Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников

Все еще одетый паломником, Ринальдо пошел к монастырю у Монтамары, где жила теперь Аурелия. Он хотел поговорить с аббатисой.

— Ее как раз допрашивают комиссары из Урбино, — сказала привратница.

— Что же совершила наша благочестивая дама? — спросил Ринальдо, благоговейно вздохнув.

— Она втянута в пренеприятную историю не по своей вине, а из-за пользующегося дурной славой Ринальдини. Кстати, теперь посторонним вход в наш монастырь запрещен, — ответила привратница и, смиренно поклонившись, захлопнула ворота.

Ринальдо, обойдя стену, нашел, что она слишком основательная и высокая, чтобы он мог проникнуть в монастырь. Поэтому он отправился дальше.

У часовни Святой Клары, что стояла в окружении трех высоких тополей, он прилег на землю и стал обдумывать свое положение. Куда ему теперь податься? Мало-помалу его сморил сон.

Когда он проснулся, то увидел, что напротив него сидит паломник, погруженный, казалось, в глубокое раздумье. Ринальдо дал ему понять, что проснулся. Тогда тот поднял на него взгляд и сказал:

— Как можешь ты здесь спокойно спать?

— Чего же бояться бедному паломнику?

— Бедному паломнику бояться нечего. Но тому, кто набросил рясу бедного паломника на свои богатые прегрешениями плечи, есть чего бояться!

Ринальдо вскочил, всмотрелся в паломника и воскликнул:

— Чинтио?

— Узнал наконец?

— Зачем ты пришел? Что случилось?

— Нас подчистую разгромили, Ринальдо. Атаковали с трех сторон. Мы отчаянно сражались, уложили не одного храбреца, и все-таки нас разгромили, осталось едва с полдесятка.

— Боже правый! А где же Роза? Спасен ли Альтаверде? А мое письмо, посланное тебе с Альфонсо, ты не получил?

— Нет. И не знаю, где Роза и Альтаверде…

— Три дня назад я послал к тебе Альфонсо с письмом.

— Нас тогда уже разгромили.

— Альтаверде с довольно большим числом наших людей сидит в тюрьме в Сан-Лео.

— Ему остается только надеяться, что в мир иной он уйдет умиротворенный. Мы его теперь спасти не в силах.

— Дело дрянь! Чинтио! Что же нам делать? — вздохнул Ринальдо.

— Бежать, и как можно дальше отсюда. Никого из наших людей нет поблизости?

— Неро и Николо отправились в Рим.

— А ты тоже пойдешь в Рим, Ринальдо?

— Возможно.

— Назови мне место, где я их найду. Мы двинемся в Калабрию. Там, в лесах и горах, мы в большей безопасности.

— А если вас и оттуда изгонят?

— Так попытаемся попасть на Сицилию.

— Ах, Чинтио, не лучше ли нам оставить наш промысел?

— Не раньше, чем угодно будет судьбе! Где твоя отвага? Ты будешь бродить по этим местам до тех пор, пока тебя не схватят сбиры, а тогда… прощай, голова Ринальдини! Но на бренные твои останки взойдет Чинтио и нагонит страху на презренных служителей закона…

— Завидное счастье!

— Знаешь ты что-нибудь лучшее? Любая другая дорога перекрыта для нас шлагбаумом. Нам нужны смелые люди. Да и твои любовные интрижки куда как хороши! Они доставили нам уже немало закавык. Когда видишь тебя здесь, как бродишь ты меж часовен и монастырей, так скорее уж сочтешь тебя за святошу, а не за человека решительного, готового на все. Назови мне то место, где я найду наших людей. Я отправляюсь в Рим.

— Иди! Я еще побуду в этих краях какое-то время, а потом последую за тобой в Калабрию.

Немного погодя Чинтио покинул Ринальдо. А сам Ринальдо двинулся в Коринальдо. Здесь он неожиданно встретил трех своих товарищей, которых немедля послал вслед за Чинтио. Один из них сказал, что Роза, скорее всего, успела убежать в горы и спаслась. Но достоверных сведений они ему сообщить не могли.

Ринальдо, все еще не решивший окончательно, что ему делать, зашагал к городу Лези.

Из-за огромного скопления народа он вынужден был остановиться. Он узнал, что некая подозрительная личность будет сейчас публично высечена розгами, и попытался пройти к обители паломников. Но все улицы были запружены народом, когда же он вознамерился было протолкаться через большую площадь, на нее как раз вышел экзекуционный отряд.

С неохотой бросил Ринальдо взгляд на жертву экзекуторов. И, узнав в несчастной амазонку Фьориллу из своей шайки, вздрогнул. Она тоже узнала его и громко крикнула:

— О, Ринальдини! Помоги мне!

Такой неосмотрительный возглас вызвал тотчас смятенный крик:

— Ринальдини? Где он? Держите его!

Толпа пришла в движение. Все выспрашивали друг друга, шумели, кричали. Сбиры, выхватив сабли, прочесывали ряды. Они уже подступили к тому месту, где стоял Ринальдини. Спастись он мог, только приняв мгновенно какое-то решение.

И он, с неслыханной бесцеремонностью схватив стоящего рядом с ним человека за руку, швырнул его сбирам с криком:

— Держите его! Это Ринальдини!

Слуги правосудия окружили тотчас этого человека. Народ подступил со всех сторон с ликующими криками:

— Ринальдини! Ринальдини!

Все ликовали, шумели, а человек этот не мог слова вымолвить. Но наконец его внимательно разглядели и увидели, что этот бедняга — известный всему городу работник мясника.

Теперь раздался громкий хохот, толпа бушевала, надрывалась:

— Да это наш Джакомо!

Сбиры рассвирепели. Подняли крик:

— Обыскать город! Ринальдини где-то среди нас!

— Обыскать город! — зашумела толпа и нарушила порядок экзекуции.

Ринальдини же вскочил в открытые двери церкви, сбросил за исповедальней рясу паломника, налепил фальшивый нос и в одежде крестьянина, что была под рясой, беспрепятственно покинул город.

Не задерживаясь, он поспешил мимо Патерно и вышел, голодный и усталый, на шоссе, ведущее в Торетте.

На окраине городка, в стороне от других домов, стоял небольшой домик. Ринальдо пошел к нему. У двери сидели две девицы, они вязали. Ринальдо обратился к ним:

— Могу ли я снять у вас комнату до завтра?

— У нас? — переспросили с удивлением девицы. — Вы, вероятно, не знаете, что попадете в дом палача?

— Ну и что же? Я очень устал. Не гоните меня дальше и примите как гостя.

Девицы смущенно переглянулись. В конце концов одна из них сказала:

— Мы в доме одни. Отца вызвали в Анкону, чтобы предать там преступника казни.

— Вы меня боитесь? — спросил Ринальдо.

— О нет! Нет, но…

— Пусть вопрос приличия вас не беспокоит.

— Ну, тогда заходите и удовольствуйтесь тем, что найдете у нас.

Они ввели его в тесную комнатку, принесли хлеб и сыр, инжир и яблоки, поставили на стол вино. Ринальдо пригласил девиц выпить с ним и, когда все выпили по два-три бокала, завел разговор:

— Сдается мне, вы в высшей степени хорошие девушки, и мне досадно, что вы, как я думаю, бедны. Я — благородный венецианец, и вот, жестоко поссорившись с соперником, к несчастью, убил его на дуэли. Поэтому бежал в этой одежде, чтоб изменить до неузнаваемости свой вид.

Тут он снял фальшивый нос, и девицы рассмеялись.

А Ринальдо продолжал:

— Есть у вас одежда для продажи?

— Кое-что найдется, — сказала старшая сестра.

— Покажите.

Девицы принесли одежду, что была в доме. Оказался среди прочего и довольно неплохой мундир. Его и выбрал Ринальдо. После чего они опять сели за стол и распили еще две-три бутылки.

Ринальдо спросил, где ему лечь, и девицы признались, что в доме есть всего одна постель.

— Придется нам ее разделить, — пошутил Ринальдо.

Девицы подтолкнули друг друга, захихикали. И старшая, улыбаясь, сказала:

— Это неприлично!..

Девицы принесли несколько подушек и пожелали гостю спокойной ночи. Сами же спали они мало.

Когда наступил день, все встали, позавтракали, и Ринальдо надел купленный мундир.

— Что и говорить! Теперь, когда вы надели мундир, сразу видно, что вы истинный кавалер, — сказала старшая.

А младшая сестра добавила:

— Переночуйте еще ночь у нас! Теперь, когда мы вас знаем, мы не будем разводить церемоний.

— Но и в церемониях заключена приятность, — возразил Ринальдо. — Будьте счастливы, милые девушки, и помните обо мне!

С этими словами Ринальдо покинул место своего ночлега, обошел Анкону, добрался до Поджо, где купил коня, и, не задерживаясь, поскакал к границе Папской области.

Терамо, город в области короля Неаполя, был первым, где Ринальдо остановился и отдохнул.

В Аквиле он купил себе несколько разных костюмов и взял в услужение молодого расторопного паренька, которого звали Антонио. После чего поскакал дальше и под именем графа Мандокини въехал в Неаполь.

В этом дивном городе он снял прекрасную квартиру, хозяева которой были люди приветливые, а из окна открывался вид на гавань.

Жил Ринальдо очень тихо, много читал, еще больше размышлял и даже писал стихи, писал музыку к стихам и пел их, аккомпанируя себе на гитаре. Так он проводил время.

Но мало-помалу его одолела скука, он начал чаще выходить из дома, посещал общественные парки, трактиры и рестораны, где прислушивался к разговорам. Не раз и не два он сам был — как Ринальдини — предметом этих разговоров, и тогда он совершенно спокойно тоже вставлял слово-другое.

Однажды какой-то приезжий сообщил, что в Ферраре схватили и бросили в тюрьму Ринальдини. И атаман с интересом прислушался к разговорам присутствующих. Благодаря всему этому он чувствовал себя в Неаполе с каждым днем увереннее.

Среди гуляющих в парках — всех их Ринальдо видел изо дня в день — его внимание привлек человек в мундире. Он был, по его собственным словам, корсиканцем, и окружающие величали его капитаном.

Человек этот нередко просиживал за стаканом шоколада полдня, не произносил ни слова, а когда с ним здоровались, отвечал только поклоном. Он всегда смотрел прямо перед собой и, казалось, погружен был в глубочайшие размышления. На него все обращали внимание, он же, казалось, не обращал внимания ни на кого, и никто не знал, чего от него можно ждать.

С этим незнакомцем Ринальдо намеренно пытался сблизиться. Но ему никак не удавалось его разговорить.

Однажды Ринальдо вступил с ним в беседу с большей настойчивостью, чем обычно.

— Уважаемый господин! — обратился Ринальдо к нему. — Извините, я хотел бы высказать вам свое мнение.

— Обо мне?

— Вы, видимо, истинный философ.

— Философом может быть каждый человек, если хочет им быть, и преуспеет в философии, ежели он действительно философ.

— В последнее я верю, в первое — нет.

— От каждого человека зависит, счастлив он или несчастлив. Каждый человек счастлив, если только действительно этого хочет.

— Но поскольку у каждого человека свои собственные понятия о счастье, — сказал Ринальдо, — то…

— То вы хотите знать, каковы мои? Мои понятия о счастье лежат несколько вне окружающего нас человеческого мира.

— Я не понимаю вас, капитан.

— Я так и думаю. В этом мире вообще нет и не может быть полного взаимопонимания. Любая беседа — сплошное недоумение, но это, пожалуй, и к лучшему, иначе она была бы столь же однообразной и утомительной, как монашеский хор. Лучшим, прекраснейшим единомыслием могут обладать лишь души и духи.

— Знаком вам мир духов? — осведомился Ринальдо.

— Так же хорошо знаком, как знакомы мне вы.

— Но я же никогда не видел вас до того, как попал в Неаполь.

— Не сомневаюсь. Я вижу вас здесь тоже в первый раз. Но, тем не менее, я вас знаю.

— Так, значит, вы — ведьмак. Кто сказал вам, кто я такой?

— Моя наука.

— Вы, стало быть, проникаете мысленным взором в тайны? Вы общаетесь с духами?

— Сейчас я разговариваю с человеком, который, как я надеюсь, исправился, — сказал капитан, поднялся, уплатил по небольшому счету и ушел. У Ринальдо не хватило смелости последовать за ним.

То, что Ринальдо оказался в затруднительном положении, легко понять. Он долгое время стремился ближе познакомиться с этим странным человеком, а теперь страстно желал никогда бы его не знать. Так у человека всечасно возникают желания, исполнение которых приносит ему нередко горькие треволнения, которых он не мог себе представить.

— Этот человек, — бормотал Ринальдо себе под нос, — знает, кто я. Раскрыть тайну моего имени, отдаться во власть этого чудака? Кто же сей странный смертный, который называет земное сообщество чуждым ему?

Несколько дней Ринальдо только и делал, что обходил подряд все бульвары, все общественные парки и погребки, но так и не встретил вновь этого жуткого, всезнающего человека. Это вызвало у него еще большую тревогу.

Он уже собрался было покинуть Неаполь, и тут в одно прекрасное утро увидел корсиканца на приморском бульваре. Тот сидел на скамье под статуей, прислонясь к ее постаменту. Глаза его обращены были к небу, а руки он сложил на коленях. Можно было подумать, что этот человек всецело поглощен молитвой.

Ринальдо остановился перед ним, не смея беспокоить его, исполненного умиротворения. Только время от времени покашливал, потом закашлял громче и в конце концов стал напевать мелодию известной песенки. Капитан не шелохнулся. Казалось, прислонясь в неземном экстазе к камню, он сам обратился в камень.

Наконец Ринальдо надоело ждать, он подошел к капитану, встал рядом, положил руку ему на плечо и сказал:

— Господин капитан! Я рад опять видеть вас.

Капитан скосил глаза, повернул голову, увидел Ринальдо и задал ему вопрос:

— Что видите вы над собой?

— Чистый голубой эфир.

— Образ невинной души, единый цвет чистого духа. Сквозь глаза эта неземная форма духа проникает в сердце. Здесь место сбора прекраснейших радостей, что обретаются вне нас и все-таки в нас. Мы овладеваем ими. Небеса дарят нам их. И что такое цветущие нивы по сравнению с этим лазурным морем чистоты и ясности? Кто здесь бросит якорь, тот будет стоять в прекраснейшей гавани.

— Ваше воодушевление восхитительно! Но простите меня, я с нетерпением жду возможности поговорить с вами.

— Вы скорее смущены, чем нетерпеливы. Признайтесь — вы боитесь меня. Но вам нечего бояться. Я не инквизитор и не судья. А ведь это те люди, которых вам приходится бояться.

— А вы не ошибаетесь? — спросил Ринальдо. — Назовите мне мое имя.

— Оно стоит очень дорого. Его можно было бы продать как сокровище, будь я в затруднительном положении.

— Господин капитан! Одним словом: кто я?

— Человек, поставленный вне закона и внушающий всем страх, приводящий в ужас путешественников, знаменующий смертный час путников. Король притонов и властелин горных логовищ. Ты — Ринальдини…

Барабанный бой возвестил выход портового надзора. Мимо прошла компания офицеров, они поздоровались с Ринальдо и капитаном. Ведь все они были в какой-то степени знакомы, встречались в парках и погребках. Тут и там приподнимались шляпы, завязалась беседа. Ринальдо принимал в ней участие, но сердце у него бешено колотилось. И тут молодой бесцеремонный лейтенант спросил:

— А знаете ли вы, господин капитан, что все в здешнем обществе ломают себе головы над тем, кто вы? Вы — самая примечательная новость дня.

— О! — ответил капитан. — Я расскажу вам куда более примечательную новость. Вы ломаете себе головы над тем, кто я. А знаете ли вы, что здесь, в Неаполе, средь нас, пребывает пресловутый Ринальдини?

Ринальдо застыл, как громом пораженный. Офицеры недоуменно поглядели друг на друга. Все общество умолкло, словно у них отнялись языки.

Капитан достал табакерку, предложил каждому понюшку, захлопнул табакерку, повернулся и пошел к гавани. Никто его не удерживал. Все присутствующие переглянулись и задались вопросом:

— Что сие значит?

Ринальдо перевел дух и сказал, когда капитана уже не было видно:

— Ну-с, господа! Не дал ли достаточно ясно понять этот странный человек, которого никто не знает, кто он?

— Видит Бог, — отозвались два-три человека, — он сам и есть Ринальдини!

Пожилой полковник сказал:

— Мы не сбиры. Ловить Ринальдини — дело полиции. А если этот незнакомец и правда Ринальдини, так он должен знать, сколь далеко может заходить в саморазоблачении, дабы не попасть в положение, чреватое опасностью. Однако же нам следует зорко следить за ним. И должен признаться, судя по его поведению, я допускаю, что с его головой не все в порядке. А что, если он только внушает себе, будто он тот жуткий разбойник? Прежде всего, рекомендую вам, господа, хранить молчание! Нам следует внимательнее понаблюдать за незнакомцем и лишь потом решить, как нам к нему относиться.

Присутствующие одобрили замечание полковника. После чего компания отправилась в погребок, где все с удовольствием позавтракали.

Ринальдо был охвачен неописуемым волнением. Он не знал, как ему поступить. Покинуть Неаполь или остаться? Кто был тот человек, который, казалось, хотел пожертвовать собой ради него? Его предостережение все еще звучало в ушах Ринальдо, а его поступок казался атаману непостижимым.

Ринальдо напрасно повсюду искал капитана. Его нигде не было. Никто не видел его больше в Неаполе. Он исчез.

Но разговоры о том, что Ринальдини разоблачен, стали повсеместными. Дело пошло на расследование. Офицеры давали показания о том, что видели и слышали. Полиция выслеживала капитана. Но все ее усилия были тщетны. И теперь возникшие предположения, казалось, подтвердились: тот незнакомый оригинал был Ринальдини! Все теперь рассказывали друг другу забавные истории о нем и рады были, что видели его.

Но постепенно разговоры о Ринальдини стали затухать. Другие новости вытеснили их, а под конец и вообще о знаменитом разбойнике перестали говорить.

Однажды под вечер, примерно месяц спустя после того события, Ринальдо сидел у себя в комнате и бренчал на гитаре, сочиняя новую песню; тут дверь комнаты отворилась и вошла юная девица.

— Я правильно попала к господину графу Мандокини? — спросила она. — Я должна передать вам это письмецо. Его посылают вам прелестные руки.

Она подала Ринальдо письмо и села, не ожидая приглашения. Ринальдо прочел:

— Ты знаешь даму, которая написала это письмо? — спросил Ринальдо.

— Я служу ей.

— Кто она?

— Ее имя не может представлять для вас интереса, пока она сама не станет вам интересна. Тогда еще будет время назвать вам ее имя. Она сделает это сама, и прозвучит ее имя для вас куда отраднее, чем если бы его назвала я.

— Она красива?

— Дело только за вами, найдете ли вы ее красивой.

— Где могу я ее увидеть?

— Завтра во время заутрени в Сан-Лоренцо. На ней будет зеленое платье и черная вуаль. Золотая цепь обовьет ее шею, а букет цветов апельсинного дерева украсит ее грудь. Так вы, значит, придете?

— Я с удовольствием приду.

Служанка ушла. Но Ринальдо недолго оставался наедине со своими мыслями. Дверь в комнату внезапно отворилась, и вошел человек, укутанный в красный плащ.

— Ринальдо! Ты завтра не пойдешь в Сан-Лоренцо!

— Кто ты? — удивился Ринальдо.

Человек снял с лица маску, отбросил плащ — перед Ринальдо стоял капитан.

Ринальдо в испуге отпрянул. Хотел что-то сказать. Но первым заговорил капитан, он спросил:

— Ты же прислушаешься к совету человека, за тебя принесшего в жертву себя самого? Разве не я обеспечил тебе покой, которым ты наслаждаешься в Неаполе?

И он поспешно покинул комнату.

Ринальдо полночи провел без сна, встал раньше, чем обычно, и не пошел в Сан-Лоренцо.

Когда наступил вечер, к нему опять явилась та самая служанка.

— Ах! — сказала она. — Вы плохо держите слово. Почему вы не пришли?

— Я не приду, пока не узнаю имени дамы, которую должен увидеть.

— Господин граф! Не давайте сами себе повода пожалеть о том, чего другие добиваются со страстной силой. Понравится она вам, так сама назовет свое имя. Завтра она опять придет к заутрене. Доброй ночи!

Служанка ушла, а вскоре в комнату снова вошел капитан.

— Ты не пойдешь в Сан-Лоренцо, — сказал он.

Ринальдо возмутился:

— Благородный друг! Позволь сказать тебе откровенно — твой запрет без причины унижает меня.

— Но тебе следует верить мне на слово!

— Я же тебя едва знаю!

— Так узнай же меня.

— Где? — нетерпеливо вопросил Ринальдо.

— Под развалинами Портачи.

Капитан ушел, а Ринальдо остался, погрузившись в раздумье.

Наступило утро, но Ринальдо все еще был в нерешительности. Он хотел было идти в Сан-Лоренцо, но все-таки не пошел.

Вечером к нему опять заявилась посланница. Она молча поклонилась и подала ему письмецо. Ринальдо вскрыл его и прочел:

Едва Ринальдо прочел имя «Аурелия», как вложил в ладонь служанки три цехина и воскликнул:

— Скажи сей достоуважаемой даме, что я приду к ней, и это столь же верно, как верно то, что я дышу и существую. Ни черт, ни какая-нибудь завидущая дочь Евы не удержат меня от встречи с ней, а если я…

— Довольно, — воскликнул капитан, только что вошедший в комнату. — Не давай клятв, ибо исполнить их тебе запрещено.

— Но я хочу их исполнить!

— Спокойно! У власти есть сбиры.

Ринальдо испугался, оглянулся, ища глазами служанку, и обнаружил, что она незаметно выскользнула из комнаты.

— Ринальдо! — продолжал капитан. — Ты и теперь такой же упрямый и необузданный, каким был в давние времена. Но поразмысли-ка хорошенько — ведь теперь не ты командуешь, а тобой командуют.

— Кто дал тебе, капитан, право приказывать мне?

— Неблагодарный! Из-за такого непостоянного существа, как женщина, ты хочешь порвать с другом? Ты оскорбляешь его, дабы бежать за созданием, способным лишь на то, чтобы глядеться в зеркало? Что ждешь ты от нее? И даже если ожидаемое тобой восхитительно, и сколь угодно восхитительно, так это же всего-навсего любовь. А женщины любят в нас только самих себя. Мы их зеркало, их луна, но солнце — только они сами.

— Ты женоненавистник, капитан!

— Главное — я твой друг.

— Такими речами ты не удержишь меня от решения переговорить с той дамой.

— Твое несчастье меня оправдает, Ринальдини. Я дальновиднее тебя. Моя власть…

— Твоя власть? Дай мне доказательство твоей власти.

— Ты его получишь. Вставай и следуй за мной к развалинам Портичи.

— Дай мне эти доказательства здесь, капитан.

— Как это ты, бесстрашный ночной герой, обратился в трусливого мальчонку? Сломай свой клинок, и пусть дадут тебе веретено… Я вижу тебя насквозь. Теперь разрешаю тебе встретиться с той женщиной. Узнай ее, а потом и меня. Спокойной ночи.

Ринальдо, после весьма неспокойной ночи, поспешил к назначенному часу в Сан-Лоренцо, чтобы найти там Аурелию. Однако он ее не увидел. Но тотчас заметил ту служанку. Она кивнула ему, и он последовал за ней. Перед входом в церковь она сказала:

— Моя повелительница просит извинить ее. Ей невозможно было сдержать слово и прийти сегодня сюда. Но она просит вас последовать за мной. Я провожу вас к ней.

Ринальдо проследовал за служанкой за пределы города, и там она указала ему на великолепный дом в глубине сада.

Они вошли. Служанка провела Ринальдо через красивый зал в комнату, окна которой были затянуты гардинами. Сквозь приятный полумрак они прошли в кабинет, где было еще темнее.

На одном из диванов шевельнулась женщина. Ринальдо подошел к дивану, пал на колени, схватил полную руку и, покрыв ее поцелуями, сказал:

— О Аурелия! Эта минута сделала меня несказанно счастливым!

— Ты счастлив? Правда счастлив? — спросил нежный голос.

— Я не знал, что та, которую я должен был увидеть, — Аурелия, образ твой я буду вечно носить в своем сердце!

— Господин граф! Вы…

— Голос! Бог мой! Нет! Вы — не Аурелия. Вы не Аурелия Ровеццо?

— Ах, как хотела бы я быть Аурелией Ровеццо. Я увидела вас, обратила на вас внимание, с приязнью обратила, и вот из этого, боюсь я, сотворилась любовь… Теперь мне хотелось бы одного — чтобы я никогда вас не видела… Оставьте меня. Преклоняйтесь перед вашей любимой Аурелией и оставьте меня с моими чувствами.

— Как могла моя фантазия ввести меня в подобное заблуждение. Аурелия же томится в монастыре!

— Я сострадаю вам… Мы оба грезили. Наше расставание будет нашим пробуждением. Нам остается воспоминание…

— Но если исчезли грезы, то подарите мне сладостную явь. Позвольте увидеть прекрасное лицо, уста которого говорят столь восхитительно. Звуки вашего голоса…

— О граф! Я не столь высокого мнения о себе.

— Вы свободны, ничем не связаны? — осведомился Ринальдо.

— До сих пор я еще свободна.

— И я тоже, — прошептал он.

Возникла пауза. Ринальдо целовал руки незнакомки; он нежно пожимал их и чувствовал, что его собственные руки пожимают в ответ еще нежнее.

Незнакомка вздохнула.

— Как счастливы могли бы мы быть! — сказал Ринальдо.

— Граф! Прошу вас, оставьте меня. Вы довели меня до такого состояния, в коем я… хотела бы быть только со своим возлюбленным.

Незнакомка замолчала. Смелая рука Ринальдо подняла ее вуаль, и он запечатлел пламенный поцелуй на ее устах. Она вздохнула.

Они не обменялись больше ни словом. Только глубокие вздохи, звучные поцелуи и громкий стук двух обмирающих от восторга сердец оживляли немую сцену. Каждая их жилка стала стучащим пульсом, и сладостное чувство претворялось в ощущение светозарности.

— Но теперь, — пробормотал Ринальдо, не отрываясь от ее губ, — обрету ли я счастье увидеть твои прекрасные очи, в которых мне улыбаются небеса моей услады?

Она молча ухватила за своей спиной шнур, потянула — и две гардины взлетели вверх. Мягкий свет дня проник в комнату, и Ринальдо увидел в своих объятиях даму редкой красоты. Жгучие очи, из которых лучилось пылкое вожделение, улыбались ему; ласковой улыбкой сияли ему слегка приоткрытые свежие уста, и полная грудь льнула к его груди.

Ринальдо покрывал ее прелести самыми нежными поцелуями и, забывшись, наслаждался сокровищами, щедро предоставленными ему случаем.

— О прекрасная незнакомка! — вздыхал он. — Будем же любить друг друга и радоваться.

— Мы будем, будем! — отвечала она.

— Теперь Неаполь стал для меня раем! — признался Ринальдо.

— А для меня небесами. Я обретаю их в твоих объятиях. Мы будем безмерно счастливы.

О любовь! Кто не знает твоих даров, тот не знает прекраснейшей ценности нашей жизни; кто не испытывает от тебя восторга, тот, даже имея всего в избытке, сущий бедняк, и где бы он ни ходил, ни бродил, его одолевают тоска и скука. Несчастен тот, кто не любит! Жизнь его — всего лишь сон, его не радует зефир, охлаждающий горячую щеку, дни его бегут, как робкие тени. Только в наслаждениях любви заключена истинная радость, и кто вступил на эту тропу, шествует по розам.

Дверь распахнулась. Любящие отшатнулись друг от друга.

Перед ними стоял корсиканский капитан.

— У меня нет никаких сомнений в том, что здесь произошло, — сказал он. — Желаю, чтобы вы никогда о том не пожалели.

Молодая дама закрыла лицо руками. Капитан, обратившись к ней, сказал:

— Ты отшатнулась от меня и отдалась этому человеку. Я не отрекаюсь ни от чего и не требую от тебя ничего назад, кроме кольца, которое я дал тебе как залог моей верности.

Молча стянула она кольцо с пальца. Капитан взял его и продолжал:

— Этот дом и этот сад ты сегодня же покинешь.

Он вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь.

— Как должен я это понимать? — спросил ошеломленный Ринальдо.

— Я все тебе объясню, — ответила она, — когда мы опять встретимся.

— А когда и где это случится?

— Моя служанка приведет тебя ко мне, как только обстоятельства позволят мне тебя увидеть.

Она быстро вскочила, обняла его, стала пылко целовать. А потом стянула у него кольцо с пальца и сказала:

— Это кольцо, как и тебя, я считаю своим.

— Могу ли я предположить, сколь дорогую цену придется мне, возможно, заплатить за эти счастливые мгновения?

— Им нет цены. Я их тебе подарила. А драться корсиканец с тобой не будет.

— Я не этого боюсь.

— А чего же? — удивилась она.

— Он владеет моей сокровенной тайной.

— Не бойся ничего. Он не станет предателем. Я изменила ему и все-таки ничего не боюсь. Но измени мне он, так мой кинжал нашел бы его сердце: я люблю беззаветно.

— Ты страшный человек!

— Не для тебя, ведь ты же меня любишь! Я не раздариваю другим все то, что дарят только своему единственному. Любимому, которого я сама выбрала, я остаюсь верна. Капитана я сама не выбирала. Судьба свела меня с ним. И вот я нашла удобный случай разбить мои оковы. Я люблю тебя и отдаюсь тебе целиком и полностью. Люби меня, как я люблю тебя, и мы, ты и я, будем счастливы.

Она проговорила все это небесным голосом, сжала его еще крепче в объятиях и притянула к себе.

Ринальдо вернулся домой, предаваясь сладостным мечтам. Он опасался визита капитана, но тот не явился. Так прошло три дня. Он не видел капитана и не слышал ничего о влюбленной незнакомке.

На четвертый день Ринальдо в раздумье отправился в гавань. Громыханье пушек объявило о прибытии корабля. С него спустили лодку, пассажиры высадились на берег. Ринальдо похаживал в толпе приезжих, матросов и носильщиков. Внезапно кто-то обнял его сзади. Он обернулся, и в его объятия бросилась Роза, одетая в мужской костюм.

Страх и изумление сковали ему язык. У Розы по щекам текли слезы, она радостно воскликнула:

— Слава Богу! Я нашла тебя.

Дабы не привлекать внимания, Ринальдо повел Розу к себе. Два чемодана принесли за ней.

Ринальдо отослал слугу и запер дверь. Роза, успокоившись, стала рассказывать:

— В тот ужасный день, когда нас со всех сторон атаковали, мне повезло, я сумела ускользнуть. Я бежала в горы и добралась до Авеццо, где меня приютила одна добрая старушка. Но страх и печаль даром не прошли — опасность преждевременных родов бросила меня на больничную койку. Моя здоровая натура, однако ж, победила. Едва я поднялась на ноги, как поспешила в Ливорно, где села на корабль. Я твердо намеревалась обыскать хоть весь Неаполь, ибо почти не сомневалась, что ты здесь. Слава Пресвятой Деве Марии! Я тебя нашла. В этих чемоданах упрятаны те твои сокровища, закопанные в Апеннинах, какие я смогла прихватить. Я сердечно рада, что могу их тебе передать.

Ринальдо опять нежно обнял Розу и отблагодарил ее верность бесчисленными поцелуями. В эту минуту он решил покинуть Неаполь как можно скорее.

— Теперь я богат и счастлив благодаря тебе, любимая моя! — ликовал он. — И ты тоже вместе со мной будешь счастлива.

Устав после путешествия, Роза легла отдохнуть. И тут служанка, посланная прекрасной незнакомкой, опять вошла к Ринальдо. Она принесла ему письмецо следующего содержания:

Ринальдо на мгновение задумался. И решил, дабы не дать повода для подозрения этой обольстительной синьоре, мести которой он опасался, последовать за служанкой.

Ринальдо ввели — примерно в ста шагах от его жилья — в дом, где Олимпия ожидала Ринальдо в комнате, обставленной с большим вкусом. Сама она прильнула к нему, как истинная дочь Евы, пылая неистовой страстью, какая и самого робкого в мире пастуха сделала бы предприимчивым. Ринальдо взял себя по возможности в руки и противопоставил ее пылу изрядную холодность.

— Что такое? Так отвечаешь ты на мои поцелуи? — удивилась она.

— Целых четыре дня прошло с тех пор, как мы простились, — с упреком сказал Ринальдо.

— А для меня это были четыре вечности.

— Вот как? — недоверчиво спросил он.

— Не говори со мной таким тоном! Я не могла увидеть тебя раньше. Отныне же ни единого часа не будет в моей жизни, который не был бы твоим. Неблагодарный! Если б ты знал, что я проделала…

— Если это возмещается деньгами, то…

— Несчастный! И тебя я люблю? Я говорю о любви, а ты отсчитываешь мне деньги? Возьми у меня все, что я имею, приневоль бедствовать и нищенствовать, я последую за тобой босая. А станешь сам бедняком, я буду красть для тебя, взойду на эшафот и испытаю радость оттого, что ты не терпишь нужды. А ты, видимо, измеряешь мою любовь твоей собственной жалкой меркой, если можешь так со мной разговаривать.

Круто повернувшись, она бросилась на канапе. Ринальдо молча ходил взад-вперед по комнате.

Вошла служанка. Она поставила на стол фрукты, вино, холодные закуски и вновь исчезла.

После небольшой паузы Олимпия спросила:

— Не соизволит ли господин граф со мной откушать?

— Почему бы нет? — улыбаясь, ответил Ринальдо.

Не говоря ни слова, они пододвинули стулья к столу.

Олимпия наполнила бокалы, взяла один и нежным голосом сказала:

— За наше примирение?

— Для тех четырех дней следует прежде всего найти оправдание, — упрямо настаивал Ринальдо.

— Я не могла прилично принять тебя до сегодняшнего дня. В тот день, когда я, счастливая, выбралась из твоих объятий, я оставила тот дом, который для меня снял капитан, и провела это время в жалком пристанище. Только сегодня утром поселилась я в этом доме.

— Где была ты, там была любовь. Почему не вправе я тоже быть там?

— Мне стыдно было пригласить тебя в ту убогую комнату…

— А ты все это время жила благодаря доброте капитана или нет?

— До некоторой степени, — ответила она улыбаясь.

— Ты не урожденная неаполитанка?

— Я — генуэзка.

— Что известно тебе о капитане?

— Он — человек странный, таинственный, хвастающий знанием тайных наук, — сказала Олимпия.

— А есть у тебя доказательства, что он действительно ими владеет?

— Да, но я боюсь о том говорить…

Ринальдо только хотел было ее еще кое о чем спросить, как в комнату вошел человек в маске, подошел к Ринальдо и вручил ему письмо.

Олимпия хмуро поглядела на странного вестника, а тот взял со стола бокал вина, выпил его и, не говоря ни слова, вышел из комнаты.

Ринальдо прочел:

Он тут же разорвал письмо на мелкие кусочки и выскочил из-за стола.

— Бога ради, граф! — испуганно пролепетала Олимпия. — В чем дело?

Ринальдо взял свою шпагу, поцеловал руку Олимпии и сказал:

— Завтра, прелестная Олимпия, ты меня опять увидишь!

Он поспешил к двери. Но Олимпия, горячо обнимая его, просила остаться. Он ласково отстранил ее:

— Успокойся, мы увидимся завтра!

Освободившись из ее объятий, Ринальдо сбежал вниз по лестнице и поспешил к себе.

Едва атаман добрался до своего жилья, как к нему вошел тот самый человек в маске. Они долго, не говоря ни слова, смотрели друг на друга. Наконец Ринальдо нарушил молчание:

— Господин капитан! Я понял ваш намек.

— Что еще, черт побери! Капитан? Я никогда не был капитаном! — Человек снял с лица маску, и Ринальдо узнал одного из своих бывших товарищей.

Ринальдо пожал ему руку и спросил:

— Откуда ты пришел, Лодовико?

— Это я вам охотно расскажу. Но дайте мне поначалу чего-нибудь выпить. У меня чертовская жажда.

Ринальдо поставил на стол несколько бутылок вина, и Лодовико начал свой рассказ.

— Когда нас в последний раз атаковали, вас уже с нами не было, сражение — разрази меня гром! — было таким ожесточенным, какого я даже не припомню. Истинная бойня — накажи меня Бог! — как если бы рубили мясо на станке для забоя скота. Я отделался несколькими ранами и пробирался из одного городка в другой, пока не дошел до Неаполя. Здесь я отыскал родича. Тот познакомил меня с компанией юнцов, что украли бы у черта нос с физиономии, если б у него был нос. Ну вот, я вступил в эту компанию и зарабатываю свой кусок хлеба как могу. Несколько недель назад я увидел вас и глазам своим не поверил. «Черт побери! — подумал я, — как это атаман оказался здесь?» Я хотел вас о том спросить. Но случилось это средь бела дня, а наш брат выказывает свое мастерство только по ночам, потому как у проклятых сбиров днем ушки на макушке. Пока я раздумывал, вы ушли, а я чуть не взбесился от злости, что не знаю вашего адреса. С того дня я вас больше не встречал, хотя, бегая по городу, сбил в кровь себе все ноги. Я уже подумал, что вы опять где-то за горами, за долами, и от злости лопнуть был готов. Но вот увидел вас нежданно нынче вечером с особой, которую я очень хорошо знаю.

— Кто же она, Лодовико?

— Но вы же должны ее тоже знать, раз вы с ней шли? Сейчас она служит у синьоры, у которой вы были.

— А, понятно. Если ты больше ничего о ней не знаешь…

— Я знаю, что она нуждается в любви и не слишком дорога. Они с синьорой сходствуют как две капли воды.

— Что? Неужели синьора Олимпия…

— Бог мой! — удивился Лодовико. — Ведь вы, что говорить, не первый и не последний, кто к ней пришел или еще придет. Но теперь вам грозит опасность. И потому я подумал: стоп, Лодовико! Ты должен предупредить своего доблестного атамана. Поэтому я написал то письмецо и сам принес его вам. Я рад, что вы вняли моему предостережению, ведь — и пусть в порошок сотрут меня все чертовы колеса на земле — князь делла Торре шуток не понимает.

— Каким же образом замешан в этом деле князь?

— Самым естественным. Он спит с синьорой и чертовски ревнив.

— Лодовико! Можно ли тебе верить?

— Не называйте меня больше своим товарищем, если я солгал. Я обязан все это знать. Я же получаю небольшое месячное жалованье от князя, и он мог бы даже отдать мне приказ — преподнести вам две-три горькие пилюли.

— Но не может же синьора быть знакома с князем давно, — сказал Ринальдо.

— Они познакомились четыре дня назад. И это не ее квартира, в которой вы сегодня были. Скажите, вы ей тоже оказываете помощь?

— Отнюдь нет! Я и сам знаком с ней всего пять дней.

— Так вы ее совсем не знаете. Я думаю, ее и за пять лет не узнаешь. Она же самая что ни есть продувная бестия! Одного корсиканского капитана самым жестоким образом обвела вокруг пальца.

— А ты знаешь этого капитана, Лодовико?

— Втайне он лучший друг всех подобных мне молодцов в Неаполе. Они пристали к нему как репьи. А сейчас он сидит в монастыре Святой Девы Марии и придумывает какие-то приборы. Этими приборами он вызывает духов!

— Настоящих духов?

— Это только черту ведомо! Я никогда при том не бывал.

— Лодовико! Мы же остаемся добрыми друзьями?

— Черт побери! Не говорите так со мной и не относитесь ко мне с недоверием!

— Так вот — по секрету! Мои люди сейчас в Калабрии. Прекрасная страна для нас! Командует в мое отсутствие Чинтио.

— Черт побери! Я должен туда отправиться!

— Я дам тебе денег, Лодовико.

— Прекрасно! А я прихвачу еще пяток молодцов, которые — накажи меня Бог! — ни одному из нас ни в чем не уступят. Здесь все равно жизнь собачья. Денег всего ничего, дела пустяковые, так, мальчишеские проказы, а шуму и скандалов из-за каждой мелочи, словно бы это Бог весть что. Сбиры без устали преследуют нас по пятам, мысль о виселицах и галерах из головы не выходит. При подобных обстоятельствах живется скверно. Вот моя рука, атаман! Я отправляюсь в Калабрию.

— Бери с собой всех, кого можешь. Чинтио ждет рекрутов.

Тем временем Роза проснулась, Ринальдо слышал, что она поднялась. Он открыл дверь кабинета и позвал ее. Лодовико сделал большие глаза, увидев старую знакомую. Он рад был, что Роза в добром здравии, но шепнул Ринальдо на ухо:

— А синьора Олимпия все-таки красивее!

Ринальдо улыбнулся, дал ему денег и отпустил. Лодовико спросил Розу о том, как ей удалось спастись, выпил еще один бокал вина и, пообещав скоро вернуться, ушел. Он был уже изрядно под хмельком.

Когда Роза на следующее утро одевала своего любимого Ринальдо, она нежно сказала ему:

— Дорогой Ринальдо! Если ты и вправду хоть вполовину любишь меня так, как я люблю тебя, то выслушай меня и исполни мои пожелания. Не имей больше дела с такими людьми, как Лодовико. Нам надо покинуть Неаполь. И уехать в другую страну.

Из глаз ее хлынули слезы, Ринальдо был тронут до глубины души. Он обнял ее, поцеловал и сказал:

— Я ценю твое благородное сердце. Я знаю, чего заслуживает твоя любовь. То, чего ты желаешь, и для меня уже решено. Прежде чем наступит третье утро, мы отплывем в Испанию. И если какое-нибудь скверное обстоятельство задержит наш отъезд, так мы до поры до времени уедем на Сицилию. Но Неаполь мы покинем по возможности скорее. Ты и представить себе не можешь, как для меня важно уехать отсюда. Успокойся и не утрачивай любви ко мне!

Сказав это, он взял шпагу и ушел. Путь его лежал прямехонько к жилищу Олимпии.