Роковое кресло

Глава 18 Секрет великого Лустало

Улица Лаффит была темной от массы людей. Во всех окнах торчали зеваки, ожидая, когда мсье Гаспар Лалует покинет семейный очаг и отправится в Академию, где ему предстояло произнести свою речь. Для квартала, где жил мсье Лалует, это был большой праздник, ведь благодаря ему он прославился. Торговец картинами, старьевщик стал академиком. Париж такого еще не видел. А героические обстоятельства, в которых происходило его избрание, во многом способствовали тому, что все здорово взбудоражились. Журналисты заполнили тротуары и при каждом удобном случае тут же вытаскивали свои пропуска, для того чтобы иметь возможность без помех вести репортаж невзирая на чрезвычайную службу порядка, которую префект счел необходимым мобилизовать в этот день. Многие из присутствовавших намеревались не только устроить овацию в честь Лалуета, но и сопровождать его до самого конца моста Искусств. Впрочем, это было невозможно, потому что уже в течение нескольких часов на мост никого не пускали. Кроме того, в глубине души все страшились еще одной смерти. Она казалась вполне вероятной.

Поскольку мсье Лалует все не появлялся, страхи в толпе увеличивались, тревога росла с каждой уходящей минутой.

Однако никто из присутствовавших и не мог увидеть мсье Лалуета, поскольку новоиспеченный академик уже с девяти часов утра был в Академии, где он с мсье Ипполитом Патаром заперся в зале Словаря.

Да! Бедняги провели страшную ночь и появились у родственника мсье Лалуета, державшего лавку на площади Бастилии, в весьма плачевном состоянии. Здесь к ним тайно присоединилась мадам Лалует. Ей, конечно же, все рассказали и несколько часов после этого посовещались. Мсье Лалует предложил сейчас же пойти в полицию, но мсье Патар тронул его своим красноречием и слезами, убеждая в том, что лучше действовать осторожно, чтобы по возможности избежать скандала и не повредить чести Академии. Мсье Патар попытался таким образом дать понять мсье Лалуету, что с тех пор, как тот стал академиком, у него появились новые обязанности, которых нет у простых людей, что он отныне, как весталка в древности, отвечает за то, чтобы не угасал бессмертный огонь, пылающий на алтаре Института.

На что супруги Лалует сочли нужным ответить, что теперь эта славная обязанность, на их взгляд, таила слишком много опасного для того, чтобы за нее так уж бороться. Мсье постоянный секретарь, в свою очередь, возразил, что уже слишком поздно отступать и раз уж он стал Бессмертным, то придется оставаться им до гроба.

— Именно это меня и огорчает, — ответил мсье Лалует.

В конечном счете, будучи уверенными в том, что великому Лустало неизвестно, кто узнал его тайну, все трое пришли к выводу, что положение у них сейчас не такое уж плохое. И даже более обнадеживающее, чем тогда, когда они ничего не знали о причинах смерти трех предшествующих претендентов на кресло. Мадам Лалует высказала еще ряд соображений, но, все еще окрыленная восторгом толпы, осаждавшей дом, не нашла в себе силы так быстро отказаться от славы. Было решено, что с первыми лучами солнца оба академика отправятся в зал Словаря, запрутся там, чтобы их не беспокоили, и прикажут никого туда не пускать, в том числе и великого Лустало.

Наконец было решено купить вату и синие очки.

Мсье Ипполит Патар и мсье Лалует, заложив ватой уши и нацепив на нос синие очки, сидели в зале Словаря. Лишь несколько минут отделяли их от того момента, когда память мсье Лалуета получит возможность навсегда прославиться.

Снаружи, нарастая, доносился нетерпеливый гул толпы.

— Пора! — вдруг произнес мсье Патар. — Пора!

И он решительно открыл дверь зала, беря под руку своего коллегу. Но в тот же миг она сама распахнулась и с шумом захлопнулась вновь.

Оба академика в ужасе отступили — перед ними стоял великий Лустало.

— Так, так! — сказал он чуть дрожащим голосом, нахмурив брови. — Так! Вы теперь носите очки, мсье постоянный секретарь? А-а! И мсье Лалует тоже? Добрый день, мсье Гаспар Лалует. Я уже давно не имел чести видеть вас. Очень рад!

Лалует пролепетал в ответ что-то нечленораздельное. Мсье Патар все же попытался сохранить хладнокровие: он сознавал, что наступил решающий момент. Лишь одно беспокоило постоянного секретаря: великий Лустало упорно держал одну руку за спиной.

Самое трудное — сделать вид, будто ничего не происходит. Ведь, вне всякого сомнения, великий Лустало что-то подозревал.

И мсье Ипполит Патар сухо проговорил, не упуская из виду ни одного движения ученого:

— Да, мы с мсье Лалуетом обнаружили, что зрение стало нам изменять.

Месье Листало сделал шаг вперед. Те сразу же отступили на два шага назад.

— И где вы это обнаружили? — зловеще спросил ученый. — Уж не у меня ли вчера вечером?

Мсье Лалует, оглушенный этим вопросом, буквально остолбенел, но мсье Патар из последних сил запротестовал, уверяя, что великий Лустало, самый рассеянный в мире человек, сам не понимает, что говорит, так как вчера вечером ни мсье Лалует, ни он, Патар, не покидали Парижа.

Великий Лустало, по-прежнему держа руку за спиной, ухмыльнулся.

Тут он вдруг вытянул руку вперед, к огромному ужасу своих собеседников, которые одной рукой резко поправили на носах очки, а другой проверили вату в ушах, полагая, что сейчас появится потайной фонарик или «дорогая уховерточка».

— Мой зонтик! — воскликнул постоянный секретарь.

— Я не заставлял вас этого говорить! — глухо прорычал ученый. — Это зонт, мсье постоянный секретарь, который вы забыли в поезде на обратном пути из Варенны! Один железнодорожный служащий, который знает меня и видел, как мы несколько раз ехали вместе, передал мне его… Ха! Ха! Мсье постоянный секретарь. — Великий Лустало все больше и больше приходил в возбуждение, размахивая зонтом, который мсье Патар тщетно пытался перехватить на лету. — Ха! Ха! Вы считаете рассеянным меня, а сами забываете в поезде свой самый любимый зонтик! Зонтик мсье постоянного секретаря! Ну ничего, уж я заботился о нем, как будто это был мой собственный!

И великий ученый со всего маху швырнул зонт в глубину комнаты. Перевернувшись несколько раз в воздухе, тот ударился об Армана дю Плесси, кардинала де Ришелье, и разлетелся, вдребезги разбив бесстрастное лицо статуи.

Глядя на это святотатство, мсье Пагар хотел закричать. Но выражение лица Лустало стало вдруг таким устрашающим, крик так и застрял в гирле постоянного секретаря.

О, то был мечущий молнии лик демона! Лузгало все еще преграждал проход: двери и размахивал руками, как Мефистофель в театре, который хотел убедить публику в том, что у него есть крылья. Это было недостойно истинного ученого, и если бы его сейчас увидели, то единогласно решили бы, что он свихнулся.

Мсье Патару и мсье Лалуету казалось, что перед ними дьявол. Он продолжал надвигаться на них, они продолжали отступать.

— Ах вы воришки! — крикнул Лустало с такой яростью, что они еще больше сжались. — Вы украли мою тайну! Надо же, проникли в подвал, пока меня не было! Как невоспитанные люди! Как воры! А знаете, ведь вам могло за это нагореть!.. Псы могли вас сожрать, как птичек! Прихлопнуть, как мух! Так говорит Деде. Ведь вы его видели? Воры! Снимите свои очки, кретины!

На губах Лустало выступила пена. Он вытирал рот и вспотевший лоб резкими взмахами руки, как бы нанося себе удары.

— Да снимите же свои очки!

Никакого движения в ответ.

— Вы должны были бы еще засунуть и вату в уши! И все такое прочее! И это бредни Деде! Он вам наболтал, что делает для меня изобретения за кусок хлеба?! И секрет Тота разболтал, не так ли? Ну как же, и свет, который убивает, и дорогая уховерточка! Бредни, бредни Деде! Чего же еще он вам не рассказал? Мой бедный дорогой безумец! Бедный дорогой безумец! Бедный дорогой безумец!

С этими словами Лустало рухнул на стул и зарыдал с таким отчаянием, что тех двоих кольнуло в сердце. Теперь этот негодяй, еще минуту назад казавшийся им самым большим на земле преступником, вдруг предстал перед ними бесконечно несчастным. О! Они были очень удивлены его рыданиями, но все же с большими предосторожностями приблизились к нему, не снимая очков. Лустало хрипел и стонал:

— Мой бедный дорогой безумец! Бедное дитя! Мое дитя! Мсье, это мой сын! Вы теперь понимаете? Это мой сын. Он сумасшедший! Буйнопомешанный, опасный для общества. Мне разрешили оставить его дома, только взаперти. Однажды из его рук едва успели вырвать маленькую девочку, которую он чуть было не задушил, пытаясь вытащить у нее из горла то, чем она так красиво пела! О! Не надо никому говорить! Это мой единственный сын. Его отнимут у меня! Упрячут в сумасшедший дом! Если скажете хоть слово, у меня отнимут сына! Ах вы похитители детей!

Он снова заплакал, а затем зарыдал..

Мсье Ипполит Патар и мсье Лалует, пораженные этим откровением, застыв, смотрели на него. То, что они сейчас услышали, и искреннее отчаяние Лустало проливали свет на необычайную и печальную тайну человека в клетке.

Но три покойника?

Мсье Патар робко опустил руку на плечо рыдающего великого Лустало.

— Мы ничего не скажем! — заявил мсье постоянный секретарь. — Но до нас были еще трое, которые тоже обещали ничего не говорить, а потом умерли.

Лустало встал, раскинув руки так, будто пытался обнять всю печаль мира.

— Они умерли! Бедняги! Что же вы думаете, я был меньше поражен, чем вы? Судьба, похоже, стала моей сообщницей! Они умерли, потому что плохо себя чувствовали! Чего же вы от меня хотите? — Он направился к Лалуету. — А вы, мсье… Скажите! У вас.., у вас-то хорошее здоровье?

Но прежде чем мсье Лалует успел ответить, в зал влетели нетерпеливые коллеги, повсюду искавшие мсье постоянного секретаря и героя дня.

Двор, залы, коридоры Института были уже полны возбужденного шума и гама.

Несмотря на вату в ушах, мсье Лалует не упустил ни звука приветственных выкриков в свой адрес. В конце концов после последнего признания Лустало он мог спокойно и без угрызений совести войти в разряд Бессмертных. Он позволил толпе донести себя до актового зала. Там, в толчее, он столкнулся нос к носу с самим Лустало. Он счел нужным, прежде чем двинуться дальше, проявить величайшую осторожность и поэтому, склонившись к уху ученого, шепнул:

— Вы спросили, хорошее ли у меня здоровье? Спасибо, не жалуюсь. Я искренне верю во все, что вы нам рассказали. Но тем не менее желаю вам, чтобы я не умер, потому что я предпринял кое-какие меры предосторожности. Я описал все, что мы увидели и услышали у вас в доме. В случае моей смерти письмо тотчас будет предано огласке.

Лустало с любопытством посмотрел на мсье Гаспара Лалуета и просто ответил:

— Это неправда, поскольку вы не умеете читать!