Гастон Леру РОКОВОЕ КРЕСЛО

Глава 1 Смерть героя

— Ему предстоит пережить скверную минуту…

— Несомненно, но, говорят, этот человек ничего не боится!..

— У него есть дети?

— Нет, он вдовец!

— Тем лучше!

— И потом, все же надо надеяться, что он не умрет! Однако поторопимся!

Услышав этот мрачный разговор, мсье Гаспар Лалует, благовоспитанный человек, торговец картинами и антиквариатом, уже десять лет назад обосновавшийся на улице Лаффит, а в этот день прогуливающийся по набережной Вольтера, изучая витрины лавок со старинными гравюрами и всякой всячиной, поднял голову. В тот же самый момент его едва не сбили на узком тротуаре трое молодых людей в студенческих беретах, появившись из-за угла с улицы Бонапарта. Занятые своей беседой, они даже и не подумали извиниться.

Мсье Гаспар Лалует, предпочитая не ввязываться в ссору, подавил в себе вспыхнувшее было раздражение от такой неучтивости и подумал, что молодые люди, видимо, торопятся на какую-нибудь дуэль, о печальном исходе которой они громко говорили.

Он вновь принялся внимательно рассматривать сундучок, украшенный геральдическими лилиями, который, как предполагалось, был времен Людовика Святого и хранил четки мадам Бланш де Кастий. Но в этот момент позади него опять кто-то сказал:

— Что бы об этом ни думали, он просто смельчак!

А другой голос ответил:

— Говорят, он трижды совершил кругосветное путешествие! Однако не хотел бы я оказаться на его месте. Только бы нам не опоздать!

Мсье Лалует обернулся. Он увидел двух стариков, ускоривших шаг в сторону Института.

«Что же это такое? — подумал мсье Лалует. — Старики стали такими же ненормальным, как и молодые? (Мсье Лалуету было около сорока пяти лет — возраст, когда ты и не молод и не стар.) Вот и эти двое, похоже, направляются на неприятную встречу вслед за студентами, прошедшими только что!» Погруженный в эти мысли, мсье Лалует дошел до угла улицы Мазарини и, возможно, углубился бы в эту извилистую улочку, если бы навстречу ему не выбежали, крича и жестикулируя, четыре господина, в которых благодаря рединготам, высоким шляпам и сафьяновым портфелям под мышками легко можно было узнать профессоров. — Все-таки вы никогда не заставите меня поверить, что он оставил завещание!

— Если он еще этого не сделал, то напрасно!

— Говорят, он уже не раз смотрел смерти в глаза!

— Но, может быть, в последний момент он передумает»?

— Вы считаете его трусом?

— Смотрите.., вот он! Вот он!

И профессора бросились бегом через улицу, площадь и потом направо, в сторону моста Искусств. Тут мсье Гаспар Лалует наконец оторвался от созерцания лавок старьевщиков. Им овладело любопытство. Хотелось увидеть человека, так рисковавшего своей жизнью в условиях и по причинам пока еще неизвестным, но благодаря случаю приобретающим героические очертания.

Пытаясь догнать профессоров, он пошел кратчайшим путем под сводами Института и вскоре очутился на маленькой площади. Здесь стоял памятник с натянутой на него ермолкой, которую все называли куполом. Площадь так и кишела народом. Подъезжали экипажи, раздавались крики кучеров и уличных торговцев и разносчиков газет. Под сводом, ведущим в первый двор Института, шумная толпа окружила какого-то человека, с трудом пробивавшегося сквозь ряды ликующих почитателей. Четыре профессора уже были здесь. Они кричали: «Браво!» Мсье Лалует, сняв шляпу, обратился к одному из них и робко попросил его объяснить, что происходит.

— Вы же сами видите! Это капитан корабля Максим д'Ольнэ!

— Он что, собирается драться на дуэли? — вновь задал вопрос мсье Лалует.

— Да нет, он сейчас произнесет речь, посвященную своему вступлению во Французскую академию, — ответил раздосадованно профессор.

В это мгновение толпа подалась назад, и мсье Гаспара Лалуета унесло в сторону от профессоров. Это друзья Максима д'Ольнэ, радостно обняв своего героя и окружив его почетным эскортом, пытались проникнуть в зал заседаний. Образовалась настоящая давка. Никто и не глядел на пригласительные билеты. Некоторые из пришедших, заранее занявшие себе места понесли убытки, поскольку другие, придя сюда просто так, не уходили. Любопытство буквально приковало их к местам. Тем временем к мсье Лалуету, которого толпа прижала к лапам каменного льва, охранявшего пороги Бессмертия, подошел какой-то ловкач и сказал:

— Если хотите войти, мсье, платите двадцать франков! Мсье Гаспар Лалует, хотя и был всего лишь торговцем картинами и всяким старьем, с большим уважением относился к литературе. Он сам пописывал и опубликовал две работы, составлявшие гордость всей его жизни. Одна из них была посвящена подписям знаменитых художников и способам распознавания их подлинности на картинах, другая — искусству обрамления картин. За эти работы он был удостоен знака отличия Академии, однако сам ни разу не переступал ее порога. Ему и в голову никогда не приходило, что он может выступить здесь с докладом, тем более это никак не вязалось с тем, что он увидел и услышал в последние пятнадцать минут. Например, он никогда не подумал бы, что для того, чтобы произнести речь при вступлении в члены Академии, лучше быть вдовцом, не иметь детей, ничего не бояться и составить завещание. Заплатив двадцать франков, мсье Лалует стал протискиваться вперед и, получив кучу тумаков и подзатыльников, наконец худо-бедно устроился на трибунах, откуда все стоя всматривались в зал.

Туда как раз входил Максим д'Ольнэ.

Слегка побледневший, он шел в сопровождении двух поручителей, графа де Брея и профессора Пелезо, которые были еще бледнее д'Ольнэ.

Легкая дрожь охватила присутствующих. Женщины из числа избранных, находящиеся здесь в большом количестве, не смогли сдержать вздоха восхищения и жалости. Какая-то набожная богатая вдова перекрестилась. Весь зал поднялся, так как все происходящее было столь волнительно, будто люди присутствовали при появлении самой смерти.

Добравшись до своего места, новый академик сел рядом со своими сопровождающими и, подняв голову, обвел твердым взглядом коллег, всех присутствующих в зале, а затем президиум и, наконец, перевел глаза на печальную физиономию того, кому было поручено представить новичка.

Обычно во время такой церемонии этот персонаж выглядит довольно свирепо, словно олицетворяя все литературные пытки, которые ждут новичка в ответ на его речь. На этот же раз он взирал с сочувствием исповедника, пришедшего на помощь пациенту в последние мгновения его жизни.

Мсье Лалует, внимательно следивший за спектаклем этого племени, разукрашенного дубовыми листьями, в то же время не упускал ни одного слова из того, что говорилось вокруг. — Бедный Жеан Мортимар был так же молод и красив, как и этот!

— И так радовался, что его избрали!

— Вы помните, когда он встал, чтобы произнести речь?

— Казалось, он сияет… Он был полон жизни.

— Что там ни говори, это не естественная смерть…

— Нет, не естественная.

Чтобы понять, о чем идет речь, мсье Гаспар Лалует вынужден был обернуться к своему соседу и спросить его, о какой смерти все говорят. Тут он увидел, что обращается к тому же профессору, который так ворчливо уже растолковывал ему происходящее. В этот раз профессор тоже не стал деликатничать.

— Вы что, не читаете газет, мсье?

Да, абсолютно верно, мсье Лалует газет не читал! И тому была причина, но об этом позже. Что же до мсье Лалуета, то он не собирался кричать об этом на каждом углу. Во всяком случае, именно потому, что он не читал газет, тайна, в которую окунулся мсье Лалует, проникнув за свои двадцать франков под своды Института, с каждой минутой все росла и ширилась. Поэтому он не понял, отчего по залу прошел ропот, когда одна благородная дама, которую все называли «прекрасная мадам де Битини», вошла в подготовленную для нее ложу. Все единодушно утверждали, что она весьма нахальна. Однако мсье Лалует не мог понять почему. Дама посмотрела на присутствующих с холодным высокомерием, бросила несколько коротких слов сопровождавшим ее молодым людям и уставилась на Максима д'Ольнэ.

— Она принесет ему несчастье! — крикнул кто-то. По толпе пронеслось:

— Да, да, она принесет ему несчастье!

Мсье Лалует удивился: «Почему принесет несчастье?» — но ему никто не ответил. До сих пор ему удалось выяснить только то, что человек внизу, собиравшийся начать свою речь, звался Максимом д'Ольнэ. Он был капитаном первого ранга и написал книгу «Путешествие вокруг моей кабины», а теперь был избран в Академию и должен занять кресло, в котором раньше сидел магистр д'Аббвиль. А мистерия продолжалась, сопровождаемая криками и жестами. Публика на трибунах кричала:

— Как тот! Не вскрывайте! Ах, письмо! Как тот! Как тот! Не читайте!

Мсье Лалует перегнулся через перила и увидел университетского сторожа, подносившего какое-то письмо Максиму д'Ольнэ. Появление сторожа с письмом в руках, казалось, вывело присутствующих из себя. И только сидящие в президиуме пытались еще сохранять спокойствие. Однако было заметно, что симпатичный мсье Ипполит Патар, постоянный секретарь, дрожал всеми украшавшими его дубовыми листьями.

Максим д'Ольнэ встал, взял из рук сторожа письмо и распечатал его. Он улыбался. И поскольку церемония еще не началась, так как ждали хранителя печати, он прочитал письмо и опять улыбнулся. На трибунах закричали:

— Он улыбается! Улыбается! Тот тоже улыбался!

Максим д'Ольнэ передал письмо своим поручителям, которым было вовсе не до смеха. Вскоре текст письма оказался у всех на устах, и поскольку его передавали от уха к уху, то в конце концов и мсье Лалует узнал содержание странного письма: «Бывают путешествия поопаснее тех, что можно совершить вокруг своей кабины!» Текст этот, казалось, привел зал в исступление, но тут вдруг раздался голос председателя, объявившего ледяным тоном после нескольких звонков колокольчика, что заседание можно считать открытым. В зале моментально воцарилась гробовая тишина.

Максим д'Ольнэ уже поднялся с места, еще более мужественный и отважный; И вот он начал читать свою речь.

Голос звучал отчетливо и звонко. Оратор прежде всего поблагодарил высокое собрание, оказавшее ему честь, приняв в свои члены. Затем, намекнув на траур, объявленный недавно в Академии, перешел к описанию заслуг магистра д'Аббвиля.

Он говорил, говорил…

Рядом с мсье Гаспаром Лалуетом стоял профессор и бормотал сквозь зубы слова, которые, как показалось Лалуету, были навеяны длинной речью: «Он держится дольше, чем тот!» Д'Ольнэ продолжал говорить, и, казалось, все присутствующие, слушая его, понемногу начали вздыхать с облегчением, Стало как-то легче дышать, дамы улыбались, словно им удалось избежать какой-то страшной опасности.

Он говорил, и ничто не прерывало его речь…

Вот он завершил восхваление магистра д'Аббвиля и воодушевился еще больше, перейдя от талантов выдающегося прелата к некоторым общим идеям о святом красноречии. Д'Ольнэ напомнил о нашумевших проповедях, которые стоили магистру д'Аббвилю светских молний, ниспосланных на него за неуважение к гуманитарной науке.

С этими словами новый академик сделал необычно широкий жест рукой, как бы желая в свою очередь высечь эту порожденную гордыней и безбожием науку.

В порыве восхищения, конечно не имеющего ничего академического, но от этого еще более прекрасного, так как это шло от моряка старой школы, Максим д'Ольнэ воскликнул:

— Шесть тысяч лет тому назад, господа, гнев Божий приковал Прометея к скале! Я тоже не из тех, кто опасается людской ярости. Я боюсь лишь грома небесного!

И едва несчастный произнес эти слова, как неожиданно зашатался я, в отчаянии поднеся руки к лицу, рухнул наземь.

Крик ужаса пронесся под сводами зала. Академики бросились к неподвижному телу.

Максим д'Ольнэ был мертв!

Зал с трудом освободили от присутствующих.

Д'Ольнэ умер так же, как за два месяца до этого, при полном зале в момент принятия в Академию, умер Жеан Мортимар, автор «Трагических ароматов». Вначале именно его избрали на место магистра д'Аббвиля. Он также получил письмо с угрозами, доставленное в Институт рассыльным, которого никогда больше ни видели. В письме говорилось: «Иногда ароматы бывают более трагическими, чем это кажется». Мортимар также рухнул замертво через несколько минут после прочтения письма.

Обо всем этом мсье Гаспар Лалует узнал, жадно вслушиваясь во взволнованные речи в толпе, еще недавно заполнявшей зал Института, а теперь оказавшейся в полном смятении на набережной. Ему хотелось узнать побольше, чтобы по крайней мере понять, почему смерть Жеана Мортимара породила опасения в подобной кончине Максима д'Ольнэ. Он услышал разговоры о мести, однако это предположение показалось столь абсурдным, что он не придал ему значения. Тем не менее для очистки совести он счел необходимым спросить имя того, кто решился бы столь странным образом осуществить свою месть. Однако в ответ услышал такой странный набор слов, что даже подумал, не насмехаются ли над ним.

В конце концов близился вечер, дело было зимой, и мсье Лалует решил пойти домой через мост Искусств, по которому, потрясенные ужасным совпадением двух зловещих смертей, торопливо возвращались к себе несколько запоздалых академиков со своими приглашенными..

Тем не менее, прежде чем исчезнуть в темноте, уже сгущавшейся на площади Карусель, мсье Лалует задержался постановил одного из господ, спускавшихся по мосту Искусств, нервная походка которого выдавала волнение от пережитого происшествия. Мсье Лалует спросил:

— И все же, мсье! Известно, от чего он умер?

— Врачи говорят, что от разрыва сердца.

— А первый мсье, он от чего умер?

— Врачи говорили, от кровоизлияния в мозг…

Тут между собеседниками возникла еще одна тень и вмешалась в разговор:

— Все это ерунда! Они оба умерли, потому что захотели занять заколдованное кресло!

Мсье Лалует попытался было удержать эту тень, но она уже исчезла.

Погруженный в размышления, он отправился домой.

Загрузка...