Рок-н-ролл со смертью

Глава 12 МУМИЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Маша видела, как он переходит дорогу, и по выражению его лица пыталась понять, как обстоят дела. Явиться в учреждение правоохранительных органов, находясь в розыске, и качать там права – на такое был способен только Мартынов. Она восхищалась им и боялась за него, и вот сейчас, когда он неторопливо вошел в кафе и подошел к столику, она вынуждена была признаться себе, что все еще не знает этого человека. С таким выражением лица, как у него, можно следовать и на трон, и на плаху.

– Маша, мой телефон у тебя?

Если это было главной проблемой сейчас, то она готова была расплакаться от счастья.

– Ты мне его не давал.

В глазах его неожиданно сверкнул страх. Это было что-то новое. Наклонившись над столиком, девушка вопросительно изогнула брови – ее в большей степени волновал разговор с работниками паспортного стола, а не пропажа телефона.

– Я его потерял. – И только сейчас, когда появилась возможность ощупать себя, не вызывая удивления посторонних – в кафе можно выворачивать карманы, в паспортном столе это выглядело бы странно, он стянул куртку и стал мять ее в руках. – Где же я потерял телефон? Когда я в последний раз звонил? Ах да, мы сверяли номера… Значит, он остался в какой-то из машин – чего мне очень хотелось бы в такой ситуации, либо… Либо я обронил его в доме Холода, Маша. И это… Она впервые видела его растерянным до такой степени.

– Послушай, ты решал и более сложные задачи, – попробовала она успокоить его. – Ну, что такое телефон? Ну, найдут, предположим… Вычислят, что телефон принадлежит Деснину, что звонил он Деснину…

– Иногда женщине просто нужно дать выговориться, – заметил Мартынов, бросая на тарелку рядом с недопитым Машей чаем купюру. – Сколько у них времени, чтобы понять, что Деснин – это я? В худшем для нас случае – полчаса, в лучшем они не поймут ничего. Я знаю только одного сыскаря, способного потрепать мне нервы. Если по нашим следам идет он, то нам нужно убираться отсюда как можно быстрее.

– Ты говоришь о Метлицком?

– Я думаю, что без его конторы тут не обойдется. Но второй раз он не будет ко мне столь благосклонен. – Андрей встал, натягивая куртку. – Маша, я хотел поговорить…

– Я еду с тобой, – поняв о чем он, отрезала она. – Куда бы ты ни ехал. Но если ты скажешь мне, что сожалеешь о знакомстве со мной, тогда, конечно, ты можешь попытаться убедить меня в том, что мне нужно пойти к Метлицкому и все ему рассказать. Ты ведь об этом хотел со мной поговорить? Как же тогда быть вместе в беде и радости? Ты не думал об этом, когда входил в загс, верно? А следовало бы.

Мартынов рассмеялся. Об этом он действительно не задумывался.

– У нас сорок минут, чтобы добраться до аэропорта, – сказал он, взяв Машу за руку и посмотрев на ее часы. – И будем молить бога, чтобы регистрация рейса до Ганновера уже началась. С билетами проблем не будет, я уверен.

– Ганновер?

– Из Новосибирска в Нью-Йорк самолеты не летают. И потом, я не смогу сейчас воспользоваться счетами. Половину моих средств Холод перевел в Россию, половина по-прежнему в банках на Каймановых островах. И здесь, и там я могу воспользоваться известным тебе приемом с дактокартой, но, согласись, что лучше с отпечатками Мартынова появиться в Ганновере, чем в Новосибирском филиале Внешторгбанка.

Всю дорогу Мартынов что-то бормотал, и Маша отмечала в его поведении нечто, незнакомое ей ранее. Когда они только-только познакомились, это был неразговорчивый мужчина с железной хваткой и взглядом хищника. Конечно, не хищнические повадки притягивали ее к нему. В нем чувствовалась личность, понять которую захотела бы, наверное, любая. Этот мужчина, повадками напоминающий киборга, мог испытывать и любовь, и страсть. Но сейчас, видимо по той причине, что марш сквозь строй он совершал уже не в одиночку, оболочка его души стала местами рваться, обнажая Мартынова нового, Мартынова настоящего.

Во взгляде его читался страх, но не животный, способный внушить отвращение, а человеческий, раскрывающий всю глубину его души. Мартынов не страшился опасности, но постоянно о ней думал, потому что ни на миг не забывал о Маше. Она была уверена в том, что имей Мартынов возможность действовать в одиночку, этот страх обязательно исчез бы, уступая место рефлексам, нажитым в неволе.

Она не знает, как он жил до нее. Сколько раз брался за нож и скольких обвел вокруг пальца. Придет время, и он обязательно расскажет. Не может быть, чтобы не рассказал. Но это будет рассказ о прошлом, рассказ о том, кем он был и куда могла бы завести его судьба, не произойди той ночной встречи в Ордынске. Теперь, когда это случилось, когда она имела уже с десяток доказательств, что Мартынов не возьмется за нож, повинуясь низменным инстинктам или из-за денег, она была уверена и в том, что он не делал этого и в прошлой своей жизни. Той жизни, о которой она не знает и в которую он теперь пытается ее ввести.

Проблем с билетами действительно не было. Несмотря на то что регистрация на Ганновер началась четверть часа назад, у стойки со скучающим таможенником и сотрудницей аэропорта в зале VIP было тихо и безлюдно.

– Если мы пройдем регистрацию сейчас, – тихо сказал Маше Мартынов, – мы окажемся в замкнутом терминале для ожидающих вылета. Выход оттуда только на летное поле. Если мы задержимся, и в зале появятся преследователи, то нам не удастся пройти регистрацию – нас опознают. В любом случае будут проверены кассы и рейсовые листы… Но если легавые поленятся проверять документы и не увидят нас в зале ожидания… тогда, быть может, они просто доложат, что объект проверен, и уберутся восвояси…

– С каких это пор ты стал озвучивать свои размышления?

Мартынов пожевал губами и посмотрел в сторону дверей, на которых виднелись таблички с силуэтами фигурок и буквами «М» и «Ж».

– У меня в кейсе есть кое-что, что не должно быть обнаружено при досмотре ручной клади.

Маша обмерла.

– Надеюсь, речь идет не о голове Вайса?

– Нет, речь идет о его пистолете. Мне вдвойне неприятно его таскать с собой, учитывая, что из него был застрелен Уилки.

– Боже мой, – оглядываясь по сторонам, заговорила Маша, – боже мой… Я сойду с ума. И ты таскал это с собой через весь город?!

Андрей подхватил кейс и направился в уборную. Объяснять, что ему не хотелось оказаться безоружным при встрече с очередной командой отморозков Малкольма или просто какими-нибудь русскими дегенератами, он не стал. Сейчас был как раз тот случай, когда женщине не дано понимать очевидное. Женщина в шоке. Они так и говорят, когда сталкиваются с мужской проницательностью: – «Я в шоке». Им трудно признать, что мужчины предусмотрительнее, чем они. Другое дело, что пистолет не пришлось пускать в ход во время стычки в микроавтобусе… Но все не предусмотришь. Зато под рукой нашлась отвертка.

А полчаса назад могло случиться так, что нужно было бросать этот кейс к чертовой матери и палить, уходя от погони, из трофейного «Вальтера».

В туалете Мартынов машинально осмотрелся. Трое у писсуаров, двое в кабинках. Этой публике сейчас не до его манипуляций. Притворив за собой дверь свободной кабинки, он поставил на стульчак кейс, осторожно открыл его и еще раз осмотрел содержимое. Все бумаги, открывающие ему доступ к деньгам Малкольма, были в целости и сохранности. Разве что запылились – старик не слишком заботился о сбережении чужого имущества. Как кейс был открыт русским «левшой», так и лежал распахнутым где-нибудь под продавленным диваном. Не хватало пары документов, их, видимо, дед пустил на самокрутки. Но, слава богу, бумага для принтера не самый лучший заменитель папиросной, потому остальные документы не пострадали. Впрочем, и без недостающих документов весь имеющий пакет мог перевести деньги на нужный ему счет.

Вынув «Вальтер», Мартынов защелкнул замки пустого чемодана и поставил его на пол. Приподнял крышку сливного бачка и опустил в него пистолет.

У меня нет другого выхода. Я понимаю, что заряженный ствол может оказаться в недобрых руках, но у меня нет иного выхода. Радует лишь то, что крышку поднимать будет не пассажир – ему незачем ремонтировать сломанный унитаз. Первой пистолет, скорее всего, увидит уборщица. Или сантехник. Но этим людям ствол вроде как не нужен…

Убедив себя в том, что пистолет обязательно будет сдан в милицию, Мартынов успокоился. Можно было избавиться от него в Новосибирске или по дороге в аэропорт, но по старой привычке он не хотел избавляться от оружия до того момента, как начинал чувствовать себя в безопасности. Конечно, зал ожидания в час милицейского аврала – не самое безопасное место, однако во всем нужно знать меру. Подойдут сопляки-сержанты и скажут без задней мысли: «Предъявите багаж к осмотру» – и никуда не денешься, после 11 сентября в Нью-Йорке и 1 сентября в Беслане попробуй заяви о своих конституционных правах…

Сняв с подвески на стенке кабинки рулон туалетной бумаги, Андрей взвесил ее в руке. То, что надо.

Мартынову страшно хотелось выпить. Подойти к барной стойке и попросить стакан русской водки в запотевшем стакане. Жахнул бы! Жахнул – с удовольствием! Отпустила бы тревога, голова полегчала бы на пару килограммов – много лишнего в ней накопилось за эти дни …

Он устало усмехнулся, подумав о том, что ему сказала бы после этого Маша (жена!).

Жена… Смешно все это получилось. Смешно и грустно. Наверное, не так она видела свою свадьбу… Впрочем, какая свадьба? Ее же не было… Была продажная стерва из загса, была формальная процедура регистрации брака, без свидетелей, колец и намеревающихся как следует оттянуться родственников и друзей.

Не будет никакой свадьбы. И брак нужно расторгнуть сразу, как только появится возможность. Если уж суждено им быть вместе, то не в силу обязательств, взятых таким образом. Мартынов не должен быть женат. Но разве это может помешать ему сделать женщину счастливой?..

Думай Мартынов о чем-нибудь другом, возможно, он и оказался бы через минуту там, где намеревался быть – рядом с Машей. Но близость свободы настолько опьянила его, что он совершил ошибку, которую не позволил бы себе совершить еще полчаса назад.

Он вышел в зал не как беглец, а как пассажир.

Он шел по залу, видя перед собой лишь конечный пункт следования…

Оставшись одна, Маша долго не могла справиться с волнением. Ну зачем ему понадобился этот дурацкий пистолет?! Проблем мало? Можно было предположить, что он забыл о нем и теперь изворачивается, но ведь доподлинно известно, что Мартынов никогда не врет! Значит, помнил! Помнил всю дорогу и тащил пистолет в кейсе, за одно наличие которого в вещах американца его могли тут же взять под стражу!..

Ох… Он бы еще в туалете ничего не натворил. По нему видно – устал. Издерган, измотан, нервы на пределе, сейчас к нему подойдет кто спросить, который час…

Маша больным взглядом посмотрела в сторону туалетов. Если он выйдет и благополучно дойдет до нее, значит, все будет в порядке. Они пройдут регистрацию и, никем не замеченные, поднимутся в воздух. В Германии ему полегчает, и полет в Нью-Йорк будет действительно приятным. Стюардессы иногда не лгут.

И в этот момент – ни минутой раньше, ни минутой позже – раздалась телефонная трель…

Эти дни утомили Машу, сделали ее сознание недвижимым и безвольным. Несколько суток кряду без сна и еды. Мысли об Андрее, этот кошмар на теплоходе и в гостинице… Не случись этого, она бы обязательно вспомнила, что ее телефоном еще несколько дней назад завладел Вайс, а потому звонить он не может по определению. Он и звонит-то не так, как этот, настроенный по умолчанию – обычной трелью, переливчатой и нудной.

Но телефон прозвенел в кармане, и она сунула в карман руку и вынула трубку. И только когда услышала далекий, прорвавшийся сквозь прожитые недели голос, поняла, что совершила ошибку.

– Андрей или Маша, не выключайте связь, это важно, – услышала она голос Метлицкого. Я не знаю, где вы находитесь, но коль скоро мне удалось связаться с вами, я говорю вам – вы в опасности. Вы в чудовищной опасности. И речь сейчас идет даже не о преследовании сотрудниками милиции, им незачем вас преследовать после получения показаний от мальчика, Фомина и Томилина.

– Что вам нужно, Рома? – не выдержала Маша. И удивилась своему голосу – сухому, сорвавшемуся.

– Ради бога, не перебивайте меня! У меня садится трубка. Где бы вы ни были, пусть вас отныне не тревожит присутствие рядом милиции. – Слыша это, девушка вдруг обратила внимание, что Метлицкий ни разу не произнес слово «милиция» в смысле «я» или «мои коллеги». Он не хочет быть узнанным, если вдруг ведется запись. Значит, он не играет, иначе ему незачем было бы водить Машу за нос – она отлично знает, где и чем тот зарабатывает себе на хлеб. Но что за глупость, отчего ему таиться, помогая Мартынову, если достоверно известно, что Мартынов не виновен? – Передайте Андрею – из больницы… – в трубке раздался писк, подтверждающий уверенность Маши в его искренности – сыщик не стал бы проводить оперативный эксперимент с разряженной трубкой.