ни одной, которая изготавливала бы оружие и снаряжение для катафрактариев. Трудно предположить, что достаточно сложное вооружение катафрактариев могло изготовляться в обычных мастерских (loricariae). Сам факт, что в Notitia нет указаний на существование каких-либо оружейных, производивших доспехи для катафрактариев, лучше всего свидетельствует в пользу того, что подобные доспехи изготавливались в clibanariae. Даже термин «катафрактарии» постепенно выходит из употребления. Уже Вегеций, попытавшийся описать в своем трактате все когда-либо использовавшиеся виды оружия и роды войск, говорит о catafracti equites и клибанариях (Veg., III, 23), однако ни разу не упоминает о катафрактариях.

Несмотря на то что различия в вооружении катафрактариев и клибанариев (катафрактов) в середине IV в. были еще весьма заметны, однако для историков все три термина были, как кажется, равнозначны. Необычные доспехи клибанариев могли заставить античного автора указать на их персидское происхождение, однако это не значило, что он видел в них особую категорию войск: клибанарии, в его понимании были теми же самыми катафрактариями или катафрактами. Именно поэтому Аммиан может свободно использовать все три названия, говоря об одном и том же воинском подразделении. Так, например, он утверждает, что, направляясь к театру военных действий в Галлии, Юлиан взял с собой катафрактариев (Amm., XVI, 2, 5); накануне сражения при Аргенторате Аммиан говорит нам уже о клибанариях (Amm., XVI, 12, 22); во время боя — о cataphracti equites (Amm., XVI, 12, 38); после окончания сражения он вновь называет воинов Юлиана катафрактариями (Amm., XVII, 12, 63).

Расцвет римской сверхтяжелой кавалерии происходит при Констанции И. Многолетние безуспешные войны с персами, которые вел этот император, продемонстрировали, что панцирные всадники могли достаточно эффективно действовать на полях сражений. Поэтому вполне естественным было желание Констанция усилить свою армию, включив в ее состав подразделения клибанариев, вооруженных по персидскому образцу. Согласно утверждению Юлиана, он сначала будто бы сам облачился в доспех клибанария, чтобы лично оценить все его достоинства, и лишь потом принял решение о создании новых подразделений. Именно появление большого числа отрядов клибанариев позволило Юлиану назвать Констанция создателем панцирной кавалерии, которой якобы не было у его предшественников (Iul., Ad Const., 30, 15)[452].

В правление Констанция были сформированы также и новые эскадроны катафрактариев. Это стало возможным после победы императора над сарматами и поселении их на территории империи, прежде всего, в Галлии. Исследователями уже давно было отмечено, что часть известных нам подразделений катафрактариев носит галльские (кельтские) названия (Biturigenses, Ambianenses, Albigenses). Эти отряды, несомненно, были набраны Констанцием из числа сарматских поселенцев[453].

Появление в римской армии клибанариев произвело достаточно сильное впечатление на современников. До нас дошло сразу четыре описания их вооружения, составленных именно в это время. Уникальные находки, сделанные при археологических раскопках в Дура-Европос[454], и иконографические свидетельства позволяют нам дополнить литературные источники и детально реконструировать доспехи клибанариев. Голову всадника покрывал металлический шлем, вероятно, композитного типа; лицо защищала железная маска, воспроизводившая черты человеческого лица; маска имела смотровые и дыхательные отверстия (Amm., XXV, 1, 12)[455]. Клибанарии носили особый вид панциря, явно восточного происхождения, который наши источники называют thorax (θώραξ) (Amm., XVI, 10, 8). Торакс изготавливался из бронзовых или железных четырехугольных пластинок, соединявшихся так, что одна накладывалась на другую (Heliod., Aethiop., IX, 15). Он был открыт спереди на уровне бедер, чтобы всаднику было легче садиться на лошадь[456].

Руки клибанария, от запястий до плеч, защищались маникой (manicae) — особыми рукавами из металлических полос[457]; кисти рук — кольчужными рукавицами или перчатками, оставлявшими пальцам возможность свободно двигаться (Iul., Ad Const., 30, 38); на ногах всадника были набедренники из металлических полос[458], подобные манике; ступни, очевидно, тоже были закрыты металлическими пластинами, поскольку Юлиан утверждает, что никакая часть тела клибанария не оставалась открытой (Iul., Ad Const., 30, 38). Все части доспеха соединялись друг с другом с помощью металлических колец (Iul., Ad Const., 30, 38).

Клибанариями становились люди, наделенные большой физической силой. Однако даже они из-за тяжести вооружения не могли самостоятельно вскочить в седло и вынуждены были залезать на коня так, как это было принято у персов (more Persaruni), т. е. при помощи слуги[459].

Конь клибанария, как и всадник, был полностью облачен в доспехи. Бронированная попона закрывала его корпус, голову защищал металлический налобник. По утверждению Гелиодора, даже на ногах лошади имелись поножи (Heliod., Aethiop., IX, 15). Впрочем, более вероятным представляется свидетельство Назария, согласно которому ноги коня частично закрывались бронированной попоной (Pan. Lat., Х(4), 22, 4)[460].

Главным наступательным оружием римского клибанария было длинное копье (κονtos), которое всадник держал обеими руками[461]. Его длина достигала 4–4 1/2 м[462]. Удар копья мчащегося на полном скаку закованного в броню воина был настолько мощным, что два противника могли быть сброшены на землю за раз (Heliod., Aethiop., IX, 15). Кроме копья всадники были вооружены также мечами (Heliod., Aethiop., IX, 15).

По мнению А. М. Хазанова, главная тактическая задача сверхтяжелой кавалерии состояла в том, чтобы в едином тесно сомкнутом строю атаковать противника (прежде всего пехоту) с целью прорыва (реже охвата) его боевых порядков[463]. Плотный строй давал возможность наилучшим образом использовать преимущества вооружения панцирных всадников и сводил до минимума его недостатки, главным из которых была их слабая маневренность. Отдельный клибанарий (катафрактарий) был весьма уязвим и сброшенный на землю становился легкой добычей врага[464]. Этот вывод подтверждается, как кажется, и описанием, которое дает нам в своем панегирике Назарий: «Они используют следующий способ сражения: когда они атакуют вражеский строй, то врезаются в него и, будучи неуязвимыми, опрокидывают без колебания все, что им противостоит» (Pan. Lat., Х(4) 23, 4)[465]. Впрочем, вряд ли можно представить себе ситуацию, чтобы кони, погоняемые своими всадниками, бросились на фалангу пехотинцев, ощетинившуюся копьями. Я. Ле Боэк отмечает, что катафрактарии могли достигнуть определенного успеха, опрокинув первый ряд легионеров, но затем их лошади поневоле должны были остановиться, поскольку у них не было никакой возможности перевести дыхание и это обрекало их седоков на верную гибель[466].

Ф. Кардини приходит к выводу, что сверхтяжелая кавалерия могла применяться только на равнинной местности и только для прорыва передовой линии строя неприятеля, подвергшегося уже обстрелу со стороны лучников, другими словами, для борьбы с рассредоточенными силами пехоты. Против стоящих в тесном строю тяжеловооруженных пехотинцев атака панцирной кавалерии была бы безрезультатной[467].

Тем не менее описание, которое оставил нам Аммиан, позволяет утверждать, что задачей панцирной кавалерии была борьба не только с пехотой, но и с кавалерией противника. Говоря о сражении при Аргенторате (357 г.), историк утверждает, что в столкновении германцы были бессильны против римских катафрактариев. Поэтому, используя свой традиционный прием, они разместили среди всадников легковооруженных пехотинцев (Amm., XVI, 12, 22). В самый разгар боя римские кавалеристы храбро сражались, сохраняя тесный боевой строй (Amm., XVI, 12, 37). Затем на поле битвы катафрактарии, не совсем понятно зачем, перестроили свои ряды. В это время их командир получил ранение, а один из всадников, упав с лошади, был раздавлен тяжестью собственного вооружения (Amm., XVI, 12, 38). Это привело к тому, что римляне неожиданно обратились в беспорядочное бегство[468]. Однако поддержанные пехотой и вдохновленные словами подоспевшего Юлиана, они снова выстроили боевую линию и продолжили сражение (Аmm., XVI, 12, 39). Описание Аммиана показывает, во-первых, что катафрактарии были вполне грозной силой, с которой германская конница не могла справиться в одиночку; во-вторых, катафрактарии, не смотря на малую маневренность, были способны совершать на поле боя какие-то перестроения боевого порядка; и, в-третьих, катафрактарий не был совершенно неуязвим в своей броне, и германцы, вооруженные мечами и копьями, могли нанести ему серьезное ранение: командир катафрактариев оказался среди четырех погибших в этой битве офицеров (Amm., XVI, 12, 63).

Справедливости ради, надо отметить, что эффективность использования катафрактариев (клибанариев) на полях сражений вызывала сомнения уже в древности. Так, например, Вегеций, для которого панцирные всадники стали, очевидно, уже историей, сообщает, что хотя катафракты и защищены от ран, однако вследствие тяжести своего вооружения они могут легко попасть в плен, будучи пойманными арканами (Veg., III, 23). По-видимому, такой вывод автора «Эпитомы» был следствием неудачных столкновений римлян с аланскими и гуннскими всадниками, использовавшими в бою арканы (Amm., XXXI, 2, 9).

Проанализировав свидетельства литературных источников, Ф. Ришардо приходит к выводу, что применение сверхтяжелой кавалерии на полях сражений было больше данью военной моде, чем следствием тактического прогресса. Это был престижный род войск, служивший якобы для императорской пропаганды военной мощи государства. В бою же он приносил мало пользы, особенно против «решительно настроенной» пехоты[469]. Со столь категоричным мнением трудно согласиться. Как известно, панцирные всадники были очень важной составляющей персидской армии, и, следовательно, невозможно представить себе, что их роль ограничивалась лишь пропагандой военной мощи персидского царя. Сверхтяжелая кавалерия зародилась на Востоке еще во времена Ахеменидского владычества, поэтому было бы слишком смело утверждать, что род войск, просуществовавший несколько столетий, был совершенно бесполезен в бою. Большое количество частей клибанариев и катафрактариев, входивших в состав римских вооруженных сил, говорит также за то, что в военных операциях им отводилась весьма важная роль. Клибанарии, по крайней мере в восточной армии, оставались одним из основных видов войск вплоть до конца IV в. Описывая восточные подразделения, возвратившиеся в 397 г. из Италии, Клавдиан сообщает именно о клибанариях:

Вместе с тем, вряд ли можно согласиться и с той восторженной оценкой, которую дал сверхтяжелой кавалерии А. М. Хазанов, считавший ее достойной альтернативой римской тяжеловооруженной пехоте[470]. У нас нет ни одного свидетельства источников, позволяющего утверждать, что панцирные всадники были способны успешно противостоять линейной пехоте. Можно, конечно, вспомнить о битве при Каррах, в которой римская армия понесла тяжелое поражение от парфян, имевших в своих рядах большое количество катафрактариев. Однако не будем при этом упускать из виду тот факт, что парфяне одержали победу лишь благодаря взаимодействию сверхтяжелой кавалерии и лучников и что от парфянских луков римляне пострадали куда больше, чем от копий катафрактариев. Напротив, можно привести гораздо больше примеров, показывающих бессилие панцирных всадников в борьбе против тяжеловооруженной пехоты[471]. Так, в битве при Турине (313 г.) Константин приказал своим воинам расступиться, чтобы пропустить и окружить катафрактариев Лициния. Последние в результате оказались в ловушке, так как из-за тяжести своего вооружения были неспособны повернуть коней, чтобы вновь атаковать неприятеля. После этого пехотинцы Константина перебили всех катафрактариев, не потеряв ни одного человека (Pan. Lat., Х(4), 24, 2–5). Восточный поход Юлиана наглядно показал, что персидские клибанарии были не в состоянии бороться с римской пехотой. Аммиан утверждает, что после многократных поражений, понесенных от римлян, персидские всадники боялись вступать с ними в правильный бой (Amm., XXV, 1, 12–19; 6, 2; XXV, 3, 1). Единственное нападение персидской кавалерии, принесшее ей относительный успех, было сделано в тот момент, когда армия Юлиана совершала переход. Персы атаковали неожиданно, одновременно с трех сторон. Их клибанариям удалось отбросить левое крыло римской армии, но Аммиан нигде не сообщает, что персы прорвали римские боевые порядки. Так или иначе, поле боя осталось за римлянами. Их противники потеряли множество солдат и своих главных командиров (Amm., XXV, 3, 13).

Гораздо большего успеха добивались катафрактарии в столкновениях с вражеской конницей. В битве при Каррах, например, галльские всадники, несмотря на проявленные ими чудеса храбрости, оказались бессильны против закованных в броню парфян. Но даже в кавалерийском сражении панцирные всадники не всегда оказывались победителями. В случае если их противник обращался в притворное отступление, используя тактику изматывания, он мог одержать победу, поскольку под тяжестью собственного вооружения и закованного в броню всадника лошадь катафрактария была в состоянии выдержать марш-бросок не более чем на 200–500 м[472]. Такую тактику применили против пальмирцев маврские и иллирийские всадники Аврелиана: измотав преследовавших их противников, они затем неожиданно атаковали их и окончательно опрокинули (Zos., I, 50, 4).

А. М. Хазанов ошибается, полагая, что катафрактарии пережили падение Западной Римской империи и продолжили свое существование в эпоху раннего Средневековья[473]. Воины времен Юстиниана имели мало общего с панцирной кавалерией античности. Вооружением и тактикой ведения боя они гораздо больше напоминали гуннов, чем катафрактариев или клибанариев. Согласно Прокопию, главным наступательным оружием современного ему воина был лук. Кроме луков всадники были вооружены мечами и копьями, а также имели особые щиты без рукояти, которые они носили за спиной на ремне (Ргосор., BP, I. 12–15). И самое главное: юстиниановы воины могли спешиваться и сражаться в правильном пешем строю (Ргосор., BG, VIII, 35), чего невозможно представить в случае с античными панцирными всадниками[474]. Если и говорить о «высшем достижении античной военной мысли» в отношении кавалерии, то здесь скорее нужно вспомнить о гуннах, использовавших не только оружие дальнего боя (лук), но и оружие применявшееся в рукопашных схватках (копье, меч) (Amm., XXXI, 2, 9). При этом гунны носили тяжелое защитное вооружение (шлемы и панцири), и их кавалерия, несомненно, должна считаться тяжеловооруженной. Именно гунны подвели финальную черту под существованием панцирной кавалерии античности. На Западе она исчезла уже во времена Вегеция[475], и тем не менее последний полагает, что благодаря тем заимствованиям, которые были сделаны римлянами у готов, аланов и гуннов (Veg., 1, 20), современная ему конница намного превосходит ту, что существовала прежде (Veg., III, 26).

Подводя итог всему сказанному, мы можем отметить, что появление катафрактариев как у противников римлян, так и в их собственной армии не привело к революции в военном деле. Катафрактарии и более поздние клибанарии несомненно представляли собой реальную военную силу и могли быть с успехом использованы на полях сражений. Однако они не были тем универсальным родом войск, который мог принести победу в любой ситуации. Они не могли сражаться на равных с тяжелой пехотой и были не приспособлены к преследованию отступающего противника. Ответ на вопрос о том, насколько оправданно было применение панцирной конницы, по-видимому, был найден уже Вегецием, полагавшим, что делом полководца является принятие решения о том, каких всадников против каких отрядов вражеской кавалерии ему следует выставить (Veg., III, 16)[476].

2. Метательные машины

О том, какие типы метательных машин использовали римляне в IV столетии, мы знаем в основном благодаря свидетельствам Аммиана и Вегеция, а также по некоторым уникальным археологическим находкам. Аммиан подробно говорит о баллисте и онагре и вскользь упоминает о «более легких» баллистах (leviores ballistae) и катапультах. В свою очередь, Вегеций сообщает об аркубаллисте, манубаллисте (которая, вероятно, была аналогична «более легким» баллистам Аммиана), карробаллисте, баллисте и онагре.

Arcuballista, или арбалет. Господствовавшая в позднеримском военном деле тенденция как можно шире применять различные виды метательного оружия, способствовала тому, что во второй половине IV столетия в римской армии получают широкое распространение арбалеты. Римский арбалет представлял собой несколько видоизмененный вариант греческого гастрофета[477]. Археологические находки свидетельствуют, что арбалеты римляне начали использовать уже в III в. До нашего времени сохранились два погребальных рельефа из области Верхней Луары, на которых изображен римский арбалет[478]. Первый из рельефов был найден в 1831 г. при раскопках в городе Полиньяк (Южная Франция), а другой — при раскопках римской виллы близ города Пюи. Впрочем, в III в. арбалет использовался, по всей видимости, еще как охотничье оружие[479].

Римский арбалет представлял собой композитный лук, который крепился на деревянном лафете в форме вытянутого бруска длиной около 70 см. Посередине лафета имелся желоб для стрелы. Лафет оканчивался небольшой (ок. 20 см) рукояткой, служившей прикладом. Натянутая тетива удерживалась обычным курком, который приводился в движение нажатием на спусковой крючок. Дальность прицельной стрельбы из арбалета составляла около 75 м[480]. Максимальная дальность полета стрелы была намного больше, чем у луков. Однако арбалеты имели и два крупных недостатка: они были тяжелее обычных луков и процесс их перезарядки требовал гораздо больше времени. К тому же сам стрелок, лишенный защитного вооружения, становился, когда он перезаряжал арбалет, удобной мишенью для противника.

По мнению Ф. Ришардо, широкое использование арбалета в конце IV в. свидетельствует о том, что значительно улучшилось защитное вооружение варваров, атаковавших империю вдоль рейнско-дунайской границы. Особенно заметным это должно было стать после битвы при Адрианополе, когда готы, гунны и аланы получили в свое распоряжение большое количество римского вооружения[481].

Манубаллиста. Другой военной машиной индивидуального использования была ручная баллиста (manubalista)[482]. Относительно манубаллист Вегеций замечает, что ранее они назывались скорпионами (Veg., IV, 22). Однако манубаллиста, судя по всему, отличалась от скорпиона гораздо меньшими размерами. При раскопках позднеримского форта в г. Горнее (Румыния) были обнаружены натяжные рамы (kambestria) от римских манубаллист конца IV в.[483]. Размеры рам были 13, 3, 13, 7 и 14, 4 см в высоту. В находящейся поблизости Орсове была найдена более крупная рама 36 см высотой. Манубаллисты, которым принадлежали эти kambestria, были не больше позднеантичных арбалетов, а потому вполне могли обслуживаться одним баллистарием.

Несмотря на свои скромные размеры, манубаллиста была достаточно мощным оружием. Согласно испытаниям, проведенным в 1979 г., манубаллиста могла метать стрелы на расстояние до 285 м[484]. Аммиан описывает, как во время осады персами Амиды в город проник отряд персидских лучников в 70 чел. Захватив одну из башен, персы стали расстреливать сверху защитников города. Против них римляне развернули пять легких баллист, т. е., вероятно, манубаллист, с помощью которых быстро уничтожили весь персидский отряд, причем, как отмечает Аммиан, стрелы баллист пронзали иногда по два человека за раз (Amm., XIX, 5, 6).

Баллистарии. На одном из рельефов арки Константина изображены два пеших воина в странных головных уборах цилиндрической формы, которые фиксируются с помощью ремней, пропущенных под подбородком солдат. Самым удивительным является то, что эти головные уборы, которые, очевидно, являются вариантом «паннонских» шапок, обложены небольшими, не более 20 см в длину, болтами, имеющими на одном конце оперение и шарообразное утолщение посередине. Болты удерживаются с помощью ремня, охватывающего шапку солдата. Правые руки солдат согнуты в локте; левые — согнуты в локте, отведены назад и подняты до уровня плеча. К сожалению, рельеф поврежден, и мы можем лишь предполагать, чем вооружены эти воины.

Определенно это не был лук: не говоря уже о болтах на шапках, кисти рук обоих солдат изображены слишком близко друг к другу, чтобы мы могли представить человека, готовящегося пустить стрелу из лука. В том, что оружие было представлено в заряженном состоянии, не возникает сомнения: в руке одного из стрелков виден некий достаточно крупный предмет, имеющий, судя по положению кисти, форму пистолетной рукоятки. Характерно, что указательный палец воина согнут, как будто бы он лежит на спусковом крючке. Учитывая все вышеизложенное, мы должны предположить, что в данном случае на барельефе изображены баллистарии, вооруженные ману- или аркубаллистами.

Карробаллиста (carroballista). Карробаллиста была машиной того же типа, что и манубаллиста, но более крупных размеров, и помещалась на двухколесной телеге, запряженной парой мулов или лошадей[485]. Карробаллиста появилась еще во времена Траяна и продолжала использоваться в IV — начале V в. (Veg., III, 24). Эту машину применяли в полевых условиях, а также для охраны военных лагерей. Карробаллисты, очевидно, несколько различались размерами; по крайней мере Вегеций допускает существование крупных карробаллист, предназначенных для метания больших стрел (spicula) (Veg., III, 24).

Катапульта. По свидетельству Аммиана, в IV в. римляне продолжали использовать катапульты. Однако не совсем понятно, какой смысл вкладывает историк в термин «катапульта». Мы можем только сделать вывод, что катапульты Аммиана были машинами, отличными от баллист (Amm., XXIV, 2, 13), и что принцип их действия был основан на использовании энергии крученых воловьих жил (Amm., XV, 12, I)[486]. Неясно, в чем была разница между катапультами и баллистами. Возможно, в IV в. она определялась исключительно размерами: катапульты были меньше баллист и занимали в этом отношении промежуточное положение между ними и манубаллистами[487].

Баллиста. Самыми мощными метательными машинами в позднеримское время были баллиста и онагр (Veg., IV, 29)[488]. Ниже мы приводим описание баллисты, оставленное нам Аммианом. «Между двумя столбами приделывается большая крепкая полоса железа, вытянутая наподобие большого правила; к средней, цилиндрической части ее прилаживается далеко выступающий четырехугольный брус, в котором проделан прямой узкий канал. В этой части к брусу прикреплена толстая веревка из крученых жил, и он непосредственно соединен с двумя воротами. Около одного из последних становится наводящий, который осторожно кладет в углубление дышла деревянную стрелу с прикованным к ней большим железным наконечником. Когда это сделано, стоящие по обеим сторонам сильные люди быстро закручивают вороты. Когда верхушка дойдет до конца веревок, стрела от внутреннего толчка летит так быстро, что ее едва может различить глаз, рассыпая иногда искры от чрезвычайной скорости. Часто случается, что, прежде чем бывает видна стрела, ощущение боли дает знать о смертельной ране» (Amm., XXIII, 4, 1–3; пер. Ю. А. Кулаковского и А. И. Сонни).

Описание достаточно сжатое и малопонятное. Однако дополнить и прояснить его поможет нам «Эпитома» Вегеция. Последний сообщает ряд важных деталей, касающихся конструкции баллист. Во-первых, баллисты метали снаряды, используя энергию крученых жил животных (Veg., IV, 9; 22). Во-вторых, баллисты могли применяться не только для метания стрел, но и для метания камней (Veg., III, 3). В-третьих, размеры баллист варьировались и мощность их зависела от длины bracchiolа — древков, которые вжимались в крученые канаты из воловьих жил. Чем больше были bracchiola, тем дальше летела стрела (Veg., IV, 22). Большие баллисты использовались для метания особых зажигательных снарядов — маллеол и фаларик (Veg., IV, 18). Согласно утверждению Зосима, стрела, выпущенная баллистой, могла пронзить разом двух, трех и более человек (Zos., III, 21, 2).

Как выглядели стрелы (болты), метавшиеся баллистами и катапультами, можно достаточно отчетливо представить благодаря дошедшим до нас описаниям и археологическим находкам. Прокопий говорит, что стрела баллисты была вдвое короче стрелы лука и в четыре раза больше по толщине. Вместо оперения она была снабжена тонкими деревянными пластинками. Стрела, выпущенная баллистой, летела вдвое быстрее стрелы, выпущенной из обычного лука (Ргосор., BG, V, 21). Болты, идентичные данному Прокопием описанию, были обнаружены при раскопках римской крепости Дура-Европос.

Команда, обслуживавшая баллисту, состояла из трех человек: одного наводящего и двух его помощников, которые натягивали зарядный механизм (Amm., XXIII, 4, 1). Опытный баллистарий мог поразить цель, находящуюся вне поля досягаемости стрел, выпущенных из лука. Так, во время осады Амиды, когда царь хионов Грумбат со своим окружением приблизился к стенам для ведения переговоров, его сын был тут же убит выстрелом из баллисты (Amm., XIX, 1, 7). Конструкция баллисты, очевидно, давала возможность посылать снаряды не только в прямом направлении, но и вниз; по крайней мере Аммиан утверждает, что при осаде Амиды персы, установив на своих подвижных башнях баллисты, могли, стреляя вниз, поражать защитников города (Amm., XIX, 7, б)[489].

Онагр. Онагр, в соответствии с описанием Аммиана, был устроен следующим образом. «Скорпион, который в настоящее время называют онагром[490] (онагр — дикий осел), имеет такую форму. Вытесывают два бревна из обыкновенного или каменного дуба и слегка закругляют, так что они подымаются горбом; затем их скрепляют наподобие козлов для пиления и пробуравливают на обеих сторонах большие дыры; через них пропускают крепкие канаты, которые дают скрепу машине, чтобы она не разошлась. В середине этих канатов воздымается в косом направлении деревянный стержень наподобие дышла. Прикрепленные к нему веревки так его держат, что он может подниматься наверх и опускаться вниз. К его верхушке приделаны железные крючки, на которых вешается пеньковая или железная праща. Под этим деревянным сооружением устраивается толстая подстилка, набитый искрошенной соломой тюфяк, хорошо укрепленный и положенный на груду дерна или на помост, сложенный из кирпича. Если же поместить эту машину прямо на каменной стене, то она расшатает все, что находится под нею, не из-за своей тяжести, но от сильного сотрясения. Когда дело доходит до боя, в пращу кладут круглый камень и четыре человека по обеим сторонам машины быстро вращают навойни, на которых закреплены канаты, и отгибают назад стержень, приводя его почти в горизонтальное положение. Стоящий возле машины рослый командир орудия выбивает тогда сильным ударом железного молота ключ, который удерживает все связи машины. Освобожденный быстрым толчком стержень отклоняется вперед и, встретив отпор в эластичном тюфяке, выбрасывает камень, который может сокрушить все, что попадется на его пути.

Эта машина называется tormentum, так как напряжение достигается закручиванием (torquere), — скорпионом, потому что она имеет торчащее вверх жало; новейшее время дало ей еще название онагра, ибо дикие ослы, будучи преследуемы на охоте, брыкаясь назад, мечут такие камни, что пробивают ими грудь своих преследователей или, пробив кости черепа, размозжают голову» (Amm., XXIII, 4, 4–7; пер. Ю. А. Кулаковского и А. И. Сонни).

Вегеций говорит, что вес камней, которые бросал онагр, был пропорционален толщине и величине его канатов (Veg., IV, 22). Онагры были в состоянии уничтожать не только живую силу противника, но и разрушать его боевые машины (Veg., IV, 22). Аммиан описывает, как при осаде Амиды римляне своими онаграми разбивали скрепы персидских подвижных башен, после чего те рассыпались на отдельные части (Amm., XIX, 7, 7).

Археологические находки свидетельствуют, что вес камней, использовавшихся в качестве снарядов, колебался от 40 до 80 кг[491]. М. Фожер полагает, что наиболее частое применение находили ядра, весившие от 3 до 26 кг[492]. Кроме каменных ядер в IV столетии в качестве снарядов могли использовать горшки с зажигательной смесью[493].

Подводя итог, можно отметить, что в эпоху Поздней империи римская артиллерия достигла определенного прогресса по сравнению с предыдущим периодом. Хотя не появилось принципиально новых военных машин, однако машины, существовавшие ранее, были усовершенствованы, что должно было отразиться на точности и, возможно, на дальности стрельбы. В целом можно выделить два основных направления в развитии позднеримской артиллерии. Во-первых, создание или совершенствование небольших метательных машин, обслуживать которые как в полевых условиях, так и при обороне крепостей был в состоянии всего лишь один человек. Это — стрелометательные машины, такие как аркубаллиста, манубаллиста и карробаллиста; все они использовались для борьбы с живой силой противника. Во-вторых, создание мощных стрело- и камнеметательных машин, таких как онагры, баллисты и катапульты, предназначенных не только для уничтожения живой силы противника, но и для ведения осадной войны.

3. Осадная техника

Таран. Аммиан и Вегеций подробно рассказывают о различных типах осадных машин. Практически все они традиционны и применялись еще в период республики. При штурме укреплений, как и прежде, широко использовали тараны. Более или менее детальное описание тарана дает нам Аммиан. «Выбирают высокую ель или ясень и обивают один конец на достаточном протяжении толстым железом, придав ему форму бараньего лба, откуда происходит название этой машины; бревно подвешивают на поперечных балках, окованных железом, удерживая его в равновесии между ними. В соответствии с величиной бревна приставляют к нему определенное число людей, которые то оттягивают его назад, то со всей силы толкают затем на сокрушение того, что находится впереди, наподобие того как наскакивает и отступает баран. От частых ударов, как от одного за другим удара молнии, сооружения дают трещины и расшатанные стены обрушиваются. Эта машина, если она приведена в действие со всей силой, лишает прикрытия защитников, приводит к концу осаду и открывает самые укрепленные города» (Amm., XXIII, 4, 8–9; пер. Ю. А. Кулаковского и А. И. Сонни).

Тараны могли быть самого различного размера. Персидский таран, с помощью которого римляне пытались штурмовать Безабду, был настолько велик, что при виде его гарнизон готов был капитулировать (Amm., XX, 11, 11). По сообщению Прокопия, под навесом тарана могло находиться не менее 50 чел. (Ргосор., BG, V, 21).

Псевдогелепола. Согласно сообщению Аммиана, при штурме городов часто использовали другую машину, которую он ошибочно называет «гелеполой»[494]. «Сооружают ее таким образом: сбивают огромный штурмовой щит[495] из толстых досок, скрепленных длинными железными гвоздями; покрывают его воловьими кожами и плетеньем из свежесрубленной лозы и обкладывают сверху мокрой глиной, чтобы обезопасить от брандеров и метательных снарядов. С передней стороны насаживают отточенные тройные острия, примерно такие, каким живописцы рисуют или скульпторы высекают изображение молнии. Острия эти выковываются из железа, они очень массивны и сокрушают все, на что натолкнутся. Это мощное сооружение ставится на колеса, и солдаты, разместившись внутри в значительном числе, направляют его движение канатами. Напрягая все силы, они придвигают его к более слабым частям стен, и если защитники не в состоянии дать отпор, то эта машина сокрушает стены и открывает широкие проломы» (Amm., XXIII, 4, 8–9; пер. Ю. А. Кулаковского и А. И. Сонни).

Невозможно понять, существовало ли в действительности странное сооружение, описанное Аммианом, или же это чисто теоретическое построение, которое историк мог позаимствовать из не дошедшего до нас трактата императора Юлиана, посвященного военной механике[496].

Если следовать логике описания, то эта «гелепола» в отличие от тарана предназначалась для нанесения всего одного-единственного удара по наименее прочному участку стены. Чтобы удар был эффективным, она должна была двигаться со сравнительно большой скоростью. Солдаты, находившиеся внутри машины, толкали ее вперед, упираясь руками в натянутые поперек канаты. Эти последние должны были смягчить силу отдачи после нанесенного по стене удара и предохранить тем самым людей от получения травм.

Подвижные башни. Весьма распространенным при ведении осадной войны в IV столетии было использование подвижных башен (turres ambulatoriae). Такая башня была построена по приказанию Юлиана во время осады персидской крепости Перисаборы (Amm., XXIV, 2, 19; Zos., III, 18, 3). Высота подвижных башен варьировалась и зависела от высоты стен, которую она всегда должна была превышать, чтобы нападавшие, находясь в более выгодном положении, были способны сверху обстреливать оборонявшихся. Чтобы увеличить высоту башни, внутри ее могли дополнительно устанавливать небольшую башенку, выдвигавшуюся при помощи канатов и блоков (Veg., IV, 19). Башни обивались досками, а затем покрывались шкурами (Ргосор., BG, V, 21). Это делалось для защиты от зажигательных снарядов, бросавшихся со стен осажденными. При осаде Амиды персы соорудили четыре подвижные башни, фронтальная сторона которых была обита железными листами (Amm., XIX, 5, 1). На нижнем этаже башни размещался таран, в середине — перекидной мост, наверху устанавливались метательные машины[497].

Передвижные щиты (plutei). В IV в. широкое применение находят осадные передвижные щиты — плутеи. Они плелись из хвороста и покрывались коврами или сырыми кожами. Плутеи передвигались на трех небольших колесах, одно из которых находилось посередине, а два других спереди. Благодаря такому расположению колес их можно было повернуть в любую сторону (Veg., IV, 15). Плутеи имели множество отверстий, через которые осаждающие, приблизившись к стенам, могли обстреливать противников. Такие щиты римляне использовали при осаде Безабды, пытаясь приблизиться к крепостным стенам (Amm., XX, 11, 9). Впрочем, в IV в. римляне часто пытались подойти на близкое расстояние к стенам вражеского укрепления без каких-либо осадных приспособлений, просто выстраиваясь черепахой. Так было в первый день осады Безабды (Amm., XX, 11, 8) и при осаде Пирисаборы (Amm., XXIV, 2, 14). Если при этом удавалось подойти вплотную, то кирками, секирами и ломами солдаты пытались разрушить стены или открыть ворота (Amm., XX, 11, 21; XXIV, 2, 15). И только после того, как эта попытка оканчивалась неудачей, они приступали к строительству осадных орудий.

Против осадных машин использовались, как правило, различные зажигательные снаряды. Наиболее распространенными были маллеолы и фаларики (Amm., XXI, 12, 10; Veg., IV, 18). Маллеолами назывались зажигательные стрелы (Veg., IV, 18). О способе их изготовления подробно рассказывает Аммиан: «К камышовому древку стрелы приделывается ниже острия коробка из железной проволоки, похожая по форме на женскую прялку, которой ткут полотняную пряжу; пустой ее желудочек со множеством мелких отверстий заполняется горючим материалом, закладывается также и фитиль. Если выпустить ее осторожно из слабо натянутого лука — фитиль тухнет от быстрого полета — и она вонзится во что-нибудь, то разгорается; от брызг воды пламя становится еще сильнее, и нет иного способа потушить огонь, как засыпать его песком» (Amm., XXIII, IV, 14–15; пер. Ю. А. Кулаковского и А. И. Сонни). Аммиан утверждает, что маллеолы могли дополнительно обливать смолой и обвязывать камышом, тростником и другим горючим материалом (Amm., XXI, 12, 10).

Фаларика представляла собой копье, между трубкой наконечника и древком которого наносились сера, асфальт, смола и наматывалась пакля, пропитанная нефтью (Veg., IV, 18).

Против таранов использовали специальные матрасы (centones) из мягкого материала, которые устанавливали в тех местах, где бил таран. Иногда таран захватывали особой петлей или железными ножницами (forvex). При этом его либо переворачивали, либо поднимали так, что он уже не мог бить (Veg., IV, 22).

4. Флот

Организация флота в период принципата. В результате победы при Акции (31 г. до н. э.) в руки Октавиана попало 300 кораблей противника (Plut., Anton., 68). Октавиан воспользовался этими судами для того, чтобы образовать постоянно действующие военные эскадры. Базой для первого военного флота империи стал Форум Юлия[498]. Главной задачей флота было наблюдение за побережьем Лигурийского (sinus ligusticus) и Галльского (sinus gallicus) заливов. Однако этот флот просуществовал очень недолго и прекратил свое существование уже к 70 г.[499]

Гораздо большее значение приобрели флоты, размещенные в Равенне и Мизене. Равеннский флот, размещенный напротив иллирийского побережья, должен был обеспечивать безопасность мореплавания в бассейне Адриатического и Ионийского морей. Мизенский флот, находившийся на севере Неаполитанского залива, осуществлял контроль над западным побережьем Италии, Мессинским проливом и близлежащими островами[500]. Помимо своих главных баз каждый из двух флотов имел определенное количество стоянок (stationes), где находились небольшие эскадры, состоявшие из нескольких кораблей. Оба флота получили статус преторианских (classes praetoriae), что должно было подчеркивать ту важную роль, которую они играли в оборонительной системе Италии[501].

Кроме Равеннского и Мизенского флотов существовали также провинциальные флоты, значение которых было несравненно меньшим. Александрийский флот, собранный Августом из остатков флота Лагидов, должен был обеспечивать полицейский контроль на Ниле. Сирийский флот (classis Syriaca), также, по-видимому, созданный Августом, имевший базу в Селевкии Пиэрии — порте Антиохии, должен был обеспечивать безопасность мореплавания в районе побережья Малой Азии и Сирии-Палестины. Упоминания об этом флоте исчезают в источниках в конце II в.[502]Понтийский флот (classis Pontica) был образован Нероном в 64 г., когда было ликвидировано вассальное Понтийское царство. Главной базой флота стал Кизик. Кроме того, его отдельная эскадра стояла в Требизонде[503]. Последнее упоминание об этом флоте относится к временам Каракаллы или Элагабала[504]. Два небольших флота охраняли африканское побережье. При Марке Аврелии был создан Ливийский флот (classis Libica). Однако нам неизвестно ни где была его база, ни когда он прекратил свое существование[505]. Возможно, это был не флот, а всего лишь сформированная на короткий промежуток времени эскадра[506]. Очевидно, из кораблей Александрийского и Сирийского флотов в Цезарее был сформирован Мавретанский флот (classis Mauretanica)[507], насчитывавший не более 13 либурн[508]. В задачу этого флота входило наблюдение за побережьем Мавретании. В III столетии в источниках нет более упоминаний ни об одном из африканских флотов[509].

При Калигуле был учрежден, а при Клавдии получил свою окончательную организацию, Британский флот (classis Britannica). Его главная база находилась на континенте в Гезориаке, однако флот имел множество stationes, расположенных на побережье Британии[510].

На Рейне и Дунае, ставшими границами империи, были образованы речные флоты: classis Germanica (на Рейне), classis Pannonica (на Среднем Дунае), classis Моеsica (на Нижнем Дунае)[511].

Во главе флотов находились префекты всаднического ранга. По крайней мере со времен Нерона помощником префекта был субпрефект (subpraefectus), также принадлежавший к всадническому сословию[512]. Командиром отдельной эскадры был наварх. Общее техническое командование флотом осуществлял nauarchus princeps[513]. Триерарх, чье звание приравнивалось к званию центуриона, командовал одним кораблем. В подчинении у триерарха находились classiarii — военные моряки.

Реорганизация флота в период правления Диоклетиана. В эпоху кризиса III в. римский флот переживает период временного упадка. Правительство оказалось неспособным выделять на его содержание необходимые средства, предпочитая уделять все внимание обороне сухопутных границ[514]. Слабость римского флота стала очевидна уже в 260 г., когда франки, совершив разбойничий рейд, прошли Галлию и обосновались в Таррагоне, на северо-востоке Испании. Отсюда в течение двенадцати лет они, используя захваченные римские суда, совершали грабительские набеги вплоть до берегов Африки (Oros., VII, 41, 2).

Во времена тетрархии Караузий отложился от империи и провозгласил себя императором в Британии. Флот сделался опорой его власти — недаром античные авторы наградили узурпатора прозвищем «архипират»[515]. Караузий имел хорошие морские базы не только в Британии, но и на континенте, где его войсками был захвачен важнейший на атлантическом побережье город-порт Гезориак[516]. Монеты с изображениями военных кораблей, выпущенные узурпатором, свидетельствуют о больших усилиях, направленных им на укрепление морского могущества Британии.

Диоклетиан предпринял решительные меры для поддержания боеспособности военно-морских сил. Известно, что, несмотря на свою беспомощность в годы кризиса, Мизенский флот не исчез к концу III в. При тетрархии он продолжил свое существование и был реорганизован Диоклетианом[517]. Позднее он перешел под власть Максенция и принял участие в войне против Константина.

Для того чтобы сломить власть британских узурпаторов, тетрархам пришлось создать в противовес их военно-морским силам свой собственный флот. Это стало возможным после того, как оказался отвоеван Гезориак[518]. Однако морской битвы между правящим тогда в Британии Аллектом и Констанцием Хлором не состоялось: туман помог кораблям Констанция избежать встречи с неприятелем и благополучно переправить на остров римские войска. Мы не знаем, что стало дальше с флотом, созданным Караузием. Возможно, он был разделен на несколько небольших эскадр, которые были размещены в различных портах Ла-Манша и Северного моря.

Не менее энергичные шаги были предприняты Диоклетианом и для усиления речных флотов. Археологически засвидетельствовано, что на левом берегу Дуная при нем было возведено множество укрепленных пристаней, представлявших собой четырехугольник, три стороны которого были окружены стенами, а одна открывалась на реку[519]. На Рейне также были созданы многочисленные эскадры, несшие здесь патрульную службу уже в начале IV в. (Pan. Lat., VII (6), 13, I)[520]. Согласно свидетельству Иоанна Лидийца, во времена правления Диоклетиана во флоте служило 45 562 солдат (Iohan. Lyd., De magistral., I, 27).

Военно-морской флот в IV столетии. После покорения Римом Средиземноморья морской флот утратил свое боевое значение. В IV в. он главным образом осуществлял перевозку сухопутных войск. Так, в 324 г. корабли морского флота были использованы для переправы армии Константина из Фракии на Боспор (Excerpta Val., 5, 28), силами британского флота (classis Britannica) дважды (в 360 и 368 гг.) римские войска были переброшены в Британию (Amm., XX, 1, 3; XXVII, 8, 6).

Notitia говорит о существовании Венетского флота (classis Venetum), имевшего базу в Аквилее (ND, Ос., XLII, 4), Равеннского (classis Ravennatium) (ND, Ос., XLII, 7) и Мизенского флотов (ND, Ос., XLII, 11). Кроме этих постоянно существовавших флотов ad hoc (например, во время гражданской войны) могло строиться большое количество военных кораблей. Так, готовясь к борьбе с Лицинием, Константин приказал заложить гавань в Фессалонике, где было построено более 200 кораблей (Zos., II, 22, 1). Египтяне, финикийцы, киприоты, карийцы и другие народы, населявшие восточные провинции империи, собрали для его противника более 300 кораблей (Zos., II, 22, 2).

Трудно сказать, какие суда использовались в позднеримский период для ведения морских операций. Вегеций утверждает, что существовало два основных типа военных кораблей: либурны и лусории (Veg., II, 1). Первые предназначались для действий на море, вторые несли патрульную службу на Рейне и Дунае. Относительно либурн Вегеций сообщает, что они были заимствованы римлянами у либурнов, живших на побережье Далмации (Veg., IV, 33). Эти корабли якобы отлично зарекомендовали себя в сражении при Акции (31 г. до н. э.) и поэтому послужили образцом для позднейших кораблей римского морского флота. Впрочем, вряд ли мы можем утверждать, что либурны имели какое-то решительное тактическое превосходство над триерами или пентерами. Из описания битвы при Акции, которое нам дает Плутарх, видно, что судьба сражения долгое время оставалась неопределенной. Кораблям Антония приходилось сражаться не столько с противником, сколько с неблагоприятным ветром. Их неповоротливость и медлительность объяснялись более отсутствием необходимого количества гребцов, чем какими-то недостатками конструкции (Plut., Anton., 62)[521]. Хотя пентеры Антония и не могли набрать необходимого разгона для нанесения таранного удара, однако и корабли Октавиана были не в состоянии нанести ощутимого вреда неприятелю. «Суда Цезаря, — пишет Плутарх, — не только избегали лобовых столкновений, страшась непробиваемой медной обшивки носа, но не решались бить и в борта, ибо таран разламывался на куски, натыкаясь на толстые четырехгранные балки кузова, связанные железными скобами» (Plut., Anton., 66; пер. С. П. Маркиша). «Плавающие крепости» Антония могли противостоять трем или даже четырем кораблям Октавиана, и борьба при этом шла с помощью различных метательных и зажигательных снарядов и больше походила «на бой у крепостных стен» (Plut., Anton., 66).

Даже предательство 60 египетских кораблей, которые по приказу Клеопатры в разгар сражения обратились в бегство, прокладывая себе путь сквозь строй сражающихся судов Антония, не привело к немедленной победе флота Октавиана. Моряки и солдаты Антония еще долго сопротивлялись и после того, как место сражения покинул сам главнокомандующий. В итоге флот Антония был не столько уничтожен, сколько попросту прекратил борьбу (Plut., Anton., 68)[522]. Что же касается либурн, то отметим, что у нас нет никаких свидетельств, позволяющих предполагать, что они были единственным или преобладающим типом кораблей, которые находились в распоряжении Октавиана. О либурнах, принимавших участие в сражении при Акции, Плутарх упоминает лишь однажды, причем нельзя сказать, что их действия в отношении судов неприятеля были особенно удачными. Когда несколько либурн настигло корабль Клеопатры, то оказалось, что никакого вреда причинить ему они не могут. По приказу Антония корабль царицы развернулся к преследователям носом и отогнал их (Plut., Anton., 67).

Тем не менее битва при Акции оказала огромное влияние на дальнейшую историю римского военно-морского флота. Но вытеснение либурнами остальных типов кораблей не связано с их удачными действиями в данном морском сражении. Даже если бы победа досталась Антонию, то это не привело бы к принципиально иному положению дел, и пути развития римского морского флота остались бы теми же. После того как Рим сделался безраздельным хозяином Средиземноморья, строительство мощных военных судов стало просто бессмысленным. Во-первых, это было дорого; во-вторых, для обслуживания таких кораблей требовалось очень большое количество людей[523], которых необходимо было кормить и содержать, что опять-таки требовало больших финансовых затрат; в-третьих, единственным противником римской державы на море отныне могли быть только пираты, а для борьбы с ними были нужны не тихоходные «плавающие крепости», а легкие и маневренные суда, способные настичь любой пиратский корабль. Скорость и малые размеры — вот основные достоинства либурн, сделавшихся на некоторое время основным типом кораблей римского военно-морского флота. Аппиан утверждает, что римляне стали называть либурнами легкие и быстроходные суда с двумя рядами весел, поскольку именно суда такого типа использовали иллирийские пираты, хозяйничавшие в Ионийском море и на островах (Арр., Illyr., I, З)[524]. Длина либурны варьировалась от 24 до 30 м[525]. О количестве экипажа на римской либурне периода принципата мы можем судить на основании одного эпизода, о котором рассказывает Тацит в «Жизнеописании Агриколы» (Тае., Agric., 28). Когорта (т. е. ок. 500 чел.) восставших узипов захватила три либурны, на которых она пыталась бежать из Британии. Таким образом, на борту одной либурны могло находиться около 170 чел., включая гребцов.

Если верить Вегецию, то еще в начале V в. римский военно-морской флот состоял из судов, строившихся по образцу далматинских либурн (Veg., IV, 33). Правда, мы едва ли можем утверждать, что «либурны» IV в. действительно имели хоть какое-то отдаленное сходство с либурнами времен Августа или Траяна. Анализ имеющихся в нашем распоряжении источников показывает, что в IV в. название «либурна» превратилось в terminus technicus для любого военно-морского корабля[526]. Например, Евтропий утверждает, что на пятом году первой Пунической войны римляне «впервые сражались на кораблях, укрепленных рострами, которые называют либурнами» (Eutrop., II, 20, 1)[527].

Тем не менее Полибий говорит о римских кораблях этой поры как о пентерах и гептерах, построенных по образцу карфагенских (Polyb., I, 20, 15). Зосим сообщает, что либурны по быстроходности были равны пентерам и уступали в этом отношении триерам (Zos., V, 20, 4). Однако, как явствует из указания самого же Зосима, под либурнами он имеет в виду гептеры, давно вышедшие из употребления и построенные в начале V в. лишь благодаря подробному описанию, оставленному все тем же Полибием (Zos., V, 20, 4). Вегеций считает либурнами не только корабли с одним или двумя рядами весел, но и те, которые имели три, четыре и даже пять рядов весел. Впрочем, здесь Вегеций солидарен с Зосимом: такие большие корабли были в начале V в. уже чем-то необычным. Поэтому автор «Эпитомы» просит своего читателя не удивляться и добавляет, что в битве при Акции были и более крупные суда, имевшие по шесть и более рядов (Veg., IV, 37).

Итак, можно сделать вывод, что превращение Рима в единственную морскую державу Средиземноморья способствовало вытеснению больших судов кораблями с одним или двумя рядами весел, получившими общее название «либурны», которое стало употребляться впоследствии для любого военно-морского корабля. Вместе с тем относительно реальной силы либурн никогда не строилось особых иллюзий. Так что в те моменты, когда в империи вспыхивали гражданские войны, предполагавшие столкновения на море, одно- и двухярусные либурны уступали место либурнам с тремя, четырьмя, пятью и даже шестью рядами весел.

Наряду с либурнами морской флот Поздней империи располагал и разведывательными кораблями — скафами (seafae exploratoriae) (Veg., IV, 37). Скафы были, по всей видимости, заимствованы римлянами у бриттов (Veg., IV, 37). Они представляли собой небольшие суда, имевшие по двадцать гребцов на каждом борту (Veg., IV, 37). Корпуса скаф, паруса и корабельные снасти, — все окрашивалось краской цвета морских волн; даже форма моряков была такого же цвета (Veg., IV, 37). Скафы предназначались для того, чтобы совершать внезапные нападения на неприятеля и препятствовать подвозу провианта к неприятельским кораблям.

Римский морской флот еще долго оставался безраздельным хозяином Средиземного моря, поэтому и Вегеций, писавший уже в начале V в., сообщает, что море давно спокойно для римлян, а с варварами сражаться приходится только на суше (Veg., IV, 31). Такое положение дел сохранялось до того момента, пока в Африке не обосновались вандалы и не создали свою морскую державу.

Речной флот. Несравненно большее значение в оборонительной системе империи отводилось речному флоту. Флот нес патрульную службу на Дунае на протяжении всего IV в. Даже после битвы при Адрианополе он продолжил свое существование, и когда в 386 г. варвары попытались переправиться на римский берег, то были оставлены при помощи кораблей (Zos., IV, 38–39; Claud., IV Cons., v. 616–637). В начале V в. правительство продолжало уделять дунайскому флоту самое пристальное внимание. Вегеций заявляет, что в его время корабли продолжают бдительно патрулировать Дунай (Veg., IV, 44). Указ Феодосия II от 412 г. предписывает провести реорганизацию флотилий Мезии и Скифии. Предполагалось, что в Мезии будет находиться 100 патрульных кораблей вместо 10, а в Скифии — 125 вместо 15. Ежегодно Мезия должна была производить 10 патрульных кораблей, а Скифия — 12. Сверх того, указ требовал, чтобы в Мезии ежегодно изготавливалось 4 корабля, называвшихся iudiciariae, и 10 кораблей, называвшихся agrarienses, а в Скифии 5 и 12 кораблей соответственно. Указ предписывал дуксам обеих провинций следить за тем, чтобы корабли имели должное оснащение и необходимое количество экипажа (CTh, VIII, 17, 1–2).

Рейнский флот находился в цветущем состоянии вплоть до середины IV в. Но во время войны Магненция с Констанцием II (350–353 гг.) он приходит в полное расстройство. Когда Юлиан прибыл в Галлию, то на Рейне оставалось всего 40 кораблей (Аmm., XVIII, 2, 12). В течение первых двух лет своей деятельности Юлиан увеличил численность флота до 200 кораблей, а затем всего за 10 месяцев выстроил еще 400 судов (Iul., Ad Ath., 280а). Набеги германцев на Галлию, последовавшие после смерти Юлиана, показали, однако, что даже такого количества кораблей все равно было недостаточно для того, чтобы надежно закрыть границу. Последним известным нам императором, державшим флот на Рейне, был Валентиниан I (Symmach., Laudatio ad Valentinianum, 1, 28). После 375 г. в источниках нет более никаких упоминаний о флоте на Рейне. Нет ни одного императорского эдикта, говорящего о восстановлении Рейнского флота, подобного эдиктам, направленным на поддержание флота на Дунае. Очевидно, что начавшийся уже при Грациане период распада римской военной системы на Западе привел к тому, что лишенный попечения правительства флот прекратил свое существование к концу IV в. В Notitia также ничего не говорится о рейнских эскадрах. Зато в ней есть сведения об эскадрах на внутренних реках Галлии. Характерно, что одна из эскадр была размещена в провинции Новемпопулана, которая находилась на границе с Испанией[528]. Существование подобных флотилий было бы совершенно излишним, если бы корабли продолжали патрулировать Рейн. С другой стороны, появление внутренних эскадр стало насущной необходимостью после 406 г., когда варвары прорвали границу и проникли до самых отдаленных галльских провинций.

Если в отношении военно-морских кораблей можно сказать, что позднеримское судостроительство переживает определенный регресс, то с речными судами складывается совсем иная ситуация. Вегеций сообщает, что частое применение речных эскадр привело к тому, что в его время для развития речного флота было сделано больше открытий и усовершенствований, «чем могла бы похвастаться древность» (Veg., IV, 46)[529].

Речной флот состоял из легких судов, называвшихся лусориями (lusoriae) (Veg., IV, 46). Лусория была кораблем очень небольшим. Аммиан отмечает, что 40 лусорий смогли перевезти по Рейну всего 300 солдат (Amm., XVIII, 2, 11–12). Благодаря археологическим находкам из Майнца, относящимся к концу IV в., мы можем представить себе, как выглядели римские лусории. Это был корабль длиной до 20 м и шириной около 3 м. Он приводился в движение с помощью небольшого паруса и двадцати шести гребцов, находившихся на его борту. Лусория могла развивать скорость до 18, 5 км/ч.[530] Форштевень давал лусории возможность таранить вражеское судно. Ряд щитов, располагавшихся на каждой стороне корабля, обеспечивал дополнительную защиту экипажу[531].

Был еще один тип корабля, также известный по находкам из Майнца. Он представлял собой быстроходное транспортное судно, использовавшееся, вероятно, для перевозки грузов, например осадных орудий, и транспортировки войск[532].