Российская белая эмиграция в Венгрии (1920 – 1940-е годы)

Несостоявшаяся белая ось.¹ К вопросу о возможностях сотрудничества русской эмиграции с Венгрией

Аттила Колонтари

В центре внимания данной статьи два взаимосвязанных вопроса – о переговорах в целях принятия Венгрией русских беженцев и о возможностях политического сотрудничества венгерского правительства с русской эмиграцией. Что касается политической стороны дела, то на первый взгляд нетрудно обнаружить некоторые общие элементы в системах ценностей белого движения и элиты межвоенной Венгрии. В первую очередь это неприязнь к коммунизму, тоска по утраченному довоенному статусу страны. Глава государства, регент Венгрии адмирал Миклош Хорти пользовался определенным авторитетом в кругах видных представителей белого движения, особенно среди военных. Они видели в нем руководителя успешной, победоносной контрреволюции, подавившего в своей стране столь ненавистный им большевизм, хотя по сути дела Хорти никогда не вел таких же масштабных боевых действий против большевиков, как это делали Колчак, Деникин, Врангель и др.

Ориентация на прошлое (в том числе на реставрацию довоенных монархических систем), сходство в занимаемом до войны общественном положении – все это создавало, на первый взгляд, благоприятную почву для сотрудничества венгерских политических деятелей и русских эмигрантов-монархистов. В документах мы часто встречаемся с лозунгом «восстановление трех держав в Центральной и Восточной Европе в своих прежних, довоенных границах». В самом начале 1920-х гг. Версальская система казалась нестабильной, часть политиков и военных была склонна считать, что достаточна одна смелая акция, и вся система мирных договоров рухнет. Именно в этот период и родились весьма фантастические планы сотрудничества немецких и венгерских кругов с русской эмиграцией. Будапешт в документах фигурирует как один из важнейших центров русских монархистов, сюда приезжали и весьма колоритные фигуры (Петр Глазенап, Василий Бискупский, Михаил Комиссаров), некоторые из них были приняты на самом высоком уровне, адмиралом Хорти или тогдашним премьер-министром графом П. Телеки, однако со временем эти встречи были перенесены на более низкий уровень, они, как правило, носили уже не официальный, а всего лишь частный характер².

Со стороны представителей белой эмиграции прозвучали предложения создать в Венгрии военные базы (Глазенап, Бискупский), учредить русский банк для эмиссии дореволюционных Романовских рублей (Комиссаров), и т. п.³ На начальном этапе контактов записи встреч, сводки, составленные чиновниками разных венгерских ведомств, нередко сопровождались выводом о том, что Венгрия заинтересована в поддержке хороших отношений с той или иной группой эмиграции, однако со временем эти выводы уступили свое место сомнениям, осторожности, подозрениям, скептицизму в отношении эффективности и целесообразности сотрудничества. В 1920 г. венгерское правительство свою поддержку ставило в зависимость от того, в какой степени эти группы пользуются доверием Врангеля, которого считали легитимным представителем русской государственности. С лета активизировалась тайная венгерская разведывательная деятельность в Крыму, но пока разведчики вернулись и представили свои донесения генштабу и правительству, было уже поздно, армия Врангеля уже была эвакуирована из Крыма⁴.

Военный представитель Врангеля в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев, генерал Артамонов Виктор Алексеевич в ходе переговоров с Анталом Мадьяри, советником венгерского посольства, не раз предлагал учредить в Венгрии официальное представительство Крымского правительства. В Будапеште было решено дать пока уклончивый ответ на это предложение. По мнению министерства иностранных дел, это, с одной стороны, было бы желательным, потому что таким образом в венгерской столице была бы постоянная миссия вместо различных «доверенных лиц», время от времени прибывающих и убывающих, относительно которых часто было сложно выяснить, кого они представляют на самом деле. С другой стороны, в Будапеште понимали, что из-за слабой материальной обеспеченности Врангеля, его представительство нуждалось бы в финансовой поддержке венгерского правительства. Возник вопрос: стоит ли в условиях послевоенного экономического кризиса, «при общеизвестном расточительном образе жизни русских», инвестировать средства в этот проект, можно ли извлечь политическую пользу из него⁵.

В октябре 1920 г. в Будапешт прибыл генерал Александр Иванов из окружения Врангеля. При отсутствии полномочий он мог вести беседы только с одним из офицеров связи в Министерстве обороны. В ходе этих переговоров он не скупился на комплименты в адрес венгерского правительства, провел параллели между судьбами Венгрии и России, подчеркнул общность их интересов. Венгрия счастлива, говорил он, что во главе страны стоит такой человек, как регент Хорти. «Возрождение Венгрии им всегда служило примером. Они сочувствуют борьбе венгров за свои старые границы… Ждут того момента, когда Венгрия снова будет сильной и независимой.» Иванов выразил пожелание, чтобы венгры назначили своего дипломатического представителя в Крым⁶. Эти предварительные зондажи не были прерваны падением Крыма, они, правда, при других обстоятельствах, но продолжались. В начале 1921 г. уже упомянутый Антал Мадьяри уведомил Дмитрия Николаевича Потоцкого, военного агента Врангеля в Белграде, о согласии венгерского правительства принять представителя Главнокомандующего Русской Армией в Будапеште⁷.

Назначенный генералом бароном П. Н. Врангелем полковник (с 1923 г. генерал-майор) Алексей Александрович фон Лампе был первым, официально признанным постоянным представителем Белой России в Венгрии⁸. Его должность была учреждена уже после эвакуации Крыма, следовательно его основная задача заключалась в том, чтобы добиться согласия венгерского правительства разместить в стране контингенты или хотя бы отдельные группы офицеров и солдат врангелевской армии. Судя по его рапортам и дневниковым записям, фон Лампе сильно стремился к этому назначению и ревниво относился к другим кандидатурам (конкретно, к возможной кандидатуре генерала Владимира Марушевского, который уже имел свои связи в Венгрии). Он даже связывал свою будущую карьеру с этим постом: «если не буду окончательно назначен в Венгрию, подам в отставку». Наконец фон Лампе дождался, добился своего: «Визы для меня готовы! Ура!»⁹.

Фон Лампе в окружении Врангеля был одним из немногих, если не единственным, во всяком случае самым последовательным сторонником «венгерской ориентации». Наличие в Венгрии белого, радикально антибольшевистского режима представлялось ему существенным аргументом в пользу того, чтобы русская эмиграция делала ставку в своих расчетах именно на эту страну. В определенном смысле «провенгерских» симпатий Лампе не могли перевесить другие аргументы – приверженность идее славянской солидарности (и в этой связи ориентация на чехов и сербов), или же желательность ставки на крупные державы – страны-победительницы (главным образом на Францию), либо наоборот, на побежденную Германию. Сохранившая иммунитет от большевизма Венгрия казалась фон Лампе островом порядка и спокойствия во взбаламученном европейском море. Хотя, как он отметил в своем дневнике: «У меня нет сознания, что это прочно». Во время того или иного политического кризиса он не без волнения констатировал возможность левого поворота¹⁰.

Фон Лампе относился к своей новой должности весьма серьезно, свое назначение в Белую Венгрию считал «не из обыденных». Поэтому он был явно недоволен и начальником штаба Павлом Николаевичем Шатиловым и самим Врангелем, которые, по его мнению, не уделяли достаточное внимание «венгерскому вопросу». При передаче верительной грамоты и письма, адресованного адмиралу Хорти, Врангель принял фон Лампе всего на 2–3 минуты: «Ничего решительно он мне не сказал, ничего не приказал, все было на скаку и на карьере». А инструкции, полученные от Шатилова, он прямо назвал смехотворными. Суть их свелась к тому, что, если возможно, «перевозим в Венгрию армию Пермикина или всю нашу армию». «Молод он, ох как молод и не только летами, но и характером, для той большой роли, которая ему выпала», – писал Лампе в своем дневнике о Шатилове в связи с этим эпизодом¹¹.

Приехав в Венгрию, фон Лампе с большой энергией взялся за решение поставленной перед ним задачи. Он был принят министрами иностранных дел (Густав Гратц), обороны (генерал Шандор Беличка), а 23-го марта его принял регент Венгрии, адмирал Хорти. На этой встрече стоит остановиться несколько подробнее. С регентом они легко нашли общий язык и долго разговаривали о большевистской опасности, и о том, что только русские и венгры знают, что представляет собой для Европы эта угроза.

Все эти встречи происходили – как отметил фон Лампе – в обстановке любезности: как министры, так и Хорти выразили готовность помочь армии Врангеля, но сразу же оговорились, что все зависит от разрешения Антанты. Это, с одной стороны, действительно было так, ведь побежденная и расчлененная Венгрия действительно находилась под полным контролем союзнических держав. Но, с другой стороны, это обстоятельство в случае необходимости давало венгерскому правительству удобный повод отклонить попытки сближения и просьбы разных представителей русской эмиграции о помощи и о сотрудничестве. «Вообще, несмотря на любезный прием, я должен сказать, что о нас он /Хорти – А. К./ думает мало, и как силу, нас не учитывает… Говорил, что глубоко сочувствует нашему положению, но это слова, ему нужна сила, а в нас, плененных французами, он по-видимому, ее не видит»¹². Тут фон Лампе несомненно преувеличивает роль Хорти, как возможного лидера в процессе «сплочения белых сил» в международном масштабе. Возможности регента Венгрии на самом деле были весьма ограниченными, не выходили за рамки выведения из кризиса побежденной страны, находившейся под контролем держав-победительниц. На этом первом приеме Хорти произвел на русского военного представителя впечатление сильного, волевого человека: «Видно, что он знает, что такое власть, и даром ее не сдаст никому, кроме короля, так как я думаю, что он лоялен… Сильный, повидимому честный роялист, он боролся и борется честно, как боролся /так в тексте!/ Корнилов и Деникин… Человек он недюжиный и свидание с ним я считаю исключительно интересным.»¹³.

Единственным политическим деятелем, к которому фон Лампе с самого начала относился сдержанно и критически, был Калман Каня, «бессменный товарищ министра» иностранных дел. Эпитет фон Лампе безусловно точный, потому что министры приходили, уходили, а он оставался на своем посту, его не без оснований считали одним из основных творцов венгерской внешней политики¹⁴. Калман Каня был представителем традиционной школы австро-венгерской дипломатии. Фон Лампе характеризует его как сухого человека, большого русофоба, от которого, к сожалению, зависит многое: именно он может помешать делу переброски¹⁵.

Положение фон Лампе было затруднено и тем, что политические события (две попытки короля, Карла IV, вернуться на престол, южновенгерский и западно-венгерский вопросы)¹⁶ время от времени отвлекали внимание общественного мнения и политических деятелей от вопроса переселения русских солдат и офицеров. К примеру, первое возвращение Карла IV в апреле 1921 г., через несколько дней после приезда фон Лампе, повлекло за собой уход в отставку правительства графа Телеки. «От перемены министерства теряет и наше дело», «правительству не до нас» – констатировал в своем дневнике фон Лампе¹⁷.

К этому времени обострилась ситуация и в районе черноморских Проливов, где были размещены части армии Врангеля. Относительно будущей судьбы остатков Русской Армии между позициями Врангеля и французов наметились разногласия. Французы явно не желали, чтобы Врангель сохранил армейскую структуру и военные кадры за рубежом, и угрожали прекращением субсидирования беженцев. Врангель же, наоборот, всеми силами старался не допускать распыления военных соединений, в которых он видел ядро будущей армии и залог возрождения России. Фон Лампе, как и все военные представители, получил циркулярное письмо из Константинополя за подписью Шатилова со следующим указанием: «Главнокомандующий просит Вас немедленно принять при содействии посланника новые решительные шаги для получения согласия Правительства на прием под любым видом возможно большого числа офицеров и солдат»¹⁸.

В сложившихся обстоятельствах надо отдать должное энергичности фон Лампе. Он неоднократно встречался с венгерскими министрами, парламентариями, с дипломатическими и военными представителями великих держав в Венгрии, писал письма папскому нунцию (дуайену дипломатического корпуса в Будапеште) с тем, чтобы выяснить возможности переброски остатков войск и ускорить принятие решения. Кроме этого, он уделял большое внимание обработке венгерского общественного мнения. Он вместе с другими эмигрантами вошел в русскую секцию так называемого «Антибольшевистского Комитета», предлагал предоставить венграм материалы об убийстве царской семьи, дабы побудить в них сочуствие и соболезнование к русским эмигрантам¹⁹.

Ко всем трудностям еще прибавилось то обстоятельство, что стремления отдельных представителей русской эмиграции часто шли вразрез планам фон Лампе. Военный представитель Врангеля в Венгрии не без досады констатирует в своем дневнике, что русский посол в Белграде Василий Николаевич Штрандтман задержал у себя письмо Главнокомандующего, адресованное адмиралу Хорти, потому что опасался, что оно может испортить отношения с Сербией²⁰. Фон Лампе вообще не питал особой симпатии к Штрандтману, воспринимал его больше как серба (в душе), чем как русского, и считал ненормальным, что назначенный на свой пост еще Омским правительством Колчака Штрандтман самовольно решает, исполнить ли то или иное указание Врангеля или нет²¹. Он полагал, что может в гораздо большей степени опираться на военного агента Врангеля в Белграде Дмитрия Потоцкого, который принял непосредственное участие в подготовке поездки фон Лампе в Венгрию.

Немало усилий прилагал фон Лампе и в целях дискредитации в глазах венгерских властей и представителей Антанты генерал-лейтенанта Петра Владимировича Глазенапа, который время от времени появлялся в Будапеште со своей идеей создать антибольшевистские вооруженные формирования из русских эмигрантов-военных на территории Венгрии. При этом Глазенап постоянно ссылался на согласие и поддержку французов. По данным советской разведки в Будапеште, в течение 1920–1921 гг. под командованием уже упомянутого генерал-лейтенанта Глазенапа находилась хорошо организованная вооруженная группировка в составе 1500 человек. Она включала в себя 2 пехотных батальона, артиллерийский отряд и кавалерию. Ее штаб находился на улице Фехервари, и ее деятельность якобы финансировалась венгерским правительством²². В венгерских архивах до сих пор не удалось найти документальное подтверждение этого факта. Хотя фон Лампе в своих дневниковых записях упомянул, что Глазенап якобы получил на создание антибольшевистской организации 15 миллионов венгерских крон, он руководствовался только лишь информацией из окружения самого же Глазенапа, с трудом поддающейся проверке. Со временем фон Лампе сам пришел к выводу, что большая часть сказанного Глазенапом является плодом фантазии или блефом. Учитывая сдержанное отношение венгерского правительства к русской эмиграции в целом и недоверие к личности Глазенапа в частности, вряд ли можно говорить о его серьезной поддержке со стороны венгров. В Будапеште его считали политическим авантюристом, сожительствовавшим к тому же с баронессой Фредерикс, муж которой «служил советам». В венгерских документах упоминается, что раньше Глазенап, будучи генералом армии Юденича, якобы похитил 25 тысяч фунтов у Северо-Западного Правительства²³. Не исключено, что эта информация поступила к венгерскому правительству именно от фон Лампе. Последний видел в Глазенапе своего главного конкурента в Венгрии, который мог помешать с осуществлением проекта по переброске в страну частей врангелевской армии. В ходе будапештских встреч Глазенап настойчиво убеждал фон Лампе в том, что французы отвернулись от Врангеля, «на нем надо поставить крест»²⁴. Это в определенной мере было правдой, но Глазенап при этом утверждал, что именно он якобы пользуется доверием и поддержкой французов, он выдвинул и широко разрекламировал идею о необходимости создания нового вооруженного формирования из «свежих элементов» (выдавая желаемое за действительное, он говорил о 15– тысячном кавалерийском корпусе), во главе которого, конечно, должен был стоять он сам. Лампе никак не мог понять, зачем надо было распускать действующую, существующую армию, а потом уже вместо нее создавать новые формирования, и пришел к выводу, «что Глазенап врет»²⁵. Как мы видим, своими рассказами Глазенап ничуть не мог пошатнуть доверие и лояльность Лампе к Врангелю, в котором он видел единственного легитимного вождя Русской Армии, считая своим долгом во что бы то ни не стало выполнять его указания и решительно выступать против тех представителей русской эмиграции, которые могли помешать ему в этом: «Я все же поставлю на своем и не допущу никого совать нос, куда его не спрашивают. /так в тексте!/»²⁶.

Говоря об имевших место в белоэмигрантской среде разного рода стремлениях вступить в контакт с Белой Венгрией, следует упомянуть еще одну маленькую, но любопытную деталь: письмо бывшего донского атамана Петра Николаевича Краснова в мае 1921 г. на имя Хорти с предложением принять казачьи части на службу в венгерскую армию. Венгерский перевод этого документа находится в будапештском Архиве Военной Истории, рядом с ним хранится письмо полковника Ильи Петровича Карташева, адресованное депутату парламента, капитану в отставке генерального штаба Дюле Гэмбэшу²⁷. Из этих документов вырисовывается весьма далеко идущий план. Казаки – по словам Краснова – по желанию Хорти могут выставить соединения от полка (1000 человек) до кавалерийского корпуса (15 000 человек). От венгров Краснов ожидал в первую очередь предоставления приюта и материальной поддержки. В обмен на это казачьи части, сохранившие свою организационную структуру и формы, под командованием своих офицеров боролись бы против внешних и внутренних врагов Венгрии (любых стран за исключением Сербии, Болгарии и Турции), приняли бы участие в охране границ и общественного порядка «в рамках героической венгерской армии, которую они научились уважать еще во время мировой войны». Краснов ссылается здесь и на пример французских иностранных легионов, на латышские и китайские части Красной Армии. Эти соединения, по его словам, являются тем более надежными (беспрекословно выполняя любые приказы) в силу того, что их бойцы не понимают языка местного населения, не знают местных традиций, стоят далеко от местной политики. Пункт 5 проекта Краснова гласил: «Срок службы по контракту 3 года с момента принятия присяги. После истечения срока контракт может быть продлен. Если до конца срока контракта в России будет создано законное правительство и казаки смогут вернуться на свою родину, венгерское правительство отпустит их в организованном порядке, с оружием и с обозом, за что русское правительство возместит все расходы /венгерского правительства – А. К./. Это будет так и в том случае, если освободится только часть России, которая позовет казаков, и казаки положительно отзовутся на этот призыв.»²⁸ Главную выгоду этого плана для венгерского правительства Карташев видел в том, что если генерал Краснов будет жить в Венгрии во главе хотя бы 1000 казаков, он будет настолько популярен, что ему стоит только отдать приказ, как все казаки и военные поспешат к нему на территорию Венгерского Королевства. Таким образом, можно будет развернуть мощную армию в защиту венгерских интересов. Карташев прямо пишет о русско-венгерском союзе и братстве по оружию²⁹.

Пока неизвестно, дошло ли упомянутое письмо до адмирала Хорти или же оно застряло в недрах министерства обороны. Карташев вел переговоры с чиновниками министерств обороны и иностранных дел, но в обоих ведомствах к нему относились с большой осторожностью и довольно быстро поставили крест на предложении Краснова. В информационной сводке было указано, что живущий уже два года в Берлине Краснов в свое время действительно был популярным в белогвардейской среде военачальником, но в силу своего германофильства в результате антантовских интриг он был изолирован, от него отвернулись и влиятельные монархические круги эмиграции. Сегодня у него, как отмечалось в сводке, больше врагов, чем друзей, поэтому исход предпринятой им акции даже в случае венгерской официальной поддержки представлялся весьма сомнительным³⁰.

Усилия Карташева и Краснова окончательно свел на нет фон Лампе, когда он в своем разговоре с подполковником Германом Покорни сообщил венграм, что Краснов ничего не знает о миссии Карташева и его «мнимое письмо», по всей вероятности, есть фальшивка³¹. Однако дело обстояло несколько иначе. Фон Лампе, который относился с явной настороженностью ко всем планам, идущим вразрез его стремлениям перебросить часть врангелевской армии в Венгрию, обо всем информировал свой штаб и вел переписку по этому вопросу с Красновым. Последний в своем письме от 31-го мая 1921 г. уведомил фон Лампе, что Карташев не является его доверенным лицом по той причине, что он (Краснов) никакой официальной должности сейчас не занимает. Однако учитывая тяжелое, безвыходное положение казаков, интернированных в Польше и Германии, он снабдил Карташева письмом к руководству Венгрии с просьбой пойти на помощь казачеству, чтобы оно было не в тягость, а действовало на пользу стране, обеспечившей ему приют³². Краснов называл свой план смелым и радикальным, основанным не на полумерах. В письме, адресованном фон Лампе, от 21-го июля он мотивировал свой поступок стремлением воспрепятствовать разложению казачества: «…я задумал предложить Венгрии создать в своей кавалерии казачьи части…, чтобы сохранить выучку казаков, их боевой дух, умение ездить и не быть в тягость государству. Написал об этом Хорти. Вот и все»³³. На основе вышеизложенного можно с уверенностью сказать, что обнаруженный в будапештском Архиве Военной Истории венгерский текст является точным переводом письма бывшего Донского Атамана.

Тут еще следует остановиться на некотором своеобразии отношения фон Лампе к генералу Краснову. В частном письме, адресованном генералу Шатилову, фон Лампе с сожалением констатировал обиду Краснова на Главнокомандующего (т. е. Врангеля) «за нежелание прислушаться к его (Краснова – А. К.) словам». А Краснова он в свою очередь уверял, что его выводы ошибочные, Врангель относится к нему благожелательно и с уважением. Фон Лампе старался выступить посредником между двумя крупными лидерами белого движения с тем, чтобы в интересах общего дела содействовать разъяснению обоюдных недоразумений. Он считал, что «Краснов нам более чем нужен.»³⁴ Что касается его венгерских планов, фон Лампе просил Краснова «сообщить Ваши предложения мне, чтобы я, в силу трехмесячного пребывания здесь, более знакомый с венграми, смог применить Ваш план или часть его, если и не специально к казакам, по вопросу о которых я не имею особого поручения от Главнокомандующего, а вообще к Русским офицерам, которых и Вы имели ввиду»³⁵. Эти слова по сути дела являются вежливым предупреждением в адрес Краснова не действовать в обход и без ведома представителя Главнокомандующего. Что касается офицеров, Краснов тут же оспорил трактовку фон Лампе: «В Венгрии я думал только о казаках, а не об офицерах. Об офицерах есть кому и без меня подумать». Ситуация, по его мнению, тем более трагическая, что казаки вышли из повиновения и могут превратиться в белых рабов или наемников «в руках кондотьиери (так в тексте – А.К.) низкой марки». Краснов считал себя единственным человеком, кто может объединить и спасти казаков и за кем казаки готовы пойти³⁶.

Во всей сложной истории вопроса о возможной переброске частей врангелевской армии в Венгрию можно выявить следующие моменты. У Алексея фон Лампе вначале были далеко идущие планы в этом отношении, хотя он четко осознавал и те препятствия, которые могли помешать их осуществлению. Смысл переброски он видел в возможном будущем сотрудничестве с Венгрией (в своем дневнике местами он даже пишет о единении двух белых армий, боровшихся и готовых и впредь бороться с большевизмом³⁷), в налаживании основ белой солидарности. Преимущество Венгрии по сравнению с другими странами фон Лампе виделось в том, что армия здесь могла получить не только материальную, но и не менее необходимую моральную поддержку. Судя по архивным документам, он серьезно верил в возможность и желательность союза с Венгрией и усердно работал в этом направлении. Как все военные представители Врангеля на местах, он получил доклад информационного отдела Главнокомандующего, в котором при анализе положения армии говорилось, что бывшие друзья (Англия, Италия, Франция) стали открытыми врагами, появились новые враги (Польша, Румыния и т. д.), а вот новых союзников не приобретено. В этом месте текста на полях листа имеется помета фон Лампе: «А Венгрия?»³⁸ В своем обращении от 31-го мая к венгерскому народу через министра обороны он просил протянуть руку тем русским, которые всегда боролись с большевизмом, «хорошо известным и самим венграм, оказавшимся более счастливыми в такой же борьбе и вырвавшим из рук разбойников ядро своей родины», оказать помощь тем, «кто в тяжелые дни европейской войны был благородным противником, и теперь в период тягостных революционных переживаний стал единственным товарищем венгров по несчастью». И когда они в будущем вернутся на родину, сохранят «признательность к венгерскому народу, пойдут с мечтой когда-либо мощной русской рукой отплатить за оказанную им в тяжелую минуту помощь»³⁹. В памятной записке от 17-го апреля он к этому прибавил, что Хорти является единственным человеком, кто может идти на помощь Врангелю, так как они оба имеют общий опыт в антибольшевистской борьбе⁴⁰. В своем донесении к Шатилову при характеристике политической атмосферы в стране фон Лампе перечисляет следующие благоприятные моменты: венгры, по его словам, не только понимают опасность большевизма, но и осознают, что освобождение от тягостного для них Трианонского договора, собирание расхватанной страны может состояться только при помощи России, они при этом порой даже забывают 1848 год (то есть царскую интервенцию в 1849 г. – А. К.)⁴¹.

Венгерские власти на словах с самого начала положительно отзывались на просьбу фон Лампе о переброске врангелевских войск, и всячески уверяли его в готовности помочь, выражали свое сожаление по поводу тяжелого положения русских беженцев-патриотов. Но когда настало время конкретных действий, дело сразу было заторможено, и собеседники фон Лампе начинали ссылаться на собственные трудности Венгрии, на неразрешенность судьбы венгерских беженцев с отторгнутых Трианонским договором территорий, и главным образом на полную подчиненность страны представителям Антанты. К этому еще прибавилось, что в 1921 г. уже шли переговоры между представителями венгерского и советского правительств об обмене арестованных и осужденных в Венгрии коммунистов на задержанных в Советской России венгерских военнопленных офицеров-заложников. Венгерские власти опасались, что прием ими белых беженцев может затруднить соглашение с Москвой⁴².

Среди венгерских политиков тоже были такие, кто подобно фон Лампе видел смысл поддержки русских эмигрантов в будущей дружбе с Россией и в объединении белых сил. Одним из них был депутат парламента от партии мелких хозяев Эрне Мозер, нотарий парламентской комиссии по внешнеполитическим вопросам. Фон Лампе неоднократно встречался с ним⁴³. Карой Вольф, лидер христианско-националистической партии, тоже высказался перед фон Лампе за необходимость поддержки «русских патриотов» со стороны венгерского политического класса и всего общества⁴⁴. Через них фон Лампе пытался влиять на первый эшелон венгерских лидеров, в том числе на министра иностранных дел графа Миклоша Банффи. Однако венгерское правительство в течение долгих месяцев не решалось дать определенно положительный ответ, на основе которого можно было начать переброску. Фон Лампе иногда серьезным результатом считал даже то, что ни от кого не получал отказа на свое ходатайство⁴⁵.

Эту медлительность Лампе, с одной стороны, объяснял бюрократической инерцией, а с другой – присущей венграм склонностью затягивать дела. В своем дневнике он очень образно и не без досады пишет об этом: «Сегодня три месяца, как мы здесь, а добиться результатов мы еще все от венгров не можем, не удалось. Не знаю, записал ли я уже свою мысль, что пробить стену лбом (крепким, конечно) можно, но провертеть головой подушку едва ли! Здесь никто не отказывает, все обещают и… только. Удовлетворения никакого, но и отказа нет». Или в другом месте: «Трудно с венграми, они, как вата, вязнешь в их любезности и обещаниях, а на деле ничего…. Своеобразный народ!» «Даже попытки получить чай, сахар, шоколад, домино для общежития – кончились ничем. Венгры богаты, но ничего не дают, а заявляют об американском Красном Кресте и направляют туда – спасибо, я это и сам умею»⁴⁶. Что касается богатства венгров, то фон Лампе тут явно преувеличивает. Разоренную, расчлененную, разграбленную румынскими оккупационными войсками Венгрию вряд ли следует представлять себе земным раем, но ощутимый разрыв между обещаниями и их выполнением, несомненно, соответствует действительности.

К июню месяцу после долгих и энергичных хлопот фон Лампе получил два известия (от венгерского правительства и от представителей Антанты), которые можно было считать своего рода ответом на его ходатайства. Министр обороны генерал Шандор Беличка в частном порядке сообщил ему, что Венгрия в принципе готова выполнить просьбу относительно переброски врангелевских войск, задержка объясняется тем, что представители Антанты не имеют указания по этому вопросу от своих правительств. Через несколько недель министр иностранных дел граф Банффи повторил ту же версию, о чем фон Лампе докладывал своему начальству⁴⁷. Фон Лампе старался добиться получения письменного подтверждения принципиальной готовности венгров обеспечить приют для офицеров и солдат русской армии. На основании этого документа Врангель мог бы поставить вопрос перед великими державами. Шатилов в своих инструкциях от 21 июня 1921 г. санкционировал действия фон Лампе, но прибавил, что на переговорах необходимо добиться сохранения армейских частей при размещении беженцев, как это имело место в Болгарии и в Королевстве СХС: «форма беженцев только для облегчения переговоров с иностранцами»⁴⁸. 6 июля была датирована нота министра обороны Венгрии к фон Лампе, в которой он письменно повторил то, что сказал ему больше месяца назад в устной форме. Нота, между прочим, официально считалась ответом на запрос фон Лампе еще от 1 апреля. Все это наглядно показывает, насколько медленно продвигалось дело в недрах разных ведомств.

Что касается позиции Антанты, то она была предопределена двумя факторами. Во-первых, лидеры держав Антанты явно не хотели сохранить «армию без отечества» на чужбине и всячески пытались перевести бывших военных сугубо на положение беженцев. Во вторых, державы-победительницы осуществляли строгий военный (так же как и политический, и экономический) контроль над Венгрией, разоружили ее армию, численность которой была сведена к минимуму (35 тысяч солдат), была отменена всеобщая воинская повинность и т. п. В этих обстоятельствах появление в стране сколько-нибудь организованных военных формирований, да еще и предполагаемое Алексеем фон Лампе сотрудничество белых сил не могли не вызывать беспокойства со стороны Парижа, Лондона и Рима. А ведь именно в этих столицах находился центр тяжести в решении проблемы. Фон Лампе не питал больших иллюзий на этот счет, и – как он пишет в одной из своих телеграмм – серьезно сомневался в благожелательности английских, французских и итальянских представителей в Венгрии. «Антанта стала между мною и венграми, и всячески мешает проведению порученного мне дела»⁴⁹.

Ввиду сложности вопроса дипломатические и военные представители Антанты в Венгрии не могли и не хотели принять решение самостоятельно, без консультации со своими правительственными инстанциями, при этом отдельные члены Межсоюзнической контрольной комиссии давали разные ответы на неоднократные запросы фон Лампе и венгерского правительства. Например, французский дипломатический представитель в Будапеште Морис Фуше – по свидетельству дневниковой записи фон Лампе – заявил, что это не его дело, оно находится всецело в компетенции венгерского правительства⁵⁰. Подобный тон ответа, по всей вероятности, объясняется тем, что – хотя в дневнике это и не зафиксировано – фон Лампе, видимо, представил ему дело так, что речь идет об обеспечении в Венгрии приюта для отдельных беженцев из числа военнослужащих бывшей русской армии. Другие ссылались на то, что они не имеют специального указания по этому поводу и обещали запросить свои правительства, правда, особенно не торопились.

Английский представитель Гордон вообще не реагировал на письма и запросы фон Лампе⁵¹. При отсутствии других источников трудно судить, насколько это соответствовало действительности, но у фон Лампе создалось такое впечатление, что бывшие союзники его специально игнорируют. «На заседании военных агентов Антанты было решено считать меня и Глазенапа несуществующими»⁵². На дипломатических приемах они – по ощущению фон Лампе – сознательно старались избежать встречи и разговора с ним, часто делали вид, что его не замечают. ««…Будь я представителем Великой России, – записал он в дневнике, – да все это было бы совершенно иным!! Да стоило бы получить хоть положительное известие о падении большевизма, и то отношение стало бы совершенно иным. А впрочем все это ерунда! Скучно это!»⁵³

Фон Лампе хорошо понимал, что ключ к решению вопроса находится в руках держав Антанты. Поэтому считал необходимым, чтобы параллельно его усилиям военные агенты Главнокомандующего за границей, главным образом в Париже, тоже действовали в том же направлении. Евгений Карлович Миллер еще в апреле уведомил фон Лампе о позиции, занятой французским военным командованием в этом вопросе. Позиция эта имела, безусловно, уклончивый характер, суть ее сводилась к тому, что французское правительство не возражает против переброски беженцев в Венгрию в индивидуальном порядке, но по политическим мотивам оно не может ставить вопрос перед венгерскими властями, так что переговоры с венграми всецело относятся к компетенции русского командования⁵⁴. Фон Лампе был бы удовлетворен этим ответом, если это означало бы полный нейтралитет Антанты в данном вопросе. Однако представители держав-победительниц и в дальнейшем активно вмешивались в переговоры, хотели узнать все детали и давали «советы», которые в данном конкретном случае были обязательны для подконтрольной Венгрии.

Конференция дипломатических представителей победоносных союзных держав в своей ноте от 21 июня за подписью итальянского представителя князя Гаэтано Кастаньето ответила на запрос венгерского правительства от 2 апреля (!) по поводу ходатайства фон Лампе относительно размещения в Венгрии 36 тысяч русских солдат и 12 тысяч офицеров. В ноте среди прочего говорилось: «Верховные комиссары (представители Антанты в Венгрии – А. К.) ограничиваются тем, что обращают внимание венгерского правительства, что несмотря на желательность рассредоточения контингентов в кратчайший срок, считают необходимым указать венгерскому правительству, что внедрение этих элементов на венгерской территории и принятие в полной мере ходатайства полковника фон Лампе могло бы ускорить беспорядки и облегчить антибольшевистские интриги, противные действительным интересам Венгрии и всего цивилизованного мира»⁵⁵. Аргументация действительно любопытная, ведь применительно к белой Венгрии довольно странно было говорить об опасности усиления антибольшевистских интриг, да еще и противоречащих интересам цивилизованного мира. После вручения ноты английский представитель Томас Холлер в беседе с фон Лампе говорил уже об опасности возникновения большевизма в Венгрии вследствие большого сосредоточения русских в этой стране⁵⁶. Думается, что за не совсем удачной формулой скрывались опасения какого бы то ни было сотрудничества белых сил.

По доступным на сегодняшний день источникам, не более обоснованным и убедительным кажется и другой аргумент со стороны Антанты. В Париже было доведено до сведения врангелевского командования, что Венгрия условием принятия офицеров и солдат русской армии ставит существенное (в том числе и территориальное) изменение Трианонского договора, поэтому державы-победительницы не могут одобрить и поддержать этот план⁵⁷. Фон Лампе из Будапешта информировал Шатилова о несостоятельности подобной трактовки. Когда он осведомился у министра иностранных дел Венгрии, насколько это соответствует действительности, граф Банффи ответил ему: «Но ведь это же чистейшая ложь». Согласно докладу фон Лампе, венгры совершенно не связывают друг с другом Триа-нонский мирный договор, который «представляет собой альфу и омегу современной Венгрии, связанной этим договором по рукам и по ногам», и переброску частей Армии, «близкой венграм по духу и идеалам». Фон Лампе обратил внимание своего начальника и на то, что верховные представители держав-победительниц в Венгрии тоже ни словом не обмолвились о якобы исходившем от венгров требовании увязать обеспечение приюта русским беженцам с пересмотром Трианонского договора⁵⁸.

Разнообразие аргументов на самом деле не повлияло на суть позиции Антанты, оно объясняется только тем, что союзники не всегда согласовывали все детали между собой, и отдельные их представители по-разному пытались довести до сведения русских и венгров мнение о недопустимости переброски армии Врангеля как таковой в Венгрию. В некоторых заявлениях были высказаны опасения даже по поводу возможного появления русских солдат и офицеров в Венгрии в качестве беженцев. «Солдат всегда остается солдатом», – сказал итальянский представитель князь Кастанье-то Алексею фон Лампе, дав ему, таким образом, понять, что его план идет вразрез стремлениям Антанты добиться сокращения венгерской армии до 35 тысяч солдат. В ходе разговора Кастаньето назвал главным противником переброски войск английского представителя Томаса Холлера⁵⁹.

Самым ярким свидетельством несогласованности позиций, была, пожалуй, реакция французского дипломатического представителя Фуше в момент, когда фон Лампе показал ему текст цитируемой ноты за подписью Кастаньето. Фуше – по словам фон Лампе – заявил, что ничего подобного на конференции представителей союзных держав не говорилось и никакие решения не выносились. Он обещал, что будет настаивать на том, чтобы нота была переделана в духе незаинтересованности в этом деле представителей Антанты⁶⁰.

Фон Лампе, поначалу растерявшись в этом лабиринте, со временем решил вести переговоры с представителями Антанты в присутствии свидетеля, при этом он ссылался на необходимость в переводчике, правда, в своем рапорте Шатилову он не назвал, кого брал с собой на эти встречи⁶¹.

Хотя целью упомянутой ноты от 21 июня было наложить вето на решение вопроса о переброске армии, фон Лампе со свойственной ему энергичностью продолжал работать в том же направлении. В письме, адресованном венгерскому военному министру Беличке в начале августа, он указал на то, что запрет Антанты основывается на недоразумении, ведь Антанта исходила из того, что фон Лампе ходатайствует о размещении всего врангелевского контингента (48 тысяч военных) в Венгрии, о чем не может быть и речи. Лампе с тех пор всегда уточнял, что просил взять «под покровительство братского венгерского народа и единомышленной венгерской армии» не русскую армию в целом, а только отдельных ее членов, против чего Антанта не возражала⁶².

Министр иностранных дел граф Банффи на словах по сути дела согласился с установкой фон Лампе, он считал необходимым продолжение переговоров с представителями Антанты. Вместе с тем он ссылался на затруднительное положение, в котором находится венгерское правительство после подписания соглашения с Советской Россией об обмене военнопленных венгерских офицеров на осужденных в Венгрии коммунистов. Это сильно связывает руки кабинета в деле помощи русским беженцам, поэтому с разрешением проблемы необходимо, говорил Банффи, ждать до второй половины сентября (Банффи принял фон Лампе 9-го августа), до прибытия первой и самой ценной партии венгерских заложников из Советской России⁶³.

На вопросе о численности военнослужащих, которых предполагалось переправить в Венгрию, следует остановиться немного подробнее. Представитель Врангеля Алексей фон Лампе с самого начала своего пребывания в Венгрии имел точный план переброски, детали которого можно было приспособлять к конкретным обстоятельствам в ходе переговоров. В своих апрельских записях, меморандумах он писал, что в районе Константинополя в лагерях находится 12 тысяч офицеров и 36 тысяч солдат и казаков. Из них в Венгрии «желательно разместить как можно больше». Переселение предполагалось осуществить за счет Франции, которая уже раньше предложила обеспечить доставку беженцев обратно в Советскую Россию либо переправить их в Бразилию. Части – по его плану – на первых порах должны были разместить в особых лагерях (а семьи военнослужащих отдельно), беженцам была бы предоставлена оплачиваемая работа⁶⁴. Генерал Петр Врангель, будучи информирован своим военным представителем о готовности венгерского правительства в зависимости от разрешения Антанты принять в Венгрии русских офицеров и солдат, в своем благодарном письме на имя регента Венгрии от 21 июля 1921 г. писал, что обеспечение приюта для 10–12 000 беженцев сильно облегчило бы положение армии⁶⁵. Именно эту, большую цифру повторяет фон Лампе в письме Шандору Беличке. На этой основе он и просил возобновления переговоров. Дальнейшие события показали, что Венгрия не была готова принять военнослужащих русской армии в таком количестве. Венгерское правительство пока находилось в удобном положении, подчеркивая свою добрую волю и принципиальное согласие, ссылаясь вместе с тем на запрет Антанты, который делал переброску невозможной.

Параллельно с деятельностью фон Лампе врангелевское командование пыталось оказать давление на правительства Антанты, выискивая то из них, позиция которого была наиболее компромиссной, и которое было непосредственно заинтересовано в решении проблемы в той или иной форме. Такой страной была, несомненно, Франция. Действовать приходилось, с одной стороны, через генерала Мориса Пелле, верховного комиссара Франции в районе проливов. Его ознакомили с докладом фон Лампе о причинах затяжки переговоров с Венгрией и роли Антанты в этой связи. Пелле обещал немедленно телеграфировать в Париж с просьбой дать соответствующие указания французскому представителю в Венгрии, чтобы ускорить ход дел⁶⁶. С другой стороны, из Константинополя представитель главнокомандующего Анатолий Анатольевич Нератов от имени Врангеля просил Михаила Гирса, чтобы тот совместно с Евгением Миллером добился поддержки Франции на переговорах «о допущении наших частей в Венгрию»⁶⁷.

Благодаря этим усилиям к сентябрю месяцу удалось добиться некоторого смягчения в позиции французов и итальянцев, они обещали, что не будут препятствовать прибытию русских военных в качестве беженцев в Венгрию. Таким образом – согласно рапортам фон Лампе – главным препятствием на пути решения вопроса оставались англичане, в частности Томас Холлер, который хотел обусловить свое принципиальное согласие знанием таких деталей, к обсуждению которых можно было приступить только после получения положительного ответа со стороны Антанты.

Он, между прочим, интересовался у венгерского правительства, на каких именно общественных работах будут использованы русские в Венгрии. Узнав, что венгерское правительство не в состоянии устроить русских беженцев на работе в предложенном фон Лампе количестве (Холлер не уточнял, какое именно количество он имеет в виду), он решил не просить у своего правительства новых указаний⁶⁸.

16-го сентября вопрос о русских беженцах первый раз был поставлен на заседании венгерского Совета Министров. Министр иностранных дел Венгрии граф Банффи предложил выполнить просьбу фон Лампе о принятии 2000 военных. Он подчеркнул при этом политическую пользу подобного решения. Большевизм – сказал Банффи присутствующим – находится на грани крушения, а сегодняшние эмигранты будут играть большую роль в процессе реставрации добольшевистских порядков в своей стране. Венгрия, оказав помощь в этом деле, могла бы завоевать симпатии будущей России. Министр торговли Лайош Хедешхалми на это возразил, что русские отнимали бы рабочие места у венгров. По предложению премьер-министра графа Иштвана Бетлена вопрос был снят с повестки дня и министру иностранных дел поручили дальнейшее уточнение деталей⁶⁹. Неизвестно, откуда взял граф Банффи цифру 2000. Фон Лампе в адресованном ему письме от 14-го сентября «желательной цифрой», с точки зрения русского командования, называет 5000. Неизвестно также, дошло ли данное письмо до министра иностранных дел еще до заседания Совета Министров. Как бы то ни было, фон Лампе не только никогда не говорил раньше о таком малочисленном контингенте, но через несколько дней на встрече с Банффи прямо протестовал против столь низкого числа принимаемых. Протест этот не произвел никакого впечатления на руководителя венгерской дипломатии, если не считать, что в разговоре с фон Лампе он уже употреблял формулу «от 1000 до 2000»⁷⁰.

Не исключено, что ценой вышеупомянутого изменения позиции Антанты было значительное снижение числа лиц, подлежащих переброске. Подобную мысль развил фон Лампе в своем рапорте от 20-го сентября. По его мнению, венгры в данный момент находятся между двумя огнями. С одной стороны, они ясно признают политическую пользу своей помощи русским беженцам, но с другой стороны, рассчитывая на благоприятное разрешение западно-венгерского вопроса (т. е. вопроса о Бургенланде, о котором речь шла выше), они надеются на поддержку Англии, главного оппонента переброски остатков русской армии в Венгрию. 2000 – это был тот компромисс, на который венгры готовы были пойти, ведь такое ничтожное количество русских военных не могло задеть английские интересы. Фон Лампе был убежден, что если бы не английская позиция, венгры приняли бы к себе значительно больше беженцев. Таким образом – по мнению представителя Врангеля – ключ к решению проблемы находится «в данный момент только в Лондоне, может быть и в кабинете Красина». Критическое отношение фон Лампе к Англии объяснялось не только поведением Томаса Холлера, но и тем, что к этому времени из держав-победительниц Англия пошла дальше всех по пути к признанию столь ненавистной фон Лампе советской власти. В марте 1921 г. было заключено торговое соглашение, урегулировавшее и ряд вопросов политического характера⁷¹. В результате переговоров Леонид Борисович Красин был назначен торговым представителем РСФСР в Лондоне с сохранением за ним должности народного комиссара внешней торговли. Фон Лампе не исключал, что именно он стоял за отрицательным отношением Англии к переброске врангелевских войск в Венгрию⁷². При отсутствии других источников трудно судить о правильности выводов фон Лампе. На основе венгерских архивных документов не без оснований можно предположить, что венгерское правительство и само старалось свести к минимуму размер помощи.

В упомянутом письме к министру иностранных дел от 14 сентября фон Лампе уже задал конкретные вопросы венгерскому политическому руководству, и просил срочно дать ответ на них. Исходя из полученной информации о том, что конференция дипломатических представителей ведущих союзных держав в ближайшем будущем сообщит о своем нейтральном отношении к вопросу переброски войск, фон Лампе уведомился, сколько именно офицеров и солдат сможет принять Венгрия, когда может начаться их переброска, где и в каких условиях они будут размещены, и с кем именно он может обсудить все конкретные детали⁷³. Чтобы преодолеть препятствия и рассеять опасения венгров, фон Лампе от имени русского командования предложил ему взять на себя обеспечение беженцев в течение одного года, подобно тому, как это имело место в Королевстве СХС и в Болгарии⁷⁴.

Вопрос о принятии русских беженцев вторично фигурировал на повестке дня на заседании Совета Министров 27 октября 1921 г. На этот раз он был поставлен немного по-другому, чем в прошлый раз. Министр иностранных дел граф Банффи информировал своих коллег об уже достигнутой договоренности с представителем Врангеля, согласно которой Венгрия обеспечивает приют 1000 офицеров русской армии. Русская сторона полностью взяла на себя их содержание, причем платить она собирается в долларах США. Таким образом, осталось решить лишь вопрос о том, какое учреждение будет заниматься размещением этих лиц. Министр обороны от имени своего ведомства выразил готовность помочь в этом деле, и подполковнику генерального штаба Карою Оттрубаи была поручена выработка технических деталей⁷⁵.

Фон Лампе еще в начале октября получил известие о принципиальном согласии венгерского правительства на принятие 1000–2000 военных. После этого – как ему было сказано – осталось только найти подходящее место для их размещения, что в условиях волны беженцев с утраченных вследствие Трианонского договора территорий было отнюдь не легко. Для ускорения решения вопроса фон Лампе пошел даже на то, что взял на себя расходы по ремонту объекта⁷⁶.

Однако международные события, произошедшие на пороге достижения хотя бы и столь скромного результата в деле переброски врангелевских войск, в очередной раз свели на нет устремления фон Лампе. Во второй половине октября король Карл IV Габсбург предпринял уже вторую за год попытку вернуться на венгерский престол. Его поступок вызвал целый ряд осложнений внутриполитического и внешнеполитического характера⁷⁷. Над страной в течение нескольких дней нависла опасность гражданской войны. Державы-союзницы, контролировавшие Венгрию, протестовали и требовали решительного отпора со стороны венгерского правительства и регента. Из соседних государств Чехословакия и Королевство СХС объявили мобилизацию и угрожали военной интервенцией, если Карла не удалят из страны и венгерский парламент не низложит с престола дом Габсбургов. В нашем конкретном вопросе щекотливость положения заключалась в том, что в армии южнославянского государства служили офицеры и солдаты бывшей врангелевской армии.

По данным сербского исследователя Мирослава Йовановича, с 1 сентября 4500 солдат врангелевской армии поступили на службу в армию Королевства СХС по контракту. Они принимали участие в охране новых границ. Гвардейская бригада донских казаков и конвойная дивизия были, в частности, развернуты вдоль венгерской границы⁷⁸. Венгерское политическое руководство расценивало в качестве недружелюбного акта нахождение в рядах вражеской армии русских подразделений в такой критической для страны ситуации. Министр иностранных дел граф Банффи в своей ноте от 24 ноября известил фон Лампе о том, что в новых обстоятельствах при всей симпатии и доброй воле венгерского правительства принятие русских военных становилось невозможным, так как было бы невозможно объяснить венгерскому общественному мнению, почему правительство оказывает приют офицерам и солдатам той армии, части которой не только служат в вооруженных силах враждебного Венгрии государства, но и – по данным разведки – приняли активное участие в мобилизации⁷⁹.

Отказ от ранее обещанной помощи не был полной неожиданностью для фон Лампе. Он уже с весны, после первых газетных сообщений на эту тему считался с тем, что пограничная служба русских в составе сербской армии затруднит его переговоры с венграми. Он неоднократно докладывал о своих опасениях и просил инструкций от Шатилова по этому поводу. В июне начальник штаба Русской Армии уполномочил его в случае необходимости заверить венгерское правительство, что переброска остатков армии в Сербию никакой военной цели не преследует и угрозы для Венгрии не представляет, части будут размещены в южных районах страны, и хотя они сохранят свою организационную структуру, применяться будут исключительно на строительных работах. В качестве доверительной информации Шатилов прибавил, что даже русскому командованию неизвестно, на какой границе будут нести русские части пограничную службу, «скорее всего на албанской»⁸⁰. Во время осеннего кризиса фон Лампе одной из причин неудачи переговоров считал свою недостаточную осведомленность о деталях в этом деле, ведь на свои запросы он получил уклончивые или даже противоречащие действительности ответы от Шатилова: «постановки на северную границу Сербии быть не может»⁸¹.

После октябрьского кризиса фон Лампе предложил своему начальству снятие русских частей с венгерской границы для успокоения венгров и для спасения ситуации в целом. В ответной ноте на имя министра иностранных дел графа Банффи он оспаривал правильность оценки венгерским правительством сложившегося положения. Он не отрицал, что отдельные русские офицеры и солдаты несут пограничную службу в армии Королевства СХС, но уже в силу своего статуса они не могли принимать участие в стратегическом развертывании против Венгрии. Ссылался фон Лампе и на то, что пограничная служба направлена в том числе и против коммунистической деятельности. Он намекал и на то обстоятельство, что русские военные вынуждены служить в сербской армии попросту ради своего выживания⁸², отмечал также, что те части, которые были предназначены для переброски в Венгрию, полностью финансировались бы русским командованием. Во второй половине своей ноты фон Лампе с особым сожалением констатирует, что «именно Венгрия, та страна, которая выгнала большевизм за свои границы, не будет находиться среди государств, обеспечивших приют русским, которые так давно борются против общего врага, и когда Россия позовет обратно своих солдат для работы по восстановлению, среди них не будет ни одного, кто нашел бы приют в Венгрии в тяжелый для России момент»⁸³.

Однако дело на этом не закончилось. Почти одновременно с отказом венгерского правительства от своего обещания Павел Кусонский, помощник начальника штаба Главнокомандующего, известил фон Лампе об успешном завершении переговоров с Болгарией, в результате чего удалось разместить последний контингент в 9000 военных, остававшихся в районе Проливов. Вследствие этого отпала необходимость в переброске армейских частей в Венгрию за счет русского командования. Вместе с тем перед представителем в Венгрии Кусонский от имени Врангеля ставил новую задачу. Фон Лампе должен был бы добиться того, чтобы Венгрия согласилась на размещение на своей территории 3000 беженцев в качестве рабочих⁸⁴. В сложившихся обстоятельствах он серьезно сомневался в успехе предприятия, в упомянутой выше ноте министру иностранных дел Венгрии он просто констатировал, что размещение армейских частей завершилось, в Турции остались только беженцы. Фон Лампе не поднял перед венгерским правительством вопроса об их принятии⁸⁵. Видимо, он считал необходимым сначала подготовить почву и хотел подождать, пока утихнут волны от «второго королевского путча».

В недрах министерств обороны и иностранных дел не было единого мнения в вопросе об обеспечении приюта русским беженцам. В обоих ведомствах нашлись как и противники, так и сторонники принятия русских военных в ограниченном количестве. Оппоненты ссылались на нежелательность выполнения просьбы фон Лампе с точки зрения национальной безопасности, из-за хороших отношений Врангелевского командования с недружелюбными или прямо враждебными Венгрии государствами (тут чаще всего назывались Франция и королевство СХС) и из-за опасности большевистской агитации среди русских, которую будет трудно контролировать венгерским властям. Судя по документам, к февралю-марту месяцам 1922 г. стало преобладать мнение, что у венгерского правительства не было оснований отказываться от ранее обещанной помощи. В сводке военно-политического департамента министерства обороны отмечалось, что с точки зрения большевистской агитации русские эмигранты не опасны (хотя бы из-за незнания венгерского языка). Согласно автору этой сводки, опыт, как правило, показывает, что такой агитацией в стране занимаются, главным образом, «наши соотечественники-инородцы» (то есть венгерские евреи – А. К.). В черновике сводки говорилось и о целесообразности помощи русским с точки зрения будущих венгерско-русских отношений, но этот абзац был вычеркнут красным карандашом⁸⁶.

7 апреля 1922 г. министерство иностранных дел известило фон Лампе о согласии венгерского правительства на прием русских беженцев, несмотря на тяжелое экономическое положение в стране, дабы выразить свое искреннее сочувствие русской национальной идее. Однако – как мы дальше увидим – это было не последним поворотом венгерского правительства в данном вопросе. Обещание к тому же было обусловлено целым рядом ограничений: приняты могли быть только предложенные врангелевским командованием лица; фон Лампе должен был позаботиться об их содержании; разместить их следовало по возможности за пределами Будапешта; первый контингент мог состоять максимум из 100 человек, а общее количество принимаемых не должно было превысить 1000 лиц, причем офицерам было позволено составить меньшинство среди этой тысячи ⁸⁷.

Мы не располагаем точными данными о том, сколько русских беженцев было принято в Венгрии в рамках этой акции. По сводке министерства обороны, в течение осени 1922 г. в страну прибыли две партии людей – сначала всего 71 человек, а во второй заход 60 офицеров, 31 солдат, 9 женщин и трое детей (всего 103 человека)⁸⁸. Весной 1923 г. прибыла третья (и, по имеющимся данным, последняя) группа – 85 офицеров и солдат, 11 женщин и двое детей ⁸⁹.

1922 год во многих отношениях был поворотным пунктом в деле возможного политического сотрудничества. После подавления в 1921 г. кронштадтского мятежа и крестьянских восстаний, в ожидании возможного краха Генуэзской конференции опять оживилась деятельность эмиграции. Считалось, что неудачный исход конференции повлечет за собой «крупные события», в частности, вооруженное столкновение Советской России с Польшей и Румынией. В венгерских архивных документах сохранились свидетельства о стремлении генерала Александра Павловича Кутепова выяснить возможности совместных с венгерским правительством действий на антибольшевистской основе. Предварительные переговоры шли в Софии в феврале-марте 1922 г. В них приняли участие венгерский поверенный в делах в Болгарии Шандор Кишш, а с русской стороны сам Кутепов, его заместитель полковник Крижановский и Константин Иванович Щегловитов, сын казненного большевиками бывшего министра юстиции Ивана Григорьевича Щегловитова⁹⁰.

Кутепов, посвятив в свои планы венгерского собеседника, настаивал на абсолютной секретности. Даже будапештский военный представитель Врангеля не должен был знать о переговорах. Подобную просьбу генерал мотивировал тем, что окружение Врангеля настроено слишком про-французски, про-антантовски, в основе же его плана лежит создание сильного русско-немецко-венгерского блока. По впечатлению Шандора Кишша, политическим знаменем предполагаемой акции должен был стать Врангель, однако военное руководство предполагалось сосредоточить в руках Кутепова. Последнего венгерский дипломат характеризовал как честного человека, настоящего русского патриота, очень храброго, умелого воина, который доблестно воевал в Крыму и требовал железной дисциплины в своих войсках. Однако изложенный им анализ политической ситуации, его представления и замыслы носили, несомненно, «смутный» и, более того, довольно авантюристический характер (правда, в условиях всеобщей послевоенной европейской разрухи они не казались экстраординарными). Суть их сводилась к тому, – как об этом Кутепов говорил на встрече с венгерским дипломатом 26 февраля – что через несколько недель якобы начнутся военные действия Красной Армии против Румынии, в результате чего удастся советизировать не только Румынию, но и Болгарию ⁹¹. В этой ситуации он со своими войсками совершит прорыв в направлении Видина в Банат, где к нему присоединятся находящиеся там русские части, и, добравшись до Венгрии, они перейдут на сторону венгерского правительства. К этому он прибавил, что в настоящий момент в его распоряжении находятся 25 тысяч военных, 700 пулеметов, но у него почти нет лошадей, и кроме того он вообще не имеет артиллерию. (Тут следует отметить, что Кутепов, видимо, отличался особой склонностью к планированию таких авантюрных прорывов. Еще в Галлиполийском лагере, когда показалось, что конфликт с французами дойдёт до своего предела, он готовил свои войска к форсированному уходу с полуострова и даже к занятию Константинополя ⁹²).

Дальнейший ход предполагаемых событий вырисовывается из документов в самых общих чертах. Не очень ясно, каким образом он хотел этого добиться, но военной целью Кутепова был захват южной части России. При этом он надеялся найти себе союзника в усиливающемся, по его представлениям, крестьянском восстании Антонова, которое на самом деле к этому времени было уже подавлено войсками М. Н. Тухачевского. Дальнейшей своей политической целью Кутепов назвал воссоздание сильных России, Германии и Венгрии. Взамен за сотрудничество он обещал гарантировать довоенные границы Венгрии. Когда Шандор Кишш выразил свои сомнения по поводу того, что ради неславянского венгерского народа русские будут выступать против славянских государств Малой Антанты, Кутепов заявил ему, что здесь идет более крупная игра, за которой стоит русско-немецкий союз. Польша в новых условиях – по словам Кутепова – вынуждена будет войти в состав Российской империи (возможно, с сохранением некоторой внутренней автономии). Взамен Россия декларирует свою незаинтересованность в Чехословакии, которую он и так считает нежизнеспособным государством. А на Балканах российским интересам больше соответствовала, по его мнению, самостоятельная Сербия (по территории и силе примерно равная Болгарии), а не более крупная Югославия, которая легко может выйти из повиновения. Дабы заслужить большее расположение своего собеседника, Кутепов ко всему вышеизложенному прибавил, что единственной нацией, способной организовать государство в Дунайском бассейне, он считает венгерскую⁹³.

От венгров Кутепов ожидал помощи в следующих вопросах. Прежде всего он срочно хотел купить 30 тысяч лошадей для своих войск. В этом, пожалуй, заключался ключевой момент его предложения. Кроме того, он просил права пользоваться инфраструктурой венгерских дипломатических миссий в разных странах: отправлять шифрованные телеграммы, прибегать к услугам венгерских дипломатических курьеров при посылке диппочты, поскольку существующую русскую дипломатическую сеть считал ненадежной. Относительно первой просьбы Шандор Кишш заметил, что лошадей в таком количестве у венгров нет, и вообще сделка сама по себе является невозможной из-за контроля Антанты и репарационных обязательств Венгрии. Кутепов на это ответил, что невозможных вещей нет на свете, и подтвердил, что его просьба чрезвычайно важная и срочная, так как через несколько месяцев, может быть даже недель, «все будет уже в движении»⁹⁴.

В Венгрии в министерствах обороны и иностранных дел план Кутепова был принят более, чем скептически. В военном отношении его считали авантюрным и лишенным всяких реальных оснований и шансов на успех. Были высказаны также подозрения, что за всем этим замыслом стоит Щегловитов, который хочет таким образом получить разрешение на вывоз лошадей в Болгарию и там провести коммерческую сделку, все же остальное в принципе только блеф. Было решено дать на предложение русских военных вежливый отрицательный ответ, вместе с тем Шандору Кишшу было поручено и в дальнейшем поддерживать контакт с кругом Кутепова. В середине мая венгерский поверенный в делах опять докладывал о намерении Кутепова прорваться в Венгрию с оружием в руках. На этот раз речь шла «только» о 10 тысячах военных, и вместо изложения крупномасштабной политической концепции полковник Крижановский по поручению своего командира объяснил подобное стремление невыносимостью положения русских военных в Болгарии. Венгерское правительство как в первом, так и во втором случае ответило отказом⁹⁵. Что касается генерала Александра Кутепова, он сам один раз все-таки попал в Венгрию. В марте 1924 г. он посетил проживавшего тогда в Будапеште генерала Антона Ивановича Деникина, чтобы посоветоваться с ним относительно создания подпольной антибольшевистской организации⁹⁶. Второй участник переговоров, Константин Щегловитов в феврале 1925 г. – как об этом доложил советник венгерского посольства Шандор Кишш – застрелился в одной из софийских гостиниц, оставив за собой крупные непогашенные долги⁹⁷.

22 ноября 1922 г. на межведомственном совещании с участием ведущих чиновников различных департаментов министерств обороны, внутренних дел и иностранных дел обсуждались вопросы, связанные с русской эмиграцией. Участники исходили из тех – безусловно упрощенных – представлений, согласно которым русские эмигрантские организации, утратив свой контрреволюционный характер, в дальнейшем не смогут играть никакой роли в свержении советской власти в России, некоторые из них сами служат большевикам, другие представляют идею панславизма. Поэтому было сочтено нецелесообразным проявлять слишком благосклонное отношение к находившимся на территории Венгрии русским беженцам, и столь же нежелательным сочли дальнейшее увеличение численности славянских элементов в стране за счет принятия новых эмигрантов. Представитель военно-политического департамента министерства обороны генерал Арманд Перцел к этому прибавил: с точки зрения национальной безопасности является серьезным риском, что эмигранты разбросаны по всей стране, живут в разных местах, при этом имеют доступ к доверительной информации и полученные сведения потом передают представителям Королевства СХС и Чехословакии⁹⁸. В этом отношении Перцел питал недоверие не только к русским эмигрантам вообще, но в особенности конкретно к официальному представителю Врангеля Алексею фон Лампе. В одном из своих поздних донесений от 1930 г. он характеризует его как опытного, интеллигентного, хитрого и упрямого разведчика, поддерживавшего тесные связи с проживавшими тогда в Париже русскими. Министерство обороны не имело никакой пользы от сотрудничества с ним. Он – Перцел – всячески старался скрыть от него информацию⁹⁹.

Что касается «шпионской деятельности» русских эмигрантов в Венгрии, то опасения венгерского правительства и отдельных чиновников были явно преувеличены. Имеющиеся документы не дают никаких оснований сомневаться, например, в абсолютной лояльности

Алексея фон Лампе к венгерскому правительству, тем более, что – как мы видели выше – он был ярым сторонником сплочения белых сил. По всей вероятности, ближе к истине выводы, содержавшиеся в сводке VI-го департамента министерства обороны от 9 января 1930 г. В ней отмечалось, что во время пребывания врангелевской миссии в Будапеште ни в отношении фон Лампе, ни в отношении других членов миссии не удалось найти никаких доказательств их недоброжелательной деятельности – при том, что за ними велось строгое наблюдение¹⁰⁰. Тут необходимо отметить, что конкурировавшие друг с другом разные группировки белых эмигрантов с особой старательностью обвиняли друг друга перед венгерскими властями в шпионаже. Как правило, за этими интригами стояла борьба, которая велась в российском монархическом движении между сторонниками великих князей Николая Николаевича и Кирилла Владимировича. В Венгрии, несмотря на немногочисленность русских эмигрантов (а может быть именно поэтому), эта борьба отличалась особой остротой.

Возвращаясь к упомянутому совещанию, следует сказать, что некоторые из присутствовавших на нем высказывались за выполнение обещания, уже сделанного венгерским правительством Алексею фон Лампе, относительно размещения 1000 солдат и офицеров на территории страны. Но было все-таки решено приостановить прием новых прибывших в течение зимнего периода. Участники совещания вынесли решение, согласно которому при общей нежелательности дальнейшего увеличения числа русских эмигрантов в Венгрии их принятие в единичном порядке может иметь место, но только в том случае, если это является политически выгодным с точки зрения государственных интересов¹⁰¹.

Если до этого фон Лампе без особых затруднений мог получить разрешения на въезд отдельных эмигрантов, то после этого совещания он очень часто наталкивался на отказ. Это случилось, в частности, весной-летом 1923 г., когда он ходатайствовал относительно визы для небольшой группы из 6 человек, среди которых наиболее известным лицом был генерал-лейтенант Сергей Георгиевич Улагай, бывший командующий кубанским десантом лета 1920 г. Данная история наглядно показывает, насколько неповоротливо работала венгерская бюрократия даже на самых верхах, и насколько плохо согласовывали разные ведомства свои действия, когда дело касалось решения тех или иных вопросов. Для разрешения на въезд необходимо было одновременное согласие трех министерств – обороны, внутренних дел (полиция) и иностранных дел. В ходе процедуры в начале июня фон Лампе в очередной раз появился у министра обороны и заявил ему, что полиция якобы уже оформила разрешение на упомянутых лиц, а заместитель министра иностранных дел Каня в свою очередь подтвердил, что со стороны его ведомства также нет возражений. Однако министр обороны продолжал настаивать на отклонении просьбы фон Лампе. Здесь важно не то, соответствовало ли действительности высказывание фон Лампе. Он мог и немного лукавить, мог толковать по своему усмотрению завернутые в мягкую дипломатическую форму неопределенные обещания Кани. Поражает главным образом то обстоятельство, что министр обороны генерал Беличка вместо того, чтобы уведомиться у своего коллеги, министра иностранных дел о действительном положении вещей, в длинном письме начал поучать его, опираясь исключительно на слова фон Лампе. Он жаловался, насколько в неудобное положение был поставлен поступком Калмана Кани, давшего согласие на въезд русских беженцев. В результате, вопреки первоначально принятым решениям и своему убеждению, он был вынужден дать в конце концов свое согласие: «У меня не было оснований отказать в выдаче разрешения на въезд, так как в отношении желающих въехать лиц не было никаких возражений». Генерал Беличка сожалел, что именно на военное ведомство свалят ответственность за отказ, между тем это ведомство должно было сохранить видимость (по выражению самого министра – А. К.), что сочувствует своим товарищам по оружию, попавшим в тяжелое положение русским офицерам. Генерал Беличка в своем письме настаивал на том, чтобы в дальнейшем позиция отдельных министерств и ведомств в этом вопросе не сообщалась русским, а отказ был им представлен как единое мнение венгерского правительства¹⁰².

Министр иностранных дел Геза Дарувари, который сменил на этом посту графа Миклоша Банффи, легко парировал упреки. Он уведомил своего коллегу о том, что «чрезвычайный посол и полномочный министр Каня никогда не делал приписанного ему заявления». Он попросил министра обороны в следующий раз обратиться непосредственно к нему за разъяснением прежде чем делать далеко идущие выводы относительно позиции министерства иностранных дел со слов военного представителя той или иной иностранной миссии ¹⁰³.

Цитата из докладной записки чиновника венгерского министерства обороны от 23 мая 1925 г. в адрес заместителя министра иностранных дел Калмана Кани свидетельствует о том, что венгерская политическая элита отвернулась от представителей русской эмиграции, осознав незначительность их политического веса и в силу этого нецелесообразность сотрудничества с ними. После обзора основных течений в русской эмиграции автор приходит к следующему выводу:

«С точки зрения интересов Венгрии русские всегда оказывались врагами венгров, и таковыми они останутся. Возможные дружественные чувства по отношению к венграм со стороны отдельных лиц в эмиграции этого изменить не могут.

С точки зрения интересов безопасности страны я считаю крайне желательным, чтобы ко всем проживающим в Венгрии русским без исключения одинаковым образом относились с большим подозрением.

После долгих лет лишения и нужды большая часть эмиграции морально настолько опустилась, что за деньги они готовы на все.

Поэтому считаю крайне вредным, что наиболее интеллигентные элементы русской эмиграции пользуются особой поддержкой и вниманием верхних слоев венгерского общества: воспользуясь своими общественными связями, они могут развернуть шпионскую деятельность против Венгрии». В документе все эти предложения подчеркнуты карандашом, и на полях бумаги имеется пометка заместителя министра иностранных дел Калмана Кани: «совершенно верно».¹⁰⁴

В итоге старания фон Лампе в целях установления политического сотрудничества и размещения контингентов врангелевской армии в Венгрии не привели к серьезным результатам. Переговоры затягивались, вместо реализации крупномасштабного плана по размещению в стране тысячи военнослужащих русской армии, в Венгрии нашли приют лишь несколько сот солдат и офицеров. (Учитывая экономический кризис, жизненные условия в послевоенной Венгрии, языковые трудности, разницу в религии, в традициях, это число все-таки нельзя считать ничтожным.) Со временем и врангелевское командование потеряло интерес к стране. Этому способствовало то обстоятельство, что переброска армейских частей в Королевство СХС и Болгарию к 1922 г. в целом была завершена. Начальник штаба армии генерал Шатилов уже 16-го января 1922 г. из Сремских Карловцев уведомил фон Лампе, что из-за недостатка финансовых средств с 1 февраля было решено закрыть ряд военных агентур, «в том числе и вашей». Взамен Шатилов предложил фон Лампе занять должность штаб-офицера рядом с заместителем начальника штаба, генералом Кусонским¹⁰⁵. (Тем же днем, 16 января, датировано и письмо Кусонского А. фон Лампе из Константинополя. В нем он не только не упомянул о такой возможности, но передал сердечную благодарность Врангеля за старания фон Лампе, и призвал его «продолжать энергичную работу о приеме контингентов нашей армии, в крайнем случае добиться хотя бы получения виз на въезд в страну возможно большему количеству лиц по выбору и назначению Главнокомандующего»¹⁰⁶.) Ликвидация постоянного представительства Врангеля в Будапеште должна была происходить таким образом, – писал Шатилов Кусонскому, – чтобы венгерское правительство не могло истолковать ее как недружелюбный акт, с Венгрией и в дальнейшем надо было сохранять хорошие отношения¹⁰⁷. Фон Лампе в своих ответных письмах настойчиво приводил аргументы в пользу сохранения своего представительства. В них он повторил практически все свои прежние соображения и добавил, что у него имеются денежные ресурсы на дальнейшее содержание вверенного ему представительства¹⁰⁸. Его аргументы, по всей вероятности, подействовали, потому что закрытие миссии было отложено. С апреля 1922 г. фон Лампе был назначен военным представителем Врангеля в Германии с сохранением своей должности в Венгрии по совместительству. С этого времени он постепенно переместился в Берлин, а курирование венгерскими делами доверил своему заместителю, есаулу Владимиру Иловайскому, обо всем ему докладывавшему. В 1924 г. фон Лампе уже ограничился всего двумя-тремя поездками в Венгрию. С одной из них был связан любопытный эпизод, заслуживающий внимания.

В сентябре в Берлине представители венгерского и советского правительств подписали договор об установлении дипломатических отношений, который подлежал ратификации. В Венгрии, по понятным причинам, развернулась очень острая дискуссия по этому поводу, в которую мог внести свой вклад и представитель белой эмиграции генерал-майор фон Лампе. 2 октября 1924 г. в самый разгар политических прений он был принят адмиралом Хорти. В ходе сорокоминутной беседы они обсуждали практически лишь одну тему – заключенное в Берлине соглашение об урегулировании дипломатических отношений между Венгрией и Советским Союзом и ожидаемое в связи с этим прибытие официального советского представителя в Будапешт. Регент Хорти в очень резких выражениях отозвался о большевиках, по поводу подписанного соглашения заявил: «я этого не хочу, я никогда не подам руку коммунисту», и прибавил, что сегодня ему предстоит «большая борьба по этому вопросу». Из дневника приемов адмирала Хорти выясняется, что после принятия фон Лампе у него действительно появился премьер-министр граф Иштван Бетлен в сопровождении уже упомянутого Калмана Кани¹⁰⁹. Последний подписал от имени венгерского правительства соглашение с полпредом СССР в Германии Николаем Крестинским. Хотя мы, к сожалению, не знаем точно содержания их беседы, можно предположить, что главным предметом дискуссий был, безусловно, берлинский договор и вопрос об отношении Венгрии к СССР.

«Я совершенно определенно почувствовал, – писал фон Лампе в своей сводке, – что либо судьбе угодно было дать мне, белому представителю, возможность хоть и в очень небольшой степени повлиять на ликвидацию торжества коммунистов в центре Европы, либо сам адмирал Хорти, чтобы проверить свои личные выводы, назначил мне прием у себя именно в тот день, когда он должен был иметь 'большую борьбу' за свою идею, ни в коем случае не соглашаться на признание большевиков страной». Воспользовавшись случаем, фон Лампе стал подробно описывать «подрывную и преступную деятельность большевиков» в тех странах, где они только появляются, и чувствовал, что его слова падают на хорошо подготовленную почву. Когда он заговорил о тревоге в рядах эмигрантов по поводу предстоящего прибытия большевиков, Хорти его прервал и решительно заявил: «Они не придут». Со следующего дня Лампе уже констатировал усиление голоса противников договора в венгерской прессе и в парламенте. Отказ от ратификации договора со стороны венгерского правительства нельзя, конечно, приписать одному генералу фон Лампе, но он, несомненно, сделал свое дело, в решающий момент сыграв на антибольшевистских чувствах регента ¹¹⁰.

Несколько в отрыве от вопроса о переброске частей врангелевской армии речь шла и об обеспечении приюта русским семействам на имениях венгерских аристократов и помещиков. Об этом предложении венгров представитель Врангеля Дмитрий Потоцкий еще в Белграде информировал фон Лампе, но, к своему величайшему удивлению, в Будапеште тот никого не нашел, кто бы знал об этом проекте и о якобы существующем списке подлежащих переселению семей¹¹¹. Насколько можно установить, инициатива исходила от графа Пала Телеки (в 1920–1921 гг. он был премьер-министром Венгрии), который рассчитывал на солидарность венгерской элиты к своим русским товарищам по социальному положению. Об этом Телеки говорил в июне 1921 г., во время своей частной поездки в Париж, Михаилу Гирсу, руководителю Совещания Послов¹¹². Этот же вопрос обсуждался и в начале июля на встречах фон Лампе с Палом Телеки и с графом Иштваном Бетленом, сменившим Телеки во главе правительства после так называемого «первого королевского путча». Бетлен с сожалением отметил, что на его циркулярные письма по поводу расселения русских семейств не отвечают, до сих пор он получил всего один ответ, и тот был отказом. Венгры – по словам фон Лампе – «тароватые на обещания и тугие на выполнения». К июню месяцу удалось разместить лишь несколько семейств из обещанных 100 (эта цифра потом была снижена до 57). В это время в Константинополе составлялись списки подлежащих переселению в Венгрию семей. Ко второй половине июля в рамках этой акции – по данным фон Лампе – удалось разместить всего лишь одну семью, полковника Шмидта, во владении фамилии барона Рубидо-Зичи ¹¹³.

Несмотря на неудачный исход этой конкретной инициативы, мы не можем говорить о полном безразличии венгерских магнатов и помещиков к судьбе русских беженцев. У многих аристократических фамилий был свой русский гость. Так, граф Пал Баттяни еще во время первой мировой войны обеспечил приют в своем замке в деревне Залачань бывшему военнопленному, некоему капитану Сапунову¹¹⁴. Князь Дмитрий Голицын-Муравлин, бывший член Государственного Совета, сбежавший из Советской России, приехал в Венгрию на ее оккупированную сербами южную территорию. В первые годы своего пребывания в Венгрии он жил у барона

Имре Бидермана, в его замке в деревне Можго. Голицын-Муравлин познакомился с бароном Бидерманом еще 10 годами раньше, когда он ездил в Венгрию от Русской Лиги по защите детей ¹¹⁵. Его присутствие в венгерской провинции привлекало к себе интерес местной общественности. Печская ежедневная газета «Дунантул» («Задунайский Край») посвятила краткую статью знатному гостю. Его представили читателям как политического деятеля, игравшего чуть ли не определяющую роль в управлении огромной Российской Империей, который был вынужден эмигрировать от вихря безумия, охватившего его страну ¹¹⁶.

У фамилии графов Кун-Хедервари, давшей Венгрии видных политиков (премьер-министра и хорватского бана Кароя Кун-Хедервари; ведущего сотрудника МИД-а Шандора Кун-Хедервари) жили назначенные великим князем Кириллом Владимировичем своими представителями Андрей Николаевич Шмеман и генерал-майор Борис Шульгин ¹¹⁷.

Русские эмигранты, побывавшие в Венгрии, в своих мемуарах почти без исключения отзываются очень добрыми словами о стране, оказавшей им приют, о гостеприимстве, об отношении местного населения к русским. Эти воспоминания несколько меняют ту мрачную картину, которая вырисовывается из цитированных выше чиновничьих документов разных ведомств.

К примеру, проживавший в Венгрии с 1922 г. по 1925 г. Антон Иванович Деникин про венгерские годы своей эмиграции пишет следующее: «Общее явление: ни следа недружелюбия после войны (враги!?). Чрезвычайно теплое отношение к русским. Каждый третий комбатант побывал в плену в России, невзирая на бедствия, перенесенные в большевистский период, все они вынесли оттуда самые лучшие воспоминания о русском народе: о шири, гостеприимстве…русский язык благодаря пленным очень распространён»¹¹⁸.

Примерно в таком же духе высказывается о своих впечатлениях другой видный представитель белой эмиграции Юрий Ильич Лодыжен-ский, весной 1924 г. посетивший своего брата, который жил в городе Дьер. Брат его «благодаря венгерскому гостеприимству создал себе быстро круг друзей, которые приглашали его на охоту и к себе… и старались всячески облегчить его заботы. Среди этих добрых знакомых был граф Хедервари, известный венгерский магнат, брат министра иностранных дел». Лоды-женский очень добрыми словами вспоминает о тех политических деятелях, с которыми он повидался во время своего пребывания в Венгрии, в том числе о графе Пале Телеки, бывшем (1920–1921) и будущем (1939–1941) премьер-министре, к тому же европейски известном ученом-географе. Лодыженский посетил брата графа Хедервари, который на самом деле был не министром, а заведующим политического департамента МИД-а. Тот, правда, хотя и в очень вежливой форме, но по сути дела отказался от предложения о политическом сотрудничестве, сославшись на то, что Венгрия маленькая страна без всякого влияния в международной жизни¹¹⁹.

Даже находившиеся в очень трудном положении казаки Венгерской Казачьей Станицы в своей сводке от 29 декабря 1928 г., адресованной донскому атаману Африкану Богаевскому, не забыли упомянуть о том, что «отношение правительства и венгров [к казакам – А. К.] очень хорошее»¹²⁰.

В венгерской прессе тоже встречаются статьи, в которых о русских эмигрантах писали не только с сочуствием и симпатией, но и с определенным пафосом. «В круговороте жизни мирного города, на улице Сив в доме № 6 вчера почти незаметно произошло очень трогатальное событие. Здесь собрались испытывающие трагическую судьбу сыновья русской нации, одной из самых великих наций в мире, люди без отечества, которые, несмотря на все свои страдания и лишения, остались верными царю легитимистами, собрались, чтобы отметить день именин их младшего государя, молодого великого князя Владимира, наследника престола» (Речь идет о сыне главы императорского дома Кирилла Владимировича). «Полковник Венцов привез с собой своего сына, Нику, бойскаута школы Регнума Марианума, который уже совершенно говорит по-венгерски. Маленький Ника будет уже верным переводчиком того, что и как чувствуем все мы, сиротливые венгры, потерявшие нашего короля, значительную часть нашей родины и нашего народа. И донесет до нас в нашей общей судьбе, что чувствуют царь-скиталец, его сын и его солдаты по поводу своей истерзанной отчизны и нации».

В начале скромного торжественного ужина, продолжается в статье, генерал Шульгин первый бокал вина поднял за «царя» Кирилла, за царевну Викторию, за царевича Владимира, а сразу после этого второй тост был предложен за «короля» Оттона (Отто) Габсбурга (малолетнего главу императорского дома, сына скончавшегося в 1922 г. австрийского императора и венгерского короля Карла) и за обеспечивший русским эмигрантам приют венгерский народ ¹²¹.

В связи с тем, что в Венгрии, как, впрочем, и во всех странах, стало преобладать мнение, что от белых сил трудно ожидать свержения большевизма, интерес к различным течениям эмиграции резко упал, и венгерские власти были все больше склонны считать проблемы русской эмиграции сугубо беженским вопросом, решения которого они ожидали от международных организаций, главным образом от Лиги Наций и от комиссии Фритьофа Нансена. Венгерское правительство было представлено и на международном совещании, посвященном проблематике русской эмиграции, прошедшем в Берне с 3 по 6 июля 1922 г. Правда, делегированный туда венгерский королевский консул Эгон Абеле, в соответствии с полученными указаниями, не проявил особой активности, подписав лишь соглашение «ад референдум». Абеле обратил внимание своего правительства на следующие пункты: соглашение не ограничивает действующие законы и правила отдельных государств в области миграционной политики; документ не дает автоматически право на переселение в другую страну, как и на возвращение в ту страну, которая его оформила¹²². Венгрия, таким образом, приняла «нансеновские паспорта» и снабдила ими русских эмигрантов в своей стране, присоединившись к той инициативе, согласно которой эти документы следовало оформить и выдать беженцам бесплатно или за очень низкую сумму. По статистическим данным, до февраля 1926 г. из проживавших в Венгрии русских эмигрантов нансеновские паспорта получили 3011 лиц¹²³. По текущим вопросам с комиссией Нансена контактировал венгерский представитель при Лиге Наций Золтан Бараняи. Нансену сразу дали понять, что из-за катастрофического экономического положения страны, из-за необходимости санации государственного бюджета венгерское правительство не сможет выделить средства для международного фонда помощи русским беженцам¹²⁴.

С середины 1920-х гг. доминирующей линией венгерских властей по отношению к беженцам из бывшей Российской империи было стремление уменьшить их и так незначительное число в стране. Этим желанием определялась и позиция венгерского правительства в тех вопросах, которые требовали согласованного урегулирования ряда государств. Руководствуясь этим соображением, оно поддержало внесение такого изменения в упомянутое соглашение от 1922 г., согласно которому государства обязались принять обратно тех беженцев, которым они выдали паспорт. Это, как указано в венгерских документах того времени, в значительной степени облегчило бы выезд эмигрантов в Канаду, так как Канада принимала беженцев только при условии, что тех элементов, которые впоследствии будут сочтены нежелательными, она может выслать обратно в ту страну, откуда они приехали. По мнению, выраженному в сводке министерства внутренних дел, если это правило было бы принято, в Венгрию было бы возвращено не более 10 % выехавших, следовательно «от этого выиграло бы и венгерское государство, потому что оно освободилось бы от части беженцев»¹²⁵. Мы пока не располагаем данными о том, сколько именно русских выехали действительно из Венгрии в Канаду.

Вторая попытка венгерского правительства была направлена на содействие возвращению беженцев в Советский Союз. Добиться этого было еще труднее, нежели выезда в третью страну. Во-первых, проживавшие в Венгрии русские (как бывшие военнопленные первой мировой войны, так и эмигранты) с точки зрения советских законов считались лицами без подданства, которые в свое время не приобрели советское гражданство. Эти люди были лишены юридической защиты Москвы и не могли рассчитывать на сколько-нибудь благосклонное отношение советских органов к их судьбе¹²⁶. Ситуация была еще более осложнена тем, что в Венгрии не было ни дипломатического, ни торгового представительства СССР, следовательно желающие объявить о своем намерениии возвратиться домой должны были поехать в Вену, в Прагу или в Варшаву. Получался замкнутый круг: австрийцы, чехи и поляки, как правило, давали транзитную визу русским эмигрантам лишь в том случае, если они могли предъявить разрешение на въезд в Советский Союз, а такой документ можно было достать только лично появившись в одном из советских представительств (причем для получения ответа часто приходилось ждать несколько недель и в большинстве случаев ответ был отрицательным). Поэтому венгерское правительство в сентябре 1927 г. обратилось к самому Фритьофу Нансену с просьбой добиться согласия советского правительства на то, чтобы документы желающих возвратиться в СССР можно было отправить непосредственно из Венгрии через комиссию Нансена в соответствующие советские органы¹²⁷. Со стороны Будапешта вопрос репатриации пытались сочетать с вопросом о задержанных в СССР бывших венгерских военнопленных, Нансену был передан список тех, которых, по данным министерства иностранных дел, советские власти вопреки подписанным договорам не пускали домой по тем или иным причинам. Попытка не привела ни к какому результату. В июле 1928 г. Нансен через своего заместителя Й. Ф. Джонсона информировал венгерское правительство о своих переговорах с г. В. Чичериным по этому вопросу. Чичерин практически отклонил предложение Нансена, заявив, что Наркоминдел не занимается репатриацией бывших российских граждан из тех стран, в которых нет официального советского представителя. Мотивировал он это тем, что советской стороне необходимо предварительно получить сведения о просоветских или антисоветских убеждениях желающих возвращаться. Нансен был готов назначить своего уполномоченного в Венгрию, который мог бы заниматься проверкой русских эмигрантов в этом отношении. Однако на это предложение Чичерин возразил, что только сами советские структуры могут отличить «белого русского от большевистского». Ко всему изложенному Джонсон прибавил следующее: до 1924 г. Нансен по договору имел своих представителей в Москве и в Ленинграде, которые следили за дальнейшей судьбой репатриантов, и к которым они могли обращаться со своими жалобами. В 1924 г. советское правительство отказало ему в этом праве. Между тем, Нансен считал, что он несет ответственность как перед своей совестью, так и перед Лигой Наций за судьбу тех, кто вернулся на родину при его содействии¹²⁸. То есть Джонсон таким образом дал понять своему венгерскому собеседнику, что Нансену неудобно ставить перед советским правительством вопрос о репатриации русских эмигрантов из Венгрии. При этом необходимо отметить, что венгерские власти не оказали никакого давления на эмигрантов в целях их возвращения в СССР. Нансену на его запрос ответили, что не ведется никакой статистики о том, сколько людей были бы готовы возвратиться, потому что – зная отрицательный ответ советского правительства – венгерские органы не хотят помешать русским беженцам жить нормальной повседневной жизнью в Венгрии независимо от полученного от советских органов ответа относительно возможностей их возвращения на родину¹²⁹.

В 1924 г., в соответствии с общеевропейскими нормами, представление интересов проживающих на территории Венгрии граждан бывшей Российской империи было поручено Генри Раймонду, венскому представителю Бюро Нансена, но, поскольку он мог провести в Венгрии лишь несколько дней в месяц, в качестве его постоянного заместителя из числа лиц, относившихся к местной русской колонии, был признан Владимир Владимирович Малама, представитель Российского Общества Красного Креста в Венгрии. Одновременно с этим русских беженцев стали считать апатридами, т. е. лицами без подданства. О деятельности Генри Раймонда А. фон Лампе отзывался крайне отрицательно. Он считал его молодым еврейским карьеристом, который весьма слабо разбирается в русском вопросе, реальной помощи от него ожидать невозможно, он занимается только обеспечением льготных железнодорожных билетов для переправки русских эмигрантов из Венгрии во Францию, и выдвинул также сомнительную идею переселения эмигрантов в Мексику. И то, и другое Лампе считал крайне нежелательным¹³⁰.

Изменение в статусе беженцев сопровождалось тем, что Алексей фон Лампе и назначенный в Будапешт Совещанием послов князь Петр Волконский в начале 1924 г. были исключены из списка дипломатических представителей, правда с оставлением за ними права экстерриториальности, и с молчаливого согласия венгерских властей они могли продолжать свою деятельность еще в течение года¹³¹.

В совокупности на решение вопроса о принятии русских эмигрантов повлиял следующий комплекс факторов: сочувствие, осознание определенной общности послевоенных трагических судеб России и Венгрии, отрицательное отношение к большевизму, опасения внедрения нежелательных элементов, шпионской деятельности, большевистской или панславистской агитации. По источникам можно четко отделить друг от друга «человеческий фактор» (о котором упоминают в том числе Деникин, Лодыженский и др.) и бюрократической, ведомственный подход к проблеме. Если там, где дело касалось первого фактора, явно преобладали положительные моменты, то в недрах бюрократии эмигрантов часто рассматривали только как статистические единицы и на первый план выдвигались политические соображения и упомянутые опасения. К этому можно добавить, что из-за экономической разрухи, растущей дороговизны Венгрия становилась все менее привлекательной средой для русских, большинство эмигрантов могло устроиться только на тяжелую физическую работу, многие из них (в том числе бывшие офицеры врангелевской армии) зарабатывали настолько мало, что им ежегодно оформляли удостоверения о бедности.

Помимо всего прочего языковой, религиозный, культурный аспекты тоже играли свою роль. В Югославии, Болгарии на первый план выходили славянская языковая общность, православие, общие традиции, в Чехословакии кроме славянского языка и чувства славянской общности имела значение и политическая поддержка – все это благоприятствовало формированию больших эмигрантских колоний. В Венгрии отсутствие всех этих предпосылок скорее затрудняло положение эмигрантов, усиливало в них чувство оторванности от основной массы русской эмиграции. Этой совокупностью факторов и объясняется относительная малочисленность русской колонии в Венгрии.

¹ Статья была написана при поддержке гранта Яноша Бояи Венгерской Академии наук и гранта Куно Клебельсберга Института Балинта Балашши. В ней изложены результаты исследований, достигнутые на определенной стадии изучения темы. Дальнейшая работа в российских и венгерских архивах, введение в научный оборот новых документов позволят дополнить эту картину новыми деталями и уточнить некоторые выводы данной статьи.

² Одним из первых в контакт с венгерскими политическими и военными деятелями вступил некий Константин Бегичёв. Ему выделили кредит в 1 миллион венгерских крон якобы на поддержку русских беженцев. Но Бегичев так и не смог отчитаться о полученной сумме, ибо истратил ее, спекулируя на венской бирже. Это, конечно же, способствовало ухудшению репутации его соотечественников; те из них, кто обратился за материальной поддержкой к венгерскому правительству, были встречены с недоверием. См.: HL (Hadtorténeti Levéltar – Военно-исторический архив Венгрии) VKF B/160, 2959/1987. № 318/401. Л. 428^29, 431; 2960/1987. № 318/401. Л. 476; 2963/1987. № 325/402. Л. 576; В/161, 3046/1987. № 22.892.

³ О деятельности упомянутых лиц и об их отношениях с венграми см. подробнее: Колонтари А. К истории русской белой эмиграции в Венгрии в межвоенный период // В поисках лучшей доли. Российская эмиграция в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. Отв. редактор Т.А. Покивайлова. М., «Индрик», 2009. С. 161–168.

⁴ В Крым были откомандированы независимо друг от друга всемирно признанный эксперт по расшифровке шифрованных телеграмм, подполковник Герман Покорни (под псевдонимом «Александр Циммерманн»), и лейтенант Дьердь Пурьес. Последний, по его словам, служил в Добровольческой Армии Антона Деникина (детали этой истории, к сожалению, до сих пор неизвестны), в сентябре 1920 г. он явился к генерал-майору Виктору Артамонову, русскому военному представителю в Белграде, и ездил в Крым по его протекции как доброволец во врангелевскую армию. Покорни покинул Крым непосредственно перед началом эвакуации, Пурьес был эвакуирован вместе с остатками армии в Константинополь. См.: Pokorny Hermann: Emlékeim. A lathatatlan hfrszerzô. [Мои воспоминания. Невидимый разведчик.] Budapest, Hadtorténelmi Levéltari Kiadvanyok, [1999.] Глава 5; HL VKF 2. 33. d. 24/277/1920 Л. 114–151.; B/168 № 3062/1987 и № 3063/1987

⁵ HL VKF B/160 3054/1987. Л. 576, 578.

⁶ HL VKF B/161 3072/1987. Л. 481.

⁷ Государственный Архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 68.

⁸ Генерал Владимир Марушевский формально числился в составе французской миссии, а князь Петр Волконский, который до войны был генеральным консулом в Будапеште, прибыл в венгерскую столицу только осенью 1921 г., имея полномочия от Совещания послов, которым руководил М. Гирс.

⁹ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 40–49. Справедливости ради необходимо отметить, что в дальнейшем фон Лампе и Марушевский хорошо сработались, Марушевский с самого начала предоставил свои связи в Венгрии в распоряжение фон Лампе.

¹⁰ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 140.

¹¹ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 55, 58. Армия Пермикина – Речь идет о сформированной в Польше на базе остатков Северо-Западной армии военной группировке, которая считалась 3-й армией Русской Армии Врангеля. Ее командующим был назначен генерал-лейтенант Борис Сергеевич Пермикин. После неудачной попытки прорваться в Крым к Врангелю и прекращения военных действий на советско-польском фронте армия была разоружена и интернирована.

¹² ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 119.

¹³ ГА РФ Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 118–119.

¹⁴ Только во время пребывания фон Лампе в Венгрии (1921–1924) на этом посту сменили друг друга три министра: Густав Гратц, граф Миклош Банффи, Геза Дарувари.

¹⁵ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 257.

¹⁶ «Западно-венгерский» и «южно-венгерский» вопросы были связаны с территориальными установками Трианонского мирного договора. Самая западная часть Венгрии соответственно договору должна была отойти к Австрии, но венгерские полувоенные отряды с молчаливого согласия правительства Венгрии всячески препятствовали этому. А южная часть трианонской Венгрии (с городом Печ) в это время находилась под сербской оккупацией, и Белград несмотря на свои международные обязательства все еще медлил с передачей данной территории Венгрии, не теряя надежды удержать ее за собой. В конце концов Западная Венгрия (будущая австрийская земля Бургенланд) была очищена от венгерских офицерских отрядов и передана Австрии, за исключением окрестностей города Шопрон, где в декабре 1921 г. на плебисците население высказалось за оставление этого района в составе венгерского государства. Что касается сербов, они пытались создать в оккупированном ими районе марионеточное государство, «Сербско-Венгерскую Республику Бараня-Бая», лидеры которой обратились к Белграду с просьбой о покровительстве против режима Хорти. После неудачи этой попытки сербы одновременно с передачей Бургенланда Австрии вывели свои войска с этой территории (О подробностях см.: Romsics, Ignac: A trianoni békeszerzodés. Bp., Osiris, 2001. 220–227.)

¹⁷ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 140–141.

¹⁸ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 121.

¹⁹ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 167–168. АВС (Антибольшевистский Комитет) был создан в начале апреля 1919 г. в Вене под руководством графа Иштвана Бетлена (премьер-министр в 1921–1931 гг.) с целью организации борьбы против Венгерской Советской республики. В его состав входили видные и влиятельные политические деятели межвоенной Венгрии, в том числе граф Пал Телеки, Дюла Гэмбэш.

²⁰ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 166.

²¹ О деятельности Штрандтмана см. подробно: Миронова Е. М. Дипломатическая поддержка формирования колонии русских беженцев в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (1917–1922) // Русский исход. (Отв. ред. Миронова Е. М.). Спб., Алетейя, 2004. С. 201–244.

²² Halasz Ivan: Az orosz fehér emigransok és Magyarorszag a hûszas évek elején. [Русские белоэмигранты и Венгрия в начале 20-х гг.] // Ezredfordulo, szazad fordulo, hetvenedik évfordulo: tanulmanyok Zimanyi Vera tiszteletére. Szerk. Ujvari Zsuzsanna, Budapest, Oziris, 2001. 548–549; Русская военная эмиграция 20-х^0-х годов. На чужбине. Т. 1., Кн. 2. (Составители Басик И. И. и др.). Москва, 1998. С. 517–518.

²³ МОL К-64-1920-41/ Л. 33–34.

²⁴ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 148–149.

²⁵ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 176.

²⁶ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 276.

²⁷ Дюла Гэмбэш в 1932–1936 гг. был премьер-министром Венгрии. Илья Петрович Карташев (? -1933) – из донских казаков. В эмиграции жил в Болгарии и в Германии. С 1922 г. он был заведующим вспомогательной кассой донских беженцев при комитете «Казачья помощь» в Болгарии.

²⁸ HL VKF B/168 3511/1987. Л. 248–249.

²⁹ HL VKF B/168 3511/1987. Л. 252.

³¹ HL VKF B/168 3516/1987 Л. 391.

³² ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 307-307об.

³³ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 154.

³⁴ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 87, 100.

³⁵ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 100.

³⁶ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 154–155.

³⁷ ГА РФ Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 89. Этот мотив неоднократно встречается в его аргументации. Так, например, в разговоре с заведующим отделом Министерства обороны полковником Кароем Оттрубаи он заявил, что «остались только две не красные и не розовые армии – наша и их» (то есть врангелевская и венгерская армии – А. К.). См: Там же. Л. 228.

⁴⁵ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 101об.

⁴⁶ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 246–247. Сравнение поведения венгров с подушкой, видимо, по

нравилось фон Лампе, потому что он повторяет его в своем докладе П. Н. Врангелю (Там же. Д. 6. Л. 102).

⁴⁷ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6 Л. 87, 141.

⁴⁸ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6 Л. 92.

⁴⁹ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 153.

⁵⁰ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 133.

⁵¹ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. 146. «Оригинально, чтобы не сказать больше! Ну да ничего не поделаешь, мы не Великая Россия и приходится глотать», – комментировал этот случай в своем дневнике фон Лампе.

⁵² ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 251.

⁵³ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 254–257.

⁵⁴ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 65.

⁵⁵ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 152.

⁵⁶ ГА РФ Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 178–179.

⁵⁷ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 170-170об.

⁵⁸ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 176–179.

⁵⁹ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 178.

⁶⁰ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 178.

⁶¹ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 177–178.

⁶² ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 159об.

⁶³ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 163об.

⁶⁴ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 59.

⁶⁵ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 186об.

⁶⁶ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 181.

⁶⁷ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 189.

⁶⁸ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 194.

⁶⁹ Протокол заседания Совета Министров от 21 сентября 1921 г. MOL (Magyar Orszâgos Levéltâr – Национальный архив Венгрии) K-27 (1921.09.16.) 10R/14 http://www.digitarchiv.hu (20. 07. 2010.)

⁷⁰ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 220об.

⁷¹ О содержании торгового соглашения см.: Нежинский Л. Н.: В интересах народа или вопреки им? Советская международная политика в 1917–1933 годах. М., Наука, 2004. С. 100.

⁷² ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 221.

⁷³ ГА РФ Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 190–191.

⁷⁴ О подробностях вопроса финансирования см. Миронова, 2004. С. 224., 228–230.

⁷⁵ Протокол заседания Совета Министров от 27 октября 1921 г. MOL K-27 (1921.10.27.) 10R/13 http://www.digitarchiv.hu (20. 07. 2010.)

⁷⁶ ГА РФ Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 233.

⁷⁷ См.: Шимов Я.В. Последний австрийский император // Славяноведение, 2008. № 1 (Примечание отв. редактора).

⁷⁸ Йованович, Мирослав. Русская эмиграция на Балканах 1920–1940. М., Русский путь, 2005. С. 98–99. Вторая партия из 7000 лиц использовалась на шоссейных и железнодорожных работах. Там же.

⁷⁹ HL VKF B/168 3552/1987. Л. 773.

⁸⁰ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 92, 94.

⁸¹ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 284.

⁸² В своем дневнике по поводу этого он записал следующее: «там (в министерстве обороны – А. К.) меня сильно взяли в оборот о присутствии наших частей на сербо-венгерской границе. Предложил им сколько угодно народу, чтобы поставить на той же границе, но с венгерской стороны, ведь надо же людям есть что-либо, вот и служат, где угодно» (ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 7. Л. 30).

⁸³ HL 1930 HM Eln. I. № 685. Л. 45-45об.

⁸⁴ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 287–288. Здесь необходимо отметить, что через несколько месяцев от Кусонского к фон Лампе поступили новые инструкции, предписывавшие «продолжать энергичную работу о приеме контингентов наших частей». Эта последняя формулировка противоречит первой установке, специально и сознательно ставившей вопрос только о беженцах. См.: ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 357.

⁸⁵ HL 1930 HM Eln. I. № 685. Л. 45-45об.

⁸⁶ HL 1930 HM Eln. I. № 685. Л. 44.

⁸⁷ HL VKF B/169 3626/1987 № 25.314. Л. 283.

⁸⁸ HL VKF B/170 3664/1987 № 34.162. Л. 569.

⁸⁹ HM 1923 Eln. D. № 4007 и № 4032

⁹⁰ Доклады, выписки из докладов Шандора Кишша, инструкции ему относительно сношений с русскими в Софии см.: MOL K-64-1922-24/674. Л. 78–80; HL VKF В/169 3623/1987. Л. 186–190.

⁹¹ Согласно версии Щегловитова, нападение Красной Армии якобы будет направлено и против Венгрии, чтобы, выйдя на венгерскую низменность, вбить клин между Польшей и Румынией. См.: MOL K-64-1922-24/674. Л. 78–80.

⁹² Карпов Н. Д.: Крым – Галлиполи – Балканы. М., Русский путь, 2002. С. 72–75.

⁹³ HL VKF В/169 3623/1987. Л. 186–190.

⁹⁴ HL VKF В/169 3623/1987. Л. 186–190.

⁹⁵ HL VKF В/169 3629/1987. Л. 394–395.

⁹⁶ Ипполитов Г. М. Деникин. М., Молодая гвардия, 2006. С. 512.

⁹⁷ МОL К-64-1925-24/ № 66.

⁹⁸ HL VKF В/170 3664/1987. Л. 567. Следует обратить внимание на то, что за несколько месяцев до этого именно данный департамент высказался за принятие русских беженцев.

⁹⁹ HL 1930. HM Eln. I. tétel № 685. Л. 94–95.

¹⁰⁰ HL 1930. HM Eln. I. tétel № 685. Л. 4–5.

¹⁰¹ HL VKF В/170 3664/1987. Л. 570.

¹⁰² HL 1923 HM Eln. D. № 8865

¹⁰³ HL 1923 HM Eln. D. № 8865

¹⁰⁴ MOL K-64-1924-24/ № 196.

¹⁰⁵ ГА РФ Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 405.

¹⁰⁶ ГА РФ Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 357.

¹⁰⁷ ГА РФ Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 407.

¹⁰⁸ ГА РФ Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 362, 410–412.

¹⁰⁹ MOL K-589-x4233-37. ci'm. – III. Л. 214.

¹¹⁰ ГА РФ. Ф. 5826. Оп. 1. Д. 22. Л. 15–16.

¹¹¹ ГА РФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 5. Л. 25-25об.

¹¹² MOL К-58 38. cs. 1921/266. res pol. Л. 1252. Телеки спросил Гирса, чем может Венгрия поддержать антибольшевистскую борьбу в России. Гирс заметил, что, по его данным, в Красной Армии служат около 40 тысяч венгров, и предложил выслать агентов для проведения контрпропаганды в их рядах.

¹¹³ ГА РФ Ф. 5853. Оп. 1. Д. 6. Л. 99-99об. Николай Владимирович Шмидт (1863– после 1934): морской офицер, служил в Вооруженных Силах Юга России, был эвакуирован из Новороссийска. Он попал в Венгрию через Александрию, Константинополь, Королевство СХС. Был произведен в генерал-майоры П. Врангелем. В 1922 г. был избран первым председателем Союза Русских Офицеров в Королевстве Венгерском.

¹¹⁴ HL VKF B/161 3047/1987. 22.892. sz.

¹¹⁵ HL VKF B/169 3619/1987. Л. 61–62.

¹¹⁶ Dunantiil, 1919. december 21. № 271. C. 4.

¹¹⁷ MOL K-64-1925-24/ № 196

¹¹⁸ Лехович Д. Белые против красных. М., Воскресение, 1992. С. 286.

¹¹⁹ Лодыженский Ю. И. От Красного Креста к борьбе с Коммунистическом Интернационалом. М., 2007. С. 378.

¹²⁰ ГА РФ. Ф. 6679. Оп. 1. Д. 16. Л. 2. Казаки в большинстве своем были заняты на тяжелых физических работах за скромную заработную плату, в частности на лесоповальной фабрике вблизи Будапешта. О работе другого характера, как пишет в упомянутой сводке атаман Звездин, даже мечтать не стоит (Там же).

¹²¹ Magyarsag, 1926. julius 29. Автор статьи здесь полностью разделяет точку зрения «кирилловцев», называя Кирилла Владимировича царем России («царь-скиталец»).

¹²² MOL K-84-1922-1923-I-24/8 Л. 202об. Выражение «ад референдум» (лат.) означало, что с подписанием венгерское правительство приняло к сведению это соглашение, но сохранило за собой право присоединиться к нему или отклонить его в целом или частично.

¹²³ MOL К-107-43/2/с № 118.672/1926. Л. 52.

¹²⁴ MOL K-107-43/2/b/1 № 16.501/1/1924. Л. 21.

¹²⁵ MOL К-107-43/2/с № 118.672/1926. Л. 52об.

¹²⁶ В соответствии с постановлением Совета Народных Комиссаров от 15 декабря 1921 г. потеряли или лишались права на приобретение советского гражданства следующие категории лиц: те, кто проживал за границей больше 5 лет без перерыва и до 1 июня 1922-го года не обратился за соответствующими документами в советские представительства; те, кто после 7 ноября 1917 г. покинул страну без разрешения советской власти; те, кто добровольно воевал против большевиков в рядах белых армий или работал в антисоветских организациях; лица, не зарегистрировавшиеся в советских полпредствах. См.: Halasz Ivan: Az orosz fehér emigransok és Magyarorszag az 1920-as évek elején. In: Halasz Ivan (szerk.): Az orosz „fehérgardista” emigracio Magyarorszagon (1918–1945). Budapest-Esztergom, BCE Nemzetkozi Migracios és Integracios Karkozi Kutatokozpont, 2011. 12–13.

¹²⁷ MOL K-107-43/2/b/1 № 124.089/7/1927. Л. 93-94об.

¹²⁸ MOL. K-107-43/2/b/1 № 82/pol. Л. 47^9.

¹²⁹ MOL. K-107-43/2/b/1 № 115.215/7/1928. Л. 51.

¹³⁰ ГА РФ. Ф. 5826. Оп. 1. Д. 22. Л. 77–78, 120.

¹³¹ MOL К-64-1925-24 №. 196/res. pol. Л. 2. О деятельности П. Волконского известно значительно меньше, чем о деятельности фон Лампе. Он по всей вероятности был менее активным и поэтому не оставил за собой столь большое количество документов, как военный представитель Врангеля в Венгрии.