Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750

Аксель фон Мардефельд. ЗАПИСКА О ВАЖНЕЙШИХ ПЕРСОНАХ ПРИ ДВОРЕ РУССКОМ[154]

Во исполнение приказаний королевских, о коих Ваше Превосходительство меня известить изволили, постараюсь я описать, насколько будет то в моих силах, характеры важнейших персон при дворе русском, каковы они мне представляются.

Статья первая

Императрица есть средоточие совершенств телесных и умственных, она проницательна, весела, любима народом, манеры имеет любезные и привлекательные и действует во всем с приятностью, восхищения достойной. Набожна до суеверности, так что исполняет дотошно все нелегкие и стеснительные обязанности, кои религия ее предписывает, ничем, однако же, не поступаясь из удовольствий самых чувственных, коим поклоняется с неменьшею страстью. Весьма сдержанна скорее по совету министра своего[155], нежели по собственной склонности. Ревнует сильно к красоте и уму особ царственных, отчего желает зла королеве венгерской и не любит цесаревну шведскую.[156] В довершение всего двулична, легкомысленна и слова не держит. Нерадивость ее и отвращение от труда вообразить невозможно, а канцлер из того извлекает пользу, нарочно из терпения выводит донесениями скучными и длинными, так что в конце концов подписывает она все что ни есть, кроме объявлений войны и смертных приговоров, ибо страшится всякого кровопролития.

Знаки внимания героя столь славного и благовоспитанного, каков наш Король, сей Государыне к его величеству самое большое внушили почтение, совершенное уважение и дружеское расположение, из коих последнее, впрочем, пострадало несколько от клевет графа Бестужева, о каковых умолчу, и от лживых донесений, в коих превосходство гения королевского и великое его могущество представлены были как весьма опасные для нее и для державы ее, и токмо лишь страх, сими описаниями внушенный, заставил ее к союзу с Императрицей-королевой обратиться и предпринять столько деяний опрометчивых и дорогостоящих. Нетрудно было бы возвратить ее на добрый путь, но прежде надобно лишь устранить либо подкупить сего министра. В ожидании сего, если было бы угодно его величеству доставить Императрице удовольствие, то преуспеть в этом легко, возвративши на родину несколько старых солдат русских[157].

Посланник иностранный, желающий заслужить одобрение царицы, должен ловить случаи тонким и косвенным манером восхищение ее чарами, умом, одеянием, убранством и танцевальным искусством выразить, от критики же воздержаться, подолгу беседой Царицу не занимать и дожидаться, чтобы она к нему речь либо на него взор обратила, когда с другою особою говорит, ибо сие есть знак, что почтить его хочет беседою; следует также избегать тесных уз с великим князем или, по крайней мере, не показывать сего, ибо по прихоти своей к его императорскому высочеству ревнует; наконец, надобно иметь платье новое, богатое и роскошное на всяком празднестве, кое в честь сей Государыни устраивается.

Обер-гофмейстер Миних, брат фельдмаршала, при дворе главный. Он имеет познания и складно их излагает, однако вовсе утратил способность суждения и почти впал в детство; от него узнать можно, какие речи держит императрица на публике, а ежели кто хочет ей о каком деле поведать, следует о том по секрету обер-гофмейстеру сообщить.

Обер-шталмейстер князь Куракин умен и к языкам способен, о дворах же, при коих бывал, представление имеет самое справедливое. Жаль, что от пьянства к делам стал неспособен.

Обер-гофмаршал граф Шепелев ни на каком языке, кроме родного, не говорит. Достоинство его в том заключается, что с тех пор как в сию интересную должность вступил, выучился отменно торговаться. Кушания при дворе скверные, а вина отвратительные.

Полагали поначалу, что гофмаршал Нарышкин при дворе сыграет роль самую блестящую и в величайшем фаворе у Государыни пребывать будет; вышло, однако ж, по-иному. Сей Нарышкин — помесь умного человека с безумным. Далее из многочисленных придворных сей Государыни назову лишь тех, кто в фаворе пребывает или же некоторым доверием пользуется. Как-то: обер-егермейстер граф Разумовский, как всем известен за Ночного Императора, то все пред ним уступают. Природа его всеми физическими совершенствами наделила, кои питерскому Геркулесу потребны, однако ж умственного достоинства не дала. Глуп как пробка и к государственным делам вовсе неспособен. Канцлер в пору нашей дружбы признался однажды, что хотел было его к делу приставить, но сей до того бестолков оказался, что говорил черное, когда должен был сказать белое. Влюблен безумно в благодетельницу свою и свирепо ее ревнует. Измены ее, частые, хоть и мимолетные, в таковое отчаяние сто приводят, что, как напьется, а сие частенько с ним случается, оскорбляет ее словесно. Темперамента он ипохондрического, исполнен суеверий и все толкует о том, что уйдет в монастырь, случиться же сие может, когда менее всего ожидать будут. Он великий игрок, так что делать ему дорогие подарки — все равно что деньги за окошко выбрасывать, довольно с него и любезностей королевских. Его любимец и наставник — генерал-поручик и шталмейстер Сумароков.

Камергер Чоглоков, мелкий дворянин, состоянием обязан жене, коя влюбилась в него, видя, как танцует он на театре. Красота у него вместо ума и достоинств. Тронул он сердце Государыни, коя, однако ж, от него отказалась после того, как жена пригрозила, что его зарежет. Предан первому министру.

Камер-юнкер Сивере, коему курфюрст саксонский даровал звание баронское[158], — сын бедного шведского капитана; в бытность свою лакеем Государыни Елизаветы, имел он счастье заполнять с приятностью некоторые пустоты, и за то до сей поры ему благодарны и во всех увеселительных прогулках и путешествиях инкогнито находится ему место. Притязает он на звание человека порядочного, толкует часто о том, что предан всей душою королю, и близок к князю Воронцову; однако с тех пор, как канцлер удружил ему званием баронским, он с ним торгуется, так что, употребляя его в дело, наблюдать следует осторожность.

Камер-юнкер Лабин[159], человек безродный, лакеем был вместе с Сиверсом. Находится в фаворе по милости жены, каковая испытала в деле архиепископа Переяславского и откровенный дала отчет о его силе[160].

Не могу не упомянуть также о графе де Л'Эстоке, министре без портфеля и лейб-медике. Ни для кого не секрет, что обязана ему Императрица короной, однако же фавор его не столько сей услугой, сколько медицинскими его познаниями укрепляется; Государыня в убеждении пребывает, что умрет, ежели при себе его иметь не будет. Он был наперсником всех ее тайн без исключения и от многих горестей ее избавил, вследствие чего право получил с Ее Величеством обращаться вольно и свысока, на что жаловалась она неоднократно графу Брюммеру. Беда, с маркизом де Ла Шетарди приключившаяся, и советы друзей заставили его немного образумиться. Он честолюбив, любит без меры вино, игру и женщин, впрочем умен, храбр, тверд и, ежели к партии пристал, изменить ей уже неспособен. Канцлера третирует он, несмотря на все влияние его, сверху вниз, и друзья с трудом усмиряют сию горячность. Если бы в первые полгода нынешнего царствования, повинуясь маркизу де Ла Шетарди, не вел он себя столь безрассудно, распоряжался бы и нынче при дворе самовластно. Интересам короля предан он вполне, однако потребен ему умелый руководитель, каковой говорил бы ему правду в глаза и направлял бы, лаская и улещая. Г-н граф фон Финкенштейн к сему вполне способен. Граф де Л'Эсток, генерал Румянцев и генерал-прокурор князь Трубецкой меж собою в большой дружбе.

Два слова добавлю о дамах, коих его императорское величество более других отличает; из всех самая любимая и уважаемая графиня Воронцова. Превосходным характером заслужила она всеобщее одобрение. К интригам не приспособлена. Зато кузина ее Чоглокова в них преуспела. Посему до тех пор, пока не назначили ее обер-гофмейстериной к Великой Княгине, присутствовала она безотлучно при туалете Императрицы. Она взяла сторону министра, который умело тем пользуется в сношениях с Государыней, а равно и чтобы досаждать той, к кому она приставлена. Низкого рода, злая и корыстная, она, однако же, хороша собой и неглупа. Граф Воронцов был любимейшим из ее избранников. В его отсутствие переменила она привязанности.

Старая генеральша Чернышева (та, что отравила Петра Великого своими милостями, за что сей Государь приказал супругу отколотить ее без всякой жалости[161]) часто ко двору звана бывает. Забавляет Императрицу своими выходками и любовными историями.

Графиня Румянцева на хорошем счету у Ее Императорского Величества, поскольку дочерью приходится графу Матвееву, а вернее сказать, прославленной красавице, супруге посла; рождена она и воспитана в чужих краях и, следственно, лучше умеет себя держать, нежели соотечественники. Дом ее — пристанище чужестранцев. Старая кокетка, болтливая, корыстная, она до страсти игру обожает, так что подкупить ее легче легкого, беда лишь та, что она ни к чему не способна.

Графиня Шувалова — хитрейшая из всех. Прежде наперсница Государыни, коя поверяла ей тайны двора, она и ныне благосклонностью пользуется ее величества и правом говорить с нею свободно. Канцлера ненавидит смертельно, так что в борьбе против него можно на ее помощь рассчитывать.

О камердинерах и горничных императрицы умолчу, ибо они того не стоят, чтобы иностранный посланник об них толковал и пользы оттого никакой не предвидится.

Статья вторая

Великому Князю девятнадцать лет, и он еще дитя, чей характер покамест не определился. Порой он говорит вещи дельные и даже острые. А спустя мгновение примешь его легко за десятилетнего ребенка, который шалит и ослушаться норовит генерала Репнина, вообще им презираемого. Он уступает всем своим дурным склонностям. Он упрям, неподатлив, не чужд жестокости, любитель выпивки и любовных похождений, а с некоторых пор стал вести себя, как грубый мужлан. Не скрывает он отвращения, кое питает к российской нации[162], каковая, в свой черед, его ненавидит, и над религией греческой насмехается; ежели Императрица ему приказывает, а ему сие не по нраву, то противится, тогда повторяет она приказание с неудовольствием, а порой и с угрозами, он же оттого в нетерпение приходит и желал бы от сего ига избавиться, но не довольно имеет силы, чтобы привести сие в исполнение. Всем видом своим показывает он, что любит ремесло военное и за образец почитает Короля, чьими деяниями великими и славными восхищается, и не однажды мне говорил: «Sie haben einen grossen König, ich werde es machen wie er, nicht zu Hause still sitzen bleiben» [У вас великий Король, я буду делать, как он, и не стану спокойно сидеть дома. — нем.]. Однако ж покамест сей воинский пыл ни в чем другом не проявляется, кроме как в забавах детских, так что отверг он роту кадетов и составил себе взамен роту из лакеев, где в роли унтер-офицеров камердинеры подвизаются, а в роли офицеров — камергеры и камер-юнкеры, кои под командою его различные совершают эволюции. В покоях своих часто играет он в куклы. Супругу не любит, так что иные предвидят, по признакам некоторым: детей от него у нее не будет. Однако ж он ее ревнует. Так что ежели хочешь к нему войти в доверие, не стоит ее посещать чересчур прилежно. С ним толковать следует об осадах и битвах. Канцлер нынче у него на хорошем счету стараниями принца Августа и его шайки. Обер-гофмейстер Великого Князя, генерал князь Репнин, не осмеливается ничего предпринимать для его исправления. Князь этот, как говорят, славен воинскими талантами. Он неглуп, однако же желчный нрав, грубости и пьянство затмевают добрые его свойства. Принадлежит он к присным канцлера. Когда я из Петербурга выехал, за наперсника у его императорского высочества был молодой Вильбуа, камер-юнкер, у коего отец француз, а мать дочерью доводится лютеранскому пастору Глюку, в чьем доме взросла императрица Екатерина.

Великая Княгиня умна и основательна не по годам, и хотя нету подле нее никого, кто бы добрый ей мог дать совет, держит себя с осторожностью и умеет делать хорошую мину при плохой игре. В одном лишь по справедливости можно ее упрекнуть — что не знает деньгам счета. Императрица нежно ее любила до той поры, пока не приняла на веру наветы графа Бестужева и дамы Чоглоковой. Еще пять месяцев назад была она девицей. Общее мнение гласит, что хотя поначалу супруг ее полагал, что дело свое исполнил до конца, однако же граф Разумовский, президент Академии, взялся довершить ради блага великой сей Империи. Ее Императорское Высочество держит это в секрете, в чем помогает ей обер-гофмейстерина, а равно и некоторая помесь обер-гофмейстерины и горничной, коя самые невинные поступки госпожи своей в дурную сторону перетолковывает. Зовут эту мегеру Крузе, она теща барона Сиверса. Тайны свои Великая Княгиня поверяет одной из фрейлин, но фамилии Кашелова[163]. Девица сия собою не дурна и не вовсе глупа. Весьма жаль, что к мнению Ее Императорского Высочества не прислушиваются, она бы во всем неукоснительно за короля стояла.

Невеликий принц Август, администратор герцогства Голштинского, хорошим был бы Государем, не управляй им полковник Шильд, шведской нации, негодяй каких мало. Именно его, а равно и тайного советника Пехлина стараниями канцлер поссорил шведского наследного принца с великим князем. О г-не Пехлине распространяться не стану, ибо граф Финкенштейн его знает лучше меня.

Камер-юнкер Берхгольц экспедицией Голштинской канцелярии заведует, а Его Императорское Высочество забавы ради его пощечинами жалует да щелчками.

Статья третья

Первый из министров российских и начальствующий над делами иностранными, граф Бестужев, канцлер Российской империи, с фельдмаршалами ведет игру смотря по древности их рода; не стану рассказывать здесь его историю, не стану и распространяться о его проделках, плутнях и низостях, часть коих всему миру известна; замечу лишь, что невеликий его умишко, исполненный самой черной злобы, в серьезных делах не дозволяет ему решительно действовать, внушает интриги самые подлые и клеветы самые злостные. Недели не проходит, чтобы не сообщил он Императрице донесений, полных самой грубой лжи. Поведение гнусное, которое в любой другой стране канцлера бы погубило. Человек он гордый и в тщеславии своем вынашивает замыслы самые обширные, впрочем, труслив, отпетый плут и разговаривает уверенно, лишь когда разогреет себя вином или ликером. Кто его поит с полудня до вечера, тот, пожалуй, услышит от него словцо острое. В котерию его входят генералы Бутурлин, Апраксин, барон Черкасов и английский консул Вольф. Кормят у канцлера прескверно, да он и не любит жить открыто. Притворяться он не мастер, так что ежели соврал или только приступить собирается, сие скоро замечаешь, а уж если ласкает он вас больше обычного, значит, наверняка дело нечисто. Без зазрения совести приписывает он иностранным посланникам такие речи, о каких те и думать не думали, те же речи, кои сам пред ними держал, отрицает. Хотя память имеет превосходную, часто ссылается он на ее слабость, для того чтобы посланники иностранные предложения ему свои отдавали, на письмо положивши, или, пять лет у кормила власти пребывши единолично, вид делает, что исполнить предложенное затруднительно. Приобрел он за то время познания, коих ранее не имел, однако же познания сии весьма ограниченны, так что разница чувствительна между ответами, какие дает канцлер от себя лично и теми, какие делает, спросив совета у Веселовского либо Функа. Сей последний им управляет, на него работает и самой секретной его корреспонденцией заведует. Добрая его черта в том состоит, что всем, кто ему служит, платит он изрядно. Хотели меня разубедить в том, что неприязнь первого министра к нашему двору из того проистекает, что в бытность сего министра резидентом в Гамбурге[164] отказал ему покойный король в ордене. Как ныне стоит он выше Воронцова, да и укрепил положение свое, женив сына на девице Разумовской, полагаю я, что король необходимым сочтет привлечь его на нашу сторону. Единственный способ сего добиться в том заключается, на мой взгляд, чтобы предложить ему солидные суммы и ежегодный пенсион, от которого, по причине корыстолюбия своего, откажется едва ли. С тем большим основанием льщу я себя надеждой, что граф фон Финкенштейн в сем деле преуспеет, что и сам я услуги канцлера едва не купил незадолго по подписания договора Дрезденского. Убежден я, что графу фон Финкенштейну надлежит напрямую к канцлеру обратиться, и если пожелает он, то, сказавши необходимые комплименты и заверивши в почтении и расположении Государя нашего, пусть валит всю вину на меня и указывает, что я, де, ядовитыми своими донесениями как раз и помешал королю предаться собственной склонности и всецелое ему оказать доверие. Я на это согласен и всем сердцем одобряю. После чего примется граф Бестужев исчислять все услуги, кои якобы оказал он Его Королевскому Величеству, и заверять станет в усердной своей преданности интересам короля, а меня бранить что есть мочи, ежели будет уверен, что разговор секретный. Излишне добавлять, что вознаграждение канцлер получить должен лишь после того, как условия паши будут объявлены и обговорены, плату же граф фон Финкенштейн вручит ему самолично. Платить надобно постепенно и золотом, ибо если деньги проходят через руки купцов, сие невозможно содержать в секрете, отчего разные бывают неприятности. Письменных заверений давать также не следует, ибо их канцлер предъявит беспременно посланникам дворов, сердцу его любезных, дабы с них получить вдвое. Не так высоко ставлю я свою опытность, чтобы указывать посланнику столь умелому, каков граф фон Финкенштейн, средства для прельщения канцлера, он лучше моего знает, как обращаться с министром-наглецом, ежели тому фортуна улыбается и мнит он, будто им дорожат более, нежели любым другим. Если же, противу всякого ожидания, станет он привередничать, тогда, полагаю, действовать надобно через канцлершу. Оная, не знаю, каковым образом, на супруга, купившего ее у какого-то Айзенберга, коему была она не то женой, не то любовницей, большое имеет влияние. Прежде была собою хороша, ныне кокетка, полагает, будто умна и познаниями обширными богата; притом до подарков чрезвычайно охоча. Впрочем, сумасбродка и болтовнёю своею столько же развлекает, сколько и утомляет, ибо говорит обо всем, ни малейшей не соблюдая осторожности, отчего и не удостоилась до сей поры звания статс-дамы Императрицы, кое над всеми прочими большое сообщает превосходство. Тем, кто ей льстит, не отказывает она в своем расположении, если же встретит человека, готового ее приступом взять с приятностью, таковой будет среди друзей ее на самом главном месте. Впрочем, как канцлера ни обхаживай, от всех щедрот никакого иного плода не будет, исключая следующего: 1) король в спокойствии сможет себя чувствовать; 2) прекратятся изъявления враждебности; 3) граф Бестужев воздержится на Его Величество клеветать Ее Императорскому Величеству. Более ничего он для сего Государя вне всякого сомнения не сделает, заставить же Государыню свою отношения порвать не в его силах.

Вице-канцлер граф Воронцов довольно имеет здравомыслия, проницательности и тщания и, когда о делах рассуждает, ошибается редко. На российском языке изъясняется он превосходно, на немецком же и французском прескверно. Слывет он порядочнейшим среди дворян русских, что еще похвала невеликая. Впрочем, вынужден я отдать ему должное, ибо никогда не пытался он меня обмануть и с самыми добрыми намерениями королю честно служил. Мягкостью своей, манерами вкрадчивыми, усердной преданностью Императрице и выбором супруги завоевал он почтение и полное доверие сей Государыни, и в таком был фаворе прежде опрометчивого своего вояжа, что мог бы канцлера свалить, если бы сей вояж на полгода хотя бы отсрочил. С той роковой поры влияние его, кажется, поубавилось. Гневается он редко, но когда случается сие, приходит в ярость, а под мнимым смирением таит честолюбие безмерное, каковое им владеет без остатка и возвыситься над всеми соотечественниками толкает. Невежествен он, подобно большинству русских. Потребен ему друг сведуищй, каковой направлял бы его советами. Так что без Неплюева весьма плохо ему приходится. Лучшей не найти здесь замены, нежели граф фон Финкенштейн, каковой своими обширными познаниями его просветить может. Заметит он без труда, что говорить надобно с Воронцовым откровенно или, по крайней мере, его в том уверять. Кроме графа Финкенштейна никто другой не сумел бы, пожалуй, наблюдать в поступках своих и поведении таковую середину, чтобы ни один из соперников не подумал дурного, у графа же сноровки для сего достанет. Впрочем, на честность и искренность вице-канцлера более рассчитывать стоит, нежели тех же достоинств ожидать от первого министра.

Тайный советник и секретарь кабинета Императрицы барон Черкасов — особа, кою сия Государыня почитает и слушает со вниманием, ибо вторую из сих должностей исправлял он еще при Петре Великом, и верит Императрица, что за преданность интересам сего монарха сослан он был в Сибирь при Петре Втором. Человек он нелюдимый, грубый и зловредный, российскому крючкотворству превосходно обученный. Он напоказ выставляет свое бескорыстие, втайне же гребет обеими руками. Представляет он Ее Императорскому Величеству все указы, декларации и письма, кои подписать надлежит, включая те, что иностранных дел касаются, ежели канцлер заниматься сим не желает. С тех пор, как сей последний Черкасова поставил на дела иностранные, живут они душа в душу. Черкасов же заведует личными расходами Императрицы. С иностранными посланниками дела иметь никакого не желает, однако же английский консул Вольф ему закадычный друг, и посему лондонский двор им распоряжаться может по своему благоусмотрению. Говорит он только по-российски. С графом Бестужевым разлучить его никому не по силам, кроме разве графа Воронцова.

Тайный советник Веселовский, происхождения еврейского, умен и слывет более сведущим, нежели собратья его в Петербурге. Он доверенное лицо и креатура канцлера, каковой часто у него просит совета, и честен столько же, сколько начальник его. Был сослан в то же время, что и барон Черкасов, ибо держал речи, для правительства оскорбительные, и строил козни графам Остерману и Левенвольде. Любит интриги, вино и женщин. Будучи осведомителем при покойной герцогине Голштинской, попытался было он из нее сделать Элоизу, но без успеха. Счастлив он, что наглая его выходка неизвестной осталась Петру Первому, ибо покарал бы его сей Государь по меньшей мере столь же жестоко, как покарали некогда Абеляра… К иностранным посланникам ездит Веселовский только лишь, когда на обед приглашают.

Статский советник Неплюев без сомнения самый ловкий из всех себе подобных. Ум у него изощренный и к интригам способный, в плутовстве же Веселовскому не уступит. Канцлер его от себя отдалил, ибо чрезмерной счел близость его к кружку Воронцова.

Тайные советники Юрьев и Курбатов никакого весу не имеют по причине дружбы своей прежней с графом Остерманом.

Статский советник Гольдбах прибыл из Кенигсберга, в дворянство возведен саксонским курфюрстом, человек честный и отечеству своему весьма преданный. Обладает достоинствами и познаниями, особенно в математике, но пребывает лицом партикулярным; употребляем канцелярией для писания писем латинских и французских в ответ на те, какие от дворов иностранных поступают. Употребляют его также для дешифровки донесений посланников иностранных, что, однако же, удается ему, лишь если зашифрованы они без надлежащего тщания. В тайны его вполне не посвящают.

У графа Бестужева проживают в доме трое секретарей Императрицы: Симолин, Иванов и Юберкамиф. Последний совместно с почт-директором Ашем все письма, в Петербург прибывающие и из Петербурга отбывающие, распечатывает. Подкупить его было бы полезно, но трудно сделать. Не будь секретарь[165] так стар, можно было бы его в дело употребить с пользой, ценою пенсиона в две-три сотни рублей.

Закончу сию статью двумя церемониймейстерами. Обер-церемониймейстер граф Санти себя именует пьемонтцем. В прежние времена был он рыцарем удачи и рыскал по всем дворам европейским; после падения покровителя его графа Толстого сослан был князем Меншиковым в Сибирь, откуда нынешняя императрица его возвратила. Дело имеет только с послами. Канцлер его не любит и при первой возможности заставит уступить место церемониймейстеру Веселовскому, младшему брату тайного советника. Граф Бестужев ценит его за ум, он читал кое-что, пишет недурно по-французски и изображает человека честного. В его ведении посланники государств второстепенных; его же стараниями новый этикет насаждается[166]. Вице-канцлер перед отъездом мне сообщил, что Императрица отныне ему запретила наносить ответные визиты посланникам государств второстепенных. Большая часть министров и генералов российских так и поступает от неучтивости. Напротив, фельдмаршал Ласси и генерал Кейт сею обязанностью никогда не пренебрегают.

Статья четвертая

Сенаторов должно быть числом двадцать четыре, однако состав их неполный. Первый — фельдмаршал князь Трубецкой, отец принцессы Гомбургской. Влияния у него нет никакого.

Действительный статский советник генерал-прокурор Трубецкой — персона более влиятельная. Он знает превосходно силу и слабость внутреннего положения России, знает досконально законы сей империи и работящ в высшей степени. Напротив, об иностранных делах не имеет он ни малейшего понятия, однако ж выучил, что в интересах России дружбу вести с Королем. Плут он не меньший, нежели канцлер, коему он заклятый враг, дружит же с генералом графом Румянцевым, также сенатором, каковой сделался бы беспременно канцлером, не замешайся он в несчастную историю с маркизом де Ла Шетарди. Старец сей бравый и прямой, как собственная его шпага, однако ж дряхлеет на глазах. Императрица к нему благосклонна, так как удостоился он некогда уважения Петра Первого. Иностранцев любит.

Генерал Бутурлин, характера прескверного, предан всецело канцлеру.

Генерал-поручик граф Шувалов некоторым доверием пользуется благодаря жене и, хоть и трусоват, часто против канцлера выступает. Брюзжит постоянно, не имея на то резонов.

Князь Голицын, брат того, каковой в Берлин послан, умнее и основательнее коллег и собратьев; у него одного достало бы способностей заменить генерал-прокурора. Канцлер посему его ненавидит.

Князь Юсупов, тайный советник и Коммерц-коллегии президент, — человек разумный и жить умеет; купцы им довольны. Входит он в шайку Бестужева, каковой его в Сенат пристроил.

Князь Алсуфьев — не нашел я в нем тех достоинств, кои Варендорф ему приписывает.

Статья пятая

Краткости ради упомяну я лишь пару генералов, кои в Петербурге находятся и некоторое влияние имеют, посему не стану распространяться о превосходном характере и выдающихся достоинствах фельдмаршала графа Ласси и генерала Кейта.

Генерал-аншеф Салтыков — горемыка и путаник, все его достоинство в том заключается, что он всегда желал зла семейству Брауншвейгскому, а жена его отдавалась гренадерам гвардейским, дабы — утверждала она — им дорогу показать в покои цесаревны Елизаветы.

Геиерал-аншеф Апраксин, исполняющий обязанности президента Военной коллегии, лучше умеет пером действовать, нежели шпагой. Он у канцлера в фаворе. Генерал Кейт мне сказал однажды по сему поводу, что первый министр может его в фельдмаршалы произвесть, генералом, однако ж, сделать не сумеет. Он работящ, корыстолюбив и наклонен к пьянству; потому не умел скрыть привязанности своей к фельдмаршалу Миниху.

О генерале Люберасе говорить излишне бы было, как граф фон Финкенштейн с ним долгое время в Стокгольме знался.

Генерал-поручик Ливен прославился воинскими своими талантами, а равно и тайными переговорами в Литве и в Польше. Он остер, интриган, гибок, как перчатка, и желает казаться человеком порядочным, однако же неверен, как пена морская.

Адмирал князь Голицын ныне в отсутствии, прочие же моряки недостойны отдельного разговора. Разве что помяну князя Белосельского, зятя графа Чернышева, человека видом приятного и умного. Императрица к нему благосклонна, канцлер же, полагаю, после отъезда моего поддержку его купил.

Статья шестая

Поскольку я в частых находился сношениях с иностранными посланниками, в Петербурге пребывающими, льщу себя надеждой, что недурно их знаю. Генерал-фельдмаршал, посол Их Императорских Величеств г-н Бретлак[167] умен, учтив и любезен. В речах соблюдает великую скромность и справедливость, показывая, что предубеждений решительно чужд, однако же, выпив вина, хвастлив становится, как настоящий австриец и даже больше того. Свою опытность ценит очень высоко и утверждает, будто секреты всех дворов европейских ему ведомы. Меж тем часто заблуждается и порою жестоко. Некоторое сходство с маркизом де Ла Шетарди поначалу ему благорасположение Императрицы доставило, щедроты же его двора расположили к нему первого министра, а с графом Воронцовым в мое время был он не слишком хорош.

Лорда Гиндфорда в Берлине знают, посему замечу лишь, что он, кажется, питает намерения благие и желает, чтобы держава короля нашего процветала, одним словом, ведет он себя настолько порядочно, насколько ремесло и приказы двора его дозволяют. При дворе он в чести, но меньше, нежели г-н фон Бретлак, чему я удивляюсь, ибо граф Бестужев от английского двора получает пенсион в 16 000 рублей ежегодно. Лорд Гиндфорд и в России своих мнений не переменит, полагаю, что достоин он похвалы.

Г-н д'Альон, посланник французский, более имеет здравомыслия, нежели остроумия. Хорошо пишет и толково, сколько могу я судить. Живет он в своем дому широко и щедро, однако же в России не уважаем и Государыня терпеть его не может; я же им доволен чрезвычайно. К нашему двору питает он искреннее расположение.

Граф Борк[168], посланник шведский, умен, учтив и собеседник отменный. Принадлежа к партии старого министерства и конфидентом будучи у канцлера, интересам Их Королевских Высочеств,[169] не так он усердно предан, как ему долг велит. Клятвы, кои приносит он, дабы доказать, что намерения его благородные и что человек он порядочный, подозревать заставляют обратное. Секретарь Лагерфлихт близко к сердцу принимает все, что выгоду сулит Их Королевским Высочествам, и граф фон Финкенштейн может его почтить своим доверием.

Граф фон Фицтум, полномочный посланник саксонский, в разговорах блистает, однако ж ум у него хоть и острый, но неглубокий. Он складно мысли свои излагает, принимает много, живет широко, кормит лучше и богаче, чем прочие послы. Натурально, к нашему двору расположения он не питает, однако же и не критикует его так несправедливо, как подчиненные его либо австрийцы. Императрица к нему благосклонна, Великий же Князь терпеть не может, ибо полагает, будто волочится граф за Великой Княгиней. Маленький его носик предметом служит вечных шуток для Его Императорского Высочества. Секретарь его родом из Пиритца.

Г-н фон Гогенгольц, резидент императора, — человек старый, в России уже с лишком тридцать лет проживающий. Слывет он за знатока здешних дел и пишет для австрийца неплохо. Любит поесть и выпить, от вина же становится еще откровеннее. Несколько бокалов auf Deutschen Redlichkeit [от чистого немецкого сердца. — нем.] доставили мне его дружбу и доверие, благодаря чему узнал я много полезного. Дряхлеет он с каждым днем.

Г-н Петцольд, тайный советник посольств и резидент саксонский, сын священника, свойства имеет, сану отца приличные; тон и смех выдают его, когда желает он собеседнику нравиться. Впрочем, хитер бесконечно, интриган и всюду умеет втереться. Канцлер его полюбил.

Г-н Функ, советник канцелярии на службе у Курфюрста Саксонского, большими обладает познаниями, ловок и правой рукою служит графу Бестужеву, да вдобавок если у канцлера плутни грубые, у Функа тоньше. На беду, сильно он косит и тем весь свой характер высказывает. До тех пор, пока останется он в Петербурге, двор саксонский может быть уверен, что управляет первым министром. Функ более хорош с Петцольдом, нежели с графом фон Фицтумом, каковой здесь находится только лишь для виду.

Г-н Сварт, резидент голландский, не дурак. Быв шпионом канцлера, говорит он с ним часто до душам, а поскольку от природы нескромен, да в связи состоит с хорошенькой супругой профессора Штелина, от него можно узнать вещи и анекдоты интересные. Настроен после Силезских войн скверно.

Статья седьмая

Почти постоянно имев счастье дружбу водить с главными особами сего двора, министерства, исключая графа Бестужева, и армии, не слишком я интересовался остальными, однако же имел некоторых знакомцев, кои ныне высланы либо умерли. Назову лишь тех, кои до сей поры живы. Некий Розенкранц — служил в Главной канцелярии, я же ему из своего кармана платил. Теперь просит он у меня, чтобы один из его сыновей, капрал в роте фельдмаршала Флапса, был бы в звании повышен. Брат старшего Розенкранца — поручик в той же роте. Тот, что в Петербурге, знает хорошо интриги частных домов и может добывать нужные бумаги из Военной коллегии, из Адмиралтейства и даже из самого Сената. Когда хотел я кое о чем намекнуть незаметно сенаторам князьям, то к услугам прибегал графа Л'Эстока либо графа Брю-мера, да еще генерал-поручика Геньена по части военной. Тех, кого еще вспомню, беспременно графу Финкенштейну устно назову.

Не столько я самонадеян, чтобы предписывать максимы и правила графу фон Финкенштейну, чей ум, проницательность и здравомыслие меня покорили, по как приказание было мне дано, то прибавлю, что критика сколь угодно тонкая и изящная в России на чужестранца неприятности бесконечные навлекает; что следует в России опасаться всех, однако же виду не подавать, и вообразить, что и у стен есть уши; что надобно слыть здесь человеком честным, хотя слова этого в российском языке не сыщешь и русские дворяне о честности своей не заботятся нимало. Как из всех пороков осуждают русские более всего гордость, то учтивость и любезность здесь суть достоинства первостепенные, однако же выставлять их чересчур напоказ не следует, дабы не почли за надменность. В особенности же, повторяю, важно сие в делах. Ни за что не следует русским показывать, что боимся мы их российской мощи: Ja nicht diese weiche Seite zeigen, noch ihnen innötige Vorzuge einräumen [Главное — не показывать свою слабую сторону и не давать им лишних преимуществ. — нем.].

Надобно, напротив, наблюдать с пристойностью некоторое равенство, дабы не желали они у нашего двора отнять превосходство, каковое двор дрезденский сносит покорно, шведский же со стенаниями. Впрочем, ежели выпало мне счастье приказания Короля исполнять так, чтобы одобрение его величества заслужить, приписать я могу сие только лишь победам и щедротам сего великого монарха, а равно и сходности двух держав.

Карл Вильгельм Финк фон Финкенштейн ОБЩИЙ ОТЧЕТ О РУССКОМ ДВОРЕ 1748[170]

Ваше Величество,

Любопытные особенности, русский двор отличающие, понудили меня составить сей общий отчет. По прибытии моем сюда нашел я положение дел до крайности неблагоприятным для Вашего Величества. Канцлер взял верх; венский двор под покровительством его всем распоряжался, Императрица же, самыми злобными инсинуациями предубежденная, от правды лицо свое отвращала. Что же до людей благонамеренных касается, то оные пали духом и от преследований страдали, а для того, чтобы дело исправить и самим верх взять, ни гения не имели, ни отваги.

В сих обстоятельствах не замедлил я убедиться, что опрометчиво было бы мне против течения плыть; понял я, что надобно в спокойствии ожидать времен более благоприятных, в ожидании же сих перемен от посланника Вашего Величества лишь одно только и требуется — особе, более всего любящей карты мешать, сделать сие не позволить[171]; с великим тщанием всего, что переговорами с посланником именуется, избегать, ибо согласившись даже для виду, разлад бы я лишь увеличил; под рукою же старых друзей сберегать, дабы от них получать известия и сведения необходимые.

В бездействии, на кое обречен был я сим планом, принялся я изучать и постигать карту сей страны, постарался составить себе верное представление о характере тех, кто к управлению сей страной и к интригам двора русского более всего причастны. Тщился я познать хотя бы отчасти интересы, силы и запасы сей обширной империи, и плод усилий моих дерзаю предложить Вашему Величеству.

Портрет Императрицы по праву отчет открыть должен. Государыня сия блещет всеми достоинствами внешними; стан высокий и величавый, лицо приятное, грация во всей особе беспредельная сразу ее от всех прочих дам при дворе отличают. Достоинствам сим знает она цену и со всем тщанием их пестует; больше того, чрезвычайно ими гордится и притязает на первенство среди всех особ своего ранга и пола. Ум у нее таков, каков у женщин обычно бывает; проницательность, живость, воображение есть, но без основательности. Сладострастие всецело ею владеет; предается она ему вполне и без меры, и можно сказать поистине, что все достоинства ее, а равно и недостатки любви к наслаждениям подчиняются; лень, обычная спутница сладострастия, также в характере сей Государыни, отчего малое ее усердие к делам и отвращение от трудов проистекают. Полагаю я, что не ошибусь, сказавши, что из слабости темперамента и проистекает столь прославленное ее милосердие, столь скупою на кровь преступнейших из подданных ее соделывающее.[172] Гордости и тщеславия в ней много, и, быть может, сим порокам и обязана она великодушием, кое порой в роскошных подарках проявляется, в вещах же самых незначительных весьма часто ей изменяет. С той же любовью богатством хвастать связан вкус ее к пышности и к возведению зданий. Обвиняют ее в скрытности и кажется даже, что вошло у нее сие в привычку, и глядит она с улыбкой радости на тех, кто более всего ей противен. По естественной склонности любезна она и приветлива с каждым; люди, более всего ее знающие, говорят, что еще любезнее была Государыня прежде, но изменилась совершенно с тех пор, как слушает во всем канцлера, а сему причиной не что иное служит, как легкость, с какою усваивает она впечатления тех, кои власть обрели над се умом. Однако же заметить надобно, что нынче Государыня сия учтивостью и обходительностью всех подданных своих превосходит. Благочестие, кое доходит у ней до ханжества самого неумеренного, есть также достоинство, всеобщее восхищение вызывающее. Исполнивши сии внешние обязанности, почитает она себя вправе чувственность свою услаждать способами самыми острыми и изысканными: трапезы в узком кругу, куда лишь избранные особы обоих полов доступ имеют; речи самые сладострастные и распутные; вина рекой, а затем с любимейшим из фаворитов уединение — все идет в ход, дабы удовольствия Государыни разнообразить. Постоянным сим рассеянием тщится она скрыть от взора своего те бездны, кои трон се окружают, однако же мысли мрачные и печальные берут верх, и неумеренные предосторожности, ежедневно ради безопасности ее принимаемые, выдают слишком ясно тревогу и подозрительность, ею владеющие.

Императрица, вероятно, не такою была бы, какой только что я се описал, а совсем иной и куда более приятной, выпади ей счастье посреди иной проживать нации. Можно сказать, что нация сия своей Государыни недостойна, Государыня же не для того создана, чтобы такой нацией управлять. Плутовство, обман, трусость, неблагодарность, гордыня и недоверчивость — вот свойства, на коих замешен характер большинства русских. Как ни старался Петр I их воспитать, труды его лишь па внешности отразились; платье переменили и бороды более не носят, но внутри остались русские почти что прежними, и если чему-то у европейцев научились, то от сего старинные их недостатки лишь изощрились и еще более сделались опасны. Подлинно верно, что если редко их видишь, внешними переменами обмануться можно, однако очень скоро выдают они себя скверными поступками, а раз в сношения с ними вступивши и близко их наблюдая, цену им узнаёшь.

Учтивость и обходительность для них суть таланты заимствованные и недолговечные, а посему кто не хочет их грубость на себе испытать, должен теми приличиями довольствоваться, кои соблюдать они умеют. Русские — пьяницы и лентяи, прежним своим невежеством дорожат, а старания, кои употребил Петр I, дабы их от него избавить, проклинают. Большинство с радостью лишилось бы покоренных провинций[173] и возвратилось к изначальному варварству, кое им, прежде всего знати, возможность давало творить безнаказанно несправедливости и лихоимства самые вопиющие. Рожденные рабами, способны они на самые ужасные низости; ежели хотят добиться цели, подчиненных третируют безжалостнейшим образом. Ненависть их к иностранцам так целика, что и вообразить невозможно, а с тех пор, как пришлось им сносить господство иностранное, сделалась она еще сильнее, сегодня же, вообразивши, что в иностранцах более не нуждаются, творят они все, что могут, лишь бы огорчение им причинить и от себя их выжить. Таков в целом характер их нации.

Дух партий, каковой почитают обычно болезнью правлений республиканских, при дворе русском являет себя в самом лоне деспотизма[174], и Императрица, коя залог собственной безопасности видит в разъединенности своих министров, сама старается ее поддерживать и разжигать посредством политики, каковая, возможно, не столь для нее благоприятна, сколь она мнит, для интересов же государства весьма даже вредна. Полагаю я, что по разнице в чувствованиях главные лица при сем дворе к двум можно причислить партиям, на милости Государыни и управление делами притязающим. Есть партия Канцлера, какового подозревают в решительной преданности интересам несчастного семейства, каковое чувство вообще распространено, возможно, куда больше, нежели обычно полагают, противную же партию возглавляют Генерал-прокурор и граф Воронцов. Первая из сих партий имеет планы самые обширные и намерения самые химерические, вторая выступает за систему мира и добрые сношения с соседями.

Сия последняя в первые годы царствования Императрицы господствовала. Граф Воронцов, состоявший при дворе сей Государыни еще во время предыдущего царствования и имевший счастье быть причастну к знаменитому перевороту, каковой ее на престол возвел, был также одним из первых, кого она доверием почтила. Из всех русских, кого я знаю, кажется мне сей граф самым благородным и возвышенным по образу мыслей. Не назову его гением перворазрядным, однако ж и не откажу в достоинствах, для ведения дел необходимых. Много в нем здравомыслия, а ум если и не блестящий, то справедливый и основательный; подлинно предан он особе Государыни и, полагаю я, искренне привержен интересам Вашего Величества. Пожелать можно, чтоб имел он столько же твердости и отваги, сколько доброй воли, ибо робок и боязлив сверх меры. Он честолюбив и полагал, что сможет страсть свою утолить, однако же имел несчастье остановленным быть в середине пути тем из русских, кто более всего ему обязан. Может он себя упрекнуть, что сам возвышению Канцлера помог, когда же заметил ошибку свою, поздно было уже ее исправлять или пришлось бы для того взять меры, на кои по робости характера он не способен, так что к графу Бестужеву воспылал вечной ненавистью и тем ограничился, а сие чувство, признаемся, более чем законное.

Генерал-прокурор — еще один противник Канцлера. Род его, ум, ловкость, познания в делах внутренних — все делает его врагом страшным и опасным. Вдобавок имеет он то преимущество, что бьется с первым Министром на равных, ни в скрытности, ни в хитрости не уступая; впрочем, изъян у него тот же, что и у Вице-Канцлера, — недостаток отваги и мощи, да вдобавок здоровьем последние годы так слаб, что больших побед от него ожидать не приходится.

Не подобает мне оставить без внимания чужестранца, каковой прославился услугой, Императрице оказанной, и по сегодня среди ярых противников первого Министра числится. Граф Л'Эсток — человек умный и не без тонкости; Императрицу знает он лучше, чем все прочие ее подданные, так что не достало ему только здравомыслия и умения себя вести, чтобы блистательную роль и впредь исполнять, однако же за неимением этих важнейших свойств, сам того не заметив, позиции свои он утерял; нечувствительно лишился той особенной милости, каковой удостоен был поначалу, и по беспечности, с какою умаление своего веса при дворе сносит, сказать можно, что всю отвагу свою и расторопность исчерпал он в знаменитую ночь переворота. Нынче проявляет он сии свойства в одном лишь том, что публично против Канцлера речи ведет с такою свободой, от коей недалеко до бесстыдства. Впрочем, в убеждениях своих тверд и Вашего Величества ревностный слуга. Благодарность, кою Государыня к нему питать обязана и от коей никогда до конца не отступит, не предавши собственной славы, защиту от уколов ревности и от ненависти заклятого врага ему дает, так что полагаю я, нечего ему опасаться, доколе Императрица восседать будет на своем престоле.

Не стану говорить ни о генерале Румянцеве, коего возраст из борьбы вывел, ни о многих других, кои партию сию лишь числом укрепляют и в отчете моем описаны будут после. Довольно сказать, что в сторонниках у сей партии пребывают члены многих родовитых фамилий и что возведению Императрицы на престол ее предков партия сия деятельно способствовала. Удивления достойно, что после сего они не устояли и победу свою украсть дозволили человеку, для Императрицы по тысяче резонов подозрительному, но в сей беде следует им винить не столько ловкость графа Бестужева, сколько собственную свою неосмотрительность. Вице-канцлер низостями врага своего был обманут; граф Л'Эсток, упоенный довольством, кое полагал он вечным, забросил дела и предался наслаждениям; маркиз де Ла Шетарди, слишком в себе уверенный, счел, что не о чем ему заботиться; княгиня Цербстская сама себя под удар подставила и делу непоправимый нанесла ущерб; одним словом, свершили они все, что могли, дабы себя погубить; победу одержали невзначай, сегодня же, ошибок натворив, стали умнее, но прежних возможностей более не имеют и вынуждены держать оборону. Пребывают они в слабости и бездействии, и не видно, чтобы могли снова взять верх. Дело сие, однако, не вовсе невозможное в стране, где привыкли все к переменам самым необычайным и неожиданным, и по любви к Великому Князю пожелал бы я, чтобы мог он рассчитывать на преданность сей партии, которая, как ныне ни слаба, однажды сделаться может ему полезной; впрочем, за исключением графов Воронцова и Л'Эстока, не вижу я у Голштинского дома верных сторонников. Мысль сия естественным образом перейти меня заставляет к рассказу о молодом дворе.

На Великого Князя большой надежды нет. Лицо его мало к нему располагает и не обещает ни долгой жизни, ни наследников, в коих, однако, будет у него великая нужда. Не блещет он ни умом, ни характером; ребячится без меры, говорит без умолку, и разговор его детский, великого Государя недостойный, а зачастую и весьма неосторожный; привержен он решительно делу военному, но знает из оного одни лишь мелочи; охотно разглагольствует против обычаев российских[175], а порой и насчет обрядов Церкви Греческой отпускает шутки; беспрестанно поминает свое герцогство Голштинское, к коему явное питает предпочтение; есть в нем живость, но не дерзну назвать ее живостью ума; резок, нетерпелив, к дурачествам склонен, но ни учтивости, ни обходительности, важной персоне столь потребных, не имеет. Сколько известно мне, единственная разумная забава, коей он предается, — музыка; каждый день по нескольку часов играет с куклами и марионетками; те, кто к нему приставлен, надеются, что с возрастом проникнется он идеями более основательными, однако кажется мне, что слишком долго надеждами себя обольщают. Слушает он первого же, кто с доносом к нему является, и доносу верит; неблагодарность, коей отплатил он за привязанность старинным своим слугам, и в особенности графу Брюммеру, мало делает чести его характеру. Слывет он лживым и скрытным, и из всех его пороков сии, без сомнения, наибольшую пользу ему в нынешнем его положении принести могут; однако ж, если судить по вольности его речей, пороками сими обязан он более сердцу, нежели уму. Если когда-либо взойдет на престол, похоже, что правителем будет жестоким и безжалостным; недаром толкует он порой о переменах, кои произведет, и о головах, кои отрубит. Императрицу боится он и перед нею трепещет; Фаворита терпеть не может и порою с ним схватывается; Канцлера в глубине души ненавидит; нация его не любит, да при таком поведении любви и ожидать странно.

Великая Княгиня достойна супруга более любезного и участи более счастливой. Лицо благородное и интересное предвещает в ней свойства самые приятные, характер же сии предвестия подтверждает. Нрав у нее кроткий, ум тонкий, речь льется легко; сознает она весь ужас своего положения, и душа ее страждет; как она ни крепись, появляется порою на ее лице выражение меланхолическое — плод размышлений. Не так осмотрительно она себя ведет, как бы следовало в положении столь щекотливом; порою молодость и живость берут свое, однако же осмотрительности у нее довольно, и Великому Князю держаться пожелал бы я столь же осторожно. Принц сей, коего настроить тщились против супруги, с некоторых пор тон с нею взял дружеский и нежный, и кажется, что сумела она покорить его своему влиянию. Она любит нежно родственников своих, в особенности наследного принца шведского[176], и ежели будет столь счастлива, что одолеет препятствия, от трона ее отделяющие, полагаю, что сможет Ваше Величество рассчитывать на ее дружбу и выгоду из того извлечь. Нация любит Великую Княгиню и уважает, ибо добродетелям ее должное воздает.

Жизнь, кою сия Принцесса ведет поневоле бок о бок со своим супругом, и принуждения, коим оба обречены, есть самое настоящее рабство. Запертые при малом своем дворе, окруженные самым презренным сбродом, не имеют они при себе никого, кто бы им помогал советом и в затруднительном положении, в коем они оказались, их направлял. Постоянно пребывают они под присмотром у своих надзирателей, и свободою ни минуты наслаждаться им не суждено. Камергер Чоглоков, коего единственные достоинства суть тщеславие и злость, и супруга его, теми же свойствами наделенная, да еще любовью к интригам и к самым хитрым проделкам, — вот две фурии, к великокняжеской чете приставленные, кои за ними следуют по пятам и радуются, существование им отравляя. На ничтожнейшую забаву особенное потребно разрешение; все их речи надзиратели записывают и в дурную сторону перетолковывают, а затем Государыне доносят, отчего случаются порою бури, всем прочим лишь отчасти известные, но молодому двору много причиняющие огорчений.

Виды на будущее не столько льстят, сколько пугают. Чувства нации к Великому Князю, слабое здоровье сего принца, отсутствие наследников, власть фаворита и первого Министра, юный соперник, с престола свергнутый, но однако ж способный на него сызнова взойти, — все внушает молодой чете подозрения и справедливую вселяет в них тревогу.

Хотел бы я добавить здесь кое-что о положении несчастного семейства герцога Брауншвейгского. Кстати было бы теперь о них рассказать, однако мрак, сию интересную часть истории российской покрывающий, не позволяет ничего положительного и удовлетворительного поведать. Посвящены в тайну лишь Государыня и малое число ее конфидентов, кои сию тайну выдать не могут, не подставивши самих себя под удар. Известно только, что перевозили их несколько раз из одного места в другое, дабы публику с толку сбить; что отца от детей отделили; что детей сих трое или четверо, что среди них два принца и что, по предположениям правдоподобнейшим, юный Иван пребывает ныне в Холмогороде[177] близ Архангельска. Все ж таки известно наверное, что он жив и то имеет преимущество, что в России рожден; что есть у него сторонники даже среди тех, кто ближе всех к Императрице стоят; что большая часть нации ему привержена и довольно этого всего, но мнению моему, чтобы рано или поздно свершился здесь в его пользу переворот или хотя бы попытка оного.

Прежде чем речь повести о партии главенствующей, описать следует того, кто ей хотя и не глава, но опора важнейшая. Всем известны тайные причины, кои графу Разумовскому высших милостей сподобиться помогли. Родился он на Украине в семье крестьянской и тупоумие его состояния сего достойно; однако же взамен острого ума и здравого смысла наделила его природа иными талантами, кои на Государыню российскую наибольшее сделали впечатление. Посредством сих талантов поднялся он до главнейших должностей и ныне пребывает, можно сказать, в зените фавора своего, так что недостает ему лишь титула императорского. Те, кто ищут милостей, к нему одному адресуются; сам первый министр чрез него действует, Государыня же публично его отличает самым отменным образом. Говорят, что тайно он с нею обвенчан, что родила она от него нескольких детей, и кажется мне, что немалая часть тех, коих при дворе воспитывают и кои порою в покоях являются под именем племянников и племянниц Обер-Егермейстера, к их числу принадлежат. Знаки уважения и почести, коими царедворцы фаворита встречают, до смешного доходят, и сам я видел не раз, как спиною поворачивались иные люди к Великому Князю и Великой Княгине, дабы ему такой низкий поклон отвесить, коих только Государи и достойны. От природы добр он и человеколюбив, однако же ненавидят его сильно по причине отвратительной его скупости, коя заставляет его обеими руками добро грести для себя и семейства своего. Потому пытались несколько раз ему приискать замену; пользовались для того охлаждением мимолетным Государыни, кое сам же он ревностью своею и вызвал, когда Государыню в частых изменах упрекал и худо с нею дерзал обходиться. Епископ Переяславский, камергер Панин, ныне ко двору шведскому направленный, младший князь Голицын из Адмиралтейства по очереди употреблялись, дабы Разумовского свалить, и порою бывал он на грани падения, однако же фортуна его и склонность Государыни дело поправили. После сего стал держаться он осторожнее и осмотрительнее и в такую силу вошел в последние годы, что сомневаться не приходится насчет его участи. Намерена Императрица, как говорят, казацким гетманом его назначить[178]; кажется, сие единственная и есть причина, по какой в Москву собралась. Есть люди, подозревающие, что сия новая милость прочие за собою повлечет, что Казацкий Государь Супругом Императрицы объявлен быть может и что Дочь Петра Первого пожелает, возможно, по стопам родителя пойти и на престол возвести особу, ею из безвестности извлеченную. Перспектива блистательная, однако ежели не станет его благодетельницы, многие будут грозить Фавориту опасности, и как бы дело не обернулось, все не в его пользу. Одни лишь богатства, им собранные, погибель его приблизят, и следовало бы ему об том задуматься; ибо хотя нынче пребывает Императрица в совершенном здравии, непохоже, чтобы дожила она до преклонных лет.

В заключение следует мне и о брате Фаворита сказать, каковой по уму Обер-егермейстера не превзошел, но от его фавора выгоду имеет немалую. Повезли его по разным заграничным странам, дабы ум его развить и воспитать, однако путешествия впечатлений первоначальных не затмили, так что повадки его и речи прежними остались. Одному-единственному научился он — коверкать французский язык и немецкий, отчего, видимо, и удостоился он титула Президента Академии наук. Так же способен он и к делу военному, однако ж недавно вверили ему командование Измайловским полком гвардейским, а вскорости, должно быть, и другие высшие должности он займет. Впрочем, характер у него добрый; жалко лишь, что повинуется он некоему Теплову, каковой прежде его наставником был, а ныне Канцлеру служит, да и вообще один из величайших плутов, каких только Россия на свет произвела.

После графа Разумовского Канцлер граф Бестужев первое место занимает в Российской Империи. Власть его столь обширна, что можно назвать его здешним Великим Визирем. Быть может, ни одного двора европейского не сыщешь, где бы первый Министр в такой был силе, и безмерное его влияние должно почитать одним из восточных обычаев, кои Россия до сей поры сохранила. Характер графа Бестужева чудовищнейшую смесь представляет из качеств самых отвратительных; что о нем ни скажи, сгустить краски тут невозможно. Плут и лжец, мстительный и неблагодарный, не имеет он ничего святого и на все способен, чтобы своих целей достигнуть. Не одарен он умом сверхъестественным, однако интриги плетет мастерски, и в этом деле лукавство его и хитрость невообразимого достигли совершенства. Нацию свою знает он недурно, и умело сим пользуется, когда коварные планы в исполнение приводит. Лживость его до таких степеней достигла, что если с кем-то особенно он любезен и вежлив, без ошибки предположить можно, что таится тут подвох; дерзок он и предприимчив и многое берет на себя, что могло бы ему стоить головы, впади он в немилость; в переговорах грубый и резкий, не затруднится он к иностранному посланнику без должного отнестись уважения, и как ни старайся, неприятностей с ним не избежать. В счастье горд и нагл, те же, кто знавал его в ином положении, говорили мне, что в несчастье пресмыкался он и раболепствовал, не зная стыда. Впрочем, корыстолюбив и продажен, как никто, и в продолжение сей войны все дворы по очереди его обогащению помогали; весьма трудолюбив и порою ночи напролет за работой проводит, отдохновение же черпает в вине, кое употребляет без меры, разуму и здоровью во вред. Таковы основные свойства характера его, а чтобы лучше их узнать, одно только надобно — вспомнить все интриги и средства, кои употребил он, дабы того фавора достичь, в коем ныне пребывает.

Обучался он ремеслу в Гамбурге и при дворе датском, где отличался не раз злобными выходками против Голштинского дома. Возвращенный в отечество при императрице Анне, поступил он в распоряжение Департамента Иностранных дел под начало графа Остермана; впавши в немилость при герцоге Курляндском, был сослан, а спустя короткое время возвращен Регентшей, коя намеревалась его на прежний его пост назначить, а первым Министром сделать графа де Линара. Прославленный переворот Императрицы Елизаветы все эти планы нарушил, однако фортуна Канцлеру и по сию пору не изменила; маркиз де Ла Шетарди и граф де Л'Эсток обещаниям его поверили и Государыню, коя мнениям их в ту нору повиновалась совершенно, уговорили его в Сенат назначить и к делам допустить: заблуждение непростительное, в коем граф Л'Эсток имел все основания раскаяться, посланнику же французскому сей поступок вечным будет служить укором. Оба ошибку свою признать не замедлили: не успел граф Бестужев место получить, как взялся за старое и неблагодарность по отношению к благодетелям первым соделал подвигом, коим означил себя в новой должности. Однако ж поскольку противники его сильны были и требовалась ему поддержка, он довольно выказал ума и стал искать дружбы графа Воронцова, в чем с помощью хитрости своей в конце концов и преуспел. Сей-то новый покровитель и защитил его от нападок врагов, кои тем сильнее против него злобились, что он их подло обманул; самые великие низости, самые торжественные клятвы, даже слезы — все пускал он в ход, дабы нынешнего Вице-Канцлера разжалобить и на свою сторону увлечь. Сам граф Воронцов говорил мне, что в ту пору не раз трепетал он от страха и на колени падал к его ногам. Граф Воронцов дался в обман, как уже случалось мне говорить, и немало способствовал падению маркиза де Ла Шетарди. То был заговор противной партии, каковой всех, кто с этим посланником связан был, весьма ослабил; Канцлер сим добился многого, но не всего, чего хотел; теперь надобно было одолеть отвращение, кое искони питала к нему Государыня; надобно было ум ее покорить и доверием завладеть; надобно было, наконец, пост Канцлера занять, дабы честолюбие свое насытить. Чересчур доверчивый граф Воронцов и сию высоту ему покорить помог, не заметивши, какую змею пригрел он на груди своей; однако же недолгое время спустя в сей унизительной истине убедился; Канцлер, всех целей достигнув, страстям своим дал волю и всю черноту характера выказал вполне; не ново было для него неблагодарным слыть, и потому не замедлил он предать того, кому всем был обязан. С той поры начал он против графа Воронцова козни строить, а для того дружбу свел с особами, кои ближе всех к Государыне стояли; главное же, постарался расположение Обер-егермейстера завоевать, и чтобы узы сии скрепить, своего сына женил на племяннице фаворита; не погнушался ничем, ни доносами самыми злобными, ни намеками самыми гнусными, ни клеветами самыми ужасными, и все ради того, чтобы Вице-Канцлера в глазах Императрицы замарать, а тот, своего интереса не понимающий, сам исполнение сих мерзостных намерений облегчил, отправившись в злополучный вояж, во время коего и пошла его сила на убыль. Канцлер такую пользу извлек из его отсутствия, что по возвращении нашел граф Воронцов во всех делах полную перемену. С той поры с каждым днем все в большем первый Министр пребывает фаворе; нашел он средство удалить большинство своих врагов либо по крайней мере лишить их возможности ему вредить; поставил людей своих и в Сенат, и на высшие должности государственные; сумел воспользоваться природной нелюбовью Императрицы к делам и абсолютную власть над ними забрал. Одним словом, таково нынче его могущество, что может он, пожалуй, заставить Государыню все исполнить, что ему угодно, и всякий, кто преуспеть хочет в делах, через него действовать должен.

Этому Министру приписывают планы самые обширные и самые опасные; подозревают его в том, что под рукою готовит он возвращение несчастного семейства и в честолюбии своем видит себя Регентом Империи при малолетнем Иване. Трудно на сей счет что-либо утверждать наверное; не думаю я, что в его интересах до того дело довести, чтобы Государыню с престола низвергнуть; слишком царствование ее для него благоприятно, чтобы стал он такого желать переворота, ибо сия первая перемена другие может за собою повлечь, кои его же и погубят; однако полагаю я, с другой стороны, что Голштинский дом много может от него зла претерпеть; ненависть, кою к дому сему искони он питает, всем известна; горести, кои причиняет он ежедневно молодому двору, доказательством сего служат, и одна лишь мысль о злопамятстве Великого Князя натурально побуждать его должна всеми мерами возвышению сего принца препятствовать; посему не удивлюсь я, если найдет он способ переменить наследника или, по крайней мере, назначение его затруднить. Ненависть, кою Великий Князь к Фавориту питает, частые ссоры между Тетушкой и Племянником повод к сему могут подать, и как бы дело ни обернулось, если Императрицы не станет, Их Императорским Высочествам многие будут грозить опасности.

Система, к коей приохотить сумел сей Министр Государыню, столько же ее природным чувствам и первоначальным идеям противоречит, сколько и подлинным интересам страны, и все сие — плод уловок и хитростей Канцлера. Императрица любит разом и удовольствия, и некую воображаемую славу, а потому ничего иного бы не хотела, кроме как жить в мире и добром согласии со своими соседями, и таким образом некоторое влияние на общий ход дел сохранять, ни в малейшей степени в той войне не участвуя, кою главные дворы европейские между собою ведут. Граф Бестужев, к одним дворам страстную питающий любовь, а к другим — ненависть, до той поры не ведал покоя, пока не заставил ее сделать выбор и против воли не втянул в предприятия самые обширные, не заставил на себя принять обязательства самые обременительные, кои могут армию русскую погубить, подданных Ее Величества разорить и с державами, для России наиболее опасными, поссорить. Императрица очень многим Франции была обязана, Канцлер же о сих обязательствах ее заставил забыть. Питала она почтение и дружеское расположение к Вашему Величеству, он внушил ей к Вам холодность и недоверие. Она желала добра шведам и любила Наследного Принца, он же так все устроил, что чувства сии в ненависть и гнев обратились; она ненавидела Венский двор, он же сумел ее в пользу Австрии всецело расположить; она о Торговой Державе[179] слышать не могла без ужаса, он же, однако, сумел ей субсидии английские и голландские навязать; она обожала Голштинский дом, а датский двор ненавидела, Канцлер же сумел все эти чувства переплавить и к своей обернуть пользе. Такова его система, каковую выстроил он на руинах той, что самой Императрице принадлежала, и каковую изложу я подробнее, описавши нынешнее положение различных дворов европейских относительно России.

Венский двор нынче в фаворе. Не так обстояло дело в начале царствования Императрицы; тесный союз, сей двор с Брауншвейгским домом связующий, и причины, кои побуждали его оное семейство поддерживать, не могли не внушить подозрений Государыне, коя свой престол воздвигнула на обломках сего Брауншвейгского правления; интриги австрийские и знаменитое дело маркиза де Ботты сии подозрения лишь укрепили, но стоило Канцлеру взять верх, как от подозрений не осталось следа. Сей Министр, преданный издавна интересам венского двора, имел множество особенных причин, дабы ему желать добра; ненависть к Франции, коя падения его желала, вынудила его интересы венского двора за свои принять, венский же двор, желавший Россию на свою сторону привлечь, не преминул сие благоприятное расположение первого Министра всеми мыслимыми способами подкрепить. Знали в Вене слабые его струны и сумели тем воспользоваться; подарки и щедроты австрийские дружбу сего продажного и алчного человека в короткое время купили. Канцлер австрийцев советами направлял, а они ничего не пожалели, чтобы Императрицу от предубеждений отучить; политика заставила австрийцев на время от природной гордости отказаться, и поскольку потребно было подличать, чтобы тщеславию Императрицы польстить, — не затруднились они в Петербург послать графа Розенберга. Таким образом старую дружбу возобновив, стали австрийцы ее укреплять, дабы против Франции и, главное, против Вашего Величества, в коем видят они опаснейшего из врагов, обратить. Употребляли они лесть самую беззастенчивую, доносы самые ядовитые, намеки самые зловредные, дабы цели своей достигнуть. Переговорщиком послан был генерал Бретлак, дабы великое сие предприятие довершить, в чем и преуспел.

Менее всего способен сей посланник к переговорам. Ум весьма посредственный; знание дел весьма поверхностное; манеры и повадки весьма грубые; гордость истинно австрийская и решительный тон, каковой полагает он необходимо нужным представителю дипломатическому, — все сии качества ловкому переговорщику не пристали, однако расположение к интриге, внешность, коя Императрице пришлась по нраву, советы первого Министра и обстоятельства благоприятные столь удачно ему талант заменили, что нашел он способ исполнить и даже превзойти все желания своего двора. Не стану я ничего говорить о генерале Бернесе, каковой Бретлака сменил и коего Ваше Величество имело случай узнать прежде, чем он сюда прибыл. Добавлю только, что хотя достоинства его во всех отношениях превосходнее, нежели у предшественника, от Государыни столько же одобрения ожидать ему не приходится, отчего, впрочем, дружба меж двумя дворами живости своей нимало не утратит. Дела застал генерал Бернес в таком положении, когда, можно сказать, делаются они сами собой. Одна Силезия заставлять будет постоянно венский двор невозможное совершать, дабы влияния не утратить на решения петербургские, и если верить Канцлеру, жить и умереть суждено России вместе с Австрийским домом.

Английский двор на втором месте у Канцлера обретается. Торговля связует сей двор с Россией узами вполне естественными, однако сей предмет также споры и кляузы рождает,[181] кои поддержанию дружбы не способствуют; посему сказать можно, что только лишь обстоятельствам последней войны, страсти Канцлера и немалым суммам, кои Министру сему вручены были, обязан Король Английский теми статьями, кои недавно скреплены были, и задушевной дружбой, коя ныне меж двумя дворами царит.

Лорд Гиндфорд более блещет здравомыслием, нежели проницательностью, да и здравомыслие сие нередко страстями и духом партий искажается. Богат он не столько знаниями прочными и глубокими, сколько привычкой к ведению дел. К светской жизни не приспособлен он и той учтивости, коей от иностранного посланника ожидают обыкновенно, вовсе лишен; заметил я даже, что переменился он в сем отношении, и приписываю перемену пребыванию его в России. Императрица к персоне его равнодушна, и если сумел он некоторое уважение завоевать, то причиной тому только дружба его с генералом Бретлаком и звание Посла, коим он облечен. Впрочем, человек он мудрый и осмотрительный, однако потерпел бы неудачу, подобно предшественникам, не помоги ему обстоятельства, мною перечисленные, кои переговоры весьма облегчили. Для Пруссии, кажется мне, пользы от него немного; подозреваю я даже, что к козням, кои австрийцы против Вашего Величества плетут, в высшей степени он причастен[182]. Прижимист он и упрям безмерно; помирить старается собственный свой интерес с интересом двора своего и на посольстве своем нажиться, из жалования сколько можно сберегая. Истомившись, однако, в сей стране, как и всякий прочий, он, по всей вероятности, не замедлит испросить отставку и ее получить.

Есть основания думать, что горячая дружба между двумя дворами долго не продлится; прекращение субсидий и упадок торговли с Персией[183] неприятные породят споры, а те вызвать могут холодность и разлад.

Республика Голландия, коя вот уже несколько лет как с Англией во всем заодно действует, при дворе русском также судьбу ее разделяет. Платит половину субсидий и пользуется полным доверием графа Бестужева.

Особливо же посланник Сварт у Канцлера на хорошем счету, и, пожалуй, не сыскать здесь другого посланника, коему доверял бы первый Министр столь многое и коему известно было бы лучше обо всем, что в Петербурге происходит. Человек сей ни ума не лишен, ни тонкости, но еще больше в нем злобы, и душевные склонности его почтенными никак не назовешь. Голландскую грубость свою не только не скрывает, но даже напоказ выставляет, особливо же перед теми, кои у первого Министра не в чести. От долгого пребывания в России и наклонности к злословию сделался он хранителем скандальной хроники петербургской. За Австрию готов он хоть в огонь, а потому настроен всегда против Пруссии.

Датский двор стоит пока с Россией на дружеской ноге, и можно сказать даже, что весьма многим обязаны датчане Канцлеру, каковой отыскал способы успокоить справедливые их страхи, возвышением Голштинского дома вызванные. Поскольку ненавидит Министр сей Швецию, интересами же Великого Князя очень мало озабочен, то в Копенгагенском дворе видит естественного союзника России.

Господин Хеусс, каковой ныне интересы Дании при дворе петербургском представляет, человек невеликого ума, но немалого здравомыслия. Стоит он твердо на стороне Австрии; пожалуй, чересчур упорно идеи свои отстаивает, осмотрителен и сдержан до крайности, любит поучать и советы давать, впрочем, прям и честен и потому уважения достоин. Кажется, все переговоры, кои до сего дня Дания вела, к тому лишь клонились, чтобы русский двор в равнодушии к Герцогству Шлезвигскому содержать, а дружбу с Канцлером укреплять и при необходимости в ход пустить. Необходимость сия явится, возможно, по смерти Короля Шведского[184].

Исчисляя дворы, любезные сердцу Канцлера, не должен я забыть о Саксонии. Влияние, приобретенное русским двором на дела польские; услуга важнейшая, кою оказала Россия ныне царствующему королю, возведя его на трон, и стремление сего Государя старинную дружбу поддерживать, дабы сей престол своим наследникам передать, связуют два двора узами естественными, саксонский же двор отыскал способ сии связи скрепить, купивши расположение первого Министра посредством подарков, пенсионов, подлостей и слепого покорства его воле.

Саксонские посланники так себя держат, как не дипломатам иностранным пристало, а скорее рабам России: проникнутые глубочайшим почтением ко двору, в коем видят они источник милостей и хозяина короны Польской, не знают они лучшего способа сему Хозяину услужить, кроме как покоряться беспрестанно российскому Министру и во всем ему угождать. Так ведет себя резидент Петцольд; ум его тонкий и иезуитский, гибкий и в интригах изощренный, лживый и неискренний; изображает себя сей резидент особой беспристрастной, на деле же соглашается со всяким, с кем говорит; впрочем, предан первому Министру и оттого весьма осведомлен. Рассудительному человеку недурно с ним дело иметь, ибо когда изображает он из себя персону весьма искреннюю, то кое о чем проговаривается, из чего можно пользу извлечь.

Советник посольства Функ есть род амфибии, человек и саксонский, и российский разом, под покровительством Короля Польского пребывающий, и притом на Россию секретно работающий под началом Канцлера, коему служит он правой рукой. Человек сей весьма умен и хитростью резидента Петцольда превосходит, не говоря уже о плутовстве и лживости. Сии таланты, а равно и рекомендация обер-гофмаршала графа Бестужева[185], чьим секретарем служил он несколько лет в Швеции, не замедлили покорить Канцлера, и служит ему сей посланник советчиком в самых щекотливых делах, в особенности же в шведских, ибо знает силу и слабость сей державы. Изворотлив он, вкрадчив и в интригах знает толк, как никто. По речам его скажешь, что ни во что он не вмешивается, однако всем известно обратное, и стоит поглядеть, как ищут в нем посланники из австрийской партии, как его ласкают.

Осталось мне рассказать о Державах, коих интересы находит Канцлер противными России.

К таковым причисляет он среди прочих Державу Вашего Величества, и свой образ мыслей сумел он усвоить Государыне, несмотря па благосклонное расположение, кое питала она к Вам в начале своего царствования, и несмотря на систему Петра I и всех Государей Российских, кои всегда в дружбе и согласии с двором прусским видели для себя великую пользу. Злонамеренность первого Министра Вашему Величеству превосходнейшим образом известна, и распространяться па сей счет я не стану; скажу лишь, что опасается он и страшится мощи Вашего Величества и из одной боязни не доходит до последних крайностей, если же поймет, что игра его верная, то па все решится. Добавлю также, что убежден Канцлер: не в интересах Вашего Величества на Россию нападать, ибо Вам оттого выигрыша не будет, выиграет же от сего разрыва двор Венский и наилучшие части владений Ваших атакует; потому и дерзает Канцлер столько выходок оскорбительных и возмутительных предпринимать, что для себя никакой опасности не предвидит.

Двор французский как от России наиболее удаленный, более всего от ненависти Канцлера страждет. Всякому известно, что Императрица сему двору весьма многим обязана; что не кто иной, как французы, восхождению ее на престол способствовали, и она, о сем не забывши, дружбу с ними крепила и пестовала. Однако же Канцлер отыскал способ заставить ее сии важные услуги забыть и действия начать против сей Державы, выказав неблагодарность тем больше для славы сей Государыни оскорбительную, что никакие политические резоны ее к тому не неволили. Постыдной высылкой маркиза де Ла Шетарди объявил граф Бестужев первый раз ненависть свою к Франции; с тех пор каждый год новым унижением был ознаменован, и наконец отыскал Канцлер способ чашу терпения переполнить, когда тридцать тысяч человек войска в путь двинул. Версальский двор, возмущенный столькими злоумышлениями, решился в конце концов посланников своих отозвать, и хорошо сделает, если презрение свое самым откровенным способом выразит сей Державе, кою в искренних друзьях числить никогда не сможет, от враждебности же большого себе убытка не предвидит.

Такова природа разногласий Швеции и России, что искренняя и длительная взаимная приязнь меж сими Державами вряд ли возможна, и ожидать того не приходится; можно было, однако же, льстить себя надеждой, что установится между двумя нациями союз внешний и временный в царствование Государыни, коя Швеции многим обязана и сама то неоднократно признавала, наследником же Престола Шведского отыскала способ такого принца назначить, который ей приятен, а наследнику Престола Российского близким доводится родственником. Таковы и были чувства Императрицы сразу после Абовского мира, так что можно лишь восхититься зловредным хитроумием Канцлера, каковой сумел Императрицу не только от сей благоприятной диспозиции отвратить, но и чувства совсем тому противные ей внушить. Ненависть сего Министра к Швеции даже и вообразить невозможно, и причиной тому не только вражда, коя от века две нации разделяла, но еще и собственная злоба, братом его против господствующей партии вскормленная[186], и раздражение его против Голштииского дома, и связи Швеции с Вашим Величеством и с Францией, — все сие Канцлера в бешенство приводит, и кто желает забавы ради заставить его в лице поменяться, тот пускай упомянет в его присутствии Наследного Принца Шведского. Сумел он все дело так обернуть, словно не свои злобные чувства выказывает, а интересы отечества защищает, и посредством обычных своих уловок, намеков, клевет и доносов, отравой наполненных, того достиг, что ныне смотрит Императрица на Швецию как на двор, из всех дворов европейских для России опаснейший и страшнейший, в Наследном же принце видит чудовище, не ведающее благодарности. Барон Корф превосходно Канцлеру, ненавистнику Швеции, услужил, однако же безумное его и непристойное поведение при дворе стокгольмском мало успехам Российским способствовало. Способствовал он одному разладу меж двумя дворами, так что лишь внутреннее положение России, а равно и Швеции, и забота о поддержании на сих землях покоя, может помешать полному их разрыву после смерти Короля Шведского, да и то опасался бы я, что Канцлер в дерзости своей и предприимчивости отыщет способ Государыню до сего разрыва довести разными выходками, коих, возможно, не постигнет она ни истинного смысла, ни возможных последствий, не опасаюсь же лишь потому, что рассчитываю на мудрость и осторожность Правительства Шведского и на меры, кои возьмет оно, чтобы сию бурю предотвратить[187].

Не стану здесь портрет рисовать барона Вульфеншерны, каковой имеет честь Вашему Величеству быть известным и, по всей вероятности, не замедлит новые представить доказательства достоинства своего и умения, вступивши в должность при дворе берлинском. Одно лишь скажу: если и помогло что в мире восстановить род гармонии и согласия меж Петербургом и Стокгольмом, так это мудрое и осмотрительное его поведение в сем городе; однако так обстоят ныне дела, что, отыщи Швеция наилучшего переговорщика в мире, и он неудачу потерпит точно так же, как и все прочие. Нынче надобно лишь добрые намерения питать и Канцлеру в исполнении планов его не потакать, а также довольно иметь ума и прозорливости, чтобы делу не навредить, и нет у меня сомнений, что господин Хёикен в сих двух отношениях вести себя будет удовлетворительно и интересам двора не во вред[188].

Завершу я сию главу рассказом о дворах восточных, кои могли бы России беспокойство причинить, если бы за дело взялись с толком. Турки, от России бескрайними пустынями отделенные, в открытой войне большой вред ей нанести не могут, однако в их власти сильно ее потревожить посредством крымских татар. Еще выгоднее положение Персии, и не будь Тамаз-Кули-хан[189] схвачен горными татарами, пришлось бы России, по всей вероятности, с ними схватиться. Контаиш, могущественнейший из всех вождей татарских[190], мог бы также сильно Россию обеспокоить со стороны Сибири и обширную сию территорию, кою недостаточное число войск защищает, у нее отнять, Канцлеру же во всех этих случаях пришлось бы Европу в покое оставить и заняться делами более насущными; однако же признать следует, что до сей поры все способствовало исполнению планов сего Министра и укреплению его системы. Контаиш, то ли китайцами остановленный, то ли другими обстоятельствами, нам неизвестными, с места не тронулся, хотя Крепость, кою возводить начали, дабы он работу на Колыванских рудниках не тревожил, должна бы в нем ревность возбудить[191]. Гибель прославленного Надир-шаха ввергла Персию в смуту и беспорядки, так что с сей стороны России в ближайшие несколько лет опасности, по-видимому, ждать не приходится, Порта же, кою французские посланники к выступлениям не побуждают, также бездействует и даже договоры с Австрией и Россией заключает, кои, хотя по существу и мало что значат, все ж таки позволили Канцлеру большую часть войска внутрь страны отвести.

Теперь, когда рассказал я о нынешнем положении русского двора относительно держав иностранных, остается мне описать основания, на коих сия обширная Монархия покоится, посему обрисую я в немногих словах внутреннее устройство, силы и богатства России.

Различные суды и прочие учреждения российские рождением своим обязаны Петру I, каковой, пожелав переделать страну, новое в ней завел управление, по образцу различных стран европейских, кои ему видеть довелось. Разумеется, Государь, все и вся насильно изменявший, внимавший меньше духу своей нации, нежели собственным своим мыслям, и частенько чересчур доверявшийся множеству проектов, кои выдавали ему за превосходные, не однажды ошибался, и этим-то, полагаю, объясняются беспорядок и смута, кои во многих учреждениях ныне царят.

Сенат внутреннюю политику России возглавляет. Императрица царствование свое с того начала, что сему Собранию власть возвратила, кою предыдущие правители отобрали, и нашлись даже люди, кои сей поступок за изъян почли в политике сей Государыни и боялись, как бы не случилось ей раскаяться в том спустя короткое время, однако Канцлер скоро отыскал способ делу помочь. Министр сей, до власти крайне жадный, не желал ни от кого зависеть и нашел нечувствительно способ часть власти, Сенату принадлежавшей, себе присвоить и непосредственным приказаниям Государыни собрание сие покорить, так что ныне представляет оно собою, так сказать, тело без души, кое публику славным именем ослепляет, а в сущности только лишь формальностями и пустяками занимается. Все Коллегии и Губернаторы в подчинении Сената находятся, однако адресуются в то же самое время к Фавориту и первому Министру, так что никакие дела не делаются, пока Канцлер волю свою не объявит.

Имел я уже случай говорить о Генерал-Прокуроре, коему должность его больше сообщает влияния, нежели всем Сенаторам вместе взятым; ни единой он возможности не упускает планы графа Бестужева расстроить, хотя по большей части и без успеха. Прочие Сенаторы разделяются между сими двумя Вождями Партий. Фельдмаршал Трубецкой и генерал Румянцев, коих в расчет нельзя принимать по причине возраста и немощности, адмирал Голицын, коего Канцлер сумел из посольства в Персии удалить, и генерал-поручик Голицын, человек умный и упорный, все одних мыслей с Генерал-Прокурором; князь Адуевский, человек небесталанный, принадлежал к противной партии, однако породнившись недавно с семейством Трубецких, переменил образ мыслей и с первым Министром рассорился. Зато сей последний числит среди сторонников своих генерала Бутурлина, человека ума посредственного, характера презренного, каковой тем только и славен, что шутовскими выходками Государыню забавлять умеет; князь Куракин умом и талантами наделен, но так предан пиянству, что затруднительно выбрать время, когда бы с ним о деле говорить; еще заседают в Сенате князь Щербатов, свойственник покойного графа Остермана, только недавно сенатором назначенный, и, наконец, Шувалов, нынче первому Министру помогающий как в делах сенатских, так и в интригах придворных. Сенатор сей всеми качествами русского царедворца обладает: податлив, хитер и лжив без меры. Шувалов сердечный друг графа Разумовского, жена же его к интригам еще более наклонна, нежели сам он, а у Императрицы числится в любимицах. С Канцлером были они на ножах, но милость Государыни врагов примирила. В конечном счете, положиться нельзя на сих людей; стоит перемениться обстоятельствам и их собственному интересу, как на другую сторону перебегают. Таковы характеры главенствующих особ в Сенате; о прочих, кои влиянием никаким не пользуются и лишь для виду там числятся, распространяться я не стану.

Управление внутренними делами так дурно, что хуже быть не может. В Сенате, а равно в Коллегиях и в Губерниях совершается все по воле отдельных особ, через интриги и взятки. Дело самое справедливое без мзды не делается, так что стенает вся нация от бесконечных вымогательств и несправедливостей, однако до слуха Императрицы стенания сии редко досягают. Близстоящие великие употребляют старания, дабы жалобы сии от Государыни утаить, и мнит она, что счастливы ее подданные, они же между тем ропщут. Не следует, однако же, думать, что весь сей беспорядок исключительно от дурного выбора тех, кто дела вершит, проистекает. Обстоятельство сие беспорядок, конечно, умножает, но и то сказать надобно, что большая часть Коллегий устроены неудачно, бесчисленное множество бесполезных членов в себе содержат, бумаги бесконечные пишут по всякому пустяку, одним словом, лишней работы много производят, а оттого и действуют медлительно.

Синод, Петром I учрежденный после упразднения сана Патриаршьего, властью обладает, сходной с Сенатской, в делах духовных, и сила сего собрания велика или мала, смотря по тому, сколь суеверен Государь, на престоле восседающий. Нынешняя Императрица к священникам весьма милостива и возвратила им управление землями монастырскими, кое Петр I у них отобрать полагал нужным; отчего уменьшился нынче на полмиллиона доход казны. Кстати здесь сказать было бы о крайнем невежестве духовенства российского, об отвращении его от всех наук и о стараниях, кои предпринимает оно, дабы науки сии удушить в зародыше и нацию возвратить к первоначальному варварству; однако же боюсь я входить в излишние подробности и перейти спешу к предмету более любопытному.

Нельзя не согласиться, что Российская Империя преимущества имеет значительные и сделаться может весьма опасной для соседей, если управляема будет Государями, кои преимущества сии захотят открыть и в дело употребить. Обширная протяженность страны и ее расположение, деспотическая власть монарха, сокровища, в недрах даже самых бесплодных провинций хранящиеся, все, кажется, способствовало бы преумножению мощи сей Монархии, попади она в хорошие руки, и нимало меня не удивляет, что соображения сим вкупе с примером, в царствование Петра I поданным, ввели многих людей в заблуждение, и сочли сии люди Россию, какова она ныне пребывает, державой страшной и грозной. Однако стоит рассмотреть вещи пристальнее, как сей фантом могущества и величия на глазах ослабевает, и не одна лишь слабость нынешнего Правительства тому причиной, но еще и подлый и презренный характер сей Нации, каковой оснований не дает полагать, что когда-либо сможет он в ход пустить вес те богатства, коими страна его располагает. Для сего потребен был бы, как уже я сказал, целый ряд Государей предприимчивых, подобных Петру I, а поскольку такового не предвидится, русские же, со своей стороны, от природы всякой возможностью склонны пользоваться, чтобы в первоначальное свое ничтожество возвратиться, есть у нас основания надеяться, что в сем желании наконец они преуспеют или же, по крайней мере, на той точке, докуда дошли, остановятся и далее в развитии своем не двинутся. Полагаю даже, что сказать можно и парадоксом сие не прозвучит, что блистательнейшая эпоха в жизни сей нации уже позади[192], что ныне видим мы начало ее упадка, далее же пойдут дела ее еще хуже, если соседи самой себе ее предоставят и от дремоты пробуждать не станут. Предложив просвещенному вниманию Вашего Величества сии общие соображения, опишу теперь так подробно, как только смогу, нынешнее состояние Армии и Флота российских.

Регулярная армия состоит из сорока шести полков пехоты, трех кирасирских, двадцати девяти драгунских и четырех гусарских. Сюда прибавить следует гвардейские полки Преображенский, Семеновский, Измайловский и конную гвардию. Общее число войска в сих отрядах точно подсчитать затруднительно. По тем спискам судя, кои мне видеть довелось, доходит оно до 120 000 человек, однако поскольку большая часть полков сих полностью не набраны, сам же я видел, что сильны они лишь вполовину против того, чем быть должны, то полагаю возможным утверждать решительно, что можно цифру сию уменьшить, и намного. Если бы пятьдесят батальонов, коих число увеличить решено было два года назад, все на деле существовали, то и служило бы в них на 30 000 человек больше, однако же уверяли меня в разных местах, что и половины еще в готовность не приведено, и для сего немало потребно еще времени. В артиллерийском корпусе от трех до четырех тысяч человек, и если правду мне сказали, то подготовлен он весьма дурно. К сему прибавить следует полки гарнизонные, кои в главных городах стоят, и при необходимости подкрепить могут полки походные. Таковых насчитывается сорок восемь пехотных и девять драгунских. Будь они в комплекте, составили бы еще добрых шестьдесят тысяч человек, однако же утверждать можно, что в комплекте никогда они не бывают. Наконец, есть еще двадцать полков милиции, кои на Украине стоят, а командует ими нынче генерал Бисмарк.

Количество войск нерегулярных счесть, пожалуй, невозможно. Количество сие весьма велико, однако ж не таково, каким здесь представить его желают. Наилучшие и храбрейшие из всех суть запорожские и донские казаки; однако первыми из сих русский двор распоряжаться не может, кроме как на весьма разорительных условиях. Донские казаки тоже больших денег стоят, когда надобно их употребить в дело на Балтийских берегах. Утверждают здесь, что при необходимости могут количество их довести до 10 000, однако кажется мне число сие завышенным, и возможно, оттого сие происходит, что прибавляют к тем казакам казаков украинских, как совсем недавно уже сделали. Сими последними может двор распоряжаться по своему усмотрению, однако ценят их куда меньше и с прочими ни в какое они не идут сравнение. За казаками следуют калмыки, коих также в войнах против Швеции употребляли. Поскольку они под покровительством России пребывают, и не более того, двор не все им приказывать вправе. Иначе дело обстоит с теми, кто в Сезуеве стоит[193], — это около двух тысяч человек, коих ценят высоко и кои постоянно на службе и в распоряжении России пребывают. Не упоминаю я многие другие народы татарские, на северной сцене до сей поры не выступавшие и употребляемые внутри страны для защиты Российской Империи от соседних азиатских племен. Как бы там ни было, даже если число сих нерегулярных войск по справедливости считать, а не так, как сами русские делают, армия выходит весьма значительная, если только станут все они действовать разом. Мало того, однако, что содержать их всех дорого обойдется, у двора политические есть резоны, чтобы многих сразу в бой не отправлять. Опустошения, ими производимые в тех провинциях, через кои пропускать их приходится, боязнь к боевой жизни чересчур их приохотить, употребляя в войне против наций европейских, а равно и частые набеги татар, — все сие не позволяет восточные пределы оголять и на западном направлении сии нерегулярные войска обильно использовать. Посему в покоренных областях больше десяти тысяч никогда их не видали.

Армия российская, какою только что я ее описал, устрашать могла бы соседние державы, содержи ее русские на должной ноге. Солдата русского презирать не следует, если послушен он и воспитан, об офицерах же слава идет вовсе не столь добрая, однако же множество иностранцев, коих нанял в русскую службу Петр I, умелые генералы, коих приобрела армия после Петра, немалое число войска, кое в готовность привести можно при нужде, и дисциплина, кою сии генералы ввести сумели, армию сию в предыдущее царствование уважения достойной соделали. Сегодня, однако, далеко ей до прежнего. Нация, против умения и ловкости генералов настроенная, и вообще против царствия иностранцев, поспешила тотчас, как возможно сие стало, их удалить. Императрица, горя желанием подданным своим потрафить, жертву сию принесла им без колебаний, генералы исчезли, за ними целая толпа иностранных офицеров последовала; русские взяли верх, после чего ослабла дисциплина незамедлительно. И до того наконец дошло дело, что слышал я от иных офицеров, будто армию теперь и узнать невозможно. Нехватка опытных генералов весь сей беспорядок довершает, и, начнись сейчас война, столкнулся бы двор с превеликими трудностями. У фельдмаршала Ласси возраст чересчур преклонный, чтобы мог он вновь за дело приняться. Прочих генералов, кои добрую славу имеют, по правде говоря, не так уж много; таковы генералы Бисмарк, Ливен, Браун, Стюарт и некоторые другие; впрочем, ни из чего не следует, что имеют они свойства, для того потребные, чтобы армией командовать, да и ревность национальная не позволит, думаю я, командование таковое вверить иностранцу, пока нынешняя система в силе останется. Из русских же после смерти князя Репнина, важнейшими обладавшего талантами, никого я не знаю, кто бы столь важный пост занять мог; если, конечно, не скажут мне, что опытность и доблесть фавором заменить можно, и не назначат на пост сей генерала Апраксина, каковой ныне уже всеми делами военными заведует и коего следует мне подробнее описать.

Генерал Апраксин в сей стране есть великий человек, ибо обладает нынче большою властью и влиянием; однако даже соотечественники за великого полководца его не держат. Трусость его всем слишком давно и хорошо известна, чтобы уважение армии мог он когда-либо снискать. Впрочем, недостаток храбрости возмещает он несносною гордыней и беспредельным тщеславием. Трудолюбив он и мелочи службы знает, должно быть, неплохо, и сии-то два свойства и побудили Государыню его генерал-кригскомиссаром и президентом Военной коллегии назначить после смерти фельдмаршала Долгорукого. На двух званиях сих и дружбе с Канцлером основывает он в армии власть почти деспотическую. Слывет человеком умным и самодовольным; до денег весьма охоч и жаден, но хвастовства ради великодушие готов проявлять; притязает он на великую учтивость и тем хвалится, что приличия знает лучше любого русского, что, однако же, частенько забывать о них ему не мешает; пустой, влюбленный в роскошь, деньги тратящий без счету на пустяки и притом страстный вне всякой меры; завзятый австриец и самый ревностный сторонник несчастного семейства из всех, какие, возможно, только и есть теперь в России. Вот человек, коему Императрица, при всей своей недоверчивости, доверила пост во всей России важнейший и опаснейший, где иметь бы следовало ей особу, ее интересам абсолютно преданную. Кажется даже, что фавор Апраксина еще возрастать будет и что Канцлер, каковой в его пользу трудится, не покладая рук, вскоре голубую орденскую ленту[194] и жезл фельдмаршальский ему добудет. Как бы там ни было, уже нынче можно его почитать главнокомандующим над всеми воинскими силами российскими, все в сей области только лишь через него совершается и от ненависти его или покровительства участь всякого офицера зависит.

Если армия российская теперь уже не в прежней силе, то с флотом еще хуже обстоят дела, ибо все, кто в сем понимают, о том свидетельствуют, что пребывает он в крайне скверном состоянии. Всякому ведомо, что был он любимым детищем Петра I и что Государь сей великие труды положил и ничего не пожалел, чтобы флот свой поставить на нужную ногу. Преемники его, однако, страсти сей не унаследовали, и при двух следующих царствованиях флот основательно был заброшен; хотя императрица Анна, иностранцами направляемая, кои большую власть при ней забрали, его укрепить изо всех сил старалась, но на прежнюю высоту не подняла, а поскольку в нынешнее царствование верх взяла Система Русская, большая часть заведений Петровых от сего пострадала, флот же более, чем все прочие. Неодолимое отвращение, кое нация сия к мореплаванию питает, есть без сомнения один из главных источников сего упадка флота; имеются, однако, и другие причины, кои к тем же приводят следствиям, так что если нынешняя система при нескольких царствованиях продлится, флота в России вовсе не останется. Заведение сие таких значительных требует расходов, кои делаться могли при Государе столь бережливом, каков был Петр I, и во времена, когда роскошь еще до степеней превосходных не развилась, однако же с блеском нынешнего двора и с финансами его расстроенными плохо сие вяжется; в порту Кронштадтском дела так скверно обстоят, что вода пресная корабли в короткое время повреждает, так что через десяток лет они уж на плаву держаться не смогут; наконец, голод и дороговизна дуба, для строительства кораблей подходящего, недостаток судоводителей опытных, нехватка хороших матросов и дурное управление Адмиралтейством суть преграды, кои восстановлению флота препятствуют.

Говорят, что нынче флот российский таковой имеет состав: двадцать восемь кораблей линейных, восемь фрегатов, два прама[195] и три галиота с пушками; однако расчет сей завышен так же, как и касательно армии сухопутной, ибо большая часть сих судов повреждена и служить не в состоянии, так что на все про все в военных целях употреблены могут быть от одиннадцати до двенадцати кораблей линейных. Еще имеются несколько судов, годных для тех коротких прогулок, кои в последние годы они совершали, и для того, чтобы Швецию пугать, но против врага в бою действовать они не способны. В общем все сии суда, как говорят, строение имеют несовершенное, ибо чересчур тяжелы и, следственно, для маневра неудобны. Недаром до сей поры никто о великих подвигах сего флота не слыхивал, и есть все основания считать, что не сумел бы он устоять ни перед датским флотом, ни даже перед шведским, если бы сей последний также в большом небрежении теперь не пребывал.

Не так обстоят дела с галерами, кои главную силу России в Балтийском море составляют, ибо легко их проводить вдоль берега между рифами, коих в сем море превеликое множество. Оттого-то и стала Россия шведам столь грозной казаться. Флот им никакого вреда сделать не мог, ибо из-за сих самых рифов к берегу не умел приблизиться, галеры же повсюду проникают, и с них на берег можно спускать отряды, как и случалось это во время двух последних войн, и большой урон нанесло шведам. Галеры эти, стоящие в портах петербургском, кронштадтском, ревельском и фридрихсгамском, в постройке дешевы, и число их велико. Ныне насчитывают их до сотни, и как раз числом-то страшат они шведов, кои и половины того не имеют; ибо слышал я от людей, что строение российских галер много оставляет желать лучшего, те же галеры, кои шведы после последней войны строить стали, куда совершеннее российских, так что если шведы количество своих галер увеличат, как они то сделать намереваются, да разместят их не только в самой Швеции, но и в портах финских, кои ныне оборонять приготовляются, то смогут они у русских то преимущество отнять, кое те прежде благодаря сим галерам имели.

Надежнейшие из офицеров флота суть англичане и голландцы, как вице-адмирал Барш, контр-адмирал Лоизе и капитаны Кеннеди и Кейзер. Из природных русских великие моряки не выходят; как ни старался Петр I их воспитать, не сильно в том преуспел. Контр-адмирал Корсаков едва ли единственный, кого они вперед выставить могут. Сей последний, а с ним и князь Белосельский, генерал-кригскомиссар флота, нынче в морских делах больше всех разумеющий, у Императрицы пребывают в большом фаворе, на тайные ужины приглашения имеют и полагаю я, что ремесло царедворцев еще лучше морского ведают.

Осталось мне описать богатства двора русского, кои, как имел уже я случай заметить, таковы суть, что могли бы сию державу могущественной и опасной для соседей соделать, ежели бы умели русские их ценить и пользу из них извлекать. Правда, что не населена Россия так густо, как того бы заслуживала, и в сем отношении все страны европейские ее превосходят[196]. Хотя точно подсчитать невозможно число ее жителей, известно оно примерно и, полагаю, не сильно я ошибусь, если назову 13 или 14 миллионов душ, то есть цифру незначительную для страны столь обширной и протяженной. Однако сей недостаток в жителях, каковой, впрочем, исправить не невозможно, если Правительство на сие внимание обратит и старания приложит, столькими искупается выгодами, что не была бы Россия оттого ни менее богатой, ни менее сильной, не стремись сама нация русская части сих выгод себя лишить и цену им умалить.

Нет в Европе страны, коя столь же выгодно для торговли расположена была бы и снабжена столь обильно всем, что для ее процветания необходимо. Обширные просторы провинций российских бесконечное поставляют множество товаров и провианта, и в таком количестве, что не только на местные нужды достанет, но и нациям чужестранным. Кожа, лен, деготь, строевой лес, хлеб, ревень, суровое полотно, парусина суть местные товары тем более драгоценные, что иностранцы без них обойтись не могут и вынуждены за наличные деньги их покупать. Множество судоходных рек облегчают перевозку товаров, так что недорогой ценой могут русские их доставлять в отдаленнейшие области этой Империи вплоть до самых портов на Балтике. Петру I мало показалось обогащать свою страну за счет наций иностранных; он далее пошел и, желая, чтобы могла Россия обходиться без сих наций, учредил множество фабрик и мануфактур. Наконец, новый источник российского богатства — рудники железные и медные, кои во многих провинциях имеются, главное же в Сибири. Несмотря на столькие преимущества, денег в России ходит недостаточно, доходы казны не прирастают, торговля, одним словом, не так процветает, как можно и должно. Причины столь удивительного обстоятельства отыскать нетрудно.

Неодолимое отвращение нации от мореплавания — первое неудобство, торговле в России препятствующее. Если бы русские купцы сами снаряжали корабли в плавание и доставляли товары из страны в другие державы европейские, прибыль получали бы они куда более значительную; уступая же сию прибыль иностранным купцам, лишают они себя большей части дохода. Петр I превосходно сие неудобство почувствовал и все средства употребил, дабы его искоренить и мореплавателей ободрить; однако все старания сии остались тщетны, а труды — безрезультатны и лишь еще больше нацию от мореплавания отвратили. Плутовской, недоверчивый, кляузнический ум русский другое составляет препятствие успехам торговли. Частые злостные банкротства, коих прежде в России не знали, столь часты сделались, что иностранные купцы, как ни старайся, от обмана спастись не могут. Многие нации нужду имеют в российских товарах, а Коммерц-коллегия тем злоупотребляет и беспрестанно новые вводит установления и законы, кои призваны доходы таможни увеличить, но притом такие ставит препоны, что торговля оттого страдает неимоверно. Самонадеянность, коя одним из отличительных свойств российской нации является, также много вреда торговле причиняет, и по ее вине прежде всего мануфактуры и многие другие заведения, Петром основанные, в полный пришли упадок. Русский человек по природе ловок и переимчив, словно обезьяна; подражает он легко и даже недурно всему, что видит; однако сам столь самодоволен и горд, что уже умельцем себя мнит, когда только лишь к учению приступил, и воображает, что познаниями учителей превзошел. Потому полагают русские, что могут без иностранцев обойтись; канцелярии, кои подобными заведениями управляют и те же идеи исповедуют, тысячи обид несправедливых причиняют иностранным фабрикантам и домой их возвратиться принуждают; нечувствительно переходят мануфактуры в руки русских, и с того начинается обычно их упадок. Пресловутой опытности сих новых хозяев недостает, чтобы заведением управлять; алчность и мздоимство довершают беспорядок, а винят во всем иностранцев, кои мануфактурой уже давно не владеют. Наконец, большая часть нации такие идеи разделяют, кои рабством проникнуты, а благосостоянию общественному решительно противоположны. Полагают сии люди, что богатство Государя несовместно со счастьем подданных. Пусть живет Государь в мире и с тем добром, какое имеет; излишнее же богатство обширные планы и новые предприятия порождает, а ярмо подданных утягчает. Таковы мысли бесконечного множества русских, и потому употребляют они все свои познания для того, чтобы новым открытиям, приращению казны благоприятствующим, воспрепятствовать, а заведения, для обогащения казны основанные, нечувствительно развалить. Оттого рудники, при предыдущем правлении сильно усовершенствованные, в последние несколько лет в полном пребывают небрежении. Неудобства эти бросаются в глаза; не замечать их невозможно; порой рождаются даже планы, как все это переменить, но слишком много людей интерес свой имеют в обратном, и тот, кому планы поручено привести в исполнение, обыкновенно через них же и страдает.

После всего, что сказал я, не следует тому удивляться, что доходы сей обширной Монархии девяти, самое большее десяти миллионов рублей не превышают; удивления достойно другое, а именно то, что доходы сии, коих во времена Петра I достаточно было России, несмотря на все войны, кои вынужден был сей Государь вести, и на учреждения дорогостоящие, кои завел он в то же самое время, нынче, когда чрезвычайных расходов не имеется, вовсе не достаточны. Меж тем именно так дело и обстоит, и причину следует сему искать исключительно в любви Императрицы к роскоши, к возведению дворцов, к драгоценностям и ко всему, что с пышностью и показным блеском связано. Расходы двора, кои совсем незначительны были в царствование Петра I, нынче до таких сумм поднимаются, что называть их смешно; прежде порядок был, а теперь нету; прежде за мздоимство карали со всею строгостью, теперь же безнаказанным оно остается. Потому о казне уж и не вспоминают; платежи задерживаются, у государства денег нет, да и самой Императрице порою денег недостает на ежедневные траты, одним словом, сказать можно, что никогда еще не были финансы так расстроены, как ныне.

Тайный советник Черкасов, каковой доходами Императрицы заведует и коему должность секретаря ее кабинета большую сообщает власть над финансами, — человек трудолюбивый, расторопный и в ремесле своем знающий толк; впрочем, самый грубый, самый неотесанный и самый кляузный из всех русских; заклятый враг всего, что иностранным зовется; в идеях сих упорствующий; скупой и продажный; наконец, нраву прескверного. Связан он был теснейшей дружбой с Канцлером, когда приехал я сюда, но не замедлили они поссориться и нынче на ножах остаются. Будь г-н Черкасов другим человеком, можно было бы, пожалуй, из ссоры сей извлечь прок, но постоянно он нарекания вызывает и всеобщую ненависть давно уже на себя навлек, так что Канцлер всегда в выигрыше останется.

По всем подробностям, в кои вошел я в сем отчете, могли Вы, Ваше Величество, видеть, что нынешняя система первого Министра российского Вашим интересам совершенно неблагоприятна. С другой стороны, могли вы увидеть, что при нынешнем состоянии русского двора недоброжелательство его дурными последствиями нам не грозит. Впрочем, есть и другое соображение, коим я свой отчет и закончу, а именно, что хуже дела идти уж не могут, а в несколько ближайших лет приключатся, весьма вероятно, такие события, которые, как ни посмотри, естественным образом положение изменят, причем в пользу Вашего Величества. Канцлер умереть может, и тогда противная партия верх возьмет непременно; от самой Императрицы тоже чрезмерного долголетия ожидать не приходится; если взойдет на престол Великий Князь, то сможет Ваше Величество им располагать через посредство Великой Княгини; если же одолеет принц Иван, восторжествует система национальная, и оттого Россия менее опасной сделается; наконец, если страсть Императрицы к Фавориту до смешного дойдет и переменит она порядок престолонаследия в пользу Разумовских, то дело это сиюминутное долго не продлится и повлечет за собой неминуемо беспорядок и смуту. Все сии случаи кажутся мне для соседей выгодными, особенно же для Вашего Величества.

Прекращаю я на сем свой отчет, и без того уже чересчур длинный. Почитать себя буду счастливым, если сумеет он одобрение Вашего Величества заслужить, и новые доказательства рвения моего служебного представить.

Честь имею оставаться с глубочайшим уважением и нерушимой преданностью

Вашего Величества покорнейший, послушнейший и вернейший подданный и слуга

Хронология (1740–1750)[197]

31 мая: Смерть Фридриха-Вильгельма I; на прусский престол восходит его сын Фридрих II.

17 октября: Смерть Анны Ивановны. Иван VI (двух месяцев от роду) коронован императором в Санкт-Петербурге; регентшей при нем после нескольких недель правления Бирона объявлена его мать Анна Леопольдовна.

20 октября: Смерть императора Карла VI Австрийского; корона «Священной Римской империи германской нации» должна, согласно Прагматической санкции, перейти к его дочери Марии-Терезии, но на наследство претендует также баварский курфюрст Карл-Альбрехт, поддерживаемый Людовиком XV.

16 декабря: Вторжение войск Фридриха II в Силезию. Представитель Марии-Терезии в Санкт-Петербурге, Гохгольцер, официально просит у России помощи для борьбы с Фридрихом II. Миних, Остерман, Черкасский и Мардефельд подписывают в Санкт-Петербурге договор из восемнадцати статей об оборонительном союзе между Россией и Пруссией.

27 декабря: Людовик XV поздравляет регентшу с новым титулом и рекомендует ей своего полномочного министра, маркиза де Ла Шетарди.

16 января: В Санкт-Петербург прибывает Ботта д'Адорно, представитель венгерской королевы.

4 марта: Бель-Иль вторгается па территорию Германской империи; начало войны за Австрийское наследство.

21 марта: Русский посол в Гааге, Головкин, получает 2000 рублей ежегодного жалованья.

3 апреля: Союзный договор России с Англией на 22 года: англичане обязуются в случае нападения на Россию предоставить 4560 человек войска или 100 000 фунтов стерлингов, а русские в случае нападения на Англию — 10 000 человек пехоты, более 2000 человек конницы или аналогичную денежную сумму. Договор ратифицирован английской стороной 9 июня, русской стороной — 20 ноября.

10 апреля: Фридрих разбивает австрийцев в сражении при Мольвице.

18 мая: Нимфенбургский союзный договор между Францией и Баварией; заключен для того, чтобы противодействовать осуществлению Прагматической санкции и помешать возведению па императорский престол Марии-Терезии (затем последуют договоры между Версалем и другими германскими государствами). В августе, без ведома австрийской стороны, к договору будут добавлены статьи о разделе территории Австрии между Людовиком XV и Карлом-Альбрехтом.

4 июня: Бель-Иль подписывает в Бреслау договор о союзе между Францией и Пруссией; Силезская война становится стратегически неотделимой от войны за Австрийское наследство.

24 июля: В Стокгольме опубликован манифест об объявлении войны России; годовое жалование русского представителя в Швеции, Михаила Бестужева, доходит до 10 000 рублей в год плюс 300 рублей на почтовые расходы.

7 августа: После объявления Швецией войны России Бестужев и его секретарь покидают Стокгольм и укрываются в Ганновере под покровительством английского короля.

8 августа: Иван VI просит у датского короля помощи для войны со Швецией.

10 сентября: Бель-Иль захватывает Линц.

15 сентября: Датский король отказывается принимать участие в русско-шведской войне.

27 сентября: Договор о нейтралитете между Францией и Ганновером, подписанный за Ганновер Георгом II, королем Англии.

9 октября: Тайное перемирие между Австрией и Пруссией, заключенное в Клейне-Шнеллендорфе; Фридрих дает австрийским войскам уйти без боя, но захватывает Нейссе.

15 октября: Людовик XV отправляет послание государям, участвующим в войне на берегах Балтийского моря, и просит их избежать кровопролития.

28 октября: Конвенция о нейтралитете между Францией и ганноверским курфюрстом (он же английский король).

25 ноября: Государственный переворот, возводящий на престол Елизавету Петровну; в первом своем манифесте она объявляет, что действовала по просьбе подданных. Первое поздравительное послание новая государыня получает от Марии-Терезии.

25 ноября: Армия Бель-Иля, состоящая из саксонских, баварских и французских полков, входит в Прагу.

28 ноября: Второй манифест Елизаветы, в котором она подкрепляет права на российскую корону ссылкой на «Тестамент» своей матери, Екатерины I.

30 ноября: Михаил Бестужев и Кейзерлинг назначены русскими дипломатическими представителями в Дрездене и Варшаве.

5 декабря: Письмо Елизаветы к Людовику XV с обещанием прекратить русско-шведскую войну.

10 декабря: В Киль прибывает письмо Елизаветы, в котором та объявляет Карла-Петера-Ульриха, герцога Голштинского своим наследником. Корф (чрезвычайный посланник в Копенгагене) временно командирован в Киль, чтобы привезти великого князя в Россию.

11 декабря: Бестужев и Бревери подтверждают Вейчу, что союзный договор между Англией и Россией остается в силе.

12 декабря: Елизавета восстанавливает Сенат, однако без права приговаривать к смертной казни.

22 декабря: Смерть русского представителя в Берлине Бракеля; его место займет Петр Чернышев, которому будет положено годовое жалованье в 6000 рублей плюс 2000 на дополнительные расходы.

26 декабря: Иван Щербатов уволен с поста русского посланника в Лондоне (с подарком в 500 ливров), а па его место назначен Семей Нарышкин (6000 рублей годового жалованья плюс 5000 рублей па экипажи).

26 декабря: Корф оставлен в должности чрезвычайного посланника в Копенгагене; Чернышев остается там же в качестве полномочного министра.

30 декабря: Шведский король поздравляет Елизавету с восшествием на престол. Ла Шетарди берется быть посредником между двумя северными державами, находящимися в состоянии войны.

31 декабря: Русский посол в Вене, Ланчинский, произведен в тайные советники.

7 января: Шведский генерал Левейгаупт дает понять Ла Шетарди, что Швеция причастпа к возведению Елизаветы па престол ее отца.

13 января: Под давлением Франции курфюрст баварский Карл-Альбрехт избран па Франкфуртском сейме германским императором под именем Карла VII.

Середина января: Карл VII отправляет Елизавете поздравительное письмо, в котором, однако, русская монархиня не титулована императрицей. Письмо отвергнуто.

23 января: Австрийцы отбивают Линц.

Конец января: Прибытие в Санкт-Петербург Карла-Петера-Ульриха.

Февраль: Карл-Петер-Ульрих награжден орденом св. Андрея Первозванного; его воспитателю Брюммеру назначен годовой пенсион в 3000 рублей, секретарю Берхгольцу — в 2491 рубль.

3 февраля: Отъезд из Петербурга английского посла Фипча.

12 февраля: Нарышкин вручает верительную грамоту Георгу II в Лондоне.

12 февраля: Коронация Карла VII во Франкфурте.

13 февраля: Отставка английского премьер-министра Уолпола.

16 февраля: Саксонский представитель просит канцлера Черкасского оставить Петцольда в должности советника посольства для укрепления отношений между двумя дворами. Елизавета уезжает в Москву, где в апреле должна состояться ее коронация. Чернышев переезжает из Копенгагена в Берлин.

23 февраля: 13 февраля: Австрийские войска входят в Мюнхен.

29 февраля: Картерет шлет Елизавете тайное послание, в котором умоляет ее вернуться в Санкт-Петербург, чтобы помешать шведам исполнить свои намерения и напасть па российскую столицу (письмо получено императрицею в Москве 25 марта).

Март: Шведы просят еще при жизни старого короля Фредрика I назначить ему наследника из Голштинского дома.

11 марта: Корф снова просит помощи у Дании для ведения войны со Швецией; датчане по-прежнему молчат.

13 марта: Кейзерлинг, русский резидент в Варшаве, с согласия Елизаветы пожалован в графы Священной Римской империи. Прибытие Чернышева в Берлин.

15 марта: В Копенгагене подписан союзный договор между Данией и Францией.

18 марта: Елизавета узнает о том, что Швеция намерена втянуть Турцию и Польшу в войну против России; Франция продолжает исполнять роль посредницы в отношениях между воюющими державами.

25 апреля: Коронация Елизаветы в Москве.

Конец апреля: Приезд в Москву, где пребывает двор, шведского резидента Нолькена.

Май: Английская торговая компания сохраняет привилегию на провоз товаров в Персию и из Персии через Россию.

3 и 12 мая: В ходе встречи с Нолькеном русские министры утверждают, что хотели бы начать мирные переговоры со Швецией без посредничества Франции.

17 мая: Фридрих разбивает войска Марии-Терезии в сражении при Хотузице.

20 мая: Отпускная аудиенция Вейча.

4 июня: В Санкт-Петербург приезжает граф Мориц Саксонский, чтобы предъявить свои права па герцогство Курляндское.

11 июня: В Бреслау подписан предварительный мирный договор между Пруссией и Австрией.

29 июня: Русские войска занимают Фридрихсгам.

30 июня: Русские захватывают Борго.

28 июля: Берлинский мирный договор между Пруссией и Австрией. Монархи, поставившие под договором свою подпись, безуспешно пытаются уговорить Елизавету тоже подписать этот документ.

16 августа: Русские занимают Тавастгус

21 августа: Ла Шетарди, чьи попытки решить шведские проблемы окончились неудачей, получает в Москве у императрицы отпускную аудиенцию; Елизавета награждает его орденом св. Андрея Первозванного и подарками стоимостью в 20 000 рублей.

24 августа: Капитуляция Гельгсинфорса.

27 августа: Фридрих-Август II (Август III) поздравляет Елизавету с возобновлением дружественных отношений с Веной.

Сентябрь: Мария-Терезия отвергает мирные предложения Флери.

3 сентября: Ла Шетарди покидает Москву, оставив вместо себя Дальона, аккредитованного при русском дворе с 8 августа.

9 сентября: В Санкт-Петербург прибывает Нейгауз, полномочный министр германского императора; он дает попять, что тот мог бы признать за Елизаветой императорский титул.

11 сентября: Саксония выходит из войны.

24 сентября: Русский представитель в Париже Кантемир получает статус полномочного министра.

26 октября: Шведский риксдаг назначает Карла-Петера-Ульриха наследником Фредрика I.

28 октября: Елизавета посылает риксдагу письмо, в котором предлагает назначить наследником шведского престола Адольфа-Фридриха Голштейн-Готторпского, а взамен обещает дать согласие па мир со Швецией; голштинский советник Бухвальд получает 5000 рублей па подготовку этой операции; в случае успеха ему обещаны 3000 рублей награды.

7 ноября: Карл-Петер-Ульрих переходит в православие и при крещении принимает имя Петра Федоровича.

16 ноября: Петцольд аккредитован в Санкт-Петербурге как польский резидент.

18 ноября: Договор об оборонительном союзе между Англией и Пруссией.

21 ноября: Ботта, назначенный полномочным министром Марии-Терезии в Берлине, получает отпускную аудиенцию у Елизаветы.

11 декабря: Подписание в Санкт-Петербурге договора об оборонительном союзе между Англией и Россией.

22 декабря: Елизавета отвергает просьбу риксдага назначить наследником Фредрика I Карла-Петера-Ульриха, поскольку юный герцог уже перешел в православие. Она вновь повторяет свое предложение назначить наследником дядю великого князя и берет на себя обязательство начать переговоры о мире.

26 декабря: Войска Фридриха II захватывают Прагу.

28 декабря: Шведский король признает Карла-Петера-Ульриха наследником престола Романовых и обещает впредь именовать великого князя его императорским высочеством.

31 декабря: Фридрих-Август II (Август III) награждает Елизавету орденом Белого орла, который Петцольд подносит ей во время частной аудиенции.

10 января: В Берлин приезжает русский посол по особым поручениям Сивере и подносит Фридриху II от имени Елизаветы орден св. Андрея Первозванного.

23 января: Начало переговоров в Або; Румянцев, Люберас и Неплюев представляют Россию, Нолькен и Цедеркрейц — Швецию.

29 января: В возрасте восьмидесяти девяти лет умирает Флери. За пять дней до смерти он принял Ла Шетарди и Амело де Шайу, министра иностранных дел, чтобы выяснить у них, как идут дела па берегах Балтийского моря.

28 февраля-16 марта: Ботта — австрийский полномочный министр в Берлине.

1 марта: Представитель Фридриха II подполковник Грани привозит в Петербург орден Черного орла для Елизаветы.

16 марта: В Санкт-Петербурге продлен на восемнадцать лет договор об оборонительном союзе между Россией и Пруссией. Он подписан вице-канцлером Бестужевым, тайным советником Бреверном и Мардефельдом. Стороны обязуются в случае надобности предоставить 3000 человек пехоты и 2000 человек конницы или выплатить 250 000 рублей.

16 июня: Окончание переговоров в Або: Швеция уступает России южную Финляндию и Карелию. В одну из статей договора по настоянию Елизаветы вписан пункт о назначении Адольфа-Фридриха наследником Фредрика I.

20 июня: Нарышкин отозван из Лондона, на его место с тем же жалованьем вновь назначают Щербатова.

23 июня Епископ Любский Адольф-Фридрих объявлен шведским наследным принцем.

27 июня: Деттингенское сражение, в котором французы терпят поражение от «прагматической армии» под командованием Георга II.

20 июля: Великому князю Петру Федоровичу подносят польский орден Белого орла.

Август: Георг II пытается стать посредником в шведских делах.

14 августа: Возобновление договора о гарантиях (1733) между Россией и Польшей.

17 августа: Подписание Абоского мирного договора между Россией и Швецией.

17 августа: Австрийский посол по особым поручениям Орсини прибывает в Москву, где находится двор.

29 августа: Обнаружены бумаги Ботты, доказывающие существование заговора с целью восстановить па российском престоле Ивана VI и Анну Леопольдовну. Русских дворян, замешанных в это дело, приговорят к наказанию кнутом и ссылке в Сибирь.

29 августа: Репнину поручают устройство новой русско-шведской границы.

Сентябрь: Французские войска отступают в Эльзас.

5 сентября: Адольф-Фридрих прибывает в Швецию, где Корф подносит ему орден св. Андрея Первозванного и 50 000 рублей. От имени Елизаветы Корф заверяет в нерушимости мира между Россией и Швецией.

13 сентября: Россия начинает перевооружение своего балтийского флота, чтобы при необходимости вмешаться в конфликт между Данией и Швецией.

13 сентября: Союзный договор между Австрией и Сардинией.

31 сентября: Начало войны между Францией и Сардинией.

Октябрь: Фридрих-Август Голштинский возглавляет администрацию Голштинии, управление которой вверено ему в отсутствие его племянника Петра Федоровича.

28 октября: Второй семейный договор: сближение Испании и Франции.

12 ноября: Присоединение России к Берлинскому (Бреславскому) договору, подписанному Пруссией, Австрией и Англией.

14 ноября: Мария-Терезия приносит Елизавете официальные извинения в связи с делом Ботты.

15 ноября: Мария-Терезия, в эту пору венгерская королева, признает за Елизаветой императорский титул; венский двор публикует официальную декларацию о деле Ботты: из нее следует, что маркиз, недавно заключенный в замок Грац, действовал в одиночку, однако не исключается, что к заговору был причастен Фридрих II.

15 ноября: Договор об оборонительном союзе между Австрией, Англией, Сардинией и Саксонией.

26 ноября: Ла Шетарди возвращается в Санкт-Петербург как частное лицо.

1 декабря: Приезд в Стокгольм чрезвычайного посланника Корфа.

20 декабря: Ланчинский после долгой отлучки, связанной с делом Ботты, возвращается в Вену.

3 января: Новые распри но поводу признания русскими подданными императорского титула за Карлом VII, а подданными «Священной Римской империи германской нации» — за Елизаветой.

14 января: Чернышев отозван из Берлина; на его место назначен Михаил Бестужев с жалованьем, возросшим до 8000 рублей в год плюс 5000 рублей па экипажи.

19 января: Люберас прибывает в Швецию на помощь Корфу в чине полномочного министра. Полномочным министром Швеции в Петербурге назначен Барк.

20 января: Прибытие в Петербург нового датского посланника — Карла Гольштейна.

22 января: Дальон, в ярости от того, что одновременно с ним в Петербург прислали Ла Шетарди, уезжает из России.

24 января: Бестужев и представители Саксонии Петцольд и Герсдорф уславливаются о продлении па пятнадцать лет договора 1733 года и добавлении к нему одной секретной и трех сепаратных статей об императорском титуловании Елизаветы, а также о величине и финансировании вспомогательного войска, которое Россия обязуется предоставить Саксонии или Польше.

3 февраля: София Ангальт-Цербстская вместе с матерью приезжает в Санкт-Петербург; затем обе вслед за императрицей направляются в Москву.

4 февраля: Подписание договора об оборонительном союзе между Саксонией (Польшей) и Россией. 20 февраля (и 9 апреля): Фридрих-Август Голштинский просит позволения поселиться в России, чтобы находиться в непосредственной близости от великого князя, настоящего главы голштинского правительства.

9 марта: Возвращение в Петербург Корфа, который в бытность свою посланником в Копенгагене пристально следил за положением дел в Голштинии.

15 марта: Франция объявляет войну Англии.

16 марта: Вейч посылает свою отзывную грамоту в Москву, где пребывает двор.

31 марта: Смерть Кантемира в Париже; его секретарь Гросс становится поверенным в делах, а впоследствии заменяет Кантемира па посту русского полномочного министра.

4 апреля: Михаил Бестужев приезжает в Берлин; несколько месяцев одновременно с ним там находится Чернышев.

26 апреля: Франция объявляет войну Австрии.

26 апреля: Тироули, полномочный министр Георга II, приезжает в Санкт-Петербург.

27 апреля: Карл VII жалует Лестока в графы Священной Римской империи; фаворит Разумовский удостоится той же чести 5 мая.

28 апреля: Карл Гольштейн во время аудиенции у Елизаветы извещает ее о желании датского короля заключить союз с Россией.

6 мая: Шведы благодарят Елизавету за перевооружение российского флота в целях сохранения мира на севере Европы.

17 мая: Войска французского короля и маршала Морица Саксонского вторгаются в Испанские Нидерланды.

22 мая: Франкфуртский союз между Баварией, Гессеном и Пруссией; все три страны поддерживают Карла VII.

5 июня: Версальский договор об оборонительном и наступательном союзе между Францией и Пруссией.

6 июня: Присоединение Франции к Франкфуртскому союзу.

6 июня: Арест Ла Шетарди, «бригадира французской армии», проживающего в России без официального разрешения. Его обвиняют в оскорблении ее величества и предписывают выехать из страны в 24 часа.

17 июня: На российской границе у Ла Шетарди отнимают все ордена и подарки, полученные от Елизаветы.

17 июня: Полковник Манштейн, один из первых мемуаристов, оставивших воспоминания о царствовании Елизаветы, покидает Россию, чтобы вновь вступить в прусскую службу.

23 июня: Цедеркрейц назначен полномочным министром Швеции в Санкт-Петербурге.

28 июня: София Ангальт-Цербстская переходит в православие и при крещении принимает имя Екатерины Алексевны.

29 июня: Помолвка Екатерины Алексеевны и Петра Федоровича.

15 июля: Бестужев назначен канцлером Российской империи, а Воронцов — вице-канцлером.

27 июля: Чернышев вновь назначен полномочным министром в Берлине, а Михаил Бестужев тем временем уже прибыл в столицу Саксонии.

27 июля: Кейзерлинг переведен в Мюнхен, ко двору императора Карла VII; на пост русского посланника при польско-саксонском дворе назначен Михаил Бестужев.

Начало августа: Поездка Елизаветы в Киев.

Август: Фридрих II захватывает Богемию; начало Второй Силезской войны.

3–5 августа: Французские войска берут Фрейбург.

9 августа: Людовик XV заболевает в Меце; болезнь оказывается очень тяжелой, и король проводит месяц с лишним между жизнью и смертью.

19 августа: Адольф-Фридрих объявляет о своей помолвке с Ульрикой, сестрой Фридриха II.

27 августа: Август III (Фридрих-Август II) признает за Елизаветой императорский титул.

28 августа: Французские войска переходят через Рейн.

31 августа: Саксония просит Елизавету помочь ей в борьбе с Фридрихом II (ту же просьбу саксонцы повторяют 4 сентября).

Сентябрь: Французские войска захватывают Пьемонт и Нидерланды.

9 сентября: Австрийский дипломат Орсини-Розенберг приезжает в Санкт-Петербург; ему поручено убедить Елизавету встать на сторону Марии-Терезии.

12 сентября: Вице-канцлер Воронцов объявляет саксонцам окончательное решение Елизаветы: Россия не станет поддерживать их в борьбе с Фридрихом II.

14 сентября: Георг II отзывает Тироули.

16 сентября: Фридрих II захватывает Прагу, но ее сразу же отбивают австрийцы.

29 сентября: Новая военная конвенция между Людовиком XV и Карлом VII. Конец октября: Елизавета возвращается в Санкт-Петербург.

Ноябрь: Во Франции новый министр иностранных дел — Репс-Луи де Вуайе, маркиз д'Аржансон.

5 ноября: Люберас становится русским полномочным министром в Стокгольме; ему положено годового жалованья 5000 рублей плюс 400 рублей на почтовые расходы.

13 ноября: Французский король и его войска возвращаются в Париж. Дальон приезжает в Санкт-Петербург и сообщает, что имеет приказание титуловать Елизавету императрицей. 2 декабря: Михаил Бестужев аккредитован русским посланником в Варшаве, а Кейзерлинг — русским посланником при дворе Карла VII и Регенсбургском сейме.

6 декабря: Фридрих в письме к Елизавете просит се способствовать «всеобщему примирению». 16 декабря: Гросс, русский полномочный министр в Париже, произведен в советники с жалованьем в 1200 рублей.

8 января: В Варшаве заключен четверной союз между Англией, Голландией, Австрией и Саксонией.

20 января: Смерть Карла VII.

Начало февраля: Публикация высочайше утвержденного церемониала бракосочетания великого князя Петра Федоровича; церемониал оказывается весьма разорительным для особ первых четырех классов.

6 февраля: Фридрих-Август Голштинский поселяется в Петербурге.

15 февраля: Саксонцы вновь просят о помощи.

16 февраля: Дальон вручает Елизавете письмо Людовика XV, датированное 1 августа 1744 года, в котором король, в надежде па заключение оборонительного союза, титулует Елизавету императрицей.

16 февраля: Кейзерлинг прибывает во Франкфурт, где заседает сейм.

23 февраля: Саксонец Герсдорф отозван из Петербурга.

1 марта: Фридрих-Август II (Август III) объявлен претендентом па имперский престол; Россия не поддерживает кандидатуру саксонского курфюрста (а равно и его сына) из-за их прав па польскую корону.

15 марта: Нолькен, некогда ведший переговоры в Або, назначен статс-секретарем Швеции; Елизавета поздравляет его с назначением и шлет подарок стоимостью в 3000 рублей.

30 марта: Британским послом в Петербурге назначен Гиндфорд.

16 апреля: Голландским полномочным министром в Санкт-Петербурге назначен Дедье.

22 апреля: Фюссенский мир между Австрией и Баварией; сын Карла VII отказывается от короны императора, признает Прагматическую санкцию и обещает отдать свой голос за Франца Лотарингского.

11 мая: Французы разбивают англо-голландскую армию в сражении при Фонтенуа.

23 мая: Капитуляция Турне.

28 мая: Архангельский губернатор Алексей Пушкин назначен русским полномочным министром в Стокгольме вместо Любераса.

28 мая: Корф послан в Киль, столицу Шлезвиг-Голштейна, чтобы защитить права великого князя.

4 июня: Гогенфридбергское сражение; Фридрих одерживает победу над австро-саксонской армией.

5 июня: В ответ па просьбу русской Коллегии иностранных дел Фредрик I отрицает, что во время переговоров в Або обещал заплатить России 400 000 рублей.

15 июня: Новые передвижения русских войск в Прибалтике.

17 июня: Великий князь Петр Федорович объявлен совершеннолетним и титулован герцогом Голштинским, осуществляющим в герцогстве всю полноту власти; Фридрих-Август остается администратором Голштинии.

17 июня: Саксонские дипломаты Петцольд и Функ, представляющие интересы «Священной Римской империи германской нации», а также короля польского и курфюрста саксонского, обращаются к Фридриху-Августу с просьбой управлять Голштинией единолично.

22 июня: Елизавета напоминает Фредрику I, что вышеупомянутые 400 000 рублей были обещаны при заключении Абоского договора на защиту герцогства Шлезвиг-Голштейнского и требует от шведов уплаты обещанной суммы.

25 июня: Союзный договор между Россией и Швецией, подписанный Цедеркрейцем, Бестужевым и Воронцовым; новый документ продлевает па двенадцать лет действие договора 1735 года.

30 июня: Во время отпускной аудиенции представитель Швеции Цкдеркрейц получает от Елизаветы орден св. Андрея Первозванного, 8000 рублей и табакерку, украшенную брильянтами.

1 июля: Представитель Дании Карл Голыитейн во время отпускной аудиенции вручает императрице письмо Христиана VI.

6 июля: Елизавета предупреждает Адольфа-Фридриха о том, что ему не следует изменять шведскую конституцию и вводить в стране абсолютную монархию. Несмотря на трения в отношениях двух стран, она подписывает договор об оборонительном союзе между Россией и Швецией.

18 июля: Падение Гейта, осажденного французами под командой Лёвендаля.

30 июля: Все декреты, подписанные Иваном VI, отменены, портреты бывшего императора и его матери изъяты из обращения.

Начало августа: Елизавете вручают письмо Людовика XV (датированное апрелем), в котором французский король просит русскую государыню стать посредницей в европейских делах. Императрица не отвечает.

15 августа: Барк назначен на должность шведского чрезвычайного посланника в Санкт-Петербурге.

21 августа: Венчание великокняжеской четы — Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны.

2 сентября: Франкфуртский сейм избирает супруга Марии-Терезии императором. Кейзерлинг назначен русским посланником при сейме.

26 сентября: В Санкт-Петербурге отпускную аудиенцию получает австрийский посол Орсини-Розенберг; его место займет генерал Претлак, любезностью и обходительностью могущий сравняться с Ла Шетарди.

28 сентября: Чернышев назначен представителем великого князя и Голштинии при Франкфуртском сейме.

30 сентября: Победа Фридриха II в сражении на реке Соре.

7 октября: Франкфуртский сейм признает за Елизаветой императорский титул.

8 октября: Елизавета решает оказать помощь Саксонии.

10 октября: Люберас получает отпускную аудиенцию у Фредрика I; тем не менее он остается в Швеции в связи с переговорами о союзе между Швецией и Пруссией.

14 ноября: Петр Федорович предоставляет Фридриху-Августу неограниченные полномочия в управлении Голштинией; герцог-администратором становится «штатгальтером» Голштинии.

15 декабря: Фридрих II одерживает победу в сражении при Кессельсдорфе.

17 декабря: Елизавета с большим почетом встречает Претлака, нового полномочного министра Австрии в Санкт-Петербурге.

20 декабря: Фридрих II завоевывает Саксонию; Елизавета, опасаясь за судьбу Польши, посылает на запад корпус из 12 000 человек под командованием фельдмаршала Ласси.

23 декабря: Начало мирных переговоров между Фридрихом II и Фридрихом-Августом II.

25 декабря: Дрезденский договор о сепаратном мире между Фридрихом II и Марией-Терезией, к которому присоединится и Саксония. Австрия окончательно отказывается от Силезии, зато прусский король взамен признает Франца Лотарингского императором. Гарантами этого договора становятся Англия и германские курфюрсты.

22 января: Корф назначен на место Любераса в Стокгольм; Алексей Пушкин становится русским полномочным министром в Копенгагене. Корфу дано задание вместе с датским, австрийским, английским и саксонским коллегами помешать франко-прусским проектам восстановления в Швеции абсолютной монархии.

24 января: Совещание представителей Дании и Голштинии в доме канцлера; великому князю предлагают 1 миллион рублей за его земли в Шлезвиге. Петр Федорович, несмотря па угрозу войны, отказывается.

28 января: Секретарь шведского посольства Лагерфлихт получает от своего короля 20 000 рублей для подкупа Бестужева и Воронцова.

28 января: Карл Эдуард Стюарт, претендент па английский престол, одерживает победу в сражении при Фолкерке.

20 февраля: В Санкт-Петербурге голландец Дедье получает отпускную аудиенцию и вручает Елизавете отзывную грамоту, датированную 5 ноября 1745 года.

21 февраля: Французские войска занимают Брюссель.

7 марта: Тело скончавшейся от родильной горячки регентши Анны Леопольдовны отправляют из Холмогор в Петербург.

21 марта: Торжественные похороны Анны Леопольдовны в Санкт-Петербурге.

Конец марта — начало апреля: В Северной Италии французские и испанские армии отступают под напором австро-сардинской коалиции.

21 апреля: Договор между Саксонией и Францией. В инструкциях, предназначенных для французского посла в Польше дез Иссара, обозначена следующая цель его деятельности: способствовать сближению Фридриха-Августа II (Августа III) с королем Пруссии и выходу Польши из сферы русского влияния.

24 апреля: Чернышева отзывают из Берлина; русским посланником в Пруссии назначают Кейзерлинга. Делается это для того, чтобы ускорить отзыв Мардефельда из Санкт-Петербурга.

27 апреля: Карл Эдуард Стюарт, претендент па английский престол, разбит герцогом Камберлендским в битве при Каллодине. Это поражение кладет конец притязаниям Стюартов па английскую корону.

8 мая: Претлак получает аудиенцию у Елизаветы в качестве австрийского посла и полномочного министра.

15 мая — 13 июня: Чоглоков отправлен в Вену в ранге посла по особым поручениям; ему выделяют 40 000 рублей на подарки особам, пользующимся влиянием при дворе.

22 мая: Возобновление договора об оборонительном союзе между Россией и Австрией, заключенного в 1726 году.

31 мая: Французы занимают Антверпен.

10 июня: Возобновление союзного договора 1742 года между Францией и Данией; конвенция между Данией и Россией.

10 июня: Петербургский договор между Россией и Данией. Елизавета становится посредницей в голштинском деле — предмете конфликта ее племянника Петра Федоровича с датчанами и шведами.

11 июня: Французы и испанцы разбиты в сражении при Пьяченце; они начинают отступление на север Италии.

Июль: Воспитатель великого князя Брюмер отослан в Голштинию; этот отъезд знаменует начало распада франко-прусской партии при русском дворе.

10 июля: Французы занимают Монс.

12 июля: Корф, из всех русских дипломатов лучше всего разбирающийся в скандинавских делах, покидает Копенгаген и направляется в Швецию.

16 июля: Приезд в Санкт-Петербург советника Фицтума, нового польского посланника.

23 июля: В день своей первой аудиенции Фицтум подносит фавориту Елизаветы Разумовскому и Чоглокову орден Белого орла.

26 июля: Фредрик V восходит на датский престол.

6 августа: Генуя оккупирована австрийцами.

15 августа: Отпускная аудиенция Мардефельда в Санкт-Петербурге.

16 августа: Отзыв Щербатова из Лондона; его заменяет Чернышев, до этого представлявший Россию в Берлине.

23 августа: Елизавета приказывает Люберасу, русскому полномочному министру в Стокгольме, немедленно вернуться в Петербург; причина — неудача в переговорах о границах.

9 сентября: Отъезд Мардефельда; временным поверенным в делах назначен секретарь посольства Варендорф.

16 сентября: Корф назначен чрезвычайным посланником в Стокгольме с годовым жалованьем в 12 000 рублей плюс 10 000 рублей на экипажи.

11 октября: Победа маршала Саксонского в сражении при Рокуре.

22 октября: Корфа назначают русским послом в Швеции.

13 ноября: Люберас покидает Стокгольм с подарками и вознаграждением в 1200 талеров.

14 ноября: Новая верительная грамота Гросса, подтверждающая, что он находится в Париже в качестве русского полномочного министра.

17 ноября: Опасаясь недовольства русских, саксонские дипломаты Фицтум и Петцольд показывают статьи предварительного договора с Австрией только представителю Марии-Терезии.

17 декабря: Перемирие между Францией и Сардинией.

10 января: Д'Аржансон впал в немилость и отставлен; в то самое время, когда в Версале принимают нового представителя Елизаветы, Гросса, управление иностранными делами переходит в руки Пюизьё.

10 января: Бракосочетание дофина Людовика Французского с Марией-Жозефой Саксонской в Дрездене (отсутствующий дофин представлен своим доверенным лицом).

16 января: Объявлен указ Елизаветы о рекрутском наборе но одному рекруту со 120 душ.

18 января: Кейзерлинг прибывает в Берлин и ждет первой аудиенции у короля до 4 февраля.

30 января: Шведский наследный принц просит освободить его от необходимости в письмах к великому князю Петру Федоровичу употреблять обращение «любезный племянник».

Февраль: Австро-сардинская коалиция пытается овладеть Провансом.

17 апреля: Франция объявляет войну Голландии.

16 мая: Михаил Бестужев получает 8 000 рублей от императрицы в благодарность за службу.

17 мая: В Санкт-Петербург прибывает Финкенштейн, прежде представлявший Пруссию в Стокгольме.

18 мая: Договор между Пруссией и Швецией, призванный укрепить положение Голштинского дома.

Июнь: Фридрих-Август Голштинский покидает Санкт-Петербург и отправляется в Киль.

6 июня: Стокгольмский договор о союзе и субсидных конвенциях между Швецией и Францией.

8 июня: Елизавета награждает Претлака орденом св. Андрея Первозванного.

11 июня: Представитель «партии шведских патриотов» прибывает в Санкт-Петербург, чтобы поставить императрицу Елизавету в известность о махинациях французов, стремящихся изменить шведскую конституцию.

12 июня: Субсидная конвенция из четырех статей, подписанная Гиндфордом, Бестужевым и Воронцовым. Россия предоставляет 30 000 человек войска, которые по первому требованию английского короля должны начать действовать, а английский двор платит ей за союзную помощь 100 000 фунтов стерлингов.

2 июля: Благодаря маршалу Саксонскому французы одерживают победу при Лааффельте.

11 июля: В Стокгольме Корф лишается статуса посла и вновь становится чрезвычайным посланником с годовым жалованьем 6000 рублей плюс 500 рублей в месяц на хозяйственные нужды.

19 июля: Французские войска, пытавшиеся овладеть Пьемонтом, отброшены назад.

3 августа: Саксонец Фицтум просит дозволения покинуть Россию но причине болезни.

3 августа: Генерал Джемс Кейт уезжает из России, чтобы вступить в прусскую службу.

16 сентября: Маршал Саксонский занимает Берген-он-Зом, а затем Маастрихт.

29 сентября: Шведский представитель Барк во время отпускной аудиенции получает подарки стоимостью в 3000 рублей. Его заменяет чрезвычайный посланник Вульфеншерна (прибывший в Россию 9 сентября).

20 октября: Михаил Бестужев направлен в качестве посла по особым поручениям в Вену, где Россию представляет Лапчинский; австриец Претлак, пользующийся при русском дворе прекрасной репутацией, приезжает в Петербург в качестве чрезвычайного посланника.

8 ноября: Петербургская конвенция между Пруссией, Россией и Голландией о прохождении русских войск по территории Германии.

11 ноября: Голландец Шварц становится чрезвычайным посланником в Санкт-Петербурге.

19 ноября: Голландия присоединяется к предварительной конвенции, подписанной англичанами и русскими.

Конец ноября: Опубликован декрет, лишающий всех дипломатов, за исключением австрийцев и англичан, всех таможенных льгот.

4 декабря: Дальон намеревается в ходе неофициальной аудиенции вручить свою отзывную грамоту (датированную 25 октября) Бестужеву; канцлер его не принимает.

Декабрь: Русский вспомогательный корпус подходит к литовской границе.

2 января: Дальон покидает Санкт-Петербург, не получив официальной отпускной аудиенции.

13 января: Консул Сен-Совёр остается единственным представителем Франции в Санкт-Петербурге.

15 января: Ратификация субсидного договора между Англией и Россией.

1 февраля: Императрица выражает шведскому королю сожаление в связи с поведением Корфа и намекает па его скорый отзыв. Корфа переводят в Данию, а па его место направляют Никиту Панина в качестве чрезвычайного посланника и полномочного министра.

28 апреля: Приезд Панина в Стокгольм; Корф остается в шведской столице до 26 мая.

6 мая: В Санкт-Петербург приезжает Бернес, чтобы заменить Претлака, который возвращается на службу в австрийскую армию.

19 мая: Отпускная аудиенция Претлака; он получает в подарок от Елизаветы 16 000 рублей.

16 июня: Сен-Совёр покидает Санкт-Петербург: отношения между Людовиком XV и Елизаветой прерываются до июля 1756 года.

18 июня: Русский вспомогательный корпус проходит через Ольмюц, где Мария-Терезия и Франц I делают смотр войскам.

28 июня: Головкин назначен полномочным министром на Ахенский конгресс, однако не едет туда, поскольку Франция и Пруссия не желают иметь дела с Россией.

Июль: Репнин становится командующим русским вспомогательным корпусом; с австрийской стороны командование осуществляет Претлак; войска идут во Франконию и там останавливаются.

2 августа: Конвенция между Францией, Англией и Голландией об отводе назад русских войск.

18 октября: Ахенский договор между Францией, Англией, Австрией и их союзниками.

1 ноября: Вульфеншерна отозван из Петербурга; на его место возвращается прежний шведский посланник, Хенкен.

9 ноября: В Санкт-Петербурге арестован племянник Лестока А. Шанизо.

13 ноября: Арест Лестока и его жены; их держат в Петропавловской крепости. Бывшего лейб-медика подвергают пыткам, а затем ссылают в Углич (откуда переводят в Великий Устюг).

28 ноября: Панин получает промеморию, в которой Елизавета официально объявляет себя противницей любого изменения шведской конституции.

Начало декабря: Значительные перемещения войск па севере России, призванные повлиять па позицию Швеции.

9 декабря: Гросс получает отзывную грамоту и хочет вручить ее Людовику XV перед отъездом из Парижа. Король Франции отказывает дипломату в аудиенции. Михаил Бестужев назначен послом в Вену с годовым жалованьем 15 000 рублей. Кейзерлинг, отозванный из Берлина, получает назначение в Варшаву, Гросс назначен его преемником в прусской столице с жалованьем 6000 рублей в год плюс 2000 рублей на транспортные расходы.

9 декабря: Фридрих II своей «Декларацией» предупреждает Папина о том, чтобы он не вмешивался во внутренние дела Швеции.

10 декабря: Елизавета дает последнюю аудиенцию Финкенштейну; его место занимает тайный советник Гольц, который вскоре вместе с двором переезжает в Москву.

14 декабря: Указ о рекрутском наборе по одному рекруту со 190 душ.

24 декабря: Панин получает приказание выяснить, кто из «колпаков» и «шляп» готов поддержать интересы России, а именно: выступить за сохранение конституции и — при необходимости — за изменение порядка наследования престола.

28 декабря: Секретарь посольства Функ становится саксонским представителем в Санкт-Петербурге вместе с Петцольдом.

1749: Весь этот год Елизавета и ее двор проводят в Москве.

14 января: Публикация Ахенского договора.

22 января: Фридрих принимает в Берлине представителя татарского хана и таким образом ускоряет разрыв с Санкт-Петербургом.

14 февраля: Гросс покидает Париж и 21 февраля приезжает в Берлин.

4 марта: Смерть А.И. Румянцева, одного из последних членов франко-прусской партии при русском дворе.

10 марта: Прощальная аудиенция Петцольда, который получает в подарок от императрицы табакерку, украшенную брильянтами, и 2000 рублей.

16 марта: Михаил Петрович Бестужев против воли Елизаветы тайно обручается в Дрездене с графиней Гаугвиц.

24 марта: Панин получает промеморию, подписанную представителями дворов, выступающих против изменения шведской конституции.

13 апреля: После прощальной аудиенции у саксонского курфюрста Михаил Петрович Бестужев направляется в Вену.

23 мая: Панин получает рескрипт с предписанием ужесточить тон промемории.

9 июня: Шведский представитель в Санкт-Петербурге уверяет канцлера Бестужева, что никаких изменений в конституцию шведы вносить не собираются.

26 августа: Смерть шведского посланника Хёнкена в Москве; временным поверенным в делах становится его секретарь Сегебаден.

27 августа: Гиндфорд получает отзывную грамоту.

2 сентября: Во время отпускной аудиенции Гиндфорд получает из рук императрицы 8000 рублей и табакерку, украшенную брильянтами; императрица также вручает английскому дипломату письмо, где выражает сожаление о его отъезде.

14 октября: Бестужев получает от шведского канцлера Тессина письмо с извещением о приезде в Россию бывшего шведского резидента в Саксонии, Грейфенхейма.

25 октября: Панин получает прибавку к жалованью — 6 000 рублей на личные нужды.

30 октября: Бернес получает назначение на должность австрийского посла в Санкт-Петербурге.

4 ноября: Панин снова получает из Санкт-Петербурга приказ воспрепятствовать любым изменениям шведской конституции и в случае необходимости привлечь к решению этой задачи датского резидента.

22 ноября: Гай Диккенс становится преемником Гиндфорда па посту английского посла в Санкт-Петербурге.

20 декабря: Начало тайных переговоров в Санкт-Петербурге между Бернесом и Гаем Диккенсом; речь идет о присоединении Англии к австро-русскому союзному договору.

27 декабря: Грейфенхейм, новый шведский чрезвычайный посланник, приезжает в Россию.

9 января: Претлак сменяет Бернеса в Санкт-Петербурге. Тем не менее Бернес остается в русской столице до 6 апреля и продолжает переговоры.

26 января: Грейфенхейм объявляет Бестужеву, что наследник шведского престола уступает свои права на Шлезвиг Дании.

Февраль: Датский посол но особым поручениям Линар тщетно старается убедить великого князя Петра Федоровича за 1 миллион ливров отказаться от своей части Шлезвиг-Гол штейна.

17 февраля: Гольц, ссылаясь на нездоровье, объявляет о своем отзыве из Санкт-Петербурга.

24 февраля: Гольц покидает русскую столицу, получив в подарок табакерку, украшенную брильянтами, и подарки стоимостью в 1 400 рублей. Его место занимает Варендорф.

19 мая: Варендорф официально объявлен полномочным министром; 27 мая он получает аудиенцию у императрицы.

25 октября: Гросс получает приказ вместе со всей своей свитой покинуть Берлин.

30 октября: Англия присоединяется к союзному договору между Россией и Австрией, по не подписывает сепаратные статьи, направленные против Пруссии и Франции.

17 ноября: В Вене умирает Ланчинский.

21 ноября: Гросс покидает Берлин, не испросив отпускной аудиенции у Фридриха II.

2 декабря: Варендорф пишет Бестужеву письмо с просьбой выдать ему паспорт для отъезда в Пруссию.

4 декабря: Прусский посланник получает от русского двора декларацию, в которой поспешный отъезд Гросса из Берлина обосновывается в оскорбительных выражениях.

12 декабря: Варендорф покидает Санкт-Петербург, не испросив отпускной аудиенции; декларацию Бестужева он отсылает назад почтой 14 января 1751 года из Кенигсберга; до адресата она не доходит.

12 декабря: Присоединение Англии к русско-австрийскому договору ратифицировано конвенцией.

25 декабря: Гросс приезжает в Санкт-Петербург. Отношения между Пруссией и Россией прекращаются до 22 марта 1762 года.