21

Роберт Перри в состоянии комы был доставлен в реанимационное отделение больницы «Сан-Франциско Мемориал». Аллегро и Вагнер томились в комнате ожидания в надежде добиться от него заявления, когда он придет в сознание. Если придет в сознание. Сара была вместе с ними. Ей было необходимо услышать признание Перри от него самого.

Время близилось к шести. Из полицейского управления примчался Родригес. Вращая глазами, он сделал знак своим коллегам, чтобы те вышли в коридор.

Сара с тревогой посмотрела на детективов.

— Я пойду узнаю, в чем дело, Джон, — сказал Вагнер вставая. — Ты останься с Сарой.

Через минуту Вагнер вернулся.

— Что? — нетерпеливо спросил Аллегро.

Вагнеру явно не хотелось говорить в присутствии Сары.

— Они нашли дневник Мелани? — спросила она.

— Нет. Похоже, они не нашли и ее… сердце.

Сара уставилась на Вагнера, лишившись дара речи.

Аллегро бросил на него беглый взгляд.

— О чем ты?

— Эксперты только что закончили исследование сердца, найденного вместе с телом Эммы. Это не сердце доктора. Другая группа крови.

У Сары было такое чувство, будто из нее самой выкачали кровь. Она едва расслышала, как рявкнул Аллегро: «Так чье же это сердце, черт возьми?»

И тихий ответ Вагнера:

— Понятия не имею.

В половине седьмого вечера Майкл Вагнер вывел Сару на улицу через служебный выход больницы. Она надеялась, что домой ее отвезет Аллегро, но тот получил от шефа приказ дежурить возле Перри, который до сих пор не пришел в сознание, и сделать заявление для прессы — умалчивая, впрочем, о том, что на месте убийства Марголис было обнаружено неопознанное сердце. Этот факт решили не разглашать, до тех пор пока полиция не установит, кому оно принадлежало когда-то.

Сара пыталась добиться от Аллегро разрешения остаться, но тот жестко приказал ей уйти. Он понимал, что ее присутствие в больнице лишь подогреет страсти среди репортеров, которые и без того еще успеют надоесть ей.

— Я вас сначала накормлю, а уж потом отвезу домой, — сказал Вагнер закуривая, пока они шли по дорожке к машине.

Из больницы Сара позвонила Берни, предупредила его, что возвращается к себе, поскольку Перри поймали. Несмотря на мучающие ее сомнения, она очень хотела верить в то, что Роберт Перри и есть Ромео. Что наконец все позади.

— Что бы вам хотелось съесть? — спросил Вагнер.

— Я не голодна, — уныло ответила она.

— Тогда составьте мне компанию. Я умираю с голоду, — сказал он, помогая ей сесть в машину.

Пятнадцать минут спустя они уже сидели за столиком в «Солт энд Пеппер» — баре на Гиари. Вагнер заказал сандвич с яичницей, молочно-шоколадный коктейль и жареный картофель.

— У вас явно нет проблем с холестерином, — сухо заметила Сара.

— Молочный коктейль — это для вас.

Она слегка вспылила.

— Если бы я что-нибудь хотела, я бы заказала.

— Играете в голодающего?

Она нахмурилась.

— Ну, я пошутил, Сара. Мне просто хотелось немного развеселить вас. — Он вздохнул. — Похоже, никто из нас не расположен сейчас к веселью.

— Как вы думаете, Майк, он выживет?

— Доктор был весьма оптимистичен.

— Я все думаю о той бедной женщине, которую мы даже не знаем…

— Не думайте, Сара. Ни к чему это.

Кто-то из посетителей опустил монетку в музыкальный автомат, и по залу разлилась мелодия любви. Но у Сары в голове звучала лишь «Голубая рапсодия».

Вагнер достал сигарету, но проходившая мимо официантка указала ему на висевшую на стене табличку «Не курить». Он сердито посмотрел на нее, но тем не менее начал засовывать сигарету обратно в пачку. Сигарета сломалась у него в руке, и он сунул ее в карман.

Сара следила за его нервными, порывистыми движениями.

— Для вас это тоже подобно кошмару.

— Будем надеяться, что с ним покончено.

— Будем надеяться? Что это значит?

— Только то, что я сказал.

— Вы не уверены в том, что это Перри.

— Сейчас мы располагаем вескими уликами против него, но даже их недостаточно, чтобы привести его в суд и гарантировать обвинительный приговор. Конечно, если анализ ДНК даст положительный результат, мы будем на коне. Но это займет несколько недель. Может, и больше. Если только Перри не облегчит нам жизнь своим признанием.

— Как вы выдерживаете, Майк? Такую работу.

Вагнер положил вилку и ложку на салфетку.

— Кто-то же должен ее делать.

— Я серьезно. Вы всегда хотели быть полицейским?

— Не всегда.

— А чем еще вы хотели заниматься?

— Не будете смеяться?

— Неужели я сейчас на это способна?

Он пристально посмотрел на нее.

— Хорошо, я скажу, но только об этом мало кто знает, так что не распространяйтесь особо. Даже Джон не знает.

— Можете быть уверены: вашу тайну я сохраню, — сказала Сара, поднимая правую руку. — Слово скаута.

— Так вот: в детстве — да даже и в колледже — я серьезно думал о карьере певца.

— Певца? Вы поете?

— Ну, вот видите, я же предупреждал.

— Я не хотела выказывать такого удивления, — повинилась она. — Я имела в виду другое: почему же вы не поете? И где вы мечтали петь? В опере? На эстраде?

Он пожал плечами.

— Глупый какой-то разговор.

— Именно этого мне сейчас и хочется: просто сидеть здесь и вести глупые разговоры.

Их взгляды встретились и обменялись пониманием.

— Я пел в капелле школы «Сакраменто». И еще у меня были сольные партии, в паре мюзиклов. Потом, в колледже, у меня была девушка, ее отец владел маленьким ночным клубом. На уик-энды она меня туда возила. Как на гастроли. Однажды в клуб зашел музыкальный агент, он услышал мое пение и предложил мне сотрудничать с ним. Он рассчитывал пропихнуть меня в какой-нибудь клуб в Лас-Вегасе.

— И что, удалось ему это? — Сара почему-то никак не могла представить Майкла Вагнера в роли певца из кабаре. Блестящим юристом — да, пожалуй.

— Нет. Моя мама не загорелась этой идеей. Она хотела, чтобы я получил степень бакалавра. Впрочем, я так и пел в местных клубах все годы, пока учился.

— И как же так получилось, что вы сменили гитару на пистолет?

С рассеянным видом он достал еще одну сигарету и закурил, успев пару раз затянуться, прежде чем официантка, вернувшаяся с готовым заказом, не попросила его соблюдать правила. Он сунул сигарету в стакан с водой.

Как только официантка, забрав стакан, удалилась, он поставил перед Сарой молочный коктейль, а тарелку с жареным картофелем подвинул на середину стола.

— Мой отчим был полицейским. Он заставил меня поступить в Академию, после того как я закончил колледж. Поскольку после учебы я оказался не у дел, мне было все равно.

— А ваша мама? Как она отнеслась к этому?

Он улыбнулся.

— Ей казалось, что форма будет мне к лицу. Честно говоря, в то время она уже была очень больна, и мне не хотелось отрываться от дома. Странная штука жизнь. Я с головой ушел в учебу. И закончил Академию с блеском.

— Ваши родители, должно быть, очень гордились вами.

Вагнер уставился на сандвич с яичницей, к которому так и не притронулся.

— Мама умерла за месяц до того, как я закончил учебу. А отчиму грозило увольнение со службы за пьянство. Ему дали испытательный срок. Он несколько месяцев пытался бороться с пагубной привычкой, но алкоголь в конце концов победил его. — Он бросил на нее беглый взгляд. — Наверное, поэтому я и переживаю за Джона.

— Но Джон ведь не появляется на службе в пьяном виде? — с нарочитым безразличием в голосе произнесла Сара, стараясь не выказать своего интереса ко всему, что касалось Аллегро.

— Сейчас уже нет. Но у него были тяжелые времена. Потеря ребенка явилась для него чертовски сложным испытанием. Я еще не был знаком с ним в то время, но из разговоров знаю, что после той трагедии он и пристрастился к выпивке. Когда мы начали работать с ним в одной команде, он еще не до конца оправился от последствий долгих запоев. Думаю, если бы я познакомился с ним раньше, я бы помог ему справиться с недугом. Джон — это лучший партнер из всех, с кем мне доводилось работать.

Сара уставилась на стакан с коктейлем.

— Он никогда не говорил мне о ребенке.

— У него был сын. Он умер от спинномозгового менингита, когда ему было лет десять-одиннадцать.

— Как давно это случилось?

— Лет шесть тому назад. Он лишь однажды упомянул об этом в разговоре со мной. Когда был чертовски пьян. После этого больше ни разу не говорил о ребенке. Да и потом, Джон не слишком болтлив.

— Да, пожалуй.

Вагнер надкусил сандвич и запил его водой из стакана Сары, поскольку официантка не принесла ему свежей взамен.

— Что между вами?

Сара, приготовившаяся было отведать коктейль, встрепенулась.

— Между мной и Джоном? Ничего. С чего вы взяли, что между нами… что-то есть?

Вагнер потянулся за кетчупом.

— Не хотите попробовать? — жестко указал он ей на блюдо с жареным картофелем.

— Как бы то ни было, это не ваше дело, — агрессивно произнесла она. Неужели Джон проболтался приятелю? Нет, вряд ли. Вагнер сам же сказал: Джон не из болтливых. И уж совсем не похож на тех, кто, коснувшись женщины поцелуем, начинает трубить о своих любовных победах.

— Вот что я сделаю. Я полью кетчупом одну половину…

— Если вам больше ничего не идет на ум, Вагнер, поливайте всю тарелку.

Он наклонил бутылку и постучал по донышку, выталкивая кетчуп.

— Насколько мне известно, у Джона было не так уж много женщин, с тех пор как его жена… — Он покосился на Сару.

— Он говорил мне о том, что она покончила с собой. — Сара понимала, что поступает глупо, пускаясь в откровения, но испытывала легкую радость отмщения. Это был ее реванш за то, что Джон не рассказал ей о смерти сына.

Вагнер отставил бутылку, вытер горлышко и медленно завинтил белый колпачок.

— Он вам рассказывал, что она выдвигала обвинение против него?

— Обвинение?

— К тому времени мы уже пару месяцев работали с Джоном. Они с женой еще жили вместе, но, как я понял, это уже был не брак, а одно название. Джон говорил, что хочет найти себе квартиру. Помню, я даже помогал ему подыскивать жилище.

— А в чем был смысл ее обвинений?

— Она заявила, что он ее избил.

— Я не верю. Джон говорил мне, что она была очень неуравновешенной женщиной. Но, учитывая смерть сына, это вполне естественно. Можно понять ее состояние. И посочувствовать. Им обоим. Наверное, она знала, что Джон хочет оставить ее. И была в отчаянии.

— Я видел ее, Сара. Она приходила к нам в управление жаловаться. У нее были подбиты глаз и челюсть. Когда она ушла, Джон помчался за ней. Думаю, у них состоялся разговор. На следующий день она сняла обвинение.

— А Джон признался в том, что избил ее? — Нет, ей нужно услышать это от него самого. Узнать его версию случившегося.

— Я его никогда об этом не спрашивал, — сказал Вагнер. — Насколько мне известно, никто из наших не интересовался этим.

Тон, которым он произнес эти слова, предостерегал и Сару от расспросов.


В начале девятого вечера Вагнер подвез Сару к ее дому. У подъезда дежурил полицейский в штатском. Поскольку полиции еще не удалось «расколоть» Перри, приказ о круглосуточном наблюдении за Сарой оставался в силе, до тех пор пока стражи порядка не убедятся в том, что поймали настоящего убийцу.

Сара стояла у двери своей квартиры, уже намереваясь вставить в замочную скважину ключ, когда дверь в подъезд открылась и в вестибюль вошел высокий, очень красивый темноволосый мужчина в стильном сером костюме. Увидев незнакомца, Сара ощутила приступ панического страха, который усиливался по мере того, как мужчина направлялся к ней. Вагнер был не единственный, кто сомневался в том, что задержали настоящего убийцу. Впрочем, в любом случае дежуривший у подъезда полицейский должен был проверить личность вошедшего.

— Сара, — воскликнул незнакомец, подойдя к ней. — Я только что услышал хорошие новости по радио. Ты, должно быть, испытала огромное облегчение, узнав о том, что поймали этого психопата. Тебе придется все мне рассказать. Правда, что ты присутствовала при задержании, а потом дежурила у его постели? Он выживет? Что говорят? Я слышал, он едва жив.

Хотя внешность мужчины и была ей незнакома, его голос с характерным придыханием Сара не могла не узнать.

— Викки? — Она была так поражена, что ключ от двери выпал у нее из рук.

Зардевшись, он нагнулся и поднял его.

— Видок у меня сегодня — с ума сойти! Ужинал с мамочкой. Она в этом не признается, но я-то знаю, что ее смущает не мое переодевание. А только то, что в платьях я выгляжу эффектнее, чем она.

Сара не знала, что сказать.

— Может, я переоденусь во что-нибудь более подходящее и потом принесу тебе поесть? Судя по тому, как ты выглядишь, тебе не мешало бы подкрепиться. У меня остался совершенно бесподобный кусок мяса. Я тебе сделаю толстый сандвич.

Сара не сводила с соседа изумленного взгляда. Викки был неотразим. И такой мужественный. Ну точная копия того красавца с фотографии, которую она на днях подняла с пола его гардеробной.

— Что скажешь? Если тебе не хочется мяса, могу предложить изумительную пиццу для гурманов. Мигом разогрею ее в печке…

Сара с трудом обрела дар речи.

— Нет. Спасибо. Я поела в больнице, — солгала она.

— Больничная еда. Фу. — Викки скорчил гримасу. — Я представляю себе. Пожалуй, я принесу тебе успокоительного для желудка.

Сару начинала раздражать назойливость Викки.

— Послушай, я совершенно разбита. Все, чего мне сейчас хочется, — это забраться в постель и по-человечески выспаться.

— Ты, должно быть, испытываешь невероятное облегчение от того, что все кончено, — опять затараторил Викки. Его интонации никак не вязались с мужественной внешностью.

— Перри еще не предъявлено официального обвинения.

— Естественно, они не имеют права швырять его в камеру, пока он не очухался, — сказал Викки. — Но по радио только что передали, будто он повесился на белом шелковом шарфе — таком же, как те, которыми Ромео обычно связывал свои жертвы. В высшей степени символично.

Сара повернула ключ в замке.

— Мне, право, сейчас совсем не хочется говорить об этом, Викки.

— Господи, я, наверное, кажусь тебе таким же дотошным, как те несносные репортеры, что преследуют тебя.

Она слабо улыбнулась.

— Без комментариев.

Викки ухмыльнулся.

— Вот это заявленьице.

— Я не хочу показаться грубой, Викки, но я действительно измучена до предела. И мечтаю добраться до постели.

Однако, прежде чем ей удалось проскользнуть в квартиру, Викки все-таки коснулся ее щеки.

— Что ж, надеюсь, теперь твоим ночным кошмарам пришел конец. Желаю тебе приятных сновидений, дорогая.

Неожиданная перемена во внешности трансвестита, его прощальная реплика и прикосновение взбудоражили Сару, и она, оказавшись дома, еще долго не могла прийти в себя. В квартире царил еще больший беспорядок, чем обычно, из кухни несло залежалым мусором, Помойное ведро не убирали вот уже несколько дней. Зажав нос, она завязала пластиковый мешок с мусором в надежде, что утром не забудет вынести его. Может, даже и уберется, подумала она, направляясь в спальню. «Тебе не удастся упорядочить свою жизнь, Сара, пока ты не наведешь в ней порядок». Так сказала Мелани во время их последнего разговора по телефону.

Приняв горячий душ, Сара взбила смятую постель, встряхнула одеяло, с которого на пол посыпались крошки, а в воздух поднялась пыль. Уже в постели, Сара опять подумала о Роберте Перри, лежавшем в коме на больничной койке. Если бы только она могла быть уверена в том, что он и есть Ромео. Если бы только не преследовали ее мысли о пропавшем сердце Мелани. А теперь еще и о похищенном сердце Эммы. До сих пор не найдены два сердца. Почему? Почему разорвалась цепочка?

Сара не переставала думать и о встрече с Викки, и мысль ее начала выстраивать новую версию. Что, если отсутствие свидетелей во всех предыдущих случаях объяснялось тем лишь, что в дома жертв Ромео входил не мужчина, а женщина? Или это был кто-то похожий на женщину? Отлично. Да просто гениально. Все, что требовалось от преступника, — это быстро переодеться, но для такого аса маскарада, как Викки, это не проблема, — и вот уже мужественный красавец Вик является на свидание.

И еще. Кому, как не Викки, знать о существовании того подпольного секс-клуба? Разве не говорил он ей, что выступал на сцене? Почему бы не в том самом клубе, куда ходила Эмма? А может, он просто захаживал туда. Только не как зритель. А в поисках добычи. Вик был чертовски красив. Именно такой мужчина мог пленить и Эмму, и Дайану Корбетт, да и других. Даже и ее сестру.

И все же Перри как нельзя более подходил на роль Ромео. Парень был явно не в себе. Возможно, страдал глубоким расстройством психики. А Мелани просто не позволял заглянуть в те потаенные уголки, где крылись опасные симптомы. Которые к тому же проявлялись лишь в те моменты, когда он становился Ромео.

Сара погасила свет, подтянула одеяло к самому подбородку. Она пыталась заставить себя не думать ни о Ромео, ни о бедняжке Эмме, ни об отце и Мелани, ни об избитой жене Джона, ни об их умершем сыне. Да и о самом Джоне тоже. Как много она дала бы сейчас за то, чтобы забыться.

Вагнер оторвался от чтения рапорта, когда в девять сорок того же вечера Аллегро стремительно ворвался в их кабинет.

— Есть новости, коллега.

Аллегро сбросил пиджак и швырнул его на спинку стула. Потом оперся ладонями о свой стол.

— Ты уверен, что я хочу их узнать, Майк?

— Тут в коридоре дожидаются парень с девушкой… — Майкл сделал паузу и заглянул в рапорт, чтобы уточнить их имена. — Фред Грубер и Линда Чамберс. Час назад, сидя в баре, они увидели фотографию Перри в программе новостей Си-эн-эн и готовы поклясться, что именно он сидел прямо перед ними в кинотеатре на Норт-бич в тот вечер, когда была убита Мелани Розен.

— Может, они просто махнули лишнего.

Вагнер покачал головой.

— Мы взяли у них пробу на алкоголь. Девушка даже помнит легкую стычку, которая произошла у прилавка между Перри и женщиной-азиаткой. Так вот: этот Фред Грубер и его девушка в один голос уверяют, что Перри вернулся на свое место и просидел до конца второго сеанса. Грубер клянется, что хорошо запомнил Перри, поскольку тот сидел прямо перед ним и все время дергался.

— Проклятье.

— Ты готов переварить еще одну порцию новостей?

Аллегро свирепо взглянул на Вагнера.

— Нет.

— В тот день, когда Перри с Эммой ходили в чайную, на нем не было куртки. — Вагнер опять посмотрел в лежавший перед ним на столе листок бумаги. — Я читаю рапорт Родригеса. Именно он беседовал с Маргарет Болдуин — соседкой, которая видела парочку в «Аппер краст». Она говорит, что Перри был в белом ирландском вязаном свитере. Я позвонил миссис Рамни — старушке из дома напротив. В первой беседе она заявила, что мужчина, вошедший в дом вместе с Эммой, был в светлой куртке. Теперь она думает, что куртка могла быть и коричневой. Или серой. И еще ей кажется, что ростом тот мужчина был выше Перри.

— Черт возьми, откуда ей известно, какого роста сам Перри?

— Я показал ей его фотографию, сделанную на похоронах Мелани. Он там стоял рядом с Эммой. Ну, и она говорит, что утром как-то не подумала об этом, а теперь вспоминает, что на том снимке Перри и Эмма были практически одного роста. И она права, так оно и есть. В то же время миссис Рамни настаивает на том, что мужчина, вошедший в дом вместе с Эммой, был на несколько дюймов выше ее.

— А ты говорил, что она плохо видит?

— Да ладно, Джон. Не думал же ты, что все окажется так просто?

— Просто?

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Зазвонил телефон. Аллегро схватил трубку.

— Да? — Он несколько секунд слушал, потом произнес: — Хорошо, мы выезжаем.

— В чем дело? — спросил Вагнер, увидев, что Аллегро уже схватил пиджак.

— Перри пришел в себя. Хочет сделать заявление.


На краю ее кровати сидит женщина, лицо ее в тени. У нее длинные светлые волосы, которые блестят, хотя в комнате и темно. Женщина в бледно-желтом шенильном халате, рукава чуть приоткрывают ее тонкие изящные запястья. Она нежно гладит спинку ребенка. «Ну-ну, полно,все повторяет она нараспев. — Полно, успокойся».

Девочка плачет, уткнувшись в подушку. Ей кажется, что она задохнется, если не повернет голову. Но она этого не сделает. Она хочет задохнуться.

«Ну, полно»,бормочет златовласая женщина. Она не знает, что ее дитя задыхается. Приближаясь к смерти.


Сара резко очнулась ото сна и судорожно глотнула воздуха. Слезы струились по ее щекам. Оказывается, она сама лежала, зарывшись лицом в подушку. Она тут же подняла голову, словно испугавшись, что задохнется.

Как наивна она была, полагая, что ее суицидальные наклонности остались в прошлом. Неужели Ромео преуспел в своих коварных замыслах довести ее до погибели, причем ее же руками?

— Нет. Я не хочу умирать! — выкрикнула она в тишине, сбрасывая с себя одеяло. Не для того она столько страдала, чтобы так просто сдаться и уйти из жизни.

Ее ночная сорочка была пропитана потом. Сара стянула ее, обнаженная, села на край кровати, обхватила себя руками. О Господи, похоже, еще не все кончено. По стенам бродили тени. Паника и отчаяние все еще сочились из нее. Даже извергнув страшную тайну об инцесте, она не смогла остановить поток этих мучительных ощущений.

Она наклонилась вперед, так что голова ее упала на колени, а маленькие груди расплющились о бедра. Почему ее до сих пор не отпускает страх? Какие еще тайны копошатся в ее подсознании, ожидая своего часа, когда они смогут заявить о себе новой болью? Почему она не может просто помнить, а не мучиться от обрывочных воспоминаний? Такое ощущение, будто одной рукой она изо всех сил старается открыть крышку некоего сосуда, а другой яростно прижимает ее.

Она посмотрела на будильник. Одиннадцать пятнадцать. Она спала чуть меньше двадцати минут. Теперь же сон как рукой сняло. Она поежилась в ознобе — пот высыхал на ее коже.

Она соскочила с кровати и подошла к комоду достать свежую сорочку. Но под руку попался старый халат. Сара приготовила себе горячего молока, надеясь, что оно поможет ей расслабиться и заснуть. Надевая халат, она вновь мысленно вернулась к женщине из сновидения. Бледно-желтый шенильный халат…

У Сары перехватило дыхание. Она отчетливо вспомнила это одеяние. Подарок ко дню рождения. Ну да, такой халат подарили матери в последний день ее рождения. Ей тогда исполнилось тридцать восемь. Сара вспомнила, как мама открывала коробку, искала поздравительную открытку. Ее не оказалось. Лишь короткая сухая записка. Черил, с днем рождения. Симон. Даже без приписки: С любовью, Симон. И даже почерк был не его. Мать тогда молча и бесстрастно вынула из коробки подарок. Сара помнила, что мать лишь однажды надела этот бледно-желтый шенильный халат вместо своего любимого — белого, с розовыми цветами. Итак, память возвращала в прошлое…

Стук в дверь прервал поток воспоминаний. Сара завязала пояс и вышла из спальни, на ходу зажигая свет в гостиной.

— Кто там? — с опаской спросила она.

— Это я. Викки. Ты не спишь?

Сара закатила глаза.

— Нет.

— Пожалуйста, Сара. Я думаю, это может оказаться очень важным.

— А до завтра это не подождет? Ты разбудил меня, — солгала она.

— Тут у твоего порога что-то лежит.

Сара оцепенела.

— Посылка. И твое имя на ней.

Сара приложила руку к груди, чувствуя, как бешено бьется сердце. И продолжала нерешительно топтаться у двери.

— Сара?

Что, если это всего лишь хитроумная уловка с целью проникнуть к ней в квартиру?

— С тобой все в порядке, Сара?

— Я не одета, Викки. Пусть там и лежит. Я потом заберу. — Откуда могла появиться посылка? Кто мог пронести ее мимо полицейского, дежурившего на улице? Разве что сосед…

— Хорошо, — с манерной медлительностью произнес Викки.

Сара на цыпочках подкралась к самой двери, приложила к ней ухо и слушала, как затихают в коридоре шаги Викки. Потом хлопнула дверь подъезда.

Сара осторожно приоткрыла дверь и выглянула. Никого. Она опустила взгляд. Посылка, упакованная в серебристую бумагу, размером с большую коробку конфет, лежала у порога, как и сказал Викки. Она распахнула дверь пошире, чтобы поднять коробку.

— Сара, я так за тебя волнуюсь.

Сара вскрикнула, услышав голос Викки.

— Не сердись на меня, милая. У тебя был такой странный голос, и я решил удостовериться, что с тобой все в порядке. Я уже подумал было, что тебя держат на мушке. Или приставили к горлу нож. Я сказал себе: «Что, если Перри вовсе не Ромео или же он вдруг сбежал из больницы и в эту самую минуту находится в твоей квартире?» Клянусь, я был готов звонить в полицию.

Сара в ужасе смотрела на Викки. Он был опять в своем излюбленном наряде — плотно облегающих брюках из золотой ткани, черном кожаном жакете-болеро, надетом поверх ярко-красной пышной блузки, и в золотистых босоножках на высоченных каблуках. Он наклонился и поднял сверток, прижав его к накладным грудям.

— Ты, наверное, удивлена тем, что я тут болтаюсь в столь поздний час? — нараспев произнес Викки. — Я как раз собирался выходить из дома. Позвонила моя приятельница. У нее сегодня дебют в клубе «Вангард». Я пообещал прийти пожать ей руку. Проходя мимо твоей двери, я увидел это… — Викки протянул ей сверток.

Сара не сводила глаз с серебристой обертки.

— Ты будешь открывать ее, Сара? Хочешь, я…

Она выхватила коробку из рук Викки.

— Нет. Нет, спасибо. Тебе лучше уйти. Твоя… твоя приятельница будет ждать.

— К черту приятельницу. Ей сейчас явно не хуже, чем тебе. Должен же я хоть что-то для тебя сделать. Ты бледна, как гейша.

— Прошу тебя, Викки. Со мной все в порядке. — Она подумала о полицейском, дежурившем на улице. Должно быть, задремал. Или Бог его знает, чем он там занимается. Ее прикончат, а он и знать не узнает.

— Ты неважно выглядишь, — настаивал Викки. — Зайди хотя бы в квартиру и приготовь себе чаю, пока я не ушел.

— Нет. Я хочу побыть одна. Если ты не уйдешь…

На густо намалеванном лице Викки отразилось удивление, смешанное с негодованием.

— Не злись, милая. Я ведь так, по-соседски… — С этими словами он, слегка подправив рыжий парик, развернулся на высоких каблуках и стремительно направился к выходу.

На этот раз Сара проследила за тем, как он вышел из дома. Потом быстро захлопнула дверь и заперла ее на ключ. В следующее мгновение она уже рухнула на пол, подтянула колени к груди. Хватит ли у нее сил хотя бы на то, чтобы сорвать упаковку?

Что за мерзость припас он на этот раз? Еще один медальон-сердечко? Нет, сверток был слишком велик. Опять шоколад? Или венок? Нет. Ромео не станет повторяться. Наверняка приготовил кое-что новенькое. Впрочем, все из этой же серии отвратительных знаков внимания. Но что именно? Гадать бесполезно.

Не в силах больше терпеть агонию ожидания, она сорвала обертку, под которой оказался картонный футляр прямоугольной формы. Дрожащими руками она осторожно раскрыла его.

Выпала красная бархатная коробочка. В форме сердца. Перевязанная белой атласной лентой. Под лентой лежал свернутый листок белой бумаги. Еще одна страничка из дневника Мелани? Или очередное любовное послание от убийцы ее сестры?

Жгучая боль разлилась в животе. Сара вытащила листок и развернула его. Она все откладывала момент, когда придется открыть коробочку и увидеть, какой гнусный подарок выбрал он для нее на этот раз.

Внутренне съежившись, она начала читать…


Дорогая Сара!

Ты борешься со своей тоской, одиночеством — так же, как и я. Мы с тобой одно целое, Сара. Кому, как не нам с тобой, знать, какая хрупкая грань лежит между болью и восторгом? Те, другие (даже Мелани), оказались неспособны заполнить пустоту, что живет во мне. А Эмма — что ж, я знал, даже и держа на ладони ее сердце, еще живое, пульсирующее, — что она не принесет мне удовлетворения. Не оплакивай Эмму. Я дал ей на время свое сердце. И в знак моей преданности передаю ее сердце тебе.

До скорой встречи, любовь моя.

Ромео.


Дрожа от слепой, дикой ярости, Сара сорвала красную крышку.

В коробке в колыбельке из пропитанного кровью белого бархата, полузамороженное, лежало… человеческое сердце.

Сдавленный крик сорвался с ее губ. Горячая слюна прорвалась изо рта. Скрючившись, Сара изрыгнула водянистую рвоту. Вконец обессилевшая после мучительных спазмов, она так и сидела в зловонной луже, прижав голову к коленям, и мысленно вновь возвращалась в прошлое…


Ну, полно, полно…

— Я ненавижу его. Ненавижу, мама!

Полно, успокойся.

Он страшный человек. Он делает отвратительные вещи.

Успокойся.

Она цепляется за рукав бледно-желтого халата, подаренного ко дню рождения. Она еще ни разу не видела его на маме.

Не оставляй меня, мамочка. Ты — все, что у меня есть. Ты — единственная, кто любит меня.

Полно, детка, успокойся.


Откуда-то сзади донесся стук. Сначала еле слышный. Сара с трудом очнулась. Неужели опять Викки? Готовый нанести удар — теперь, когда она прочла его послание?

Полицейский на улице. Нужно подняться. Добраться до окна. Крикнуть ему.

— Сара? Черт возьми, Сара! Вы дома? Это я, Джон. Откройте дверь. — За криком Аллегро последовала очередная серия тяжелых ударов в дверь.

— Джон? — «Что он здесь делает?»

Зловоние ударило в нос. О Боже, это же ее рвота. Сара разрыдалась.

— Сара? Прошу вас, дорогая. Все в порядке. Откройте же эту чертову дверь.

— Нет, нет, не все в порядке.

— Сара, вы должны меня впустить.

В сознании возник образ женщины с синяком под глазом и подбитой челюстью. Сара крепко зажмурилась.

— Сейчас же откройте, Сара.

Его голос был таким суровым, что она испугалась. Медленно поднявшись, она потянулась к ручке двери.

Аллегро ворвался в квартиру, лишь только щелкнул замок, так что чуть не сшиб Сару, стоявшую в дверях.

— Боже, — ужаснулся он, взглянув на нее.

Она бешено замахала руками.

— Нет, нет. Не приближайтесь ко мне. У меня… неприятность. Мне так стыдно. Не сердитесь. Пожалуйста. — Голос ее был чужим. Он принадлежал маленькой испуганной девочке. Воображаемое прошлое материализовалось.

— Вас стошнило, Сара, — успокоил ее Аллегро. — И нечего тут стыдиться. К тому же я вовсе не сержусь. Позвольте, я помогу вам успокоиться, Сара.

— Я вонючая, отвратительная! — закричала она, падая на колени и прикрывая лицо ладонями. — Все это знают.

Аллегро опустился перед ней на колени.

— Сара, вам просто было нехорошо, и вас вырвало. Как только вы снимете этот халат и примете горячий душ, сразу же станете благоухающей, как всегда.

Его слова были словно бальзам. Они вызволяли ее из сетей прошлого и возвращали к сомнениям настоящего. Медленно она подняла голову.

— Мне кажется… я не выдержу, Джон.

— Я помогу вам, Сара. Если только вы позволите. — Он встал, пытаясь помочь подняться и ей.

Она покачала головой.

— Прошу вас, Сара.

— Нет, не сейчас. Сначала… сначала… я должна рассказать вам.

— О чем рассказать?

Ее взгляд был прикован к полу. Аллегро стоял совсем рядом с коробкой. Он обернулся посмотреть, что так привлекало ее внимание.

— Боже… праведный.

Сара кинулась к нему и так резко схватила за брючину, что он не удержал равновесия и рухнул на колени. Смятый клочок бумаги — письмо Ромео — выпал у нее из рук. Аллегро поднял его, но не мог оторвать глаз от красной бархатной коробки. Вернее, от того, что в ней лежало.

— Это… сердце Эммы, — едва дыша, вымолвила она, и тут же протяжный стон вырвался из ее груди. О Боже. Опять подступила тошнота.


Аллегро подхватил Сару на руки и понес ее в ванную. Она уже ничего не соображала. Все в ней смешалось: страх, злость, отвращение вышли на авансцену, а эмоции, словно миниатюрные живые фигурки, копошились сзади, завидуя тем, кто прорвался вперед. Всем вам хватит места. Не жадничайте.

Аллегро опустил крышку сиденья унитаза и усадил на нее Сару.

— Я налью вам ванну. — Он сознательно отверг душ, поскольку сомневался, что она сможет устоять под ним. — Пока вы будете мыться, я все уберу, хорошо?

Она сидела на стульчаке — ватная и обмякшая, как тряпичная кукла.

— У вас есть что-нибудь от болей в желудке? — спросил он.

Она съежилась. Викки предлагал ей успокоительное для желудка. Викки. Она должна рассказать Джону про Викки. Потом. Когда сможет логически мыслить. Если это вообще будет возможно.

Аллегро открыл дверцу шкафчика с аптечкой, пошарил в нем. Нашел какие-то таблетки и вытряхнул пару на ладонь.

— Вот. Съешьте это.

— Не могу, — пробормотала она. Мысль о том, что надо что-то жевать, отозвалась новыми спазмами в желудке.

Вместо нее запихнув себе в рот безвкусные, как мел, таблетки, Аллегро нагнулся, чтобы включить кран. Увидев стоявшую в лотке пластиковую бутылочку с пеной для ванны, он вылил половину ее содержимого в воду.

— Ну как? Не лучше? — спросил он, пока ванна наполнялась пенистой водой.

Она сидела, тупо уставившись на него.

— Ладно, сделаем так, — как бы между прочим сказал он. — Я сниму с вас этот халат и помогу забраться в ванну. Вы мне позволите, Сара? — Он внимательно посмотрел на нее. Не показалось ли ему, что она слегка кивнула головой в знак согласия? Он не мог сказать с уверенностью. Больше всего он боялся вспугнуть ее. Или оттолкнуть своей напористостью. Сейчас от нее можно было ожидать любой реакции. — Сначала я просто развяжу пояс, — предупредил он ее. Осторожно, стараясь касаться лишь пояса, Аллегро медленно развязал его. — Вот видите, все очень просто.

Халат распахнулся. Сара была совершенно голой под ним.

Аллегро этого не ожидал. Он потянулся было к полам халата, чтобы запахнуть его, но потом понял, что ей сейчас совершенно безразлична собственная нагота.

Ванна уже наполнилась. Аллегро помог Саре подняться.

— Хорошо, теперь держитесь. Горячая ванна непременно вам поможет, Сара.

Она не оказала ни малейшего сопротивления, когда он снял с нее халат. Аллегро пытался не смотреть на ее тело, но не слишком преуспел в этом.

— Вы сможете забраться в ванну, Сара?

Ее отрешенный взгляд был по-прежнему устремлен на него.

— Мне часто снилось, что меня пожирает людоед.

Он поднял ее на руки. Она была легкой. Просто кожа да кости. Когда он погрузил ее в теплую пенистую воду, она издала звук, чем-то напоминающий вой и урчание одновременно.

— Не слишком горячая вода?

Она не ответила, но он знал, что вода подходящая. Опуская ее в ванну, он по локоть погрузил туда руки. Теперь рукава его пиджака и рубашки были насквозь мокрыми. А перед был испачкан рвотой Сары. Проследив, чтобы она не нырнула слишком глубоко, он снял с себя пиджак и рубашку. Брюки его лишь слегка пострадали. Схватив с вешалки полотенце, он смочил его в умывальнике и стер с брюк рвоту.

Предстояло еще навести порядок в прихожей и гостиной. Да, и не забыть про коробку. И про сердце. Ими тоже нужно будет заняться.

— Ну, как себя чувствуете? — заботливо спросил он.

Она промолчала. Но кожа ее постепенно приобретала живой оттенок.

Он нежно погладил ее по щеке.

— Скоро вы придете в себя, Сара.

Она взяла его руку в свою, намыленную, и приложила к щеке.

— Не оставляйте меня… Джон.

— Не оставлю, Сара.

Она закрыла глаза, не отпуская его руки.

— Я вспомнила маму… пока… пока не постучал Викки… — Она вдруг замолчала, широко открыв глаза. — Перри не мог доставить эту записку и… и… — Она никак не могла сказать вслух про сердце Эммы. — Разве что он сбежал из больницы. Но ведь это невозможно, правда? Вы ведь не поэтому пришли сюда? Почему вы пришли, Джон?

Новый приступ паранойи захлестнул ее. Она резко отпихнула его руку.

— Зачем вы здесь? — закричала она.

— Я скажу вам потом. А пока отмокайте в душистой теплой воде и постарайтесь ни о чем не думать. Вам нечего бояться, Сара. Я останусь с вами. Вы будете в безопасности.

Аллегро зачерпнул в пригоршню немного воды и плеснул ей на плечи.

Он так же делал.

Аллегро отпрянул и уставился на нее.

— Кто и что делал?

— Мой отец купал нас в детстве. Меня и Мелани. Он сажал нас обеих в большую ванну, мыл нас, плескал в нас водой. — Еще одно воспоминание из великого множества погребенных. Сара, словно вандал, разоряла могилу, только ей казалось, будто могила эта ее собственная. — Но однажды мы разыгрались, и я тоже плеснула в него водой, а он забыл снять часы. Это были очень дорогие золотые часы. Водопроницаемые. А я их испортила. Как он был зол. Вышвырнул меня из ванны. Я помню, как стояла на холодном кафельном полу, мокрая и дрожащая. Он даже не дал мне полотенце. Я как будто перестала для него существовать. После этого случая в ванне с отцом оставалась только Мелани.

— В ванне? С отцом? — эхом отозвался Аллегро.

— Что? — Она что же, оговорилась? Нет. Это правда. Отец принимал ванну вместе с ее сестрой. Мелани однажды призналась ей. «Это секрет, Сара. Смотри, никому не рассказывай, иначе папа так рассердится, что мигом отошлет тебя в исправительную школу». Она была слишком мала и еще не знала, что такое исправительная школа, но по интонации Мелани поняла, что это какое-то страшное место. И она всю жизнь молчала, храня тайну.

Аллегро заметил, что взгляд ее вновь зажегся бешенством.

— Ладно, забудем об этом. Все в порядке, Сара. Я, должно быть, не так понял.

— Не так поняли? — У нее вдруг закружилась голова. С какой стати она, голая, лежа в ванне, беседует с полураздетым мужчиной?

— Что с вашей одеждой? Почему вы разделись?

— Вы ее заблевали.

Она вспыхнула от смущения, инстинктивно прикрыв рот мокрой рукой.

— О Боже, как же я могла забыть? Вы уже вызвали санитаров, чтобы меня отвезли в психушку?

Он улыбнулся.

— Нет. А вы этого хотите?

Она вымученно улыбнулась в ответ.

— Нет. Впрочем, я согласна на некоторое уединение.

— Вы уверены, что придете в норму?

— Да. Худшее ведь уже позади, не так ли?

Аллегро кивнул головой, но не отважился посмотреть ей в глаза. Она еще не была готова к правде.

Он поднялся.

— Тут на двери висит ваша ночная сорочка. Вы хотите, чтобы я принес вам чистый халат?

— Боюсь, их уже не осталось, — сказала Сара, обращаясь как будто к себе самой. — Сорочка сойдет. Если вы покопаетесь в ящиках комода, наверняка отыщете майку и для себя.

— Спасибо. — Он собирался идти в спальню.

— Джон?

— Да?

— Вы ведь не уйдете? — Она слышала отчаяние в своем голосе, но сейчас это было не важно. Не важно было и то, что он узнает, как она испугана. Насколько уютнее она будет чувствовать себя рядом с ним.

Аллегро ободряюще улыбнулся.

— Нет, Сара. Я не уйду. Я буду рядом.

Он уже был возле самой двери, когда она опять окликнула его.

— Джон… там, на холодильнике, стоит новая бутылка виски.

Поколебавшись, он кивнул головой.

Когда дверь за ним закрылась, Сара задалась вопросом: был ли он пьян в тот вечер, когда, как говорят, избил свою жену?

Запах рвоты все еще витал в гостиной, хотя, как отметила Сара, Аллегро и убрался на совесть. И даже открыл окна, чтобы проветрить комнату.

Он сидел на диване, уперевшись локтями в колени, обхватив голову руками. Бутылка виски стояла на кофейном столике. На мгновение Саре показалось, что Аллегро уже опьянел.

— Где… оно? — спросила Сара, с опаской оглядев комнату, но так и не обнаружив следов последнего и самого ужасающего послания Ромео — ни оберточной бумаги, ни футляра, ни письма, ни красной бархатной коробочки с сердцем Эммы. Как здорово, если все это окажется лишь игрой ее воображения. Сейчас лучше быть сумасшедшей, чем в своем уме.

Аллегро встрепенулся, услышав ее голос, и обернулся к ней. В мешковатой розовой сорочке, доходившей до икр, она являла собой жалкое зрелище.

— Я все отправил с Поллоком в лабораторию. На экспертизу.

— С Поллоком?

— Да, это полицейский, дежуривший на улице:

Очередной горе-телохранитель.

— Как мог… Ромео… пройти мимо него?

Аллегро помрачнел.

— Поллок говорит, что с час назад услышал какой-то шум, доносившийся из-за угла, и пошел проверить, в чем дело. Оказалось, это какая-то глупая кошка. Перевернула крышку мусорного бака. Он прошелся взад-вперед по улице, чтобы убедиться, что все в порядке. Этих нескольких минут его отсутствия вполне хватило мерзавцу для того, чтобы проникнуть в дом, оставить свою посылку и убраться восвояси.

Сара живо представила себе кошку, скребущуюся в темноте к ней в окно. И бирку в форме сердечка на ошейнике. Видение мгновенно трансформировалось в омерзительное зрелище. Шея кошки вся в струпьях, кровь хлещет из открытой пасти животного. Капая прямо на золотое сердечко. Просачиваясь внутрь медальона. Заливая фотографии двух сестричек.

Аллегро заметил, как она побледнела. И потянулся к бутылке виски.

— Сядьте и выпейте.

Она была удивлена, увидев, что он отвинчивает колпачок. Выходит, он еще не пил.

Она покачала головой, но тем не менее подошла к дивану. Окинув Аллегро взглядом, она не смогла удержаться от смеха.

— Что такое?

— Майка. — На груди у Аллегро большими черными буквами было написано: «На Бога надейся, а сам не плошай».

— Да, — сказал он, постучав себя в грудь. — Пожалуй, в данной ситуации эта пословица весьма кстати.

Она присела рядом с ним.

— Мне ее подарил один из моих клиентов. Гектор Санчес. Он художник. Ослеп после автокатастрофы.

— Не тот ли это парень, который?..

Сара насторожилась.

— Который… что?

— Который нашел ту посылку от Ромео на пороге своей студии? Коробку конфет. И записи из дневника.

Во взгляде Сары промелькнуло беспокойство.

— Джон… я никогда не говорила вам… как я их получила. И где. Я никому не говорила. Сказала только, что это Ромео прислал их.

— Сара, не смотрите на меня так. Мне сказал Майк. А он разговаривал с Санчесом.

Ветерок, подувший из открытого окна, обдал ее холодком. Ночной туман заползал в комнату.

— Майк говорил с Гектором Санчесом? — Она уже не скрывала своей подозрительности.

— Совершенно верно.

Он лжет. Она его уличила. Она никогда не упоминала о Гекторе в разговорах с Вагнером.

Она чуть отстранилась от него.

— Сара, что с вами?

— Как Майк мог разговаривать с ним? Откуда он вообще узнал о существовании Гектора? Я никогда о нем не рассказывала никому из вас.

— Наверное, Санчес звонил Майку. Да мог просто позвонить в полицию и попросить того, кто занимается делом Ромео. Майк подошел к телефону. И Гектор рассказал о посылке.

Его объяснения казались ей убедительными. Зная Гектора, нетрудно было предположить, что он мог позвонить в полицию и рассказать Вагнеру о посылке от Ромео. Или, сопоставив факты, мог сам догадаться, от кого эта посылка.

— Санчес искренне переживал за вас. Майк заверил его в том, что мы держим ситуацию под контролем. Знаете, Сара, по-моему, ваш художник без ума от вас. — Аллегро сделал паузу и добавил: — Я его понимаю.

Она нахмурилась.

— Зачем вы пришли сюда в такой час, Джон? Профессиональный интерес? Или личный?

Судя по всему, вопрос ему не понравился. С романтическими фантазиями разом было покончено.

— Это не Перри, Сара. Он не Ромео. Появился свидетель, подтвердивший его железное алиби на тот вечер, когда была убита ваша сестра.

Получив очередное послание от Ромео, Сара имела все основания согласиться с подобным утверждением. И все-таки ей меньше всего хотелось его услышать.

— Почему же он пытался покончить с собой?

— Я не сказал, что он безгрешен. Просто он не Ромео.

— Ну, вот, — резко произнесла она. — Возвращаемся на исходные позиции.

Он легко коснулся ее бедра.

— Я знаю что эта новость будет для вас неутешительна, Сара, но, недавно придя в себя, Перри заявил, что попытку самоубийства он совершил на почве несостоявшегося секса с вашей сестрой. Я подумал, что вы захотите узнать об этом… Мелани… не спала с ним.

— Ну, теперь он может говорить что угодно. Может, его так замучила совесть, что он хочет все отрицать.

— Деннисон говорит, что Перри проявляет все признаки…

— Деннисон? Вы говорили с Биллом Деннисоном?

— Он был в больнице, когда мы с Майком приехали туда. Пришел справиться о здоровье Перри. Ведь Деннисон его психиатр. Хотя Перри и не захотел его видеть.

— Он остался там после того, как вы уехали?

Аллегро недоуменно посмотрел на нее.

— Деннисон? Нет. Он решил, что Перри нужно дать день-два передышки, чтобы тот окончательно пришел в себя. Выписал ему какие-то успокоительные таблетки. Мы ничего не сказали Деннисону про алиби Перри. Пока держим эту информацию в секрете.

Сара слушала его вполуха.

— В котором часу он уехал из больницы?

— Около половины одиннадцатого. Я видел, как он шел к лифту как раз в тот момент, когда мы направлялись в палату к Перри.

У Сары пересохло в горле.

— Тогда это мог быть он. Билл мог доставить сюда эту… эту посылку.

— Мало ли кто мог ее доставить, Сара. Но в любом случае это был не Роберт Перри. Боюсь, расследование опять застопорилось. Вы можете точно сказать, когда посылка появилась у вас на пороге?

— Около восьми я вернулась домой. Ее еще не было.

— Около восьми? Вы с Майком уехали из больницы в половине седьмого.

— Мы заехали перекусить по дороге домой. — Сара поспешила продолжить, избегая расспросов Аллегро о предмете ее разговора с Вагнером. — Во всяком случае, в половине одиннадцатого я уже была в постели. В четверть двенадцатого я очнулась от ночного кошмара. Потом в дверь постучал мой сосед. Она… то есть он… выходил из дома — ну, так он говорит, — и увидел посылку.

Аллегро ухмыльнулся.

— Викки Вольтер? Пикантная штучка, как говорит Майк.

Сара сердито посмотрела на него.

— Ну, будет вам. Он не в моем вкусе, — поддразнил Аллегро, пытаясь выжать из нее улыбку. Но ему это не удалось.

— Джон, ее мог подложить Викки. — И Сара рассказала об их встрече возле ее двери. Как Викки сделал вид, что уходит, как уговаривал впустить его в квартиру и разрешить поухаживать за ней. И даже поделилась своей версией о том, как он, в женском платье, мог заходить в дома своих жертв.

— Мы обязательно побеседуем с вашим соседом.

— Вы считаете мою версию натянутой?

Он в упор посмотрел на нее.

— Я считаю, что вы очень умны. Я люблю умных женщин.

Возникла неловкая пауза. Сара вечно терялась в такие минуты.

— И все-таки: если коробку оставил не Викки, значит, это сделал Билл. — Сара задалась вопросом, помнит ли Аллегро, как она призналась в своем мимолетном увлечении бывшим зятем. — У него есть ключи от подъезда и от моей квартиры. Я дала ему их восемь месяцев тому назад. И через месяц попросила вернуть, — поспешно добавила она.

— Он отказался?

— Нет. Он отдал мне ключ от квартиры, но сказал, что другой потерял. Представляете, ему ведь ничего не стоило открыть дверь в дом.

Аллегро нахмурился.

— Завтра утром мы первым делом сменим замки.

— Это была ошибка, Джон. Я имею в виду наши с Биллом отношения.

— И тем не менее, — продолжил Аллегро, словно не расслышав последней фразы, — я думаю, что, имея дубликат ключа от вашей квартиры, он мог рискнуть положить посылку прямо за дверь, а не оставлять ее возле порога. Но это в том случае, если принес ее действительно Деннисон.

— Да, только учтите, что он увлечен своей игрой.

— В какой-то степени, — согласился Аллегро.

— Да. Сначала он заморочил мне голову, — слабым голосом произнесла она, — а теперь подбирается к сердцу.

Аллегро посмотрел на бутылку. Может, махнуть стаканчик…

— Во сколько, вы говорите, Билл уехал из больницы? — спросила Сара.

— Примерно в половине одиннадцатого, — ответил Аллегро.

— Тогда в его распоряжении было сорок пять минут. В одиннадцать пятнадцать уже постучал Викки и сказал, что посылка у двери. Он ведь мог держать… сердце… в морозильной камере… в больнице. — А сердце Мелани? Оно все еще там?

Аллегро заметил, как в очередной раз мертвенная бледность разлилась по лицу Сары. Он встал.

— Хватит с вас на сегодня. Что, если я уложу вас в постель, а утром мы все обсудим на свежую голову?

Она схватила его руку.

— Все сходится, Джон. Помните тот вечер, когда в мою квартиру пытались залезть? Я позвонила Биллу, а его не было дома.

— Мы спрашивали Деннисона. Он говорит, что гулял с собакой.

— Его кто-нибудь видел?

— Послушайте, Деннисон у нас и так главный подозреваемый. Мы выясним, куда он отправился из больницы.

— А как насчет его алиби на вчерашний вечер? Когда Эмма…

— Поверьте мне, мы и об этом его спросим. Но, не имея веских улик, мы не вправе врываться к нему в такой поздний час и учинять допрос. — Он взглянул на часы. — Уже второй час. Вам необходимо поспать. А я сейчас отправлю кого-нибудь дежурить у дома Деннисона, чтобы нам его завтра не упустить. Вас это устраивает?

Она жалобно посмотрела на него.

— Он там, Джон. Ромео там… ждет своего часа, чтобы вырвать сердце из моей груди…

Он обнял ее.

— Мне так дорого ваше сердце, Сара. Неужели вы думаете, будто я допущу, чтобы с ним что-нибудь случилось?

— Не знаю, в силах ли вы предотвратить то, что неизбежно. Думаю, этого не может никто.

— Трое моих людей дежурят на улице, патрульная машина курсирует возле дома каждые полчаса, а сам я собираюсь расположиться здесь, на этом диване. Обещаю не сомкнуть глаз. Я все равно сова. И, кроме того, вы уже имели шанс убедиться в том, что у меня острый слух, — добавил он уже шутливо. И тут же посерьезнел. — Этот маньяк и на милю не приблизится к вам, Сара. Даю слово.

Она напомнила ему, что Викки находится всего в нескольких ярдах. Или будет находиться, когда вернется домой.

— Да, — сказал он, — но я-то здесь. — Взгляд Аллегро упал на непочатую бутылку виски. — Вы не возражаете, если мы уберем ее подальше? Все-таки телохранителю не пристало выпивать на службе.

Она проследила за его взглядом. Неужели он так подвержен алкогольной зависимости, что даже не ручается за себя, если рядом оказывается заветная бутыль?

— Вы — мой гость, — тихо сказала она.

— Все это не так серьезно, как вы думаете, Сара.

— Откуда вы знаете, что я думаю?

— Я просто рассудил: зачем усложнять себе жизнь, если все можно сделать гораздо проще. Алкоголь — это искушение. Не стану отрицать. Но в последнее время у меня было достаточно искушений. С которыми пришлось всерьез бороться.

Говорил ли он о ней? Неужели она и была тем самым искушением? А может, в нем говорила жалость, а не желание? Она ведь, действительно, сейчас достойна жалости. Но, заглянув в его глаза, Сара увидела в них только нежность. Суждено ли ей узнать когда-нибудь правду о его чувствах? Сара не могла сказать с уверенностью. Она знала лишь правду о себе. По крайней мере, ей так казалось.

Она хотела что-то сказать, но голос ее дрогнул.

— Что такое? — спросил он.

Румянец вспыхнул на ее щеках.

— Я хотела сказать какую-то чушь насчет того, что диван у меня жесткий. — Она чувствовала себя ужасной дурой. И, если она и впредь будет нести такую околесицу, Аллегро очень скоро убедится в этом.

Губы его дернулись в подобии улыбки.

— Похоже, что и впрямь жестковат. Но зато так легче будет бодрствовать.

Сама того не ожидая, Сара выпалила:

— Я не хочу, чтобы вы ютились на диване. Я хочу, чтобы вы спали со мной, на кровати. Если вы этого не хотите, я все пойму. Выгляжу я жутко, да и вела себя сегодня не лучшим образом. Даже заподозрила вас в том, что вы и есть Ромео. Я в полном отчаянии, Джон. И совсем ничего не соображаю. — Она говорила очень быстро, боясь сбиться.

Он обхватил ее затылок и приблизил ее лицо к своему. Их губы почти соприкасались. Когда он заговорил, она словно почувствовала его слова на своих губах.

— Мы оба не в себе, Сара. Я не буду сердиться на вас, если вы перестанете дуться на меня.

Загрузка...