Робинзоны космоса

Глава 4 Единочество

Очередной сюрприз нас ждал в деревне. Дяди дома не оказалось, но добрые люди подсказали, где его следует искать — на опорнике. Не спешиваясь, как были — на броневике, разгоняя сумерки светом фар, мы въехали на деревенскую площадь. Здесь, в одном месте, всего два дня назад, была сконцентрирована вся социальная жизнь деревни — и опорный пункт милиции, и почта, и клуб, и школа, и местный вариант супермаркета.

Но сегодня площадь походила на декорацию фильма ужасов. Десятки факелов обрамляли ее по периметру, в центре толпилась кучка селян, некоторые из которых были вооружены. У дверей опорника стояли двое с дробовиками, рядом же тарахтел дизельный генератор, питая лампочку над входом. Внутри тоже горел свет.

— Ну зачем так грубо? — вздохнул Семенов, увидев раскуроченный замок на двери. — Можно было просто достать ключ, — и достал его из-за притолоки.

Опорный пункт представлял собой самый настоящий оружейный склад. На столах, на шкафах, в углах и просто на полу лежало разнообразное оружие и коробки с патронами. В основном — гладкоствольные охотничьи ружья, но присутствовали и несколько карабинов, и даже револьверов с пистолетами — преимущественно Наганов, парочка Маузеров, и еще несколько образцов допотопной конструкции. Особенно выделялся огромный, тяжелый пулемет Льюиса.

За столом участкового, обложенная бумагами, сидела Марина, и что-то бойко строчила. Дядя, в своем камуфляже с полковничьими погонами, с автоматом на шее, сидел на подоконнике, и задумчиво пускал в потолок кольца сигаретного дыма.

— Это еще что за самоуправство? — возмутился капитан.

— Тихо ты! — цыкнул на него военный. — Проводим перепись населения и инвентаризацию.

Я взял один из листков. Там, красивым, ровным подчерком, значился перечень имен, напротив — дата рождения, образование, род занятий, имеющаяся в наличие техника и оружие.

— Ты, кстати, посмотри, — кивнул полковник участковому. — Все ли оружие сдали. А то я только запасов деда Анисима в курсе.

— А дед Анисим сдал? — поинтересовался Семенов, сгребая стопку листов.

— Принес одну берданку, и сказал, что больше ничего нет.

— Да, у деда Анисима хрен что заберешь, — покачал головой милиционер.

Я вкратце передал дяде события последних полутора дней. На все попытки заострить внимание более подробно на каком-то моменте, полковник нетерпеливо махал рукой.

— Дальше, — требовал он. — Детали позже.

На мое удивление, он даже не остановил меня на рассказе про замок, а вот про завод послушал более подробно.

— Вот что, дорогие мои соратники, не побоюсь этого слова— товарищи, — произнес дядя, когда я закончил свое повествование. — Дел у нас много, а времени мало. Там осталось человек тридцать — не больше. Сейчас мы их вместе примем, перепишем, после — шесть часов на сон, а там… а там все узнаете.

На перепись оставшихся ушло еще два часа, причем Семенов успел допросить только четверых, угробив на каждого уйму времени. Но работал он обстоятельно — расспрашивал каждого не только о нем самом, но еще и о соседях, друзьях, знакомых. Одно слово — мент! Наконец, собрав все бумаги, закрыв дверь опорника на заранее припасенный амбарный замок, дядя отдал распоряжения караульным, и приказал отчаливать. Все на той же МТЛБшке, накрутившей за минувшие два дня километров больше, чем за всю ее предыдущую жизнь, мы вернулись домой.

Упав на кровать, я сразу уснул, как убитый. А когда меня разбудил военный, казалось — проспал не больше двух минут. Хотя на деле прошло шесть часов. За окном светало. Полковник достал из сарая ПКТ, и, пока мы устанавливали его на башню броневика, облачился в старую парадную форму, еще советского образца, со скрипучей портупеей, надраенной до солнечного сияния бляхой ремня, и хромовыми сапогами. На пояс он нацепил кобуру с Маузером, а ПМ убрал в карман. Погоны, правда, на форме были еще старые, капитанские, и полковник, с большим сожалением, срезал их.

На площади нас уже ждало около пятидесяти человек — мужского пола, в возрасте двадцати пяти — сорока лет. На правом плече у каждого алела красная перевязь. Караульные у дверей опорника (вчерашних я запомнил хорошо) были уже другие.

— Это — те, кому я доверяю на все сто сорок семь процентов, — пояснил дядя Боря.

Каждому под запись он выдал по ружью и по пачке патронов, после чего давал какие-то распоряжения, и ополченцы, группами по 3–4 человека, расходились. В воздухе нарастало напряжение. На площадь стекались деревенские жители, и беспокойно озирались по сторонам, с опаской поглядывая на вооруженных людей и пулемет броневика. Последним был Данька — паренек лет четырнадцати, которому военный вручил листок, вырванный из блокнота.

— Вот теперь все готово! — резюмировал военный, и, оправившись, надев на голову фуражку, вышел из опорника.

Мы, все еще ничего не понимая, но уже догадываясь, последовали за ним. Дядя забрался на броневик, сел на башню, и закурил.

На площадь прибывало все больше и больше народу. Теперь уже организованными группами. У некоторых из-под курток торчали деревяшки топорищ, но против полутора десятков ополченцев с дробовиками, окруживших площадь, разве попрешь с топором? Да и мы с Семеновым и Михаилом тоже были не с пустыми руками — на плече у каждого висел АКС-74У. Не говоря уже о пулемете на башне МТЛБшки, который мог охладить пыл любого.

— Ну, кажется все собрались, — полковник отщелкнул окурок, и встал во весь рост на броне машины. — Граждане! Не побоюсь этого слова — товарищи! — гаркнул он во всю силу своего офицерского голоса. — Все мы задаемся вопросом — что произошло? Почему вдруг на небе два солнца, и три луны? Почему нет ни света, ни связи? На эти вопросы сейчас ответит астрофизик Миша Родин.

Для самого Михаила, похоже, такие слова стали полной неожиданностью. Он даже подпрыгнул на месте. Но, несмотря на слабые протесты, полковник затащил парня на броневик. Астрофизик несколько секунд собирался с мыслями, переминаясь с ноги на ногу, но деваться ему было некуда.

— Насколько я могу судить, мы стали свидетелями уникального события — в последний раз такое случилось сто пятнадцать лет назад, и я говорю про Тунгусский метеорит. Да-да, над нами пролетел самый настоящий метеорит! Суды по характеру взрыва, это был хондрит обыкновенный. Почему я считаю, что это был хондрит? Да потому, что если бы это был железный метеорит…

— Короче, Склифосовский! — раздалось из толпы.

— И правда — ляд с ним, с метеоритом. Почему солнце раздвоилось?

— А! — Михаил поднял над головой указательный палец. — А вот это — вообще необъяснимое пока что явление! Каким-то образом, я пока не знаю, каким, мы оказались на другой планете…

— Как на другой планете? — прозвучал истерический визг. — У меня ж машина в кредите, если я не буду платить — банк заберет!

— Успокойтесь, — жестким голосом произнес дядя. — Дослушайте человека. Мишаня, продолжай.

— Итак, как я уже сказал — мы оказались на другой планете… кстати, солнце на самом деле всего одно. То большое и красное — это не солнце, а огромная планета, вероятнее всего — газовый гигант, двигающийся на внутренней от нас орбите к звезде, в планетной системе которой мы оказались. А вот лун на самом деле три.

Вообще нам очень сильно повезло, ведь мы могли бы оказаться на планете с атмосферой, непригодной для дыхания, или вовсе без оной. Или телепортироваться в центр звезды, а может и просто в открытый космос…

— Повезло — в том смысле, что могло бы быть намного хуже, — пояснил полковник. — А так — мы живы, что уже немало. Теперь мой племянник, Алексей Грачев, вернувшийся вечером с разведзадания, расскажет, что нам у нас осталось, и что вокруг нас.

Я уже был готов к такому повороту событий. С разбега, придерживая болтающийся на плече автомат, я запрыгнул на броневик. Заготовленные слова уже готовы были сорваться с языка, но, обернувшись, я осекся. Передо мной, внизу, в десятке метров от МТЛБшки, стояло не менее тысячи человек. Да, они хорохорились, прятали свои чувства за язвительными замечаниями, но в глазах у каждого читался страх. Боялись все. В этот момент я понял, что не боялся лишь потому, что не успел испугаться. Потому, что был занят, колеся крошечный остаток родной планеты.

А каково должно быть полковнику? Ведь я понимал, что у него в голове, какую ответственность он взваливает на себя. Я перевел взгляд на дядю. Но в его глазах читалась только решительность, которой заразился и я.

— Как уже было сказано, вчера я вернулся из разведки, — уверенно произнес я. — С нами перенесся кусок Земли размером примерно двадцать пять на тридцать километров, плюс-минус чуть-чуть. Кроме деревни с нами транспортировался металлургический завод и… и замок некоего Захарова.

При упоминании этой фамилии лица большинства селян передернуло от брезгливости и отвращения.

— Фига се — повезло… — сказал кто-то.

— С двух сторон нас окружает болото, — продолжил я, игнорируя ропот. — С третьей — море, с четвертой — степь. За степью — горы. Планета, насколько я могу судить, обитаема. Наличие разумной жизни под вопросом.

— Вот! Коротко и ясно, — похвалил меня дядя. — Молодец.

Одобрительно похлопав меня по плечу, полковник вновь занял место на башне. Стерев пятно грязи с брони подошвой своего блестящего сапога, откашлялся, прочистив горло, и засунул руку в карман, как раз в тот, в который незадолго до этого положил пистолет.

— Товарищи! Как вы видите, ситуация сложилась сложная. И первая задача, которая перед нами стоит — выжить. И не только выжить, но и сохранить то культурное, научное и техническое наследие, что у нас осталось. Но это чуть позже. Сперва — выжить. И ввиду этого я принимаю на себя чрезвычайные полномочия, и объявляю чрезвычайное положение.

— Ты, командир, человеческим языком объясни…

— Говоря человеческим языком — специально отобранные ополченцы пройдут по домам с целью… — военный замялся на секунду, подбирая нужное слово. — С целью национализации продуктов питания, станков, оборудования, транспорта, приборов и оружия, переписи скота и так далее.

Толпа загудела. То тут, то там слышались крики «продразверстка», «раскулачивание» и «хуже Сталина». Заблестела в свете двух солнц сталь топоров и ножей. Защелкали затворы ружей. Загудел электропривод броневика, наводя на толпу пулемет, но пока беря выше голов. Краем глаза я заметил движение в кармане полковника — он снял Макарова с предохранителя. Я разложил приклад автомата и загнал патрон в патронник. Ситуация обострилась — дальше некуда. Казалось, кровопролития уже не избежать, как вдруг…

— А ну — цыц, нехристи! — продребезжал в толпе старческий голос. — Заткнулись все, я сказал!

Повисла звенящая тишина. Распихивая селян локтями, добавляя особо нерасторопным клюкой, к броневику вышел дед Анисим.

— Я говорить буду!

Люди, казалось, даже перестали дышать. Про деда Анисима многое говорили. Приписывали ему и службу в СМЕРШе, и в особом секретном подразделении КГБ еще в те времена, когда то самое КГБ было. Дед появился в деревне настолько давно, что мало кто уже и помнил — когда. И кроме как «дед Анисим» его никто никогда и не звал, и я даже сомневаюсь, что кто-то знал его фамилию, или, тем паче — отчество. Зато все знали другое. В свои хрен-его-знает сколько лет дед из своего немецкого карабина с оптикой, перестволенного под православный патрон 7,62х54, бил белку с полукилометра. И авторитетом пользовался громадным. Ну кто еще мог настолько нагло заявить давеча, что кроме старой берданы у него ничего больше нет, когда про тот самый карабин в деревне знала каждая собака?

Пожевав губы, устало оперевшись на клюку, дед начал свою речь:

— Я что вам скажу, люди добрые. Бориса я знаю с малых лет. Помню, он с ребятней у меня яблоки тырил, так я ему зарядил солью пониже спины. Так то когда было? Хлопец он добрый, и человек надежный. И если он говорит, что вас, буржуев, пора раскулачить — то так тому и быть. Цыц, я сказал! — подавил старик прокатившийся было ропот. — Положеньеце у нас непростое, ни нам, ни отцам и дедам нашим так туго даже при немце не было. Ведь тогда же все знали, что Красная Армия обязательно победит. А теперича нам подмоги ждать неоткель. Вы можете, конечно, попрятать свои закрома, но что потом? Порядок нужен! Андреич — человек военный, полковник, а, стало быть, не дурак. И прядок при нем будет. А коли порядок будет — то и достаток будет у каждого. Слыхали, чего малец сказал? У нас теперь целая планета! А это значит, что земли у каждого — хоть тыщу гектар будет. И, кто не лентяй — хоть замок себе построит. Но для этого нужен порядок. Я что предлагаю? Мы будем работать — честно, по совести. А Борис нам порядок обеспечит. Ведь обеспечишь?

— Обеспечу, — заверил дядя, вынимая руку из кармана.

— А уж я прослежу, чтобы никто, — дед Анисим поднял высоко вверх скрюченный морщинистый палец. — Слышите? Чтобы никто не баловал!

— А у попа Рендж Ровер тоже экспроприируешь? — поинтересовался кто-то.

— Ну зачем так? — облегченно вздохнул полковник, вытирая со лба пот рукавом. — Автомобиль ему нужен для выполнения своих прямых обязанностей… он же теперь — патриарх!

— Как патриарх? — ужаснулся отец Илья.

— А что, на этой планете есть еще один священник? — усмехнулся высунувшийся из люка участковый.

— Ну а ты, сын мой, получается — министр МВД, — парировал батюшка. — Ведь другого милиционера на планете тоже нету!

Теперь побледнел и капитан…

Следующие несколько дней были целиком посвящены продразверстке, сбору и обработке статистики. Национализация происходила, в целом, почти добровольно. Лишь изредка приходилось передернуть затвор дробовика. Если кто-то пытался что-то утаить — помогали соседи, решившие вдруг проявить гражданскую ответственность. Магазин и несколько ларьков были раскулачены в первую очередь. Продукты, компьютеры, принтеры, фотоаппараты, инструменты и т. д. складировали в бывшем колхозном ангаре, обнеся его колючей проволокой и установив круглосуточную охрану. Питание на первых порах установили строго по талонам, которые вручную рисовала Марина, а дядя заверял своей подписью. Собственно, тут и начались первые сложности. Ну да, типа до этого легко было… Если рассады табака в деревне были, то чай и кофе оказались в дефиците. Их занесли в список лекарственных препаратов, и выдавали только тем, кому полагался усиленный паек.

Конечно, не все хотели жить честно — случались случаи спекуляции, когда отдельные личности пытались выменять припрятанные запасы на золото. Впрочем, такие моменты искоренялись сразу — имущество спекулянтов конфисковывалось, а вот что делать с самими преступниками… расстрелять было слишком жестко, лишить свободы — мягко, ведь их все равно приходилось кормить. До принятия решения их просто закрыли в церковном подвале.

Но когда удалось выявить наркоторговца — молодой парень пытался выменять еду на героин, дядя оторвался по полной. Он устроил показательный суд на деревенской площади, и расстрелял мерзавца собственной рукой. Стоит отметить, что наркоторговля после этого прекратилась полностью.

Перепись показала, что в деревне осталось около двух с половиной тысяч человек — 937 женщин, 715 мужчин, и 693 ребенка в возрасте до 16 лет. Профессии были представлены самые разнообразные — врачи, геологи, плотники, каменщики, сварщики, механики и так далее. Даже один браконьер — так пожелал записаться дед Анисим.

В нашем распоряжении оказалось 297 гладкоствольных ружей, 32 нарезных карабина, 14 Наганов, 3 пистолета Маузер, 17 пистолетов ТТ, 3 Люгера и один Вальтер. Более того — нашлись даже два пистолета-пулемета Судаева, один ППШ и один МП-40! Про пулемет я уже упоминал, но, поскольку тот потреблял патроны британского калибра.303, коих в наличии не оказалось, то был совершенно бесполезен. Для остального арсенала боеприпасов хватало. Да, еще оставались и дядины запасы, которые он предпочел скромно не указывать в переписи.

Терпимо дело обстояло и с техникой. 213 легковых автомобилей, 38 грузовиков, комбайн, и 32 трактора, из которых 7 — гусеничных. Мотоциклов — больше пятисот, практически по одному на двор. С запчастями, шинами и топливом было значительно хуже. Даже с учетом того, что в деревне была АЗС, топливо на которую завезли буквально перед самой катастрофой, а у каждого автовладельца конфисковали не менее канистры бензина, все равно надолго нам его вряд ли хватит.

Еще одним положительным моментом можно считать, что скотины тоже хватало — коров, свиней, даже несколько коз и коней. В сложившейся ситуации, в режиме строгой экономии — даже с избытком. Домашней птицы — вообще без счету.

За то время, что мы наводили порядок в деревне, трава успела позеленеть, а почки на деревьях — набухнуть. Весна в этом году была, мягко говоря, ранняя. Удостоверившись, что ситуация стабильная, политически и социально выверенная, в сопровождении грузовика с десятком ополченцев, мы нанесли визит на завод.

Вот здесь в самом деле царила разруха. Без должного руководства работяги просто бухали, а этого добра, слава Богу, на Руси всегда хватало. В принципе, это был первый, и один из самых значительных политических просчетов. Следовало разделиться на две команды, одну оставить в деревне, а вторую отправить сюда на следующий же день. Ведь металлургический завод, теперь — единственный на всей планете, представлял собой серьезный стратегический объект.

Здесь мы пробыли еще два дня, приводя заводчан в чувство, и инвентаризируя имущество. В наш автопарк добавилось еще несколько автомобилей и тракторов. Особую радость вызвали два тепловоза и два паровоза. С последними нам повезло особенно — ведь они потребляли дрова, а не солярку! Просто чудом они сохранились до наших времен, стоя в конце депо еще с пятидесятых годов.

Впрочем, главной ценностью был паросиловой цех с турбинами и генератором, мощности которого, по заверениям Михалыча, вполне хватит, чтобы обеспечить деревню электроэнергией. Основное топливо для котлов — мазут, тоже был в дефиците, но построенные еще в середине прошлого века, они замечательно работали и на угле. Да, запасов угля оставалось меньше, чем на два месяца, и то лишь по причине раннего конца отопительного периода, но в окрестных горах на наши нужды его должно было хватить.

Нашлось применение и арестованным спекулянтам — их отправили на каторжные работы, проводить линию электропередач от завода к деревне.

И вот, уже через двадцать дней после катастрофы, в домах селян появился свет. Тут притихли даже те, кто пытался высказывать какое-то недовольство. Дядя моментально стал народным героем!

Мне удалось собрать какую-никакую компьютерную сеть, облегчив Марине жизнь — теперь учет припасов велся в он-лайн режиме, избавив ее от необходимости рисовать талоны. Мы наладили радио, играющее, в основном, музыкальные программы. Ну в самом деле, что еще можно было пустить в эфир? Новости, что курочка Пеструха снесла три яйца? Или что корова Буренка дала два ведра молока? Жизнь входила в более-менее привычное русло.

Полковник даже приказал начать посев зерновых, садить картошку, моркошку и прочую снедь. Крестьяне сперва сопротивлялись, утверждая, что сезон еще не начался, дескать, на календаре — только конец марта. В ответ на это дядя пару дней, чередуясь с Мариной, читал по радио выдержки из истории СССР, преимущественно 1920х-30х годов, после чего селяне поняли, что посевная пора начинается по сигналу зеленого свистка вверх, и, получив на складе под строгий учет семена, надолго увязли на полях и огородах.

Следующим серьезным просчетом стало то, что мы совсем забыли про жителей замка — про Захарова и его банду. В одно прекрасное утро по всей деревне оказались расклеены листовки следующего содержания:

«Долой узурпузаторов!

Дорогие друзья! Полковник Грачев, в сговоре со своим племянников, взяточником-участковым и ворюгой-попом захватили власть над Вами! Они нагло забрали у Вас все то, что вы копили годами, а многие — и всю жизнь! Они жируют, сидя на шее рабочего класса! Они ведут Вас назад — в коммунизм!

Только я могу обещать Вам светлое будущее, достаток и процветание! Разгоните самозванцев, воткните вилы в их жирные бока, и идите ко мне!

В.П. Захаров».

— Ну, вообще, это статья 109 УК РФ, — заметил Семенов, читая листовку.

— А мне особенно смешно, что возвратом «назад — в коммунизм» пугает бывший член ЦК КПСС, — усмехнулся дядя.

Экстремист тоже сильно просчитался. Если бы такие листовки появились месяцем ранее — эффект был бы непредсказуем. Но сейчас, когда крестьяне видели реальные дела, видели восстановление жизни не на словах, а на деле, то им было глубоко плевать и на листовки вообще, и на Захарова в частности.

Все же, как говорится, береженого Бог бережет, и мы усилили ночные патрули. Несмотря на это, листовки продолжали появляться, но те, кто их расклеивал, так и оставались не пойманными. Пока.

К этому времени окончательно выяснилось, что во всем обозримом пространстве, да и за его пределами, мы одни. Одному из деревенских радиолюбителей удалось собрать достаточно мощный передатчик. Эфир безмолвствовал. В дальнейшем мы предпринимали попытки один раз в неделю, с тем же успехом. Если на планете и были еще разумные существа, то не достигшие необходимого уровня развития.

Кстати, о самой планете. В память о той, Старой Земле, мы назвали ее Новой Землей, или попросту Землей — чтобы не путаться, да и ради краткости. Белое солнце назвали Солнцем, большое и красное, которое, к тому же, звездой и не было — Аресом. Самая большая луна получила имя Урал, в честь региона, бывшего нашей родиной, средняя, и более всего похожая на нашу Староземную луну — Луна, а маленькая голубая — Челяба.