Роман на вырост

7

Вдруг оказалось, что уже середина августа.

— Еще целых две недели, — утешала меня мама, не понимая моих перепадов настроения.

А у меня в голове не было ни одной мысли о школе или учебе. Никогда особенно не старалась получать хорошие оценки, хотя не была и в отстающих. В школе были девчонки, с которыми было весело.

Но теперь, хотя с Линой почти не встречалась, я мечтала, чтобы лето длилось еще сто месяцев. Или двести. Однажды с раскаянием поняла, что целую неделю даже не подумала о Маше. Какой стыд! И тут же вздыхала, что скоро Скворцов выходит на работу, и мы будем с ним встречаться только рано утром или вечером. В то же время, когда мама сказала, что на несколько дней ей придется поехать в командировку, я готова была побежать к ее начальнику и устроить скандал! А когда прощались с ней на вокзале, намочила ей всю блузку. Скворцов тоже ворчал на ее шефа и хмурился. Уныло вернулись домой.

— Вот нас и оставили одних.

Скворцов обнял меня за плечи и повел на кухню, которая видела все этапы нашего с ним знакомства. Сели за стол, уперлись в него локтями, посмотрели друг на друга. Вдруг он вскочил и принялся ходить по кухне. Особо в ней не расходишься: семь шагов туда, десять туда. Я смотрела на него, ничего не понимая.

— У меня есть гениальная идея, — остановившись, сказал он.

Я засмеялась:

— Ты изобрел машину времени?

Он слегка покраснел и отвел глаза. Почему-то моя шутка ему не понравилась.

— Зачем нам какая-то машина времени? Хватит и обычной. Сегодня вечером будем развлекаться.

— А где? — я сделала вид, что совсем не кричу внутри от радости.

— Что ты сказала?

— Спросила — где?

— Где-то и с тобой. — Он загадочно улыбнулся и отошел к окну. — Согласна?

— Отлично, а где… все же?

— Это секрет.

— Ого? Большой-большой? — надула я щеки.

— Нет, не скажу.

Смотрел на меня так внимательно, что я машинально коснулась того места на груди, где начинались пуговицы. Где они начинались бы, если бы я была не в топе, а в блузке. Мне стало душно и захотелось расстегнуть пуговицу. И не одну.

— Собираемся! — скомандовал он, и я покорно пошла в свою комнату.

Собраться проблем не было. За эти недели мне купили еще два платья и красивые босоножки на не очень высоком каблуке. Я очень люблю танцевать, а на высоких каблуках не танцы, а так… один смех. И дорогие духи. «Она уже взрослая», — сказала мама.

Я как раз причесывалась, когда позвонила Лина:

— Давай встретимся, поболтаем или…

— Мне некогда. Извини, но мы идем развлекаться.

— Куда?

— Это секрет. Сюрприз.

— Понятно, — сказала она. — Ладно, хорошо тебе повеселиться.

Когда я вышла в гостиную: «А вот и я!», Скворцов даже присвистнул. В глазах его было такое восхищение, что весь мир упал к моим ногам. Все принцы и все аристократы могли на коленях просить о милости, но я переступила через них и подошла к своему Скворцову.

Не сводя с меня глаз, он поцеловал мою левую ладонь. Я тут же выбросила из головы тех… на коленях. С этого мгновения думала только о нем.

— Идем?

— Идем.

И мы отправились в полумрак летнего вечера.

Все то время, что ехали по оживленным и забитым машинами улицам, я молчала. То ли это произошло из-за звонка Лины, то ли что другое, но я вдруг подумала: а как отнеслась бы мама к нашей вечерней прогулке? А что если вдруг возьмет и вернется? Мы еще никуда не приехали, а мне уже хотелось пораньше вернуться. Так, на всякий случай.

Но когда приехали на место, я забыла обо всем. Это был клуб «Ориноко», одно из довольно крутых заведений нашего города. Не самое крутое — откуда бы Скворцов взял на «самое» денег. Но меня и «Ориноко» сразил наповал.

— А меня пустят? — пробормотала я.

— Почему нет? — удивился Скворцов.

Не понял моего вопроса, я хотела сказать, что могу оказаться слишком несовершеннолетней. Но никто ничего не сказал. А я была на седьмом небе! Никто из моих знакомых здесь никогда не был. Да что там! Вряд ли кто-то из нашей простенькой школы мог сюда попасть даже во сне. Ох, и позавидуют мне! Лина первая. Поэтому я старательно запоминала все подробности, чтобы потом можно было рассказать.

Мы подошли к нашему столику. Стоял возле него симпатичный официант. Отодвинул мне кресло, словно принцессе.

— Что подать госпоже?

Я улыбнулась. Не могу сказать, что это была уверенная улыбка.

— Пока… минеральной воды.

— Сейчас принесу. И меню. Надеюсь, вы останетесь довольны.

Обращался ко мне, как будто я была главной в нашем дуэте! А почему нет? Слегка поклонился и ушел. Я посмотрела на Скворцова. Ну и ну! Он явно злился!

Я коснулась его руки:

— Что случилось?

Он как бы машинально улыбнулся, но глаза оставались сердитыми.

— Ужасный персонал.

— Разве? Очень приятный человек.

— Неприятный тип.

— Ты…

— Да, я ревную, — ответил мне напрямик. — Ревную свою даму.

— К кому? Он же обязан быть таким.

— И все же я не могу удержаться…

«Он ревнует! Меня! Пусть даже зря! Дурак! Самый любимый дурак!»

Мои радостные мысли прервала музыка. Милая песенка ретро. Ее любила моя бабушка.

— Потанцуем? — спросил мой кавалер.

Я кивнула. А в голове почему-то крутилось: «Только не споткнуться…», хотя я умела и любила танцевать.

Мы раскачивались в ритме нежной мелодии, он прижимал меня к себе, а мои ноги дрожали, как в телевизоре у только что родившегося жеребенка. Я смотрела на его плечо и только иногда поднимала глаза на его лицо. Тогда и он смотрел на меня.

Некоторые пары разговаривали. Я тоже усиленно искала тему для разговора, но в голове крутилось только: «Из наших никто здесь не бывал». Да-да-да, не пропущу ни один шанс в своей жизни! Буду любить Скворцова всегда — крепко-крепко! Он сделал меня настоящей принцессой — правда-правда! И так чудесно вел меня в танце…

Но что-то меня беспокоило. Чуть-чуть, совсем немножечко, но была какая-то неловкость. Босоножки? Не жали и не натирали. Платье? Сидело замечательно, и я заметила пару одобрительных взглядов в свой адрес. Мой танец? Танцевала я всегда хорошо, в детстве даже ходила в танцевальный класс.

Тогда что же?

И вдруг я перехватила взгляд. Внимательный взгляд женщины средних лет. Она не смотрела в упор, но и не выпускала меня из виду. Мелькало у нее на лице какое-то такое выражение. Я знала его, видела уже у других, но не могла описать словами. Смотрела не на нас, а именно на меня, словно я была та самая девушка, которая сыграет главную героиню в ее фильме.

Сейчас я поверила бы и в это.

— Тут столько взрослых, — шепнула я Скворцову. — А я…

— Что такое?

— А мне только шестнадцать.

— Уже шестнадцать, моя дорогая.

— Но та женщина…

— Ты моя милая девушка. — Он поцеловал мою ладонь.

Я поняла, что он совершенно не вникает в смысл моих слов. Думал о чем-то своем.

— Я младше всех.

— Ты выглядишь взрослой и ты взрослая.

Эти слова прозвучали для меня, как райская музыка. Робко положила руку на его грудь:

— Спасибо, я рада. Но вот та женщина на меня смотрит.

Но если он и слышал, то в этот момент какая-то там женщина его мало интересовала. Наклонился ко мне и коснулся губами щеки. Но я напрягла руку:

— Не здесь. На нас смотрит…

Он вывел меня во внутренний двор, где росли какие-то цветущие кусты. Они так сладко пахли, у меня так сладко замирало сердце… А мой любимый поцеловал меня. Нежно и ласково, как будто был бестелесным духом, принцем из моих полудетских снов.

И не поклянусь, что и в эту ночь мне не снился один единственный человек, который разогнал всех остальных.

Всех до одного!

Поэтому несколько минут, когда открыла глаза, я лежала улыбаясь.

Потом удивленно улыбаясь.

Потом в ужасе.

Это была спальня мамы и Скворцова. Я спала на их кровати! Как ошпаренная выскочила из постели и обалдела еще больше. На мне ничего не было. Ну, то есть вообще ничегошеньки. Я спала в этой постели голая!

И тут послышались шаги.

Я готова была убить Скворцова, но не в голом же виде на него кидаться? Бросилась назад в постель и натянула простыню на себя.

Скворцов постоял у двери, развернулся и ушел. Хотел пригласить меня к завтраку?

Простые, немудреные мысли о завтраке вдруг привели меня в чувство и заставили все вспомнить. Еще бы — я пила весь вечер только воду, меня не мучило похмелье.

Мы танцевали.

Немного перекусили.

Потом я заснула в машине.

Потом мы приехали домой, и Скворцов меня разбудил. А мне перед уходом из дому пришла в голову собственная гениальная идея. Я так стеснялась балагана в своей комнате, что решила закрыть ее на ключ. А вот куда я потом его положила, спросонья не помнила. Мы обыскали и мои сумки, и прихожую. В конце концов, Скворцов сказал, что не может изображать Шерлока Холмса в два часа ночи. Он предоставил мне их с мамой комнату, а сам улегся на диване в гостиной, забрав простыни и подушку. Я же взяла чистые, а вот ночнушки мои были у меня в комнате. Да и ночь была теплая. Вот я и заснула просто так, без ничего.

Возле меня на постели лежал мой телефон. Я просмотрела звонки и сообщения. От Лины. «Ты куда пропала?» Я быстренько ответила: «Ходила танцевать. Вернулась поздно. Это было супер! Потом расскажу».

В этот момент Скворцов постучал в дверь и позвал меня завтракать. А я вспомнила, что ключ положила под тумбочку возле двери в комнату. Действительно, гениальная идея!

Но только я, задрапировавшись в простыню, проникла в свою комнату, как позвонила Лина.

— Дрыхнешь? — спросила с заметной в голосе завистью.

— Уже нет.

— Где вы с отчимом были?

— А почему с ним?

— А с кем еще? Не с Даней же.

— Дане слабо было бы туда меня повести. Мы были в «Ориноко»!

— Круто. Ну и как? — загорелась Лина интересом.

— Поговорим потом, я иду завтракать.

— Гуляка! Все люди уже обедают.

— А я не все люди.

— А когда наступит это «потом»?

— Н-ну, скажем… в час. Идет?

— Идет.

Я оделась и вошла в кухню со словами:

— А что тут покушать, а то я ухожу.

Думала, что Скворцов расстроится. И не подумал! Только сказал:

— Елена звонила, я сказал, что ты спишь.

И спросил:

— Когда вернешься?

— Наверняка сегодня, — ответила я с улыбкой.

— Тогда кушай.

Вот и вся его реакция. Что ж, нет идеальных людей.

Зато Лина реагировала правильно. Ахала там, где нужно, спрашивала то, что нужно. Явно завидовала.

— Там неописуемо, — трещала я и сама себе напоминала Таню. — Персонал сделает все, что попросишь. Стул отодвинет, бутылку откроет…

— Ты пила?

— Бутылку минеральной воды откроет.

— А он?

— Что?

— Он пил?

— Да. Бокал вина.

— Молодец, — одобрила Лина. — Но там, говорят, страшно дорого!

— Ну и что? Он много зарабатывает, может себе позволить. И мы же не обжираться туда шли, а послушать музыку, потанцевать.

— И хорошо он танцует?

— Он такой чуткий, просто необыкновенно!

— И, конечно, целовал тебя.

Я разозлилась:

— Ну и что такого? Зато как целовал! Нежно, ласково! Это тебе не слюнявый мальчишка.

— А потом?

— Что потом? Танцевали опять.

Лина прищурилась:

— А дома?

— Что дома? Легли спать и проспали полдня.

— Вместе?

Я искренне изумилась:

— Да ты что? За кого ты меня принимаешь?

— Ты это ты, — согласилась она. — Но твоему отчиму поцелуев, наверное, мало.

Она упорно называла Скворцова моим отчимом, и это меня опять разозлило:

— Наверное. Но ничего не было. Я же говорю: он чуткий человек. А если бы я соврала и наболтала, что мы всю ночь любили друг друга, ты бы поверила?

— Не знаю. Он взрослый человек.

Она говорила так, словно я была каким-то бессловесным приложением к Скворцову, словно мое мнение в этом случае ничего не значило. И я вдруг почувствовала непонятный страх. А если это правда? И растерянность: как будто и все я Лине рассказала, но что-то забыла. Что?

— Взрослый, да? — я скорчила гримасу. — Тогда вот! Мы страстно держали друг друга в объятиях всю ночь. И все утро. И мы были счастливы и никак не могли оторваться друг от друга. Никак, потому что это такое блаженство, такое счастье принадлежать друг другу и сливаться в объятиях…

Пока я пылко и громко говорила все это и мечтала, что когда-нибудь так и будет, с Линой вдруг стали происходить какие-то очень странные вещи. Она неожиданно подмигнула мне, потом странно скривила лицо и махнула рукой, словно отгоняла комара. Но мы сидели на скамейке в сквере, и вокруг я не видела ни одного комара, а только несколько мотыльков… и Скворцова. Он стоял недалеко от нас и, конечно, отлично слышал все, что я четко и пылко болтала языком без костей. И если он не слышал моего предыдущего рассказа…

— Ну, мне пора, — подмигнула Лина. — Что-то твоего чуткого и нежного немного перекосило.

Я не совсем ее поняла, но спросить не успела. Она вежливо поздоровалась со Скворцовым и медленно ушла. А я осталась сидеть на скамейке. Как болтливая дура.

— С кем это ты так страстно проводишь ночи? — спросил Скворцов каким-то неприятным тоном.

— Всегда так подслушиваешь? — я решила, что лучшая защита — это нападение.

— А ты всегда так рассказываешь?

— Да. Это роман, который я сочиняю. Что — нельзя?

— Так прямо и роман?

— Я вру, да? Или ты боишься, что я сочинила это о нас с тобой, а она растреплет?

Он сел рядом со мной и дотронулся ладонью до моей горячей щеки.

— Да, боюсь, — сказал ласково. — Все может быть.

— Но это был роман, в романах все бывает.

Я посмотрела на небо, на него. И вдруг прижалась к нему крепко-крепко.

— Не злись на роман. Ты еще не знаешь, какие романы девчонки сочиняют.

— Не знаю. И ты не сердись. Не будешь?

Я кивнула. Было бы совсем хорошо, если бы так не стучало сердце.

В молчании мы вернулись домой. Мне ужасно хотелось взять его за руку или под руку. Если бы это был не он, а, например, Дан, так бы и сделала. А теперь… мы шли, как чужие.

Дома я села на диван и, хлопая по нем ладонью от волнения, опять повторила, что говорила не о нас, что это роман и когда-нибудь дам ему прочитать. Но Скворцова как будто интересовало что-то другое. Он рассеянно кивнул:

— Просто я не ожидал такое услышать. И… как-то глупо вышло. А ты бы… хотела?

— Чего?

— Ну…

Скворцов покраснел, словно мальчишка. Немного помолчал и заявил:

— Любить.

— Я люблю.

— Не так.

— А как? — улыбнулась я. — Страстно и счастливо?

— Возможно. — Он сел рядом со мной и нежно поцеловал в шею. Коснулся подбородка и поцеловал его. — Страстно. И счастливо. — И опять поцеловал.

Не успела я опомниться, как он целовал мое лицо, ладони, шею, плечи. Коротенькая юбка открывала мои бедра — поцеловал и там. Я закрыла глаза. Странно я себя чувствовала. Было не по себе, но удивительно хорошо. Слишком хорошо для хорошего.

— Перестань, — прошептала я, почему-то задыхаясь. — Ну, хватит. Не нужно.

Он замер. Смотрел на меня.

— Все только по твоему желанию и согласию. Веришь мне теперь?

Я молчала. Пыталась прийти в себя. Не открывала глаз. Еще бы пара минут и… Но остановился. Надолго ли?

И тут запел мой телефон.

Скворцов слегка поморщился. Не уверена, что не поморщилась я. Но телефон не умолкал, кто-то упорно добивался разговора со мной. Я взяла его.

— Привет, мне нужно с тобой срочно поговорить. Это не телефонный разговор, — трещал в трубке голос Тани.

— Но я…

— Ты занята, но это буквально пять минут и вопрос жизни и смерти!

Такого от Тани я еще никогда не слышала.

— Ладно, — ответила ей с вздохом. — Ладно, сейчас. Иду.

Скворцов отреагировал на эти мои слова грустным взглядом:

— Опять уходишь. И оставляешь меня одного. Буду очень скучать. Очень!

— Я тоже, но тут нужно помочь одному человеку.

— Кому? — заинтересовался он.

— Ты ее не знаешь.

Он подошел и обнял меня:

— Ну что там может быть важного у девчонки?

Смотрел так нежно. Я робко коснулась его щеки, губ. Были горячими, а зрачки глаз необычно расширенными. Осторожно погладил меня по голове:

— Какая ты красивая…

Мне было чудесно. Стояла бы так вечность. Какое мне дело до чьей-то жизни и смерти? Что, действительно, придумала эта Таня? Глупая девчонка!

«Ты для него кукла или ребенок».

Кто это сказал? Он? Я? Нет, Лина. Вечно эта Лина умничает. Он сам мне сказал, что я взрослая!

Скворцов подвел меня к дивану, усадил, и впервые наши губы встретились, словно сражаясь. Его ладонь каким-то чудом оказалась под моим топом. На несколько мгновений замер. А я не хотела, чтобы переставал. Не должен. Но я сейчас потеряю сознание. Как тогда… Обняла его за шею, чтобы не потерять даже в забытьи. Бесшумно скользил пальцами по моему телу. На мою щеку упала капля. Еще одна. Он плакал. Склонившись надо мной, плакал, словно ребенок.

— Люблю тебя, люблю…

Я провела ладонью по своей щеке и словно драгоценностей коснулась этих капель. Они были для меня как золото. Как самые дорогие алмазы.

И тут опять взорвался мелодией телефон. Так старательно выбирала рингтоны. Сейчас их ненавидела. Всех их. И этих неотвязных девчонок, которые не могут без меня обойтись!

Ужасно! Ужасно! Не могла себе представить, что сейчас все кончится.

Скворцов застонал тоже.

Противные девчонки, что они к нам привязались?

— Возьми трубку, — вдруг сказал он. — Ты же обещала к ней пойти.

— Да, — прошептала я. — Да.

У меня было впечатление, что Лина, Таня, Ирка, все эти девчонки обступили нас и смотрят, смотрят, смотрят как… Как та женщина в клубе. Я совсем о ней забыла, но теперь почему-то вспомнила ее уклончивый, но неотвязный взгляд. И в первый раз у меня возникло какое-то тревожное чувство.

— Что? — почти крикнула я в трубку. — Кто это?

— Это я, — спокойно ответила Лина. — А почему ты кричишь?

— Меня достала эта Таня. Уши от нее болят.

— Так долго с тобой говорила?

— Да. Я устала.

— От Тани? — показалось мне или нет, что в голосе подружки прозвучал какой-то чудной тон.

— Да. А что ты хотела?

— Погулять.

— Это хорошо. Но у Тани какие-то жуткие проблемы. Придется идти и разбираться. Вот так.

— Ну, тогда ладно, — согласилась Лина. — Разбирайся.

И она туда же. Как будто я мамочка этой Тани и обязана…

Мамочка!

Я дико взглянула на Скворцова, меня словно окатило кипятком, а потом ледяной водой.

Я вылетела в прихожую.

Потом на лестницу.

Спустилась, вышла из подъезда.

Тани нигде не было видно. Но на скамейке возле песочницы сидела Лина. Она тут же вскочила, пошла мне навстречу.

— Пригладь волосы.

Я пригладила.

— Поправь топик.

Я поправила.

Она крепко взяла за руку и повела за собой. В наш любимый скверик.

— Ты чего? — слабо сопротивлялась я. — А где Таня?

Она села на скамейку. Грустно села, сгорбившись. Я села рядом.

— Это я попросила Таню позвонить, — сказала она. — Наврала, что твой отчим меня терпеть не может. И не смотри на меня. Я тебя не боюсь, знаешь?

— Не знаю. Но это уж слишком — так меня разыгрывать!

— Еще неизвестно кто и кого разыгрывает, — непонятно сказала она.

— Да в чем же дело? Что за вопросы жизни и смерти?

Она вздохнула и тихо сказала:

— Я тебя туда не пущу. Вот как хочешь — не пущу!

Как-то сразу я поняла, что она хочет сказать. И разозлилась:

— Что ты понимаешь? Ничего ты не понимаешь! Он из-за меня плакал. Плакал вот такими слезами. Из-за тебя какой-нибудь мальчишка плакал? Завидуешь, да?

Лина еще больше сгорбилась:

— Нет, не завидую. Он обманщик.

— Это кого же он обманул, а?

— Сама знаешь. Тебя и…

— Молчи! — крикнула я. — Ты мне завидуешь!

Она пожала одним плечом:

— Жутко завидую.

— Завидуешь! Он взрослый. Он настоящий! Он…

— Тш-ш-ш, не кричи так, я тебе и так верю. Он взрослый и чудесный, но он врет твоей маме. А может, врет и тебе. Ведь она же звонила вам сегодня, да? И что, вы рассказывали ей, как ходили в клуб и целовались?

Я вспомнила, что проспала мамин звонок, отвечал на него Скворцов.

— Замолчи сейчас же!

— Не замолчу! Он что, собирается развестись с ней и жениться на тебе? Или ему и так хорошо? Я что, не понимаю, почему еле вытащила тебя из дому? Взрослый… Да он хуже мальчишки!

Она тоже забыла обо всем, кроме нашего разговора, мы кричали друг на дружку, еще немного и начали бы по-настоящему ругаться. Но Лина вдруг замолчала. Всегда держала себя в руках лучше, чем я, всегда, даже когда вот так кричала, видела, что происходит вокруг. Поэтому я тоже замолчала.

Опять Скворцов?

В нескольких шагах от нас стояла стройная, но уже в возрасте женщина и внимательно смотрела. Не на нас. Не на Лину. На меня. Только на меня. Я не сразу ее узнала, но сразу же подумала: «Что-то будет. Что-то нехорошее».

— Добрый день, — сказала женщина. — Могу я поговорить с Ветой?

Она знала, как меня называют дома. В школе и чужие люди меня звали Лизой или Елизаветой.

Лина смотрела на нее подозрительно. Женщина слегка улыбнулась:

— Мы только немного отойдем в сторону. У нас короткий конфиденциальный разговор. Хорошо?

Я неуверенно встала. Ни за что бы не согласилась, но она так смотрела на нас со Скворцовым в клубе… Эх, я ведь пыталась его предупредить и была права! Что задумала эта особа?

Мы отошли.

— Сядем, — сказала она, указывая на другую скамейку.

— А в чем дело?

— Садись! В чем дело, ты знаешь.

Я села, не хотела, чтобы она видела перед собой мои дрожащие колени.

— Не знаю.

— Да неужели? А Виталий?

— А что с ним? — Я невольно сжала кулаки и спрятала их за спину.

— Тебе лучше знать — что. Или ты не была с Виталием в клубе, и не целовалась с ним? Он хорошо устроился, даже когда жена в отъезде, не скучает — есть замена в виде тебя.

Я вздрогнула. Такими словами запачкать все, что мы переживали?!

— Вы за мной следили!

— Нет, но ты подтвердила мою догадку. Он просто не мог на тебя не клюнуть. Свеженькая, красивая девочка — почему нет? Я знаю этого человека. Сама когда-то думала о нем. И он вроде был не прочь.

Я хотела вскочить, но она вцепилась в мою руку:

— Э нет! Ты выслушаешь меня до конца! Так вот, я его знаю.

«Откуда, проклятая ведьма? Я знаю его в тысячу раз лучше, чем ты!»

— Это экземпляр симпатичный и обходительный. Приятно с ним под ручку появиться. Но это экземпляр на одну ночь, а потом он еще посмотрит.

Я не могла представить, как могла эта проклятая баба так обижать лучшего человека под солнцем? Как могла издеваться над ним? Змея! Ведьма! Хотелось мне плакать, только из гордости удерживалась от слез.

— Я не удивляюсь, что у тебя пошла кругом голова. Это нормально. За ним многие бегают, а ему особо и напрягаться не нужно. «Ты самая красивая». Сделает сладкое лицо, возьмет ласково за ручку. «Только то, что захочешь ты». Разве не так?

Этими словами попала мне в самое сердце. А еще проклятая кобра здорово имитировала его тон.

— Я не говорю, что он отпетый негодяй. Он по-своему добрый. И вести себя умеет, и никогда на женщину руку не поднимет. Это в нем подкупает. И если бы ты была просто юная девочка, я бы вздохнула и закрыла глаза: не могу же я всех его пассий жизни учить.

Эти ее слова меня удивили. Если она никого не хочет учить жизни, то чего она ко мне привязалась?

— Но есть в жизни некоторые правила, — продолжала она. — Ты, я думаю, не любишь, когда с тобой подло себя ведут, когда ты в каком-то человеке уверена, а он тебя подставил, предал, унизил. Тебе нравится Виталий. Но ведь он муж твоей мамы. Ты об этом забыла? Мама за порог, а дочка во все тяжкие? И я уверена, что и до клуба уже что-то было. А мама ничего не знает, думает, что у нее великолепная дочка и замечательный муж. Она уверена в вас, а вы ее…

Я собрала все силы:

— Чего вы хотите? Я должна вам заплатить, чтобы вы молчали?

Она покачала головой. Смотрела… так… сочувственно?!

— Дурочка ты. Ничего не нужно. И ничего ей не скажу. Как можно? Это ведь из-за меня они познакомились. Мы были на пляже, здесь, у нас, на водохранилище, и он подошел. Будто бы поздороваться со мной. Со мной, как же! Он сразу нацелился на Лену, она ведь красивая и фигуристая, ты вся в нее! А я… Что я могла? Сказать, что был моим любовником? Ну и что, мало ли кто с кем. Взрослые люди. Сказать, какой он есть? Лена подумала бы: злится и завидует стерва. И я промолчала. Молчала и когда она сообщила мне, что они расписались. Но когда увидела в клубе тебя и его… Даже для Виталика это уж слишком! Я глазам не поверила. Есть же какие-то границы? А сегодня позвонила Лене и узнала о ее командировке. Очень мило!

Мне хотелось, чтобы это был плохой сон, кошмар. Хотела кричать и проснуться.

— Я могу, конечно, с ним поговорить, — слышала ее голос, словно сквозь подушки. — Пригрозить ему. Но откуда я знаю, как он поступит? Что взбредет ему в голову? Не хочу, чтобы страдала ты, не хочу, чтобы страдала твоя мама. Вот и получается — я беспомощна. А вы обе одурманены этим красавчиком. Особенно ты. Слишком взрослая эта ситуация для тебя. Не доросла ты еще до таких…

Это был шок. После страха, после безнадежной ненависти — ее признание. Она ничего не скажет! Она ничего не может! Беспомощная змея!

Не совсем беспомощная. Встала со скамейки и на прощанье словно выстрелила:

— Как тебе кажется, когда Лена вернется, сможешь сказать ей: «Дорогая мамочка, спасибо тебе за все, а напоследок я заберу и твоего мужа»?

Я вскочила, словно скамейка превратилась в раскаленные угли:

— Вы… вы…

Она кивнула:

— Я-то я. А вот как ты ей в глаза глянешь? Или с Виталика пример берешь? Он тебя научит…

Не видя ничего перед собой, я пошла прочь, спотыкаясь обо что-то, натыкаясь на какие-то деревья. Вдруг рядом оказалась Лина, что-то спрашивала, что-то говорила. А у меня перед глазами попеременно появлялись они. Мама — сияющая, только что вернувшаяся из отпуска с новым мужем. Скворцов — прижимающий меня к себе в полутьме большого зала под звуки нежной музыки. И эта элегантная, беспомощная передо мной и Скворцовым женщина с печальным лицом.

Они взрослые, все взрослые и все же никак у них не получается с любовью. И я среди них.

— Как дела!

Я чуть не наткнулась на какой-то выросший перед нами предмет.

— Вы куда так спешите?

Предмет вдруг ожил и превратился в Дана. Он смотрел на нас с улыбкой, удивленно покачивая головой.

— Вы что такие?

— Мы, — я открывала и закрывала рот, будто золотая рыбка на песке, не было сил обдумать страшные слова и все перечеркнуть. Все, чем я жила это лето. Лето моей первой настоящей любви.

— А я хотел попросить у тебя, Елизавета, прощения, — сказал вдруг Дан. — Я совершил ужасный поступок, да, ужасный!

Что еще? Какая еще беда свалится на меня в этот жуткий день? Наверное, вид у меня был очень не хорош, потому что Дан заторопился и заговорил, глотая слова:

— Помнишь, мы столкнулись? Ты несла сумки, я предложил помочь. Вернее, мы сначала столкнулись. И вот, ты ушла, а я вдруг чувствую, что-то к рукаву прицепилось. И вот, — он раскрыл ладонь. Там лежала золотая цепочка с четырехлистным клевером из травянисто-зеленого нефрита. Амулет на знак примирения и вечной дружбы, подаренный Скворцовым.

— Ты прости меня, нужно было сразу же тебе отдать. Но я как-то… В общем, мне приятно было хранить у себя эту твою вещь. Посмотрю на нее иногда и… Но все же вещь дорогая, поэтому я возвращаю и прошу меня извинить! — закончил он торжественным тоном и твердым голосом.

Я кивнула и взяла амулет. Как я плакала, когда его потеряла! С него все и началось.

— Спасибо, Дан, только это не мое. Так… поносить дали.

— Ох, я и не знал! Надо было тем более отдать.

— Да ерунда все… Вот что, Дан, ты должен мне помочь.

— Не проблем. А что нужно делать?

— Понимаешь, мама в командировке, а я хочу перед школой поехать к бабушке. Но мой отчим не хочет отпускать, хотя я уже не ребенок.

— Знакомое дело, — кивнул Дан.

— А ехать всего три часа, — сказала сообразительная Лина.

— Вернее, он вроде и отпускает, но может устроить скандал, — врала я. — Короче, пошли со мной и побудете, пока я соберу вещи. При вас он скандалить не будет. А еще лучше… — я запнулась. Не хотела ни обманывать, ни уговаривать Скворцова.

— Давай сделаем вид, что я пришла за своими книгами, которые тебе давала? — предложила Лина. — По литературе. Будто я в сумке их забираю.

Хорошо, что подниматься к нам можно лифтом. Ноги у меня словно превратились в огромные гири. Я еле попала ключем в замочную скважину. Волнуясь, мы с Линой молчали, а Дан молчал за компанию.

Скворцов лежал на диване и смотрел телевизор. Даже не повернул голову. Только когда Лина и Дан поздоровались, он кивнул им и вопросительно глянул на меня. Слова застряли где-то там в горле. Выручила Лина:

— Я свои книги заберу. Можно?

— Можно, — кивнул Скворцов.

— Спасибо.

Мы прошагали через гостиную ко мне, и Лина закрыла за нами дверь. Я торопливо покидала в сумку вещи. Оставить амулет на столе? Пусть Скворцов забирает. А если мама о чем-то догадается? Нет, я его спрячу подальше. Но вот где взять денег на автобус? У меня хватало только на полбилета. Можно было занять у Лины и Дана, но вдруг у них нет? И вообще, нечестно перекладывать все беды на чужие плечи.

Мы вышли из комнаты, и я громко сказала Скворцову:

— В школу нужно сдать деньги на учебные пособия.

Кивнул, и тогда я назвала сумму. Он поднялся с дивана, принес бумажник и отсчитал мне купюры.

— Точно хватит?

— Да, спасибо.

— До свидания, — хором сказали Лина и Дан.

Больше всего мне хотелось вытолкать их из квартиры и остаться с ним. Но я захлопнула дверь с внешней стороны.

— Слушайте, девчонки, что это вы затеяли? — спросил Дан уже на улице. — Как же ты уедешь и не предупредишь его?

— Доеду и оттуда предупрежу. А маме позвоню сейчас.

Мама была не против, только волновалась, взяла ли я теплые вещи.

— Да, — сказала я, хотя их-то как раз и забыла.

Ладно, у бабушки что-нибудь найдется. А Скворцову… а ему я звонить не буду. Приеду и отправлю сообщение. Не хочу, чтобы слышал, как дрожит мой голос. Не хочу опять услышать его ласковые слова и потерять голову. А за две недели что-нибудь придумаю. Бабушка одна живет, ей помощь нужна. Возле ее дома, совсем рядом, между прочим, есть хороший колледж. И собак я теперь могу выгуливать, деньги зарабатывать — с Вилей ого-го, как натренировалась. Пожалуйста, хоть целую свору!

Только необходимо все сделать умно.

Не нужно, чтобы узнала мама.

И тогда Скворцов останется с ней.

Пусть они будут счастливы.

А я заберу таксу и бегемотика, чтобы плакать, обнимая их.