Роман на вырост

6

В следующее воскресенье мама выкроила из старого синего в розовую клеточку махрового полотенца какие-то причудливые кусочки и объяснила мне, как их сшить. Потом набила их поролоном, соединила — и получилась думочка-собачка. Не Вильгельмина, конечно, но что-то вроде синей таксы. Нам она так понравилась, что Скворцов пожертвовал большое бело-рыжее полотенце, и мы соорудили из него роскошного бегемота с улыбкой до ушей. Теперь остальные подушки на диване стали выглядеть убого, и я украсила их аппликациями из оставшихся кусочков полотенец. Прелесть что такое, как говорит бабушка!

Утром, после завтрака, я, как малое дитя, опять играла с таксой. Скворцов ухватил бегемота и сделал вид, что собирается выбросить его на лоджию. И хотя я точно знала, что он этого не сделает, я принялась отбирать у него бегемота, которого он держал над головой. Даже в прыжках я до подушки не дотягивалась и тогда принялась шутливо хлопать его таксой, а потом — швырять в него другие подушки. Одна из них приземлилась ему на голову, он уронил и бегемота, потерял равновесие, почему-то попытался схватиться за таксу, а не за мою руку… и мы шлепнулись на диван, прижимая к себе таксу и… друг друга.

Что я тогда почувствовала!

Мы смотрели, улыбались, он несколько раз вздрогнул, словно ему стало холодно. А мне… О, мне не было холодно! Но я тут же вскочила и хлопнула его таксой по голове, а он расхохотался, словно мальчишка. А потом вдруг сказал, что совсем забыл купить соленых палочек, и если сейчас не пойти, то их разберут, потому что всякие сладости, сухарики и орешки лежат там неделями, а соленые палочки исчезают каждый день за два-три часа.

И ушел в магазин за три квартала.

А я осталась думать, что же с нами происходит. И есть ли вообще это «что-то». Скворцов был вежливым и милым. Но это обычно, постоянно. С другой стороны, те несколько совершенно ясных ситуаций, жестов, улыбок придавали нашему знакомству… то есть, не знакомству, конечно, а существованию вблизи друг друга неопределенность и таинственность.

Я уже боялась ответить на вопрос: «Что происходит?»

И решила быть с ним сдержанной и холодной.

Как та минеральная вода, которой когда-то поливала себе голову.

Когда-то? Прошла неделя с тех пор, а мне на голову нужно было выливать целую ванну воды со льдом!

Самое лучшее — с утра быть холодной, а потом подольше гулять, как я это уже решала. Я так и сделала.

Но в этот раз все пошло не так. Промокла до нитки, потому что хлынул дождь, а зонтик я не взяла. Пришлось идти домой, переодеваться и пить горячий чай, чтобы, как обычно, не заработать боль в горле. Струи дождя заслонили весь мир за окном, огромные капли стучали по окнам. Я кисло пила чай и жалела, что должна быть сдержанной. Когда Скворцов появился на кухне, я чуть было не выкинула чашку в окно. Не знаю, в чем виновата была чашка. Он посмотрел на мое замороженное лицо и сказал:

— Если не хочешь разговаривать, мы помолчим.

И мы молчали. Я пила чай из пустой чашки, а он стоял в дверях с задумчивым видом. Не мог думать в другом месте! Я вдруг ужасно разозлилась! Не знаю, почему. Как в первые часы нашего знакомства. Но все же сказала:

— Ужасная погода. Странно себя чувствую.

Скворцов не реагировал. О чем думал? Ведь на печке не было каши, не нужна была подливка. Даже моя чашка была пуста. Я уставилась на нее, чтобы не видеть его отсутствующее лицо. В какой-то момент показалось мне, что слышу голос. В голове? Галлюцинация? Я потрясла головой, но шепот повторился. Я взглянула на Скворцова — слышит ли он. Но в дверях его не было, он стоял справа от меня. Просто-таки телепортировался! Я как всегда онемела. Но робко протянула ему руку, а он… обнял меня! Потом прикоснулся пальцами к моим губам. На мгновение улыбнулся. Его лицо было так близко.

— Вета! Ты меня слышишь?

Я быстро вздохнула и посмотрела на него. Шел ко мне через кухню с удивленным видом.

— Ты слышишь?

— Что?

Так это действительно была галлюцинация или сон наяву?

— Съешь?

— Что?!

— Я говорю: в шкафчике коробка с пирожными.

— Не хочу, — ответила я непонятно почему — ага-ага! понятно! — охрипшим голосом.

— Тебе плохо? Ты такая бледная.

Кухня вокруг меня пошла кругом, как будто я сидела на карусели. Табурет стал куда-то проваливаться…

Очнулась я на диване с оранжевым бегемотом под головой. Лежала неподвижно, дышать было не то чтобы трудно, а как-то… Опять закрыла глаза. Так это действительно была галлюцинация или сон наяву. Как жаль. Все из-за этого противного дождя.

Скворцов что-то говорил. Что-то о враче и «скорой». А я не понимала, к чему тут врач. Зачем, когда мне так тепло, и я не слышу стука этого отвратного дождя.

— Не нужно, — сказала ему, — сядь и поговори.

Он сел на краю дивана.

— О чем? — спросил растерянно.

— О медузах.

— Медузах?

— Они плавают в теплом море.

Он вскочил и принес плед, укутал меня. Это было так чудесно, словно я была в уютном гнездышке под защитой кого-то сильного и доброго! Но я все-таки заметила, как сильно он побледнел.

— Тебе плохо?

— Причем тут я. Это ты чуть не упала на пол. Ты потеряла сознание.

— Правда?

— Да. Несколько минут не мог тебя привести в чувство, уже хотел звонить в «скорую».

— Несколько минут? А мне казалось — секунда.

— Нет, моя хорошая, не секунда.

Если он еще раз скажет «моя хорошая», я опять потеряю сознание — в этом я была уверена.

— Правда?

— Да. Не пугай меня так больше.

Испуганно смотрел на меня, поправил мои волосы, чтобы не лезли в глаза.

— Ой, это было на самом деле?

— Не думай об этом. Хочешь еще чаю? Нет? Тогда отдохни. Я загляну чуть позже.

Проснулась я от тихого голоса мамы:

— Конечно, из-за того, что она промокла. Даже трусишки. Хоть бы не простыла.

Ну, вот еще! Ни за что на свете, даже ради того, чтобы Скворцов носил меня на руках и ласково укутывал!

А через два дня, в субботу, опять наступила хорошая погода. Последние жаркие деньки до занятий. Я немного побледнела и решила воспользоваться хорошим солнышком. С завтрака торчала на лоджии и втирала в себя крем для загара. Можно было бы пойти и на пляж, но на лоджии чувствовала себя комфортней. А главное, наш этаж последний, и мы на девять этажей ближе к солнцу. А под нами сейчас никто не живет, да и на других лоджиях никого не видно: на дачах, в отпуске, на работе. Кр-р-расота! Когда устраивались здесь, то купили два небольших, легких шезлонга, но до сих пор почему-то в них отдыхала только мама в субботы и воскресенья. Но сегодня ее вызвали на работу что-то согласовать с кем-то, кто-то ли приехал на день, то ли срочно уезжает.

— Ты не возражаешь, если я присоединюсь к тебе? — спросил Скворцов.

Я оторвалась от книжки. Уже немного подзабыла, как замечательно он выглядел на пляже. Рассматривать его торс было интереснее, чем читать.

— Присоединяйся. Бездельничаем, а мама-бедняжка трудится даже сегодня.

— Ну что ж, — пробормотал, раскладывая шезлонг, — чтобы жить, нужно работать.

— А ты все время в отпуске, — подмигнула ему.

Он немного смутился и сказал:

— Зато не отдыхал в прошлом году. Как чувствовал.

Я решила не приставать к нему с работой и сменила тему:

— На этой лоджии не хватает бассейна с такой, знаешь, сумасшедшей горкой. Я бы с нее не слазила. Помнишь, как здорово было на море?

Скворцов кивнул, но без особого энтузиазма.

— Можем сходить на пляж.

— Только не на наш городской, умоляю тебя!

— Да, конечно. Ты не хочешь есть?

И у мамы, и, особенно, у него это превратилось в какую-то манию. В моем обмороке винили и дождь и мою, как они выразились, чрезмерную худобу. Можно подумать, что я специально худею или не ем. Но теперь на каждый завтрак я получала гору салата, яичницу из трех яиц с ветчиной, булку с маслом, какао, сметану…

— Ты должна набраться сил. Кушай! — командовал Скворцов.

— Я растолстею, и в следующий раз ты не поднимешь меня, — показывала я ему язык.

— Не напоминай мне! Почему ты не съела сметану? — опять командовал он.

— А я буду толстой и упаду в обморок от обжорства! — и я надувала щеки, показывая какой буду.

Еда, еда, еда.

Вспомнив об этих наших с ним спорах, я зажмурилась, ужасно надула щеки и повернулась к нему. Вот бы было прикольно, если бы он меня… Скворцов поцеловал меня в губы. Точнее, успел коснуться только уголка губ, а я вскочила с шезлонга.

— Ты сошел с ума?

Говорила эти слова и сама же себя ругала за них. Ведь он выполнил мое желание. Телепат? Да хоть экстрасенс. Он хотел меня поцеловать по-настоящему! Не должен этого делать. Но я от него без ума! Да! Как в книжках. Как в кино. Не должен, а я без ума.

И в тоже самое время смеялась над нами. Было мне невероятно смешно. Я села в шезлонг и прыснула, закрывая рот рукой.

— Нет, — ответил он с растерянным видом.

— Что — нет?

— Ты меня не поняла. Это не то, о чем ты думаешь.

— А о чем я думаю?

— Ну… не знаю.

Я разозлилась. Только что была на седьмом небе, но это его «не знаю»… Вскочила опять и кинулась прочь с лоджии. По щекам потекли слезы.

— Ты что, Вета?

Не слушала его. Промчалась по гостиной и, словно вихрь, ворвалась в свою комнату.

— Но послушай же, Вета!

Хотел войти за мной, я легла на дверь все телом, не пуская его.

— Вета, я же не хотел…

За дверью стоял самый замечательный мужчина на свете, а я так упиралась, словно ко мне врывался серийный убийца! Я отпустила дверь и отступила к окну.

— Вета… Ну вот, — Скворцов открыл дверь и стал на пороге. Тяжело дышал, как будто дверь держала не я, а великанша.

— Хочу извиниться. — Он сделал несколько вдохов-выдохов и уже спокойнее продолжал. — Обещаю, что это больше не повторится.

И печально опустил голову. Выглядел очень смешно. Я расхохоталась. Упала на колени и хохотала, как сумасшедшая. Пыталась перестать, но… открывала глаза, смотрела на Скворцова и опять хохотала. Он выглядел изумленным моей реакцией. В конце концов, ушел. А я до самого вечера то и дело начинала хихикать.

И было от чего.

А вечером встретилась с Линой. Мы с ней немного подружились после того, как не стало Маши. И раньше она нравилась мне, а теперь стала как бы подружкой. Она была спокойнее, чем я, любила читать и серьезно относилась к учебе в своем колледже. Еще, может, потому была она серьезнее, что у нее были младшие брат и сестра? Но, главное, как и Маша, она не сплетничала. Поэтому я рассказала ей о сегодняшнем событии.

— Ну ты и ну, — сказала она свою обычную присказку. — Ты сошла с ума.

— Почему? Я же ничего такого не сделала. Это он.

— Хотел тебя поцеловать. Это уже слышала. А что потом?

— А потом… ничего…

— Не ври, я же вижу, что так все не закончилось!

— Ну, хорошо… Потом он меня поцеловал. Когда я смеялась.

— Поцеловал? Ты с ума…

— Успокойся, поцеловал в руку, опять извинялся. А я его слегка шлепнула по щеке, вот!

Лина покачала головой.

— Вы оба ненормальные.

— Ну и что?

Она погрустнела. В задумчивости накручивала на палец прядку волос.

— Что? — спросила я.

— Неужели ты ничего не понимаешь? Ты этого хотела. Ведь так? Ты изобразила злость, психанула, но ты хотела. И он тоже. А дальше? Ведь будет и «дальше».

Я прикусила губу. Когда думала обо всем этом, было как-то так… легко и несерьезно. Но сейчас, когда нужно было произносить слова…

— Я понимаю.

— Что понимаешь? Что будут еще поцелуи и не только поцелуи!

— Ничего «не только» не будет!

— Откуда ты знаешь? Он опять тебя поцелует, и ты будешь готова на все!

Я кивнула. Да, возле него мое сердце колотилось, как сумасшедшее. Каждый его взгляд вызывал у меня дрожь. С утра думала только о нем.

— Ты влюбилась! Ты влюбилась в него! Ты чокнулась из-за его глаз и губ, сама говоришь, из-за его слов! Да, вы неплохо смотритесь вместе. Но ваша разница в возрасте…

— На море я видела и не тмоя хорошаяакие пары.

— Ой, я тебя умоляю! Все артисты находят себе молоденьких, чуть ли не из детсада, ну и что? Ты для него кукла или ребенок, неужели не понимаешь? И, между прочим, ребенок его жены. Ты подумала о маме?

— Он дал мне самые лучшие минуты жизни, — упрямо сказала я, как одна влюбленная героиня, а подумала: «И будут еще лучшие!»

— Но это ее муж, — покачала головой расстроенная Лина. — С его стороны так вести себя — подло. Если бы он был старше, но свободен, и то я не посоветовала бы тебе с ним продолжать. Но человек, который женился на матери, а крутит с дочкой…

— Ты рассуждаешь, как старушка! — крикнула я. — Ты завидуешь!

— Может быть. Завидую тому, что ты переживаешь. Любовь — это любовь. Но тогда как же называется то, что у него с… — Лина замолчала.

— Договаривай! Ты хочешь еще раз плохо о нем сказать — так договаривай!

Лина покачала головой.

Только позже я поняла, что она хотела сказать: «Тогда как же называется то, что у него с твоей матерью?» Жаль, что она не сказала. Вряд ли эти слова привели бы меня в чувство. А вдруг? Но Лина не хотела окончательно ссориться со мной и оставлять меня наедине с моими переживаниями. И она промолчала.