Рискованный флирт

Глава 20

В два часа ночи лорд Дейн вылез из ванны. Пришлось надеть халат и тапочки и пойти искать жену, потому что как он и ожидал, в кровати ее не было.

Первым делом он проверил Южную башню, но жена не нависала над кроватью Доминика. Мэри дремала в кресле. Доминик крепко спал, лежа на животе и сбив одеяло к ногам.

Затаив дыхание Дейн расправил простыню и одеяло к быстро накрыл сына. Потом погладил спящего ребенка по головке и вышел.

Через четверть часа он нашел Джессику в столовой.

Закутанная в черно-золотой шелковый халат, с небрежно заколотым пучком волос, она стояла перед камином. Обеими руками она держала бокал бренди и смотрела на портрет его матери.

– Могла бы и меня пригласить выпить, – сказал он от двери.

– Это между мной и Люсией, – сказала она, не отрывая глаз от портрета. – Я пришла поднять бокал в ее честь. – Джессика подняла бокал. – За вас, дорогая Люсия. За то, что принесли в этот мир моего порочного мужа; за то, что дали ему много хорошего из того, что было в вас; и за то, что покинули его, чтобы он мог жить и вырасти мужчиной… и чтобы я его нашла.

Она поболтала в стакане янтарную жидкость, понюхала и с легким вздохом удовольствия поднесла к губам. Дейн вошел и закрыл за собой дверь.

– Ты еще не знаешь, насколько тебе повезло, что ты меня нашла. Я один из немногих в Западной Европе, кто в состоянии тебя содержать. Не сомневаюсь, у тебя мой лучший коньяк.

– Когда я взвешивала твои достоинства и недостатки, я принимала во внимание винный погреб, – сказала Джессика. – Он склонил чашу весов в твою пользу.

Она бокалом показала на картину:

– Правда, великолепна?

Дейн подошел к столу, сел и посмотрел на портрет, потом поднялся, отошел и снова посмотрел. Он рассматривал его от двери в музыкальную галерею, от нижнего края обеденного стола, наконец, подошел к жене, обнял ее за плечи и задумчиво рассмотрел мать с этого места.

Но под каким бы углом, с какого бы расстояния он ни смотрел, он больше не чувствовал боли. Он видел только красивую молодую женщину, которая любила его в своем темпераментном стиле. И хотя он не знал всей правды о том, что случилось двадцать пять лет назад, он понял достаточно, чтобы простить ее.

– Она была красивым изделием, правда? – сказал он.

– Чрезвычайно красивая.

– Вряд ли можно обвинять дартмурского мерзавца за то, что он ее увел, – сказал Дейн. – По крайней мере, он оставался с ней, они умерли вместе. Воображаю, в какую ярость это привело отца. – Он засмеялся. – Но я не сомневаюсь, что сын этой «Иезавели» злил его еще больше. Он не мог от меня отказаться, потому что был слишком сноб, чтобы отдать наследство в вульгарные руки отпрыска младшего брата. Этот лицемер не мог даже уничтожить ее портрет, потому что она была частью истории Баллистеров, а он, как и его благородные предки, должен был все сохранить для потомков.

– Он даже не выбросил твои игрушки.

– Зато выбросил меня, – сказал Дейн, – Еще не осела пыль на могиле матери, как он выгнал меня в Итон. Боже, вот ведь старый идиот! Он мог без усилий справиться со мной: мне было восемь лет, я был глиной в его руках. Он мог вылепить из меня все, что угодно. Если он стремился ей отомстить, это была бы достойная месть, и заодно он получил бы такого сына, какого хотел.

– Я рада, что он тебя не лепил, – сказала Джессика. – Ты не был бы и вполовину так интересен.

Дейн посмотрел в улыбающееся лицо жены.

– Интересен, как же. Позор Баллистеров, лорд-негодяй, величайший в мире потребитель шлюх, самоуверенный осел, неблагодарная тварь.

– Самый порочный мужчина.

– Величайший олух. Испорченное, эгоистичное, злобное животное.

Она кивнула:

– Не забудь еще самодовольного простофилю.

– Не важно, что ты думаешь, – горделиво сказал Дейн. – Мой сын уверен, что я король Артур и все рыцари Круглого стола разом.

– Не скромничай, дорогой. Доминик думает, что ты Юпитер и все римские боги разом. От этого тошнит.

– Джесс, ты не знаешь, что такое «тошнит». – Дейн засмеялся. – Видела бы ты, на какую вонючую кучу я наткнулся в гостинице «Золотое сердце». Если бы это существо не заговорило, я бы принял его за отбросы и кинул в огонь.

– Фелпс рассказал. Пока ты мылся, я спустилась вниз и приперла его к стене, когда он собрался уходить. Он описал мне, в каком состоянии был Доминик, как ты его умыл и как делал все сам… двумя руками.

Она взяла его под руку – ту руку, которая была парализована страхом, но ее излечила забота о мальчике, одержимом еще большими страхами.

– Не знаю, смеяться или плакать, – сказала она. В глазах стояли слезы. – Я так горжусь тобой, Дейн. И собой горжусь, – добавила она, отведя взгляд и сморгнув слезы, – за то, что хватило ума выйти за тебя замуж.

– Не смеши, – сказал Дейн. – Ум тут ни при чем. Но отдаю тебе должное – ты прекрасно себя повела в ситуации, в какой любая нормальная фемина убежала бы и стала вопить с ближайшей башни.

– Ну, это было бы бестактно!

– Ты имеешь в виду, это означало бы поражение, – сказал он. – А ты не сдаешься, это не в твоей натуре. В чем Ваутри убедился на личном примере.

Джессика нахмурилась:

– Я понимаю, что у меня было преимущество – он слишком джентльмен и не мог драться во всю силу. Он только старался стряхнуть меня. Но мне не пришлось бы воспользоваться своим преимуществом, если бы этот дурак не держался за икону. А когда он ее, наконец, выпустил, я уже так разъярилась, что не могла остановиться. Если бы ты не пришел, боюсь, я бы его убила. – Она положила голову ему на плечо. – Не думаю, что кто-то другой смог бы меня остановить.

– Да, есть своя польза и от нас, больших жалких олухов. – Дейн подхватил ее на руки и понес к круглому обеденному столу. – К счастью, тогда у меня было уже две руки, справился бы с тобой. – Он посадил ее на блестящую столешницу. – Ты мне вот что скажи – почему моя умная, уравновешенная жена не оставила при себе хоть нескольких слуг, пожар там или нет пожара.

– Я оставила, но Джозеф и Мэри были наверху, в Южной башне, и не слышали. Я не заметила бы Ваутри, если бы он не вышел на главную лестницу. Но я пошла вниз посмотреть, не едешь ли ты. Кто-то должен был вас встретить, чтобы Доминик понял, что ему рады. – У нее дрогнул голос. – Я хотела его крепко-крепко обнять.

Он приподнял ей голову и посмотрел в затуманенные глаза.

– Я его обнял, сага, – нежно сказал он. – Я посадил его на лошадь перед собой и крепко прижимал, потому что он маленький, ему нужна уверенность. Я ему сказал, что буду о нем заботиться, потому что он мой сын. Я ему рассказал, что ты тоже ему рада. Я все про тебя рассказал – что ты добрая, все понимаешь, но терпеть не можешь всякую чепуху. И когда мы приехали домой, первое, что Доминик увидел, – неопровержимое доказательство последнего тезиса. Ты доказала, что папа говорит правду и что папа все про всех знает.

– Тогда я должна обнять папу. – Она закинула руки ему на шею и прижалась к груди. – Я тебя люблю, Себастьян Лесли Гай де Ат Баллистер. Я тебя люблю, лорд Дейн и Вельзевул, лорд Блэкмор, лорд Лонселз, лорд Баллистер…

– Слишком много имен, – сказал Дейн. – Поскольку мы женаты больше месяца и ты, кажется, намерена остаться, я могу позволить тебе называть меня по имени. В любом случае это предпочтительнее «олуха».

– Я тебя люблю, Себастьян, – сказала Джессика.

– Я тоже отношусь к тебе с нежностью, – сказал он.

– С огромной нежностью, – поправила она.

Халат соскользнул у нее с плеч, и он поспешно натянул его.

– Огромной – подходящее слово вот для этого. – Он посмотрел вниз, где его копье уже приподнимало халат. – Пойдем-ка поскорее наверх и ляжем спать, пока мое чувство нежности не разрослось до непомерной величины.

– Идти сразу спать было бы неразумно, – сказала Джессика, просунула руки под его халат и погладила грудь. Мышцы были тугие, от них шла пульсация.

– После всех этих событий ты измучена, – сказал он, подавив стон. – Да и у меня сотня синяков в разных местах. Ты же не хочешь, чтобы на тебя взгромоздился стокилограммовый грубиян.

– Ты мог бы быть подо мной, – нежно сказала она.

Он приказал себе игнорировать то, что услышал, но яркая картина встала перед глазами, и его жезл энергично отреагировал. Прошел месяц с тех пор, как она ему сказала, что любит. Прошел месяц с тех пор, как она приглашала его, а не просто сотрудничала. Как ни вдохновенно было это сотрудничество, Дейну почти так же не хватало бесстыдной увертюры, как этих трех драгоценных слов.

К тому же он животное. Похотливый слон.

Он поднял ее со стола. Он хотел поставить ее на пол, потому что нести было опасно, слишком интимное прикосновение, но она не дала себя поставить. Вцепившись ему в плечи, она обвила его ногами за талию.

Дейн не удержался и посмотрел вниз.

Он увидел нежные белые бедра и темные кудри прямо под поясом, который больше не удерживал халат так, как ему полагалось. Она передернула плечами, и халат снова соскользнул. Она по одной вынула руки из рукавов, и элегантный халат стал бесполезной шелковой тряпкой, болтавшейся вокруг талии.

Улыбнувшись, она закинула руки ему за шею и потерлась крепкими белыми грудями, раздвигая края его халата. Теплые женские холмики прижались к его коже. Дейн повернулся обратно к столу и навалился на него.

– Джесс, какого черта, я не могу лезть по лестнице в таком состоянии! Как мужчина может смотреть перед собой, когда ты с ним такое вытворяешь?

Она лизнула его в углубление под шеей.

– Мне нравится твой вкус, – пробормотала Джессика. – И ощущение кожи под губами. И как ты пахнешь – мылом, одеколоном и мужчиной. Я люблю твои большие теплые руки… и твое большое теплое тело… и твой огромный пульсирующий…

Он запрокинул ее голову и впился губами в рот. Она его мгновенно приоткрыла, приглашая войти.

Она была порочная, femme fatale, но на вкус свежая и чистая, как дождь, и он ее пил, вдыхал яблочный запах мыла, смешанный с ее собственным ароматом. Большими темными руками он гладил ее изысканные формы – стройную шею, нежный изгиб плеч, шелковые округлости грудей с напряженными темными бутонами.

Он лег спиной на стол, посадил ее на себя, и снова прошелся по дивному женскому контуру губами и руками. Он гладил податливую гладкую спину, сжимал женскую талию…

– Я глина в твоих руках, – прошептала она ему на ухо. – Я безумно люблю тебя. Я так тебя хочу!

Хриплый от желания голос вплывал в голову, пел в венах, оплетал сердце.

– Sono tutta tua, tesoro mio, – отвечал он. – Я весь твой, мое сокровище. – Он приподнял ее за ягодицы над своим мужским достоинством и застонал, когда она направила его в себя. – О, Джесс!

– Весь мой. – Она медленно осела на его копье.

– Боже! – Его пронзило наслаждение. – О Dio! Я сейчас умру.

– Весь мой, – сказала она.

– Да, убей меня, Джесс. Сделай так еще раз.

Она еще раз поднялась и опустилась, с той же мучительной медлительностью. Еще один удар молнии. Опаляющий, восторженный.

Он просил еще. Она давала еще, она на нем скакала, она им управляла. Он хотел, чтобы так было, потому им владела любовь, его поглощало счастье. Она была хозяйкой его тела, любящей хозяйкой его сердца.

Когда, наконец, разразилась гроза, и она, содрогаясь, упала ему на грудь, он прижал ее к сердцу – туда, где секрет, который он так долго скрывал, толкался и рвался из груди.

Но он больше не хотел секретов. Теперь он мог его выразить в словах. Это было совсем просто, когда все, что было заморожено и похоронено в глубине, растаяло и забурлило, как весенние ручьи в Дартмуре.

Он поднял ее голову, легонько поцеловал.

– Ti amo, – сказал он. Это было до смешного просто, и он повторил это по-английски: – Я тебя люблю, Джесс.

Вскоре после этого муж сообщил Джессике, что если бы любовь не ворвалась в его жизнь, он сделал бы непростительную ошибку.

Когда они вернулись в спальню, солнце чуть поднялось над горизонтом, но Дейн не был готов спать, пока не выяснит все события вечера.

Он лежал на спине и разглядывал золотых драконов на потолке.

– Я сам ошалел от любви и потому легко могу понять, что мужчина, особенно не слишком умный, как Ваутри, может споткнуться и попасть в болото.

Он сжато рассказал ей о своих подозрениях насчет роли Боумонта в парижском фарсе и о том, каково было продолжение. Джессика не очень удивилась. Она всегда считала Боумонта крайне неприятным человеком и удивлялась, почему жена не бросит его.

Однако ее удивил и насмешил подход мужа к проблеме. Когда Дейн закончил описывать изощренный способ обращения с Ваутри и этим отвратительным Боумонтом, Джессика уже хохотала от души.

– О, Себастьян, какой же ты испорченный человек. Я бы все отдала, чтобы видеть выражение лица Боумонта, когда он будет читать благодарственное письмо Ваутри. – И она опять засмеялась.

– Одна ты оценишь юмор ситуации, – сказал он, когда она успокоилась.

– И артистизм, – сказала она. – Ваутри, Черити, даже этот мерзавец Боумонт – со всеми ты расправился за несколько минут. Не пошевелив пальцем.

– Только отстегивая банкноты, – сказал Дейн. – Не забывай, мне это немало стоило.

– Ваутри будет благодарен тебе по гроб жизни. Он помчится на край земли, чтобы выполнить любую твою просьбу. И Черити будет удовлетворена, потому что получит мужа, который ее обожает. А это все, чего она хочет, – жить в безделье и роскоши. Вот зачем она родила Доминика.

– Я знаю. Она думала, что я буду платить ей пятьсот фунтов ежегодно.

– Я ее спрашивала, как она додумалась до такой гадости, – сказала Джессика. – Она рассказала, что все произошло, когда важные шишки собрались на похороны твоего отца. Некоторые привезли с собой райских птичек, которых поселили в ближайших гостиницах. И Черити наслушалась от них лондонских сплетен, и в том числе рассказов – разумеется, преувеличенных – о том, как дорого определенные дворяне платят за своих внебрачных детей. Она мне сказала, что потому и не стала принимать обычные меры предосторожности с тобой и Эйнсвудом, а забеременев, оставила ребенка.

– То есть какая-то другая безмозглая проститутка заморочила ей голову.

– Черити подумала, что достаточно родить одного ребенка – и можно будет никогда в жизни не работать. Пятьсот фунтов для нее неслыханная сумма.

– Этим объясняется, почему она так легко согласилась на твои полторы тысячи, – сказал Дейн, по-прежнему глядя на драконов. – А ты это знала, и все же пригрозила мне отдать икону.

– Не хотела рисковать. Если бы пошла я, она могла разыграть безобразную сцену при Доминике. Он, как и ты, очень чувствительный. Вред, который она могла нанести несколькими словами, пришлось бы залечивать годами. А с тобой этот риск существенно снижался. И все же я предпочла, чтобы она быстро и тихо уехала, поэтому и снабдила Фелпса деньгами для подкупа.

Дейн повернулся на бок и подтянул ее к себе.

– Ты все правильно сделала, Джесс. Сомневаюсь, чтобы я мог справиться одновременно с больным ребенком и вопящей мамашей. Голова и руки – обе руки! – были полностью заняты сыном.

– Ты приехал за ним, – сказала она, погладив его по твердой груди, – и только это важно. Теперь он в безопасности. Мы будем о нем заботиться.

– Дома. – Он посмотрел на нее. – Значит, это постоянно.

– Леди Гренвилл воспитывает двух побочных детей мужа вместе со своими собственными. У герцога Девоншира в семье два таких отпрыска.

– И маркиза Дейн чертовски просто может делать то же самое, и ей плевать, что об этом подумают другие.

– Я не возражаю начать семью с восьмилетнего мальчика, – сказала она. – В этом возрасте с детьми легко поладить. Они очень человечны.

В этот момент нечеловеческий вой нарушил рассветную тишину.

Дейн рывком сел. Джессика попыталась его опять уложить.

– У него ночной кошмар, вот и все. С ним Мэри.

– Этот кошачий концерт идет из галереи. – Дейн встал.

Пока он натягивал халат, Джессика услышала второй душераздирающий вопль действительно из галереи, как сказал, Дейн. Другие голоса. Глухой удар. Звук торопливых шагов.

Дейн босиком выскочил в коридор. Джессика выбралась из кровати, оделась и поспешила за ним.

Он стоял возле двери, скрестив руки на груди, и с непроницаемым лицом наблюдал, как голый восьмилетний мальчишка мчится к южной лестнице, а три лакея его преследуют.

Доминик был в нескольких шагах от цели, когда на его пути вырос Джозеф. Мальчишка мгновенно повернулся и побежал назад, увертываясь от взрослых, пытавшихся его изловить, и приветствуя визгом каждую их промашку.

– Похоже, мой сын – ранняя пташка, – мягко сказал Дейн. – Интересно, чем его Мэри накормила на завтрак? Порохом?

– Я тебе говорила, что он чертовски быстро бегает.

– Он пробежал мимо меня несколько секунд назад, – сказал Дейн. – Он меня видел. Посмотрел в упор и засмеялся, но не остановился. Добежал до северной лестницы, на полсекунды замер, соображая, а потом повернулся и побежал в обратном направлении. Как я понял, ему хотелось привлечь мое внимание.

Джессика кивнула. Дейн вышел в галерею.

– Доминик, – сказал он, не повышая голоса. Доминик нырнул в альков. Дейн последовал за ним, снял его с занавески, на которую тот пытался залезть, и перекинул через плечо.

Он отнес Доминика в главную спальню, потом в гардеробную.

Джессика пошла за ними и остановилась в спальне. Она слышала громыхающий бас отца и писклявый голос сына, но слов было не разобрать.

Когда через несколько минут они вышли из гардеробной, на Доминике была рубашка Дейна. Подол доходил до пола, рукава волочились по ковру.

– Он позавтракал, умылся, но отказался надевать кожаный костюм, потому что он, видите ли, в нем задыхается, – объяснил Дейн.

Джессика с трудом сохраняла серьезное выражение лица.

– Это папина рубашка, – с гордостью сообщил Доминик. – Она мне велика, но я не могу бегать голозадый…

– Голый, – поправил Дейн. – Не говори про свою заднюю часть в присутствии леди. И не бегай с болтающимся насосом, даже если тебе очень смешно слушать, как визжат шокированные фемины. А еще не поднимай рев на рассвете, когда все еще спят.

Доминик немедленно перевел внимание на кровать. И вытаращил свои черные глаза.

– Папа, это самая большая кровать в мире?

Он вздернул рукава рубашки, подхватил в горсть ткань, болтавшуюся вокруг тощих ног, просеменил к кровати и разинул рот, гладя на нее.

– Самая большая в доме, – сказал Дейн. – Однажды в ней спал Карл II. Когда в гостях король, ему уступают самую большую кровать.

– Ты заделал ей ребенка в этой кровати? – вопросил Доминик, глазами указав на живот Джессики. – Мама говорила, что ты заделал меня в ее животе на самой большой в мире кровати. Там сейчас есть ребенок? – Он показал пальцем.

– Да, – сказал его светлость. Жена вздрогнула, он от нее отвернулся, прошествовал к кровати и посадил на нее своего сына. – Только это секрет. Ты должен заверить меня, что никому не скажешь, пока я не дам разрешения. Обещаешь?

– Обещаю. – Доминик энергично кивнул.

– Я знаю, трудно удержать такой интересный секрет, – сказал Дейн, – но я на тебя рассчитываю. В награду именно тебе я со временем разрешу рассказать всем эту новость. Справедливо?

Не долго думая Доминик мотнул головой вверх-вниз.

Стало ясно, что у мужчин не возникает трудностей в общении. Ясно также, что Доминик податлив как глина в больших руках отца, и отец это понимает.

Дейн самодовольно и свысока поглядел на озадаченную жену, потом унес сына из комнаты и сразу же вернулся, улыбаясь.

– Ты как-то уж очень уверен в себе, – сказала она.

– Я просто умею считать. Мы женаты пять недель, и ты ни разу не жаловалась на недомогание.

– Слишком рано, чтобы определить, – сказала она.

– Нет, не рано – Он поднял Джессику на руки так же легко, как сына, и отнес к кровати. – Смотри, как легко сосчитать: одна плодовитая маркиза плюс один зрелый маркиз равняется ребенку где-то в феврале-марте. – Он не отпустил ее, а сел на кровать и посадил к себе на колени.

– Значит, зря я надеялась тебя удивить, – сказала Джессика.

Он засмеялся.

– Джесс, ты не перестаешь меня удивлять с того дня, как мы встретились. Стоит мне отвернуться, как что-то летит мне в лицо. Неприличные часы, редкостная икона, пистолет… или трагическое непонимание матери… или озорной ребенок. Временами я думаю, что женился не на женщине, а на каком-то поджигающем устройстве. – Он заправил ей за ухо волосы. – Ничего удивительного в том, что двое, обладающие неутолимым чувственным аппетитом, заделали ребенка. Это вполне естественно. Это не сотрясает мою повышенную чувствительность.

– Это ты сейчас так говоришь. – Джессика улыбнулась. – Но когда я начну раздуваться, стану хмурой и раздражительной, у тебя опять разыграются нервы. А когда начнутся роды и я буду кричать, ругаться и посылать тебя к черту…

– Я буду смеяться, – сказал он. – Как бесчувственное животное.

Она погладила его по щеке:

– Ах, но все-таки какое красивое животное! И богатое. И сильное. И зрелое.

– А, теперь поняла, как тебе повезло? Ты вышла замуж за самого зрелого мужчину в мире. – Дейн усмехнулся, и в его глазах, черных, как грех, она увидела смеющегося дьявола. Но это был ее дьявол. И она его безумно любила.

– Ты имел в виду – самого чванливого, – сказала она. Он наклонил голову. Огромный нос Узиньоло был в дюйме от нее.

– Самого зрелого, – твердо повторил он. – Ты медленно соображаешь, если до сих пор не поняла. К счастью для тебя, я самый терпеливый из учителей. Я это докажу.

– Что ты терпеливый?

– И то и другое. – Его черные глаза засияли. – Я преподам тебе урок, который ты никогда не забудешь.

Она за волосы подтянула к себе его голову:

– Мой порочный возлюбленный, хотела бы я посмотреть, как ты попытаешься это сделать.