Роман века

* * *

Бывший гараж был поделен на две части. В большей разместился муж вместе с помощником. Меньшая, с окошком под потолком, тем самым, над которым я влезала в дом, была рабочим местом жены. На столе был разложен лист астралона с начатым узором, очень простым, составленным из кружочков и полумесяцев.

Я сидела над работой, продолжение которой не составляло для меня ни малейшего труда, и разбиралась в текущих ошибках и достижениях, пытаясь, при случае подавить зависть, которая охватила меня утром, при виде комнаты Басеньки. Меблировка комнаты показалась мне потрясающей. Я могла согласиться с висящим на стене гениальным, безукоризненным зеркалом, могла простить серебряные, в стиле рококо подсвечники, могла пережить туалетный столик, тем более, что на мой вкус он был маловат, и крученое кресло, но не могла забыть про комод. Всю жизнь я мечтала стать обладательницей комода, а этот, ко всему прочему, был антикварным. Если бы я увидела его в музее, несомненно посчитала бы его настоящим рококо, но я не верю в настоящее рококо в частном доме, и решила, что это имитация. Но имитация достойная восхищения.

Я досконально его осмотрела, на четвереньках облазила его вокруг, и чуть не обнюхала. Он был не в лучшем состоянии и требовал обновления. Замочек одного из ящиков был поврежден, а вся поверхность была покрыта многочисленными царапинами, одна из которых, сбоку, по форме походила на морского конька. Зависть привела к тому, что в памяти сохранились мельчайшие детали предмета мечтаний. У этой Басеньки действительно было слишком много всего! И большие чувства, и комод, не говоря уже про вольво, не знаю, заслуживает ли всего этого женщина, которая не держит дома соли и сахара!

Простота узора позволяла спокойно занять мысли чем-либо другим, для работы нужны были только руки. Неизвестное имя собственного мужа до сих пор меня беспокоило, но эта неприятность не столько уменьшилась, сколько отошла на второй план, смещенная комодом, тем более, что с предыдущего вечера я мужа и не видела. Его было слышно в помещении рядом, где он тяжело и добросовестно работал вместе с помощником. Я надеялась, что помощник обратится к нему так, чтобы прояснить дело, скажет например «пан Каэтан», или «пан Ипполит», или, на худой конец, «пан Зенек», это безразлично, в любом случае из этого можно будет выяснить как его окрестили, другого способа добыть информацию я не видела. Перед тем, как приступить к работе, я обыскала всю комнату внизу, думая, что найду какой-нибудь документ, письмо, бумажку, на которой увижу имя хозяина дома, но убеждение оказалось ошибочным. Чертова прислуга, отправляясь в отпуск, поубирала все с нечеловеческой тщательностью. Вместо имени я нашла поразительные количества сахара в четырех сосудах, расставленных в самых неожиданных местах. Две сахарницы стояли в библиотеке, среди книг, одна в баре, среди бутылок, а одна – под телевизором. Я подумала, что соль скорее всего найдется в коробке с пылесосом. Кроме того меня сильно нервировал страшный скрип двери, которую по этой причине пришлось оставить открытой, чтобы не сообщать пронзительным визгом о каждом передвижении.

Занявшись размышлениями я чуть было не пропустила момент выхода за покупками. Я машинально глянула в окно, чтобы проверить погоду, и на мгновение остолбенела.

В окне торчала губа. Это была такая страшная губа, что прежде чем я припомнила, что все губы, прижатые к стеклу, производят не самое лучшее впечатление, испытала потрясение. Я даже удивилась, что не закричала, не грохнулась в обморок и не впала в истерику. В первый момент мне показалось, что это муж, что казалось еще более ужасным, потому как все это время его было слышно рядом, и ему бы пришлось раздвоиться, но вскоре заметила разницу. Губа была толстой, широкой, имела рыжий окрас и тупо, ритмично двигала челюстью. С минуту она позволила смотреть на себя, после чего исчезла.

Я превозмогла одеревенение. Твердо решив не давать терроризировать себя губам без туловища, я выскочила наверх. Бросилась к кухонному окну, потом к двери и успела еще заметить владельца губы. Он медленно перемещался вглубь улицы и производил впечатление недоразвитого, обшарпанного дебила.

Нет, то, во что я впуталась, не было спокойной жизнью. Даже в машине я не перестала нервничать, потому что документы Басеньки вылетели у меня из головы, я не оставила их дома и имела при себе все, что грозило мне пятилетним заключением. Ни разу в жизни я так точно не соблюдала правила движения!

Следующее потрясение ждало меня ближе к вечеру, когда, отработав свое, я вернулась наверх. В прихожей, услышав звонок телефона, я с перепугу не смогла вспомнить, где он стоит. В голове пронеслось, что будет глупо, если появится муж и увидит, как я разыскиваю эту адскую машину по всей мебели. Если звонят ему, придется его позвать, а я не знаю имени, я не смогу узнать, не ошибка ли это, лучше будет если трубку возьмет он, а если звонят Басеньке, то вообще непонятно, что делать. Одновременно меня осенило. Из-за амуров пана Паляновского я должна была сдуреть окончательно, если мне до сих пор не пришло в голову, что у меня есть телефонная книга, а в книге имя, фамилия и адрес!..

Телефон нашелся сразу, на полочке за кипой журналов. Мне правильно казалось, что он стоит где-то низко. Телефонная книга лежала рядом, я заколебалась что делать в первую очередь и услышала как бежит по лестнице муж. Он появился на пороге, внезапно остановился, удивленно посмотрел на меня и поправил очки. Телефон надрывался.

– Чего ты ждешь? – подозрительно спросил муж. – Возьми это!

Еще чего! В его присутствии?!.

– Сам возьми, – со злостью ответила я, увидев в этом наилучший выход из положения.

– Исключено! Это наверняка тебя! Я… это… Хочу послушать ваш разговор!

Он даже отошел на шаг в холл, демонстрируя тем самым непреклонное намерение не трогать телефон. Я было запротестовала, но пронзительный звук слишком меня раздражал. Не скрывая обиды и отвращения я подняла трубку.

– Алло! – сказали оттуда. – Добрый день, это Викторчак. Муж дома?

Викторчак, так ясно и просто решивший все вопросы показался мне симпатичным. Стало немного легче.

– Викторчак, тебя, – с удовлетворением прошипела я, закрыв трубку рукой. – Да, пожалуйста, он уже идет, – добавила я Викторчаку.

На лице внимательно наблюдающего за мной мужа промелькнул явный испуг. Он заколебался, открыл рот, ничего не сказал, неохотно подошел и взял трубку. Было похоже, что этот Викторчак как-то очень не вовремя. Он стоял с трубкой и смотрел на меня с таким же отвращением, как и я на него. Было видно, что он не хочет начинать разговор, пока я не выйду из комнаты. В подсознании что-то щелкнуло, меня поразило удивительное сходство наших желаний. На его месте, я бы тоже ждала, пока он выйдет…

Меня не интересовали его переговоры с Викторчаком, я забрала у него из-под носа телефонную книгу и демонстративно направилась с ней на кухню. В тот момент, когда я нашла целую кучу Мачеяков и выбирала нужного, муж, просунув голову в дверь, появился снова. Он явно начинал меня настойчиво преследовать.

– Слушай… – неуверенно начал он и внезапно остановился. Он смотрел на меня неуверенно, как бы с сомнением, отчего мне стало не по себе. Я перепугалась, не стерлась ли случайно родинка.

– Слушай… – повторил он. – Чего ты ищешь?

– Прачечную пера, – не раздумывая ответила я, вспомнив о своем праве на странности.

– Прачечную чего?!.

– Пера. Такие белые, из птиц.

– А… На кой черт тебе прачечная пера?

– Для стирки. Перья стирают, когда они грязные.

– А!..

Замешательство мужа было явным. Минуту он неуверенно смотрел на меня, потом вдруг очнулся, будто вспомнив, зачем пришел. Не за информацией о прачечной пера, это уж точно.

– Слушай, когда ты закончишь? – торопливо спросил он.

Мне опять стало не по себе. Я не имела понятия о том, что ему нужно. Когда я закончу искать прачечную пера?..

– Что, когда закончу? – неуверенно поинтересовалась я, с трудом избавляясь от паники в голосе.

– Тот узор, который ты делаешь. Викторчак говорит… То есть, он его уже ждет.

Теперь замешательство перешло ко мне. Шаблон я могла закончить за три часа. Я собиралась делать его три недели. Если я его закончу, то что, ради бога, делать со следующим? Откуда я возьму новый проект? Сознание того, что я не должна делать его сама, ударило меня как обухом и ошеломило окончательно. Я смотрела на этого мерзкого человека и смотрела, голос не хотел меня слушаться.

– А… потом?.. – наконец очень осторожно спросила я.

– Что, потом?

– Следующий узор? У тебя есть какой-то выбранный?

Муж, казалось, был полностью сбит с толку. Я уже решила, что все кончено, это как раз тот самый случай, при котором обман должен открыться. Внутри все похолодело.

– Как же… – беспомощно сказал муж, ошеломленно уставившись на меня. Ведь есть… это… три выбранные. Там… в ящике. Ты сама спрятала.

Матерь божья, сама спрятала… В каком ящике, где это искать?!. Может я потеряла? Тоже нехорошо, не потеряла же я их вместе с ящиком?..

– Викторчаку надо все сделать, – нервно произнес муж. – Так когда ты закончишь?

Испуг не дал мне задуматься. Черт с ним, будь что будет!

– Завтра, – ответила я, желая любой ценой от него избавиться. – После обеда.

Просунутая в двери голова исполнила размашистый кивок и муж исчез. Я чувствовала себя так, будто чудом выжила в железнодорожной катастрофе, и сидела над телефонной книгой, пытаясь успокоиться. Пан Паляновский гарантировал отсутствие контрактов… Почему этот идиот до сих пор не понял, что я не его Басенька?! Смотрит на меня вблизи, разговаривает, наверное, он слепой и недоразвитый…

Увидев очевидную умственную отсталость этого балбеса я вернулась к телефонной книге и нашла то, что нужно. Мужа звали Роман. Роман Мачеяк, кандидат химических наук. Правда, оставалась возможность, что Басенька называла его Тютюсиком, Рыбкой, Котиком или как-то иначе, но в состоянии войны это можно было не принимать во внимание. Никаких ласк, Роман и точка!

– Барбара, – сухо произнес мой супруг, когда я, положив телефонную книгу, намеревалась покинуть комнату, зараженную его присутствием. Я повернулась и посмотрела на него исключительно потому, что он вообще издал какой-то звук, мне даже и в голову не пришло, что Барбара – это я.

Муж вдруг стал каким-то неуверенным и беспокойным.

– Слушай… Ты должна написать мне письмо. На машинке. Я продиктую.

Я застыла в дверях. Конечно, разговор о том, что Басенька занимается его корреспонденцией был, пан Паляновский меня предупреждал, пропущена была только одна мелочь. А именно – местонахождение пишущей машинки. Я обыскивала этот дом, нашла сахар, нашла имя, нашла даже недостающие столовые приборы и соль, в супнице, кстати говоря, но пишущая машинка мне на глаза не попадалась. И что мне теперь делать?..

Вдруг на меня снизошло вдохновение.

– Пожалуйста, – холодно сказала я. – Вечером, когда вернусь с прогулки. К тому времени будь любезен приготовить машинку и бумагу.

– Хорошо, когда вернешься – поспешно согласился муж. – Только не возвращайся слишком поздно.

Я исполнила его желание и не стала сильно задерживаться на прогулке. Вид, который я застала по возвращению, подействовал успокаивающе. На низком столе в комнате стояла машинка, рядом лежала бумага, а муж искал что-то в громоздком сооружении одновременно являющимся буфетом, библиотечкой, стеллажом и шкафом. Кроме этого монстра, там было еще немного мебели, подобранной достаточно старательно, кроме всего прочего и старинный секретер с миллионом ящичков и дверок.

Я пошла наверх переодеться и, спускаясь вниз, услышала как в этой комнате что-то громыхнуло. Это меня заинтересовало. Я успела подумать, что муж, не дождавшись меня, в сердцах разбил пишущую машинку, после чего увидела причину грохота.

Самый большой ящик секретера лежал на полу, вокруг него валялись россыпью такие же старые серебряные ложки, ножи и вилки, одни в упаковке, другие россыпью, а посреди этих сокровищ ползал сильно взволнованный хозяин дома, поспешно все собирая и заталкивая обратно. Страшно подумать, как много приборов поместилось в такой маленький ящик.

– Я забыл про эту сломанную рейку, – буркнул он, не глядя на меня.

Я не обратила на него внимания и бросилась к машинке, чтобы проверить ее тип. Глупо было бы искать запятую, кавычки и восклицательный знак по всей клавиатуре, которой, как видно, я пользуюсь почти каждый день. С облегчением я увидела старенькую Оливетти, то есть то, что случайно знала лучше всего.

Муж вылез из-под кресла, с большим трудом вставил ящик на место, после чего, прохаживаясь по комнате, почесывая затылок и поправляя очки, продиктовал мне три письма официального содержания. Меня немного удивило, что во всех он передвигает сроки с марта на апрель и отказывается от приема заказов, я не заметила в мастерской особой спешки, но не обратила на все это внимания, обдумывая хитрый ход, благодаря которому я смогла бы узнать место укрытия этой чертовой машинки. Я напечатала адреса, вложила письма в конверты, вышла на кухню, зажгла свет, после чего на цыпочках вернулась в прихожую и спряталась за лестничной клеткой. В случае чего, я могла убежать в подвал. Сильно скрипящие двери были открыты, и мне было прекрасно видно.

Муж собрал свои письма, поднял машинку и засунул ее глубоко под секретер. Можно было перестать подглядывать, но меня заинтересовали его дальнейшие действия. Он осмотрелся вокруг, как-то очень подозрительно и неуверенно, отложил бумаги на кресло, и внимательно принялся изучать остальные ящики секретера. Он осторожно открывал их, заглядывал внутрь и закрывал. Один, в самом низу, открыть не удалось, по-видимому он был заперт на ключ. Он подергал за ручку, после чего задумался над ящиком.

Я смотрела на него со все большим удивлением. Что это должно было значить? Может от всех этих матримониальных потрясений он свихнулся? Даже если ящик закрыл не он, а эта упрямая Басенька, не сегодня же он это заметил? Он должен знать, что в доме открыто, а что заперто!

Мне пришло в голову, что Басенька могла закрыть его в последний момент, из-за меня, спрятав там что-то, что я могла украсть. Она наверное чокнулась, потому что оставила мне золотые часики, колечко с бриллиантом, мужа, меха, машину, стоимостью в полмиллиона с лишним злотых и закрыла какой-то паршивый маленький ящик. Что она там держит, Кохинор?

Муж вел себя загадочно. Он осмотрел секретер со всех сторон, заглянул под него, поднялся, беспомощно осмотрелся и почесал голову. Сначала он сделал это одной рукой, потом двумя и пахал ногтями прическу с такой силой, будто у него, как минимум, был лишай. Лицо его вдруг оживилось, он быстрым шагом прошел в угол и раскрыл большой выпуклый футляр. Я с самого начала знала, что это старая довоенная зингеровская швейная машинка, я узнала ее, потому что когда-то точно такая же стояла в доме моей бабки. Довоенная швейная машинка в комнате, где рядом с модерновой мебелью находились невероятные древности, конечно могла удивить, но не своего же владельца!

Открыв машинку муж алчно уставился на нее и явно остолбенел. Какого черта? Он не знал, что у него дома есть швейная машинка? Или первый раз оказался в этой комнате?.. Некоторое время он с каким-то осоловелым выражением разглядывал ее, потом вдруг закрыл и вновь принялся оглядываться. Очки его дико блестели, волосы после чесотки растрепались, движения были нервными, он производил очень пугающее впечатление. Псих и только. Боже мой, меня заперли в одном доме с сумасшедшим!..

Псих явно что-то искал. Он открывал двери этой махины во всю стену, хлопал ящиками, что-то передвигал и, наконец, затих вне моего поля зрения. Либо нашел, либо отказался от поисков. Я вышла из-за лестницы и заглянула в комнату. Псих стоял в углу, заложив руки за спину и мерно раскачивался вперед-назад. На лице его рисовалось тупое раздражение. Что же он потерял, бога ради, что эта пигалица от него спрятала?!.

Я заканчивала ужин, когда он появился в дверях. Меня сразу охватили дурные предчувствия.

– Я бы хотел получить иголку с ниткой, – угрюмо и недоброжелательно произнес он.

Ужин застрял у меня в горле. До меня дошло что он искал – иголку с ниткой, идиотское желание! Интересно, где я их ему возьму? Черт знает, куда их Басенька спрятала, наверное, в стиральную машину… Никакие устройства для шитья, кроме машинки, не попадались мне на глаза, не начинать же искать при нем в самых неподходящих местах.

– С какой ниткой? – спросила я, чтобы выиграть время.

– Черной и белой, – ответил он после короткого унылого размышления. – И булавку. Две булавки.

– Так возьми. Разве я тебе запрещаю?

– Я не буду рыться в твоих вещах, – обиделся он. – Если лежит сверху, я возьму сам. Ты все прячешь неизвестно где. Мне нужна иголка с ниткой.

У меня чуть не вырвалось, что это не я, а Басенька. Действительно, она прятала все неизвестно где…

– Завтра, – огрызнулась я. – От шитья по ночам глаза портятся.

– Можно и завтра, только утром.

Почти полночи я потратила на поиски. Как я и предполагала, в ящиках швейной машинки было все, что угодно, только не то, что нужно. В одном лежало множество бутылочных пробок и, о чудо, штопор для них, в другом – мелки, карандаши, ручки и перья для туши. В комнате прислуги я нашла портняжный метр и бельевые прищепки. От швейных принадлежностей не было и следа. У меня не было другого выхода, как назавтра произвести соответствующие покупки в магазине, сумма в пятьдесят тысяч злотых за все эти хлопоты перестала казаться мне слишком большой.

Утром я холодно уведомила мужа, что черные и белые нитки кончились, остались только розовые, а поскольку ниток нет, игла ему ни к чему. Я куплю их чуть позже, и он получит все после полудня. Информацию он воспринял не протестуя, но с очень унылым выражением лица.

Покупая при случае косметику, я подумала не должна ли вместо мыла покупать например шампунь или крем. При таком количестве странностей Басеньки, мое относительно нормальное поведение может показаться подозрительным. Несомненно, Басенька чувствовала себя свободнее, и тем не менее какую-нибудь глупость придется придумать.

Получив нужные иглы и нитки в новенькой упаковке, муж ничуть не удивился. Было похоже, что все в порядке. Облегчение, которое я испытала после очередного потрясения, повлияло на мои умственные способности и я не задумалась, что все проходит слишком легко…

С каменным спокойствием я восприняла присутствие рыжего дебила, сидящего на корточках за окном. Он заглядывал внутрь, смотрел за моими руками, когда я продолжала круги и полумесяцы и ритмично шевелил массивной челюстью – или жевательная резинка, или нервный тик. В конце концов это жевание стало меня раздражать, я бы с удовольствием попросила его убраться, но сомневалась, не принадлежит ли он к инвентарю, и не является ли его присутствие чем-то обычным, нормальным и вообще желанным. Пан Паляновский с Басенькой пропустили столько вещей, что запросто могли забыть и рыжего дебила.

Ближе к вечеру я отдала мужу законченный рисунок. Он с ним не церемонился, свернул в рулон, профессионально проверил, как он стыкуется со всех сторон, перевязал его шнурком и жестом позвал меня за собой:

– Поехали, – тихо потребовал он.

Как раз в этот момент я пришла к утешительному выводу, что если он до сих пор не раскрыл обмана, то не раскроет его никогда, и я могу не волноваться. В ответ на просьбу, внутри что-то екнуло. Куда, ради бога, мы должны ехать?! Что за животное, получил нитки и иголки, получил рисунок и даже булавки, что ему еще надо? Пан Паляновский про поездки не говорил!

– Ну, поехали! – повторил муж, потому что я осталась сидеть за столом и тупо всматривалась в его постоянно спадающие очки. – Чего ты ждешь?

– Куда? – запротестовала я тоном глубочайшей обиды.

– Как куда? К Земянскому!

Господи, кто такой Земянский?!.

– Не хочу, – твердо сказала я, – езжай сам.

Муж уже был в дверях, он моментально остановился и обернулся.

– С ума сошла? Думаешь я буду носиться с этим по городу и искать такси? А с шаблоном мне потом тоже бегать? Что за новые фокусы?

От волнения я слегка потерялась и поднялась с кресла. Муж направился вверх по лестнице. Я медленно пошла за ним, не зная, что делать, потому что вдруг вспомнила, что пан Паляновский, что-то на этот счет говорил. В семействе Мачеяков на личной почве идет война, а на почве работы царит мир. Культивируемая среди них общность интересов вынуждает меня к сотрудничеству, я должна отвезти его к Земянскому, который, по-видимому, делает шаблоны из узоров, но как я его отвезу, если не имею ни малейшего понятия, где это! Хоть бы знать в какую сторону от дома ехать!..

Муж стоял на последней ступеньке лестницы.

– Поспеши, – нетерпеливо произнес он. – Надо успеть до шести.

Я оперлась на перила внизу.

– Это продлится слишком долго, – немного неуверенно сообщила я. – Сейчас у меня нет времени.

– Что значит, нет времени? Ты же знала, что его надо отвозить, не для того же ты его заканчивала, чтобы он лежал!..

– Желания у меня тоже нет…

На мгновение муж оцепенел. Он беспомощно смотрел на меня, на лице его появился испуг, у него свалились очки, он их поправил и вдруг разъярился:

– Я не позволю тебе переворачивать все вверх ногами! – заорал он. – Я знал, что ты придуриваешься, но не до такой же степени! Садись в машину и немедленно едем, это займет у тебя полчаса. Черняковская не на краю света! Я все могу вынести, кроме этого!!!

Он взмахнул руками, зацепил рулоном за перила и чуть не свалился с лестницы. Я испугалась, что он упадет на меня. Он рычал что-то еще, но я уже не слушала, потому что узнала самое главное. Я знаю, куда ехать, кроме того, все сходится – личная война и служебный мир, я должна послушно отвезти его, истекая по дороге ядом и ненавистью. Может у Земянского есть какая-то вывеска…

Вдруг я вспомнила, что должна знать, где это, когда-то я там была. Пару лет назад, когда я делала такие узоры, меня один раз отвезли к парню, делающему шаблоны из матриц, чтобы что-то там поправить на рисунке. Конечно же, это было на Черняковской. Рядом была вулканизационная мастерская, в моей памяти навсегда запечатлелся образ элегантно одетого человека, который пытался поднять колесо, вместо того, чтобы его катить. В конце концов это ему удалось, и он с кряхтением потащил это колесо в объятиях. Такое не забывается.

– Заткнись, – сказала я, проходя мимо мужа. – Я уже иду.

Прежде чем мы добрались до Черняковской, я поняла причину, по которой машиной пользуется исключительно Басенька. Где-то посреди Хелмской, муж, до сих пор сидящий спокойно, судорожно схватился за приборную панель и странно зашипел. Я удивилась, потому что на проезжей части ничего не происходило, я не делала ничего необычного, ехала нормально, никаких препятствий не было. Муж дико вытаращил глаза, что было заметно даже через очки.

– Помедленнее! – прохрипел он. – Куда ты так гонишь, помедленнее!

Я глянула на спидометр, испугавшись, что у меня какие-то видения, и я теряю связь с действительностью, что при сложившемся положении вещей было вполне возможно, а может это машина свихнулась и едет сама. На спидометре было 65, поэтому я снова посмотрела на мужа, неуверенная, в этом ли дело. Я сбавила до шестидесяти, но это не помогло, он продолжал судорожно цепляться за панель и сопеть. При повороте направо, на скорости 15 километров в час, он закрыл глаза и застонал так, будто я проходила этот поворот юзом, над краем пропасти. Стало понятно, что он страдает какой-то автомобилефобией и любая скорость кажется ему сумасшедшей. Странно было только одно, что он впал в панику на Хелмской, где я ехала ровно и не очень быстро, а не на Бельведерской, где я добавила газа, обогнала два автобуса, фольксваген и фиат, перед перекрестком шла под девяносто, в последний момент притормозила и свернула налево под носом у мчавшегося из Виланова мерседеса. На Хелмской я сбавила скорость, потому что вспомнила, что боюсь Службы Движения.

Я ехала медленно, напряженно высматривая вывеску вулканизационной мастерской. За мной ехало такси марки «варшава», которое я попыталась пропустить, чтобы не путаться у него под носом, но безуспешно, такси везло сильно пьяного пассажира. Время от времени оно останавливалось и было видно, как водитель пытается добыть из пассажира информацию о цели путешествия. Было похоже, что пьяница либо живет в нескольких местах сразу, либо нигде. Я была в похожем положении, то есть тоже не знала куда еду, в конце концов пришлось прибегнуть к новой хитрости.

– Куда ты хочешь ехать? – сварливо спросила я.

Муж вдруг очнулся и перестал бояться.

– Все равно. Куда хочешь.

– Я вообще никуда не хочу. Это ты хочешь. Пожалуйста, какой дорогой?

Он странно посмотрел на меня, постучал пальцем по лбу и сделал жест подбородком:

– Налево. И направо. Непонятно, как здесь можно найти другую дорогу, она вообще одна…

Передо мною появилась вулканизационная мастерская. Земянский должен быть рядом. Я вдруг сделала открытие. Наконец-то я поняла, откуда появились успех этого идиотского представления и слепота мужа, который не узнает собственную жену. Эта Басенька действительно приучила его ко всевозможным бредням и глупостям, заменять ее можно как угодно, главное – сохранить внешнее сходство. Действительно, с моей стороны его ничто не удивит…

Муж достал с заднего сиденья рулон и вышел, приказав мне подождать. Он вошел как раз в тот двор, перед которым я остановилась, что указывала на то, что сама о том не ведая, я подъехала точно к Земянскому. Такси с пьяницей наконец-то меня обогнало и остановилось в нескольких метрах впереди. Пьяница начал высаживаться. Он закачался, упал на капот, с видимым усилием перевернулся и, опершись на машину задом посмотрел вокруг, размахивая руками. Потом, не отрываясь от кузова, он доковылял до дверей и начал садиться обратно. Было видно, как водитель пытается его отговорить.

Я с интересом присматривалась к этой сцене и одновременно думала, не надо ли оставить здесь мужа и сбежать. Если первое поручение я выполнила успешно и послушно, второму должна воспротивиться. Прежде чем я приняла решение, муж вернулся.

– Теперь подбрось меня домой, – буркнул он.

Чуть не сорвав с петель дверь, пьяница наконец-то уселся в такси. Водитель казался смирившимся. Он развернулся раньше меня, но я обогнала его на первом же перекрестке, после чего вольво показало, на что способно. Я подумала, что должна как-то продемонстрировать неприязнь к мужу. К моему удивлению, он сидел спокойно, принимая сумасшедшие маневры машины с полным безразличием, и только на Бельведерской он, по-видимому осознал, что происходит, потому что его охватила просто божественная паника. К дому он подъезжал с крепко закрытыми глазами.

Через три дня я окончательно успокоилась и почувствовала себя свободнее. Все шло по плану. В ящике стола в мастерской я нашла множество рисунков и эскизов Басеньки, среди них три скрепленных вместе и отмеченных карандашом – несомненно те самые, выбранные. Я прикрепила к доске новый лист астралона и начала новый узор, к которому внимательно приглядывался дебил за окном. Муж хлопот не доставлял, вел себя нормально, как муж, избегал меня так же старательно, как и я его, я его почти не видела. Я обрела равновесие, ко мне вернулась трезвость ума.

Потом я начала удивляться.

Ослепленный сначала оригинальным романом пана Паляновского, а потом паникой и волнением, мозг наконец-то возобновил свою работу. Что-то здесь не сходилось.

Притворяться Басенькой было подозрительно легко. Если бы муж время от времени встречался со мной только на улице, в тряпках, которые он помнит и знает, и даже если бы он видел меня вблизи, ошибка была бы понятной. Я выглядела абсолютно как Басенька, каждый день, перед выходом из комнаты, я сравнивала лицо в зеркале с лицом на фотографии, точно придерживаясь указаний гримера. Но лицо же это не все, у человека есть разные индивидуальные черты…

Я удивилась, как он до сих пор не разоблачил обман, но в то же время возникло ощущение, что это вовсе не то, чему следует удивляться, и вообще, дело не в этом, а в чем-то другом. Есть здесь что-то такое, чего я не понимаю, и от этого, все кажется ненормальным…

Я мыла посуду на кухне, старательно пропуская приборы использованные мужем, когда он вдруг просунул голову в дверь.

– Где утюг? – безразлично спросил он.

Нож и вилка вылетели из рук. Опять началось!.. Я не имела никакого понятия, где может быть утюг, так же, как до сих пор не обнаружила швейные принадлежности. Я почувствовала, что меня снова охватывает паника. Я тут же прокляла Басеньку за идиотскую идею спрятать все от него и от меня.

– Там где и должен быть, – сказала я раздраженно. – А если нет, то в другом месте. У тебя есть глаза, можешь и сам поискать.

Муж уныло посмотрел на меня, заколебался, как будто хотел что-то сказать, но отказался. Он пожал плечами и убрал голову.

Я кончила мыть посуду и приступила к поискам утюга. Что, черт возьми, могла с ним сделать Басенька? Может выбросила в окно, как те тарелки, и теперь он лежит в саду и ржавеет?.. Что бы она с ним ни сделала, я должна знать, потому что Басенька – это я.

Муж отказался от глупых вопросов и тоже искал, пытаясь скрыть поиски от меня. Точно также я скрывала свои от него. Мы вдвоем посвятили себя одной цели, до тех пор пока утюг не заполнил собой весь мир.

Исследуя в двадцатый раз кухонные закутки, я услышала, как муж вышел в прихожую и начал рыться в шкафу под лестничной клеткой. Я решила подождать пока он закончит. Шум раздавался довольно долго, наконец он затих, я подождала еще немного, после чего, уверенная, что муж удалился, выглянула в холл.

Он стоял над пылесосом, тряпками и щетками, извлеченными из шкафа, как символ нужды и отчаяния, и чесал голову рукой сжимающей очки. При моем появлении он смешался, в глазах его мелькнула паника, он торопливо надел очки и начал запихивать все обратно в шкаф.

– Конечно! – сварливо произнес он. – Нет и этого… Ну… Вообще ничего нет!

Было понятно, что нет не вообще ничего, а только утюга. Я стояла, как соляной столб, смертельно удивленная, поскольку мне пришло в голову, что он меня боится. Самым настоящим образом боится меня так же панически, как и я его. Мы боимся друг друга, где в этом смысл, где логика? Я-то понятно, но почему он?!.

Я попыталась над этим задуматься, но утюг помешал. Чтоб они треснули, и Басенька и пан Паляновский! Не в силах оторваться от проклятого предмета, я решила обнаружить его, используя дедукцию, хоть и сомневалась, справится ли дедукция с этой идиоткой. Муж сбежал из холла. Я стояла и думала.

Утюг должен лежать там, где гладят, вместе с гладильной доской. Гладильной доски я тоже нигде не видела, а она побольше утюга и поместится не везде. Вообще-то в этом доме есть прислуга, она гладит, если не на кухне, то где? Не в подвале же, не в ванной! Где может гладить служанка?.. Конечно в своей комнате!

Я обрела способность двигаться. Гладильная доска стояла за шкафчиком в комнате прислуги, утюг находился рядом – на полочке. Я чуть было не помчалась поделиться радостным открытием с мужем, но к счастью меня остановила следующая трезвая мысль.

Утюг действительно был там, где должен, почему же он не мог его найти? Не знает, что в доме есть прислуга?.. Допустим, что он никогда в жизни ничего не гладил, даже подштанников, допустим, о работе прислуги он не имеет понятия и вообще ею не интересуется, допустим, что утюг понадобился ему в первый раз… Порядок – возможно, он не знал, где он стоит. Искать он тоже имел право, но почему в таком страхе передо мной?!

Мысли смешались окончательно, понять этого не удавалось никак. Я подумала, может, он делает что-то нелегальное, мошенничает, жульничает, злоупотребляет, черт знает, что еще, и боится, что Басенька все узнает. Этот звонок от Викторчака, когда он не хотел разговаривать при мне… А может, он знает, что Басенька – это не я, то есть я – это вовсе не Басенька, он не боится настоящей Басеньки, но боится подставной, а свои мысли, по неизвестным побуждениям скрывает, притворяясь, что принимает меня за свою настоящую жену, и боится, чтобы я не поняла, что он притворяется…

Я почувствовала, что от избытка страха и его причин, сама того и гляди свихнусь. Я запуталась в рассуждениях. Что-то во всем этом было очень странное…

Выходя на прогулку, у подножия лестницы я столкнулась с этим несчастным, испуганным и нервным придурком, мне стало его немного жалко.

– Конечно, утюга ты не нашел? – пренебрежительно спросила я. – Я же говорила, что он на месте. В комнате прислуги. Не знаю, где твои глаза и ум.

– Я не видел, – пробормотал придурок, хмуро посмотрел на меня и скрылся в кухне.

С прогулки я вернулась довольно поздно, ничего плохого не ожидала и полностью была занята единственной темой, а именно – размышлениями о жене блондина из автобуса. Я уже в третий раз встретила его в скверике, у меня создалось впечатление, что он шатается там по вечерам от того, что с ней поссорился. Другого повода для его прогулок я найти не могла.

Я открыла двери, вошла в прихожую и на пороге комнаты увидела мужа, угрюмого, надутого, глядящего на меня жутким взглядом. Он по-наполеоновски сложил руки и издавал какое-то странное булькающее бурчание. Я невольно остановилась, немного обеспокоившись и не зная, что это может значить. Муж внезапно сделал выпад ногой в прихожую.

– Негодяйка!!! – неожиданно громким басом зарычал он.

Я опешила. Я ожидала всякого, но не такого! Что на него нашло?! В полном ошеломлении я уставилась на него, не понимая причин такого странного поведения.

Муж убрал ногу, сделал выпад другой, это стало похоже на гимнастические упражнения, взмахнул руками, некоторое время казалось, что он пытается что-то вспомнить, наконец он погрозил мне кулаком:

– Шлюха!!! – для разнообразия дискантом завыл он. – Я знаю все!!! Я не дам марать свое имя по сточным канавам!!!

Я окончательно остолбенела. Ради бога, какие сточные канавы?! О чем речь, о грязи в скверике? Да, действительно, там грязно, но никакого имени я там не марала, только Басенькину обувь… Нажрался он что-ли?.. Я с удивлением смотрела на него, не могла ни с чем связать этот цирк, и вообще, не зная что делать. Принять участие в скандале, повернутся и убежать, обидеться?.. Никаких инструкций по этому вопросу я не получала…

– Мне надоели твои любовники, больше я этого не потерплю!!! – сходил с ума муж, не переступая порог комнаты. – Ты моя жена!!! Убью гада!!! Убью!!!

Гадом, которому угрожала опасность, мог быть только пан Паляновский. В качестве Басеньки я должна была позаботиться о сохранности почитателя и успокоить мужа. Законный владелец продолжал рычать, как раненный буйвол, сбивая меня с мысли.

– Заткнись!!! – внезапно крикнула я, еще пронзительнее его. – Люди услышат!!!

Муж на полуслове остановился и застыл с кулаком, поднятым вверх. У него свалились очки, он поймал их и насадил на нос. Я брезгливо постучала себя пальцем по лбу и направилась в сторону лестницы.

– Я вообще не собираюсь говорить с тобой таким тоном, – гордо и обиженно сказала я. – Ни по каким сточным канавам я не хожу, перестань сходить с ума. Странные какие-то манеры…

Я начала подниматься наверх, остановилась посередине лестницы и повернулась:

– Если тебе что-то не нравится, можешь со мной развестись, – примирительно добавила я. – А вульгарных скандалов прошу избегать.

Муж обрел способность к движению и даже как бы обрадовался.

– Про развод можешь забыть, – сказал он нормальным голосом с отчетливым удовлетворением. – А с твоими поклонниками я разберусь. Я отлично знаю, чем ты занимаешься.

Я не удостоила его ответом, потому что все это казалось бесконечно дурацким и лишенным всякой логики. Если он знает, чем я занимаюсь, то цепляться не должен, не к чему. Может, посылаемые за мной типы, которых я, кстати, до сих пор не видела, со скуки что-нибудь придумали, а он им поверил. Эдак может дойти и до того, что блондин в скверике заговорит со мной и получит по морде…

Два дня мы совсем не разговаривали. На третий день муж нарушил тишину.

– Я еду в Лодзь, – без предисловий сообщил он, заглянув в мою часть мастерской. – Будь добра, отвезти меня на вокзал.

Я не протестовала, потому что он произнес это таким тоном, будто доставка его на вокзал принадлежала к таким нерушимым традициям, как путешествие с рисунками к Земянскому. Слава богу, я знала, где вокзал. Кроме того, несколько часов полного спокойствия, без забот о лице, без парика, казались мне райским отдыхом. Если я его не отвезу, он может вообще не поехать.

– Когда вернешься? – спросила я по дороге, надеясь, что не раньше чем через неделю.

Он подозрительно посмотрел на меня:

– Как всегда, завтра. Очень рано, на рассвете.

Это меня не интересовало, на рассвете я не функционирую. Я ехала очень медленно, чтобы его не расстраивать, чтобы он, упаси боже, не отказался от поездки.

– Поспеши, мне еще надо купить билет, – нетерпеливо произнес он и тут же опомнился. – То есть, езжай медленно! Не несись так, никто тебя не гонит!

На этот раз я не собиралась убеждать его, что он просто чокнулся и просто не знает, чего хочет. Я исполнила его первое желание, отчего до самого центрального вокзала он цеплялся за приборную панель, попеременно закрывал и выпучивал глаза, постанывал и сопел.

– Тебе надо ездить на заднем сиденье, – неохотно заметила я, остановившись у вокзала.

– Зачем? – удивился он, внезапно лишившись страха, по-видимому он задумался о чем-то другом. – А!.. Нет, на заднем еще хуже. До завтра.