Роковое кресло

Глава 3 Шагающий ящик

После ужина Ипполит Патар никогда не выходил из дому. Он знал, что такое гулять ночью по улицам Парижа. Он слышал разговоры, да и читал в газетах о том, что это очень опасно. Когда он думал о ночном Париже, ему всегда представлялись темные, кривые улочки, разбросанные то тут, то там одинокие фонари и подозрительные тени, подстерегавшие припозднившихся обывателей, как во времена Людовика XV.

И поскольку мсье Патар проживал в отвратительном квартале Бюси, занимая тесную квартирку, которую, не захотел покинуть и после литературных успехов, и после академической славы, то, пробираясь той ночью узкими старинными улочками, пустынными набережными и темным Новым мостом к тихой площади Дофин, он не увидел никакой разницы между тем, что ему рисовало воображение, и мрачной реальностью.

Боялся.. Он боялся грабителей… И особенно журналистов…

Ипполит Патар дрожал при мысли, что какой-нибудь репортеришка застанет его, постоянного секретаря, здесь в то время, как он совершает ночную вылазку к новому академику Мартену Латушу.

Тем не менее для такого исключительного дела он предпочел спасительную темноту яркому свету дня И вообще, если начистоту, мсье Ипполит Патар в эту ночь не столько беспокоился о том, чтобы вопреки всем обычаям официально объявить новоиспеченному академику, что он избран (событие, о котором тот, впрочем, не мог не знать), сколько ему хотелось выяснить у самого Мартена Латуша, правда ли, что он заявил о снятии своей кандидатуры и отказе от кресла магистра д'Аббвиля.

Ведь именно об этом писали вечерние газеты. И если это было верно, то положение Французской академии становилось ужасным и смешным.

Ипполит Патар не стал колебаться. Прочитав после ужина ужасную новость, он надел пальто и шляпу, прихватил зонтик и вышел на улицу… На абсолютно темную улицу… И теперь дрожал на площади Дофин перед дверью Мартена Латуша, взявшись за дверной молоток.

Он несколько раз ударил, но дверь не открылась.

Тут постоянному секретарю показалось, будто слева от него в дрожащем свете одинокого фонаря появилась какая-то странная, удивительная, непонятная тень.

Да, он увидел нечто вроде шагающего ящика! Квадратного ящика на ножках, который бесшумно возник и скрылся в ночи.

Патар ничего не увидел, ничего не различил над ящиком. Это был шагающий ящик! Ночью! На площади Дофин! И мсье постоянный секретарь исступленно забарабанил в дверь молотком.

Лишь с большим трудом он осмелился бросить еще один взгляд в сторону, откуда появилось это странное видение.

В этот момент раскрылось, осветилось слуховое окошко в старой двери дома Мартена Латуша. Луч света ударил в обезумевшее от страха лицо постоянного секретаря.

— Кто вы? Что вам надо? — спросил грубый голос.

— Это я, мсье Ипполит Патар.

— Патар?

— Постоянный секретарь… Академии…

При слове «Академия» окошечко с шумом захлопнулось, и мсье постоянный секретарь вновь оказался один на безмолвной площади. Тут он опять увидел, теперь уже справа, тот самый шагающий ящик.

По худым щекам чрезвычайного представителя знаменитой компании Бессмертных заструился пот, однако к чести мсье Ипполита Патара следует заметить, что паника, которой он чуть было не поддался в этот ужасный миг, началась не столько от безумного видения шагающего ящика и не из страха перед грабителями, а скорее от мыслей об афронте, которому подверглась Французская академия в лице своего постоянного секретаря.

Ящик, появившись, тут же исчез.

В какой-то прострации несчастный Патар растерянно озирался по сторонам.

Ах, эта старая, старая площадь с ее исхоженными тротуарами, лестницами, мрачными фасадами домов, с огромными, черными и пустыми глазницами окон, пропускавшими уже никому не нужные сквозняки в заброшенные и покинутые Бог знает сколько лет тому назад комнаты.

Молящий взгляд мсье Ипполита Патара обратился на мгновение поверх остроконечных крыш к небесному своду, по которому скользили тяжелые тучи, а затем вновь спустился на землю, как раз вовремя, чтобы вновь увидеть в тусклом свете луны перед Дворцом правосудия шагающий ящик.

Он изо всех сил бежал на своих ножках со стороны Орлож. Это была дьявольская картина!

И бедняга в отчаянии вцепился обеими руками в деревянную ручку зонтика.

Вдруг он так и подскочил. Позади него словно что-то взорвалось.

И послышался гневный голос:

— Это снова он! Снова он! Ну я сейчас ему покажу!

Ипполит Патар прислонился к стене. Ноги стали ватными, не было сил даже позвать на помощь… Что-то вроде палки от метлы завертелось над его головой. Он закрыл глаза, готовый пожертвовать собой ради Академии. А когда открыл их снова, то удивился тому, что еще жив. Палка от метлы, продолжая вращаться над ворохом юбок, удалялась, сопровождаемая шумом галош, шлепающих по тротуару.

Значит, эта метла, крики, угрозы предназначались вовсе не ему. Он вздохнул с облегчением. Однако откуда возникло это новое явление?

Мсье Патар обернулся. Дверь, находившаяся за ним, была приоткрыта. Он толкнул ее и вошел в коридор, который привел его во дворик. Он оказался у Мартена Латуша.

Мсье постоянный секретарь заранее узнал кое-что о хозяине дома. Ему было известно, что Мартен Латуш — старый холостяк. Он живет вместе со старой служанкой, которая не переносит музыки — единственного его увлечения. У Бабетты (так звали служанку) был поистине тиранический характер, и бедному Латушу приходилось с ней несладко.

Однако она была ему чрезвычайно предана, и, когда он вел себя хорошо, баловала его как ребенка. Мартен Латуш переносил эту преданность с покорностью мученика. Великий Жан-Жак тоже прошел через подобные испытания, но это, однако, не Помешало ему написать «Новую Элоизу». Мартен Латуш, несмотря на всю ненависть Бабетты к музыке и духовым инструментам, тем не менее сумел написать пять толстых томов «Истории музыки», чем заслужил самые высокие награды Французской академии.

Мсье Ипполит Патар остановился в коридоре у выхода во двор, уверенный в том, что только что видел и слышал грозную Бабетту. И подумал, что она сейчас вернется.

Поэтому он стоял не шелохнувшись, не осмеливаясь ее окликнуть из страха разбудить сварливых жильцов и не рискуя войти во двор, чтобы не сломать себе шею.

Наконец терпение постоянного секретаря было вознаграждено. Снова послышалось шлепанье галош, и входная дверь шумно захлопнулась. Тотчас же на гостя наскочила огромная черная масса.

— Кто здесь?

— Это я, Ипполит Патар.., из Академии, постоянный секретарь… — сказал он дрожащим голосом.

— Что вы хотите?

— Мсье Мартена Латуша…

— Его нет дома… Однако заходите… Я должна вам кое-что сказать.

Мсье Ипполита Патара втолкнули в комнату с дверью под аркой. Благодаря свету масляной лампы, стоявшей на грубом столе светлого дерева и освещавшей кухонную утварь у стены, постоянный секретарь догадался, что его ввели в буфетную. Дверь за ним захлопнулась.

Теперь он видел перед собой огромный живот, покрытый фартуком в клетку, и два кулака, упершихся в широчайшие бедра. Один из них по-прежнему сжимал метлу.

Где-то над ним, там, куда он все еще не осмеливался поднять голову, сиплый голос произнес:

— Значит, вы хотите его убить?

Сказано это было с акцентом, присущим аверонцам, поскольку Бабетта, как и Мартен Латуш, была родом из Родеза. Ипполит Патар не ответил, дрожа от страха.

Голос зазвучал вновь:

— Скажите, мсье Постоянный, вы задумали его убить?

«Мсье Постоянный» энергично покачал головой в знак отрицания.

— Нет, — выдавил он наконец, — нет, мадам, я вовсе не хочу его убивать, я просто хотел его увидеть.

— Хорошо, увидите, мсье Постоянный, потому что в сущности у вас вид честного человека… Вы его увидите, потому что он здесь. Но раньше мне надо с вами поговорить… Поэтому, мсье Постоянный, уж извините, пришлось пригласить вас в буфетную.

И грозная Бабетта, отложив наконец свою палку, сделала знак Ипполиту Патару следовать за ней к окну. Там стояли два стула.

Но прежде чем сесть, Бабетта поставила масляную лампу за плиту, отчего угол, куда она увлекла Патара, оказался погруженным в полную темноту. Затем она вернулась и очень тихо открыла одну из внутренних створок, закрывавших окно. Показался оконный проем, забранный железной решеткой, и дрожащий лучик фонаря немного осветил лицо Бабетты. Мсье Патар взглянул на нее и окончательно успокоился, хотя все маневры старой служанки не могли не заинтриговать и не встревожить его. Лицо же ее, которое порой устрашало людей, было в это мгновение таким жалобным, что он преисполнился к ней доверия.

— Мсье Постоянный, — начала Бабетта, усаживаясь напротив академика, — не удивляйтесь, я нарочно тушу свет, чтобы следить за шарманщиком. Но пока не об этом речь.., сейчас я хочу только одно спросить (в сиплом голосе вновь появились слезливые нотки): вы хотите его, убить?

Говоря это, Бабетта взяла руки Ипполита Патара в свои, и он не отдернул их, глубоко взволнованный отчаянием, шедшим из самого сердца через Аверон.

— Послушайте, — продолжала Бабетта, — скажите честно, по совести, как говорят в суде, положа руку на сердце, вы верите, что все эти люди умерли своей смертью? Ответьте, мсье Постоянный!

Услышав вопрос, которого никак не ожидал, «мсье Постоянный» испытал некоторое смущение, но спустя мгновение, которое Бабетте показалось весьма долгим, довольнi твердо ответил:

— По совести, да.., я верю, что эти две смерти естественны.

Снова наступило молчание.

— Мсье Постоянный, — прозвучал низкий голос Бабетты, — а вы хорошо подумали?

— Врачи, мадам, объявили…

— Врачи часто ошибаются, мсье… Ведь такое уже, бывало, вспомните. Послушайте, я скажу вам одну вещь: так не умирают, ни с того ни с сего, на одном и том же месте, говоря одни и те же слова, с разрывом лишь в несколько недель… Если только кем-то это не подготовлено!

Своим скорее выразительным, чем правильным языком Бабетта сумела прекрасно обрисовать сложившуюся ситуацию. Это поразило постоянного секретаря.

— Что же вы полагаете? — спросил он.

— Я полагаю, что ваш Элифас де ля Нокс — гадкий колдун. Сказал, что будет мстить, и он их отравил… Возможно, в письмах был яд… Вы мне не верите? Этого не может быть? Но, мсье Постоянный, послушайте меня… Может быть, это другое! Я задам вам один вопрос: скажите по совести, если мсье Латуш, произнося эту свою речь, упадет замертво, как те двое, вы тоже скажете, что это естественно?

— Нет, не скажу! — ответил не колеблясь Ипполит Патар. — По совести?

— По совести!

— Так вот, мсье, я не хочу, чтобы он умирал.

— Но он не умрет, мадам!

— Так говорили и о мсье д'Ольнэ, а он умер!

— Это не повод для того, чтобы мсье Латуш…

— Возможно! Но, во всяком случае, я запретила ему выставлять свою кандидатуру в вашу Академию.

— Но он избран, мадам! Он уже избран!

— Нет, ведь он не явился лично! А именно это я говорила всем журналистам, которые приходили сюда. И не стоит отказываться от этих слов.

— Как это он не явился! Но у нас есть его письма.

— Это больше не считается… Начиная с письма, которое он написал вам вчера при мне, тотчас как узнал о смерти д'Ольнэ, он написал его при мне… Вы должны были получить его сегодня утром… Он мне его читал… Что снимает свою кандидатуру в Академию…

— Клянусь вам, мадам, что я не получал его! — заявил Ипполит Патар.

Бабетта помедлила с ответом, затем произнесла:

— Я верю вам, мсье Постоянный.

— Может, это почта виновата, — изрек Патар, — она иногда плохо работает!

— Нет, — со вздохом ответила Бабетта, — нет, мсье Постоянный! Не почта! Вы не получили письма, потому что он не опустил его в ящик. — Она снова вздохнула. — Он так хотел быть членом вашей Академии, мсье Постоянный! — И Бабетта заплакала. — Ох! Это его погубит, это его погубит…

Сквозь слезы она твердила:

— У меня предчувствие.., оно никогда не обманывает… Ведь верно, мсье Постоянный, это будет неестественно, если он умрет, как те двое… Не делайте так, чтобы у него все было, как у других, пусть не говорит эту вступительную речь…

— Это, — тотчас ответил Ипполит Патар, глаза которого увлажнились, — это невозможно! Обязательно нужно, чтобы кто-то произнес слова похвалы магистру д'Аббвилю.

— Мне-то все равно, — заныла Бабетта. — Но ему, увы! Он только об этом и думает. Как бы восхвалить этого магистра д'Аббвиля, — Он ведь такой добряк… Похвалить-то, он всегда рад… Уж это его не остановит, раз он решил быть в вашей Академии… Но у меня предчувствие, говорю вам…

Бабетта вдруг перестала плакать.

— Тихо! — прошептала она. И злобно уставилась на противоположный тротуар.

Мсье постоянный секретарь посмотрел туда же и увидел прямо под уличным фонарем шагающий ящик. Только теперь у него были не только ноги, но и голова, необычная косматая и бородатая голова, которая едва выступала над огромным ящиком.

— Бродячий музыкант, — пробормотал Ипполит Патар.

— Шарманщик! — поправила его шепотом Бабетта, считавшая всех музыкантов шарманщиками. — Честное слово, вернулся! Видать, думает, что мы легли спать… Не шевелитесь! — Она так разволновалась, что было слышно, как бьется ее сердце. И процедила сквозь зубы: — Сейчас увидим, что он будем делать!

На противоположном тротуаре шагающий ящик стоял на месте. Косматая, бородатая голова поверх ящика неподвижно смотрела в сторону мсье Патара и Бабетты, совершенно очевидно их не видя. Голова была столь заросшей, что нельзя было различить ни одной черты, но взгляд был живой и острый.

«Я где-то видел эти глаза», — подумал мсье Ипполит Патар.

И забеспокоился еще больше. Однако он не испытывал потребности в новых событиях, чтобы усилить волнение, которое росло само по себе. Так странно и таинственно было сейчас в этой старой кухне, за решетками темного окна, рядом с этой славной служанкой, разбередившей душу своими вопросами… (На самом делена самом деле! Он ответил, что обе смерти были естественными! А если и третий умрет! Какая ответственность ложится на мсье Ипполита Патара и какие ждут его угрызения совести!) Сердце «мсье Постоянного» билось теперь так же громко, как и у старой Бабетты…

Что в такой час на пустынном тротуаре делала косматая, бородатая голова, возвышавшаяся над шарманкой? Почему шарманка так таинственно шагала только что, появляясь, исчезая, возвращаясь после того как ее прогнали? (Потому что, конечно, это ее с таким жаром преследовала Бабетта по ночному тротуару, мчась во весь опор в своих галошах.) Почему ящик вернулся и встал под уличным фонарем напротив с этой непроницаемой бородой и мигающими глазами? «Сейчас увидим, что он будет делать», — сказала Бабетта.

Но он лишь смотрел…

— Погодите! — вдруг выдохнула служанка… — Погодите! — И с тысячью предосторожностей направилась к кухонной двери.

Очевидно, она собиралась повторить свою охоту… Да, она была отважная женщина, несмотря на весь свой страх!..

Мсье постоянный секретарь на мгновение оторвал взгляд от неподвижного ящика на тротуаре, чтобы проследить за тем, что делает Бабетта. Когда он вновь взглянул на улицу, ящика уже не было. Он исчез.

— Ой, он ушел! — сказал Патар.

Бабетта вернулась к окну и тоже посмотрела на улицу.

— Никого нет! — простонала она. — Из-за него я умру от страха! Если мне когда-нибудь удастся вцепиться ему в бороду!

— А что ему нужно! — на всякий случай спросил постоянный секретарь.

— Это надо у него спросить, мсье Постоянный! Надо у него спросить!.. Но он не дает приблизиться… Исчезает быстрее тени. И потом, вы знаете, я родом из Родеза! Там у нас шарманщики приносят несчастье!

— Да? — удивился мсье Патар, прикоснувшись к деревянной ручке своего зонта. — А почему?

Бабетта, крестясь, еле слышно произнесла:

— Банкаль…

— Что? Банкаль?

— Банкаль позвала шарманщиков, чтобы они играли на улицах, и не было слышно, как убивают беднягу Фюальдеса… А вы разве не знаете эту историю, мсье Постоянный.

— Да-да, знаю, действительно дело Фюальдеса… Однако я не вижу…

— Вы не видите? Но вы слышите? Слышите?

Отчаянно подавшись вперед и приложив ухо к стеклу, Бабетта, казалось, слышит то, что не достигло слуха мсье Ипполита Патара. Тем не менее он в сильном волнении вскочил с места.

— Вы сейчас же отведете меня к мсье Латушу, — выпалил он, пытаясь придать своему голосу хоть какую-то властность.

Однако Бабетта рухнула обратно на стул.

— С ума схожу, что ли? — простонала она. — Мне показалось… Однако такое невозможно… А вы ничего не слышали, мсье Постоянный?

— Нет, абсолютно ничего.

— Да, я сойду с ума с этим шарманщиком. Вот привязался!

— Как это привязался!

— Даже и днем, когда его меньше всего ожидаешь увидеть, он появляется во дворе… Я его прогоняю… А он на лестнице, за дверьми, где угодно… Ему любой угол хорош для того, чтобы спрятать свой музыкальный ящик. А по ночам бродит под нашими окнами…

— Да, это действительно неестественно, — произнес постоянный секретарь.

— Вот видите! А я что говорю!

— И давно он бродит здесь?

— Вот уже почти три месяца.

— Столько времени?..

— О! Иногда он неделями не появляется… Подождите, в первый раз я его увидела. — Тут Бабетта замолкла.

— Когда же? — спросил Патар, удивленный этой внезапной паузой.

Старая служанка прошептала:

— Есть вещи, о которых я не должна говорить, но все же, мсье Постоянный, шарманщик появился здесь тогда, когда мсье Латуш выдвинул свою кандидатуру в вашу Академию, я даже ему сказала, что это нехороший знак! И именно в это время те двое умерли. И потом он вновь появляется каждый раз, как только заговаривают об Академии… Нет, нет, все это совсем не естественно! Однако я больше ничего не могу вам сказать…

Она энергично затрясла головой. Патар был чрезвычайно заинтересован. Он снова сел на свое место. Бабетта, как бы разговаривая сама с собой, продолжала:

— Иногда я себя уговариваю… Мол, выдумываю что-то. В мое время в Родезе, если кто-то встречал на улице шарманщика, сразу крестился, а детишки кидали в него камнями и он убегал. — И задумчиво добавила: — А этот все время возвращается.

— Вы говорили, что не можете мне что-то сказать, — напомнил Патар. — Это касается шарманщика?

— Есть вещи и похуже шарманщика…

Она снова затрясла головой, как бы прогоняя от себя соблазн все ему рассказать. Чем больше она трясла головой, тем больше мсье Патару хотелось, чтобы Бабетта продолжала говорить.

Он решился тогда на крайнюю меру:

— В конце концов эти смерти, возможно, не так уж естественны, как могут показаться… И если вы, мадам, что-то знаете, то вы будете больше всех виноваты в том, что может произойти.

Бабетта в мольбе сложила руки.

— Я поклялась перед Богом, — сказала она. Мсье Патар резко поднялся со стула:

— Отведите меня к вашему хозяину, мадам.

Бабетта вздрогнула.

— Значит, кончено? — умоляюще вопросила она.

— Что именно? — сухим тоном осведомился постоянный секретарь.

— Я спрашиваю вас: все кончено? Вы его избрали в свою Академию.., теперь он там.., и станет произносить речь в честь магистра д'Аббвиля?

— Ну конечно, мадам.

— И сделает это в присутствии всех?

— Конечно.

— Как те двое?

— Как те двое!? Но так нужно! Однако при этих словах голос постоянного секретаря потерял суровость и даже немного задрожал.

— Ну так вы убийцы! — спокойно произнесла Бабетта, широко перекрестившись. — Но я не дам убить мсье Латуша. Я спасу его вопреки ему самому.., пусть я поклялась… Сядьте, мсье Постоянный… Я все скажу. — Она опустилась на колени прямо на кафельный пол. — Я поклялась своим здоровьем и нарушаю свою клятву.. Но Бог, он читает в моем сердце, и он простит меня. Так вот что произошло…

Мсье Патар жадно слушал Бабетту, рассеянно смотря через приоткрытую створку на улицу. Он увидел, что шарманщик вернулся и уставился своими мигающими глазками куда-то поверх головы мсье Патара, на второй этаж дома. Постоянный секретарь вздрогнул. Однако тут же овладел собой, чтобы ненароком резким движением не дать понять Бабетте о происходящем на улице.. Так что она спокойно продолжала свой рассказ.

Стоя на коленях, она не могла ничего увидеть. Да и не пыталась. Она с трудом говорила, вздыхая, пытаясь выложить все сразу, как на исповеди.., чтобы побыстрее освободиться от груза на совести.

— Случилось так, что через два дня, после того как вы не приняли моего хозяина в Академию, так как в тот момент не захотели его принять и взяли сначала мсье Мортимара, а затем мсье д'Ольнэ, так вот после обеда, когда я обычно уходила из дому, а в тот раз осталась у себя на кухне, о чем мсье Латуш не знал, я увидела, как пришел какой-то мсье, сам поднялся к моему хозяину и тот заперся с ним у себя. Я его никогда раньше не видела. Минут через пять пришел другой мсье, которого я тоже не знала, и быстро поднялся, словно боясь быть замеченным… Я услышала, как он постучал в дверь библиотеки, которая тотчас же приоткрылась; так что теперь их там стало трое: мсье Латуш и те два мсье. Прошел час.., и другой… Библиотека-то находится как раз над моей кухней… Меня больше всего удивило то, что я не слышала и шагов.., вообще ничего… Меня это очень заинтриговало, а я, признаться, очень любопытна. Мсье Латуш мне не говорил, что к нему должны были прийти.. Вот я и поднялась по лестнице и приложила ухо к двери библиотеки. Ничего не было слышно… Ей-Богу… Я постучала, но мне не ответили. Тогда я открыла дверь — там никого не было.

Поскольку в библиотеку вела лишь одна дверь из небольшого кабинета, не считая входной двери, то я и пошла к ней. Однако я очень удивилась, так как никогда, еще никогда до этого не входила в кабинет мсье Латуша. И хозяин в нем никогда никого не принимал, он просто был помешан на этом. Он там писал и хотел быть уверенным в том, что его никто не побеспокоит. Он часто уступал мне во многом, но ни разу не разрешил войти в кабинет. Даже заказал специальный ключ, и никто другой не мог туда войти. И сам убирался в своем кабинете. А мне говорил: «Это мой уголок, Бабетта, все остальное твое, и там ты можешь тереть и чистить сколько угодно». А тогда он заперся внутри с этими двумя мужчинами, а я их и в глаза не видела.

Ну вот я и стала прислушиваться. Я пыталась понять, что там говорят и что там происходит. Но они говорили очень тихо. Меня злило, что я не могу ничего разобрать. Наконец я поняла, что там ИДЕТ какой-то спор. И вдруг услышала, как мой хозяин, повысив голос, сказал, это я четко разобрала: «Не может быть! Это было бы самым большим преступлением на свете!» Вот что я услышала! Собственными ушами… Я еще не опомнилась от этих слов, как дверь вдруг открылась… И те двое незнакомцев буквально набросились на меня… «Не делайте ей ничего плохого! — воскликнул мсье Латуш, плотно закрывая двери своего кабинета. — Я за нее отвечаю как за себя самого!» Он подошел ко мне и сказал: «Бабетта, я не стану тебя спрашивать, слышала ли ты что-нибудь или нет Но ты должна поклясться на коленях перед Богом, что никогда не расскажешь ни одной живой душе о том, что могла слышать и что увидела. Тебя не должно было быть дома. Значит, ты не видела, как эти два мсье входили ко мне. Ты их не знаешь. Поклянись в этом, Бабетта».

Я смотрела на своего хозяина. Никогда еще у него не было такого выражения лица. Обычно он такой мягкий, из него можно веревки вить, а в тот момент ярость сквозила во всех его чертах. Он дрожал! Оба незнакомца тоже наклонились ко мне с угрожающими лицами. Я рухнула на колени и поклялась во всем, чего они требовали… Тогда те двое по очереди ушли, с опаской оглядываясь по сторонам. Еле живая, я спустилась на кухню посмотреть, как они уходят. И вдруг заметила., в первый раз., шарманщика! Он стоял, вот как сейчас, под фонарем… Я перекрестилась… В дом пришла беда.

Мсье постоянный секретарь, внимательно слушая Бабетту, одновременно следил за шарманщиком. Он был весьма поражен, увидев, как тот делает какие-то таинственные знаки поверх своего ящика. Но вот, уже в который раз, шагающий ящик растворился в темноте.

Бабетта встала с колен.

— Все, — произнесла она горько. — В дом пришла беда.

— А эти люди? — спросил мсье Патар, чрезвычайно взволнованный рассказом служанки. — Вы их еще раз видели?

— С одним из них я никогда бы не смогла увидеться вновь, мсье Постоянный, потому что он умер. Я видела его фотографию в газетах… Это мсье Мортимар.

Постоянный секретарь так и подскочил.

— Мортимар?! А тот, другой?

— Другой? Его фотографию я тоже видела в газетах… Это мсье д'Ольнэ…

— Д'Ольнэ! А его вы еще раз видели?

— Да. Этого я еще раз видела. Он приходил сюда снова перед смертью, мсье Постоянный.

— Перед смертью… Позавчера?

— Позавчера! Ах, я еще не все вам сказала! А надо бы. Только он пришел, как я увидела во дворе шарманщика. Тот, заметив меня, как всегда, убежал, А я еще подумала: «Плохой знак, плохой знак!» Моя двоюродная бабка, мсье Постоянный, мне всегда говорила: «Бабетта, остерегайся шарманщиков!» А она, мсье Постоянный, дожив до глубокой старости, в этом разбиралась. Она жила как раз напротив Банкалей, в моем родном краю, в Родезе, и в ту ночь, когда убили Фюальдеса, слышала мотив убийства — мелодию, которую шарманщики крутили на улице, пока Банкали, Бастид и другие перерезали горло тому бедняге. Это такая мелодия… Она ее запомнила… Бедная старушка. И однажды очень тихо мне напела… Это такая мелодия.., такая мелодия…

Бабетта вдруг выпрямилась. Ее лицо, освещенное бледноватым красным светом уличного фонаря напротив, выражало неописуемый ужас. Протянутая рука ее указывала на улицу, откуда доносилась едва слышная, однообразная, заунывная мелодия.

— Это та самая мелодия! — прохрипела Бабетта. — Слышите? Та же мелодия!