Амелия всецело отдалась ему. Каждым нервом, каждой клеточкой своего тела. Язык Алекса, проникший в ее рот, сначала был медлителен и нежен, но уже через мгновенье, будто подгоняемый силой желания, стал более требовательным. Амелия ощущала его возбуждение даже сквозь разделяющую их одежду.
Она боролась с собственным желанием, но ее тело словно жило отдельной жизнью, изнемогая от томительной муки испытать на себе еще больше его прикосновений.
Амелия прижималась к Алексу все сильнее, ее грудь ныла, требуя ласк, кожа горела. В низу живота пульсировало дикое желание познать, каков Алекс настоящий.
Словно во сне она услышала его протяжный стон. Девушка погрузилась в сладкий плен его губ, забыв о том, что они стоят посреди оживленной улицы.
Одна рука Алекса лежала на ее щеке, вторая — на спине. Насколько Амелия могла судить, он был невероятно возбужден.
Звуки голосов и шагов заставили Алекса отстраниться. Он усмехнулся, проведя рукой по волосам.
— Вот это я называю поцелуем. Где ты научилась так целоваться?
— Ммм… — смутилась Амелия, — я…
Алекс улыбнулся и, взяв ее под руку, проводил девушку обратно в ресторан.
— Не беспокойся. Не думаю, что я действительно хочу это знать. Я могу заревновать.
Скоро они снова сидели за тем же столиком, сомелье наполнил их бокалы вином, а официант принял заказ, подав свежий хрустящий хлеб и сочные оливки.
Амелия наконец почувствовала, что напряжение уходит, становясь все меньше с каждым глотком вина. Алекс старался создать непринужденную атмосферу, и ему это удавалось.
— Как обед? — склонившись к ней, поинтересовался Алекс.
— Чудесно, — застенчиво улыбнулась девушка. — Я целую вечность не была в ресторане.
— Сколько? — полюбопытствовал мужчина. Она обвела пальчиком край бокала и произнесла с отсутствующим видом:
— Одиннадцать лет.
Алекс присвистнул.
— Наверное, тебя невкусно накормили тогда.
— Точно. А на десерт подали мое разбитое сердце.
— Плохое окончание обеда и отношений.
— Угу.
Их взгляды встретились лишь на миг, а потом одновременно замерли на губах друг друга.
— Что же произошло? — спросил Алекс.
— Я была слишком молода и неопытна, чтобы разглядеть знаки. Я недавно потеряла маму и сильно тосковала. Красивый мужчина, приехавший на остров по делам, уделял мне много внимания. И купилась на его сладкие слова и обещания.
— Красивый женатый мужчина, я полагаю.
— Ты угадал. — Амелия вздохнула. — В Милане у него остались двое маленьких детей. Их фотографии выпали из его бумажника. Я увидела их. Он конечно, оправдывался, как всегда поступают в таких случаях. Говорил, что жена его не понимает, что они давно не живут как супруги и так далее.
— И как тебе удалось это пережить?
— Я ушла в монастырь.
— Ты шутишь?
— Нет.
Молчание.
— И ты собиралась принять постриг?
— Я всерьез рассматривала такую возможность.
— Но передумала?
— Обет безбрачия меня не обременял, а вот обет молчания — да.
Алекс рассмеялся.
— Могу себе представить. Значит, ты ушла и: монастыря и стала медсестрой?
— Да. Я хотела как-то изменить свою жизнь. Служить другим людям, а не прятаться за высокими монастырскими стенами.
— Не все монахини живут в монастырях, — заметил Алекс. — Я знаком с несколькими, которые работают в Красном Кресте или преподают в школах.
— Да, но я заскучала по отцу и братьям через три года. Я решила, что могу принести больше пользы на Нироли, работая в местной больнице.
— А тебе не хотелось применить свои знания в частной клинике, где платят намного больше?
— Нет, никогда. Мне кажется чудовищно несправедливым, что богатеи получают лучшее лечение, чем менее обеспеченные представители-общества.
— Это проблема, всех развитых стран. Те, кто может позволить себе лучший уход, часто меньше в нем нуждаются, чем те, кто не способен платить большие деньги.
— Поэтому ты здесь?
— Да. Я подумал, было бы неплохо обучить здешних кардиологов своей технике. Ты собираешься постоянно жить на Нироли? — неожиданно поинтересовался он.
— Не уверена… — Амелия подняла бокал и посмотрела на оставшееся в нем вино. — Я бы хотела путешествовать, посмотреть мир, но сейчас у меня есть обязательства.
— По отношению к отцу и братьям?
— Да… все изменится, когда отец… уйдет. Но сейчас я просто не могу уехать.
Между ними возникла пауза. Амелия лихорадочно искала слова, чтобы нарушить ее, когда перед их столиком возник мужчина и, побледнев, уставился на Алекса.
— Антонио?
— Простите, но вы ошиблись, — вежливо отозвался тот.
— Извините… — Мужчина смутился. — Я принял вас за давнего друга.
— Бывает.
Амелия заметила, как мужчина нервно сглотнул. Он снова извинился и отошел к своему столику, где его спутники в ожидании смотрели на него. Они перешептывались и глядели на Алекса так, будто увидели привидение.
— Прости, — улыбнулся Алекс. — Меня уже третий раз за неделю с кем-то путают. Однажды даже попросили сфотографироваться на память. Странно, да?
Амелия уставилась на Алекса, не веря своим ушам.
— Такое случалось раньше? — Она перешла на шепот. — Здесь? На острове?
— Да. Мне кажется, все потому, что я похож на местных жителей. Меня уже перепутали с Антонио и Марко. Кажется, было еще одно имя, но я забыл. Может, я похож на какого-нибудь итальянского актера… Как ты считаешь?
Сердце Амелии чуть не выпрыгнуло из груди.
— А у тебя… итальянские корни?
— В свидетельстве о рождении указано, что я родился на Сицилии.
— На Сицилии?
— Да. Кстати, вот тебе еще одна причина моего приезда на Нироли.
Амелия ухватилась за край стола, чтобы унять внезапную дрожь.
Он родился на Сицилии.
— Так написано в свидетельстве о рождении.
Невозможно…
— Я еще не был там, но подумываю об этом.
— Где? — не сразу поняла Амелия.
— В Агридженто. Мой родной город на Сицилии.
— Зачем тебе это?
— Не знаю, просто взглянуть. Я не стал делиться планами с родителями, чтобы не ранить их.
— Ты знаешь свою итальянскую фамилию?
— Да. Очень сложная — Сантоканале.
— Мило… Очень по-сицилийски.
— Она неплохая, но, конечно, я сменил фамилию после усыновления. И от имени своего итальянского я отказался. Сменил его, как только пошел в школу.
— А как тебя звали?
— Алессандро, — произнес он, снова вызвав в груди девушки благоговейный трепет. — Представляешь, сейчас австралийцы с легкостью произносят необычные имена, но тридцать лет назад надо мной смеялись за такое итальянское имя. И я стал Алексом.
Алекс — Алессандро…
Мысли Амелии путались. Его останавливают люди на улицах, называют Антонио…
Алекс действительно похож на Антонио Фьерецца, погибшего при крушении сына короля.
И Марко…
Сердце замерло в груди.
Марко Фьерецца, внук короля, сын Антонио. Мужчина, отрекшийся от престола Нироли, женившись на женщине, которую любил больше королевства.
Близнец…
— Что-то не так? — Алекс подался вперед. — Ты побледнела.
— Все хорошо. Просто… здесь немного жарко…
— Хочешь прогуляться по побережью? — предложил он, вставая и протягивая Амелии руку.
Трепеща, девушка вложила свои пальчики в его ладонь и последовала за ним к выходу из ресторана.
Прохладный вечерний воздух помог привести мысли в порядок.
Это невозможно, убеждала себя Амелия. Алекс действительно выглядит так, будто родился и вырос на острове. Но так же выглядят и другие итальянцы, приехавшие сюда из Милана и других городов.
Совпадение.
Вот и все.
Другого и быть не может…
— Чувствуешь себя лучше? — спросил Алекс, когда несколько минут спустя соленый морской бриз обдувал их лица.
— Намного. — Амелия попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло.
— Полагаю, лучше мне отвезти тебя домой, чтобы ты хорошенько выспалась.
— Наверное, ты прав.
— Мы можем увидеться снова?
— У тебя здесь не так много времени.
— Для тебя я найду время. — Он взял ее за подбородок и заглянул в прекрасные зеленые глаза.
Амелия не отвела взгляд. Ее сердце наполнилось неожиданными эмоциями. Она не собиралась влюбляться, особенно в мужчину, который пробудет здесь всего месяц. Но было нечто такое в Алексе Хантере, отчего в животе начинали порхать бабочки, а сердце неслось галопом. И дело не только в его чувстве юмора. Он был искренен. Он подтрунивал над жизнью и одновременно отдавал ей дань уважения. И Амелию восхищало это его качество. В него слишком легко влюбиться, но к чему это приведет?
— Алекс… можно задать тебе один вопрос?
— Конечно.
— Ты сказал, что не искал своих биологических родителей… Но что, если они сами найдут тебя?
— Не знаю… Я никогда не думал о такой возможности. Мне казалось, если мои родители бросили меня в два года, то это значит только одно: я им не нужен. Если бы они любили меня, то не отдали бы на усыновление.
Разумно. Ведь ни один родитель не смог бы отдать свое дитя уже после того, как увидел его первые шаги, первый зубик, услышал первое слово. Должна быть очень серьезная причина.
— Тебя усыновили на Сицилии или в Австралии?
— В Австралии. Полагаю, мои настоящие родители иммигрировали туда.
— А твоя сестра? Она не нашла своих родителей?
— Меган удочерили в возрасте двенадцати лет. Ее отца и мать лишили родительских прав за грубое отношение к ребенку. Вряд ли сестра захочет когда-нибудь снова увидеть их.
— Ей, наверное, пришлось нелегко.
— Мои родители стараются сделать все возможное, чтобы помочь Меган пережить ужас прошлого, но некоторые вещи не так просто исправить.
— Теперь я понимаю, почему ты не горишь желанием узнать свои корни. Как говорится, никогда не знаешь, что можно обнаружить.
— Точно. Некоторые вещи имеет смысл оставить та к, как есть.
Амелия шла рядом с Алексом к его машине. Он прав, думала она по дороге домой.
Есть вещи, о которых лучше не думать…