Пятнадцатое декабря

В субботу Катрин сама себя удивила тем, что не расклеилась и не поплыла по течению и что жизнь в своей невыносимой предрождественской скудости заставила ее считаться с ее законами. В девять часов прозвонил будильник. В пять минут десятого она встала, долго принимала душ (хотя в этом не было особой необходимости), с помощью зубной нити удалила изо рта последние (незримые) остатки этого мерзкого пирога из крыжовника и с остервенением выполоскала рот. Потом в течение трех секунд размышляла, подходит ли этот день для рождественского шопинга, и пришла к выводу, что не подходит.

За окнами природа выражала свою метеорологическую скуку и тяжелое климатическое разочарование посредством унылых снежинок, летящих со скоростью пять штук в минуту. Катрин надела самое уродливое шерстяное нижнее белье, какое только смогла найти, не тратя время на поиски, серые стеганые штаны, купленные сто лет назад, и голубой растянутый свитер, отложенный для привокзальной социальной службы помощи бездомным. Волосы она зачесала назад и закрепила гелем, губную помаду стерла. Любая косметика казалась ей в ее нынешнем эмоциональном состоянии непозволительным проявлением бабства. Довершили художественную сторону ее туалета туристские ботинки вишневого цвета. Теперь она выглядела как женщина, которая категорически не желала нравиться мужчинам. Именно так она себя и чувствовала. Именно так она чувствовала себя превосходно. Именно так она и отправилась завтракать в кафе. Она ела бутерброды с толстым слоем яичного салата, пила горячий шоколад, вызывающе громко прихлебывая, и подводила печальные итоги своих наблюдений над мужчинами. При этом она делала записи. Она хотела иметь материальное подтверждение своим выводам о бессмысленности надежды на то, что когда-то в твою жизнь войдет некто, кто не выйдет из нее вскоре обратно по собственной инициативе или не вылетит как пробка, получив поощрительный пинок в зад:


1. Мужчины бывают красивые и некрасивые. Красивые суперсексуальны, интересны, как телефонная книга, и, как правило, — откровенные, ярко выраженные мудаки. Некрасивые, как правило, — скрытые, не ярко выраженные мудаки.

2. 10 % всех мужчин хотят от женщины исключительно секса. 90 % процентов хотят исключительно секса сразу от нескольких женщин.

3. 80 % мужчин не интересуются женщинами. Из оставшихся двадцати процентов 18 % интересуются каждой привлекательной женщиной. 2 % интересуются определенной женщиной. Из них 1,8 % интересуются ею только потому, что не могут ее заполучить. 0,2 % продолжают интересоваться определенной женщиной, даже заполучив ее. Из них 0,1999 % продолжают интересоваться определенной женщиной, чтобы заполучить ее второй и третий раз. 0,0001 % всех мужчин интересуются определенной женщиной, хотя уже заполучили ее. Из них 0,0000999 % интересуются определенной женщиной, чтобы родить с ней еще одного ребенка или хотя бы вернуть себе маму первого. Остаются 0,0000001 % мужчин, которые в течение длительного периода — так сказать, «всю жизнь» — интересуются одной и той же женщиной, не преследуя при этом никакой цели. Они и составляют статистическую погрешность оценки.

4. Мужчины бывают интересные и неинтересные. Самые интересные уже заняты или делают вид, что уже заняты (и при этом очень довольны собой), или живут уединенно, или за границей, или неожиданно появляются на горизонте, но оказываются не такими уж интересными. Или в этот момент как раз связаны «несложными половыми отношениями» с другой женщиной.

5. Вывод первый: лучше всего завоевать мужчину некрасивого и неинтересного, который не интересуется женщинами. Такого можно найти на каждом углу. Его в любой момент можно обменять на другого. Он на сто процентов соответствует тому, чего ты от него не ждешь. Его — при желании — можно сохранить навсегда.

6. Вывод второй: еще лучше отказаться от мужчин и посылать их подальше уже на стадии зарождающегося интереса. Становиться в связи с этим лесбиянкой — во-первых, глупо и смешно, а во-вторых, слишком много чести для мужчин.


Из кафе Катрин вышла уже радикально-воинствующей феминисткой, у которой, к счастью, не оказалось в руках бензопилы. Дома она немного остыла и написала Максу мейл. Она начала его словами:

Надеюсь, ты приятно провел вчерашний вечер, расслабился, отдохнул и получил массу положительных эмоций.

Это предложение она удалила, но потом написала заново. (Ничего страшного в нем не было.) И продолжила:

Если ты хочешь так же приятно провести воскресенье, чтобы без помех заняться своими несложными половыми отношениями, можешь привести ко мне Курта. Ему все равно не хватает движения. Да и зачем ему лишний раз смотреть на все это?

Пока.

Катрин

Придаточное предложение про половые отношения и заключительный вопрос она удалила. На этот раз окончательно и бесповоротно.

После этого она ему позвонила.

Она хотела только сообщить, что отправила ему мейл. А заодно, воспользовавшись случаем, спросить, какие у него планы на вечер. Если он еще ничего не запланировал, то она скажет ему: «Жаль. Я, к сожалению, встречаюсь с друзьями. Но может, в другой раз…» Если же он занят, то она спросит, что он собирается делать. Нет, она не будет его спрашивать об этом. Хотя… Нет, все-таки спросит.

А если он что-нибудь скажет про каких-нибудь гостей и это прозвучит как-нибудь сомнительно и наведет ее на подозрение, что речь идет об очередном визите в рамках укрепления несложных половых отношений, то ей, «к сожалению, придется сообщить» ему «неприятную новость»: «Дорогой Макс, я не смогу взять Курта на Рождество. У меня изменились обстоятельства. Ко мне неожиданно нагрянул один старый друг из Америки, моя первая любовь. Он останется у меня на все рождественские праздники, и нам, конечно, будет не до собак: нужно будет наверстывать упущенное. Надеюсь, ты меня понимаешь?» Или что-нибудь в этом роде. А потом прибавит: «Но может, о собаке позаботится твоя дама? Твоя партнерша по несложным половым отношениям? Или это повредило бы вашим несложным половым отношениям? Надеюсь, что нет».

До разговора дело, к сожалению, не дошло. Макс не взял трубку. Он словно чувствовал, что ему лучше отлучиться из дома. Катрин оставила ему устное сообщение на автоответчике: «Привет, это Катрин. Я отправила тебе мейл. Желаю приятно провести вечер». Потом она злилась на себя за это. Тон получился почти подобострастно миролюбивым.


Вечер Катрин провела у Франциски Хубер, жившей по правилу «ни минуты без дочерей». Та весила уже сто десять килограммов, включая по пятнадцать кило у каждой груди — Лени и Пипу, которые, как ни странно, уже пытались их сосать. Франциска была лучшей подругой Катрин. Дружба их оказалась настолько крепкой, что смогла выдержать последние три бесплодных (или плодородных — как посмотреть) года. Три года, в течение которых она (то есть дружба) находилась в состоянии шока, вызванного рождением двух близняшек.

Сначала они решили сходить в кино. Но этот план сорвался из-за Лени и Пипы. Из-за них теперь срывались все планы без исключения. А если временами и казалось, что тот или иной план все же сработает, то в конце концов и он неизбежно срывался из-за Лени и Пипы. На сей раз Эрик уже готов был посидеть с детьми, но буквально в последнюю секунду — к облегчению Франциски — все испортили его практиканты, которых срочно нужно было вводить в курс дела и инструктировать. С момента рождения дочерей количество таких вечерних инструктажей у него резко возросло. Вполне возможно, что Франциска в тайном взаимодействии с его шефом сама организовывала ему эти инструктажи.

Эрик скорее мешал ей дома, чем помогал. Он еще не созрел для Лени и Пипы. У него напрягались мышцы лица, когда дочери в двенадцать часов ночи сознательно и дружно отказывались снижать уровень децибел своих вечерних игр, сопоставимый с несколькими отбойными молотками и сиренами. Кроме того, он каждый час насильно вытирал им губы и руки уже сросшимся с его трясущимися отцовскими пальцами полотенцем и то и дело приставал с разговорами о необходимости соблюдения режима дня (и ночи). И наконец, он с недавних пор начал намекать Франциске в неприятной, назойливой манере, что они могли бы снова время от времени спать вместе, — и это всего через три года после родов! Одним словом, он ничего не понимал ни в матерях, ни в детях.


С Франциской произошла удивительная метаморфоза. Она не просто изменилась — она превратилась в совершенно другого человека, в полную свою противоположность. Раньше она проповедовала и воплощала собой сексуальную свободу, меняя при этом каждую неделю старые узы на новые. Ее влюбленности достигали кульминационной точки через два-три дня. На четвертый уже вставал вопрос о замужестве, на пятый — «вся эта история» начинала ее «потихоньку доставать». На шестой ей требовалась пауза в отношениях. На седьмой она знакомилась с новым мужчиной. Она никогда не страдала от неудачных романов. Циркуляция мужчин в ее жизни естественным образом стимулировала ее кровообращение и обеспечивала здоровый гормональный обмен.

Катрин в тот период благодаря Франциске могла не читать скучные любовные романы и избавить себя от неизбежного разочарования в конце книги. Романы ее подруги всегда были интересными, а часто даже волнующими. И заканчивались они для нее всегда на удивление хорошо. Чаще всего самым приятным в них был именно конец. Катрин завидовала способности Франциски изначально исключать какую бы то ни было «серьезность» отношений. Даже самые легкомысленные из ее мужчин были серьезнее, чем она.

В период «особой активности» Франци Катрин в качестве лучшей подруги и первого контактного лица приходилось временно брать на себя функции духовника и центра по оказанию посттравматической психологической помощи брошенным жертвам. Тогда-то она и узнала мужчин с другой стороны — в роли униженных просителей — и прониклась к ним снисходительным презрением. У некоторых она даже регистрировала глубокий эмоциональный кризис, который, однако, очень скоро оказывался всего лишь острым приступом жалости к самому себе.

Некоторые готовы были даже лишить себя жизни из-за Франциски и панически боялись оставаться по ночам в одиночестве. Правда, этот трюк Катрин раскусила после третьей попытки очередного «пациента» найти утешение и новые силы для жизни без Франци у нее в постели.

Эрик, собственно, первоначально предназначался для Катрин.

— Этого мне просто жалко гробить, — заявила Франци. — Он такой правильный. Он больше подошел бы тебе.

Он и вправду вполне мог бы подойти Катрин. Он был молчалив, зато и не болтал глупостей. Он не только умел слушать собеседника, но и слушал его. Кроме того, он и внешне был довольно симпатичен, а разговаривая с Катрин, смотрел ей в глаза. У него был нормальный взгляд — то есть не затуманенный, не рентгеновский, а именно тот редкий, уже занесенный в Красную книгу взгляд, дающий женщине уверенность в том, что она нечто особенное и что ее принимают всерьез, даже ничего не ожидая получить от нее взамен. Он был уверен в себе и при этом скромен. Катрин обнаружила у него только один существенный недостаток: он ничего не предпринимал, чтобы сблизиться с ней.

Эрик не умел делать первые шаги. Катрин тоже. Это их и связывало. К сожалению, не друг с другом, а с Франциской. Когда Катрин наконец решилась дать Эрику сигнал, который он мог бы истолковать в том смысле, что она готова положительно отреагировать на некий сигнал от него, Франциска сообщила ей по телефону:

— Мы с Эриком теперь вместе. Я его все-таки заарканила. Придется нам подыскать тебе другого.

— Не проблема, — ответила Катрин. — Он все равно был не в моем вкусе.

Если Франциска в тот момент услышала на линии странные звуки, то это был скрип телефонной трубки в руках Катрин, которую та чуть не раздавила.

С Эриком Франциска чувствовала себя так хорошо, что не звонила подруге целый год. В качестве компенсации Катрин было позволено еще через полгода быть свидетелем на свадьбе. Брачное торжество напоминало фильм «Четыре свадьбы и одни похороны».[16] Точнее — похороны. Франциска с уже наметившимся вторым подбородком была заживо погребена под своим свадебным платьем и сияла сытым довольством, так часто ошибочно принимаемым за счастье или гармонию. На губах ее играла иронически-циничная улыбка типа «такова жизнь». Такую улыбку можно видеть на лицах людей, которые предоставляют событиям развиваться самим по себе, потому что им просто лень все отменять, ведь иначе пришлось бы подвергать ревизии слишком многое из того, что произошло. И надо же было так случиться, что именно Франциска, которая не знала преград, когда речь шла о реализации ее представлений о любви, вдруг оказалась в эмоциональном тупике и воздвигла на том месте, где оборвались все пути, образцовый буржуазный домашний очаг.

Жених пребывал в состоянии полной прострации. С одной стороны, он трогательно радовался за свою многочисленную семью, которой в связи с его женитьбой удалось очередное прямое попадание в цель. С другой, все время тоскливо поглядывал на своих товарищей по бейсболу — так, словно для него не было ничего страшнее, чем своим официальным «согласен» и связанными с ним последствиями лишить себя места в бейсбольной команде (и в обществе).

Гости искренне старались завидовать беспримерному счастью вновь испеченных молодоженов. Но поцелуй перед алтарем получился довольно прохладным, обмен кольцами довольно бесстрастным. Нежные речи молодых супругов ограничивались диалогами: достаточно ли белого хлеба, не слишком ли громко или, наоборот, тихо играет оркестр и чьи родители чувствуют себя лучше или хуже (и почему). Катрин удалось лишь на несколько секунд пробиться к невесте. Ей не пришло в голову ничего более глупого и менее подходящего к ситуации, как спросить:

— Ты действительно его любишь?

— Мы подходим друг другу, — ответила Франциска и улыбнулась. Что означало «нет».

С тех пор подступы к домашнему очагу в тупике надежно охранялись от посторонних. Катрин тоже попала в черный список и редко удостаивалась аудиенции. Свадьба плавно перешла в беременность Франциски. Ее отношения с Катрин все более заметно телефонизировались. После рождения двух близнецов телефонные разговоры тоже стали возможны лишь в исключительных случаях — например, когда Лени и Пипа одновременно спали. И все же Катрин не верила в то, что ее дружба с Франциской кончилась. Каждая встреча с подругой (а их можно было теперь пересчитать по пальцам) вселяла новую надежду узнать в ней прежнюю Франци.


То, что она пришла не вовремя, Катрин поняла, когда ретироваться уже было поздно. В квартире, являвшей многочисленные следы детского вандализма, пахло бананами. Лени (или Пипа) играла тихо. Она увлеклась гаданием на ромашке — «любит-не-любит», — используя вместо ромашки фикус. Пипа (или Лени) играла громко. Она достала из кухонного стола пять сковородок и испытывала их на прочность, колотя одну о другую.

— Не пугайся, — сказала Франциска, подставляя для пожатия локоть вместо руки. — У нас тут небольшой кавардак.

Катрин испугал не столько кавардак, сколько сама Франциска. Она тоже являла многочисленные следы детского вандализма и пахла бананами. К тому же с периода своей бурной молодости она поправилась килограммов на двадцать. Одни только волосы ее весили по меньшей мере пять кило. Для заботы о собственной внешности ей, похоже, не хватало не только времени, но и мотива.

— Как ты умудряешься сохранять фигуру? — спросила Франци, хотя, с одной стороны, прекрасно знала, как это делается, а с другой, ей это было безразлично — потому что было небезразлично Катрин.

Лени (или Пипе) уже наскучил ободранный фикус. Она разбежалась и прыгнула Катрин на колени. Что вывело из блаженного оцепенения грохочущую сковородками Пипу (или Лени). Бросив свои ударные инструменты, она повисла у Катрин на шее.

— Ах вы, маленькие разбойницы! — воскликнула Катрин в надежде на то, что грозное вмешательство мамаши вернет ей относительную свободу.

Однако Франци ограничилась виноватой улыбкой типа «дети есть дети». Хотя такими дети бывают, только когда у взрослых не хватает сил, чтобы сделать их другими.

— Забавные они у тебя, — сказала Катрин, прибавив про себя: «Черт бы их побрал!»

Потом они рассматривали фотоальбомы: Лени и Пипа в возрасте одного, двух и трех лет, а также в промежутках. Дети тем временем ходили на головах.

За готовой пиццей из пиццерии они обменялись несколькими словами о личных делах. Очень немногими, поскольку Пипа и Лени никуда за это время не делись и ежеминутно напоминали о своем присутствии.

— Мы с Эриком стали совсем чужими друг другу, — сообщила Франциска безмятежным тоном, в котором слышались отголоски прежних беззаботных лет. — Я еще немного посмотрю на все это, а потом подам на развод.

На что именно она собиралась смотреть, Катрин не услышала, так как слова подруги утонули в голодном реве близнецов.

— Ну а у тебя что нового? — спросила Франциска, вероятно, в надежде узнать что-нибудь о жизни.

— Я влюбилась, — ответила Катрин, сама удивившись своим словам и их непривычному звучанию.

— Я так сразу и подумала, — сказала Франциска. — А что он может?

— Еще пока не знаю, — ответила Катрин.

— Он тебя любит?

— Еще пока не знаю.

— А как он в постели?

— Еще пока не знаю.

— А когда он тебя целует, у тебя мурашки бегут по спине?

— Еще пока не знаю.

— И не хочешь узнать?..

— Хочу. Конечно хочу.

— Так какого черта ты тут у меня рассиживаешь?

«Хороший вопрос», — подумала Катрин.

Она помогла подруге привести детей в состояние хотя бы предварительно-условной готовности к ночному сну и попрощалась с ней, обозначив объятие поверх Пипы и Лени, встрявших между ними и вешавшихся на обеих поочередно.


Домой Катрин вернулась, запыхавшись: она со всех ног мчалась через парк. Ее охватило непреодолимое желание, чтобы Макс ее поцеловал. Она решила прийти к ситуации, в которой это желание станет осуществимым, кратчайшим путем и бросилась к телефону.

На автоответчике было два сообщения. Первое — от Аурелиуса.

Катрин потерла коленкой о коленку и закусила нижнюю губу.

«Дорогая Катрин! Я надеюсь, ты не сердишься на меня за то, что я вчера не позвонил. Я ведь обещал. У меня в конторе сейчас сумасшедший дом…»

Катрин зажала уши и слышала лишь отдельные слова и обрывки фраз: «ты должна знать», «единственная», «по поводу кино», «Рождество», «говорил по телефону с твоей мамой», «звонить в любой момент», «завтра попробую еще раз», «спокойной ночи, любимая», «ты мне снишься»… Все. Славу богу!

Второе сообщение должно было быть от него. И оно было от него. Катрин прижала ухо к динамику. «Привет, Катрин! Это Макс. Я отправил тебе мейл. Мне тебя очень не хватает…»


Компьютер загружал почтовую программу целых три минуты. Катрин за это время успела обгрызть шесть ногтей. «Он сказал: „Мне тебя очень не хватает“», — мысленно произнесла она приблизительно двадцать раз, чтобы как-то пережить время ожидания. Она сняла с себя все, кроме футболки, но ей все еще было слишком жарко для приема его сообщения. Сначала в глаза ей бросились два новых мейла от Аурелиуса. Она уже ненавидела его за эту наглость, с которой он прокрался потайными электронными тропами в ее жизнь и блокировал ей доступ к важным вещам. Она, не читая, удалила оба мейла, открыла сообщение от Макса и впилась в него глазами:

Дорогая Катрин!

Ты пишешь: «Надеюсь, ты приятно провел вчерашний вечер, расслабился, отдохнул и получил массу положительных эмоций»… Я тебе не верю, Катрин. Ты надеялась, что я не получу никаких положительных эмоций. Твоя надежда, мягко выражаясь, оправдалась: это был кошмарный вечер. Еще ты пишешь: «Если ты хочешь так же приятно провести воскресенье, можешь привести ко мне Курта. Ему все равно не хватает движения»… Я с удовольствием приведу тебе Курта, но сам я не желаю никакого «приятного воскресенья без помех». Я хотел бы провести это воскресенье с тобой. Можно, я тоже зайду к тебе, когда приведу Курта?

Катрин, я, конечно, заметил твою реакцию. Я хотел бы тебе все объяснить. Дай мне, пожалуйста, такую возможность. Я постоянно о тебе думаю и хочу тебя видеть. А Курт совсем не страдает от нехватки движения. Он, наоборот, считает любую прогулку излишеством. Если бы он мог, он вообще отменил бы все прогулки для собак.

Надеюсь, до завтра.

Макс


P. S. От имени Курта еще раз спасибо за говорящий сэндвич. Мы уже оба сроднились с ним.

Катрин ответила сразу же:

Привет, Макс!

Конечно, я буду рада, если ты зайдешь вместе с Куртом. Приходи, не стесняйся. Можешь посидеть и подольше, если будет время и желание.

Потом она легла в постель и отгрызла оставшиеся четыре ногтя, мысленно повторяя с разными интонациями: «Я постоянно о тебе думаю и хочу тебя видеть». Надо же — он так и написал! Что же он, интересно, хотел этим сказать?

Загрузка...