Россия: народ и империя, 1552–1917

Заключение

В 1917 году Российская империя распалась по тем швам, которые свойственны империи со столь протяженными границами, расположенной между Европой и Азией.

В течение более трех столетий структуры России оставались структурами многонационального служилого государства, а не зарождающейся нации. Социальная иерархия и статус определялись потребностью снабдить тело империи мышцами и сухожилиями через налоги, рекрутские наборы, администрацию и военное командование. Ради поддержания армии и административного аппарата экономика отклонялась от продуктивных целей. Дорого обходилось и содержание ничего не производящего дворянства, впитывавшего чужую культуру, чтобы гарантировать статус России как великой европейской державы.

Возможно, самое опасное — то, что русской церкви пришлось отказаться от функции гаранта национального мифа, чтобы стать одной из подпорок активно действующего светского государства. Мессианский национальный миф, продемонстрировавший свою жизнеспособность во время кризисов XVI и XVII веков, был отброшен ради космополитического проекта в духе Просветительства, потребовавшего всех тонкостей и ухищрений «упорядоченного полицейского государства».

Долго готовившиеся структурные изменения получили окончательную форму при Петре Великом, который закрепил кардинальное разделение между «служилыми сословиями» и «податными сословиями», разделение, затронувшее все аспекты жизни, от языка, культуры и мировоззрения до восприятия права, собственности и власти. Это не было этническое разделение: русские и нерусские оказались по обеим сторонам этого раздела, особенно на самом верху и в самом основании иерархии.

Большую часть XVIII и XIX веков армия была тем цементом, который держал общество, не давая распасться. Армия принимала крепостных, освобождала их от крепостной зависимости и превращала их в некое подобие граждан, готовых сражаться за царя, веру и отечество. Вот почему все цари, за редким исключением, так сильно идентифицировались с армией. Однако поддержание этого достижения требовало очень высокую цену: бывшие крепостные отрывались от родных деревень; другими словами, нарушалась естественная общественная ткань.

Основными пайщиками ставок в космополитическом имперском предприятии были дворяне — военачальники, дипломаты, чиновники центрального и местного управления. В соответствии с требованиями времени дворяне заимствовали европейскую культуру и образ жизни, даже привыкали ценить это само по себе, а не только как свидетельство определенного положения. Но когда некоторые из дворян всерьез пытались воспринять западные идеалы, то сталкивались с имперским государством, которому требовались не столько европейские джентльмены, сколько азиатские сатрапы. К расколу между элитами и народом добавлялся раскол между элитами и режимом.

После Крымской войны российские правители осознали необходимость превратить империю в нечто более похожее на национальные государства, столь успешно развивавшиеся в Европе. В попытке решить эту проблему императоры использовали два подхода, которые можно охарактеризовать как гражданский и этнический, но ни один не дал положительного результата, так как власти не были готовы коренным образом менять властные структуры, скреплявшие империю в более раннее время. Сословиям (определяемым по отношению к служилому государству), чтобы превратиться в классы (определяемые по их отношениям к правовому порядку и к средствам производства) и стать членами гражданской нации, требовалась новая концепция целей государства, за формулировку которой так никто и не взялся, и которая, возможно, не могла быть осуществлена в той геополитической ситуации. С. Витте, в качестве министра финансов имевший возможность лучше других распознать экономическое разорение, причиняемое империи, жаловался: «Ошибка, которую мы совершаем на протяжении многих десятилетий, состоит в том, что мы никак не признаемся себе: со времен Петра Великого и Екатерины Великой России как таковой не было, была только Российская империя».

В какое-то время власти попытались трансформировать империю в «Россию» через процесс русификации: принудить нерусское население принять русский язык, русскую религию, русские законы и административные структуры и — или— наплыв русских иммигрантов. Ни один из этих процессов не начался в последние десятилетия XIX века, именно тогда сделали из них более-менее последовательную правительственную политику, проводимую с сознательной целью укрепить шаткую империю за счет насаждения общего этнического сознания.

По мере того, как в последние десятилетия XIX века развитие экономики вело ко все более тесному взаимодействию общественных сословий, юридическая отдаленность друг от друга и отсутствие институтов, способных помочь взаимодействию, становились все более и более угрожающими. На острие этого несоответствия оказались рабочие. Определяемые государством как крестьяне или мещане, подлежащие налогообложению, не имеющие прав на участие в политической жизни и в решении производственных конфликтов, рабочие обращались к незаконным забастовкам, демонстрациям или актам насилия. Крестьяне, ближе познакомившиеся с городской культурой, стремились приспособить ее достижения к собственным условиям, создать пространство, по крайней мере в пределах своих деревень, где они могли бы регулировать вопросы землепользования в соответствии с собственными представлениями о власти, праве и традиции. Там, где мирное соседство не приносило результата, они был готовы использовать насилие.

Если в XVII и XVIII веках крестьяне и рабочие искали руководства у казаков, с их вольным образом жизни и военным самоуправлением, то в начале XX века повернулись к интеллигенции, особенно той ее части, которая перековала мессианское представление о судьбе нации в форму народнического или марксистского социализма.

Тогда как профессиональные слои пытались осуществить то, что считали своими политическими правами, часть дворянства тщетно старалась отыскать новое место в экономической системе, переделав свои имения в коммерческие аграрные предприятия, в то время как промышленники и купцы продолжали раздражаться политическому бессилию, которое все больше расходилось с их растущим экономическим весом, то есть теми, кто, раздражая знать своей, как той казалось, политической некомпетентностью, приобретал все большую экономическую значимость.

Дума, особенно после изменения избирательного закона в 1907 году, превратилась в форум, отчасти удовлетворявший дворян — но никакой другой класс или сословие — как средство реализации своих устремлений через систему.

По иронии судьбы, именно во время Первой мировой войны, в период величайшей опасности для России, сложились наилучшие условия для укрепления этнического и гражданского единства. Сам ход войны приводил людей разных общественных классов к более глубокому пониманию того, что «Россия» — их общий дом, который необходимо защищать. Неспособность и нежелание придать институциональные формы гражданской нации, проявившей себя в «Земгоре» и Военно-промышленных комитетах, обрекли монархию на отчуждение даже от наиболее лояльных сторонников — крупных землевладельцев и старшего офицерского корпуса. В критические дни конца февраля — начала марта 1917 года никто не пришел ей на помощь.

Режим, пришедший на смену монархии в марте 1917 года, унаследовал те же проблемы социальной структуры. Революция дала не одну, а сразу две власти: первая представляла общественность, профессиональные слои, а вторая — рабочих, крестьян и солдат, что отдаленно напоминало старое разделение между «служилыми людьми» и «податными людьми». Ни одна из властей не имела полной поддержки, а попытка совместной работы оставила народ неудовлетворенным, создав политический вакуум, который сумели заполнить большевики, с их собственным представлением о «советской власти».