Рождения

— Где эти черти необразованные?! — Бегая из угла в угол, орал бледный Азазело.

В зале не было ни одной твари. Мертвая тишина эхом вторила его шагам. Выскочив в мрачный холл, он выглянул во двор: непривычная тишина и никакого движения.

— Ну и чего здесь происходит? — Недоуменно разглядывая окрестность, прошептал растеряно Азазело.

— Гм, гм, гм. Мой господин, можно вас оторвать от созерцания? — Раздался за спиной чей-то настороженный, напоминающий рык раненого зверя голос.

Азазело мгновенно повернулся, разглядывая стоявшего.

— Ты кто?

— Дак, я слуга ваш.

— Врешь, я знаю своих слуг, они все перед свадьбой словно шакалы сбежали.

— Ну дак я из новых, помощниками вашими набран, да представить еще не успели. Тут в ваше отсутствие такое началось.

— Где эти кретины ты мне скажи? Почему во дворе пусто? Где челядь, которая должна невесту гребанную встречать?

— Вот об этом я и хотел вам доложить.

— Так докладывай, стоишь словно истукан.

— Докладываю: невеста приезжать отказалась.

— Чего?!!!

— Невеста, говорю, приезжать отказалась.

— Я не глухой, слышал. Почему, спрашиваю, отказалась?

— Не могу знать, только прискакал взмыленный поверенный Анис, пошептался с ее ставленницей, коя тут всем руководила к прибытию госпожи своей, и никому ничего не объяснив, они в один миг покинули замок. Вывезли все подчистую, и то, что привезли, ну и кое-чего вашего прихватили.

— Чего прихватили? — Непонимающе глядя, спросил Азазело.

— Ну, так, по мелочевке, вина с погребов, несколько сундуков с посудой золотой да серебряной, да подарки для невесты, вами приготовленные… — перечислял, загибая когтистые пальцы, слуга.

— А стены они не разобрали? — С сарказмом в голосе спросил хозяин.

— Стены? — Не понял слуга и посмотрел по сторонам, словно хотел убедиться в их целости, и, найдя объект поиска стоящим на месте, облегченно вздохнув, — нет, стены на месте, да вы и сами оглянитесь, мой господин.

— Уже оглянулся, — отодвигая в сторону слугу, поплелся в тронный зал несчастный с опущенной головой.

— Дак я еще не закончил, — вслед ему озабочено произнес слуга.

— Чего не закончил? — Повернулся Азазело.

— Доклад не закончил. Еще я хотел сказать, что в тронном зале вас ожидают.

— Кто ожидает?

— Ну два ваших помощника, да субъект какой-то.

— Дак с этого и нужно было начинать!

Развернувшись, разъяренный Азазело что было духу понесся обратно в зал. На ходу, он придумывал наказания двум своим горе-помощникам.

— Да я вас… — влетая, заорал Азазело, но тут же резко остановился, натолкнувшись на предмет своих долгих поисков.

Тиней и Азазело долго стояли молча, разглядывая друг друга. В этот момент из-за широкой спины Тинея высунулись две головы.

— А мы его доставили, — тихо и боязливо произнесла одна из голов, принадлежащая Куману.

— Они меня доставили, — со смехом проговорил Тиней, — распустил ты своих подчиненных, Азазело, — проходя к трону хозяина и усаживаясь на него, продолжал он, — валяются они у тебя на трактах как ненужный мусор.

— А вот и неправда, — возмутился Куман, осмелев от вида хозяина, стоявшего в ступоре и позабывшего закрыть пасть, — мы вас встречать вышли, как и полагается, все по уставу.

— Куман, друг, закрой рот, когда старшие говорят, — цыкнул Тиней и обратился уже к Азазело, — ну и долго ты столбом собираешься стоять?

— Ты? — Только и произнес Азазело.

— Я, друг мой любезный, а ты кого ожидал? Я думал, ты мне обрадуешься, по крайней мере, пожрать предложишь.

— И выпить тоже, — тут же встрял вампир, — а то наш гость пристал с дороги.

— Слушай, ну и ушлые у тебя помощники, — захохотал Тиней, — может, мне их подаришь, уж больно приглянулись.

— Может, и подарю, — немного оправившись, подходя к Тинею, радостно проговорил божок астрала.

— Вы мне можете хоть что-то объяснить?

— Что-то можем, коли угостишь, — уяснив, что гроза миновала, с ухмылкой вышел вперед Куман.

Азазело махнул когтистой лапой и сказал:

— Тогда пойдемте искать кухню. Тут, Тиней, такое дело, от меня вся челядь сбежала, узнав о моей свадьбе. А сегодня и та, что Анис встречать должна была, и та покинула. Лазит там по замку один, да и тот недоумок. Эти выбрали под стать себе, — махнул рогатой башкой в сторону помощников Азазело, — но, думаю, мы справимся. Эти два урода может хоть на готовку годятся.

— Я бы на твоем месте не стал так рисковать, — ухмыльнулся Тиней, — врать они у тебя мастаки, прям тандем профессиональный сложился, а вот насчет готовки, что-то меня сомнения гложут.

В этот момент с грохотом открывшиеся огромные двери заставили говоривших повернуть головы. С порога, работая всеми частями тел, в зал ломилась нечисть, жившая ранее при дворе Азазело.

— Ты гляди, как быстро пронюхали, — наблюдая хлынувшую волну прихлебателей, беззлобно произнес хозяин.

— Услыхали мы, господин наш, — вышло вперед существо с кирпично-красной морщинистой рожей, опиравшееся на клюку, — что оставили тебя все в одиночестве, что ходишь ты покинутый и раздавленный горем тяжким…

— Давай, кончай завывать, — перебил его, выходя вперед, Куман, по хозяйски окидывая взглядом толпу, — крысы с тонущего корабля бежали без оглядки, а почуяв, что гроза миновала, так обратно приползли?! — Все больше расходился Куман, видя, как за ним с одобрением наблюдает хозяин.

— Как думаешь, — обратился Азазело к Тинею, — чего заслуживает этот проходимец, кнута аль пряника?

— Смотри, выслуживается, значит, на пряник рассчитывает. Разгоняй ты этот балаган.

Азазело поднялся, и в зале моментально наступила тишина. Он молча обвел взглядом толпу, ни на кого особенно не заглядываясь, собравшиеся в ожидании хозяйского решения, все ниже склоняли головы, боясь встретится с хозяином взглядом.

— Ну и чего встали? Быстро все разбежались, и за работу, — грозно прикрикнул Азазело.

Удовлетворено вздохнув, он обвел взглядом моментально опустевший зал.

— А тебе чего? — Увидев одиноко стоящего у распахнутых дверей слугу, рявкнул божок астрала.

— Я хотел спросить, господин чего-нибудь изволит?

— Жрать господин изволит, и быстро!

— Сию секунду, — кинулся выполнять указание слуга.

И снова все стало как прежде. Висящие на стенах крылатые мыши тихо, словно тени, передвигались по потолку, наполняя залу дворца легким шелестом. Нежить сновала без дела по коридору. Разнообразная нечисть заняла все темные углы и закоулки дворца, мирно посапывая себе под нос.

— Да уж, смотрю я вокруг и понимаю, ничего не меняется. Ложь и подхалимство, ненависть и шантаж так и остались самым ходовым товаром, работают как хорошо смазанный механизм.

— В более обновленной форме, — перебил Азазело, — тут, Тиней, появились свои нюансы. Это очень хорошо, что ты ко мне первому заглянул, я тебя введу в курс дела. Эти два охламона, надеюсь, суть объяснили?

Тиней посмотрел на сидящих немного поодаль помощников и ухмыльнулся.

— Видишь, как удачно объяснили: я здесь, Анис удрала, а ты теперича снова холостой и свободный мужчина, — и он громко захохотал.

— Мне бы не мешало узнать, как вам удалось змею эту подколодную провести.

— Дак ты, батяня, сам был против свадьбы, — выступил вперед Куман.

— Он, я смотрю, в этом тандеме мозг? — Кивнул на Кумана Тиней.

— Какой там мозг, — махнул лапищей Азазело, — пропили они его еще в начале своей карьеры. Мне их подбросили, вот я и мучаюсь с двумя недоумками.

— Не скажи, Азазело, такое дело провернуть с невестой твоей, тут бы даже я не додумался состряпать такую легенду.

— Знаешь, вот этот — указал когтем на Кумана хозяин, — к нам с земли поступил, когда в России эта их революция произошла. Вот он там жару давал. Я как дело прочел, сразу подумал — проходимец, наш человек.

— В досье допущены погрешности, — кинулся на свою защиту Куман, — если бы в чистилище на суде более внимательно изучили дело, может, я бы на небесах нектар божественный пил.

И Куман обиженно отвернулся. Взрыв хохота, последовавший за его словами, обескуражил несчастного.

— Ну и чего вы ржете? — Поинтересовался он.

— Тебе бы, друг, в адвокаты податься, вот там бы твой талант и раскрылся. Блестящую карьеру загубил, — сквозь хохот проговорил Тиней.

— А почему бы и нет, ты вот, Тиней, сам посуди, за что мне такой срок в аду впаяли? За то, что я мстил за родимых мать и отца? Вот ты там в Запределье срок тянул, что, разве справедливо?

— Ну ты в мои дела не лезь, мал еще, — резко оборвал его Тиней, — подрасти.

— А я вот тебе так скажу, — не обращая внимания на тон Тинея, продолжал все больше заводиться Куман, — не справедливо меня осудили на муки вечные.

Снова взрыв хохота.

— Смейтесь, смейтесь! Мне там не до смеха было. Вот ты послушай, Тиней, а потом и рассуди. Батька мой на всю Малороссию известен был. Заводов сахарных тьму тьмущую имел, больницы для бедных строил. Вот и скажи, не богоугодное дело он делал?

— Ты потише, — шикнул Азазело, — хочешь всех нас под монастырь, тьфу ты, под гиену огненную, подвести?

— Не хочу, да только не по понятиям сейчас у нас. Не поймешь, где праведник, а где грешник. Да я смотрю, что и там, — Куман показал лапой наверх — тоже подрастерялись. Старые законы совсем к нынешним временам не годятся. Менять все надо. Давно их конституция устарела, а уж тем более, процессуально-уголовный кодекс.

— Божественное, дурень, не может стареть, — начал было Азазело, но тут же замолчал, испугавшись того, что ляпнул.

— Я говорю, в адвокаты ему надо. Он быстро все по местам расставит, — усмехнулся Тиней, — ну давай, паря, продолжай, уж очень мне твоя линия защиты нравится. Так что у нас там с папашкой произошло?

— Так я и говорю, — ободренный поддержкой Тинея продолжил Куман, — мальцом я, значь, тогда сопливым был. Как-то приехал к нам в город писатель, довольно известный по тем временам, говорят, он еще и художником был.

— Кто ж таков, я знаю?

— Нет, Тиней, ты не знаешь, тебя уже по этапу в Запределье срок мотать отправили. А там, видимо, не слишком информацией баловали.

— Ну ладно, что дальше-то было? — Нетерпеливо перебил Тиней.

— Так вот, звали его, если мне память не изменяет, Антон Палыч или Иваныч, нет все ж Палыч, — задумался Куман, восстанавливая в памяти события.

— Не важно как его звали, он у нас?

— Ну ты и загнул, к нам такие, как он к нам не попадают. Он там, — снова ткнул лапой вверх рассказчик, — приехал, значит, этот писака к нам на лето из столицы, уселись они с матушкой да отцом в беседке чаевничать, а нас малых спать уложили. Да я в окно вылез и мимо кустов к беседке шасть, уж больно интересно было новости столичные узнать, нечасто к нам из самой столицы приезжали. Забился так тихонечко за кустом да и притих. Долго они о том, о сем говорили, уже и маман спать отправилась, попрощавшись с гостем, думал и самому уйти, но только я решил отправиться восвояси, как слышу, наш гость к отцу пристал, расскажите мне о Зимородках. У нас в городе о них в то время вполголоса говорили, да двор их крестясь обходили. Мне и интересно стало. Отец мой отнекиваться стал, да уж очень убедительно гость просил.

— Ты говоришь, Зимородки, — потемнело лицо Тинея, и мрачные глаза уставились прямо на Кумана, готовые прожечь насквозь.

— Ну да, а Зимородки эти незнамо откуда объявились, но много шума в нашем уезде наделали. Вот мой отец мягкого характера человеком был, не смог отказать и раскрыл ему одну тайну.

— Тайну, говоришь? — Наклонившись, переспросил Тиней.

— Ну, тайну не тайну, а предсказание.

— Кому? — Снова перебил Тиней.

— Отцу моему. Тиней, не сбивай меня. Так вот, был он, папашка мой, в моем возрасте, когда одним раним утром столкнулся на безлюдном пляже с Зимородихой. Не помню уж, как ее звали, — задумался Куман, — кажется, Олеся. Так вот, она тогда отцу его судьбинушку несчастную и предсказала.

— Ну и чего она ему предсказала? — Нетерпеливо подгонял Тиней.

— А предсказала она ему смерть в чужих краях. А коли останется на родине, то не сносить ему головы. Он все гадал, да думал, что же должно случиться? А когда грянула эта революция, так и полетели головы. Мои кинулись бежать, да поздно, до Крыма добежали, да кругом красные стреляют. Пули летят, все куда-то бегут. Я и потерялся в этой суматохе и давке. Вот с этого момента и началась моя горемычная судьба. Вспомнил я тогда разговор этот, подслушанный летом в беседке, сбылось предсказание Зимородихи. А о своих я больше не слыхал. Куда подевались? Выбрались или нет с той бойни? Побегал, значит, я, поплакал, куда податься не знаю. Решил домой возвращаться. Думал, может, они меня там ожидать будут. Сколь шел, не помню. По дороге воровать и попрошайничать научился, пропали барские замашки. Никто бы не смог узнать в отощавшем, угловатом парне в сюртуке с чужого плеча, подаренном сердобольной старушкой, того барского сыночка. Вот в таком виде одним прохладным осенним утром увидал стены родного города. Ступаю рваными ботинками, перемотанными старой бечевкой, по замерзшим лужам улиц и признать не могу, как все изменилось. Мужики-лапотники, которые вчерась по пивнушкам да по кабакам последний пятак пропивали, все в фуражках черных кожаных ходят так важно по улицам. На домах барских надписи странные, словно шифр какой-то, типа КПН или НК. И люди непонятные как муравьи туда сюда заходят и выходят. Посмотрел я и дальше к отчему дому направился. Подхожу, и «о, батюшки!», ворота кованые совсем снесены, окна повыбиты да досками заколочены. А у парадного входа парень в лаптях соломенных с винтовкой стоит. Гляжу, у всех какие-то бумажки смотрит и по ним пропускает, а у кого нет, то тех прогоняет. Покрутился я, значит, дай, думаю, через окно залезу, ну, вот тут-то меня за чуб кто-то и ухватил.

Куман на секунду замолчал, казалось, он сейчас не здесь, а где-то там, в своих воспоминаниях. Вот он, голодный растерянный мальчишка, смотрит испуганными глазами на окружающий мир. Он никому не сделал ничего плохого, так почему мир относится к нему так враждебно. Вдруг его увидел лапотник, в глазах его отразилось злобное торжество. Откинув винтовку за спину он со змеиной улыбкой направился к оборванцу.

— Смотрите, кто к нам пожаловал, змееныш вражеский! Ах ты отродье звериное, вот я тебя сейчас здесь на этом самом месте раздавлю, чтоб светлое будущее не мешал народу строить.

Схватил застывшего от неожиданности мальчишку за волосы и несколько раз больно дернул. У бывшего барчонка брызнули из глаз слезы.

— Дяденька, больно отпусти, Христа ради!

Казалось, слезы мальчишки еще больше раззадорили лапотника. Еще сильнее схватил он того за волосы и несколько раз встряхнул так, что у мальчика голова запрокинулась, словно у тряпичной куклы.

— А ну отпусти мальца, — послышался чей-то резкий оклик.

Рядом стоял высокий хмурый дядька в черной кожаной куртке. Лица его не было видно из-за картуза, натянутого почти до самого носа. Мучитель мальчишки перестпл дергать его за волосы, но чуба из ладони не выпустил.

— Дак я же врага советской власти поймал, — попытался оправдаться он, — посмотри, как этот волчонок глазищами сверкает, пристрелить его и дело с концом.

— Я тебе пристрелю. Давай тебя за чуба потаскаю, посмотрим, как ты глазами засверкаешь. Он ведь еще ребенок. В сиротский дом его нужно сдать, а там пускай решают, как с ним быть.

Отстранив от мальчика человека с винтовкой, темный картуз крепко взял парнишку за руку и куда-то повел, да тот по дороге вырвался и убежал.

Куман замолчал и посмотрел на притихших слушателей, никто и не думал его перебивать, он продолжил свой рассказ:

— Думал, гнаться за мной будет, поворачиваюсь, а он стоит на месте да улыбается. Как дальше жил, рассказывать уж не буду, всякого навидался. По стране находился вдоль и поперек, но прошли годы, и потянуло меня обратно на родину. И что думаете, первым, кого я встретил, оказался мой мучитель. Никогда о нем не забывал, слова его «пристрелить, да и дело с концом» всю жизнь помнил. А он до большого чина дослужился, сволочь. Вижу, с машины выходит, пузо как у бабы на сносях. Тут меня словно громом поразило. Вот, думаю, гнида, и настал твой час. Выследил, где он с семьей обитает да и вырезал всех под чистую. А потом уж и остановиться не мог, каждую ночь кого-нибудь из таких же, «строящих светлое будущее», убивал. Стали меня бояться, облавы устраивать, да все впустую, я в ночи появлялся, делал свое дело и сразу же исчезал.

— Ну и как же тебя взяли?

— А, — вздохнул Куман, — по глупости, баба сдала.

— Мог бы и не спрашивать, — многозначительно произнес Тиней и задумался.

Вспомнил он, как Клеандра с ним на земле обошлась.

— Ну и что дальше было?

— А что было? Ничего не было, взяли тепленьким прямо в постели, ну и как по писанному, суд чекистов, и пуля в лоб.

— И ты прямехонько к нам?

— Вот именно, прямехонько, хотя и обидно. Пострадал ведь за правое дело.

— Насколько я понимаю в нашей политике, твои враги тут же. Я прав Азазело? — Спросил Тиней.

— Прав, — кивнул божок астрала, — они все особняком держатся, диаспору свою по политическим убеждениям создали. Андромелиху одно беспокойство. Листовки разные печатают, на митинги всех агитируют, работать мешают. Ну, пока у них там меж собой грызня за власть идет, мы не вмешиваемся, по принципу: чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Пускай дергаются, одной партией меньше, одной больше. Там у них есть один маленький-плюгавенький, все время кричит: «Маман, мы пойдем дугим путем. Товагищи, вся власть советам, землю кьестьянам, заводы, фабьеки ябочим». Тоже, кажется, за братана мстил. Видишь, как круто получилось, до сих пор расхлебывают, смешно, право. А другой, тот совсем уж интересен, мы к нему еще на земле присматривались, не кричит, а только ходит, не вынимая трубку изо рта, да так мило всем говорит: «Вы, товарищ, враг народа, вас расстреляют, и всех расстреляют». Потешен, я вам скажу. Хороший образчик для нас, этот горный орел. А какие на него надежды в поднебесной возлагали, он семинарии земные заканчивал. А вот и не оправдал надежд праведных, — хихикнул Азазело, — мы поначалу сами растерялись, а когда присмотрелись, успокоились, поняли, наш человек. И зажили хозяевами.

— Агент ваш что ли? — Не понял Тиней.

— Да почитай и агент наш. Мы на землю как на лучший курорт отправлялись, попов в подполье загнали, храмы под хозяйственные постройки определи, чтоб без пользы не стояли. Орел этот горный нам души с земли вагонами поставлял. Эх, житуха была. Нас боялись, и тихо в кулуарах земных шептались, мол, страна Советов большое зло. А мы только радовались, раскинули свои щупальца далеко за пределы одного государства. Уже почти победу по всей земли праздновали. Да тут наверху зашевелились, и как мы упустили момент этот, до сих пор не возьму в толк. Видно, расслабились, опьяненные превосходством, а нас возьми и обойди, стерву эту втихую на землю отправили.

— Кого отправили? — Слушая, с ухмылкой спросил Тиней.

— А, ты же еще не в курсе. Вражину твою злейшую на землю отправили.

— Клеандру?! — Подался в кресле вперед Тиней, еще до конца не веря в свою догадку.

— Ее самую, — со вздохом произнес Азазело.

— Уроды! Да как вы смогли допустить?! Вам что же, прошлое не пошло на пользу?!

— Еще как пошло! — Злобно сверкнул глазищами Азазело. — А тебе не приходило в голову, почему ты здесь? Думаешь, тебя за хорошее поведение вырвали из лап придурковатой Анис? Тогда после вашего возвращения даже с небесной канцелярией на временное перемирие пришлось пойти. Это вы, между прочим, свои амбиции превыше всего поставили, да беспредел устроили. Вами и пришлось пожертвовать только лишь ради дальнейшего будущего всего сущего. Это же вы открыли Хаосу доступ на землю. Сколько крови и нервов было потрачено в переговорах с Запредельем о невмешательстве. В итоге вас и отдали Запределью в обмен на последний шанс для земли. А что, таково требование Хаоса было, мы не могли пойти против.

— И ни одна сволочь не запротестовала?! — Взбешенно заорал Тиней.

— Представь, ни одна. Все понимали, так лучше будет.

— Нас, как кость голодному псу, а сами тем временем задницы спасали, — горько усмехнулся Тиней, — значит, стрелочниками мы оказались?

— Ты уж меня извини, но тут еще и поспорить можно, кто стрелочники. Мы на такие жертвы пошли. Это ж надо, сесть за один стол переговоров с небесной канцелярией, смотреть на их добродетельные постные рожи и, скрепя зубами, подписывать унизительный договор.

— Ладно, не ной, давай говори, зачем я вам понадобился? — Подлив себе горячительного в кубок, перебил излияния Азазело Тиней.

— А ты сам-то как думаешь?

— Что я думаю, не твоего ума дело. Мне интересно знать, чего такие умники как вы с Андромелихом придумали. Снова джина из бутылки выпустить решили, не боитесь последствий?

— Последствия будут, если не принять контрмер, — философски произнес Азазело и достал другую бутылку.

— Господин, к вам пожаловали из канцелярии, прикажете пропустить? — В дверях в ожидании приказа стоял дворецкий, низко опустив рогатую голову.

— Гляди, Тиней, и там уже пронюхали о твоем возвращении, даже угостить по настоящему не дадут. Давай зови, — повернувшись к ожидающему слуге, бросил Азазело.

— У тебя здесь не замок, а постоялый двор, — недовольно пробурчал Тиней, — завел бы часы приема для всех без исключения.

— Не те нынче времена, — вздохнул хозяин замка, разливая по кубкам водку.

Влад и Куман немедленно подставили свои то ли кубки, то ли ведра, облизываясь в предвкушении очередной дозы спиртного. В зал вошел посыльный и, поклонившись, произнес:

— Вас срочно вызывает канцлер, и просил гостя вашего также незамедлительно пожаловать.

— Ну что я тебе говорил, пронюхали, — радостно воскликнул Азазело, как будто нашел решение сложной задачи.

— Пойдем, — поднимаясь с кресла, сказал Тиней, — порадуем Андромелиха собственной персоной.

— Зинка, ты опять за свое взялась?

Не успев войти в дом, девушка услышала недовольный крик матери.

— Ну чаго тябе надо?

— Мне ничаго не надо. Я думала, ты человеком стала в своем городе, парядошности набралась, да видно, горбатого и могила не исправит.

— Какая тябя муха укусила? — Злобно глядя на мать, спросила Зинка.

— Мяня укусила?! Эта ты не успела в дяревню приехать, как по кустам шастать начала.

— Чаго?! Да я на речку ходила, — покраснев, кинулась оправдываться Зинаида.

— И водяного там нашла? Ты зачем с Гришкой связываешься? Он тябя первый на дяревне ославит.

— С чего ты взяла?

— С того, эта тябе не город, тут все как на ладони, али забыла? Шила в мяшке не утаишь. Мать Галькина прибегала, видела вас с ним в кустах.

— А ей-то чаго надо?

— Деняг за билет требовала. Ты зачем девчонку назад привезла? Она ее туда с таким трудом отправила, а ты?

— Что я? — Вскричала взбешенная Зинка, размахивая руками, — мне что, по-твоему, всю дяревню у себя в городе поселить? Так знай, у меня квартира не рязиновая, всех не уместит. Сначала Галька, потом и все остальные? Нет уж, дудки, вот это видели? — Скрутила кукиш разъяренная девица и ткнула его под нос матери.

— Ты мне не тыкай, думаешь, богатой стала, так тябе все позволено? Вот она благодарность за то, что растила, ночей не спала, — запричитала обиженная женщина.

— Ой, она растила. И это ты называешь, растила? В хлеву наплодила, как кошка. Ты что такого сделала, чтоб я тябе благодарной была? А ничаго, — все больше расходилась Зинаида, вымещая накипевшее на матери, — я у тябя необразованная, муж мой так и сказал, что мозгов не хватает. И я за это тябе благодарна должна быть? Я все сама для себя сделала, у вас не просила. Так и вас прошу, не суйте свой грязный нос в мои дела. Уяснила?

Мать молча долго разглядывала дочь. Спорить не было смысла, она с самого детства делала все по-своему, так, как ей заблагорассудится, так, как захочет.

— Делай, как знаешь, — смирившись, махнула рукой старая женщина.

— Ты бы вместо того, чтоб мораль мне читать, поесть хоть предложила, — уже более миролюбиво произнесла Зинаида.

Мать молча поднялась и направилась к печи. Ухватив котелок, вытряхнула в миску сваренный в кожуре картофель.

— Вот картошка. — Видя недовольное лицо дочери, усмехнулась, — что, не нравится?

— Я тябе там привезла гостинцев, ты что же, даже и не посмотрела, али брезгуешь?

— Ничаго я не брезгую, только время у меня не было еще, все по хозяйству ходила.

— Так сейчас доставай. Там я и колбасы и всяких делякатесов тябе привезла.

Не удержавшись, Зинка сама кинулась к сумкам и стала доставать оттуда всякую всячину. На стол легли завернутая в бумагу копченая колбаса, сыр, банки с икрой, рыбные консервы. Мать, наблюдая за всем, только тихонечко вздыхала.

— А вот это, — разворачивая сверток, Зинка принюхалась, — осятрина копченая, вкуснятина, пальчики оближешь.

С довольным видом девушка передала сверток матери.

— Батюшки, как пахнет, ажно слюнки бягут, — принюхалась мать.

К ногам женщины стала ластиться старая кошка, прибежавшая на запах. Мурлыча и облизываясь, она с кротким видом выпрашивала кусочек.

— А ну брысь, чертовка, не по тябе еда, — прикрикнула женщина, ложа сверток на стол, — ишь, чаго вы там едите.

— Это, мама, не все едят, — с гордостью сказала Зинаида, — ты думаешь, это всем по карману? Фигушки.

— Эх, доченька, я так за тябя рада, все у кровинушки моей есть, чаго душа пожелает.

Мать натруженной рукой погладила сидевшую у ее ног дочь. Обе как-то сразу замолчали, и в доме стало тихо, лишь жужжания бившейся о стекло мухи, нарушало покой.

— Я не хотела тябе говорить, — прервала мать затянувшееся молчание, — но, видно, придется.

Зинка поднялась, уселась на скамейку и вопросительно посмотрела на мать. Старуха вздохнув, произнесла, как выдавила из себя клещами:

— Гришка твой обручен.

— Ну…

— Погоди, — не давая дочери договорить, продолжила та, — я знаю, ты по нему с детства сохла, это никому не секрет. Но ты выросла, он тож парень ничаго стал. Отец его и засватал. Сама понимаешь, долго парню холостым ходить негоже, забалует.

— Кто ж она? — Тихо спросила дочь, пытаясь не зареветь.

— Дочка нашего предсядателя, Верка.

— Верка? — Недоверчиво посмотрев на мать, переспросила Зинка. — Так она же еще совсем рябенок.

— Пока ты в городе жила, рябенок вырос и стал нявестой Гришке. Вот так, доченька.

— Не бывать этому! — Вскочила Зинаида, больно ударив кулаком по столу.

— Замолчи, — испугано посмотрела на дочь старуха, — не гневи бога, не лезь. Уж лучше уезжай в свой город. Накличешь бяду на свою и нашу голову, — уже чуть ли не плача, убеждала Зинаиду мать.

— Я тябе вот что скажу, — глядя куда-то вдаль, злобно засверкала глазами Зинка, — не будет этой свадьбы!

— Доченька, ну для чаго тябе это нужно? Ты замужняя жена. У тябя там есть все, чаго душенька желает…

— А чаго она желает, ты знаешь?! — Заорала сквозь брызнувшие слезы девушка. — Я, может, тоже любви хочу, а у меня ее нету, любви-то. Мужа своего враньем заарканила, он со мной даже в постель тяперь не ложится.

— Доченька, побойся бога, ты чего такое говоришь? — Отшатнулась мать от дочери.

— Ты хотела знать правду, так вот это и есть правда. Я его обманула, сказала, что дите жду, вот он на мне и женился, да только как выяснил, что нет дитя, так сразу и возняновидел. Да что ты можешь понять, темнота дяревенская.

Хлопнув дверью, Зинаида выскочила во двор. Спрятавшись в сарай, она долго рыдала, жалея себя, да так незаметно и уснула, прислонившись к стене.

— Зинка.

Тихий окрик разбудил женщину. Через приоткрытую дверь сарая она увидела ночное небо с россыпью звезд, значит, уже ночь. В проеме показалась темная фигура.

— Ой, — вскрикнула от испуга Зинка, но присмотревшись успокоилась, — тебя чаго здеся черти носят?

— Да ты, я смотрю, пугливая стала, — тихонько засмеялся Григорий.

— Совсем не пугливая, — хмуро огрызнулась девушка, — просто неожиданно.

— Ишь ты, неожиданно. Так ты, значь, меня не ожидала, а как же уговор наш?

— Какой уговор? — рассеяно спросила Зинка.

— Да ты что ж, на попятную пошла? Мы ж с тобой в город вдвоем бяжать ряшили, али память у тебя девичья? Сама же мне предложила.

— А как же нявеста твоя? — Язвительно поинтересовалась девушка.

— Я ее себе не выбирал, это отец ряшил, вот пусть и берет ее замуж.

Зинка счастливо улыбнулась, и, проворно вскочив, прижалась к парню.

— Гряшаня, милый, знала, что меня любишь, а не Верку.

— Ну ты это, давай поторопись, — отрывая от себя льнущую девицу, поторопил парень, — а то как бы нам не помешали. Ты ж меня не обманяшь, помнишь, что обящала?

— Чаго, Гришаня?

— Опосля все на меня оформить, каждую бумажку, деняжки на книжке, чтоб я себя хозяином чувствовал.

— Согласна, на все согласна, — радостно обнимая объект своего вожделения, махала головой, словно пустой болванкой, Зинаида.

— Ну так поторопись.

Гришка развернул и подтолкнул к дверям дома счастливую девицу. Сам, стараясь не шуметь, направился в сторону ворот, где в тени забора остановился дожидаться Зинаиду.

— С возвращением в чертоги адовы, — поднимаясь навстречу вошедшим, поприветствовал хозяин канцелярии.

Тиней усмехнулся и сдержанно кивнул.

— А ты все тот же, — разглядывал Тинея Андромелих, — даже, смотрю, похорошел в своем забвении. Кому-то, видно, и заключение на пользу идет, вон как шерсть переливается, и взгляд все тот же, зоркий.

— Чего не скажешь о тебе, — в тон ему ответил Тиней.

— Да уж, — протянул канцлер, — согласен с тобой, все дела, да дела. О себе подумать нет времени, только о делах голова и болит. Ну да ладно, — посерьезнел Андромелих, — любезности в сторону, обстоятельства наши таковы, что времени прохлаждаться не осталось. Зинка тяжелая, скоро тело твое созреет, пора в дорогу собираться.

— Ну а ты у меня, случайно, не забыл спросить? — Перебил Тиней, усаживаясь на мягкий диван.

— Дорогой, нам сейчас не до расспросов. Мы в полном дерьме, у нас аврал, катастрофа. Сатана вне себя от бешенства. Я сам только что от него, еле рога сохранил. А ты говоришь, спросить. Да сейчас все наше существование под угрозой.

— Ваше, — хмыкнул Тиней, — насколько я понимаю, это вы умудрились Клеандру прошляпить, а я тут каким боком?

— Но мы же столько усилий приложили, вытаскивая тебя оттуда! — Возмущенно заорал Андромелих.

— Ты на меня не ори.

Тиней вскочил и подошел к канцлеру. Склонившись над самым его ухом, злобно прошипел:

— Вы меня сначала туда упекли, а теперь я должен тебе копыта целовать за свободу?! А не пошел бы ты на…

— Он пойдет туда тогда, когда я этого пожелаю.

Раздавшийся голос, заставил всех вздрогнуть. Резко обернувшись, собеседники склонили рогатые головы в поклоне перед хозяином.

— Я смотрю, ты такой же строптивый.

Отделившаяся от стены тень принимала обличие зла. В канцелярии мгновенно наступила мертвая тишина.

— Азазело! — Тень повернулась к молчавшему все это время астральному божку.

— Да, хозяин, слушаю, — склонившись еще ниже дрогнувшим голосом произнес демон.

— Ты передай своим двум остолопам, в следующий раз, когда соберутся от моего имени врать, пусть вначале у меня попросят разрешения.

Громкий взрыв хохота, раздавшийся так неожиданно из уст владыки тьмы, заставил стоящих удивленно посмотреть на хозяина.

— Будет сделано, хозяин, — мгновенно опомнившись ответил демон, — накажу по всем понятиям.

— Если уж по понятиям, то их наградить надо. Как думаешь, Андромелих?

— Да, господин, надо. Ответственные работники, свое дело знают исправно, — стараясь задобрить хозяина, согласился канцлер.

— Вот и подумай о награде.

Замолчав, сатана бесшумно повернулся к Тинею, пристально посмотрел ему в глаза и усмехнулся: тот лениво на него поглядывал, не отводя взгляда.

— Я смотрю, Тиней, ты решил со мной торг вести, — тут же без предисловий начал сатана, — ну так давай поторгуемся.

Он отодвинул кресло и уселся, тихо продолжая свою речь. Сквозившее в словах лукавого холодное презрение не оставляло его жертве ни малейшего шанса.

— Я люблю, когда со мной торгуются. Надеюсь, мы с тобой заключим сделку.

— Мне хо…

— Постой, я еще не все сказал, — грозно остановил Тинея сатана, — что грозит не выполнившему условия договора? Не слышу ответа.

Тиней молчал.

— Ну так я смотрю, ты передумал торговаться со мной, или, может, ты забыл свое унижение там? — Увидев злобный блеск в глазах Тинея, владыка продолжал, — или ты не желаешь взять реванш?! Твое время пришло! Так чего же ты ждешь?!

Громко орал владыка ада. Злобные молнии брызнувшие в разные стороны со стоном разбились о стены канцелярии. Ненависть, клокотавшая в устах сатаны, словно кипящий лава, заполнила брызгами злобы весь зал, распространяясь все дальше по грозному зданию дворца.

— Так что, будем торговаться? — Подойдя вплотную к Тинею, прошипел сатана.

Тиней молчал.

— Я вижу, мы и договорились, — усаживаясь обратно в кресло хозяина кабинета, захохотал сатана, — Андромелих, у нас все готово для отправки нашего мальчика на землю?

— Да, хозяин, все готово, — выскочил вперед Андромелих.

— А теперь всех прошу удалиться, кроме Тинея, у меня с ним приватная беседа состоится.

Второй раз повторять смысла не было, кабинет мгновенно опустел.

— Чего стоишь столбом, присядь, разговор у нас будет долгим.

Тиней молча повиновался. Сатана долго и пристально смотрел на Тинея, потом медленно произнес:

— На земле сейчас наше время, и тебя много удивительного ожидает. Мы потрудились на славу, перевернули закон и порядок так, как нам нужно. Зло правит миром. Бог в душах людишек отринут и заменен знаниями, добро и справедливость не в почете, честь и совесть отсутствуют с рождения. Деньги и властолюбие, вот мои самые надежные помощники, за них они душу продают, не задумываясь, за них они мать родную забудут и убьют, ограбят и изнасилуют. При виде золота душонки их трепещут, оно для них бог и сатана. Им наплевать кто ты, а звон монет заставляет забыть, кто они. Мир принадлежит мне до последней гнилой душонки! Вот к чему я стремился!

Разбросав когтистые лапы, сжатые в кулаки, с глазами полными ненависти и злобы вещал сатана.

— Вот на какую землю ты отправишься. Я не позволю уничтожить свое творение. Я хозяин земли, я!

Горящие злорадным огнем яростные глаза сатаны метали молнии. Тиней, не сводя взгляда с хозяина, все больше попадал под власть безумной ярости, наконец, он выкрикнул:

— Я готов, повелитель мой! Я готов служить тебе с преданностью до последней капли яростного огня, горящего ненавистью в моей груди. Веди меня, и пусть трепещет небо!

— Да, я поведу тебя, — сатана обнял Тинея и усадил рядом, — божественная власть на земле, как зыбучий песок ускользающий меж пальцев. Людишек сейчас карой небесной не испугать, впрочем, как и гиеной огненной.

— Неужели все так изменилось? — Еще не мог поверить до конца Тиней.

— Сам увидишь, но дело сейчас в другом. Я знаю, какой враг выпущен небесами на наши головы. Глупцы, которые от своего же оружия и погибнут. И ты мне в этом поможешь.

— Я готов.

— Не спеши, мой дорогой, — хватая железной рукой и усаживая обратно на место, продолжал сатана, — в наше время твои прежние навыки не нужны. Только хитрость и коварство заставят небеса склонить головы. И потому ты не сделаешь ни одного шага без моего ведома. Ты меня понял?

Тиней молча кивнул рогатой головой в знак согласия.

— Я тебе открою одну тайну. Не ты, не Клеандра не сможете выстоять в битве на земле.

— Но тогда я не вижу смысла в этой битве! — Захлебываясь злостью, заорал Тиней, — или, может, появился кто-то, кого я не знаю, готовый сразиться на земле и на небесах, в аду и в Запределье? Так где он?! Пусть попробует поиграть со мной в коварство.

— Ты недалеко ушел от сути. Да эта душа должна появиться, и по всем признакам наступил тот час. Этот ребенок будет зачат от твоего семени в лоне Клеандры. Много веков назад, — уже тихо продолжал свой рассказ сатана, — еще до того как я был свергнут с небес и оставался поверенным в делах Господа, мне удалось видеть один манускрипт. В этом манускрипте речь шла о вас с Клеандрой.

— Но ведь это получается, — недоверчиво глядя на сатану, произнес Тиней, — было до появления на земле всего сущего.

— Верно, подметил, — оскалился тот, — до появления. И речь там шла о вашем ребенке. И родится это дите на земле в смутное время после вашего заточения. И не несет оно в себе ни зла ни добра, лишь тот, кто сможет завладеть ребенком полностью, тот и будет иметь самое грозное оружие в борьбе с противной стороной. И тому принесет оно победу.

— Значит, мы победим?

— Ну ты и быстрый. Думаешь, Клеандра не знает о пророчестве. Когда вас в Запределья отправляли, то скажу тебе по секрету, мы долго с ним, — ткнул пальцем вверх сатана — беседовали тет-а-тет, как лучше вами распорядиться. Все ж таки пророчество это лакомый кусочек обеим сторонам. Да вы нас поставили на грань, пришлось отказаться от вас ради сохранения равновесия на тот момент, ну и забыть про пророчество. Пытались мы после вас обломки собрать. Но вы, как оказалось, и там выжили. Значит, пророчеству суждено сбыться. От нас с тобой зависит, чтоб ребенок в наши руки попал, — схватив Тинея за лацканы сюртука и притянув к себе, прошипел сатана, — запомни, в наши руки.

— Я все сделаю, господин мой. И сын мой будет со мной, я обещаю.

— А может и дочь, ведь я не сказал, что этот ребенок будет мальчиком.

— Мне все-равно, кем он будет. Мой ребенок — твой ребенок, господин. Я принесу его к твоим ногам.

— Я знаю, что так и будет, а если нет, не будет твоей души Тиней ни в царстве небесном, ни в земном и, тем более, подземном. Хорошенько запомни мои слова. А теперь тебе пора.

Не сказав больше ни слова, владыка ада исчез так же внезапно, как и появился. Лишь эхо его последних слов стучало молотом в голове Тинея.

— Вот мы и приехали, — сказала Зинаида, направившись к выходу с вокзала.

Гришка плелся позади, кидая недовольные взгляды по сторонам. Для парня, привыкшего к просторам полей и лесов, город показался огромным муравейником. С грохотом проносившиеся трамваи, заглатывающие в свои пасти десятки людей и тут же уносящие в разные стороны, гудки сигналящих машин, требовавшие проезда, спешащие во всех направлениях люди, то и дело налетавшие на Григория, все это было так чуждо.

— Гриш, постой вот здесь, — взглянув на смущенного парня, сказала Зинка, — я пойду договорюсь с таксистом.

— Чаго ты с ним договоришься? — Недовольно пробурчал Григорий.

— Чтоб нас домой отвез, чаго ж еще?

— А, ну ладно, иди, договаривайся, да смотри у мяня, — грозно прикрикнул Гришка.

Зинаида засмеялась, истолковав все на свой лад.

— Гришань, ну ты чаго, я ведь тебя люблю.

И развернувшись, она направилась в сторону стоящих машин. Гришка угрюмо наблюдал за своей подружкой. Зинка села в машину, хлопнув дверью, через секунду заурчал мотор включенного двигателя, и машина подкатила к стоящему парню.

— Давай, садись, — открыв дверь, позвала Зинаида.

Григорий недоверчиво окинул взглядов водителя и уселся на заднее сиденье. Машина тронулась, устремившись в самое сердце огромного города. Чем дальше они удалялись от вокзала, тем сильнее Григорий ощущал сосущий внутри страх. Вокзал для него был той чертой, за которой остается такое привычное прошлое, и начинается неизвестное будущее. Этот внутренний страх становился все сильнее с каждым новым отрезком пути. Зинка, назвав адрес, уселась поудобнее и мельком посматривала на Григория, но, погруженный в собственные мысли, он совсем не замечал происходящего вокруг. Его все больше одолевали сомнения в правильности сделанного выбора.

— Приехали, — сказал водитель, останавливаясь у крыльца многоэтажного дома.

— Выходим, Гриш, — словно сквозь туман услыхал он голос Зинаиды.

Гришка молча вышел из машины и осмотрелся кругом.

— Ну как, нравится? — Гордо спросила Зинаида.

— Что? — не понял тот.

— Как что, дом. Мы здяся с тобой будем жить. Вон видяшь, наш балкон, — указала куда-то вверх рукой Зинаида.

Григорий поднял голову и пробежал взглядом уносившиеся в небо ряды аккуратненьких окон и балконов.

— Высоко, — хмуро проговорил он.

— Да ну, Гриш, брось, совсем не высоко, вот в центре новый дом строят, так там этажей тьма тьмущая, даже голова может закружиться, когда вниз глянешь, — подталкивая парня к подъезду, болтала Зинаида, — наша квартира, Гришань, невысоко, всего лишь на пятом этаже, да и лифт у нас ездит, пяшком ходить не надо.

Нажав на кнопку лифта, Зинаида повернулась к молодому человеку, пытаясь растолковать все как младенцу.

— Вот видишь эту кнопку, надо на нее нажать, и лифт приедет.

В этот момент дверцы кабины лифта распахнулись. Войдя в кабинку, Зинка втащила Гришку.

— А вот и наш этаж.

Девушка направилась к обитой черным дерматином двери. Достав из сумки ключи, открыла дверь.

— Ну, входи, хозяин, — отодвинувшись от прохода, сказала Зинка.

Григорий все так же молча, с тяжелым сердцем переступил порог квартиры. Зинаида захлопнула дверь, сняла на ходу туфли и прошла на кухню. Уже через секунду оттуда доносились звуки льющейся из крана воды, грохот открывающегося холодильника, и голос напевающей Зинки. Григорий стоял в прихожей, разглядывая богатое убранство квартиры. Все привлекало его внимание, и ковровая дорожка, убегающая по длинному коридору прямо в комнаты, и большое зеркало, весящее в золоченой раме рядом с вешалкой и полкой для шляп. На вешалке висел мужской пиджак. Григорий смотрел на него как зачарованный, все больше ощущая себя вором, ворвавшимся в чужую для него жизнь и пытавшимся ее украсть.

— Ты там на долго застрял? — Вырвал его из задумчивости голос подруги, — давай заходи, будем кушать. Я тута нашла в холодильнике колбасу и картошку, через десять мянут все готово будет. А ты проходи, осмотрись.

Григорий прошел на кухню, в восхищении окидывая взглядом просторную, выложенную белой кафельной плиткой кухню. Зинаида стояла у раковины, чистя картофель. Рядом на плите закипал чайник. У самого окна уместилось последнее чудо технического прогресса — огромный белый холодильник ЗИЛ. С другой стороны окна стоял накрытый белой скатертью стол с конфетницей посередине. Табуретки, словно малые дети, облепили его со всех сторон. К нему и направился Григорий.

— Ну и как тебе здеся? — Поворачиваясь, спросила Зинаида.

— Ничаго, хорошо, — выговорил все еще немного растерянный Григорий.

— Ты еще в комнаты не заходил, пойди, осмотрись, там и зала, и спальня. У мяня кровать, знаешь, какая, ух, мне ее по большому блату доставали, прям с базы, — хвасталась Зинаида, — тябе, Гришенька, со мной хорошо будет, вот увидишь. У твоего папаши такого нет. Мы с тобою так заживем, что нам все завидовать будут.

«До чего же этой дуре Зинке повезло, думал, не слушая ее болтовню, Григорий, живет как королева. Ну почему такому страшилищу все это добро в руки пришло? Эх, жаль. Ну ничего, я ей быстро-то рога пообломаю, в бараний рог скручу. Вот тогда-то мы и заживем», размечтался Григорий, представив какую красавицу приведет на место Зинки. «А этой дуре место в психушке». Он уже видел себя этаким богатым дяденькой, разъезжающим на собственной машине в окружении красавиц, приезжающим к отцу в деревню с новой женой, краше которой на всем белом свете нет. Теперь ему с такими деньгами все нипочем. Одна картина рисовалась краше другой. Резкий трезвон, раздавшийся в ушах Гришки, заставил его от неожиданности вздрогнуть.

— Это, Гришань, теляфон, — видя испуг на лице парня, засмеялась Зинка и упорхнула из кухни.

Гришка с ненавистью в глазах проводил взглядом удаляющуюся женщину. Услышав долетающие отрывки беседы, он поднялся и, тихонько подойдя к открытой двери, прислушался.

— Не надо мне больше ничаго, — услышал он голос Зинаиды, — я тебя отпускаю. У меня теперича другой муж.

Молчание.

— Хорошо, можешь свои вещи забрать вечером.

Молчание.

— Да буду, буду я дома.

Щелчок. Молчание.

— Ой, — вскрикнула Зинаида, наткнувшись на стоящего у двери Гришку, — а я думала ты на кухне.

— Я должен все знать, с кем ты говоришь, что делаешь, тябе ясно?

— Хорошо, Гришань, я тябе все буду говорить. Это мой муж звонил, спрашивал, почаму я так быстро вернулась, ну я ему все и сказала, да ты и сам слышал, верно?

— Слышал, — отстраняя Зинку, прошел в комнату парень.

Уже более освоившись, он по-хозяйски окинул взглядом зал.

— А чаго это он с моей квартиры забрать хочет? Ты что же, собираешься моим добром разбрасываться? — Строго спросил Гришка, — ты запомни, сама мне говорила, что на меня все оформишь, а, значит, я тяперь всем распоряжаюсь и брать ничаго не дам.

— Дак он это, — засуетилась, оправдываясь, Зинаида, — он хочет книжки свои забрать да вещи, там, костюмы, рубашки.

— А книжки дорого стоят? — Рассматривая стоящие в глубине шкафов тома, поинтересовался Гришка.

— Да зачем они нам нужны, Гришань? Толька пыль собирают.

— Я спрашиваю, сколько они стоят? Ты что ж, Зинаида, глухая стала?

— Ну, не знаю, он все деньги на них тратил. Я так ругалась, это ж надо на макулатуру столько деняг тратить.

— Значь, дорого. Чтоб книжек не отдавала, ясно?

— Хорошо. Гришаня, как скажешь.

— А теперича я хочу увидеть машину, — все больше входил в роль хозяина Григорий.

— Ключи в прихожей на полке ляжат, а гараж… — Зинка подвела его к окошку и указала на стоящие в ряд кирпичные постройки, — наш под тринадцатым номером.

— Хорошо.

Гришка взял с полки ключи и, хлопнув дверью, отправился осматривать машину. Зинаида прошла в кухню, увидев кипящий вовсю чайник, выключила газ и уселась на табурет. Призадумалась. Внутри будто кошки скребли, чувство вины перед мужем ее не оставляло. Словно предупреждение, неожиданно раздался звонок в дверь. Зинка встала и направилась в прихожую. «Видимо, Григорий не смог найти гараж», подумала на ходу она, но, открыв дверь, увидела водителя мужа. Она вопросительно уставилась на него.

— Я приехал забрать вещи Глеба Леонидовича, — угрюмо сообщил о цели своего приезда водитель.

— Дак он же сам хотел вечером приехать.

— Он решил не беспокоить вас своим присутствием. Вот, — вытянул из кармана брюк ключи и протянул их Зинке водитель, — от квартиры.

— Подожди, я скоро.

Захлопнув перед носом мужчины дверь, Зинка помчалась в комнату. Вытянув из-под дивана чемодан, она принялась складывать туда вещи Глеба. Сборы много времени не заняли, уже через десять минут набитый чемодан стоял у порога.

— Вот.

— Премного вам благодарен, Зинаида Петровна, — со злостью произнес водитель, беря чемодан, — и запомните, не видать вам счастья в жизни, не тем путем вы к нему стремитесь.

— Не тябе меня учить! — Злобно крикнула Зинаида и хлопнула дверью.

— Да уж, не мне, — бурчал, спускаясь по лестнице, Николай Васильевич, склонившись под тяжестью чемодана, — да только жизнь тебя, Зинаида, уж точно научит.

— Чаго прешь, как танка! — Услыхал чей-то голос задумавшийся водитель.

— Простите, не заметил, задумался, — стал он извиняться.

— Не заметил он, так зеньки протри, — грубо ответил тот, проходя в подъезд.

Николай Васильевич опустил чемодан и внимательно посмотрел в спину удаляющемуся парню.

— Точно, новый Зинкин хахаль. Да уж, под стать себе нашла, — водитель улыбнулся и, подняв чемодан, направился к машине.

— Я совсем этих городских не пойму, они ходют, а по сторонам не смотрют, — заходя в квартиру, пожаловался Григорий.

Не услышав ответа, он прошел на кухню. Зинаида сидела, подперев руками подбородок, и хмурилась. Увидев вошедшего Григория, она вопросительно взглянула на него.

— Ты чаго расселась? — Недовольно спросил Гришка, — где еда? Ты что ж, меня голодом решила заморить?

— Что ты, Гриш.

Зинка тут же вскочила и кинулась накрывать стол. Быстро достала из холодильника колбасу и сыр, положила в тарелки жареной картошки, порезала салат и налила чай.

— Я тябе вот что скажу, Зинка, у меня не побалуешь. Так что старайся мужу угодить, Ясно тябе?

— Ну чаго ты завелся? Лучше скажи, ты машину посмотрел?

— Посмотрел, только там ко мне один сосед, наверное, подошел и спрашивает, мол, где это хозяин. Я ему и говорю, что, мол, я хозяин, а он так удивленно, а что, мол, Глеб Леонидович машину продал?

— А ты что же ответил?

— Я сказал, что, мол, не его это дело. А ты, Зинка, значь, должна всем сказать, что я тяперь хозяин. Поняла?

— Хорошо, Гришань, — вздохнула женщина.

— А чаго это ты так вздыхаешь? Али чем-то не довольна? — Гришка с подозрительностью посмотрел на Зинаиду.

— Да нет, все хорошо. Тут только водитель мужа приезжал, вещи забрал и ключи привез.

— Ну и че ты недовольна? Радоваться должна, а ключи мне давай, — тут же потребовал Григорий, — так, это я, значь, с ним столкнулся в подъезде.

— Наверно, — пожала плечами Зинаида.

Из головы у нее все не выходили слова о счастье, сказанные Николаем Петровичем. Как-то тревожно было на душе. Казалось, все, что она делала, было не правильно. Страсть к хорошей жизни привела ее к накопительству все большего и большего количества денег и материальных благ. Это не позволяло глубоко задуматься над нравственной стороной этого вопроса. Пригласив Григория за стол, сама сказалась больной и отправилась в спальню прилечь. Червоточина подтачивала изнутри, настроение от прихода водителя было безвозвратно испорчено. Григорий задерживать новоиспеченную жену не стал, в голове у него созревал план действий на сегодня: нужно было все просмотреть, пересчитать, оценить. И потому уход Зинаиды для него был как раз к месту.

— Ты, Зин, иди, отдохни, а я тут осмотрюсь, как чего, — ласково сказал он вслед.

Зинаида ушла к себе в спальню, прилегла и задумалась. Почему ее все так ненавидят? Ну что она такого сделала? Ведь ничего страшного не произошло? Ну обманула она мужа своего, выходя замуж, так многие девушки стремятся любым способом поскорее выскочить замуж. А чем она хуже? Ну повезло ей больше других, так и усилий для этого она больше приложила. В чем же тогда ее вина? Нет мне просто завидуют, решила, засыпая, Зинаида. И приснился ей сон. Идет она домой в деревню со станции. Снег и пурга заметают все вокруг, дороги не видно, холодина жуть, пробирает до самой последней косточки, а она в старом кожушке с материнского плеча и в валенках на два размера больше, топчется посреди дороги, чтобы согреться. Кругом темень, хоть глаз выколи, и тут откуда ни возьмись, лицо старухи в клубах снега вырисовывается. Смотрит на Зинку. Испугалась и застыла на месте Зинаида, даже пошевелиться боится.

— А что, Зинаида, нажилась на чужих бедах? — Услыхала она скрипучий голос старухи.

Глянула Зинаида и обмерла, на нее смотрели два глаза, красных, горящих огнем ненависти, прожигающие до самого сердца. И кинуло испуганную насмерть девицу от этого взгляда в жар.

— Что, страшно? — Заревело вокруг на тысячи голосов существо. — А чего ты боишься?

И хохот, раздавшийся в ушах, звоном тысячи барабанов заглушил все вокруг. Оцепенела девица, язык к небу приклеился, пошевелить им не могла. А лицо старухи тем временем продолжало вещать голосами матери, мужа, Гришки, знакомых. От какофонии звуков хотелось закрыть уши и кричать, но намертво приросла к снежной дороге Зинаида, слушая тварь мира подземного.

— Не захотела ребенка Богова, так получишь от сатаны подарок. Скоро дите понесешь, отныне ты наша. Служи сатане, и взойдет на тебя пламя огня его.

Взорвался мир перед глазами девушки, затянулось пеленой кровавой все вокруг. Раскрылась перед взором ее погибель земли, и увидала она в пламени дьявольском души, извивающиеся в агонии и протягивающие руки в позднем раскаянии к Богу.

— Ааа!

— Зинка, ты чего орешь?

Зинаида открыла глаза и, все еще прерывисто дыша, мутным взглядом уставилась на Гришку.

— Ну и чаго ты орешь как припадочная?

— Я что, кричала?

— Еще как, словно тябя ножом резали.

— Ну и приснится же такое, — пробормотала Зинаида, — ладно, Гриш, ты иди, я тут маленько посижу. Сон просто страшный приснился.

Григорий внимательно посмотрел на девушку, но, махнув рукой, вышел и прикрыл за собой дверь. Зинаида поднялась, подошла к зеркалу и долго разглядывала себя, не найдя ничего особенного, снова лягла в постель.

— Смотри, Федя, смотри быстрей, — радостно вскричала молодая женщина.

— Что там? — Из кухни послышался недовольный голос.

— Федь, ну, пожалуйста, ты можешь хоть на минутку оторваться от своей работы? — Спросила жена.

— Ну оторвался, чего нужно, ты же знаешь, Клавдия, конец месяца, план горит, а это, между прочим, наша зарпл… Батюшки, — зашедший в комнату мужчина выронил из рук газету услыхав, как его дочь с беззубой улыбкой четко и внятно произносит: «ма-ма». В руках у ребенка была погремушка, которой она потряхивала и улыбалась, словно маленькая старушка.

— А скажи па-па, — просила счастливая мать, прыгая у кроватки.

— Слушай, Клавдюшка, а не рановато ли она говорить начала? Может, это отклонение какое-то? Надобно с доктором посоветоваться. Ты так не думаешь? — С тревогой в голосе проговорил Федор.

— Да ну тебя, — отмахнулась жена, — чего это я с доктором советоваться буду. Ты лучше порадуйся за нас, — щебетала, бегая вокруг малышки, счастливая, женщина. — Уж коли надо будет, то с бабкой посоветуюсь, она у нас не хуже любого доктора.

— Да, — задумчиво произнес Федор, разглядывая дочь, — она у нас похлеще любого врача будет. Ты знаешь, Клав, я же тебе забыл новость сообщить, просто в суматохе дня вылетело из головы, меня сегодня к себе директор завода вызывал…

— Что-то нехорошее случилось? — перебила жена, встревожено взглянув на мужа.

— Нет, наоборот, только знаешь, я все в толк взять не могу, чего это он так ко мне мнение изменил? Раньше только и слышно было на всех собраниях «Черенков не справляется», «Черенков политически неграмотный», а тут..

— Ну чего тянешь, говори, что там такое стряслось? — нетерпеливо перебила Клавдия мужа.

— Вот нам к новому году квартиру выделяют в две комнаты.

— Чего?! — Не веря своим ушам, подошла ближе Клавдия.

— Квартиру выделяют, а еще он мне предложил в партию вступить. Вот так, берет меня под руку, как лучшего товарища, и так, знаешь, тихо и говорит: «Почему бы вам, Федор Иванович, в партию не вступить, вы у нас молодой перспективный специалист». Так я, говорю, заявление писал, отказали же. А он мне: «Ах да, была одна неувязочка, но теперь уж давайте поторопитесь, а то как-то нехорошо получается, талантливый инженер, а не в партии. Я вам сам рекомендацию и подпишу». Похлопал меня по плечу. Стою я, значит, и не знаю, что мне сказать, то ли поблагодарить, то ли спросить, что так повлияло на его мнение. А он увидел, как я мнусь, и, видимо, по-своему все воспринял. Да и говорит мне, мол, благодарностей не надо, я, мол, вижу, что вы работник хороший, вот мы вас и будем продвигать. А теперь, говорит, идите работайте, и жене вашей от меня здоровья пожелайте.

— И что ты? Надеюсь, не стал как всегда отказываться? — С дрожью в голосе спросила Клавдия. — Я знаю, ты у меня самый принципиальный, но, может, Феденька, хоть раз уступишь? Ну сделай мне подарок. — Все еще видя в лице мужа сомнения, она продолжала убеждать. — Ты ведь очень хороший работник. Почему ты думаешь, что не заслужил квартиру?

— Постой, Клавдия, а нет ли в этом руки твоей бабки? Что-то я сразу об этом не подумал.

— Ну вот, ты еще скажи, что моя бабушка до твоего директора в гости ходила, — вспыхнув, обиделась на мужа Клавдия.

— Да нет, дорогая, — успокаивающе бросился к жене Федор, — это я так просто предположил. Ну, конечно же, мы с тобой заслужили.

— Значит, ты не будешь отказываться?

— Да я и не отказался. Вот и тебе хотел сказать, чтоб готовилась к новоселью.

— Как же я тебя люблю! — Обняв мужа, прошептала Клавдия.

Тиней сидел в задумчивости. Состоявшаяся беседа с сатаной разожгла в нем пламя ненависти ко всему живому. Обида, гнев и боль, утихшие за время пребывания в забвении, с новой силой запылали в груди. Появление в приемной Андромелиха и Азазело, лишь подстегнуло его желание поскорей отправиться на землю.

— И где вы пропали, недоумки? — Встретил он яростной вспышкой вошедших.

— За дверью стояли, как два дурака осиротевших, — в тон ему ответил Андромелих.

Азазело предпочел деликатно промолчать.

— В своем кабинете сам себе не хозяин, — бурчал раздосадованный канцлер, — и зачем я здесь нужен, коли все серьезные беседы ведутся в обход меня? Что ж, если я больше не нужен, то будьте здоровы, я подаю в отставку и ухожу на покой.

— Ух ты, неужели наш Андромелих так сильно расстроился, — с сарказмом спросил Азазело.

— Что ты, он не расстроился, он просто вне себя от гнева, — усмехнулся Тиней, — его гордость пострадала, задета, разбита и раздавлена. Нашего Андромелиха опустили на уровень клерка.

— Скальтесь, вам никто не запрещает, я только посмотрю, как вы там на земле без моей помощи обойдетесь. Вот и пусть вам Клеандра задницы надерет, а я отсюда ржать буду.

— Не получится, дорогой наш канцлер, — уже серьезно сказал Тиней, — нам всем хорошо придется попотеть. Так что хватит в пустую время тратить, пора.

— Опаньки, — воскликнул канцлер, — не уж-то пробрало Тинея, и он самолично изъявил желание отправиться на землю обетованную.

— Угадал, друг по несчастью, думаю, тебя так же проберет, когда я тебе кое-чего открою.

Азазело с Андромелихом примолкли, с любопытством поглядывая на Тинея. Тот пересказал суть беседы с сатаной. С удовольствием поглядывая на ошарашенных новостью собеседников, он удовлетворенно хмыкнул.

— Ну и чего рты расскрыли? Давайте шевелите мозгами, коли они у вас еще существуют. Время не терпит, с чего начинать будем?

Канцлер в задумчивости шевелил ушами, то и дело поглядывая на Тинея, будто все еще не веря в сказанное им. Такое не сразу проглотишь, можно с непривычки и подавиться.

— Да ты нас случаем не решил разыграть? — Посмотрев подозрительно на сидящего, произнес Андромелих.

— А ты пойди и у него сам спроси, — коварно улыбнулся Тиней, — думаю, он тебе более доходчиво объяснит.

От столь лестного предложения канцлер передернул плечами. Больше доводов ему не понадобилось.

— Ну и что будем делать? — встрял в беседу Азазело, — как я понимаю, с меня теперь взятки гладки, я свою часть сделки выполнил, Тиней, вот он здесь. Ну я тогда пойду, что ли? Да и вам мешать не буду.

Азазело поднялся, кивнул находящимся в кабинете и развернулся к выходу.

— В штаны наложил? — усмехнулся Тиней, — нет уж, дружок, повязаны мы одной веревочкой, так что сядь и не рыпайся.

— А я и не рыпаюсь, — снова опустился на место демон.

Тяжко вздохнув, он принялся раздумывать над создавшимся положением. Трюк с уходом не удался, а, значит, в стороне его не оставят. Придется и дальше эту кашу расхлебывать.

— Я вот что думаю, Тиней, — после некоторого молчания произнес Андромелих, — ты сегодня же покинешь ад и отправишься на землю.

— А разве она уже того? — Не к месту спросил Азазело.

— Того, дурак! Он у нас раньше времени появится, на несколько месяцев.

— Зачем? — Не понял Тиней.

— Да затем, что эта дура до конца не выносит. Тут справка с наблюдательно центра поступила, по их данным, муженек ее приготовил ей подарочек. Уж очень она ему осточертела. Решил помочь ей раньше времени к нам на поселение отправится.

— Вот это мужик, и я понимаю, — восхищенно заметил Азазело, — быстрый оказался перец, все под себя в такой короткий срок заграбастал, хи-хи-хи. Крутой у тебя, Тиней, папанька, ты уж у него подучись, хи-хи-хи.

— Чего ты все ржешь, словно мерин на кобыле, — взбесился Тиней, — ты лучше думай кого на землю послать мне в помощь, а то самого командирую.

— Ну чего ты? Уже и пошутить нельзя.

— Будешь шутить, когда Клеандра подо мной стонать и извиваться будет.

— Понял, чего ругаться, — промямлил Азазело, поднимая руки в честь примирения, — ну и нервный ты, Тиней, подлечился бы перед работой, а то уж чего доброго на земле кондрашка хватит, и раньше срока опять домой присвистаешь.

— Смотри, Азазело, как бы тебе при твоем отношении к судьбоносному моменту на землю не усвистеть. И с кем все время приходиться работать? Ни одной личности, отвечающей требованиям поставленным целям и задачам.

— Совершенно с тобой согласен, Тиней, — подхватил канцлер, — теперь можешь представить, с кем приходится работать, просто голова кругом идет, глядя на этих идиотов.

— Точно! — Воскликнул Тиней, — как же я мог забыть?!

— Ты о чем? — Не понял канцлер.

— О двух премиленьких идиотах, находящихся в услужении проходимца Азазело.

— Нет, нельзя! — Кинулся на защиту своей собственности Азазело.

— Кажется, я знаю, о ком идет речь, — ухмыльнулся Андромелих, предвкушая радость от того, что хоть чем-то насолит несчастному Азазело, — о, эта известная своими подвигами неразлучная парочка. Думаю, ты прав Тиней, пора этих двух собачьих извращенцев к серьезному делу пристроить.

— Собачьих? — Удивился Тиней.

— А, так ты еще не в курсе о нашем несчастном псе?

И Андромелих со всеми подробностями пересказал о бедах сторожа врат в мир мертвых, любимце сатаны, трехголовом псе, и о всех несчастья, преследующих любого, кто попадается на пути этой парочки проходимцев.

— Слава об их подвигах разлетелась на много тысяч миль вокруг. Моя канцелярия превратилась в склад макулатуры от поступающих на них жалоб со всех точек Ада, ну и не только Ада, с недавних пор и Запределье присоединилось, — закончил невесело Андромелих.

— Хороша парочка, — успокаиваясь от хохота, проговорил Тиней, вытирая выступившую слезу, — думаю, они мне как нельзя лучше подойдут в помощники.

— А как же я? — Скорбно произнес Азазело, — мне без них никак, привык, сроднился.

— Значит, сам отправишься, — злорадно вставил Андромелих, сверля несчастного злобным взглядом.

Увидев, как отчаянно замотал рогатой головой Азазело, канцлер удовлетворенно кивнул и стукнул деревянным молотком о подставку на столе. В тоже мгновение перед ним стоял посыльный.

— Доставить из дворца нашего астрального божка двух его помощников, сию же секунду.

— Как думаешь, Куман, — подняв голову с тарелки, пьяным голосом произнес вампир, — а зачем нам двух посыльных прислали?

— Ну, наверное, — глядя на стоящего мутным взглядом, ответил Куман, — по одному на брата, я так думаю.

— А что им надо?

— А ты у них спроси.

— Спрашивал, вон гляди, руками машут как близнецы-братья. Ну умора прямо.

— Ну и чего вам от нас надо? — Спросил Куман, пытаясь вылезть из-за стола, но тут же рухнул под него.

— Ты чего там ищешь? — Наклонился под стол Влад, — потерял чего?

— Ты можешь дать мне спокойно подумать, — пытаясь поудобнее умоститься под стлом, гаркнул Куман.

— А чего кричать, я думаю, нам с тобой крышка, вот поэтому их за нами и прислали.

— Точно, справедливо сказано, вон и Азазело, батяня наш бедный, пропал. Сгинула буйна головушка, — последние слова утонули в оглушительном храпе.

— А может все еще обойдется, — рассуждал, сидя с недопитым кубком, Влад, — мы же Тинея привели, ты как думаешь? — Но не услышав ответа, продолжал, — а может нас наградить хотят, тогда нам нужно поскорей в канцелярию. Вот я сейчас поднимусь, и мы с тобой отправимся, — сделанная попытка уложила вампира в ряд с Куманом, где он благополучно уснул, обнимая дружка.

— Как это ты не смог их доставить?! — Заорал на посыльного Андромелих.

— Они не транспортабельны, — последовал лаконичный ответ.

— Ты хочешь сказать, что они не могут двигаться? — Пытаясь разобраться, спросил канцлер.

— Вот именно, двигаться они не могут в связи с употреблением энного количества выпитой горючей смеси.

— Ой, блин, голова моя дубовая! — Воскликнул в сердцах Азазело, — это моя вина, уходя, забыл запасы убрать, пустил козлов в огород без пастуха, вот они и нажрались как свиньи.

— Видишь, Тиней, как он своих подчиненных распустил. Они у него в стакане тонут, — злобно сказал канцлер, кинув недовольный взгляд на Азазело.

Повернувшись к посыльному, Андромелих с угрозой произнес:

— Доставь мне их хоть на носилках, а не то…

— Ладно, — поднявшись и хохоча, произнес Тиней, — мне пора, а этих потом дополнительным рейсом на землю пришлете.

Сжав руки в кулаки, поднял их вверх и, грозно потрясая, заорал сильным, наполненным ненавистью и злобой голосом:

— Я иду! Трепещите небеса!

Казалось, от его слов даже воздух превратился в кусочки льда.

— Встречай меня, земля, к вам сам Тиней направляет свои стопы. Клеандра, мы скоро встретимся!

Его словам вторил набат, возвещая о пришедшем моменте. Густой мрак, словно тягучая слизь, затягивал кабинет канцлера. Радостным блеском наполнялись глаза провожающих. В предвкушении победного шествия по земле, облизнулись Азазело и Андромелих. Они уже видели себя царями, королями и владыками над всем сущим. Тьма поглотила их.

Зинка брела по мокрому тротуару. Истоптанные туфли поскрипывали в такт ее шагам. Углубившись в свои тяжелые мысли, она не заметила, как забрела в парк и остановилась прямо посреди тротуара. Чей-то недовольный голос попросил отойти с тротуара и не мешать прохожим. Осмотревшись по сторонам, она увидала скамейку. Направившись к ней, присела на краешек. Девушка все еще не могла прийти в себя от услышанной полчаса назад новости.

— Вы, Зинаида Петровна, в положении. И срок у вас большой, почему так поздно пожаловали?

Тоже мне, вопросик, подумала Зинка, вот тебе и сон. Значь, в руку-то сон. Подарок сатаны.

Слезы так и брызнули из глаз несчастной женщины. Сколько же она обходила врачей, когда так мечтала получить младенца, а они только руками разводили, а тут, чего, мол, так поздно? Да если бы не соседка, так и думала, что поправилась. А эта стерва все примечает, зло думала Зинаида, везде свой нос сует. Вы, говорит, Зинаида ребеночка, что ль ждете? Словно обухом по голове огрела. Как же мне Гришке сказать, ума не приложу, с болью в сердце думала Зинаида. Кажется, что сто лет прошло с тех пор, как они поженились, а не какой-нибудь год. Какое она блаженство испытывала первый месяц их совместной жизни. А потом в одночасье все полетело вверх тормашками. Изверг стал, а не муж. На работу погнал, денег, говорит, нет, чтоб тебя корову дома держать. Сколько стыда претерпела, придя снова на завод, за спиной насмешничали. А Глебу-то как в глаза стыдно было смотреть, да он и не замечает меня. Сейчас летает по заводу, а не ходит. Жена, говорят, у него красавица, глаз не оторвать, и любят они друг друга без ума, скоро и ребеночек появится, говорят, на сносях. А водитель его, тот совсем уж на меня зверем смотрит. Вначале как увидел на заводе, так думала, разорвет на части. А он подошел да и говорит: «Вот, Зинка, слово мое помяни, начнешь Глебу жизнь портить да воду мутить, так сам собственными руками разорву, машиной перееду, пусть лучше посадят, а хорошему человеку не дам больше жизнь испоганить». Ты, говорит, меня хорошо поняла? Да как уж тут не понять. Долго он еще на меня косо посматривал, а потом вроде бы и успокоился. А Гришка совсем с цепи сорвался. Ты, говорит, у меня в приживалках живешь, так и подчиняйся, не то поедешь в деревню коровам хвосты крутить. А куда же мне теперь в деревню? Меня там и куры заклюют. Да и деньги все заработанные отбирает до копейки, другой раз пешком до завода добираться приходиться. А сам училище закончил и сидит себе в чистенькой мастерской цепочки да колечки делает, домой совсем приходить за полночь стал, все от него духами женскими несет. А как спросишь чего, так сразу в крик, не твоего, говорит, ума дело. Сам, как права получил, на машине ездит, а мне, говорит, не положено. А тут в деревню съездил и Гальку притащил, да у нас поселил. Я уж и не пойму, кто жена у него, то ли я, то ли Галька. Только и слышишь от нее, подай, принеси, убери, а как не сделаешь, так она ему сразу жаловаться бежит, гадина ползучая. А он сильно не разбирается, сразу руки распускает. Вон вчера так огрел кулаком по спине, что до сих пор болит так, что мочи терпеть нет, а мне еще на работу в ночную смену дойти бы.

Все эти мысли вместе со слезами текли у одиноко сидящей в дождливом парке женщины. Мимо спешили люди, не обращая на нее никакого внимания. У каждого своих забот хватало. Вечер вступал в свои права, все быстрее подгоняя спешащих людей к своим домам. Лишь Зинаиде не куда было торопиться, в ее доме никто ее не ждал, никому она не была нужна. Вот и наступил расчет за прошлую жизнь, за принесенные несчастья и боль другим людям, за ложь и хамство, за предательство и бесчестность.

Вдруг в ушах Зинаиды раздался громкий голос старухи:

— Он идет! — Безумно хохоча, закричала старуха, — встречай и склонись! По купцу и товар, — на тысячи голосов со всех сторон парка доносились и сливались в одной голове грохочущие звуки.

Потемневший в одно мгновение парк стал безлюдным, пустым и враждебным. Резко вскочив со скамейки, Зинка не удержалась и начала заваливаться на землю. Теряя сознание, она услышала чей-то встревоженный голос:

— Скорее врача! Вызовите скорую! Тут беременная женщина, и она, кажется, рожает.

Дальше кромешная тьма.

В ласковых лучах утреннего солнца под раскидистым дубом тихо беседовали три женщины. Казалось, дуб приютил под своей пушистой кроной прошлое, настоящее и будущее. Бабка Олеся с дочерью Соней и внучкой Клавдией влюбленными глазами смотрели за бегающим, словно утенок, ребенком. В этих глазах было столько доброты и нежности, что хватило бы на целый мир. Девочка носилась взад и вперед по берегу речки. Брызги, словно яркие бриллианты, поднимались из-под бегущих ножек, осыпались и снова взлетали.

— Вы посмотрите, как заразительно она смеется, — с восхищением наблюдая за дочерью, произнесла Клавдия.

Бабка внимательно посмотрела на внучку. Да уж, Клавдии любви не занимать, она в ней струится по всем частичкам ее тела. Может, потому ей и выпала честь быть матерью Катерины. Когда столько любви, то становишься больше, чем ты есть на самом деле, и тебе не нужна сила. Любовь становится твоей силой, она ее молитва и жизнь. Она проведет ее через все невзгоды, боль и слезы, и не даст сломаться и упасть. На великом жизненном пути, им встретятся множество соблазнов, лжи и пороков, и только силой любви можно все это пройти, не запятнав себя. Что-то внутри бабки говорило, что волноваться нет причин, их надежда, их будущее в надежных руках. И сила эта в любви!

— Все верно, — усмехаясь, прошептала старуха, — я могу спокойно готовиться в дальнюю дорогу.

— В какую дорогу? — Услышав последние слова матери, удивленно спросила Соня.

Клавдия тоже повернулась и вопросительно посмотрела на бабку.

— Ты чего это вздумала, бабуль? Куда это ты собралась на старости лет?

Старуха ласково улыбнулась самым близким и дорогим для нее существам.

— Туда, мои дорогие, где нас ждут и любят. В свой последний путь.

— Мам, ты чего это? Опять у нас что-то случилось? — Озабочено глядя на мать, произнесла Соня.

— Соня, деточка, вот тебе мой последний совет, не жди никогда беды, не зови ее в дом, но уж если пришла, то не бойся. Беда смелых стороной обходит. А я готова к своему создателю на отдых вернуться. Пора, мои милые.

— Бабушка, не надо так говорить, — чуть не плача, сказала Клавдия, — как же мы, нам без тебя не справиться, мы не имеем твоей силы, а ты сама говорили, что ребенок не простой.

Бабка успокаивающе похлопала внучку по плечу старческой, но еще крепкой рукой.

— Послушай меня дорогая, Клавдия, только не перебивай, а вникни в мои слова. Я когда-нибудь тебе врала?

— Ну что ты, бабушка! — Возмутилась Клавдия.

— Ну а коли так, то слушайте. Радуйтесь, мои дорогие, а не плачьте. Бог меня к себе призывает. Всю жизнь я служила Господу нашему, а уж как получалось, то узнаю, представ на суд его праведный. Долго я пожила на белом свете, многое повидала, пора и на покой. И вам мой наказ, — повернувшись к застывшим женщинам, старуха окинула их строгим, но любящим взглядом, — пуще глаза берегите девочку. А силу тебе, Клавдия, твоя любовь огромная заменит, да сердце подскажет. Ведите ее путем просветления и веры в Бога, будьте ей добрыми учителями, помогите постичь истину. Это не легко, но и не трудно. Она доступна видящему и слушающему. У этого ребенка внутри две личности, они будут, как два врага, все время пытаться уничтожить друг друга. Я вижу на ее пути слишком много душевной боли. От вас будет зависеть, чем для нее эта боль обернется, познанием и нахождением верного пути, или же ненавистью и разорением. Но я в вас верю, и потому ухожу с легким сердцем.

Женщины сидели притихшие, понимая, что спорить с бабкой бесполезно, ее слово закон, так уж повелось, и не им это менять. И раз она так сказала, значит, так тому и быть.

— Катерина, — нарушив молчание, позвала ребенка Клавдия, — а ну скорей к маме.

Девочка засмеялась, подбегая к сидящим женщинам. Клавдия взяла на руки ребенка и крепко прижала к груди. Женщины переглянулись, поняв друг друга без слов. Бабка счастливо улыбнулась.