Рождения

— Вот, посмотрите на эту девочку. — В кроватке лежал ребенок ничем не отличающийся от остальных детей и мирно посапывал. Разглядывая ребенка, доктор ничего противоестественного не заметил.

— И что? Спит девочка.

— Вы правы, она спит, но вы посмотрите на глаза.

— Что, глаза? — Не понял врач.

— Как что! Открыты у ребенка глаза!

И только теперь Николай Степанович понял, в чем был переполох ночной сестры.

— Скажите, как может спать ребенок с открытыми глазами, ведь это же противоестественно. Вы со мной согласны?

— М… да. — Почесывая свою реденькую бородку, призадумался доктор. — Что-то с ребенком не в порядке, это точно. Слушайте, а может она не спит? — Как-то не совсем уверено сказал доктор.

— В том то и дело, Николай Степанович, что спит. Я полностью ее обследовала, все признаки сна присутствуют, кроме открытых глаз. Смотрите, она во сне за нами наблюдает, вам не кажется? Смотрит на нас, как лучом прожигает. Слушайте, а вы слышали, мне это ночная сестра сказала, что роженица у нас внучка Зимородихи.

— Какой Зимородихи?

— Ну той, что на Добровольной живет. Слыхивали, небось, что чуть ли не все болезни лечит, все бабы, да и мужики в тихую бегают, когда, говорят, ни один врач лечить не может. Сама я, правда, не была, но наслышана о ее способностях.

— И что, вылечивает? — С сарказмом спросил Николай Степанович.

— А вы зря так. — Обиделась Света. — Сама не видела, но мать говорила, что нет такой болезни, которую бы старая Зимородиха не вылечила. К ней с далече люди приезжают. Нам бы не посмеиваться надо, а изучать таких.

— Не обижайтесь, Светлана, — усмехнулся доктор, похлопывая ее по плечу. — Это, я вам честно скажу, от страха.

— Да ну. — Недоверчиво посмотрела на всеми уважаемого доктора молодая врач. — Вы надо мной смеетесь.

— Да нет же, правду говорю. Вы знаете, вечером пришел с работы домой, а у меня с головы все не выходят слова, сказанные этой Черенковой, мол, бабка сказала, что в двенадцать часов рожать. Ну, вы понимаете, получается я врач с тридцатилетнем стажем, а мне молодуха говорит, когда рожать, и, самое главное, в точку. Ну не смех ли? Вот я и думаю, что все, пора на пенсию.

— Ну, ну, это вы уж слишком. — Взяв врача за руку сказала Света, я думаю мы с вами еще не один год будем вместе работать, а с Зимородками, я вам так скажу, от них всего ожидать можно, так что быстро полечим и забудем, и все будет как прежде.

Успокаивающе продолжала Светлана. Только было не понятно, кого она больше успокаивает доктора или все же себя. Николай Степаныч пристально посмотрел Светлане в глаза, она не выдержала взгляда и отвернулась, понимая, что все равно, так как прежде уже не будет, и, сколько бы она не работала, постоянно станет вспоминать эту непонятную девочку. Так уж заведено, что все неизвестное к себе притягивает и желает быть разгаданным. Так уж устроен человек. И, если ты не сумеешь проникнуть в эту тайну, то помнить об этом как об удивительном будешь до конца своей жизни.

— Что-то мы с вами заговорились. — Нарушив тягостное молчание, сказал доктор. — Пора работать, а то нас уволят как злостных лентяев. — Пошутил доктор. Светлана улыбнулась.

— Да уж, пора.

И они быстро покинули детскую. Каждый почувствовал в этот момент, что оставаться там не очень хочется, но признаться себе в этом никто не желал. В суете рабочего дня никто больше не вспоминал об удивительном ребенке, каждый старался уйти от этой темы. Но в обед, зайдя в свой кабинет и усевшись на стул, Николай Степаныч вновь вспомнил о малышке. — Нужно все-таки поговорить с этой Черенковой. Размышлял он. — А что это даст? И что я спрошу, вы или ваша бабка случайно не волшебницы? Да уж, старческий маразм.

Азазело сидел у трона и думал, что ж ему предпринять. Жениться на этой древней карге ему ну совсем не улыбалось. А может все ж как-то без Тинея обойтись, но только он имеет с ней связь ненависти на земле, а эта связь неразрывна, веками переходящая из одной земной жизни в другую. И никто не сможет его заменить. Там на верху об этом хорошо знают, потому и выбрали момент, отправляя Клеандру. Не успею отправить Тинея, не существовать моей душонке больше, рассеет хозяин ее сердешную. Он не Бог, ошибки не простит. Вот и получается, куда не кинь, везде тебе клин. Как не крути, а придется этот раритет в жены брать, чтоб ей, ослихе, пусто было.

— Куман! Влад Проткнутый! Уроды бракованные. А ну быстро ко мне! — Хлопнул в ладоши Азазело. В центре зала свалились и заползали горе-помощники, особы приближенные к его императорскому величеству. Несчастные ползали по полу в тронном зале и пытались забрать друг у друга каждый свою черепушку. Азазело с ухмылкой наблюдая, спросил:

— Что, не нравится?

— Не, ааа… — Заорали в один голос Куман с Владом. — Прости хозяин, верни все обратно. Век не забудем, верой и правдой служить будем.

— Да уж, будете в этом не сомневаюсь, потому, как не станет меня и вас по преисподней с котомкой пустют, как моих подхалимов. Вам бы к Люциферу на ковер как меня, да на тех же условиях. Уж лучше с чужой головой век коротать, чем с этой Горгоной. — Тяжело вздохнув и садясь на трон, сказал Азазело. Два недоумка резко притихли, пытаясь что-то сообразить. Голова Влада Протыкателя оказалась более восприимчивой к сказанному хозяином.

— Дак это правда? А мы думали, что брешуть вороги наши.

— Что брешуть?

— Дак, это… — Стушевался Влад. — За эту, Анис бородавчатую.

— Ой, молчи, не трави ты душу. — Заныл хозяин. — Вот гады, опять разведчики, НКВДэшники фиговы в мое ведомство втерлись. Ну не успеешь пукнуть, а уже кричат, в штаны наложил. Ну и че они говорят?

— Дак… это же, что вы за себя Анис сватаете, что, мол, на едине, когда всех из залу-то удалила она, так вы тут прелюбодеянием занимались, а она, мол, бывшему жениху пошла да пожаловалась, что, мол, ее невинности выше высочество лишило. А бывший, то есть я хотел сказать, жених несостоявшийся к вам разгневанный прибег, да за честь невесты чуть голову не снес. Да вроде вы пощады вымолили, да обещание дали в жены её взять, а если бы не дали, то вам бы статья за изнасилование шилась, да и в руки сталинского департамента отдали на допрос с пристрастием. Люцифер сам этого пожелал, да Анис вступилась за вас и уговорила оставить вас для нее, раз вы пообещали любить ее до скончания веков.

Чем дальше говорил Влад, тем темнее и мрачнее становился Азазело. Он сразу понял, что стая разведчиков Люцифера не оставила ему шанса выкрутиться.

— Ну и сволочь этот мой хозяин. — Сквозь клыки говорил, будто бы выплевывая слова, Азазело. — Сам в кусты, а меня на амбразуру. Сколько я для него сделал, можно медалями меня всего обвешать за все мои заслуги перед нашим подземным королевством. А он меня в дерьмо. Ну ладно, мы посмотрим кто кого. Ну, Клеандра, попадись ко мне в руки, ответишь за всю мою безрадостную смерть.

— Так, други мои, — Обратился Азазело к двум, стоящим на четвереньках у трона, — беда большая посетила наше ведомство и… Вы чего это?

— Да мы, хозяин, молим, верни головы по местам, а то как-то в работе нам сложновато будет. Руки не делают того, что мозги просют.

— У вас что, мозги есть? — Съязвил Азазело.

— Конечно, у нас не так уж их много, — Подал голос Куман, — ну уж и те, что есть боятся тела чужого.

— Ладно уж, в связи с чрезвычайной ситуацией в нашем ведомстве, повелеваю вернуться каждой голове к своему хозяину.

Еще не веря, что так быстро и легко отделались, Влад и Куман ощупывали свои головы.

— Во, братан, класс! Все, кажись, моя на месте. — Обращаясь к Владу проговорил Куман. — Ну и тупая у тебя башка, скажу я тебе. Как ты с ней существуешь?

— Ты на свою посмотри. — Огрызнулся товарищ по несчастью. — Одна половина не знает, чего другая хочет.

— Ладно вам пререкаться, время истекает, а мы еще не придумали, как избавиться мне от великой беды. Запомните, женюсь на этой бабе — не только мне жарко станет, вам всем обещаю веселье за мой счет. Так что давайте думу думать.

Затишье наступило мгновенно. Каждый пытался найти решение как избежать позорной свадьбы их хозяина.

— Ну? — Через какое-то время спросил Азазело. — Варианты есть?

Но, увидев угрюмые рожи своих помощничков, махнул рукой.

— Готовьтесь к свадьбе, посылайте к Анис сватов. Опосля дела буду требовать развод по всем понятиям. Мне от этой узницы чернобыльской приплод двуглавый не нужно. Скажу Люцику, так мол и так, не хочу портить свой генофонд, не могу, мол, характеры разные. Ладно уж, решим потом, а пока нам Тинея нужно выдернуть оттуда, и если даже ради этого на этой болотной жабе жениться нужно, что ж тому и быть.

— Видно совсем хреново нашему хозяину. — Шепнул Влад Куману. — Раз на такие стратегические меры пошел.

— Да уж, не мед ему. Слушай, а если он не сможет потом от нее избавиться?

— Тогда точно, пиши пропало.

— Мам, ну чего? — Спросила Соня, увидав как отходит от алтаря мать.

— Все дочка. Катерина дала наказ пуще ока схоронить шкатулку, так как охотиться за ней будет нечистая сила. А в шкатулке той великая мощь. Без нее Катерине не жить на земле. Вручить ту шкатулку нужно будет в день её совершеннолетия.

— Это что ж, в шестнадцать?

— Ой, ли Соня! Ну, я же тебе сколько раз говорила, что тело и душа взрослеют по разному. Ну откуда в шестнадцать лет душе мудрости набраться. Вон ты до каких лет дожила, а дитем глупым так и осталась, сколь тебя не учила.

— Да ладно тебе, мам, мне ж не дано, сама говорила, а то что уразумела, так своей головой дошла.

— Дошла она. — Передразнила бабка Олеся. — Кабы дошла, так понимала бы, что время совершеннолетия у каждого свое, думаю, нашей Катерине оно так годкам к двадцати с хвостиком и подойдет. Там поглядим, а пока спрячь в сундук, подальше от глаз любопытных, и спать давай, утро оно, говорят, мудреней вечера.

Свечи бабка погасила, а вот лампадку у образов оставила, так на всяк случай, мало ли еще что Катерина захочет сказать, пущай до утра горит. Кряхча, стала укладываться в постель. Соня уже легла, но сон все никак к ней не шел. Взглянув в окно, подумала, вон уже и светает, поспать бы хоть часок, завтра работы невпроворот, надобно с утра Клавдию проведать, а то Федька на минуту заскочил и убег, так ничего толком и не сказал. Ох уж эта молодежь, совсем о завтрашнем дне не думают. Так, думая о дочери и о своей маленькой только что родившейся внучке, Соня незаметно для себя уснула. И снился ей сон.

Видит она реку, а на берегу простоволосая в рубахе стоит дочь ее Клавдия и руки тянет к реке, что-то кричит, лицо все в слезах. Повернулась Соня и ужаснулась, прямо посредине реки стоит маленькая девочка, волос длинный распущен, воды касается, ножки маленькие босые, ручки в стороны растопырены, а за руки тянут с одной стороны ангелы в белых одеждах, а с другой существа в черных одеждах. Вода все больше и больше поглощает в свои объятия девочку, а по лицу ребенка слезы крупные как горошины катятся. С криком кинулась Соня к воде, на этом и проснулась.

— Соня, ты чего так кричишь, аль приснилось что? — Тут же кинулась к ней старуха.

— Ой, страшный сон приснился. — Все еще пытаясь стряхнуть остатки неприятного сна, сказала Соня. — Что-то мне тревожно, надо Клавдию проведать, как бы там чего не стряслось.

— Страшного ничего не стряслось, я бы узрела, а сон мне свой расскажи.

Соня мигом пересказала сон.

— Да… — задумчиво, после некоторого молчания, протянула бабка. — Вот тебе Соня еще одно доказательство того, что нас ожидает. Даже на небесах предсказать не могут. Но будем надеяться на наше вечное авось, глядишь, может и пронесет. Ладно, подымайся, пора тебе в больницу, посмотреть что там и к чему. Может, чего Клавдии надобно принести, да и к Федору загляни. Сегодня у него выходной, гляди и переговоришь, авось послушает.

— Ой, мам, ну сколько мы уже говорили. Видишь, как уперся. Домой ребенка везти будет и все. Захотите, говорит, проведать приходите. Ты его тоже пойми, он же отец. Ну как люди посмотрят на него, когда он дите, первенца своего, к двум старухам повезет. Он мне так и сказал, мол, не хочу, чтоб люди засмеяли. Это что же, говорит, при живых родителях ребенка на воспитание двум старухам с предрассудками оставить. Хватит мне Клавдии. Вон, по любому поводу, а что бабка скажет, вроде своего ума нет. Живем в стране, где всеми ударными темпами к… как его, слово-то такое мудреное, все забываю.

— Вот-вот. Прав твой зятек, что темные старухи, если ты даже не помнишь, что при комунизьме живешь. Соня, ну заучи ты его что ли, а то даже мне за тебя стыдно.

— Мам, ты не так понимаешь. Клавдия мне растолковывала, что к комунизьму мы идем, еще к нему не пришли, а вот живем мы при сализму, нет при социлизму, вот при социлизме мы живем, понимаешь?

— Ой, дочка, оно может и так, да вот Бога что в твоем социлизме нет, что в комунизьме. А как они жить без Бога в душе и без Царя в голове дальше будут, как раз только Отцу нашему небесному и известно. И как он допустил этих нехристей дьявольских на землю? Мабудь, в командировке був, вот тут и воспользовались души черные да окаянные. Говорила Катерина матери, что страшные времена наступят и разуверяться в Бога, и будет гоненье на люд верящий. И придется им молиться, спрятавшись, да почитать Бога молча. Вот и дождались.

— Ну, мам, это вы зря. Тут Клавдия сказала, что может нужно новому ход дать. Это мы все по старинке, а молодежь по-своему жить хочет, свои праздники иметь. Вон смотри, на площадь выходють и каждый показывает что у него лучше, чем у соседа.

— Это как? Что, перед соседями хвалятся?

— Вот, мама, говоришь, что я темная. Ты когда из дому выходила?

— А зачем? Кому я понадоблюсь, так те сами приходють. А кто приходит, сама видела?

— Ага, тихонько, да все по ночам, чтоб не углядели остальные.

— Говорят, у них за это с партии выгоняют, вот они и бояться, а шо им та партия дает, ума не приложу.

— Да ты чего, не знаешь?! Их партеец, говорят, что царь в Расее со своими придворными, им все в первую очередь. К себе они тоже не всякого примут. Вон Федьке-то отказали.

— Чего это ему отказали?

— Дак, сказали, что с несознательными породнился, мол, значить не достоин.

— Это что ж он натворил? Мне почему не сказали?

— Ой, мам, ничего он не натворил. Просто женился на нашей Клавдии.

— Дак мы значит несознательные и для их комунизьму не годимся, так что ль получается?

— Видно так. — Вздохнула Соня. — Клавдия просила тебе не говорить, лишний раз расстраивать не хотела. Вот Федька после этого собрания и взбесился, говорит, предложили ему как образованному и верящему в коммунистическое будущее бросить и отказаться от несознательных элементов, и ему партия простит ошибку, мол, она, то есть, партия, все понимает, что молодой еще, неопытный и на первый раз простит. А он отказался. Сказал, что любит нашу Клавдию. Потому теперь он у нас как все, беспартийный.

— Соня, а что наш Федька так коммунистом хочет стать?

— Мам, я не знаю, но Клавдия говорила, что если он станет коммунистом, так там и на работе повышение получит, и квартиру им дадут в первой очереди, мол, все лучшее коммунисты получают. А он теперь так и будет долго в инженерах простых сидеть, как несознательный элемент.

— Значит, Соня, нужно получить их пропуск, а то, не дай Бог, без него Катерину в люди не выведем. Сама ведь сказала, что без него ты человек второго сорта будешь, я то знаю что скоро все от этого открещиваться стануть а пропуска этого стыдиться будуть, как сечас в церковь ходить и в Бога верить, да только учиться ей всеодно прийдеться при этой самой власти бандюг иноверцев, покарай их господь, отщепенцев этаких.

— Ну и как ты это сделаешь?

— Есть тут у меня задумка. Помнишь давеча на днях, дама вся замотанная приходила?

— Та, с которой ты даже встретиться не захотела?

— А что с ней, нехристью, встречаться. Она только на нашей улице показалась, а я уже знала, что ей нужно. Бог ей дитяти давать не хочет. Везде дамочка побывала, вот и до меня добралась. Да душа у нее черная. Муж ейный в нашем городе самый первый человек. А детей у них нет, вот он ей и сказал, мол, не будет детей, мне партия даст добро на развод. Вот она и бегает кругом. А куды им дите. И так заполонили отродьями окаянными все вокруг, вот я и отказала.

— А теперь-то как? Ты ж отказала.

— Она придет, Сонечка, я знаю. Потянет ее просить еще раз, вот мы и поменяем этот, как ты говоришь, билет в их светлую жисть на дите для нее.

— Ой, мама, как-то это не по христиански-то получается.

— Знаю. Что ж, буду просить прощения, да только это и в его интересах. — Бабка подняла палец к потолку. Соня машинально посмотрела вверх. Надо ж как-то помогать Катерине. Уж коли нам приходится жить в таком обществе, будем жить пока по их законам. Выходу нету. Ну да ладно, заболтались мы с тобой, давай собирайся, да гляди, Клавдии не слова, а то они опять со своим Федькой все испортят, знаю я их.

Влад и Куман, повесив головы, плелись по черному царству. Каждый думал о предстоящей поездке в Запределье сватами к Черной Анис. Под ногами поднималась и тут же осаживалась пыль. Время от времени тишина нарушалась воплями новоприбывших с подземных катакомб. На это никто не обращал внимания, привыкаешь ко всему, как-то выразился один земной философ, по ошибке прибывший не в тот пункт назначения. Когда разобрались, то забрали его домой. Вот только и остались слова его умные.

— Куман, — нарушил молчание Влад. — Ты как думаешь, а вдруг она откажется выйти замуж за нашего осла?

— Ну ты думай, что говоришь. Тут ведь кругом уши. Забыл, где находишься и о ком говоришь? Захотел в разнорабочие в горячий цех? Но тут тебе как на земле тариф по горячей сетке не сделают и молоко за вредность не дадут, и вообще, мне твою голову второй раз совсем примерять не хочется, так что живи по понятиям.

— Остынь, развыступался. Ему сейчас не до нас. Ему бы свою задницу как-нибудь перед Люциком прикрыть, лучше давай думать, как эту королеву красоты убедить отдать свою руку и сердце нашему принцу.

— Ты Куман у нас хороший стратег, вот и разработай тактику убеждения старой девы, да не забудь, девы. У них свои понятия о мужчинах, чего не скажешь, к примеру, о проститутке. Вот с кем хорошо дела вести. — Мечтательно протянул Влад. — Никаких тебе напрягов. На все своя цена.

— Ладно, мечтать будешь опосля. — Оборвал его Куман. — А пока гоним да побыстрее к этой нашей девственнице.

— Слушай, Куман, а на границе с Запредельем как быть? Я что-то выпустил из головы с последними-то событиями. Ведь у нас с ними никакой договоренности нет. Как бы нас без пропуска назад не вернули, тогда нам точно головы не сносить.

— Не боись, как скажем, что приехали их принцессу сватать, так она сама на таможню примчится. Самое главное до поры до времени не говорить кто мы. Ну значит, так дипломатично помалкивать. Ну а там уже по обстоятельствам.

— Слушай, я все спросить тебя хочу, ты на земле кем был, уж очень ты в тонкостях дипломатии разбираешься, я вон сколько веков служил пока эту должность получил, а ты не успел прибыть, раз два и в дамках.

— Ты когда последний раз на земле был?

— У… Дак я уж и не припомню.

— А ты не думал, почему тебя туда в командировку не отправляют?

— Ну, наверное, пока нет необходимости, да я вроде и тут не плохо пристроился.

— Да потому что там теперь пить кровь как ты это делал варварским методом не получится, высчитают с их техникой в две секунды и в психушку загремишь как душевно больной. Думаешь, тебе поверят, что ты там служишь своему повелителю. Они там сейчас только в научно доказанные теории верят, так что, дружек, убедить их, что существует Бог или Дьявол тебе не удастся, и сойдешь ты за обыкновенного преступника. Наподобие Джека Потрошителя.

— Слушай, это тот, что гальюны, в цехе чистит?

— Он самый.

— Ну ты брось. Я лорд, я аристократ, в своем деле я не подбирал нечисть, не опускался до примитивного утоления жажды. — С пафосом начал Влад Протыкатель.

— Остынь, аристократ. Вот потому тебя и держат здесь. На земле от тебя толку-то никакого. Сейчас на земле все дипломатично, врать нужно тоже уметь.

— А чего там уметь? Вот я, например, враньем коварно завлекал в замок к себе жертву, по началу беседовали. Знаешь, столько лет в одиночестве, временами хочется с кем-то словцом перекинуться. Ну а как видел, что глуп, так сразу и упивался до конца кровушкой. Но если попадался интересный собеседник, то даже как-то жалел. Давал ему по возможности больше пожить, но потом все-равно приходилось испить его кровь, сам понимаешь, не выпускать же его обратно.

— Вот и я говорю — варвар. Теперь на земле так не делают, все дипломатично, со вкусом. Выбирая президентов — врут, и все знают об этом. Одни с верящими лицами хавают эту ложь, другие же с честными мордами эту ложь впихивают. И все довольны. Этикет соблюден. Так что, милый друган, тебе туда соваться не стоит. Двух шагов сделать не успеешь, захомутают и в психушку. Да ты возьми пол литры и сходи как-нибудь на досуге в ведомство Кобы, он тебе под бутылочку все и расскажет. Лютик-то наш в их ведомстве сухой закон ввел, говорит этим прибывшим из России вообще водки не наливать, а то всю преисподнюю коммунистами сделают. У них там знаешь политика какая? Кто не сними, тот против них, а значит враги партии и Кобы. Так что, друган, нам еще с тобой крупно повезло, как никак, а выпивки и закусона у нас пока вдоволь, с подполы не достаем. Так что секрет я тебе открыл, как информацию у них выкачивать.

— Ну, ты монстр. Я, конечно, помучить тоже не прочь, но бить так ниже пояса. Это как же? Вот меня, без сто грамм оставь, да я себя продам. А тут сухой закон. Ну, тут Лютик переборщил. Как бы они революцию не затеяли, опыта у них хоть отбавляй, по тому, что я о них слышал.

— Да ты не боись, они как тараканы, куда не запусти, выживут. Слушай, дружище Протыкатель, мы, кажется, такими темпами успеем лет так через сто к этой мадам. Нужно придумать, где достать средство быстрой доставки, что-то на подобие ракеты что ли.

— Где ж ты у нас ракеты видел? Разве что грымз летучих… — Задумался Влад, но потом опомнился. — Ты че, вообще белены объелся? Кто ж тебе их взять разрешит?

— Слушай, Влад, я чего-то не понял, ты как эту должность, говоришь, получил?

— Ну, как, служил верой и правдой повелителю нашему.

— Ну, ты даешь, у господина служил верой и правдой? Теперь понятно, что тебя только перед пенсией заметили, и то повышение, видимо, дали по выслуге лет.

— Ты это к чему клонишь? — Принимая бойцовскую позу, огрызнулся Влад. — Ты на кого наезжаешь?! Без году неделя на новой должности, а нюх совсем потерял! Ты чего, потерял список, кого бояться?! На меня Влада Протыкателя наезды устраиваешь?

— Да остынь ты, — миролюбиво хлопнул по плечу своего сослуживца Куман, — нужно мне на тебя наезжать, мы сейчас в одной упряжке, так что пыль поднимать нам с тобой не с руки. Если не выполним указ дражайшего нашего господина Азазело, то гореть нам в его камине вместе, а не пить твои сто грамм. Ты понял мою мысль?

— Ну.

— Что нукаешь? Небось, не внуздал? Ты меня слушай, горе-кровосос, и всегда в дамках будешь. Давай дружек поворачивай, и чешем к дворцу Лютика.

— Ты чего, офигел совсем? Да они же подчиняются непосредственно только ему, и, вообще, ты как охрану пройдешь? Он же принимает только по понедельникам и то, прошение на аудиенцию заранее подавать надо.

— Ну, совсем как на земле. Что не ЖэК, то и очередь.

— Какой Жек?

— Да это я так, к слову. Охрану ты будешь отвлекать, пока я проскочу.

— А как? Что я им скажу?

— Да что хочешь. Спроси у них как пройти в поликлинику к венерологу.

— Что?

— Вот ты задумался, они так же задумаются, а я в это время проскочу. Вон видишь, с той стороны холм? — Махнул рукой в обратном направлении Куман. — Как я пройду, сразу разворачивайся и беги, там за ним и будешь меня ждать, если не появлюсь, значит, сложил буйну головушку за дело верное. — Скорчил унылую физиономию Куман. — Не забудь помянуть и выпить пол литры.

— Ну, ты это, может, так обойдемся? — Увидав на лице сослуживца страдание, стал успокаивать Влад. — Ну этих грымз, подумаешь, мы че-нибудь другое придумаем.

— Нет. — Театральным голосом, преисполненным решимости, выкрикнул Куман. — За правое дело и на соловки пойду.

— Чего? — Не понял Влад.

— Да так, не обращай внимания, пошли, а то мы и так задержались.

Повернувшись, они направились в сторону маячившего затянутого черной пеленой громадного сооружения больше походившего на шахту по добыванию ядерного топлива, чем на дворец повелителя.

— Да уж, — почесал меж рог Куман, осматривая вблизи сооружение. Уверенность его в миг испарилась. Скосив глаза в сторону своего напарника, увидел в его зенках немой вопрос. Делать нечего, подумал Куман, сам напросился, да и без этих грымз им все-равно не попасть быстро в Запределье, а время не ждет. — Давай иди к воротам. — Обратился он к Владу.

— Слушай, а может ну его, как-то боязно, что-то даже копыта дрожат.

— В котелке Азазело твои копыта сварятся. — Напомнил Куман.

— А если Лютик узнает, что мы его слуг обманом взяли, он же нас… Брр… Представить страшно.

— А ты не представляй. Запомни, победителей даже у нас не судят. А для достижения цели все средства хороши. Ты лучше подумай, что будет, если мы Тинея не доставим. Так что давай вперед, не дрейфь, двум смертям не бывать, а одну не миновать, в принципе мы и не миновали. И вообще, дальше Запределья не сошлют, вот мы на всяк случай и разведаем по чем там фунт соли.

— А зачем тебе соль? — Не понял Влад.

— Слушай ты, дерево баобаб, хватит задавать вопросы. Вперед.

Соня, выйдя из дому, подняла глаза к небу. Светило солнышко, но для утра было немного зябко. Передернув плечами и плотнее закутавшись в легкую шаль, шагнула за ворота. Сегодня выходной, на улице тихо и пустынно, все отдыхали после рабочей недели, и торопиться подниматься с мягких постелей никому не хотелось. Вот и ладненько, думала Соня, глядишь, быстро добегу к Федьке, никто не остановит, да и расспрашивать не будет. Очень уж она не любила попусту молоть языком как некоторые соседки. А уж если соберутся у колодца, да еще в выходной день, так до вечера стоят и чешут языком, кто у кого родился, кто где женился, кто к кому под юбку заглянул, а уж если чужую жену кто где прижал, так тут хоть беги не оглядываясь, а то заклюют сообща. Как начнут расспрашивать, что и как, так и хочется схватить коромысло да всех разогнать. Нет, вообще она с соседями жила мирно, ни с кем никогда не сорилась, в разговоры не вступала, а как спросят о чем, так и ответит, но уж сильно не любила всех этих бесед. Да и ее редко задевали. Хоть и посмеивались в спину, а все ж таки побаивались. Знали, что ожидать можно всего от них, еще не забыли Катерину, хотя многое приврали к правде. Так думая обо всем, Соня и не заметила, как оказалась перед воротами дома, где Федор с Клавдией снимали комнату. Соня поначалу просила их жить вместе с ними, да Федор воспротивился, говорит, в приживалы не пойду, сами заработаем. Каждая попытка уговорить их оканчивалась отказом зятя. Так порешили снимать жилье. Что ж поделаешь, молодежь хочет самостоятельности. Больше Соня об этом не заговаривала. Приоткрыв калитку, позвала:

— Федя. — Подождала, никто не вышел. Наверное, спит еще. Да оно и верно, чего там ни свет ни заря подниматься, цельную неделю как белка на своей работе крутился, подходя к двери, думала Соня. Дернув двери, увидала, что не заперты и прошла в сени, там было темно хоть глаз выколи. Нащупав ведущую в светелку дверь, Соня приоткрыла её и тихонько позвала. — Фёдор, ты дома?

В глубине довольно большой и светлой комнаты с двумя выходящими в палисадник окнами что-то зашевелилось на постели. Приподнявшись и протирая кулаками глаза, Федор хрипло проговорил:

— Мамаша, что-то вы рановато.

— Да я вот, Федор, — проходя к стоящему у стены стулу и присаживаясь на краешек, сказала Соня, — в больницу с утречка решила сходить, Клавдию проведать, да спросить, может чего ей принести надо. По пути вот к тебе завернула. А я смотрю, ты тут уже отметил рождение дочери? — Кивнув головой на стол, где стояла початая бутылка водки и две рюмки.

— Да вот вчера вечером сосед зашел, я на радостях и рассказал, что дочь родилась. Он говорит, что грех такое дело не обмыть.

— Да ты, Федя, не волнуйся, я ничего против не имею. Дитё не кажен день появляется. Только вот кушать надо, а то что же это? — Соня указала рукой на лежащие в тарелке соленые огурцы и открытую банку с остатками кильки в томате. — Это ж пока Клавдия с больницы выйдет, так ты на скелета похож будешь. Вон погляди на себя, одни кожа да кости.

— Ну и теща у меня, что курица-наседка. — Пошутил Федор.

— Ты, Феденька, на нас с бабкой не обижайся, мы ведь вам с Клавдией не чужие люди, добра только и желаем. Оно ведь, как говорят, мудрость и старость рука об руку идут. Может и прислушаетесь к нашим-то советам. Я ведь с тобой, пока Клавушка в больнице, поговорить хотела.

— Так, мама, даже не начинайте. Знаю я, о чем разговор будет, а посему сразу же и закончим его, мое слово нерушимо. Клавдию я домой заберу, а так как наш дом пока здесь, так и разговор короткий, сюда и привезу.

— Ты послушай меня старую, я ведь не против, только ты о дитяти подумай. Девочку кажин день выкупать нужно, и воды наносить, нагреть, вы же не в квартире живете, а ты с утра до вечера на работе, кто жене твоей подсобит, как не мать родная. Получите вы вашу квартиру, так, пожалуйста, никто ж насильно оставлять не будет. Мы ж не нелюди какие, чтоб дочери своей единственной, кровинушки, поперек ее воли стоять.

— Вы, мама, не обижайтесь, но другие же как-то живут. Ничего и мы как все, до годика дома, а там ясли буду на работе просить, ничего мне дадут, не откажут. Клавдии нужно на работу выходить, да в институт поступать, а то, что же это получается, при ученом муже жена неуч. А, вы, пожалуйста, милости просим, приходите в гости, когда пожелаете.

— Оно может и так как все, да только ребенок у вас не как у всех. — Попыталась подойти с другой стороны Соня.

— Это я тоже слышал, Клавдия мне все уши прожужжала за вашу Катерину, только я в эти небылицы не верю. Почему-то в больнице врачи не обнаружили у девочки отклонений. А врач так и сказал, поздравляю папаша, девчонка-богатырь, четыре килограмма двести грамм. — И Федор весь аж подтянулся, но под взглядом тещи как-то резко сник.

— Что ж, Феденька, — поднимаясь, сказала Соня — Бог сам рассудит, там видно будет. Ну, я пойду.

— Да вы бы, мама, не ходили так рано. Все одно там проведывать разрешают не раньше двенадцати. А в это время я пойду, а на обратном пути зайду и скажу, что да как. Зачем вам почем зря ноги-то бить? Все ж таки не близкий свет.

— Да уж пойду, собралась коли. А там подожду, все спокойней будет. Да и бабка говорит, сходи.

— Ну, смотрите сами, а Клавдии передайте, что я наведаюсь часам к двум. Она мне тут список дала, что купить надо, так я пойду искать. Прочел, испугался. Где ж все это найти? В наших-то магазинах хоть шаром покати, ну нечего, пойду искать. — Провожая тещу к калитке, без умолку болтал Федор, да Соня его уже не слушала. Думы ее были далеко от этого места, рядом с дочерью.

Влад, сидя за холмом, трясся, что заяц-русак гонимый гончими. Где ж этот дипломат хренов, пора бы вернуться, неужели взяли с поличным. Точно взяли, а то бы давно прибыл. Все хана, и зачем я согласился на эту авантюру? Теперь уж точно, камин горящий и вертело с электромотором, жарить будут вечность. Вот урод, лапши навешал мне, а я как последний осел на поводу пошел. Теперь и меня сдаст, точно сдаст, ему одному срок тянуть не захочется, возьмет и меня за компанию. А ведь еще и за паровоза зараза пустит, ему то что, он в нашем деле новенький, недавно преставился. А я осел старый, мог бы и догадаться, кому отдуваться, лихорадочно размышлял Протыкатель. Но тут невысоко послышался звук реактивного двигателя. Влад перепугано задрал голову и увидел пикирующих прямо на него двух огромных, похожих на саму смерть чудовищ. Смрад изрыгающийся из пасти чудовищ, казалось, заполонил ближайшие несколько миль, и до того любимый нежный серный запах испарился под этим натиском.

— Ну, ты чего стоишь как истукан? Прыгай. — Крикнул Куман, приземлившись на холм, хотя приземлением это можно назвать с натяжкой. Впечатление было такое, будто с высоты нескольких миль сбросили атомную бомбу. От поднявшейся пыли хотелось чихать. Грымза, опустив свою морду, в упор смотрела на Влада. Вонь исходящая из открытой пасти заставляла плакать навзрыд. Так близко любимиц Люцифера ему не доводилось видеть, а уж прокатиться на этих чудищах вампир даже и не «мечтал».

Хорошенького мало, еле передвигая копытами от страху, думал Влад. Протягивая свою когтистую лапу к птичке-бомбардиру, он еле слышно пропищал:

— Утю— тю.

Птица удивленно окинула его взглядом и повернувшись к Куману спросила:

— Он что, дурак?

— Есть маленько. — Кивнул тот.

Влад ошарашено уставился на это чудовищное произведение преисподней.

— Я не знал, что они говорить умеют.

— Ты залезешь когда-нибудь или так и будешь пялиться на меня, словно я тебе голая баба? — Теряя терпение, вновь заговорило чудное создание.

— Да, да, конечно. — Очнулся Влад и полез на птицу-монстра. Трясущимися руками ухватился за выступы на спине у грымзы, закрыл глаза, приготовившись к самому страшному. Но птичка на удивление мягко взмыла вверх и быстро набрала скорость. Влад почувствовал, что его клонит вперед. Приоткрыв один глаз, он увидел перед собой клубящийся туман, поднимающийся высоко вверх.

Птицы опустились недалеко от линии, разделяющую черноту от клубов пара.

— Ну вот мы и прибыли, — заговорила одна из монстров, — дальше нам путь закрыт. Куман с легкостью съехал с птицы.

— Ты что же, так и будешь на ней сидеть? — Обратился он к Владу. — Приехали, дальше поезд не идет, просим освободить вагоны.

— Слушай, да он у тебя ко всему прочему тормознутый. — Стряхивая со своей спины седока проговорила грымза.

— Ладно, птички не обижайтесь, это он малость с бодуна. — Вступился за своего брата по несчастью Куман. Плюхнувшись вниз как с пятиэтажного дома, Влад признаков присутствия жизненных функций не подавал, да и внимания на него больше не обращали.

— Ты, друган, если чего, так зови, мы своих не бросим, ты только свисни. — Обратилась одна из монстрих к Куману.

— Спасибо, девочки, век не забуду. Но теперь давайте домой, а нас дела ждут.

Птиц дважды просить не пришлось, через секунду вверху только две точки светились. Повернувшись к лежащему Владу, Куман произнес:

— Ну ты, долго лежать в позе йога будешь? Это тебе не пляж «Золотые пески» в Болгарии, а граница Запределья. Так что подымайся и айда принцессу нашему принцу добывать, а если повезет так, может, умыкнем мы этого Тинея, да побыстрячку домой.

— Послушай, Куман, — поднимаясь и принимая вертикальное положение, спросил Протыкатель. — Ты этим «ракетам» формулу красоты открыть пообещал или…

— Или…

— Что или?

— Что ты на одной из них, женишься, а на которой, пускай решают сами.

— Чего?! — завопил Влад. — Да я тебе, дипломат хренов, кровь всю без остатку выпью, голову оторву, да в Запредел вместо футбольного мяча кину!

— Ну, разошелся, а чем ты лучше нашего хозяина? А? Вот он ради дела на какие жертвы идет, вон какую горгону в свою постель укладывает. А ты? Что, не хочешь породниться с самим Люцифером? Это ж какие тебе перспективы открываются. — Хлопнул стоящего и обалдевшего грозу всех вампиров Куман.

Открывшиеся Протыкателю перспективы повергли его в ужас. На секунду представив своей женой одну из грымз, он почувствовал сильное головокружение. А первая брачная ночь…

— Ладно, не дрейфь, пошли. Шутка. Ну че стоишь? Сказал тебе, шутка это была.

— Где шутка была? — Спросил всё еще качающийся от пережитого потрясения Влад— Кровосос.

— Не, а ты и впрямь тормоз. Да не одна красавица за тебя не пойдет, они ведь себя неотразимыми считают, куда тебе со свинячим рылом да в их калашный ряд. — Заржал Куман.

— Так тогда, чем же ты их взял?

— Эх, темнота вы, ваше вампирское высочество. Это же все-равно бабы, хоть и с крыльями, на лесть, как и все остальные падки. Пару комплементов, что так мол и так, на что пошел, чтоб их красоту узреть. Голову на плаху готов положить, а только они того стоят. Ну, девки и раскисли, головки опустили, да и давай глазки мне строить, пришлось малость приударить. Вот и задержался потому малехо.

— Ну, ты жук! — Восхищенно проговорил Влад.

— Чего уж там. — Махнул рукой Куман. — Ради общего дела ведь стараюсь. Ну давай вперед, на приступ Запределья.

И подойдя вплотную к клубившемуся туману, сваты нырнули внутрь.

В канцелярии Петра все было тихо и спокойно, в окно ярко светило солнышко, снаружи пели райские птички. Разомлев в своем любимом кресле, Петр дремал. Казалось, ничто не может нарушить этой послеобеденной идиллии… Крик раздавался уже в прихожей. Громовой голос Мефодия не могли заглушить даже литавры.

— Брысь, негодяи, подхалимы! Громы и молнии на ваши головы! Подать мне Петра, да поскорее.

— Так, не велели они беспокоить, почивают они… — Пытался оправдаться еще не освоившийся со своими обязанностями новый секретарь Петра. Но его возражений Мефодий слушать не стал. Дверь с грохотом распахнулась и в проеме, закрывая весь проход, стоял со всколоченной бородой вечный соперник Петра во всех баталиях за лучшее место под солнцем.

— Ну и чего ты тут устроил переполох? Это учреждение, а не шинок. — Поднимаясь с кресла, начал говорить Петр.

— А я смотрю, ты тут прохлаждаешься в тиши своего кабинета. — С сарказмом перебил его Мефодий.

— А тебе что, запрет на отдых наложили? — В тон ему ответил Петр.

— Гляди, как бы нам обоим епитимью не наложили.

— Ты можешь толком сказать, какая муха тебя укусила?

— Так ты что ж, не знаешь?

— Ну и что я должен, по-твоему, такое знать?

— Внизу зашевелились. Тинея пытаются с Запределья выдернуть.

— Эка невидаль, а ты чего ожидал? Ты что же думал, что там не прознают о выдачи нам Клеандры. Естественно будут шевелиться. Вот только вряд ли у них получиться. Кому как не тебе знать, что мы подписали с Запредельем пакт о совместном невмешательстве в дела наши. Хаос теперь нейтралитет держать будет. Так что зря ты погром в моей канцелярии устраиваешь, сотрудников моих заиками делаешь.

— Да ты, осел старый, точно не в курсах.

— Эээ, ну ты, потише, петух бесхвостый.

— Зато ты у нас перья страуса распустил, а голова твоя в песке зарыта. Вот, на, смотри, молния от моих разведчиков, оттуда доставлена.

Мефодий поднял свою белую накрахмаленную по последней моде рясу и долго что-то выискивал в ее складках. Петр молча наблюдал за тяжкими попытками что-то найти в этом необъятном куске ткани, но вот непомерные усилия увенчались успехом, и на столе, прямо перед глазами Петра, оказался черный лист.

— Фу, нечисть какая. Ты что разведку белой бумагой снабдить не можешь? — Не удержался Петр.

— А ты ручки свои испачкать боишься, так это, давай я. Мы люди не гордые, ради дела и не такое в руки берем. — Протянул к листу свою большую крепкую волосатую руку Мефодий.

— Ну, ты, чего так сразу все в штыки, я к тому что у тебя в канцелярии писари есть, вот пускай переписывают, а уж потом к тебе на стол. Что ж это получается? А получается неуважение к вышестоящему начальству. А все-то от тебя зависит. Кто как не ты обязан подчиненных научить порядку? Так сказать, привить к себе уваженье.

— Вот, вот, теперь понятно, чего это мы там на земле прошлую битву с нечистью проиграли, боялись лишний раз ручки замарать. Я так думаю, когда прочтешь эту грязную, как ты говоришь, бумажку, забудешь о переписке.

Петр заинтриговано и с брезгливостью взял черный лист, но уже через несколько секунд спесь с него слетела, как ветром сдуло.

— Так это что ж получается?

— То и получается.

— Ну и чего мне делать?

— Не тебе, а нам.

— Ты то здесь причем? Эта работа моего ведомства. — Став в позу, запротестовал возмущенный Петр. — Ты со своими агентами внедренными, да разведчиками разбирайся, а ко мне свой длинный нос не суй.

— Я бы и не сунул, больно мне хочется с тобой работать, да вот только это… — Мефодий ткнул своим большим похожим на сосиску пальцем на другой лист. — Указание от Самого пришло. Где черным по белому написано, срочно создать группу немедленного реагирования и наши ведомства на время операции соединить воедино. Понял, олух? Так что заканчивай прохлаждаться, да подключайся к работе.

Петр стоял посреди канцелярии, держа в руках бумажку, и пытался переварить услышанное.

— Да уж. — После некоторого молчания протянул он. — И давно мы не слышали о Черной Анис, почитай тысчонку лет уж точно.

— Да, последний-то раз размолвка ее с Люциком нам на пользу пошла. — Подержал Мефодий.

— Говорил я, не следует такое серьезное дело бабе доверять. Изъян у этой Клеандры слишком уж велик. Что греха-то таить, любвеобильная она у нас женщина. И куда только стратегическая канцелярия смотрела? Как они просчитались с этой Анис? Сто лет им дали на разработку плана, ан нет, не учли, что эта полоумная Анис простит Люцика да по новой замуж попросится. Они как всегда в стороне, а нам разгребай всю эту кашу. — Не успокаивался Петр.

Мефодий оглядел кабинет бывшего своего противника, а теперь напарника по работе, и удовлетворенно хмыкнул:

— Сойдет на первый случай. Будем у тебя здесь штаб организовывать.

— Чего?

— Того, штаб делать будем.

— Ну ты, поосторожней. В моей канцелярии решил переворот устроить? Не позволю! Достаточно, что ты у себя развел бардак и анархию. Хочешь мое образцовое заведенье забегаловкой сделать? Не дам!

— Понимаю. — Ехидно сказал Мефодий. — Это мы крестьянского племени, а вы у нас голубых кровей, забыл, премного извиняюсь. Будем учиться. Но если вы, сэр, пожелаете, то можем и в моей забегаловке расположиться, уж сделайте милость, не побрезгуйте.

— Да перестань ты. — Стушевался Петр. — Сам знаю, есть за мной этот грешок. Но ты уж помягче как-нибудь. Ну давай мой кабинет оформим на время операции, я ж не против.

— А раз не против, то резину тянуть нечего.

— Ой, да куды ж ты так торопишься? Дай хоть освоиться с новыми условиями.

— Осваиваться, любезный, будешь во время операции, а то у нас время дорого. Куман, этот жид хитрый, быстро выбился там, вот этот уж точно выдернет Тинея. А пока мы будем прохлаждаться, он его и на землю отправит. Чтоб его черти забрали! — В сердцах высказался Мефодий. — Мало нам на земле от него неприятностей было.

— То-то и оно. Опять же меня не послушали. Говорил вам, таких как он нужно под замками волшебными держать, или сразу эту душонку на ликвидацию пустить. Так нет же, доброта наша нас и погубила. Все кричали, шанс дать, шанс дать. Окромя меня. И кто прав оказался?! Опять же я!

— Ну мы что, будем умничать, али работой займемся? Ты мне лучше скажи, как с Клеандрой связываешься?

— Вот до твоего радостного появления сидел и соображал на эту тему.

— Чего?! Так у тебя что же, даже связи с ней нет?

— А ты не ори на меня, тоже умник нашелся. Как всегда, мне в последнюю минуту сообщают, что мое ведомство непосредственно будет работать с этой дамочкой. И что же ты хочешь, чтоб я за секунду все вопросы решил? Да одно ее появление тут чуть до инфаркта меня не довело. Думал в Запределье хоть немного характерец ей сгладят, да видимо этой дамочке хоть кол на голове теши, все одно, дурой останется. Не исправимая бабенция.

— Да, веселенькое дельце. Слушай, в прошлый ее приход, как связь поддерживали?

— Да тогда на земле проще было. Люди доверчивые да верящие были. Пошлешь через какого-нибудь пророка приказ, тут же исполнят все. А теперь они там все слишком умные стали. Эта нечисть все вверх дном перевернула, видно уж и сами не рады. Воли людишкам много дали, а те быстро смекнули, что и как. Зачем им боги или пророки? Зачем им кому-то подчиняться или кого-то бояться? Вот и решили, не будет у них ни Бога, ни дьявола. И объявили себя хозяевами, вот так-то дорогой. Это пока ты там в разведчики с Преисподней играл, на земле полнейший переворот произошел.

— Ты на меня не дави, мы свое дело четко выполняем, и чужих собак на нас вешать не надо. — Встал в позу Мефодий.

— Ладно уж, раздухарился. Я тут ему положение дел на данный момент объясняю, а он в позу становится.

— Вот и объясняй, а мое ведомство задевать не дам. Мы там жилы рвем, а вы тут демагогию, Петечка, разводите. Ты мне скажи, связь в первые минуты появления ее на земле у вас была?

— Была, если это можно назвать связью. Эта дамочка больше огрызалась, чем слушала.

— Ну и то хорошо.

Мефодий задумался. Молчал и Петр. Слышно было, как за дверью тихонько шушукаются писари. Давно в канцелярии не видели такого переполоха, а уж чтоб Мефодий сам пожаловал к своему заклятому врагу на беседу, не помнят даже старожилы канцелярии. Точно гроза надвигается, предавали друг другу. Каждый пытался, прислонившись к двери, услышать хоть обрывок разговора. Но Петр знал громовой глас Мефодия, потому быстро смекнул, чем это может грозить, и в мгновения ока над кабинетом повисла защита. Услышать, о чем говорят два ближайших помощника самого Владыки Небесного, не могла даже муха.

— Тут у меня есть одна задумка. — После некоторой паузы произнес Мефодий. — На днях донесения просматривал от молящихся с земли.

— Я что-то не слышал, чтоб просьбы с земли через твое ведомство проходили. Перебил его Петр. — Это с каких же пор ты занимаешься прошениями верующих?

— С тех самых как на земле все кувырком пошло. Между прочим, с этих прошений можно составить представление о происходящем на земле.

— Да я смотрю, ты ничем не брезгуешь, готов информацию и в туалетах добывать.

— Да-с, работа у нас такая, можно сказать, не очень чистая. Но что поделаешь, на этом стоим. Так вот, прошу не перебивать. У вас, дорогой друг, насколько я понял, идеи поддержания связи с Клеандрой на земле иссякли, так, может, мои выслушаешь. — Язвительно произнес Мефодий.

— М… м…

— Вот и договорились. Так вот, дамочка одна, молясь, просила помочь ей родить ребенка, а то, говорит, если ты Господь не поможешь, к бабке знахарке пойду или к другому какому-нибудь колдуну.

— И что? Идея-то в чем?

— Ты можешь не перебивать, а послушать. Давай выберем ей на земле вещунью и будем ее к ней, когда нужно отправлять.

— Ты что, ополоумел? Забыл, что у нее весь род — вещуны и колдуны.

— Так-то оно так, но это ж свои, а к своим с ее характером вряд ли она прислушается, а вот со стороны…

— Забудь, эта красавица кроме себя никого не слушает, да и себя только по понедельникам.

— Тогда остается последнее средство. — Мефодий в упор посмотрел на Петра и замолчал.

— Неее! Ааа! — Попятился Петр. — Только не это! Только не я! Да я за все небесные вознаграждения на это не пойду. Был бы кто угодно, но только не она. Хватит, плавали, знаем, чем это закончиться.

— Ну давай тогда попробуем вести ее знаками, давать направление жизненных приоритетов.

— Давали в прошлый раз знаки и направление тоже. Мужика из-за нее на каторгу отправили, лишь бы ей дорогу очистить. Так она так истолковала наши знаки, что чуть весь город не сожгла, по сию пору люди в городе на ее же потомков косо глядят. Отпадает, сразу говорю. Мне хватило того выговора с занесением, да еще не известно как она сейчас наши знаки истолкует, воображения у нее хоть отбавляй. С их продвинутой техникой эта дама планету сотрет за здорово живешь. Нет уж, тут я пас.

— Ну, тогда только это средство и остается.

— На меня не рассчитывай, сразу говорю, уж лучше перемирие с сатаной. Ему сейчас тоже не сладко. Если на земле вера иссякнет, то они так же уйдут в небытие, как и мы. Все мы живем за счет веры человечества, в добро или зло, но все ж таки веры. Уйдет вера, уйдем и мы, как ненужный хлам. Мы за души на земле борьбу ведем, но если дальше так пойдет, и люди ни в Бога, ни в черта верить не будут, то вся наша борьба яйца выеденного не стоит.

— Слушай, Петр, если я тебя правильно понял, — легкое недоумение отразилось на лице Мефодия, — ты хочешь сказать, что наше время прошло? Настал черед новых богов?

— А ты посмотри вокруг. Ты не задумывался, почему наш Отец Небесный договор с Хаосом заключил?

— Ну так это, чтоб Клеандру высвободить.

— Это не самое главное, это просто еще одна пилюля, для безнадежно больного. Задумчиво потирая переносицу, и вытирая капельки образовавшиеся на лбу, продолжил ставить свой неутешительный диагноз сложившейся ситуации Петр.

— Долго я думал, и понял, что это наш последний шанс дать землянам измениться, а нам существовать. Не используем последнюю возможность, а то что, возможность последняя, подымая палец к верху, тем самым показывая что в этом он совершенно уверен, и говорит подписанный с хаосом договор. Так вот! Он то с нами церемониться не будет, все одним махом перечеркнет и начнется по новой схеме отстраивать землю обетованную, а мы вслед за Атлантидой сгинем как не оправдавшийся эксперимент, ему то что ломать не строить, одной цивилизацией больше одной меньше, он для этого и существует, можно сказать, скальпель хирурга, когда лечения простыми средствами все исчерпано а болезнь остается, средство одно удалить больной орган. А мы на данном ветке, как раз и стали тем больным органом, который практически не подается лечению, усек. Это нам нужно крепко подумать, как успеть повернуть и направить землян так что б сохранить цивилизацию, и вылечить эту опухоль на теле земли.

— Да откуда у тебя такие сведения? Уж не мысли ты нашего Отца Небесного читаешь?

— Зачем? Ты ни разу не задавал себе вопроса, почему сатана пытается Тинея достать с Запределья, а не другого взять, да и отправить на землю?

— Да потому, что Тиней ненавидит нашу Клеандру. Это всем известно.

— А почему Господь наш решил в такой момент на землю Клеандру отправить? Ведь для этой роли у нее душа уж слишком несовершенна.

— Ну…!

— Вот тебе и ну! Слишком ты молод. Ты новый здесь, как и многие другие помощники Отца нашего. Вам бы все скорей.

— К чему ты клонишь? Что-то я понять тебя не могу?

— А к тому Мефодий я тебе все это говорю, что мы та горстка из древних, усек? И сказал я тебе это лишь потому, что работенка нам предстоит не простая.

— Ты хочешь сказать, что ты и Клеандра хранители?!

— Ой! Не прошло и недели как мы разобрались.

— Погоди, не ерничай. Я что-то не пойму. То есть ты… — Мефодий ткнул пальцем в направлении Петра, — …и Клеандра пришли из старого мира, то есть вы уцелели в последней битве?

— Ну не только мы, Азазело между прочим с Тинеем тоже из древних. Вот поэтому сатана и доверил Азазело вытянуть и отправить Тинея на землю. Новым не под силу. Уяснил теперь, с чем дело имеешь? Вот почему Клеандру и вернули, она хранительница белой магии на земле, а Тиней ее обратной стороны — черной, а в данный момент, прислужников у него на земле столько что почитай бери любого не ошибешься, много черных душ, а сколько ходят на краю между добром и злом так тех и не счесть, хватит одной монеты, для подкупа. Душонка даже не задумается что ждет ее на страшном суде господнем, все на потом оставляют. Как только в командировку на землю попали так сразу и забыли, кто они и для чего посланы туда, не понимают, словно дети малые, что Земля временное пристанище, куда она отправляется для конечного совершенствования, и вернуться домой обогащенной и наполненной, это как снять номер в гостинице на одну ночь, а дом то как раз здесь, только вспоминают об этом стоя у самых врат, когда ответ держать приходиться. Вот тут и понимают, что врата то не для всех открыты, и начинают выть да прощения просить, а отец наш небесный все прощает и прощает, пока некоторые совсем уж на голову не садятся, да напрочь забывают где их дом уж тут он не чего поделать не может вот и приходится ему разводить руками и уступать сатане А, тот на расправу быстр, и скор, ему только дай власть. И тут же тебе весь ассортимент, от жарки на сковороде до золотистой корочки, до печи с гиеной огненной, ну уж если и ему не удается, так тут, и нужен хирург. Душонку за барки да и хаосу на переделку. Он то быстро из втор сырья новый сосуд вылепит, и господу передаст, чтоб заполнил, вот Г осподь по новой заполняет и на землю отправляет. Как хороший коньяк, выстаивается годами, и получается дорогим. Так и душа получив тело на землю отправляется, мудрости набираться. Пройдет испытание да не расплещет сосуд души своей, за отпущенный срок жизни на земле, да закаляться в испытаниях, и вернется полным, значить быть ему в Раю. Да уж слишком много последнее время на земле соблазнов, что б вернуться оттуда полным и совершенным, и чем дальше, тем больше пустых сосудов с земли возвращается. Злато и серебро, драгоценные каменья, вот что правит душами там. Им поклоняются, на них молятся, и те кто их имеет, на земле царь и бог. И теперь подумай, легко нашей Клеандре там будет, даже с ее не столь ангельским характерцем. Хотя, задумался Петр, именно потому наш отец небесный и выбрал Клеандру. Он лучше нас знает, с чем ей придется столкнуться, может только она и справиться, раз мы не знаем, что от нее ожидать можно, и какой финт девица выкинет, то внизу и подавно. Говорят там, где она жить собралась, новый божок объявился, ты не слыхал случайно? — поворачиваясь к Мифодию, спросил Петр. Они его Авось зовут, и говорят многим помогает.

— От тебя в первые слышу, злобно прошипел Мефодий, доберусь до своих в департамент. Головы снесу! В должностях понижу! Это что же, получается, по земле новый божок гуляет, а в моем департаменте не кто и не слыхивал. Это что же, у меня за разведка такая, что все новости я от посторонних узнаю. Все больше распаляясь Мефодий и не заметил что кричит на всю канцелярию. Я им устрою вальс белых лебедей, продолжал ругать своих нерадивых подчиненных, понося их в пух и прах. Будут у меня плясать его вечно не останавливаясь, без передыху в большом театре на подмостках. Петр наблюдая, как с каждой секундой заводиться все больше его партнер, ухмыльнулся.

— Да уж нервишки у тебя шалят, не по годам, еще такой молодой а нервы у тебя не к черту. Ух прости Господи спохватился Петр, склероз что ли наступает, ты это погодь кипятиться, я еще сам толком не знаю, что к чему. Я то сам краем уха слышал от своих, мол на земле по любому поводу говорят, — Авось поможет, Авось вывезет, Авось проскочет, и говорят, проскакивает и провозит. Кто он и откуда взялся не ведомо, а вот если силу имеет то нам сам понимаешь, нужно не упустить такой шанс, в бою любая помощь пригодиться там не спрашиваешь кто да откуда. За тебя значь друг, против, враг. Петр тяжко вздохнул.

— Слушай, Петр, вывел из задумчивости собеседника Мефодий, — а почему ты все время молчал, да и Клеандра тоже?

— А что говорить? Чем гордиться? Загубили в ненависти своей все сотворенное Отцом Нашим, души ненавистью горели а глаза затуманенные злобой закрыты, только жажда мщения пылала в сердцах. Вот тогда он так же подписал пакт с Запредельем о невмешательстве до поры до времени. Давал нам шанс, да мы его упустили. И сейчас стоим у этого придела. Вот наша первоочередная задача — Клеандру разбудить, чтоб там на земле она вовремя вспомнила, кто она и для чего призвана. И не допустить до того момента и близко к ней Тинея.

— Но они его еще даже и не отправили на землю, а значит, у нас есть время. Ему ведь тоже нужно вспомнить, кто он и для чего послан в этот мир.

— Ты не думай, что шансы у нас одинаковы. Ему проще, связь с землей у сатаны налажена, будь здоров. Целая армия, нечисти, топчет землю. Ложь, ненависть, зависть, алчность и корысть гуляют безнаказанно. На каждом углу, в каждой подворотне встретишь, их черную душенку. Да что там, в подворотне, сама власть их людская зиждется на воровстве, убийстве, продажности. Закон подлости и разврата там в цене. Сколько душ для нас потерянно безвозвратно. Это те чистые создания, отправленные нами на землю нести добро и справедливость, были развращены властью, испачканы кровью в погоне за удовольствиями и наслаждениями. Порок правит миром. Так что Тиней там как рыба в воде, среди своих. А нашей прийдеться через весь этот хлам пробиваться, да еще и самой постараться не испачкаться в этих нечистотах. Правда, там сейчас не в моде, за нее и пострадать можно, да не каждому этого хочется. И если он раньше будет разбужен и доберется до спящей Клеандры, то можно складывать чемодан и пытаться унести ноги. Только чует моя душа, на этот раз нам не пережить катастрофу. Сатана то наш на авось, видимо решил проскочить, повезло мол, раз повезет и другой. Ему начхать, на человеческие души.

Мефодий в задумчивости теребил свою рыжую бороду. Видно сказанное Петром его сильно задело, уж очень не хотелось так быстро уйти в небытие. Подняв голову и посмотрев в глаза Петру, спросил:

— А что будет, если все-таки он раньше нас доберется до Клеандры и разбудит ее? Петр посмотрел на Мефодия, как на несмышленого младенца.

— Ты еще и спрашиваешь?! Он не ее разбудит, а только пороки, которые существуют даже в самой чистой и незапятнанной душе. Нет на земле как чисто белых душ, так и чисто черных, всегда есть смесь. Только в одной душе весы на одну сторону больше перетягивают, а в другой на другую. Слишком в нашей Клеандре много всего намешано. Ненависть и месть у неё стоят в один ряд с любовью. Вот и представь, что будет, когда она вспомнит Тинея как злейшего своего врага, а суть упустит. И устроят они на земле бойню, где вместо разума будет жить ненависть, а в место совести — месть. Тогда уж точно нам к ней даже с духовым оркестром не достучаться. Потому как ненависть делает глухим любого, к кому она заглянула в гости.

— Слушай, Петр, а может мы с тобой упрячем куда-нибудь Анис, а с остальными тихо-мирно разберемся, как думаешь? Тиней так и останется в Запределье, помогать его вытаскивать не кому будет.

— Да ты что, очумел! Это ж международный скандал. Как бы в случае неудачи нас Хаос за свою доченьку раньше времени по ветру не пустил. Ну, удумал, так удумал. Ты это, Мефодий свои цейрушные замашки «упрятать», «умыкнуть» брось. Тут нужна тонкая дипломатия. Так сказать, шахматная партия, ход, шаг и мат, понял?

— Понять-то я понял, вот только где нам с тобой эту дипломатию взять, и в какие ворота с ней тыкнуться?

— Ну вот этим мы с тобой перво-наперво и займемся. — Похлопав по плечу Мефодия, сказал Петр.

— Ну че стал? — Толкнул Влада Куман. — Приглашения ждешь, али как?

Но сам он тоже не очень торопился покинуть свое хоть и темное, но все же привычное царство. Что там впереди никто из них не знал, а неизвестность всегда пугала. Так они и стояли в нерешительности на границе Запределья и Преисподней, подталкивая да подначивая друг друга. Влад и Куман уже были мертвы, вроде бояться больше нечего, но дикий страх перед тем, что им предстояло, мало по мало наполнял их чёрные души, закрадываясь в самые отдаленные уголки и прочно там устраиваясь. Это был тот страх, когда невозможно понять жарко или холодно, когда руки становятся влажными и скользкими, когда противный комок холодных нервов поселяется где-то внизу живота и доводит до тошноты. Но страх перед господином, вернее перед тем, что он сделает с ними, если задание будет не выполнено, пересилил. Тряхнув рогами и попытавшись прогнать наваждение, Влад, не двигаясь с места, произнёс:

— Ты ж у нас главный, вот и давай, будешь первооткрывателем, а я уж как-нибудь на вторых ролях. Ты ж у нас дипломат, а я вампир отсталый, неученый.

— Ну что ж, где наша не пропадала, а я хотел тебе честь оказать — первым быть. — Все еще топчась на месте, говорил Куман.

— Ну уж нет. Не желаю я такой чести. Уж лучше дома остаться, да потягивать кровушку праведников под мурчание моей курочки с нежными рожками. — Мечтательно произнес Влад.

— Ну, смотри, а то потом скажешь, что я тебя не пускал, да все почести для себя оставил. — Все еще надеясь, что дружок передумает и пойдет первым, ждал Куман.

Но вампир стоял не шевелясь. Вздохнув, Куман сделал шаг по направлению к пределу, и, не став больше мешкать, вступил в облако тумана. Не пройдя и нескольких шагов, он услышал приказ остановиться. Куман просить дважды себя не стал и остановился как вкопанный, тут же ощутив удар в спину. Влад, не ожидав такой резкой остановки, налетел на друга.

— Кто вам позволил нарушать границу предела?! — Голос, рычащий откуда-то сверху, гремел как из трубы. Куман, задрав голову, пытался рассмотреть говорившего, но нечего кроме тумана не увидел. Колени стали выбивать мелкую дробь. Где-то рядом выбивал чечётку зубами Протыкатель. Так дело не пойдет, решил Куман, нужно показать, кто здесь реальный авторитет, а то ведь в фарш перекрутят, коли поймут, что боимся. Распрямив плечи и нагло помахав хвостом, Куман широко зевнул.

— Вам задан вопрос! Или хотите отправиться к Хаосу на сырье для новых душ?

— Ничего себе приемчик сватов. Это ж где у вас учат так относиться к дипломатам, чья миссия состоит в том, чтобы просить руки и сердца вашей несравненной принцессы Анис? — С пафосом на одном дыхании проговорил Куман. Хотя вокруг стояла сырость и мгла, он в миг покрылся испариной.

Воцарилась тишина, видно такого поворота событий и такой наглости стражи границы не ожидали. Что теперь делать с дерзнувшими проникнуть через границу Запределья, они не знали.

— Ну и долго вы собираетесь нас тут держать? — Набравшись смелости снова заговорил Куман. — Глядите, мы можем и передумать, вот только что с вами сделает Анис, узнав, как вы обошлись с ее сватами?

Тут и Влад осмелел, увидев, что с ними все в порядке и на мыло их еще не пустили. Выдвинувшись из-за спины Кумана, он заорал, что будет жаловаться в вышестоящие инстанции за неуважение к их дипломатической миссии.

— Умолкни, гнида. — Раздавшийся сверху голос был уже не таким грубым, как вначале, а больше просящим. Мол, замолчи, батька думу думает, а ты мешаешь. Влад снова быстро нырнул за спину Кумана.

— Ты че лезешь? — Тихо прошипел Куман Владу. — Я ж тебе давал шанс, ты отказался, так какого хрена ты мне всю малину портишь, кровосос недорезанный?

От этих слов великий вампир совсем приуныл и тихо пропищал:

— Ну что ты наезжаешь, Куман? Я помочь тебе хотел, че это они все молчат да молчат, так мы тут до первого пришествия стоять будем.

— Дак, ты не стой, — огрызнулся Куман, — вон вперед иди, я тебя за твой ослячий хвост не держу, отпрысок пьяной мегеры.

— Я ж и обидеться могу, и не посмотрю, что ты мой товарищ.

— Тамбовский волк тебе товарищ. — прорычал Куман. — А теперь усохни и без моего ведома даже не пукай. Понял?

Отвернувшись от Влада, Куман всем своим видом показал, что разговор исчерпан. Тут, видимо, после долгих прений решение было найдено, и к ним обратился совсем другой голос:

— Наша милейшая Анис рада принять вас в своем дворце после его приготовления, а до этих пор вас разместят прямо на границе в казармах, где вам, как представителям другого государства, будет оказан подобающий прием.

Если такой прием, как в тронном зале Азазело, так хай менэ казнять, подумал Куман. В этот момент из тумана стал образовываться тоннель, в середине которого стояла фигура в длинном сером плаще с наброшенным капюшоном. Молча взмахнув рукой в приглашающем жесте, фигура поплыла в глубь тоннеля. Вздохнув и пожав плечами, следом отправился Куман, наступая ему на пятки, поплелся и Влад. Фигура то исчезала, то вновь появлялась. Тоннель шел по спирали, поднимаясь вверх и тут же опускаясь вниз. Через некоторое время Куману надоели эти американские горки, и он обратился к плывшему в нескольких шагах от него привидению (так он про себе окрестил их попутчика).

— Эй, братан, тебя как зовут?

Но ответа не последовало. Пройдя молча еще какое-то расстояние и не видя конца их путешествию, Куман решил повторить попытку:

— Слушай, меня Куманом кличут, а этот… — махнул он рукой на шагавшего позади себя Влада, — …гроза вампиров, наш знаменитый Протыкатель. А тебя?

Но ответом ему опять было молчание.

— Может он глухой, — предположил Влад, — и не слышит тебя?

— Ну и долго мы будем в этом метро блудить? — Все не мог угомониться раздраженный Куман. — Знаешь, ты, наверное, прав, видимо, слух у этого монстра напрочь отсутствует.

— А чего ты хотел, глухой слуга — это просто находка для хозяина. — Начал рассуждать вслух Влад. — Вот ты подумай, при нем можно говорить, что угодно, и быть уверенным, что он никому ничего не расскажет, ведь он же не слышит, а вот если он слышит…

— Ты можешь заткнуться? — Перебил разглагольствования Влада Куман.

— Зря ты наезжаешь на меня, — надулся вампир, — мне что уже и слово молвить нельзя?

— Можно, только когда тебя об этом попросят. Ясно?

Дальше снова продолжали путь в полном молчании. Тоннель закончился так же внезапно как и начался. Они очутились в большой комнате. Повернувшись, Влад заметил, что их провожатый исчез. Куман во все глаза рассматривал помещение.

— Влад, ты ничего не ощущаешь?

— А что?

— Посмотри, секунду назад это была квадратная комната, а сейчас, смотри, вытянулась как кишка.

Постояв с минуту, они заметили, что все вокруг них находится в постоянном движении. Мебель: столы, диваны стулья — все меняло форму не останавливаясь ни на секунду. То, что было минуту назад стулом, сейчас больше напоминало шкаф, шкаф становился столом.

— Что за хрень?! — Не удержался Куман, поворачиваясь к Владу. Тот только плечами пожал.

— И что, тут все так и находится в вечном движении?

— Посмотри. — Прервал его Влад.

— Куда? — Не понял Куман.

— Под ноги посмотри, видишь, там, где мы с тобой стоим, все так же стоит на месте. Вот смотри, я ступаю к стулу и опять там, где я стою теперь, ничего не меняется.

— А ну попробуй сесть вон туда, — махнул рукой в сторону образовавшегося стула Куман. Влад, недолго думая, с разбегу плюхнулся уже на диван.

— Ну? — Глядя на Влада, спросил Куман. — Что чувствуешь?

— Мягко.

— Что мягко, дубина?! Я спрашиваю, он изменяется под тобой?

— Сам дубина. — Огрызнулся вампир. — Если тебе интересно, сядь и попробуй.

— Ладно, не злись. Я понял, тут нужно успеть вовремя схватить то, что тебе нужно, а то можно не рассчитать и вместо стула плюхнуться на какой-нибудь штырь. Это тебе повезло, что стул принял форму дивана, а не йоговского ложа.

— Какого ложа? — Не понял Влад.

— Ложа йога. Это тот, который вбивает в доски гвозди, а потом на них ложится и кайфует.

— А знаю таких. Они Люцика на Хеллоуин развлекают, разные там стекла глотают, видел я один раз — противно, но интересно. Знаешь, а я как-то не подумал, когда прыгал на этот стул.

— А ты что, еще и думать умеешь? — притворно удивился Куман.

— Ну да, это ты у нас гигант мысли, куда уж мне. — парировал Влад.

— Слушай, хватит пререкаться, давай лучше подумаем, как выбраться отседова.

— А куда ты выбираться собрался? — Устраиваясь поудобней на диване и глядя снизу вверх, на стоящего Кумана, спросил вампир.

— А ты что, собрался до скончания веков приглашения Анис в замок дожидаться лежа на этом диване? А, может, она нас специально сюда заманила, чтобы Люцику насолить, ты не думал об этом? И замуж совсем за него не собирается, а мы как два осла будем дожидаться. Тут может время так же изменяется, как и все это. — Взмахнув рукой, сказал Куман. — Эх, остограммиться бы сейчас, а то на сухую мозги плохо соображают.

Куман почесал себя между рог, как бы стимулируя работу своих хваленых мозгов, и зевнул. Потом огляделся в поисках посадочного места и для своей пятой точки, но наткнувшись взглядом на перекосившуюся морду вампира, забыл о своем желании дать отдых ногам.

— Ты чего? Тебе плохо? — С дружеской заботой поинтересовался он у Влада.

— Гляди.

— Куда?

— Туда. — Ткнул когтистой лапой за спину Кумана Влад. — Развернись и посмотри.

Куман резко обернулся. От удивления у него отвисла челюсть, и пока он соображал, стол, на котором стояла запотевшая бутыль и два граненых стакана с закуской, сталрасплываться, меняя форму.

— Держи! — Завизжал Куман, кинувшись к столу, но было поздно — на месте стола с бутылкой образовалось корыто, доверху наполненное водой.

— С горя можно утопиться. — Глядя на воду, пробормотал Куман.

— Эх, не успели. — С сожалением произнес Влад.

— Если бы ты меньше тормозил, так успели бы.

— Ну да, вали все шишки на меня, сам-то тоже хорош, разинул варежку.

— Слушай, — задумчиво произнес Куман, — а, может, у них все наши желания приобретают материальное воплощение?

— Чего? — Не понял Влад.

— Того. Вас что, совсем в школе не учили? — С сарказмом спросил Куман.

— Где?

— Ясно. Ты Платона читал? У него так и написано, что вверху, то и внизу, или может не так. Ну, в общем, не важно. Ты смотри, я только подумал о выпивке, как она и появилась.

— И чего?

— И того. Темный ты вампир. Значить будем экспериментировать.

— Что делать.

— Ставить на тебе эксперименты.

— Сам, дурак! — Воскликнул Влад, отворачиваясь.

— Причем тут дурак, деревенщина? Ты сейчас пожелаешь, а мы посмотрим, исполнится твое желание или нет.

— А че пожелать?

— Да че хочешь, но… — поднял вверх когтистый палец Куман, — …в пределах разумного желай, а то я тебя знаю. Ну, давай.

Влад сосредоточено нахмурил лоб.

— Ну! — Нетерпеливо, переминаясь с ноги на ногу, торопил Куман. — Все? Пожелал?

— Неа, подожди еще чуток.

— Да ты что, это ж так просто, возьми и пожелай.

— Ага, тебе хорошо говорить, а мне вся самая тяжелая работа, ну что я могу сделать, если не желается. Ага, придумал, все пожелал.

Они напряженно прислушивались и вглядывались во все углы многоликой комнаты, но ничего не появилось. После некоторого ожидания Куман спросил:

— А ты что пожелал?

— Ну, — смущено запинаясь, проговорил вампир. — Чтоб здесь появилась моя сладенькая вампирочка.

— Ты бы еще Боинг пожелал. Ну все самому приходится делать.

— Так сам же сказал, что хочешь желай, а теперь орешь. Вот бери сам и желай.

— И пожелаю, тебя забыл спросить.

— И пожелай. — С обидой сказал Влад. — Посмотрим, как у тебя это получится.

— Получится. Желаю бутылку водки с закуской. — Не совсем уверено произнес Куман и тут же от неожиданности отпрыгнул. Прямо перед ним сформировался стол, на котором стояли, вожделенные пол-литра.

— Хватай! — Срывающимся на визг голосом, вскакивая с дивана и прямиком падая на стол, заорал Влад.

Глядя на лежащего вампира, прижимающего ценный сосуд, Куман перевел дух:

— Ух, успели.

— Ну да, успели бы, не подоспей я вовремя. — С гордостью сказал Влад, откупоривая бутылку.

— Желания нужно заказывать умеючи. — Потирая когтистыми руками, с радостной улыбкой на морде, придвинулся ближе к столу Куман.

— Желание желанием, а быстрота в нашем деле необходима, — разливая по стаканам, наставительно произнес вампир. — Тут как получается, кто не успел, тот опоздал, а еще говорят, кто успел, того и тапки.

Подобревший от предвкушения выпивки Куман рот своему напарнику закрывать не стал, пусть болтает. Ободренный Влад, увидев, что ему не затыкают рот, продолжал.

— Я, брат, так тебе скажу, ты у нас человек ученый, тут я с тобой спорить не буду, Но! — Он торжественно поднял стакан вверх. — И без такого как я тебе не обойтись. Это я тебе говорю, и не просто говорю, а балакаю, усек?

— Слушай, я давно усек, только давай не задерживай тару, уж больно горло пересохло. А то пока ты тут мне лекцию читать будешь, мой нежный организм взбунтует, и мне твою голову точно захочется оторвать.

— Ну-ну, без рук, пожалуйста. — Резко дернулся назад Влад, прикрывая рукой голову как бы защищаясь. — Я не знаю как там у вас пьют, но у нас вот помню…

Но Куман дальше слушать не стал, а залпом влил в свою бездонную глотку стакан горючей жидкости и даже не поморщился.

— Эх, — выдохнул он, — хороша то водочка, ну точно, как у нас за углом в магазине продавали.

Влад, продолжая держать свой еще не опустошенный стакан, уставился на своего собеседника.

— Ну че зенки вытаращил, наливай.

— Слушай, Куман, а ты случаем не из России будешь, я слыхивал они бутылку на одном дыхании выпивают, даже не замечая.

— Фу бутылку, ты, брат, скажи, — подобревший Куман подключился к разговору, — что такое бутылка для настоящего мужика? Да это ж тьфу. Я тебе вот что скажу, у нас в России настоящего богатыря вот этим (он ткнул когтем в бутылку) не удивишь. Ему энтого пойла ведро подавай, да что там ведро, цистерны мало. Ну че, ждешь, наливай. — Придвинув свой стакан поближе, потребовал Куман. Влад протестовать не стал, а быстренько наполнил тару до самых краев. Одобрительно посмотрев на стакан, Куман тут же пустил его за первым. Выдохнув, он продолжил:

— У нас, дружище, после первой и второй перерывчик небольшой, так уж заведено, но сам понимаешь, где вторая там и третья, так что не тяни, наливай.

Влад, забыв о своем стакане, налил другу по новой.

— А ты чего не пьешь? Ждешь, пока закипит?

— Зачем? — Удивился Влад.

— Слушай, ты не заморачивайся, а давай пей.

Влад послушно опрокинул горячительный напиток и тут же весь скукожился, словно репа вареная. Ну и пробирает, немного отдышавшись, подумал вампир.

— Теперь я понимаю, чего ты у нас так быстро освоился. Гляжу я, ваша Россия от преисподней совсем не отличается, а ваша водка, что огненная вода, которой мы грешников поим. А я-то, дурак, все понять не мог, почему русские веселятся, когда остальные плачут. Вот он, наш хозяин, вас и продвигает по быстрому на высокие должности.

— Дурак ты Протыкатель, ничего-то ты не понял. Мы просто лучшие, нас в какую дыру не засунь, мы вылезем, практика выживания у нас огромная, уяснил?

— Угу, только вот зря ты так обо мне, — заговорил захмелевший Влад. — Ты вот меня всякими словами называешь, а я ведь, дорогой Куманчик, аристократического роду-племени. Мой дед, как и мой прадед, верой служили справедливости.

— Ага, читал на досуге как-то о тебе, сам ты из-за бабы погорел. Все беды от баб, это я тебе точно говорю, вот и сейчас одной дуре замуж приспичило, а другая землю спасать решила. А кто, скажи на милость, страдает?

— Ну …

— Что ну? Мы с тобой Владик страдаем. Они там баталии устраивают, а нам за них отдуваться.

— А почему нам? — Не понял Влад, покачиваясь из стороны в сторону. — Что-то мой вестибулярный аппарат скис. Слушай, Куман, может, он не рассчитан на такие перегрузки?

Дружок это замечание должным вниманием не удостоил, и продолжал беседу сам с собой.

— Вот смотри, хозяин наш сам в Запределье лезть не захотел, а отправил нас. Ты со мной согласен? — Хмель, ударившая Куману в голову, развязала язык, и бравого слугу черного мира потянуло на философию. — Запомни друг, генералы воюют, а погибают рядовые в окопах.

— Точно. — Шмыгая носом и размазывая пьяные слезы по морде, поддержал своего собутыльника Влад. — Нам с тобой в первую очередь все шишки на голову сыплются. Вот так разобраться, в чем мы с тобой провинились в последний раз? За что он нам при наших же подчиненных головы поменял? Ты со мной согласен, Куманчик, ведь так?

— Твоя, правда. — Икая от новой дозы горючего и положив свою заросшую шерстью лапищу на плечо собутыльника, согласился и ним Куман. — Не ценят они нас. А что бы без нас родимых делали? Вот ты мне скажи, Протыкатель, что бы они делали?

— Да пропадут они без нас. — Махнул рукой Влад, при этом не удержав равновесия, кубарем скатился под стол.

— Ты куда? — Не понял Куман, свешиваясь со стола и пытаясь мутным взглядом разглядеть ползающего вампира, очередная попытка которого встать, снова закончилась неудачно.

— Чего ты там говоришь? Я тут плохо слышу, погодь. — Пьяный вампир снова сделал усилие восстановить равновесие и подняться, но безрезультатно.

— Я говорю, зачем ты меня так рано покинул?

— А? — Снова падая в очередной попытке подняться, откликнулся Влад. Видимо, говорить и восстанавливать равновесие одновременно для вампира оказалось не под силу. И потому, плюнув на это дело, Влад растянулся под столом и захрапел.

— Я говорю, водка в наших закромах еще имеется, а ты компанию ломаешь. Так что давай еще по стопочке опрокинем. Кстати, — Куман хлопнул себя по рогам ладонью, будто что-то вспомнил, — теперь я понимаю, почему нам Тинея отседова трудно вытянуть. Кто ж с нормальной памятью и в здравом рассудке такое место по своей воле оставит. Вот если б я был на месте Тинея, то ни за какие коврижки этот райский уголок на все дары земные менять не стал бы. Там, на этой земле, на халяву тебе наливать не станут, там всё больше по принципу волка ноги кормят. А тут скажи, хочу родимой, и на тебе, как заказывал. Вот с женским полом тут напряг, я смотрю. Раз тебе отказали, видно этот товар у них не предусмотрен прейскурантом для дипломатических миссий.

Куман продолжал свой монолог, даже не замечая, что говорит сам с собой, что собеседник его уже давно спит под столом, видя пьяные сны. Горючие граммы сделали своё дело. Кумана потянуло на размышления о своей горькой судьбе. Нет, ну не то, чтобы он был не доволен страной в какой ему выпало жить, но всё же… Где-нибудь в Швейцарии было бы получше, определенно, решил он. А как же тогда хваленая выдержка, смекалка? Нет, только в России. Да, определенно. Хотя, опять-таки, в Швейцарии, может, был бы добрым и порядочным, и сейчас был бы не здесь, а там. Куман задрал голову и уставился пьяным взглядом полным слёз в потолок, хотя постоянно меняющиеся очертания трудно было так назвать. Нет, это что ж получается, страна виновата в том, что души такие? Чушь. Правительство? Уже теплее, но все-равно не то. Они сами там с черными душами испорченными. Им-то кто-то или что-то тоже испортило. Но, что значит испортило? Души изначально такие. Изначально. Где это изначально? Где нужно его искать это изначально? Найти и там по быстрому можно все исправить. Нет, по быстрому не получится. Хорошо, пусть будет по долгому. А зачем исправлять? Хотят ли они сами этого исправления? Вот я хочу? А зачем? Будет лучше? Но мне-то, зачем лучше? Я же плохой, злой, ужасный. Страна меня таким сделала, или правительство, или что там еще… а, да, изначально такая душа была. И что это значит? Нет надежды на исправления? Да пошли вы! А кто пошёл-то? Кто виноват? Одни вопросы.

— Ты как думаешь Влад? — Но ответом было мерное похрапывание вампира.

— Ты чего там уснул? — Свесившись со стола и разглядывая спящего вампира, проговорил Влад. — Умаялся бедненький, вон даже копыта откинул.

Влад во сне шелохнулся, будто показывая, что еще не совсем отбросил копыта.

— Ну что ж поспи, а я тут покараулю, чтоб нас с тобой тепленькими эта мегера в свои клешни не заграбастала, а то с нее станется. — Так под свое мерное болтание Куман и не заметил, как уснул.

— Зинка! Зинка! — Орала на весь двор баба. — Вот стерва, опять подворотни со своими хахалями протирает. Чтоб тябя черти потаскуху энтакую забрали. Ночь на дворе, а энтой шлюхи дома нету.

— Чаго орешь? Тябя мамаша на другом конце дяревни слышно. — Закрывая калитку на запор, ответила молодая девица лет двадцати. Ее рябое лицо, казалось, даже в сумерках вечера отливало краснотой, на нем резко выделялись белые, словно брошенные в отбеливатель, брови с ресницами. Только тонкий вздернутый носик как-то скрашивал неприглядность внешности. Посторонний человек, взглянув со стороны на эту девушку, скорее всего, пожалел бы ее. С такой внешностью дальше этой деревни и рыпаться не стоит, подумал бы кто угодно, но только не наша девица. В свои двадцать лет она была довольно опытная женщина в делах амура, могущая заткнуть за пояс любую умудренную жизнью старуху. Поняв довольно рано все недостатки своей внешности, девица обреченно вздыхать не стала, а решила сама о себе позаботиться, так сказать взять быка за рога. Прозябать в этой забытой богом удмуртской деревеньке всю жизнь наша красавица отнюдь не собиралась. Ей было ясно, что у ее многодетной матери, не имевшей при этом мужа, разжиться деньгами для переезда в большой город не удастся, а заработать в колхозе, где зарплату платят трудоднями, вообще не реально. Выход был ей ясен как белый день. Помочь могут только мужики, которые не прочь время от времени покинуть под покровом сумерек свою благоверную женушку, расплывшуюся до невероятных размеров от постоянных родов, да кричащих неугомонных чад, вечно снующих под ногами, и за небольшую плату позабавиться, молодым, хотя и не очень привлекательным телом. Чем занимается любимая дочурка, мамаша знала, ее больше злило то, что оная деньгами с матерью делиться не хочет, а в доме еще девять босоногих ртов, и все требуют пожрать. Деревенские бабы давно обходили их дом стороной, и в деревни Зинка прослыла гулящей. Часто по утрам, выходя на улицу, видела её мать обмазанные дегтем свои ворота. По первых она старалась удалить этот изобличающий знак, но со временем смирилась и оставила все как есть. Деревенские бабы даже как-то собрались и устроили ее дочери темную, долго потом отлеживалась на печи Зина, зализывая раны, и боялась выйти за ворота.

— Ну, я вам устрою всем темную. — Повторяла она с ненавистью, глядя на свои синяки и ссадины. — Дяревенщины.

— Ну да ты на себя погляди, — пыталась вразумить свою дочь мать. — Чаго ты от них хочешь? Ты их мужиков в свою постель тягаешь. Так вот получай.

— Молчала бы, а сама-то какая? Вона наплодила, смотреть на них страшно. Да по ним определить можна с каким мужиком ты спала. Вот тут, на твоих полатях, пол дяревни сидит. — Огрызнулась Зинка на слова матери.

— Ах ты тварь безмозглая! — Схватив ухват, кинулась мать на дочь. — Тябе ли, шлюха, меня судить?!

Зинка, вскочив с печи, схватила стоявший в сенях топор и закричала:

— Не подходи, убью!

Дети постарше увидав, что сейчас будет драка, похватали меньших и забились под полати пока минует гроза. Мать и дочь стояли в борцовской позе, сверля, ненавидящими, глазами друг друга. Увидав, что дочь не шутит и топор бросать не собирается, мать поставила ухват и процедила сквозь зубы, чтоб духу её завтра в этом доме не было.

— Уйду, когда пожелаю. — Парировала девица.

С этой стычки прошло уж годик. Но дочь уходить пока не планировала. А мать от греха подальше за ухват не бралась. Теперь все потасовки заканчивались словесно, но ненависть матери к дочери и наоборот от этого не убавилась. И нельзя было сказать, что в этом играло большую роль. То ли зависть матери к молодости, то ли злость на то, что та не делится деньгами, то ли на то, что позорит семью. Хотя, говоря по совести, в последний аспект Зинка привнесла не много. Мать и сама по молодости была гулящая баба, вот и наплодила, а мужа как-то не случилось у неё. Она бы и сейчас не прочь, да кто ж её возьмет-то с таким выводком. Все в деревне знают её, а если случалось заезжему мужику в деревне быть, там мигом ему добрые соседи нашепчут на ухо, что да как. Так все и обходили их дом стороной. Конечно, в лицо не плевали, бывало иногда и парой слов у колодца перебросятся, но и в гости не звали. Так и жили худо-бедно.

— Ты где шляешься? — Зашипела мать, глядя в сторону дочери.

— Не тваво ума дело.

— Лучше бы ты сдохла, пока маленькой была. — Послала вслед уходящей в дом дочери проклятье мать. Но Зинка на все материнские ругательства давно не обращала внимание. Хлопнув дверью, она прошла в дом, где в натопленном помещении снег на тяжелых не по размеру больших валенках стал таять, оставляя на деревянном полу лужицы. Усевшись за грубо сколоченный деревянный стол и достав старый потрепанный от многоразового чтения журнал «Огонек», Зинка начала его перелистывать. Ей казалось, что вся жизнь и все эти красивые женщины, которые смотрели на нее с обложки журнала, были сказочными персонажами. Ей так хотелось хоть одним глазком взглянуть на такую красочную жизнь и хотя бы на минуточку стать одной из этих красоток. Но, увы, перелистывая и закрывая последнюю страницу журнала, приходилось возвращаться в настоящую действительность, от которой она так стремилась убежать. Каждую ночь, когда все кругом спали, она доставала свой заветный узелочек, и, раскрыв его, пересчитывая наличность. Мечта оказаться за пределами этой вечно грязной и холодной избы заставляла все больше и больше измываться над своим телом, зарабатывая деньги. Моральная сторона Зинку интересовала меньше всего. Три класса — вот и все её образование. Интеллектом бог обидел ее, как и внешностью. Зато честолюбием награждена она была сполна. В остальным девица преуспела еще в раннем возрасте, и какую выгоду можно извлечь, расставляя ноги перед мужиками, она поняла еще тринадцатилетней девочкой, когда соседский парень предложил ей за небольшую услугу, оказанную ему недалеко в лесочке, новую блузку, украденную у собственной мамаши. Первый опыт, как оказалось, был удачным, и с тех пор она была частым гостем этих кустов. Отказывать девица не умела, и потому через год в деревне не осталось ни одного мужчины, окромя древних старцев, которые бы не испробовали молодое тело Зинки.

Мать на это смотрела сквозь пальцы. Времени караулить дочь, у нее не было. Замученная непосильным трудом и суровым климатом она больше походила на мужика, все время думая о том, как прокормить эту ораву. Дети росли сами по себе, и каждый делал, что хотел. Не грамотная, вечно скандалящая мать дать своим детям кроме брани и подзатыльников ничего не могла и поэтому дети, подрастая, отвечали ей той же монетой.

Услышав открывающуюся дверь и увидев стоявшую на пороге с полными ведрами воды мать, Зинка спросила:

— Чаго это ты сягодня как с цепи сорвалась? Орешь непонятно зачем.

— Ты бы лучше валенки сняла, стерва, а то воды в дом натащила, хоть купайся.

— Тебя что, с колхоза поперли, че ты орешь? — Не сдвинувшись с места, проговорила Зинка.

— Тебя у давно нада с дома выпереть, чтобы младшие на весь этот позор не смотрели. И так им проходу не дают, пальцем тыкают. Вчера вона брата тваво избили за то, что он заступился за тебя, дуру. Вона, погляди на ребенка.

— Не надо, мам. — Отворачиваясь к окошку, проговорил тот.

— А я че, просила мою честь отстаивать? — Даже не взглянув в сторону брата, проговорила Зина.

— Слушай, дочка, последний раз прошу, — ставя ведра на скамью у стены и присаживаясь с другой стороны стола, проговорила мать, — уезжай ты отседова, оставь ты нас в покое. Здеся тебе делать уже нечего, ни один порядочный парень в твою сторону не глянет. Вон твои одногодки, все замужем, а некоторые и на сносях, тебя сторонятся. Какой порядочной девке с тобой общаться захочется, да ни один муж своей жене даже говорить с тобой не позволит. Останешься одна, тябя никто брать не захочет. Мало что красотой Бог обделил и ума не дал, так еще гулящей слывешь. Молва уже за пределами нашей округи гуляет, тебе мужа и в отдаленных дяревнях не найти. Так вот тебе мой сказ, собирай вещички и мотай подальше отседова. Гляди, мож, в городе какой дурак и сыщется, не зная тваво прошлого, возьмет тебя, дуру, замуж.

— Возьмёт, можешь не сомневаться, еще как возьмет. Была бы моя воля, давно б уехала, да деняг маловато, вот еще маненько подкоплю и поеду, уж будь уверена, здеся и лишняго дня не задержусь.

— Гляди, как бы поздна не было.

— Не будет. Я там сябе такого мужика завяду, вы все от завясти лопните.

— Да уже лопнули от завясти. Годков тебе уж не мало, дождешься, что и в городе всех розбярут.

Зинка, зыркнув на мать, поднялась и полезла в свой угол, где вперемешку со старым и грязным тряпьем, сброшенным прямо на деревянный пол, валялась всякая всячина, и в этой куче старья она прятала нечистоплотно заработанные деньги. Развязав грязную замусоленную тряпку, она начала пересчитывать свои сбережения, долго копошилась, шевеля губами вздыхала, снова пересчитывала, и, приняв решение, сказала:

— Знаешь, мамаш, не могу я ехать в город. Ты сама подумай, меня сразу за дяревенщину примут, что же мне в валенках ехать, да и пальта у меня нету, не в этом же сюртуке твоем старом там ходить. Вот ты погляди, как там одеваются.

И, схватив лежащий на столе «Огонек», раскрыла его, тыча матери под нос.

— Видала я. — Оттолкнув дочь, проговорила та. — Да только здеся ты на такое пальто в век не заработаешь, сотрешься, милая.

— Ты, старая безмозглая дура! — Взорвалась Зинка. — Вон, наплодила ораву, а че с ними делать, сама не знаешь, а я не такая. Я хочу гарадской стать, а без пальта не станешь.

— Гляди, пока на пальто копить будешь, так мужиков и в городе всех разберут.

Зинка уставилась на мать и долго молчала. В доме стало тихо, мать со страхом и напряжением ждала решения дочери.

— Ладна, согласна. — После некоторых, видимо тяжелых для Зинкиной головы вычислений, произнесла она. Последний аргумент матери перевесил. Вздох облегчения, вырвавшийся у старой женщины, разрядил атмосферу в доме.

— Ну, чаво сидите, давайте баню топите, я грязной что-ли в город поеду?

Мать вскочив с табурета рыкнула на сына:

— Чаво сидишь, бягом топить баню. Не слышал, что сестра сказала?

— Угу, — отрываясь от окна и натягивая валенки, ответил тот.

Через секунду во дворе были слышны шаги, удаляющиеся по направлению к бане. Скрипнула дверь старой давно покосившейся и окном ушедшей по самую землю бани. Не прошло и получаса, как над баней заструился дымок. В доме поднялась суета, мать бегала, доставая из погреба какие-то соленья, шикала на путавшихся под ногами младших детей. Зинка, сидя у окошка, перебирала свои вещи, припрятанные на этот самый случай.

— Я вот эту кофту брать не буду. — Рассматривая ярко-желтую в черный цветочек блузу, недовольно сказала Зинка. — Там таких, наверна, давно не носят.

— И не бери, доченька, — сразу подобрела мать, — я вон младшенькой перешью, а то уж совсем пообносилась.

— Ну да, совсем все отобрать хочешь, а я в город голой поеду.

Мать остановилась и посмотрела на дочь.

— Ты ж сама говоришь, что не носят там таких. А у нас ведь все носят.

— Ладно уж, пусть забярает и помнит мою доброту. Голая поеду, все вам оставлю. Ничаго мне не надо. — Бурчала себе под нос Зинка.

Мать старалась не обращать на ее слова внимание. Единственная мысль, застрявшая в её голове и как молитва, постоянно повторяемая, была о том, лишь бы дочь не передумала и не осталась, пущай едет в свой город.

— Ну чаво расселась? — Недовольным голосом спросила Зинка мать.

— А чаво делать, вон банька уже истоплена, а чаво еще?

— Как чаво? Я, по-твоему, на станцию пять верст пяшком пайду? Бяги к дядьке Семену, пущай кобылу свою утром запрягет и меня на станцию вязет.

— Я мигом. — Вскочила мать, набрасывая на ходу тулуп. — Я быстренько. — Уже в дверях оглядываясь на дочь, повторила она и выскочила на улицу, завязывая платок. А мороз то крепчает, заметила женщина, как бы Зинка не заартачилась, по утру выйдя на улицу. Уж лучше бы снег пошел, теплей бы стало. Ну да ладно, глядишь, Бог поможет нам избавиться от гангрены этакой. Снег скрипел под ногами, мороз хватал за нос и пытался проникнуть пот тулуп. Замотавшись покрепче и опустив голову пониже, пряча от ветра лицо, Зинкина мать вышагивала по наезженной санями колее. Дом дядьки Семена стоял в другом конце деревни. Деревня состояла из одной улицы, растянувшейся как кишка по берегу реки. Для многих поселян река эта была хорошим кормильцем. Рыбу ловили для себя и на продажу, да позволить себе это мог не каждый, а лишь те семьи, у кого была лодка, с берегу-то много не на ловишь. Вот и дядька Семен, к которому так торопилась Зинкина мать, был мужиком зажиточным. Единственный в деревне имел свою лошадь, да еще двух коров, а лодка у него одна из лучших на всю деревню была. Сам он на лов выходил редко, в основном те мужики, у которых не было своей лодки, просили одолжить на время, вот они и рыбачили. А половину улова хозяину лодки отдавали. Да и лошадь в хозяйстве прибыль хорошую давала. Кому огород вспахать, кого отвести куда. К нему все и обращались, но только в крайней нужде, так как крутой нрав мужика многих отпугивал, мог и матерным словом послать, а уж если в цене с ним не сойдешься, то лучше и не подступать. Вот и думала старая женщина, чем умаслить хозяина, чтобы дочь на станцию отвез, жалостью не возьмешь, одна надежа, что по делам самому туда нужно, так и возьмет не дорого. Скажу ему, что отработаю, может и согласится. Уж лучше в хозяйстве Семена отработать, лишь бы от Зинки избавиться, всю кровушку выпила стерва, глаза б мои ее не видели. Так думая о своей тяжелой судьбе, Зинкина мать и не заметила как пришла. Ворота заперты на засов, свет в доме не горел. Спать легли, что-ли? Подумала она, но тут залаяла собака, и в крайнем окошке загорелся свет. Кто-то выглянул из-за занавески и снова спрятался. Потоптавшись на месте, женщина услыхала как скрипнула дверь, и мужской голос заорал:

— Кого по ночам тут черти носят?

— Я это, Семен. — Отозвалась мать Зинки.

— Ты что ль, Кирилловна?

— Я, Семен, я, открой, поговорить надо.

— Случилось что?

— Ага.

— Ну подожди, я сейчас спущусь.

Слышно было, как Семен возится с собакой, прикрикивая и пытаясь закрыть её в будке. Но вот ворота приоткрылись, и в них показался хозяин — здоровенный мужик в накинутом на голое тело тулупе.

— Ну чаго тебе? Быстро говори, не май месяц на дворе. — Похлопывая себя по бокам, недовольно произнес Семён.

Кирилловна быстро, словно боясь, что Семен, не дослушав ее, развернется и уйдет, оставив ни с чем, заговорила.

— Тут вот какое дело, мне бы завтра дочку на станцию отвязти надо. Я отработаю, Семен, ты ж меня знаешь. — Быстро добавила женщина.

— Ну, знаешь, что ж мне по-твоему все дела отложить, чтоб твою э…

— Знаю, Семен, знаю, да только прошу тебя, помоги, все соки она с меня выпила, еле уговорила ее уехать, боюсь, как бы не передумала, спасу от нее нет. А я тябе сколько скажешь, столько и отработаю.

Семен задумался.

— Оно, конечно, мне работница сейчас к коровам нужна. Моя-то хозяйка уже как два дня в городе, мясо на рынок повезла, а сам-то я не успеваю по хозяйству. Сама ведь знаешь, как оно.

— Ты только отвязи, — взмолилась женщина, — а я завтра по утру и прибягу.

— Да сам не могу, занят я, вот если сын согласится. Лошадь мне завтра без надобности. Погодь, спрошу. — И что есть мочи заорал на весь двор, зовя сына. — Гришка!

— Ну чаго тебе? — Высунувшись спросил сын.

— Гришка, ты завтра на станцию Кирилловны дочь не связешь?

— Зачем?

— Я спрашиваю, связешь, али как? — Прикрикнул отец.

— А что, наша гулящая в город решила податься?

— Не твоего ума дело. — Разозлился и заорал на сына Семен.

— Ладно уж, связу, чего там. В дяревне спокойней будет. — Заржал Гришка, скрываясь в доме.

— Ну вот, Кирилловна, — чувствуя себя неуютно перед Зинкиной матерью за сказанное сыном, проговорил Семен. — Но гляди, завтра чтоб пораньше пришла.

— А как же! Ты, Семен, не беспокойся, к пяти часам и подойду.

Кирилловна развернулась, направляясь домой, услышала за спиной, как хозяин снова запирает ворота, выпуская во двор своего злющего пса.

Шустренько добежав обратно, она увидала в окошке бани горящую лучину. Моется, паскуда, ну пускай, лишь бы уехать до утра не передумала, а то с этой гадины станется, подумала мать, переступая порог собственного дома, где на старых матрасах, брошенных прямо на пол покатом спала ребятня мал мала меньше. Она тихонечко направилась за печь, где из грубо сколоченных досок стоял лежак, на котором она спала, чаще всего не раздеваясь, и легла спать.

— Так, так, наша дипломатическая миссия совсем распоясалась на службе.

— Своим голосом, мадам Анис, вы горы перевернете и реки вспять пустите. — Протирая трясущимися руками глаза, заикающимся голосом произнес Куман. — Услышать с утра боевой марш порядочным служителям люциферовской Фемиды просто не позволительно.

От таких слов Анис, стоявшая посреди постоянно изменяющегося помещения, не нашлась, что ответить и только растерянно моргала выпученными глазищами.

— Будьте, мадам, так любезны не изменяться, а то у меня не получается сфокусировать зрение, почему-то вы у меня куда-то плывете.

— Ну вы посмотрите на этих негодяев. — Всплеснула толстыми, что бревна, руками Анис. — Нажрались как, как …

— Не надо, мадам, в приличном обществе неприличных слов.

— Может ты, урод поганый, на колени опустишься перед принцессой самого Запределья?

— С большим удовольствием, мадам, но думаю, после вчерашнего гостеприимного приема в нашу честь мне это не удастся, а проявить столь неучтивое падение в присутствии столь высокородной особы мне не сойдет с рук, так уж лучше давайте обсудим все в горизонтальном положении.

— Я только за. — Раздался хриплый голос Влада Протыкателя из-под стола, откуда оный видимо и не собирался вылазить.

— Вы поглядите на них! — Наливалась от злости кровавыми пятнами по столь и так не приглядной роже Анис. — Да кажется вы, государи мои, еще пьяны.

— Просим прощения, мадам, но точное время аудиенции вашего высочества нам не доложили, а посему взятки с нас гладки. — Хлопнув себя по лбу Куман. Видимо он думал поставить мозги на место, но удар оказался настолько сильным или сам Куман оказался настолько пьян, что голова нашего предводителя дипломатической миссии откинулась назад, стукнувшись при этом об стол так, что гул стоял как в звоннице у звонаря.

— Ой! — Вскрикнул Влад, высовываясь из-под стола. — Что наших уже бьют?

— Нет, ваших уже лечат! — Заорала Анис. — Через час доставить их ко мне во дворец. — Приказала она своим до сих пор молчавшим слугам. — А вас за недосмотр этого отребья пущу на сырье моему папашке.

— А мы тут не причем! — Упали те на колени, так что на лица опустились забрала шлемов. — Это ваш отец доставку товара делал. То есть, — запнулся говорящий, — наш повелитель. Это он им бутылку-неопусташенку подсунул, посмотреть сколь эти дураки выпить смогут, а мы тут не причем.

— Что это за неопусташенка такая? — Спросил трагическим голосом Куман. — Слышишь, Влад, нас потравить хотели. Нас, парламентариев. Мы к ним с предложением, а нас, словно последних крыс…

Начал причитать Куман.

— Прощай, друг. — Раздался из-под стола загробный голос Влада. — Если чего не так, не поминай лихом. Я буду помнить твое дружбу.

— Заткнитесь! — Заорала принцесса Хаоса. — Кому вы нужны, уроды недоделанные. Вам отец честь оказал, бутылкой с нескончаемым напитком дал попользоваться.

— Чего?! — Встрепенулся Куман, отрывая от стола свою гудящую на все лады голову.

— А ничего, бутыль эта сколько не выпивай, всегда полной остается.

— А ну-ка-ну-ка, с этого места поподробней. — Забыв о том, что только что прощался с бытиём, заинтересованно попросил Куман. — Ты чего, хочешь сказать, что сколько я водки с нее не выпью, она все время полной будет?

— Причем тут водка? Что нальешь в эту бутыль, то и будет.

— А если кровушки молодого ребеночка? — С любопытством высунул свою помятую физиономию вампир.

— Так все. Аудиенция ровно через час во дворце. — Повернувшись всей своей необъятной тушей, Анис вмиг исчезла.

— Не баба, а скоростной локомотив какой-то. — Держась за голову, взвыл Куман. — Тут бы полечиться приличному человеку, а она прет со своей аудиенцией, что твой танк на врага.

— И не говори. — Выползая из-под стола, откликнулся вампир, пытаясь встать на задние конечности.

— Башка, что мотор гудит, так и гляди, как бы не заклинило. — Не переставал выть Куман. — Опохмелиться нужно, а то прощайте парламентарии, погибнем за правое дело, и никто о нас даже не вспомнит.

— Не вспомнит. — согласно подвывал Влад, сидевший на полу и покачиваясь в разные стороны, словно убаюкивая свой кипящий котелок.

— Ну че уставились? — Заорал на стоявших служак Анис Куман. — Наливай, что ли. Долго просить? Видите, народ погибает, водки просит, во рту праведное пламя бушует, а вы уставились, словно бараны на апельсины.

— Дак, мы что? Мы не против, только вот, Анис…

— Что вам Анис, она там, а мы здесь. Вы бы ребятушки, не мешкали, — продолжал Влад, — а то когда я нервничаю, то вот он (Влад указал на восседающего посредине стола, словно на троне, Кумана) становится ядерным реактором, приведенным в действие.

— Чего?

— Того. И, вообще, вам думать по статусу не положено, для этого существует вышестоящее начальство.

— Во загнул. — От удивления Куман даже забыл о своей голове.

— А то. — С гордостью произнёс Влад. — Я же тебе говорил, да ты мимо уха пропустил, что ученик с меня на все сто.

— Вот это я понимаю, вот господа ублюдки, тунеядцы, учитесь. При хорошем руководстве и подчиненные аки птахи сокола. — Выпятился от удовольствия за своего ученика Куман. — Всего-то один задушевный вечер, а результат, что десять лет университета. Ну за это надо выпить.

Повернувшись на столе к тому месту, где накануне оставалась бутылка, Куман завизжал.

— Обокрали, гады, обокрали, все нажитое непосильными трудом, все сволочи напрочь унесли. Самое дорогое, последнюю отраду нашу. Влад, нас киданули что лохов в обезьяннике. Друг, глянь, может, пока мы спали сном праведника, твои детородные органы ушли к ним на сырье?!

— Чего?! — С перепугу хватаясь за причинное место и обнаружив оное на месте, Протыкатель с облегчением вздохнул. — Порядок.

— У тебя порядок, а на столе не порядок! — Продолжал вопить Куман.

— Так ты это, не волнуйся. — Беря инициативу в свои руки, произнес Влад. — Ты, Куманушка, погодь, я сейчас быстро вора найду, я сейчас этим ворюгам поганым устрою личный досмотр или же пущай вернут товар добровольно, коли и дальше хотят службу нести. Я никому не позволю оскорблять нашу миссию…

Вампир разошелся не на шутку, так, что даже Куман открыл рот. То ли Владу хотелось угодить другу, то ли у самого душа горела, но эффект его выступление произвело незамедлительный. Перепуганные слуги Запределья кинулись, было, в рассыпную, но тут, выйдя из ступора, Куман заорал во всю глотку:

— Всем оставаться на своих местах, уход с места преступления подтверждает виновность ушедшего.

Толпа резко остановилась и неуверенно переглянулась. Было видно, что важных дипломатов побаиваются. Неизвестно, что эти ненормальные еще выкинут, а места своего хлебного потерять никому не хотелось.

— Ну вот, уже теплее. — Потирая волосатыми ладонями, проговорил вампир. — Ну-с господа бандиты, с кого-с начнем-с? Или сами признаетесь? Добровольно отдавшего, обещаю, забивать на смерть не будем, а только так, попинаем копытами для профилактики, чтобы другим не повадно было. И еще, в конечном итоге последнее ваше место жительства будет у меня на родине, то бишь, в преисподней, а я там не последний человек. Подтверди, Куман.

— Подтверждаю.

— А посему заявляю вам, официально добровольная выдача неоконченки…

— Неопусташенки. — выкрикнул кто-то.

— Спасибо, подсказка зачтется за желание сотрудничать. Итак, приступим к дознанию.

Видимо, играть следователя нашему Протыкателю показалось очень забавным, что он даже, забыв о своей больной голове и дрожащих конечностях, вскочил с пола, обходя выстроившихся по струнке служак Запределья.

— Ты это, не сильно. — Предостерег его Куман со стола. — А то нам пришьют статью о диверсии. И вышлют из страны, а государю нашему ноту протеста отправят. Тады нам с тобой не то что головы, а что-то другое поменяют местами.

Куман даже содрогнулся, представив себе это, и непроизвольно прикрыл это место ручищами. Влад как то резко сник и, включив заднюю передачу, ринулся за спину своего непосредственного руководителя.

— Может, Куманчик, это… Ты сам с ними? — Заискивающе глядя в морду Куману, проговорил Влад.

— Ладно уж. — Спрыгивая со стола и подходя к стоявшим воинам, согласился он. — Смотри, салага, и учись, пока я жив, тьфу, то есть мертв.

— Бойцы, — голосом генерала начал речь Куман, — проявите к двум несчастным милосердие и сострадание, и вам это зачтется в начале жизненного пути. Родина вас не забудет, то бишь мы. И вообще, мужики, дайте водки, сгорим с братаном от гнева праведного, и вам же хуже будет, за каждую потерянную единицу перед самой Анис отвечать придется.

Тут в рядах вояк прошелестел вздох облегчения и вышедший вперед огромных размеров детина, видимо, старшой сказал:

— Ну вы бы, мужики, сразу так и сказали, так мол и так, опрокинуть хотите. Что ж мы, по-вашему, уроды какие, не понимаем? Быстро выпивон с закусоном организовать для наших гостей.

Два воина, выйдя из шеренги, исчезли за дверью помещения.

— А то сразу наезды. — Продолжал старшой. — Пойми, разбери, чего да как. Мы ж люди служивые, нам что прикажут, то и выполняем, а то как меж двух вражеских огней, наливай, не наливай, а нам что, нам скажут, наливай так того, нальем, скажут не налива…

— Слушай, умник, мы все поняли, давай по быстрячку наливай, а то заливать и я умею, что твой соловей. — Куман от нетерпения помахивал хвостом, вглядываясь за спину старшого.

— Несут, несут. — Зашумели солдаты, провожая к столу завистливыми взглядами бутыль с мутной жидкостью.

— Вот. — Водружая на стол и отходя, ответили двое бравых солдат.

— Что-то не так? — Принимая молчание гостей за недовольство, суетился старшой.

— Вы не волнуйтесь, вот и закуску несут.

Влад с Куманом повернулись в сторону двери, где под тяжестью бочки с огурцами шествовал здоровый воин. Подойдя к столу, и опрокидывая бочку с плеч, он произнес: — Готово, как и заказывали, похмелится да закусить.

— Мужики, вы чего? — Оторопело разглядывая принесенное, спросил Куман. — Мы ж только опохмелиться попросили.

— Ну так мы и принесли. — Не понимая в чем дело, удивлено уставившись на дипломатов, проговорил старшей.

— Нет, ну мы, конечно, могем и столько выпить, но работа прежде всего. — Немного подумав, сказал Куман.

— Ну, это ж не страшно. — С облегчением вздохнул предводитель воинства. — А я то думал, что маловато будет. Вчерась вы в два раза больше навернули, мы еще ставки делали, кто кого перепьет. Я выиграл, на вас ставил.

Указав пальцем в сторону Кумана, гордо произнес начальник.

— Ты слышал, Влад? А мне и невдомек, откуда с утра с бутылки да такой бодун, а оно видишь, какие дела творятся. Вот не зря говорят, не суйся со своим уставом в чужое ведомство. Вот тебе и расслабились.

Влад рассеянно пожал плечами, плотоядно уставившись на холодную, с испариной водочку и маленькие хрустящие огурчики.

— Это сколько же мы с тобой, друган, вчера усосали? — Почесывая рукой затылок, недоверчиво спросил Куман. — Если на опохмелку ведро принесли.

— Да брось ты. — Влад подошел к столу и откупорил бутыль, с наслаждением втянув в себя её аромат. — Лекарство принесено, а, значит, болезнь побеждена, давай наливай.

Служивые не забыли и про граненые стаканы.

— Ну, друг, за удачу в нашем безнадежном деле. — Произнес тост Куман, опрокидывая стакан.

— Куман. — Тихо позвал Влад.

— Чего тебе?

— Посмотри. — Указывая на стоящих с горящими глазами солдат, сглатывающих слюну, произнес он.

— Понял. Мужики, вам что, особое приглашение надо?

— Так мы это… — переминаясь с ноги на ногу, сказал старшой, — вроде как на службе.

— На Матушке-Земле есть прекрасная поговорка «солдат пьет, а служба идет».

— Спит. — Вставил вампир.

— Не умничай, у вас спит, а у нас пьет.

Дважды бравых вояк приглашать не пришлось. Застучали невесть откуда взявшиеся стаканы, и полилась горячительная водопадом в здоровые глотки, захрустели в разных концах стола огурчики, снова перемеживаясь водочкой. Утолив, как путник, первую жажду, захотелось нашим друзьям задушевной беседы, и потянулась она по началу немного боязливо, но с каждым вновь опрокинутым стаканом все более задушевная. И полетели жалобы солдат на свою горькую службу.

— Вот ты меня послушай, — обнимая за плечи и уткнувшись чуть ли не в самое ухо Куману, жаловался старшой. — Никому никогда не говорил, а тебе как самому близкому другу скажу, эта старая жаба, мнящая себя красавицей неописуемой, всех здесь довела. Я уже трижды прошение подавал на землю отправиться, уж лучше неизвестность там, чем служение здесь.

Куман, кивая головой, поддакивал, да друг понимаю.

— Ты мне скажи, нет, я ее, конечно, понимаю, здоровый женский организм требует. Но почему за неудовлетворенность нашей принцессы, черти бы ее побрали, — выругался служивый, — должны отдуваться мы?

— Не боись, скоро поберут. — Тихо на ухо произнес Куман. — Скажу тебе по секрету, мы ее сватать приехали.

— Чего? — Присвистнул старшой так, что даже с другого конца стола на них обратили внимание.

— Но это пока секрет. — Быстро добавил Куман, поняв что взболтнул лишнее.

— Все, друг, могила. — Произнес старшой, прикрывая рот рукой и давая понять, что дальше него секрет не распространится. — Не переживай, уйдет со мной на землю, никому не раскрою тайны этой. — Убеждал Кумана старый служака, светясь от гордости за оказанное ему доверие. — Ты вот если чего надо, только скажи, расшибусь, а для тебя все сделаю, д…д…друг.

Старшой начал уже заикаться. Веселье за столом продолжалось. Суровые стражники расслабились и травили анекдоты, панибратски обнимаясь с Владом и Куманом. Хрустели огурцы, плескалась водка…

— Это что ж здесь творится?! Я, значь, как дура сижу в троном зале ожидая парламентариев…

— А почему, как? — Икнув, вставил Влад и, спохватившись, прикрыл ладонью рот.

— Что?! — Покрывшись пятнами, возмущенно заорала барышня.

— Одну минуту. — Решил исправить промах своего дружка Куман. — Почему принцесса в ярости? Мы, как видите, знакомимся с вашими подданными, мадам принцесса. Я бы на вашем месте только порадовался, что к вашему государству (указывая на солдат рукой и пытаясь удержать равновесие, продолжал он) такой интерес, а интерес к неинтересному государству никто не обращает.

В зале воцарилась тишина, все уставились на Кумана, пытаясь понять сказанное.

— Куман, ты это чего? — Глядя с другого конца стола на своего дружка, проговорил Влад. — Ты хоть сам-то понял, что сказал?

— А зачем мне понимать, это должна принцесса понимать, так ведь, ваше величество? Вас ведь обучали тонкостям дипломатии?

Растерявшаяся Анис, увидав дюжину направленных в ее сторону глаз и почувствовав, что сказать нет, значить показать себя полной дурой, приняла надменный вид и проговорила:

— Ну да, и что тут непонятного? Все ясно как божий день.

А про себя подумала, доберусь я до тебя, сучий потрох. Все облегченно вздохнули. Куман тут же подошел к Анис, низко так по-холуйски поклонился и, поцеловав ручку, будто прикоснувшись к холодной жабе, проговорил: