Рота террора

Глава первая

Воздушный лайнер – отнюдь не идеальный объект для террористов. Его нельзя укрепить, нельзя дозаправить.

Миссис Кэти Миллер летела из Нью-Йорка в Афины. Мужчина, сидящий рядом, был обаятельным, мягким человеком лет под сорок с ласковыми карими глазами на крупном лице, загорелом и обветренном. Он говорил со странным, слегка гортанным акцентом, безуспешно стараясь развеять ее боязнь воздушного пиратства.

– Сейчас путешествие на самолете гораздо менее опасно, чем поездка из одной деревни в другую в средние века, – сказал он. – Во-первых, воздушным пиратам не так-то просто захватить самолет, а во-вторых, пока он в воздухе, это очень уязвимый и неукрепленный объект.

Он улыбнулся. Миссис Миллер крепче прижала маленького Кевина к груди. Доводы соседа не убедили ее.

– На худой конец, единственное, что нам грозит, – это полетать и приземлиться, скажем, в Ливии или Каире, а потом нас вернут. В наше время все, даже самые воинственные правительства – устали от воздушных пиратов. Ну, не знаю, насколько ужасной эта отсрочка может показаться вам, для меня же она будет просто восхитительна. У меня прекрасная компания: вы и ваш прелестный малыш. Право же, американцы чудесные люди.

– Я ненавижу воздушных пиратов. От одной мысли о них я… теряю рассудок и впадаю в ужас.

– Вот видите, вы боитесь не воздушного пиратства как такового, а только мысли о нем… Вы боитесь оказаться беззащитной.

– Да, пожалуй. Но какое право имеют эти люди подвергать опасности мою жизнь? Я никому не сделала ничего плохого.

– Бешеная собака не раздумывает, прежде чем укусить, миссис Миллер. Скажите спасибо, что у них слабые клыки.

– Откуда вы знаете, что слабые?

– А почему вы уверены в обратном?

– Очень просто. Они убивают людей. Они убили спортсменов в Мюнхене, дипломатов еще где-то. Они стреляют в людей с чердака. Подбрасывают бомбы в магазины. Они целятся в невинных людей из укрытий в номерах отеля. Какие уж там слабые клыки!

Пассажир на соседнем сиденье усмехнулся.

– Это свидетельство слабости. Сильный человек орошает поля. Строит дома. Открывает новые способы борьбы с болезнями. Если какой-то лунатик убивает людей направо и налево, это не сила. Вероятность пострадать от таких безумцев ничтожно мала.

– Но она все-таки существует, – возразила Кэти Миллер. Доводы собеседника вызвали у нее непонятное раздражение. Как он может с такой легкостью рассуждать о терроризме? Теперь ощущение страха у нее сменилось раздражением.

– Мало ли что может случиться! – сказал он. – На то она и жизнь. Лыжника подстерегает снежный обвал. Пловца – акула. Водителя – авария на дороге. Но для того чтобы жить, нужно воспринимать опасности как неотъемлемую часть жизни. Понимаете, вас беспокоит то, что вы не застрахованы от опасностей, а не то, что они существуют. И террористы внушают вам страх только потому, что напоминают вам о том, что вы предпочли бы навсегда спрятать в каком-нибудь темном закутке вашего сознания. О том, что вы смертны. Нади ответ этим обезумевшим животным – жить. Любить. Послушайте, у вас прекрасный ребенок. Вы летите в Афины к мужу. Уже одно то, что вы живете и любите, служит вызовом, серьезным вызовом любому террористу. Вот вы летите в самолете. Разве это не доказывает слабость террористов? Они не смогли вас остановить.

– В ваших рассуждениях что-то не так, – сказала Кэти Миллер. – Не знаю, что именно, но что-то явно не так.

Стюардесса наклонилась к ним и с заученной улыбкой предложила выбрать напитки.

Миссис Миллер попросила кока-колу.

Ее сосед неодобрительно покачал головой.

– Сплошной сахар и кофеин, – сказал он. – Не полезно ни вам, ни малышу, которого вы кормите грудью.

– Откуда вы знаете, что он не искусственник?

– Достаточно видеть, как вы его держите, миссис Миллер. Моя жена точно так же держала нашего ребенка.

– Но мне нравится кола, – сказала она.

Трое мужчин в деловых костюмах быстро проскользнули мимо стюардессы и направились в носовую часть самолета. Сосед Кэти Миллер, до сих пор державшийся непринужденно, устремил на этих троих настороженный взгляд, словно газель на внезапно появившегося тигра.

– У вас здесь кола? – спросил он стюардессу.

Кэти Миллер в замешательстве заморгала. Что происходит?

– Да. На тележке, – ответила стюардесса.

– Дайте же скорее! – потребовал пассажир.

– Так вам две колы? – переспросила стюардесса.

Сосед Кэти Миллер, казавшийся ей таким любезным и предупредительным, бесцеремонно выхватил напиток, прежде чем стюардесса успела обслужить Кэти.

Он поднес напиток к губам, с ужасом наблюдая за тем, что происходило в передней части самолета. Кэти увидела, что он держит около стакана белую продолговатую таблетку.

Не отрывая глаз от передней части самолета, он сказал:

– Я хочу, чтобы вы запомнили одно, миссис Миллер. Любовь всегда сильнее. Любовь – это сила. Ненависть – слабость.

Кэти Миллер некогда было философствовать. Из громкоговорителя понеслись слова, от которых у нее все сжалось внутри:

– Говорит Революционный фронт освобождения Палестины. Благодаря нашим героическим усилиям мы доблестно захватили этот самолет, оплот капиталистического и сионистского гнета. Мы освободили самолет. Теперь он в наших руках. Не делайте резких движений, и вам не причинят вреда. Одно резкое движение, и вас пристрелят. Всем положить руки на голову. Без резких движений. Не подчинившихся нашей команде ждет расстрел на месте.

Если положить руки на голову, она уронит ребенка. Кэти Миллер положила левую руку на голову, а правой продолжала держать ребенка. Может быть, необязательно поднимать обе руки. Она закрыла глаза и молилась, молилась, как ее учили в воскресной школе. Она говорила с Господом, объясняя, что ни в чем не виновата, чтобы ей и ее ребенку причинять боль. Она умоляла Бога оставить их в живых.

– Доктор Геллет! Доктор Геллет! Где вы находитесь? – послышалось в репродукторе.

Кэти слышала, как люди пробираются по проходу. Она почувствовала, что под ногами у нее мокро. Должно быть, она выронила стакан с колой. Ей не хотелось открывать глаза, чтобы удостовериться в этом. Она будет сидеть с закрытыми глазами, прижимая Кевина к груди, и все обойдется. Она ни в чем не виновата. Она всего-навсего пассажир. В худшем случае самолет пробудет в воздухе несколько лишних часов, потом она откроет глаза и обнаружит, что они наконец приземлились в Афинах. Так и произойдет, если только не открывать глаза. Воздушные пираты, которые напали на самолет, все равно будут вынуждены где-то приземлиться. Они выйдут из самолета, а она с Кевином и все остальные полетят в Афины.

– Доктор Геллет, мы знаем, что вы на борту. Мы все равно найдем вас, доктор Геллет. Не подвергайте опасности других пассажиров, – сказал голос в репродукторе.

Кэти услышала поднявшийся среди пассажиров ропот. Какая-то женщина кричала, что у нее сердечный приступ. Заплакал чей-то ребенок. Стюардесса призывала пассажиров сохранять спокойствие. Кэти почувствовала, что самолет снижается. Когда-то она читала, что пуля, пробив обшивку самолета на большой высоте, может привести к взрыву. Или к самовозгоранию? Нет, к взрыву. На большой высоте давление воздуха таково, что делает перестрелку равносильной взрыву бомбы.

– Доктор Геллет, мы все равно вас найдем! Просим пассажиров, сидящих рядом с доктором Геллетом или знающих, где он находится, дать нам знать. Мы ничего вам не сделаем. Мы мирные люди и не намерены причинять вам вред.

Кэти почувствовала, как ее головы коснулось что-то тяжелое и металлическое.

– Я не могу поднять вторую руку. Я уроню ребенка, – сказала она.

– Откройте глаза. – Голос был мягкий, но угрожающий. Шелковистая мягкость змеи.

Кэти сделала то, чего не хотела делать, пока все это не кончится. Она открыла глаза. Пистолет был направлен ей в лоб. Его держал стоявший в проходе молодой человек в деловом костюме с нервным, изможденным лицом.

Пассажир, который недавно уверял ее в невероятности нападения воздушных пиратов, спокойно спал в своем кресле. Глаза его были закрыты, руки лежали на коленях. Из приоткрытого рта, словно кусок жвачки, высовывался кончик языка. Только теперь Кэти поняла, что все еще держит свой стакан в руке над головой. Напиток пролил ее сосед. Наверное, поэтому она и чувствовала, что под ногами мокро. Она не осмелилась посмотреть вниз.

– Вы знаете его? – спросил вооруженный бандит, кивком головы давая понять, кого имеет в виду.

– Нет. Мы просто беседовали, – сказала Кэти.

– Мы знаем его, – сказал бандит и выпустил поток иностранных слов с таким видом, будто собирался сплюнуть.

На помощь ему сразу же подошел его сообщник, тоже вооруженный.

– Я могу опустить стакан? – спросила Кэти. Смуглый бандит с невозмутимым лицом кивнул.

Кэти поставила стакан на ковер и прижала к себе Кевина обеими руками.

– Как вас зовут? – спросил смуглый бандит.

– Миллер. Миссис Кэтрин Миллер. Мой муж – инженер строительной фирмы. Он работает в Афинах. Я лечу к нему.

– Очень хорошо. Так о чем вы беседовали с доктором Геллетом?

– Это был обычный разговор. Я не знаю его. Мы просто болтали. – Она ждала, когда же наконец сосед проснется, скажет что-нибудь и тем самым отвлечет внимание бандитов на себя.

– Ясно, – сказал бандит. – Он ничего вам не передавал?

– Нет, нет, – покачала головой Кэти, – Абсолютно ничего.

Смуглый бандит грубо отдал какой-то приказ на своем гортанном языке. Пистолет, который был приставлен к голове Кэти, скрылся в кобуре. Руки державшего пистолет светлокожего бандита освободились, он снял с доктора Геллета куртку, и по странной неподатливости его тела Кэти поняла, что ее приятный попутчик мертв. Таблетка, которую он поднес к стакану, когда трое молодчиков появились в проходе, очевидно, была ядом.

Быстрым, сноровистым движением светлокожий бандит раздел и обыскал доктора Геллета.

– Ничего, – сказал он, наконец.

– Неважно. Он был нужен нам живой. Миссис Миллер, вы уверены, что доктор Геллет не сказал вам ничего важного?

Кэти покачала головой.

– Попробуйте вспомнить. Какие были его последние слова?

– Он сказал, что любовь сильнее ненависти.

– Вы лжете. Он сказал вам что-то еще, – трясущимися губами произнес смуглый бандит.

– Мы проиграли, – сказал светлокожий. – Что он мог сказать ей за несколько минут? Да и если бы он даже передал ей свои бумаги, он был нужен нам живым. В качестве выкупа. Он знал, что за мертвого выкупа не получишь. Он нас перехитрил. Мы проиграли.

В уголках рта у темнокожего выступила пена.

– Мы не проиграли. Эта американка помогла еврею. Если бы американцы им не помогали, мы бы вышли победителями. Она во всем виновата.

– Братишка, шеф, да она же всего лишь домохозяйка.

– Она что-то знает. Она причастна к сионистскокапиталистическому заговору. Это они вырвали у нас из рук победу.

– Нас надул доктор Геллет, а не она.

На лице смуглого выступила краска. Его темные глаза гневно загорелись.

– Ты рассуждаешь, как израильский агент. Еще одно слово в ее защиту, и я пущу тебе пулю в лоб. Веди ее вместе с сосунком в хвост. Я допрошу их.

– Слушаюсь, шеф.

Кэти попыталась встать, но что-то помешало ей. Светлокожий наклонился к ней, и она подумала было, что он хочет дотронуться до ее бедер, но тот всего лишь отстегнул привязной ремень на сиденье.

Он помог Кэти подняться, и она, перешагнув через ноги Геллета, вышла в проход.

– Я действительно ничего не знаю, – проговорила она сквозь слезы.

– Даже если бы и знала, это ничего не меняет, – сказал светлый бандит. – Он был не военный. Он представлял ценность сам по себе.

– Кем же он был? – спросила Кэти.

– Исследователем рака. Мы не хотим, чтобы израильтяне первыми нашли средство от этой болезни. Это было бы слишком хорошо для их пропаганды. Мы хотели обменять Геллета на некоторых наших деятелей, сидящих в израильских тюрьмах.

– Заткнись! – скомандовал главарь.

Когда они вошли в закуток в конце салона, главарь забрал Кевина у Кэти.

– Обыщи ее, – приказал он своему сообщнику. Последовала тирада на незнакомом Кэти языке. «Должно быть, это арабский», – подумала она. Произнося эту тираду, светлокожий растопыривал пальцы, словно подвергая сомнению разумность приказа.

Главарь ответил какой-то короткой гневной фразой, и его сообщник склонил голову.

– Раздевайся, – приказал он, – я буду тебя обыскивать.

Всхлипывая, Кэти сняла жакет в клетку, белую блузку, расстегнула юбку. Она отвела от бандитов глаза.

– Тебе же велели раздеться, – рявкнул главарь. – Снимай с себя все. Ты что, не знаешь, что значит раздеться?

Склонив голову, Кэти завела руки за спину и расстегнула лифчик. Она была слишком перепугана, чтобы испытывать стыд.

Она стянула с бедер трусы, и они сползли на пол.

– Теперь обыскивай се, – сказал главарь. – Руками.

– Да, Махмуд, – отозвался светлокожий.

– Не называй имен, – сказал главарь Махмуд.

Кэти закрыла глаза. Она чувствовала, как проворные руки бандита шарят у нее по плечам, под мышками, по спине.

– Дальше! – сказал Махмуд.

Кэти почувствовала, что руки задержались у нее на груди, и вопреки желанию откликнулась на это прикосновение. Руки спустились вниз, по бокам, потом, вначале грубо, затем осторожно рука вошла в ее тело. И тело предало ее. Разум сказал «нет», а тело сказало «да».

Ее глаза были закрыты, когда он овладел ею. Мысленно она просила прощения у мужа. Она не могла двигаться в такт движениям насильника и от этого испытывала тайное торжество. Она словно одеревенела. Не успел первый бандит покинуть ее тело, как тотчас же ею овладел другой. В этот раз было больно, а в третий раз она готова была кричать от боли.

Закончив, бандиты втолкнули ее в ванную комнату и заперли дверь. Она почувствовала, как самолет качнулся, и продолжала повторять, словно заклинание, что рано или поздно этот ненадежный воздушный объект должен будет приземлиться.

В ванной комнате было холодно, она попыталась укрыться полотенцами. Она ощущала себя разбитой, никчемной и измученной. Но в то же время она знала, что ей не в чем себя винить.

Она постучала в дверь. Молчание. Она постучала снова. Молчание.

– Пожалуйста, принесите моего ребенка. Моего ребенка! Отдайте мне хотя бы ребенка.

Молчание. Она принялась изо всех сил колотить в дверь.

– Тихо! – раздался грубый окрик.

– Отдайте мне ребенка, моего ребенка, – хныкала она.

– Молчать!

Она услышала за дверью детский крик. Это плакал Кевин.

– Отдайте мне ребенка! – вопила она. – Сволочи проклятые! Верните мне моего ребенка! Ублюдки! Звери! Отдайте мне ребенка!

Вдруг плач прекратился. Дверь открылась, и какой-то белый сверток полетел прямо на нее. Она инстинктивно отстранилась и тут же пожалела об этом. Сверток ударился о стену и рикошетом отскочил в унитаз. Кэти в отчаянии ухватила Кевина за ручки и вытянула из воды. Но было уже поздно. Кэти поняла это, как только увидела на шее ребенка большой красноватый шрам. Розовая головка Кевина бессильно свисала на грудь. Они сломали ему шею, прежде чем бросить сюда.

Когда самолет наконец приземлился, миссис Кэти Миллер по-прежнему прижимала к себе ребенка. Тельце Кевина уже успело остыть, а ее груди болели под тяжестью ненужного теперь молока.

Воздушных пиратов приветствовал почетный караул. Их хвалили за мужество, за то, что они «вписали еще одну славную страницу в летопись доблести, чести и отваги, в тысячелетнюю историю мужественных арабских народов. Этот подвиг героев освободительной борьбы является проявлением самого духа арабского народа в их неугасимом стремлении к славе, чести и справедливости».

Когда пассажиры самолета наконец добрались до Афин, представители арабской стороны и сочувствующие им лица излагали собственную версию событий, связанных с гибелью ребенка миссис Миллер. Некоторые из них утверждали, что мать в истерическом припадке, спровоцированном пилотом, убила собственного ребенка. Другие, хотя и не оправдывали убийц, намекали, что понимают, по какой причине «мужчины порой бывают вынуждены совершать нечто подобное». Они спокойно отвечали на вопросы репортеров с тем же характерным акцентом, что и у бандитов в самолете.

Во всем мире люди сидели перед телевизорами, слушали эти объяснения и видели изможденные лица пассажиров, наконец покидающих самолет в Афинах.

В комнате слышался доносившийся снаружи плеск волн. Лица троих мужчин, смотревших на экран, не выражали потрясения. Каждому из них было далеко за сорок. На каждом был костюм с галстуком. Все трое были в звании полковников, но состояли на службе у разных государств. Один был американцем, другой – русским, третий – китайцем.

Они смотрели на Кэти Миллер, подавленную после пережитого шока, бесстрастно повествующую о том, что с ней случилось.

– Дерьмо! – выругался американец. – Настоящее вонючее дерьмо. Изнасиловала женщину, убили ребенка!

– Это-то меня и беспокоит, – заметил китаец в форме полковника.

– Изнасилование и убийство? – переспросил русский полковник, как бы не веря своим ушам. Он знал, что полковник Хуан был свидетелем бесчисленных зверств японцев и военной верхушки. Разумеется, все трое считали расправу над гражданскими лицами гнусностью, но все же не трагедией, предвещающей конец света. Это была даже не военная проблема, над конструктивным решением которой следовало размышлять.

Эта ситуация скорее походила на случай с собакой, перебежавшей шоссе. Конечно, неприятно. Но из-за этого не станешь переделывать все шоссе мира.

– Да, это беспокоит меня, – повторил полковник Хуан. Он выключил телевизор и посмотрел в иллюминатор на водную гладь, стелющуюся до самого горизонта.

Трудно было найти для проведения деликатных международных переговоров более надежное место, чем это американское военно-морское судно в открытом океане.

– Меня беспокоит, – продолжал полковник Хуан, усаживаясь за стол с двумя полковниками, – когда дилетантам удается с такой легкостью захватить самолет.

– Он прав, – сказал полковник Андерсон. – С самого начала перед нами стояла непростая задача. Не исключено, что теперь справиться с ней практически невозможно.

– Ну что вы заладили: беспокоит, беспокоит?.. Прежде всего, откуда вы знаете, что это дилетанты? Когда мы вошли в Берлин, у нас были те же самые проблемы.

– Да, но их создавали не военные, а бродяги, Петрович. Элитные военные формирования не насилуют женщин и не убивают детей.

– Это всего лишь единичный случай, – раздраженно возразил полковник Петрович, отказываясь принимать довод коллеги всерьез.

– Ничего подобного, – сказал полковник Андерсон. – Это – система. Одна из групп Ирландской революционной армии захватывает целое крыло здания штаба британской армии, после чего делает небольшую остановку и грабит универмаг. Подразделение южно-американскнх «Тупамарос» веселится в школе для девочек, что не мешает им, однако, впоследствии прорваться сквозь хорошо оснащенную дивизию венесуэльской армии.

– Вы точно знаете, что она была хорошо оснащена? – спросил полковник Хуан.

– Да, – быстро ответил Андерсон. – Совершенно точно. Мы ее вооружали. Сейчас для нас важно, что конференция ООН по терроризму открывается на следующей неделе. К этому времени необходимо выработать соответствующие международные соглашения. Давайте уясним для себя: нас не было бы здесь, если бы наши правительства не понимали, что в их интересах – раз и навсегда покончить с терроризмом.

Двое других полковников торжественно кивнули. Затем Петрович сказал:

– Мы прекрасно поработали. За последние несколько недель нам удалось решить целый ряд технических вопросов. На следующей неделе наши правительства совместно представят выработанную нами программу уничтожения терроризма, и все остальные страны присоединятся к ним. Чего же нам волноваться?

– Полковник, – жестко сказал Андерсон. – Мы разработали достаточно весомые соглашения по вопросам вооружения, воздушного пиратства, насилия и политических похищений. Однако новая волна терроризма, с которой мы столкнулись сегодня, несет в себе нечто такое, что сводит нашу работу на нет.

Полковник Хуан кивнул. Петрович пожал плечами: видно, эти двое попросту свихнулись.

– Вся наша работа строилась на необходимости отрезать террористические группы от головных формирований. Мы исходили из того, что боевикам необходима подготовка, финансирование, наконец, страна, под крышей которой они действуют. А что, если все это им уже не нужно?

– Чепуха! – воскликнул Петрович.

– Нет, не чепуха, – сказал Андерсон.

– Он прав, – согласился Хуан. – Только что мы видели, как группа молодчиков без какой бы то ни было специальной подготовки весьма ловко провела захват самолета. Вдумайтесь: на британский авиалайнер напала банда каких-то уличных хулиганов. Партизаны в Венесуэле, о которых я только что говорил, – простые крестьяне, решившие поразвлечься. Непонятно как, но за последние две недели сама природа терроризма изменилась. Разве вы не видите, Петрович, что он больше уже не связан с какой-либо определенной страной? А если это так, то соглашения, выработанные нами для всего человечества, идут коту под хвост.

Андерсон кивнул и добавил:

– Поймите наконец: бандиты, захватившие самолет, сумели пронести оружие через детекторы новейшего образца. И для захвата самолета им понадобилось всего 37 секунд.

– Это – профессионализм, – сказал полковник Петрович. – Обыкновенный профессионализм.

– Военный профессионализм, неожиданно появившийся у дилетанта, – уточнил Хуан. – Это как раз и настораживает.

– А против профессионализма такого рода, – сказал Андерсон, – любые санкции бессмысленны, потому что террористы новой волны не нуждаются в стране, где можно пройти подготовку.

– Это еще не факт, – возразил Петрович. – Все террористы в душе – обычные мерзавцы. Я не уверен, что ваши примеры доказывают, будто у них был доступ к быстрой подготовке.

– Во всяком случае, именно об этом я намерен сообщить в докладе своему руководству, – сказал Андерсон. – Полагаю, вам обоим следует довести до своего руководства, что, по нашему мнению, в терроризме возникло новое течение и что конференция будет бесполезна, если нам не удастся вычислить эту силу и понять, как с ней бороться.

Полковник Андерсон не сомневался, что американское правительство оценит справедливость его доводов. Он имел доступ к высшим эшелонам власти. Каково же было его потрясение, когда спустя два дня ему стало известно о реакции Пентагона на его доклад.

– Наше правительство считает, что никакой новой силы в терроризме не существует, – заявил личный военный советник президента генерал-лейтенант Чарльз Уитмор.

– Послушайте, Чак, вы что, рехнулись? – спросил Андерсон.

– Правительство Соединенных Штатов намерено вместе с Китаем и Советским Союзом выдвинуть программу борьбы с терроризмом. Эта программа должна быть готова к следующей неделе. Вам вместе с вашими коллегами надлежит продолжить работу над последними завершающими штрихами.

Андерсон вскочил на ноги.

– Вы что, с ума все посходили? – Он ударил кулаком по широкому, да блеска отполированному столу, совершенно пустому, если не считать стоящего на нем флажка с тремя звездами. – До тех пор, пока мы не найдем способа сдерживать эту силу, конференция будет лишь бурей в стакане воды. Все ваши словопрения и санкции ничего не дадут, и мы придем к тому, с чего начали. Или даже окажемся в худшей ситуации, потому что нынешние санкции ни к чему не приведут, а добиваться новых станет еще труднее.

– Полковник, кажется, вы забыли устав. В таком случае позвольте вам напомнить, что полковнику не подобает стучать по столу в кабинете генерал-лейтенанта.

– К черту устав, Чак! Он нужен и армии. Перед нами стоит серьезная проблема, а вы зарываете голову в песок.

– Полковник, вероятно, вам будет интересно узнать, что я выразил ваши мысли слово в слово. Вероятно, вам будет интересно узнать, что я тоже кричал и ругался. Это могло стоить мне карьеры, но я ругался, полковник, изрыгал проклятия. Но мое начальство приказало передать вам, полковник, что мы намерены продолжать подготовку к конференции, как будто этой новой силы вообще не существует. Это распоряжение Главнокомандующего. Прямой приказ. И мы вынуждены его выполнять.

Полковник Андерсон снова опустился на стул. Несколько секунд он молчал, потом усмехнулся.

– Ладно, Чак, кто за этим стоит? ЦРУ?

– Не понимаю, что вы имеете в виду, полковник.

– Черт побери, Чак, не хитрите со мной. Мне предстоит работать с Петровичем и Хуаном, и я должен знать, что к чему. Послушайте, президент не дурак. Вы все ему объяснили. Он ответил: продолжайте работать. Для меня это может значить только одно: он надеется, что к следующей неделе эту новую террористическую организацию загонят в угол. Итак, я спрашиваю: этим занимается ЦРУ?

– Уверяю вас, полковник, я ровно ничего не знаю.

– Ну, как хотите, Чак, – сказал Андерсон, поднимаясь. – Но я хотел бы, чтобы вы передали наверх одно сообщение. Эта террористическая группа – нечто совершенно особенное. Я не думаю, что ЦРУ с ней справится. Но это уже проблема президента, а не моя. Если те, кто отвечает за все это наверху, спросят вас, посоветуйте им засучить рукава и не делать ошибок. Я вижу, они там чересчур благодушно настроены.

– Спасибо, полковник, – сказал генерал Уитмор, давая понять, что разговор окончен. Он по-прежнему сидел за столом, не сводя глаз с двери, которая захлопнулась за Андерсоном. Судя по всему, президента не слишком взволновало появление новой террористической силы, и когда Уитмор предложил подключить к этому делу ЦРУ, он грубо оборвал своего советника.

– Никаких ЦРУ, – отрезал он. – Я сам займусь этим.

Президент держался настолько уверенно, что впору было заподозрить, что в его распоряжении находится какая-то особая сила, о которой Уитмор не знал. Генерал нагнулся над столом и стал машинально рисовать какие-то фигуры в блокноте. Он был согласен с Андерсоном: новая волна терроризма – это серьезно. Если в распоряжении президента имеется какая-то особая сила, ей следует быть действительно особой.