II. Политическая ситуация в Европе в начале 50-х годов XVII в. Балтийский вопрос

Вестфальские трактаты не принесли на континент долгожданного мира. Продолжался испано-французский конфликт, осложненный фактическим вмешательством австрийских Габсбургов. Острым оставалось положение в Германии (серьезные шведско-бранденбургские противоречия в померанском вопросе и др.). Англо-нидерландская морская война 1652–1654 гг. значительно усилила политическую роль Англии, тем более что Франция из-за внутри- и внешнеполитических трудностей временно ослабела. Произошел постепенный распад прежней антигабсбургской лиги. Испания сблизилась с Нидерландами, Англией (до 1655 г.) и Швецией, а Австрия, хотя и осторожно, — с последней[12]. Напротив, исчезло франко-шведское единство, а нидерландско-шведские отношения стали напряженными. Османская империя, связанная трудной Кандийской войной с Венецией, не говоря уже о тяжелой внутренней ситуации, вынуждена была сосредоточиться почти исключительно на средиземноморском театре своей внешней и военной политики. Возможности активного вмешательства Порты в дела Восточной Европы заметно уменьшились, ограничиваясь преимущественно мерами дипломатического порядка. Поэтому для России и Речи Посполитой «восточный вопрос» временно сводился прежде всего к взаимоотношениям с Крымом.

В целом в конце 40-х — 50-х годах XVII в. (до 1656–1658 гг.) все ведущие державы Западной, Центральной и Юго-Восточной Европы могли воздействовать на столкновения в других частях континента в основном лишь дипломатически. Насколько существенным был этот фактор легко понять, припомнив историю заключения Копенгагенского и Оливского договоров 1660 г., когда западные державы фактически продиктовали борющимся сторонам условия мира, причем в обстановке военных неудач шведов. Но сейчас борьба интересов в Восточной и Северной Европе могла проявиться в чистом виде, а исход противоборства России, Швеции и Речи Посполитой определялся прежде всего соотношением их сил. В данном районе имелось два главных узла противоречий. Первый — балтийский вопрос. Острота его объяснялась исторически сложившимся неравноправием разных стран в балтийской коммерции. Монопольное положение морских держав-посредников (особенно Голландии) в торговле на Балтике тормозило развитие государств региона[13]. Из последних в более выгодной ситуации оказались Дания и Швеция. Первая, владея проливами, перекладывала в свой карман часть прибылей при помощи пошлин и т. п. Самой активной и агрессивной силой на Балтике стала Швеция. Во второй половине ХVІ — первой половине XVII в. наметились четыре основных направления ее экспансии: против России, Речи Посполитой, Дании и Германии. Общая задача внешней политики Швеции состояла в превращении Балтики в «шведское озеро» и переносе туда торговли России с Западом[14]. Вместе с эксплуатацией колониальных владений, обеспечением свободы мореплавания и транзитной торговлей с Востоком через Русское государство осуществление такой цели принесло бы значительные выгоды шведской казне, позволив выправить одно из самых узких мест программы великодержавия Швеции — проблему финансирования[15]. Несмотря на крупные успехи, достигнутые шведскими феодалами на разных направлениях своей агрессии в первой половине XVII в., эта задача была далека от разрешения. Отсюда планы дальнейшей шведской экспансии на Балтике, изложенные в инструкции А. Оксеншерны коммерц-коллегии (1 сентября 1651 г.) и в мемориале шведского резидента в Дании М. Дюреля королеве (20 октября 1651 г.): предусматривался контроль (вплоть до прямого захвата) Швеции над всеми гаванями и прилегающим побережьем от Ревеля (Таллина) и Риги до Висмара и Стаде при наиболее выгодном для нее режиме в датских проливах[16].

В самом неблагоприятном положении на Балтике находились Россия и Речь Посполитая: первая потеряла свои прибалтийские позиции (Столбовский договор 1617 г.), вторая — почти всю Лифляндию (Альтмаркское перемирие 1629 г.). Очень важно подчеркнуть, что уже с 20-х годов XVII в. все более ясным становилось не только экономическое, но и стратегическое, военное значение балтийского вопроса. Для главных государств региона проблема все более обстояла так, что ослабление или усиление их позиций на Балтике оказывалось равнозначным соответственным колебаниям боевой мощи.

Речь идет в первую очередь о существенном усилении роли военного флота. Если в начале XVII в. превосходство Швеции на море над Речью Посполитой не играло еще большой роли, поскольку польские армии с успехом могли противостоять шведским на суше, то уже со времени Тридцати летней войны положение изменилось: военные реформы Густава-Адольфа, базировавшиеся и на развитии в стране горнометаллургической промышленности мануфактурного типа, привели к изменению соотношения сил; с этих пор шведы в основном удачно действовали против поляков. В подобных условиях отсутствие у Речи Посполитой флота приобретало почти решающее значение: страна оказалась открытой для шведского вторжения.

Уже неудача осады Риги в 1656 г. прояснила, насколько отсутствие у России своего хотя бы небольшого флота, которое вызывалось в немалой мере именно полным оттеснением от Балтики, пагубно отражается на общей боеспособности русских сил. Но созданный шведскими феодалами прибалтийский барьер был тяжелым препятствием для прогресса России еще и потому, что при желании они всегда могли перекрыть балтийское направление ее связей с Западом или повредить таким контактам, причем это прямо влияло на военный потенциал страны[17]. В итоге справедлив следующий тезис: приблизительно со второй четверти XVII в. для ведущих государств Восточной и Северной Европы балтийский вопрос в его разных аспектах — экономическом, стратегическом, военном — стал одной из главных проблем в их международных отношениях. Представляется также, что после Тридцатилетней войны произошло постепенное закрепление русско-шведского антагонизма, как решающего элемента борьбы на Балтике, ибо Речь Посполитая осталась фактически пассивной[18].

Второй комплекс противоречий в этом ареале был связан с длительной борьбой главных славянских стран, России и Речи Посполитой[19], благодаря чему могла более или менее беспрепятственно усиливаться Швеция. Натиск польско-литовских феодалов на восток был более сложным явлением, чем это иногда представлялось в прежней историографии. Именно на полях Украины и Белоруссии в определенной степени решался вопрос о перспективах русско-польского соперничества. Данное направление политики поддерживали не только двор, немалая часть кресовой магнатерии и клир, оно имело массовую базу, получив и соответствующее идеологическое обоснование[20]. Но правильная оценка влияния восточной экспансии на исторические судьбы Речи Посполитой требует учета всех факторов: каждый шаг вперед здесь неизбежно встречал противодействие крепнущего Русского государства; социально-экономические, внутриполитические, конфессиональные и другие ее аспекты встретили упорное сопротивление широких масс украинского и белорусского народов. Наконец, рассчитывая на успехи в этом районе, Речь Посполитая принесла неоправданно большие жертвы, несовместимые с ее национальными интересами и статусом великой державы, на других важных направлениях политики: вспомним Силезию, Поморье, отказ на долгий срок от серьезной активности на Балтике, укрепление в Восточной Пруссии бранденбургских Гогенцоллернов[21].

Правда, в первой трети XVII в. восточная экспансия дала Речи Посполитой значительные территориальные приращения. Но одновременно страна оказалась чуть ли не в перманентном состоянии войны вследствие грозных восстаний на Украине, что было особенно опасно из-за невозможности обеспечить сколько-нибудь прочный мир на востоке. Для Русского государства борьба с Речью Посполитой становилась необходимостью[22]. Не меняли дела отказ Речи Посполитой от дальнейшей агрессии на востоке после Поляновского мира 1634 г., стремление к стабилизации на границе с Россией. Не мир, а вооруженное перемирие — вот краткая характеристика взаимоотношений двух держав. Такое положение было невыгодно обеим сторонам, крайне затрудняя возможность сближения и в тех пунктах, где имелись общие интересы, т. е. по шведскому и восточному вопросам.


Загрузка...