Рискованный флирт

Глава 16

Через полчаса после того, как Дейн ворвался в свою комнату и с треском захлопнул дверь, он заявился в гардеробную Джессики. Он холодно взглянул на Бриджет, вынимавшую шпильки из волос его жены.

– Выйди, – очень тихо сказал он, и Бриджет пулей вылетела за дверь.

Джессика осталась сидеть перед туалетным столиком.

Выпрямившись, она подняла руки и стала дальше вынимать шпильки.

– Я больше не собираюсь ругаться с тобой по этому поводу, – сказала она, – пустая трата времени. Ты не слышишь ни слова из того, что я говорю.

– Нечего слушать, – проскрипел он. – Это не твое собачье дело.

Всю дорогу к дому он только так отзывался на ее усилия заставить его передумать. Встреча с женщиной из его прошлого уничтожила все, чего Джессика добилась в их отношениях. Они вернулись к тому моменту, когда она в него выстрелила.

– Мое дело – ты, – сказала она. – Позволь мне донести до тебя простую вещь: ты вызвал неразбериху, тебе ее расчищать.

Он моргнул, потом скривил рот в устрашающей улыбке:

– Ты указываешь мне, в чем мой долг. Напоминаю, мадам, ни ты, ни кто другой…

– Мальчик в беде, – сказала Джессика. – Мать его погубит. Ты отказываешься довериться моему инстинкту, хотя прекрасно знаешь, что я вырастила десятерых мальчиков фактически в одиночку. Включая необходимость справляться с десятками их сорванцов-приятелей. Единственное, в чем я разбираюсь, милорд, это в мальчиках, от хороших до ужасных, со всеми промежуточными стадиями.

– А того не можешь понять, что я не мальчик, чтобы ты мне приказывала и говорила, в чем мой долг!

Джессика задохнулась. Отвернувшись от зеркала, вынула последнюю шпильку и сказала:

– Я устала, устала от твоего недоверия. Устала от обвинений в манипуляциях, в том, что я командую… надоедаю. Устала от попыток обращаться с неразумным мужчиной как с разумным. Устала от того, что при любых попытках добраться до тебя ты с оскорблениями меня прогоняешь. – Она стала медленно расчесывать волосы. – Ты не хочешь ничего, что я предлагаю. Тебе бы только удовлетворять твою похоть, остальное тебя раздражает. Ладно. Я прекращаю тебя раздражать. Больше не буду пытаться разговаривать с тобой, как со взрослым человеком.

Дейн горько усмехнулся:

– Конечно, не будешь. Теперь будет ледяное молчание. Или укоризненное молчание. Или упрямое. Короче, то милое обхождение, которым ты потчевала меня последние десять миль до Аткорта.

– Если я была сварливой, прошу прощения. В будущем такого не повторится.

Дейн подошел к столу и уперся в него правой рукой.

– Посмотри на меня, – сказал он, – и скажи, что все это означает.

Она посмотрела в сосредоточенное лицо. В глубине глаз бурлили эмоции, и ее сердце сжалось от сочувствия сильнее прежнего. Он хотел ее любви. Она ее дала. Сегодня она заявила об этом открыто, и он ей поверил, она видела по глазам. И хотя он не был уверен, что делать с этой любовью, и, может быть, еще годы не будет знать, он не сделал попытки ее оттолкнуть.

До злобной выходки Черити Грейвз.

Джессика не собиралась дальше неделями работать над ним, чтобы потом кто-то или что-то свел на нет все ее усилия. Ему придется перестать смотреть на мир, и на нее в особенности, через кривые очки прошлого. Ему придется узнать, кто такая его жена, и обращаться с ней как с женщиной, а не с разновидностью фемин, о которых он говорит с таким горьким презрением. Узнавание это ему достанется тяжело, потому что у нее сейчас есть более насущная проблема, на которую она будет тратить силы.

Дейн – взрослый человек, якобы способный позаботиться о себе. Возможно, он способен разумно разобраться с делами… в конце концов.

Ситуация с его сыном более рискованная, потому что мальчики полностью зависят от взрослых. Кто-то должен действовать в интересах Доминика. Очевидно, что этот кто– то – Джессика. Как обычно.

– Это означает, что ты победил, – сказала она. – Отныне все будет по-твоему, милорд. Ты хотел слепого подчинения? Ты его получишь.

Дейн насмешливо фыркнул.

– Поверю, когда увижу, – сказал он и вышел.

Дейну потребовалась неделя, чтобы поверить, хотя он видел и слышал это каждый день и каждую ночь.

Жена соглашалась со всем, что он говорил, с самыми его идиотскими замечаниями. Она ни с чем не спорила, сколько бы он ее ни подстрекал. Она всегда была приветлива, как бы он ее ни раздражал.

Если бы Дейн был суеверным, он бы поверил, что в прекрасное тело Джессики вселилась душа другой женщины.

Через неделю, проведенную в обществе этой дружелюбной, слепо повинующейся незнакомки, Дейн забеспокоился. Через две недели он был абсолютно несчастен.

Но жаловаться было не на что. То есть не было ничего такого, на что гордость позволила бы ему пожаловаться. Он не мог сказать, что она надоела ему до смерти, потому что не видел даже намека на несогласие или неудовольствие. Он не мог пожаловаться, что она недобрая, потому что сто посторонних наблюдателей дружно согласились бы с тем, что она ведет себя как ангел.

Только он и она знали, что это наказание, и знали за что.

За то невообразимое создание, которое он сотворил вместе с Черити Грейвз.

Для Джессики не имело значения, что создание было так же скверно внутри, как ужасно снаружи, что Доминик не мог унаследовать от развратного монстра-отца и порочной шлюхи-матери ничего доброго. Для Джессики не имело бы значения, даже если бы у этого создания было две головы, а в ушах копошились черви, а по мнению Дейна, он и тогда был бы не более отвратительным, чем сейчас. Пусть бы он, ползая на животе и был покрыт зеленой слизью – Джессике было бы все равно: Дейн его сделал, значит, Дейн должен о нем заботиться.

Так же она смотрела на брата. Не важно, что Берти – бесхарактерный дурачок. Дейн подцепил дурака на приманку – значит, Дейн должен выудить дурака из воды.

Так же она смотрела на свой случай: Дейн ее раздавил, Дейн должен починить.

Как и в Париже, Джессика придумала наказание с дьявольской точностью. На этот раз Джессика не давала ему ничего, пока он сам не настаивал. Не было приставаний, выпрашивания или непослушания. Не было ни неудобных сантиментов, ни жалости… не было любви, потому что после того, как Джессика вдалбливала ему эти слова в голову и в сердце на погосте в Девонпорте, она ни разу с тех пор не сказала: «Я тебя люблю».

К своему вечному стыду, Дейн пытался заставить ее это сказать. Во время их близости Дейн делал все, чтобы услышать эти слова. Но как бы он ни был нежен или страстен, сколько бы итальянского лиризма ни вливал ей в уши, она их не произносила. Она вздыхала, она стонала, она выкрикивала его имя, и имя Всевышнего, и даже падшего ангела, но только не те три слова, которых жаждало его сердце.

Через три недели Дейн был в отчаянии. Он согласился бы на все, хоть отдаленно напоминающее симпатию: «олух», или «дурень», или если она запустит в него драгоценной вазой, разорвет на полоски рубашку, устроит скандал – ради Бога!

Беда в том, что он не смел слишком ее провоцировать. Если бы он сделал что-то действительно отвратительное из того, на что способен, он мог бы получить желаемый скандал. Мог также прогнать ее. Во благо. Но он не мог рисковать.

Дейн знал, что ее терпение не безгранично. Быть идеальной женой совершенно невозможному мужу – геркулесов труд. Даже она не сможет держаться вечно. А когда ее терпение лопнет, она уйдет. Во благо.

Через месяц Дейна охватила паника: он заметил изъяны в ее ангельски терпеливом дружелюбии. В середине июня, в воскресенье, он сидел за завтраком, плохо владея лицом, исподтишка поглядывая на тонкие линии на лбу и в уголках рта, говорившие о ее напряженности. Поза тоже была напряженная, как и послушная улыбка, которую она нацепляла на лицо во время прискорбно-веселых разговоров ни о чем и, уж конечно, не о том, что происходит с ними.

«Я ее теряю», – подумал он, и рука потянулась, чтобы привлечь ее к себе, но вместо этого взяла кофейник. Дейн налил себе кофе, беспомощно смотрел на черную жидкость и видел в ней свое будущее, потому что не мог дать жене того, чего она хотела.

Он не мог принять монстра, которого она называет его сыном.

Дейн понимал, что в ее глазах он ведет себя неразумно. Даже себе он не мог объяснить свое поведение, хотя думал над этим всю последнюю чертову неделю. Он не нашел других причин, кроме отвращения. Даже сейчас, в панике и с болью в сердце, он не мог сдержать прилив желчи, когда представил себе темное упрямое лицо с огромным клювом, бесформенного, веснушчатого мальчишку. Все, что он смог, это застыть в кресле, притворившись, что он цивилизованный человек, в то время как внутри его выл и бесился монстр, жаждущий разрушения.

– Мне надо спешить, а то опоздаю в церковь, – вставая, сказала Джессика.

Он тоже встал, вежливый муж, и проводил ее вниз, и следил, как Бриджет надевала на ее светлость шаль и шляпку.

Он выдал шутку, которую повторял каждое воскресенье, – что леди Дейн подает обществу хороший пример, а лорд Дейн обдуманно держится подальше, чтобы крыша церкви не рухнула на головы набожных жителей Аттона.

И когда карета ее светлости поехала, он, как и в предыдущие четыре воскресенья, стоял и смотрел, пока она не скрылась за поворотом.

Но в этот день отдохновения он не захотел идти в свой кабинет, как обычно. Сегодня он пошел в маленькую часовню Аткорта, сел на твердую скамью, на которой в детстве множество воскресений сидел и дрожал, отчаянно пытаясь думать о высоком, а не о голоде, разъедающем живот.

Он чувствовал себя потерянным и беспомощным, как тот мальчик, который пытался понять, почему Небесный Отец сделал его неправильным внешне и внутренне, гадая, какую молитву надо произнести, какое наказание перенести, чтобы Он сделал его таким, как все.

И теперь взрослый мужчина с тем же отчаянием, что и мальчик десятки лет назад, спросил: «Почему Ты мне не помогаешь?»

Пока лорд Дейн сражался с внутренними демонами, его жена готовилась изловить одного во плоти. Она верила в Провидение, однако все же предпочла поискать помощь из более доступного источника. Ее помощником стал Фелпс, кучер.

Он был одним из немногих, кто остался из прислуги прежнего маркиза. Тогда Фелпс был младшим конюхом. То, что Дейн его оставил и повысил в должности, говорило о его способностях. То, что он называл его Фелпс, а не «кучер Джон», свидетельствовало об уважении.

Уважение было взаимным.

Это не значило, что Фелпс считал его светлость непогрешимым. Что это значило, Джессика поняла вскоре после непредвиденного осложнения в Девонпорте: Фелпс делал не то, что хозяин прикажет, а то, что пойдет ему на пользу.

Союз между Джессикой и кучером установился в первое воскресенье, когда Джессика отправилась в церковь в Аттоне. Когда она вышла из кареты, Фелпс спросил разрешения провести своего рода «медитацию», как он это назвал, в пабе «Свистящее привидение».

– Конечно, – сказала Джессика с грустной улыбкой. – Я и сама хотела бы пойти с вами.

– Да, понимаю, – сказал он, растягивая слова, как коренной житель Девона. – Вчерашняя свара с этой дурой известна уже всему Дартмуру. Но вашей светлости нет дела до того, что всякие остолопы мелют языками, да? Стреляли в него. – Обветренное лицо расплылось в улыбке. – Ну ладно! Вы и остальных научите понимать, из чего вы сделаны.

Через несколько дней, отвозя ее к викарию на чай, Фелпс еще больше прояснил свою позицию, поделившись с Джессикой тем, что услышал в «Свистящем привидении» о Черити и Доминике, и добавив от себя все, что знал об этом деле.

Так что к пятому воскресенью Джессика неплохо представляла, что за женщина Черити Грейвз, и имела более чем достаточно доказательств тому, что Доминика надо спасать.

Согласно Фелпсу, пока Черити, как цыганка, бродили по Дартмуру, мальчик оставался на попечении старой бабки-повитухи Энни Гич. Энни умерла за месяц до возвращения Дейна в Англию. С тех пор Черити околачивалась в окрестностях Аттона. Сама она редко появлялась в деревне, зато ее сына, который большую часть времени был предоставлен самому себе, видели здесь слишком часто, и слишком часто он нарывался на неприятности.

Полтора месяца назад несколько благонамеренных местных жителей попытались устроить его в школу. Доминик отказался. Все три раза, что его привозили в школу, он затевал драки. Он дрался с другими детьми, устраивал дурные проделки. Его нельзя было научить хорошему поведению, потому что на все попытки он отвечал смехом и ругательствами. И поркой его нельзя было привести к послушанию, потому что для этого его сначала надо было поймать, а он чертовски быстро бегал.

В последнее время его поведение значительно ухудшилось, инцидентов стало больше. В понедельник Доминик сорвал с веревки белье миссис Кнап и втоптал его в грязь; в среду подбросил мисс Лоб дохлую мышь в корзину с покупками; в пятницу швырялся конскими яблоками в свежевыкрашенные двери конюшни мистера Поумроя. Недавно Доминик двоим парням наставил синяки под глазом, одному расквасил нос, помочился на ступеньки пекарни и показал голую задницу горничной священника. Пока жители деревни жаловались на него только друг дружке. Даже если бы они смогли изловить Доминика, они были бы в замешательстве, что делать с дьяволенком, сыном хозяина особняка. Ни у кого не хватало мужества доложить лорду Дейну о проделках его отпрыска. Никто не мог выйти за грань приличия и деликатности и пожаловаться на дейновского ублюдка его жене. Более того, никто не мог найти Черити Грейвз и заставить ее что-то сделать с отродьем дьявола.

Это беспокоило Джессику больше всего. Черити Грейвз не было последние полмесяца, в течение которых претензии Доминика на внимание к себе – так она рассматривала его зверства – непомерно возросли. Джессика не сомневалась, что он старается привлечь к себе внимание отца. Поскольку Дейн был недосягаем, оставался единственный способ – вызвать в деревне беспорядки. Джессика подозревала, что мать каким-то образом поощряет или подстрекает его к этому. Метод казался рискованным и глупым. Дейн скорее осуществит свою угрозу и вышлет ее отсюда, чем согласится заплатить ей за отъезд, если это то, чего она добивается.

Альтернативное объяснение было страшнее, хотя в нем было меньше смысла. Черити могла просто бросить мальчика; говорили, что он ночует в конюшнях или под открытым небом, в укрытии между скал. Но Джессике не верилось, что эта женщина уйдет просто так, с пустыми руками. Ей не удалось подцепить богатого любовника, иначе об этом знал бы весь Дартмур – Фелпс говорил, осторожность не в стиле Черити.

В любом случае нельзя было разрешать мальчику и дальше бегать как сумасшедшему.

Терпение жителей Аттона достигло своего предела. Скоро разъяренная толпа будет колотить в двери Аткорта. Джессика не собиралась дожидаться этого, как и того, что мальчик умрет от холода и голода или его засосет предательская трясина Дартмурских болот. Она не могла больше ждать, когда Дейн придет в чувство.

В соответствии с планом она вышла к завтраку с тем изможденным выражением лица, которое бывало у тети Клары, когда она страдала от головной боли. Все слуги это заметили, а Бриджет дважды спросила, не отменить ли поездку в церковь, если ее светлость плохо себя чувствует.

– Голова болит, вот и все, – ответила Джессика. – Это скоро пройдет.

После завтрака Джессика слонялась без дела, пока первый лакей Джозеф не ушел, по обыкновению, в пекарню, где работал его младший брат, а остальные слуги разошлись кто в церковь, кто по своим воскресным утренним делам. Оставался один нежелательный страж – Бриджет.

– Пожалуй, я сегодня не пойду на службу, – сказала Джессика, потирая виски. – Я обнаружила, что физические упражнения снимают головную боль. Мне нужна хорошая долгая прогулка. Около часа.

Бриджет была лондонской служанкой. По ее понятиям, хорошая долгая прогулка – это расстояние от передней двери до кареты. Она легко подсчитала, что час прогулки обычным шагом хозяйки – это от трех до пяти миль. И когда Фелпс «добровольно вызвался» сопровождать хозяйку вместо Бриджет, она символически поупиралась, а потом побежала в церковь, пока Фелпс не передумал.

Когда Бриджет скрылась из виду, Джессика спросила:

– Что ты слышал вчера?

– В пятницу он выпустил из клеток кроликов Тома Хэмби. Том бежал за ним до южной стены парка его светлости. Вчера парнишка опрокинул баки с тряпьем и костями, и Джем Ферз бежал за ним до того же места. – Фелпс скосил глаза на парк. – Парень бежит туда, где его не посмеют преследовать, в частные владения его светлости.

«Другими словами, мальчик ищет отцовской защиты», – подумала Джессика.

– Недалеко от места, где они его потеряли, находится летний домик, – продолжал кучер. – Дед его светлости пост роил такие домики для дам. Подозреваю, парень легко туда заберется, если захочет.

– Если его убежище – летний домик, нам надо спешить, туда почти две мили пути, – сказала Джессика.

– Это если по главной дороге, – сказал Фелпс, – но я знаю путь короче, если вы согласны взбираться по круче.

Через четверть часа Джессика стояла на краю площадки и смотрела на причудливый летний домик, который второй маркиз построил для своей жены. Восьмиугольное каменное строение с конической крышей высотой в дом. Четыре стены восьмиугольника украшены круглыми окнами в резных рамах, на стенах, не имеющих окон, – медальоны того же размера и формы, на них нечто вроде средневековых рыцарей и дам. Вьющиеся розы оплетают окна и медальоны.

Мощеную дорожку к двери окаймляют высокие тисовые кусты.

С точки зрения эстетики, это мешанина, но в ней было свое очарование. Джессика понимала, как привлекательно это место для ребенка.

Фелпс медленно обошел дом, старательно вглядываясь в каждое окно. Вернувшись, покачал головой.

Джессика проглотила ругательство. Напрасно они надеялись, что мальчишка будет здесь, хотя было воскресное утро, а он обычно совершал свои вылазки в будни ближе к обеду. Она готова была выйти из-за кустов, чтобы посовещаться с Фелпсом, но тут услышала треск веток и глухой стук торопливых шагов. Она махнула Фелпсу, и тот нырнул в кусты.

В следующее мгновение мальчишка появился на площадке. Не останавливаясь, не оглядываясь, он кинулся к дому. У самой двери Фелпс выскочил из укрытия и схватил его за рукав. Мальчик ударил его локтем в пах, Фелпс с ругательствами согнулся пополам.

Доминик помчался через площадку к деревьям на задней стороне дома, но Джессика догадалась и уже бежала в этом направлении – по горной тропке, через мост и вниз по извилистой тропинке над ручьем.

Если бы ему не пришлось бежать всю дорогу вверх по крутизне, ей было бы не поймать его, но он выдохся и бежал с человеческой, а не с демонической скоростью. На развилке мальчишка замешкался, видимо, начиналась незнакомая ему местность, и за эти секунды Джессика сделала рывок и навалилась на него.

Он упал на траву – повезло, – а она на него. Он не успел и подумать о том, чтобы вывернуться, а она уже схватила его за волосы и резко дернула. Он взвыл.

– Девчонки дерутся нечестно, – сказала она. – Лежи тихо, или я сниму с тебя скальп.

Он забористо выругался.

– Все это я уже слышала, – отдышавшись, сказала она. – Я знаю слова похуже этих.

Наступило короткое молчание – он обдумывал неожиданную реакцию, потом заорал:

– Слезь с меня, корова!

– Так говорить нехорошо. Надо сказать: «Пожалуйста, слезьте с меня, миледи».

– Насрать.

– О Боже, – вздохнула Джессика. – Кажется, придется принимать решительные меры.

Она выпустила его волосы и впечатала звонкий поцелуй в макушку.

Потрясенный Доминик ахнул.

Она чмокнула его в тощий загривок. Он напрягся. Она поцеловала грязную щеку. Он выдохнул давно сдерживаемое дыхание вместе с потоком ругательств, яростно вывернулся, но не успел уползти, она схватила его за плечо и быстро встала, увлекая за собой.

Рваным башмаком он попытался ударить ее по голени, но Джессика увернулась, продолжая крепко его держать.

– Тихо! – сказала она тоном «подчинись или умри» и хорошенько его тряхнула. – Попытаешься лягнуть еще раз – получишь сдачи, и уж я-то не промахнусь.

– Насрать на тебя! – закричал он, с силой дернулся, но хватка у Джессики была крепкая, не говоря о практике. Она достаточно долго имела дело с извивающимися детьми. – Пусти, тупая корова! – заверещал Доминик. – Пусти! Пус-ти! – Он толкался, выкручивался, но она подтащила его к себе за костлявую руку и прижала обе его руки к телу.

Он перестал выкручиваться, только злобно выл. До Джессики дошло, что он действительно встревожен, хотя она ни за что не поверила бы, что он ее боится.

Его вопли стали еще отчаяннее, когда появился ответ на них.

Из-за поворота тропинки вышел Фелпс с женщиной на буксире. Мальчишка заткнулся на полуслове и замер.

Женщиной была Черити Грейвз.

Это была мать мальчика, на этот раз она за ним бежала, но в отличие от незадачливых селян она хорошо знала, что с ним сделает. Для начала изобьет до полусмерти, заявила она.

Черити сказала, что две недели назад он сбежал, она везде его искала и наконец, отправилась в Аттон – хотя знала, что ценой жизни не должна приближаться на десять миль к его светлости. Она зашла в «Свистящее привидение», туда прибежали Том Хэмби и Джем Ферз, они привели с собой десяток злых мужчин, которые быстро ее окружили.

– И наговорили мне… полные уши, – сказала Черити, бросив грозный взгляд на сына.

Джессике уже не надо было держать его за воротник. С приходом матери мальчишка сам схватил ее за руку. Теперь он крепко держался за нее и, если не считать давления маленькой руки, был неподвижен, темные глаза прикованы к Черити.

– Все в Дартмуре знают, как жестоко вы с ним обошлись, – сказала Джессика. – Вы не можете ожидать от меня, что я поверю, будто вы ничего о нем не слышали. Где вы были, в Константинополе?

– Я работаю. – Черити вздернула голову. – Я не могу следить за ним каждую секунду, и денег на няньку у меня нет. Я посылала его в школу, так? Но директор не смог вправить ему мозги, так? А как я должна это делать, спрашиваю я вас, если он удрал от меня и я не знаю, где он скрывается?

Джессика сомневалась, что Черити интересовалась, где скрывается мальчик, пока не услышала про убежище в графском парке. Если его светлость узнает, что «беспризорник» прячется в нарядном, безукоризненно чистом летнем домике второго маркиза, платить придется бешеные деньги.

Даже сейчас она была не так нагло напориста, как изображала. То и дело зеленые глаза озирались, как будто она ждала, что Дейн вот-вот выскочит из-за деревьев. Она чувствовала себя неуверенно и все же уходить не спешила. Джессика не догадывалась, что крутится в голове этой женщины, но было очевидно, что она оценивает маркизу Дейн и соответственно вырабатывает подход. Быстро сообразив, что угроза страшного наказания Доминику не встретила одобрения, она перешла на рассказ о своих стесненных обстоятельствах.

Когда и на это Джессика не отозвалась, Черити сделала следующую попытку.

– Я знаю, что вы думаете, – смягчив тон, сказала женщина. – Что я плохо за ним смотрела и что ребенок убегает, только если он несчастлив. Но не я его таким сделала, а заносчивые мальчишки в школе. Они ему сказали, чем торгует его мама – как будто не их отцы и братья стучатся в мою дверь, а следом прибегают их мамаши и сестры, чтобы зафиксировать их «ошибки». А драгоценные маленькие формалисты выставили все так, будто я развратница. Они и его обзывали, правда, миленький? – Она с жалостью посмотрела на Доминика. – Чему ж тут удивляться, что он раздражен и всем доставляет неприятности? – продолжала она, Когда мальчик не ответил. – Они этого заслуживают, раз дразнят малыша и доводят до ночных кошмаров. А теперь он и маму свою не любит и не хочет с ней жить. Посмотримте, куда приходит глупый ребёнок, миледи. Его отец за это снимет с меня голову, как будто я это делаю нарочно. Он добьется, что меня заберут и отправят в работный дом. И урежет денежное пособие, и что мы тогда будем делать, я вас спрашиваю?

Фелпс смотрел на Черити с явным отвращением. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но поймал предупреждающий взгляд Джессики. Он закатил глаза, выразив этим свои чувства.

– Вы потратили много сил на рассказ о том, что мне давно известно, – жестко сказала Джессика. – Что вы мне не рассказали, так это, во-первых, с какой целью вы приехали в Аттон, когда поняли чувства его светлости, и во-вторых, зачем болтались по окрестностям, когда знали, как расстроен Доминик и какими способами он это выражает. Что бы пойти на такой риск, вы должны были чего-то очень сильно хотеть.

Искательное выражение мигом слетело с лица Черити. Она нагло оглядела Джессику с головы до ног:

– Что ж, как вижу, Дейн женился не на слабоумной, так? – с улыбкой сказала Черити. – Может, у меня и были кой-какие планы, миледи, и может, парень их нарушил. Но может, никакой беды не случилось, и мы все уладим, вы и я.

Через несколько минут Доминика уговорили выпустить руку Джессики, в которую он вцепился мертвой хваткой, и группа медленно пошла к главной дороге. Фелпс тащил мальчишку за руку на приличном расстоянии от женщин, чтобы они могли поговорить.

– Я тоже не слабоумная, – сказала Черити, воровато поглядывая на Джессику. – Я вижу, что вы хотите взять этого дьяволенка. Но Дейн не хочет, а то бы просто пришел и забрал, так? А вы сами не можете украсть у меня моего мальчика, потому что я подниму шум и постараюсь, чтобы Дейн об этом узнал. И никто в округе не станет укрывать Доминика ради вас, если вы на это рассчитываете. Я знаю, я пыталась, Никто не хочет его брать, все боятся. Боятся Дейна, боятся мальчишку, потому что он выглядит как гоблин и так же себя ведет.

– Проблема не только у меня, – холодно сказала Джессика. – Когда Дейн узнает, что вы пустили мальчика дикарем бегать по Аттону, вы сами пожелаете, чтобы вашим следующим жилищем был работный дом. У него на уме устроить вашу поездку в Австралию, в Новый Южный Уэльс.

Черити засмеялась:

– О, я не останусь тут выяснять, что у него на уме. Должно быть, вы слышали, что сказали Том, Джем и остальные. Они не будут дожидаться пожеланий его светлости. Они хотят меня выгнать, они будут гоняться за мной по всему Дартмуру с собаками, и если не загонят в трясину, то привяжут к телеге и будут хлестать кнутом всю дорогу до Эксетера, так они пообещали. Так что завтра я уеду в Лондон с первой же почтовой каретой.

– Мудрое решение, – сказала Джессика, подавив дрожь при мысли о том, как Доминик будет таскаться по воровским притонам Лондона. – Насколько я знаю, вы не собираетесь уезжать с пустыми руками.

– Господи, да вы отлично соображаете! – Она дружески улыбнулась Джессике. Понятно! Черити, как деловая женщина, пришла в восторг, встретив покладистого покупателя. – А раз так, вы сообразите, что делать с моим миленьким, если я отдам его вам попросту, без шума. Как и я соображу, что с ним делать в Лондоне, если вы решите, что он не стоит ваших затруднений.

– Не хочу вас торопить, но я обязана быть в церкви к концу службы, – сказала Джессика. – Будьте добры, выразите мои «затруднения» в фунтах, шиллингах и пенсах.

– О, все гораздо проще, – сказала Черити. – Все, что вам нужно, – это отдать мне икону.