Россия, Речь Посполитая и Швеция в середине XVII в.

I. Задачи исследования. Обзор источников и литературы

Последняя четверть XVI — начало XVII в. — важный этап в истории политических взаимоотношений России и Речи Посполитой. Правящие круги этих стран стремились тогда к разрешению межгосударственных противоречий не только на путях конфронтации, но и пытались достичь взаимоприемлемого соглашения, в частности нацеленного против общих противников — Османской империи и Швеции. Эта линия политического развития была прервана вмешательством польско-литовских феодалов во внутренние дела России в начале XVII в.[1] В результате неудачи в Ливонской войне и особенно событий начала XVII в. Русское государство потеряло не только свои позиции в Прибалтике, но и Смоленщину, Северщину, Черниговщину. Возвращение последних стало первоочередной задачей русской внешней политики. Вслед за ликвидацией последствий кризиса первых десятилетий XVII в. царь Михаил Федорович старался использовать ситуацию в Европе, сложившуюся в ходе Тридцатилетней войны, чтобы вернуть русские, часть украинских и белорусских земель в рамках антипольского союза со Швецией (Смоленская война 1632–1634 гг.). Однако из-за своекорыстной политики шведских правящих кругов, особенно после смерти Густава-Адольфа, данный союз остался неосуществленным[2]. Это был урок, который русская дипломатия оценила должным образом. Поляновский мирный договор 1634 г. привел лишь к отказу Владислава IV от прежних претензий на русский трон, в остальном довоенное положение оставалось почти неизменным.

Не забывали в Москве и о другой важной внешнеполитической задаче: благоприятном решении балтийского вопроса. В этой связи показательно, что в самом конце Тридцатилетней войны русские политики попытались воспользоваться ее возможной затяжкой, чтобы методами дипломатического давления добиться от шведского правительства фактического изменения условий Столбовского договора 1617 г. по одному из острых вопросов — о массовом переходе в Россию населения захваченных шведскими феодалами русских владений. Несмотря на важность самого дела, гораздо существеннее был факт стремления русских дипломатов внести коррективы в договор, что создавало прецедент на будущее, — именно так расценили данный эпизод в Стокгольме[3]. Очевидно, уже в то время царский двор учитывал возможность таких изменений и готов был ради них идти при благоприятных обстоятельствах на риск ухудшения отношений со Швецией. В данном случае цель не была достигнута из-за скорого завершения Тридцати летней войны, и Стокгольмский договор 1649 г. стабилизировал русско-шведские отношения компромиссным путем.

После Поляновского мира 1634 г. Речь Посполитая ориентировалась на сохранение статус-кво во взаимоотношениях с восточным соседом. Изменения принесла активизация планов антитурецкой войны в последние годы правления Владислава IV. В качестве первого шага предусматривалась война с Крымским ханством, причем имелось в виду привлечь к общей акции Россию. Такой курс имел реальную основу, отвечал интересам обоих государств и мог стать базой для их сближения. Соответствующие переговоры велись в 40-х годах XVII в. Они дали некоторые практические результаты, а в августе 1647 г. был выработан проект оборонительного соглашения. Однако с началом в 1648 г. освободительной войны украинского народа все эти начинания потеряли значение, поскольку русское правительство отвергло попытки польской стороны побудить его к действиям одновременно против Крыма и Украины[4].

Следующий этап связан именно с названной войной и особенно с воссоединением Украины с Россией, которое в международном плане, принимая во внимание обострение внутреннего кризиса Речи Посполитой, означало начало превращения России в ведущую державу Восточной Европы[5]. Новый восточноевропейский политический и военный кризис опять выдвинул на первое место противоречия между Русским государством и Речью Посполитой. Однако их разрешение было затруднено вмешательством Швеции, имевшим целью захват ею новых позиций на Балтике и в особенности изменение в пользу шведских феодалов всего положения в Восточной Европе. Поэтому дальнейшее развитие восточноевропейского конфликта оказалось теснейшим образом взаимосвязано с результатами предпринятой шведским правительством акции. Воспользовавшись дальнейшим ослаблением Речи Посполитой вследствие неудачно для нее протекавших боевых действий 1654–1655 гг. в Белоруссии и на Украине, шведские армии вторглись летом 1655 г. в Литву и Польшу. Началась Первая Северная война — один из крупнейших конфликтов общеевропейского значения в XVII в., в который постепенно в той или иной мере включились многие страны континента. Восточноевропейский кризис приобрел более широкий характер. В считанные месяцы, почти без сопротивления, шведские войска промаршировали от Балтики до Кракова и скорее путем переговоров, чем силой оружия, заняли большую часть Речи Посполитой. Но уже с конца 1655 г. в последней началось массовое сопротивление захватчикам, и вскоре завоевания шведских феодалов были существенно ограничены. Почти одновременно нарастали русско-шведские разногласия, в мае 1656 г. русские войска двинулись к Риге. В центре внешней политики России вновь оказался балтийский вопрос.

Все это стало базой для кардинального изменения расстановки политических сил на восточноевропейской арене: наметилось русско-польское сближение на антишведской основе, были предприняты, прежде всего русской и польской дипломатией, попытки организовать направленною против Швеции коалицию. Правящие круги России и Речи Посполитой искали пути к преодолению сохранявшихся между ними серьезных противоречий. Правда, стабилизация польско-русских отношений оказалась неустойчивой и сравнительно недолгой, но она сыграла положительную роль в 1656–1657 гг. и еще более в перспективе, так как отныне правительства обеих стран неизменно учитывали подобную возможность при продолжавшихся переговорах.

Итак, середина 50-х годов XVII в. была важным этапом дальнейшего развития Восточной Европы. И дело не в драматизме происходивших тогда событий, столь привлекавших прежнюю историографию. Именно в тот период наметились изменения в положении и взаимоотношениях главных участников борьбы в Восточной Европе и на Балтике, России, Речи Посполитой и Швеции, оказавшие серьезное влияние на политическую жизнь региона во второй половине XVII — начале XVIII в.

Не удивителен постоянный интерес к истории той поры на протяжении более чем 300 лет, начиная от многочисленных сочинений современников и кончая исследованиями наших дней. Многие проблемы изучены достаточно полно. В марксистской историографии нашей страны и народной Польши углубленно разрабатывались многие стороны социально-экономической, внутри- и внешнеполитической жизни трех названных государств, их взаимоотношения, подводились общие итоги их развития к середине XVII в. Эта многолетняя исследовательская деятельность обобщена в крупных коллективных трудах[6].

Серьезному изучению был подвергнут период конца 40-х — первой половины 50-х годов XVII в., причем немало внимания уделялось историографической стороне дела[7]. Последнее дает возможность, не останавливаясь на персоналиях, показать основные результаты проделанной моими предшественниками работы.

Много сделано для исследования генезиса и развития важнейшего события тех лет в Восточной Европе — освободительной войны украинского народа 1648–1654 гг. вплоть до акта Переяславской рады, их влияния на обстановку в регионе, политики Украины в целом и ее отношений с Россией и Речью Посполитой в особенности. Анализировалась подготовка (в том числе в военной сфере) к русско-польской и Первой Северной войнам участников этих конфликтов, ход боевых действий. В польской, русской дореволюционной и советской историографии рассматривались основные черты внутреннего и международного положения Речи Посполитой, причины польско-литовских военных неудач 1654–1655 гг. Одна из тем, вызывавших неизменный интерес исследователей, — деятельность различных групп правящего класса Речи Посполитой, не только королевского лагеря, но и оппозиционных течений в 40–50-е годы XVII в. Она весьма нелегка для расшифровки из-за скудности данных, особенно при анализе неофициальной политики, и до сих пор не выяснена с желательной полнотой, хотя очень важна для понимания реальной картины событий тех лет. Совершенно недостаточно изучены альтернативные внешнеполитические программы, выдвигавшиеся оппозиционными группировками польско-литовских феодалов в 1648–1655 гг. Несколько больше исследованной является официальная внешняя политика Речи Посполитой в названный период, в том числе ее двусторонние отношения с Россией, Швецией, Османской империей и ее вассалами, с некоторыми другими государствами. Но международное положение Речи Носполитой в те годы не оценено в комплексе, не подведены политические итоги деятельности ее дипломатии, включая особо важный вопрос о возможности предотвратить, затруднить или отсрочить дипломатическими средствами шведское нападение. Внешнеполитические акции Речи Посполитой на юго-востоке рассматриваются изолированно, без достаточного учета активности русско-украинской дипломатии, без корреляции русскими архивными материалами, что иногда создает не вполне правильное представление о достигнутых в этом районе варшавским двором реальных результатах.

Для шведской историографии проблематика войн Карла X почти столь же традиционна, как Тридцати летней и Северной 1700–1721 гг. войн. Основой такого интереса является стремление изучить эпоху великодержавия Швеции и понять причины его недолговечности. В этом смысле Северная война 1655–1660 гг. важна и потому, что она стала первой серьезной неудачей шведской великодержавной программы.

Шведские (частью и советские) историки посвятили много усилий анализу разных сторон внутренней ситуации в Швеции в 40–50-х годах XVII в. В ряде работ подвергнута изучению внешняя политика Швеции накануне и после заключения Вестфальского мира 1648 г., включая ее взаимоотношения с Россией, Речью Посполитой и другими государствами. В шведской историографии сложились давние и весьма устойчивые традиции, своего рода штампы в оценке внешней политики страны 1649–1655 гг., отнюдь не всегда представлявшие эту политику в реальном свете. Постоянно подчеркивалось стремление Швеции к нормализации отношений со всеми державами, а с момента возникновения англо-голландской морской войны 1652–1654 гг. — курс на вооруженный нейтралитет как основную линию шведской политики. При характеристике последней доказывалось решающее значение в ней западного сектора сравнительно с восточным, утверждалось, что во взаимоотношениях с Речью Посполитой правящие круги стремились лишь к сохранению статус-кво и только с появлением на шведском троне Карла X Густава и началом русско-польской войны произошла коренная перемена в сторону постепенной подготовки вмешательства в восточноевропейский конфликт.

При установлении причин нападения Швеции на Речь Посполитую летом 1655 г. и времени принятия в Стокгольме соответствующего решения шведские историки неизменно указывали на значение «русского фактора» в определении направления внешней политики Швеции в середине 1654 — первой половине 1655 г. Однако этот тезис, в целом справедливый и доказательно обоснованный, нередко приводил к вольному или невольному затушевыванию шведскими авторами агрессивных, направленных именно против Речи Посполитой целей, которые преследовало правительство Карла X, развязывая войну с ней. Но лишь в 1956 г. натурализовавшийся в Швеции исследователь, украинец по происхождению, Б. Кентржинский попытался обосновать положение о подготовке Карлом X превентивной войны против России и шведско-польском антирусском союзе как главных целях шведской внешней политики во второй половине 1654 — первых месяцах 1655 г. По мнению данного автора, только из-за нежелания польского короля пойти на серьезные переговоры со стокгольмским двором эти задачи не были выполнены и возникла война между Швецией и Речью Посполитой[8]. Такой взгляд был подвергнут критике в советской исторической науке (А. С. Каном[9]), не привился он и в шведской историографии, главным образом из-за недостаточности и ошибочной в ряде случаев интерпретации Б. Кентржинским источников.

В конце 60-х — 70-х годах XX в. шведские исследователи приступили к пересмотру отдельных элементов изложенных тенденциозных представлений[10]. Но сделано было в этом направлении явно недостаточно. Более того, в 1973 г. А. Стаде на новой основе, с привлечением свежего архивного материала, с исправлением прежних ошибок повторил и развил основные тезисы Б. Кентржинского. Работа А. Стаде по своей Источниковой базе, конкретным наблюдениям и отдельным выводам представляет значительную ценность, но гипотезу Б. Кентржинского она не сделала более убедительной. Аргументация А. Стаде не была пока предметом основательного разбора, которого она требует. Недостаточным представляется решение в шведской историографии вопроса о конкретных политических и военных целях, которые ставил перед собой Карл X до начала войны с Речью Посполитой (в последние годы этой темой плодотворно занимался Л. Терсмеден)[11]. В частности, большинство авторов неоправданно разделяют при анализе источники военно-оперативного и дипломатического характера. В целом новое изучение на основе всей совокупности данных внешней политики Швеции в 1649–1655 гг., и особенно в 1654–1655 гг., является весьма актуальной задачей ввиду большой роли, которую сыграла Первая Северная война в жизни Восточной Европы XVII в.

Как уже отмечалось, в историографии, прежде всего советской, много сделано для всестороннего исследования развития России в 40–50-х годах XVII в., в том числе ее внешней политики, связей с Украиной в разных сферах, политических отношениях с Речью Посполитой, Швецией, другими европейскими государствами и т. д. Крупным достижением советской историографии стало изучение значимости в жизни России XVII в. экономической, стратегической, военной, внешнеполитической сторон балтийского вопроса. Было высказано мнение (впервые — О. Л. Вайнштейном), что русско-польская война 1654–1667 гг. на ее начальном этапе имела целью не только воссоединение Украины и Белоруссии, но и приобретение значительных позиций в Прибалтике, а в перспективе — благоприятное для России решение балтийского вопроса. При таком подходе крутой поворот русской внешней политики в конце 1655 — начале 1656 г. в сторону антишведского курса и сближения с Речью Посполитой рассматривается рядом советских исследователей как целесообразная политическая линия, попытка осуществления в новых условиях прежних планов закрепления на Балтике.

Но в нашей историографии имеется и противоположная характеристика основных целей русской внешней политики в конце 40-х — 50-х годах XVII в., согласно которой главной и единственно правильной задачей России была борьба с Речью Посполитой за воссоединение украинских и белорусских земель при естественном отказе от всяких усилий вернуть уступленные Швеции балтийские земли (в наиболее крайней форме подобное представление защищал Б. Ф. Поршнев). Сторонники данного взгляда полагают, что в начальный период русско-польской войны 1654–1667 гг. московский двор стремился к возвращению утраченных русских территорий и к воссоединению Украины и Белоруссии с Россией, а шведско-русский конфликт 1656–1661 гг. считают вызванным случайными причинами — ошибкой царской дипломатии. Разумеется, высказывались и промежуточные точки зрения. Столь серьезные разногласия объясняются в немалой мере тем, что документальный материал по данной теме, отложившийся в советских архивохранилищах, разбросан по разным фондам и до сих пор не использован в полном объеме. Отдельные стороны русской внешней политики 50-х годов XVII в., оказавшие существенное влияние на развитие восточноевропейского конфликта, исследованы недостаточно, например взаимоотношения России (и Украины) с Османской империей. Даже некоторые важные вопросы, фактическая сторона которых в общих чертах известна, не прояснены полностью. Это относится и к широкой, европейского размаха, акции русско-украинской дипломатии накануне и в начале русско-польской войны 1654–1667 гг. Упомянутый вопрос рисуется нередко изолированно, по частям, не дается общей картины, важный вопрос о тесной координации деятельности русской и украинской дипломатических служб в данном случае не разработан с должной убедительностью.

В целом необходимо комплексное изучение действий русско-украинской дипломатии, осуществленных в связи с возникновением войны между Россией и Речью Посполитой, на основе максимально полного использования источников из советских архивов. Лишь тогда можно объективно и доказательно судить о действительных внешнеполитических целях, которые преследовало царское правительство, вступая в борьбу с Речью Посполитой. Наконец, требует дополнительного рассмотрения позиция Османской империи, Крымского ханства, Трансильванского и Дунайских (Молдавского и Валашского) княжеств по отношению к воссоединению Украины с Россией и польско-русскому конфликту.

В предлагаемой монографии предметом исследования является политический и военный кризис, возникший в Восточной Европе после начала в 1654 г. войны между Россией и Речью Посполитой. Обрисованное в общих чертах состояние историографии диктует автору выбор проблематики работы. Из большого круга вопросов, связанных с данной темой, берется ее сравнительно менее изученный и особенно острый, наиболее спорный, как это видно из предшествующего изложения, аспект, а именно — история международных отношений в регионе. В центр внимания ставится анализ внешней политики трех главных участников конфликта — Речи Посполитой, России и Швеции (последней постольку, поскольку она была одной из основных сторон в восточноевропейском кризисе).

Предполагается рассмотреть не все аспекты внешней политики названных государств, а лишь имевшие важное значение для исхода противоборства в Восточной Европе: их дипломатические взаимоотношения между собой, а также со странами, располагавшими возможностями активного воздействия на восточноевропейские события и оказавшимися поэтому в сфере внешнеполитической активности России, Речи Посполитой, Швеции. В книге затрагивается внешняя политика многих государств Юго-Восточной, Центральной, Северной и Западной Европы, что естественно при существовавшей в XVII в. неразрывной связи международной жизни в разных частях континента, но принимаются в расчет лишь моменты, определявшие их позиции по отношению к кризису в Восточной Европе. Очень важно при этом преодолеть традиционную «двусторонность» изучения внешнеполитических проблем, придав ему возможно более комплексный характер.

Небольшие размеры монографии вынуждают автора жестко ограничить ее хронологические рамки преимущественно временем непосредственной подготовки польско-русского столкновения (т. е. 1653 г.), с одной стороны, и возникновением Первой Северной войны (т. е. серединой 1655 г.) — с другой, когда завершился начальный этап восточноевропейского кризиса и усилилось его постепенное перерастание в конфликт более широкого, общеевропейского значения.

В конкретные задачи работы входит исследование четырех основных групп вопросов, взаимосвязанных с проблемой кризиса в Восточной Европе в указанные годы. Во-первых, намечено показать положение Речи Посполитой на всем протяжении периода, как внутреннее, так и по преимуществу международное; проследить деятельность дипломатии страны на разных направлениях, и в особенности дать комплексную оценку итогов этой активности; кроме того, реконструировать, насколько позволяют имеющиеся документальные материалы, внешнеполитические программы, предлагавшиеся оппозиционными кругами польско-литовского правящего класса. Во-вторых, исследовать и дать реальную оценку внешней политики Швеции в послевестфальскую пору, главным образом в 1654–1655 гг., обращая особое внимание на восточный сектор этой политики и позицию шведского правительства в отношении Речи Посполитой и России; выяснить причины нападения шведских феодалов на Речь Посполитую и конкретные политические и военные цели, планируемые ими до начала боевых действий. В-третьих, охарактеризовать основные внешнеполитические цели России в связи с войной между нею и Речью Посполитой, показать многостороннюю деятельность русско-украинской дипломатии с конца 1653 г. и оценить достигнутые результаты; отметить те изменения русской внешней политики, которые принесла растущая угроза вмешательства Швеции в восточноевропейский конфликт. И наконец, в-четвертых, дать представление о переменах во внешнеполитической линии государств Юго-Восточной Европы (Османской империи и ее европейских вассалов), вызванных возникновением и развитием восточноевропейского кризиса.

Решение поставленных задач возможно благодаря наличию широкой Источниковой базы, преимущественно архивных документальных материалов. По ходу изложения уже приходилось отмечать ценность русских архивных источников при анализе разных сторон внешней политики не только России, но и других держав. Именно они дают основной материал для исследования. Это прежде всего хранящаяся в ЦГАДА обширная документация многочисленных фондов Посольского приказа: по отношениям России с Польшей, Швецией, Францией, Голландией, Данией, Австрией (основная часть опубликована), Пруссией, Курляндией, Молдавией и Валахией (немало материалов издано), Крымом; фонды «Малороссийские дела» и «Донские дела» (документы их много раз публиковались). Обычно каждый из этих фондов состоит из четырех крупных частей: книги, дела, грамоты и договоры. Использовались и фонды других приказов — Тайных дел, Разрядного (и его материалов, отложившихся в фонде Сибирского приказа), Малороссийского (многое издано). Привлекались также некоторые источники по теме, сохранившиеся в государственных архивах Швеции и Дании (из Хранилища микрофотокопий ЦГАОР СССР). Внимательно учтены и публикации документальных материалов.

Использованные в монографии источники делятся на следующие основные группы:

1. Материалы высших органов государственной власти. Это дневники и конституции польских сеймов, королевские инструкции и универсалы на сеймики, инструкции и постановления сеймиков; протоколы заседаний и решения шведских риксдагов; материалы русских земских соборов; дополнительно привлечены документы провинциальных собраний и генеральных штатов Нидерландов, имперского рейхстага. Сюда же относятся протоколы заседаний и другие материалы высших совещательных органов — шведского риксрода, польских сенаторских рад, императорского и бранденбургского тайных советов, крымского и турецкого диванов.

2. Межгосударственная переписка и договорные акты: переписка правителей, высших государственных учреждений, ведущих политических деятелей и т. д.

3. Правительственные документы внутреннего характера (кроме отмеченных в разделе 1): универсалы и официальная переписка польского короля, гетманов, а также Б. Хмельницкого; грамоты, указы, официальная переписка царя, приказов, русских государственных деятелей и военачальников и пр.

4. Переписка государей, ведущих политических руководителей и их доверенных лиц — внутренняя (в том числе и семейная), а также зарубежная неофициального характера. Источники этого рода, очень важные для нашей темы, почти не сохранились в русских архивохранилищах; несравненно лучше обстоит дело с польскими и шведскими материалами. Кроме них, использована переписка украинских, трансильванских, бранденбургских, нидерландских, французских, английских, австрийских политиков.

5. Материалы посольств. Один из главных по ценности для изучения внешней политики разделов, а при анализе русской — ведущий (ввиду малого количества или отсутствия документов в 1-й, 4-й, 6-й группах). Здесь — инструкции, мемориалы, резолюции, наказы, указы посольствам и переписка с ними; реляции, рапорты, докладные записки, отписки, отчеты, журналы, дневники посольств; мемориалы, заявления, письма посольств высшим государственным учреждениям страны их пребывания и ответные резолюции, письма, протоколы переговоров; переписка некоторых посольств между собой. В русской дипломатической практике значительная часть делопроизводства по каждому из своих и приезжавших из-за рубежа посольств объединялась, важным элементом первого были статейные списки — фактически дневники посольств.

6. Материал резидентов (сходны с разделом 5). В XVII в. данный институт был уже очень широко развит и охватил почти все основные пункты Европы. Ценным дополнением к ним служат документы осведомителей из разных слоев местного населения, в частности русских на Востоке, в Белоруссии, на Украине и в Любеке.

7. Эпистолография (кроме отмеченной в предыдущих группах) частная, полу- и официального характера и сходная с ней пресса XVII в., когда для Европы показателен «информационный голод», настоящая «охота за информацией», а последняя прямо влияла на политику (это хорошо известно на примере Швеции и Бранденбурга). Письма; сообщения, «листовки», авизы, «вестовые письма», отписки воевод и пр., «расспросные речи», газеты, издания типа «Theatrum Europeum» и др. восполняли потребность в сведениях. Сбор их нередко был организован в государственном масштабе, особенно в Швеции, России.

8. Нарративные источники: дневники, мемуары, описания путешествий, польские «Хроники» XVII в. и т. п.