Рождество в Куинси

3. Клео

— Он может идти к чёрту, — пробормотала я в пустой номер.

Кем, чёрт возьми, он себя возомнил, преследуя меня здесь и приказывая мне, как ребёнку? Я взрослая и не нуждаюсь в няньке.

— Одна ночь? — насмехалась я. — Я никуда не поеду. Это мой отпуск. Мой. Это моё Рождество.

Я вскочила с кровати, слишком возбуждённая, чтобы сидеть на месте, и зашагала по номеру.

После того, как Остин ушёл, я успела выпить вторую бутылку шампанского. Ещё полфужера, и оно закончится. В голове был туман. Мои конечности были свободными и тёплыми. Мой желудок заурчал, и я икнула, уставившись на дверь, желая, чтобы принесли еду в номер. Я умирала от голода, съев на обед только крендельки в самолёте, а еда помогла бы впитать часть алкоголя.

Мне не нужно было буйное похмелье, если завтра мне предстояло ехать домой, а вполне вероятно, что ехать придётся.

Остин Майлз обычно добивался своего.

Я бы не отказалась, чтобы он перекинул меня через плечо и увёз отсюда, если ему так уж этого хотелось.

Когда-то давно я мечтала, чтобы Остин унёс меня на руках, добровольно, без пинков и криков. Когда мой отец нанял его компанию для обеспечения физической безопасности семьи, я бросила один взгляд на Остина — на его полуночные волосы и гипнотические глаза — и бум. Привет, увлечённость. Вот и всё, что это было. Маленькая, крошечная, огромная увлечённость.

Но я хорошо это скрывала. Ни одна душа на земле не знала, что я чувствую к Остину, и я унесла бы свою малюсенькую увлечённость в могилу.

Когда он только начал работать у нас, отец настоял на том, чтобы Остин лично позаботился о моей защите. С тех пор как я открыла «Крошки», у отца была паранойя, что мне угрожает опасность. От кого — загадка, но папа не отличался благоразумием, когда дело касалось его дочери.

Поэтому Остин провёл полную оценку моей жизни. Он был весь в делах, сосредоточившись на оценке безопасности в пекарне и у меня дома. Это было мило, то, как он носил с собой блокнот, делая пометки о точках доступа и возможностях взлома — если вообще можно назвать мускулистого красавца ростом метр восемьдесят три милым.

После проверки Остин счёл мой дом и рабочее место достаточно безопасными, но нуждающимися в улучшении. К тому моменту я владела пекарней уже год и никогда не сталкивалась с проблемами, но это не помешало ему установить новую систему замков на заднем входе, а также целую систему видеонаблюдения. У меня на связке ключей был брелок сигнализации. В тумбочке лежал баллончик с перцовым спреем.

Систем и мер предосторожности должно было быть достаточно, но отец всё равно настоял на телохранителе. В первые дни им был Остин. Он сидел за угловым столиком в пекарне, молча работал на своём ноутбуке, не обращая на меня почти никакого внимания. Хотя я не сомневалась, что, если бы покупатель повысил голос, он пришёл бы мне на помощь.

Очевидно, единственным человеком, которому разрешалось критиковать меня или мою выпечку, был сам Остин.

Однажды не Остин появился у меня дома в пять утра, чтобы проводить меня на работу. Это был один из членов его команды. И дни, когда я видела Остина мельком, становились всё реже и реже.

Сначала я беспокоилась, что он подозревает о моей увлечённости. Что он думает обо мне как о глупой девчонке на шесть лет младше его. Потом проявилась его истинная сущность. Остин избегал меня, как торгового центра в «чёрную пятницу», потому что я ему не нравилась.

Он ясно дал это понять три месяца назад, когда пришёл в пекарню и оскорбил меня.

В тот день я позвонила отцу и сказала, что хватит. Больше никаких телохранителей. Никаких больше Остинов. Моё глупое сердце было разбито слишком много раз.

Отец обещал облегчить охрану. Какой же я была дурой, что поверила ему.

Где скрывались Остин и его команда? Оставались ли они возле пекарни весь день? У него был кто-то под прикрытием? У меня было много постоянных клиентов в пекарне, в частности, парочка, которые могли бы вписаться в команду Остина. Высокие. Широкие. Мускулистые. Бринн всегда предупреждала меня, когда в помещении появлялся горячий парень.

Так как же они следили за мной? Взломали ли они мою систему наблюдения? Как они узнали, что я приехала в Монтану? Эти засранцы, вероятно, следили за моими кредитными картами. Ублюдки. Я бы не удивилась, если бы всё было именно так в случае моего отца. Или Остина. С его ресурсами я сомневалась, что смогу многое скрыть.

«Garrison», фирма Остина, была не самой большой частной охранной компанией в Лос-Анджелесе, отнюдь. Но это была одна из самых быстрорастущих фирм с лучшей репутацией.

Остин был известен своими навыками оценки рисков. Ходили слухи, что Остин предпочитал работать с предприимчивыми богачами. Ему не нравились драма и известность, которые сопутствовали знаменитостям. Его клиентура состояла из таких людей, как мой отец, тех, кто оставался под радаром, но зарабатывал достаточно денег, чтобы какой-нибудь псих мог попытаться похитить их детей и потребовать выкуп.

Или убить их близких.

Мотивы отца, хотя порой и нелепые, исходили из лучших побуждений. Он страшно боялся потерять меня, как и маму.

Но ведь должен же быть предел? Страхи отца больше не могли держать меня в плену. В течение трёх дней в Монтане я была в полной безопасности. Когда утром появится Остин, чтобы сопроводить меня домой, я скажу ему нет.

— Нет.

Я начала практиковать это слово. Легко.

— Нет.

Очень легко. Я определённо могла сказать Остину нет, с помощью в виде алкоголя в моих жилах или без неё. Я сделала это сегодня. Завтра я сделаю это снова.

Мой желудок забурчал, но не от шампанского. Сегодняшнее проявление упрямства было аномалией. И кого я обманывала? Сказать Остину нет было практически невозможно. Это было чудо, что мне удалось задержать его сегодня.

Во всём виноваты его глаза. Эти кофейно-коричневые глаза поглотили меня целиком. Я была бессильна против них. Может быть, завтра я просто буду избегать зрительного контакта. Наверное, будет лучше, если я буду избегать всего его лица. Не было ни одной черты, которую бы я не обожала, от сильной линии его носа до упругих губ, квадратной челюсти и высоких скул.

Слава Богу, он сбрил бороду, которую отрастил в прошлом году. Если бы он появился в Монтане с бородой, я бы уже летела на самолёте, а не ждала обслуживания в номере.

Я видела ее всего один раз, но образ его скульптурной челюсти, покрытой идеально ухоженными темными волосами, запечатлелся в памяти. Остин зашёл в пекарню после того, как я вступила в… э-э… перепалку с дежурным телохранителем. Погода была не по сезону тёплой, кондиционер не работал, поэтому я приоткрыла заднюю дверь, чтобы обеспечить циркуляцию воздуха и побороть жар от печей.

Дежурному не понравилось, что дверь открыта. Я сказала ему, что это его проблемы. Он позвал своего босса.

В истинно остинской манере он добился своего. Я закрыла дверь, свалив свою слабость на бороду.

К счастью, теперь всё прошло. Остин вернулся к своему обычному чисто выбритому виду. Темные джинсы, начищенные ботинки и накрахмаленная рубашка с длинными рукавами. Хотя сегодня он закатал рукава до предплечий, обнажив тёмные волосы.

Хотя бы. раз я хотела увидеть его улыбку. Я не могла вспомнить, когда я видела его зубы. Но зачем ему улыбаться мне? Он ненавидел меня так же сильно, как я притворялась, что ненавижу его.

Моя мизерная, незначительная, безобидная увлечённость оказалась на удивление стойкой. Неважно, сколько раз он выводил меня из себя или расстраивал, эта чёртова штучка не умирала.

Потому что Остин Майлз был мечтой.

Он был хорошим человеком. Он любил свою маму — я дважды слышала, как он разговаривал с ней по телефону, и от обожания и любви в его голосе у меня на глаза наворачивались слезы. Его сотрудники восхищались им, уважали и ценили его уверенное руководство. Он обладал авторитетом и уверенностью, но не использовал свою харизму для запугивания и не заставлял других чувствовать себя неуверенно. Он был уравновешенным. Умный. Он держал дверь открытой для других и позволял пожилым людям пролезть вне очереди.

Моя жизнь была бы проще, если бы я ненавидела его так же, как он ненавидел меня.

Почему я ему так не нравлюсь? Неужели он действительно считает меня избалованной и эгоистичной? Остин не был груб ни с кем, кроме меня. Что же такого в моём характере, что выводит его из себя?

Да ну его. Я была милой. Я была симпатичной. Я была хорошим пекарем. А он портил мне Рождество.

Вспышка гнева пронеслась по моему телу, и я закрыла глаза, крепко зажмурившись. Завтра он мне понадобится, потому что я не собираюсь возвращаться домой. Называйте меня эгоисткой. Называйте меня избалованной. Считайте меня невоспитанной. Я останусь в Монтане на три дня, нравится это Остину или нет.

— Так и будет.

Я топнула ногой в тапочках.

Мне придётся позвонить и объяснить отцу, что Остин ни в чем не виноват. В противном случае отец наверняка уволит его. Но как бы они ни настаивали, я не отступлю. Если я это сделаю, то потеряю гораздо больше, чем этот побег.

В дверь постучали.

— Даааа. Еда, — я не потрудилась проверить глазок. Опять. Мне действительно нужно было поработать над этим. Потому что вот он, звезда моих фантазий, здесь, чтобы снова испортить Рождество. — Ты сказал, что у меня есть одна ночь. Уходи.

Остин протиснулся мимо меня, посылая поток своего сексуального, пряного одеколона прямо мне в ноздри.

Я вдохнула и затаила дыхание. Боже, я была жалкой.

— У них нет свободных номеров, — сказал он, обойдя кровать со стороны, ближайшей к окну, и едва удостоил меня взглядом, пока ставил свой рюкзак рядом с комодом. Он достал телефон из кармана и положил его на тумбочку. Затем достал бумажник из кармана джинсов.

Когда он двигался, мой взгляд блуждал по его позвоночнику, мимо ремня и к его аппетитному заду — когда у мужчины такая идеальная задница, любая женщина, выпившая две бутылки шампанского за ночь, посмотрит на неё.

Остин ухватился за края рубашки и выдернул её из пояса джинсов.

У меня пересохло во рту. Затем две клетки мозга, которые всё ещё функционировали в моём туманном ступоре, осознали, что здесь происходит. Остин устраивался поудобнее.

— О, нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Ты не можешь здесь оставаться.

— У них нет номеров, — повторил он.

— Тогда найди другую гостиницу!

Мои руки взлетели в воздух, когда я вскрикнула. Я никак не могла спать в том же номере и на той же кровати, что и Остин Майлз.

— В Куинси есть ещё один отель, в Монтане, и пансион. И все они забиты.

— Тогда поезжай в другой город.

Он нахмурился.

— Ближайший город в 80 километрах отсюда. Поверь мне, я спрашивал.

О, Боже. Это не могло происходить. Мы не могли спать в одной постели. Что, если я засну и попытаюсь обнять его? Или ещё хуже, что если мои руки будут блуждать, и я буду лапать его, находясь без сознания?

— Тогда езжай домой. Садись на самолёт. Я позвоню отцу и скажу, что отказалась возвращаться домой. Я удостоверюсь, что он знает, что это было моё решение и…

— Клео, успокойся, — Остин поднял руку. — Это всего лишь одна ночь. Не могла бы ты просто что-нибудь надеть?

Я посмотрела на себя сверху вниз, и пунцовая волна стыда прокатилась по моей коже. Я представила, что цвет примерно такой же, как у моей шёлковой пижамы.

Я надела её раньше, чтобы отпугнуть Остина. Это сработало. Только теперь было совершенно очевидно, что мои соски были каменными и было много открытой кожи.

Мои руки обхватили грудь, и я бросилась к ящикам, нашла кремовый свитер и натянула его через голову. В тот момент, когда он был надет, доходя до середины бёдер, плечи Остина расслабились.

Серьёзно? Неужели мои соски настолько ужасны? Уф. Почему я должна была увлечься таким придурком?

В дверь снова постучали, и я повернулась, готовая забрать свой ужин, но в мгновение ока Остин перемахнул через кровать и оттащил меня от двери.

— Глазок, — он указал на круг.

Я указала на ручку.

— Обслуживание номеров.

Он нахмурился и открыл дверь, едва приоткрыв её, пока не смог оценить, кто находится по другую сторону.

— Серьёзно, — пробормотала я.

Остин открыл дверь шире, только после того, как успел нахмуриться в мою сторону и махнул рукой тому же портье, что и раньше.

Я бросилась к своей сумочке и достала ещё одну двадцатку, потому что этот парень заслужил её сегодня.

— Спасибо.

Он кивнул, и его улыбка расширилась, когда я передала ему чаевые.

— Просто выкатите тележку в коридор, когда закончите, и я приду за ней позже вечером. Хорошей ночи, мэм.

— И тебе того же.

Как только он закрыл дверь, Остин задвинул засов и закрепил цепочку.

— Паранойя?

Я подняла металлическую крышку на своей тарелке, и запах картофеля фри и чизбургера заполнил номер.

Ого. В гостинице «Элоиза» не шутили. Они прислали целую корзину картофеля фри с сыром начо на гарнир, а бургер был больше моего лица.

Взгляд Остина остановился на моей еде.

Хорошо. Может быть, если он будет достаточно голоден, он пойдёт искать еду в другое место. Например, в Западный Голливуд.

Его желудок заурчал, но он не сделал ни шагу, чтобы уйти. Этот человек скорее уморит себя голодом, чем сдастся, покинет этот номер и уступит мне победу. Упрямый осел.

Снова раздалось урчание. Оно эхом прокатилось по номеру, словно голодный лев, запертый в клетке, которой был его плоский живот.

Проклятье. Неужели он не может заткнуть это животное? Он снова заурчал, и у меня начали сдавать нервы. Моя внутренняя кормилица начала покрываться сыпью, пока урчание продолжалось. Непреодолимое желание кормить людей, приносить им радость с помощью сахара, углеводов и жира засело глубоко в моей душе.

Ещё раз проклятье.

— Не хочешь разделить? Сама я всё это не съем, — пробормотала я.

Или он может позвонить и заказать себе чизбургер. Может, мне стоило просто швырнуть папку ему в лицо.

— Давай разделим, — темные глаза Остина встретились с моими, и он слабо улыбнулся. Зубов не было видно, но, тем не менее, это была улыбка. — Спасибо.

Моя увлечённость вспыхнула, как кожная сыпь, невосприимчивая к гидрокортизоновому крему.

Безнадёжна. Я была безнадёжна.

Я переключила своё внимание на еду, разделив её между тарелкой и корзиной.

— Хочешь шампанского?

Не то чтобы там много оставалось.

— Нет.

Он взял предложенную мной тарелку и вернулся на свою сторону кровати, облокотившись на несколько подушек.

— Воды? — я подошла к мини-холодильнику и достала бутылку для себя.

— Пожалуйста.

Я достала ещё одну, затем села на кровать, повторяя его позу, и отправила в рот картошку.

Он сделал то же самое.

Затем я взяла бургер.

Остин продолжал есть картофель фри.

Через пять укусов — а больше ничего не оставалось делать, кроме как считать — мне захотелось спрятаться в ванной, чтобы поесть. Слово неловкость не могло описать всей ситуации.

Мы не смотрели друг на друга. Мы не разговаривали. Но невозможно было игнорировать, особенно в моём состоянии, когда я пьянею с каждой секундой, каждое движение Остина. Я чувствовала тепло, исходящее от его тела, а его широкие плечи занимали половину кровати, делая нас очень, очень близко сидящими друг к другу. Его ноги были такими длинными, что, даже свесив их с края, я знала, что ему придётся спать под небольшим углом, чтобы поместиться.

Мы будет касаться.

О, господи Иисусе, мы будем соприкосаться. Это было страшно и в то же время волнующе. Если моя увлечённость была мелким раздражением, то к утру она, вероятно, превратится в полномасштабную сыпь.

Что он собирался надеть? Разденется ли он до боксеров? Остин без рубашки был бы чертовски хорошим подарком на Рождество, но, зная Остина, он будет спать на полу, полностью одетый и с хмурым взглядом, направленным в мою сторону, всю ночь напролёт.

— Идёт снег, — Остин бросил взгляд на окно.

Снаружи, освещённые уличными фонарями, крупные хлопья снега летали в воздухе, как ледяные перья.

— Разве это не красиво?

Он повернулся ко мне, его лицо исказилось от ужаса, как будто я только что сказала ему, что Санта-Клауса не существует.

Я отмахнулась от него и поднял свою корзину.

— Ещё картошки?

— Нет, — Остин покачал головой и перевёл взгляд на окно. — Почему ты не могла убежать летом?

— Что прости? — мой позвоночник напрягся. — Я не ребёнок. Я не убегала. Я поехала в отпуск.

— Это не то, что я имею в виду.

— Тогда что ты имеешь в виду?

Я спустила ноги с кровати и отнесла корзину к тележке, поставив её с излишним усилием.

— Ты знаешь.

— Очевидно, что нет, — проворчала я, потянувшись за своим напитком.

В этом номере шампанское было единственной вещью на моей стороне. И мои тапочки.

— Я имею в виду… ты спокойная, — объяснил Остин. — Уравновешенная.

— Предсказуемая.

— Да.

— Скучная, — пробормотала я, сделав большой глоток.

— Я этого не говорил.

Он и не должен был. Многие люди думали, что моя жизнь должна быть более захватывающей. Мой отец был миллиардером. Отец дал бы мне всё на свете, если бы это было в его распоряжении, без вопросов. Я не путешествовала по миру. Я не тратила деньги легкомысленно. Моим представлением о захватывающем пятничном вечере было экспериментирование с рецептами кондитерских изделий.

— Я понимаю, — сказала я. — Это не то, что я обычно делаю, и это застало всех врасплох. У Клео есть свой собственный ум. Сюрприз.

Я взяла с комода пульт от телевизора и включила его. Заурядная музыка с канала-гида заполнила номер, когда я вернулась на свою сторону кровати, стараясь сесть как можно ближе к краю.

Канал «Hallmark» был моим любимым в это время года, потому что старые праздничные мелодрамы заставляли меня улыбаться. Я нашла его в справочнике, вбила номер, и как только канал переключился, на экране появилась парочка, интимно трущаяся друг о друга.

Убейте меня сейчас же.

Остин выхватил пульт у меня из рук и не пропустил ни секунды, когда нашёл спортивную передачу. Это был единственный раз, когда я не жаловалась на баскетбол.

— Кто присматривает за магазином? — спросил он, скрестив руки на груди.

Он тоже сидел на самом краю кровати.

— Бринн.

Он хмыкнул, его глаза были прикованы к экрану.

Я изо всех сил старалась следить за игрой, но по мере того, как мяч перемещался с одного конца площадки на другой, шампанское впитывалось в мою кровь, вызывая сонливость. Прежде чем я смогла заснуть, я заставила себя подняться с кровати и пойти в ванную, где я умыла лицо и почистила зубы. Затем я сцепила руки у раковины и встретилась со своим отражением в зеркале.

Одна ночь.

Ты можешь продержаться одну ночь.

Потом я усадила бы Остина за стол, без шампанского, и спокойно объяснила бы ему, что мне нужна эта поездка. Он уедет домой, а я проведу две блаженные ночи в одиночестве в своём номере.

Я намазалась ночным кремом, затем сняла свитер, который натянула, потому что я никак не могла спать в шерсти мериноса, и вышла из ванной.

Глаза Остина метнулись ко мне, как только открылась дверь. Он отнёс тележку с едой и мои бутылки шампанского и ведёрко в прихожую, но вернулся на свою сторону кровати.

Задрав нос, я подошла к кровати, откинула одеяло и скользнула под него. Затем я протянула руку к лампе и выключила её.

— Спокойной ночи, Остин.

— Спокойной ночи, Клео, — он подвинулся, снимая ботинки.

Мои глаза метнулись к его носкам, когда он поднял ноги на кровать.

— Это носки с пиццами?

— Да, — пробормотал он, выключая свет в своей части номера. — Мама купила их для меня.

Сердце. Тает.

Он носил дурацкие носки, потому что они были подарком его матери.

Я перевернулась на другой бок, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Мне жаль, что тебе пришлось приехать сюда. Это не было моим намерением.

Он посмотрел на меня сверху вниз, и его взгляд смягчился.

— Я знаю.

Если он знал, то почему он был так зол? Почему я его так раздражала?

— Почему ты меня ненавидишь? — прошептала я, мгновенно пожалев об этих словах и о двух бутылках шампанского, которые придали мне смелости их произнести. Очевидно, что я была чертовски пьяна. Но я не забрала назад свой вопрос. Я уставилась на него, надеясь, что он ответит.

— Так проще.

Проще?

Взгляд Остина переместился на мои губы. Он уставился на них, как будто… подождите, он хотел меня поцеловать? Потому что я была бы совершенно не против. Но почему он хотел меня поцеловать? Я не нравилась Остину в таком плане. Да и вообще.

Я открыла рот, чтобы спросить, о чём он говорит, но через мгновение он исчез.

Он натянул ботинки быстрее, чем любой мужчина за всю историю ношения ботинок, и взял свой телефон и бумажник. Они были засунуты в карманы, когда он обошёл кровать и направился к двери.

Я приподнялась на локте, следя глазами за каждым его шагом.

— Куда ты идёшь?

Он замешкался у двери, оглянувшись через плечо.

— Я пойду разведаю территорию.

— Разведаешь? — вырвался смех. — Мы в Монтане.

Его выражение лица ожесточилось.

Этот взгляд я хорошо знала.

Именно его он дарил мне всякий раз, когда я предлагала ему что-нибудь из булочной. Он так смотрел на меня, когда я протестовала против мер безопасности.

Он так смотрел на меня, когда я улыбалась ему.

— Да, Клео, мы в Монтане, — отрезал он. — И по чьей интересно вине?

Прежде чем я успела ответить, он вышел за дверь. И впервые за весь вечер я просто захотела домой.