Роуэн и букшахи

9. Сундук с резной крышкой

Сборы заняли не слишком много времени. Роуэн, Шаран и Норрис быстро упаковали одежду, еду, факелы, веревки и масло. Все уже было сложено, и оставалось только ждать рассвета. Роуэн понимал, что нет смысла пускаться в путь ночью, но все-таки беспокоился, ведь выпавший снег мог замести следы букшахов.

Ланн, дежурившая у постели Бронден (плотничиха так и не пришла в сознание), велела всем отправляться спать, но ее послушался только Норрис. С необыкновенной беззаботностью, которой так не хватало Роуэну, он лег и через минуту уже храпел.

Шаран отправилась в угол комнаты, туда, где была ее постель. Там Ланн не могла видеть девочку, и она, устроившись у подрамника, снова взялась за кисть.

Роуэн не мог заснуть. Он то и дело выбегал на улицу посмотреть, не замело ли следы букшахов. К счастью, ночью не было снегопада и следы животных оставались свежими.

Наконец стало светать. Когда Роуэн вышел за порог, он почувствовал, что с наступлением утра совсем не потеплело. На улице стоял лютый мороз, и по сравнению со вчерашним днем сильно похолодало.

Скрипнула дверь. Роуэн вздрогнул и обернулся. На пороге с фонарем в руке стояла старуха Ланн. Морщины на ее лице превратились в темные впадины — ночь, проведенная у постели Бронден, давала о себе знать.

— Вам скоро выходить, — сказала Ланн. Ее дыхание превращалось в пар. — Прежде чем вы уйдете, я хотела бы кое-что взять у себя дома. Я была бы рада, Роуэн, если бы ты мне помог.

Роуэн кивнул, и они вышли на улицу. У мальчика к горлу подступили слезы: он впервые задумался о том, что Ланн и Бронден в пустой деревне останутся одни. Калека и старуха… Почти без еды, почти без надежды на спасение.

— Как Бронден? — спросил он.

— Она так и не пошевелилась с тех пор, как мы внесли ее в дом, — грустно сказала Ланн. — Я дотронулась до нее — она совсем холодная. А ведь мы устроили ее у очага и завернули в одеяла. Сейчас с ней осталась Шаран.

— Ланн, я прошу у тебя прощения… — начал было Роуэн, но старуха, предостерегающе подняв руку, не дала ему договорить.

— Хранитель букшахов, ты делаешь то, что должен, — сказала она. — А мы с Бронден покоряемся воле судьбы. Больше здесь не о чем говорить.

Они подошли к дому, где до наступления холодов жила Ланн. Она ввела его внутрь. В доме пахло сандаловым деревом и выдубленной кожей. Мебели в комнатах почти не было.

Ланн оглядела кухню. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, но рука непроизвольно опустилась на спинку кресла, что стояло перед очагом.

Роуэн подумал: «Раньше она, наверное, в мире и спокойствии коротала здесь вечера, пока чудовищное бедствие не постигло наш край. Пока…»

— Ланн, Шеба проложила дорогу. Наши родные смогут дойти до побережья раньше, чем мы предполагали, — вдруг выпалил он. — Часть вернется — Джон мне обещал. Они спасут вас, принесут еды и масла…

— Они придут, в этом нет никакого сомнения, — отвечала Ланн. Глаза ее задумчиво скользили по стенам знакомой комнаты. — Но что они здесь найдут, когда вернутся…

Старуха покачала головой, сняла ладонь со спинки любимого кресла и двинулась в одну из дальних комнат — в прежние времена она, видимо, служила ей спальней. Роуэн шел следом за ней. Остановившись в дверях, Ланн указала посохом на железную кровать:

— Под кроватью — деревянный сундук. Выдвини его, пожалуйста.

Роуэн наклонился и стал вытаскивать сундук. Он оказался довольно тяжелым. Крышка была изукрашена богатой резьбой — об этом мальчик догадался, ощупав сундук руками. Роуэн подумал, что внутри, наверное, хранятся одеяла или шкуры букшахов.

Ланн посветила ему фонарем. Луч света упал на крышку, и Роуэн смог разглядеть причудливый узор из цветов, птиц и удивительных животных.

— Надо же, какая красота! — воскликнул Роуэн.

Спустя мгновение ему стало стыдно: можно было подумать — он так удивился потому, что столь дорогая вещь нашла приют в этом бедном доме.

Однако Ланн, казалось, вовсе не была обижена. Она глядела на резной сундук с не меньшим восхищением.

— Да, очень красивая вещь, — согласилась она. — Я давно его не доставала. Он тяжелый, поэтому вот уже много лет я не выдвигала и не разглядывала его. — Ланн наклонилась и потрогала резную крышку. — Хорошо, что он тебе нравится, ведь это работа Моргана, твоего деда. Это был его свадебный подарок.

Роуэн изумленно ахнул, а Ланн слабо улыбнулась.

— Да-да, — прошептала она, — ведь когда-то я была помолвлена с твоим дедом. — Старуха вздохнула. — Морган был красив. Твой отец был похож на него — жители Рина часто очень похожи на своих родителей. И когда Сефтон вырос и возмужал, я частенько смотрела на него и думала, что он мог быть моим сыном. Мог быть моим ребенком, если бы все сложилось чуть-чуть иначе.

Роуэн будто новыми глазами смотрел на старуху Ланн, ведь она говорила о его отце, который погиб, вытаскивая малыша Роуэна из пламени пожара.

Роуэн жил, зная тайные мысли своих односельчан: они думали, что лучше бы сгорел хилый мальчишка, чем всеми любимый богатырь Сефтон. И только сейчас Роуэн догадался об истинных чувствах Ланн: для старухи смерть сына Моргана была страшным ударом, но она не подавала виду.

Почему же сейчас Ланн решила заговорить с ним об этом?

— Все в деревне считали, что мы с Морганом будем прекрасной парой: мы вместе сражались против зибаков, — продолжала Ланн, глядя куда-то в сторону. — Но… — она поежилась, — свадьба не состоялась.

— Почему? — не подумав, выпалил Роуэн и сам удивился тому, что осмелился спросить об этом. Он думал, что Ланн тут же одернет его, но она не сделала этого.

— У Моргана был младший брат по имени Джоэль, — сказала Ланн, вглядываясь в причудливый узор на крышке сундука. Голос ее дрожал, и она с трудом находила нужные слова. — Джоэль был намного младше Моргана. Когда он родился, мать их была уже в летах. Джоэлю было всего десять лет, когда мы с Морганом решили пожениться. Родители братьев умерли, и о ребенке, кроме старшего брата, некому было позаботиться.

Руки Ланн, загрубевшие от тяжелой работы, задумчиво бродили по извивам замысловатой резьбы. Скрюченные пальцы касались раскинувших крылья птиц, прячущихся в густой траве ящериц, цветов, что сплетались в причудливый венок.

— Темноволосый Джоэль был слабым ребенком. Мечтатель, тихоня, он боялся собственной тени. Не мог работать в поле, не мог сражаться с неприятелем. Дети смеялись над трусом, а взрослые презирали фантазера.

Кровь бросилась Роуэну в лицо. Ланн будто бы рассказывала о его собственном детстве. Ее тихий голос и потупленные глаза подтвердили его догадку: Ланн знала, что история Джоэля похожа на историю Роуэна.

— А Джоэль тоже был пастухом? — еле слышно спросил Роуэн.

— Да. Это было единственное, на что он был способен, — отвечала Ланн. — Ты же знаешь, что пастухами становятся либо малыши, либо самые слабые из жителей деревни. В прежние времена все было точно так же.

Помолчав, Ланн продолжила рассказ, но было видно, что каждое слово дается ей с огромным трудом.

— Я презирала Джоэля, — говорила она, — за то, что он был слабым и трусливым. Все то, за что его ценил Морган, — а он ценил доброту Джоэля и его любовь к животным, — все это для меня ничего не значило. С этим слюнтяем мне было стыдно выйти на улицу, но Морган ни за что не соглашался расстаться с братом. Он сказал мне, что пока Джоэль не подрастет, он будет жить вместе с ним. Из-за этого мы поссорились. Очень серьезно поссорились. Через несколько дней вся деревня знала о том, что между нами пробежала черная кошка. А потом все узнали о причине нашей размолвки — я и не скрывала, что мы поругались из-за Джоэля.

Ланн вздохнула. Ее пальцы задумчиво гладили крышку сундука. Она как будто надеялась, что этими прикосновениями, этим рассказом ей удастся смягчить в своем сердце горькие воспоминания.

— Я была молода, — продолжала она, — молода и зла. Да и ревнива к тому же. Я ревновала Моргана к младшему брату, которого он так любил. И случилось так, что мы все поплатились за мою глупость и гордость.

Роуэн молча вглядывался в морщинистое лицо старухи и не произносил ни слова. Ланн никогда не говорила о своих чувствах, никогда не рассказывала ему о себе. Насколько он знал, и с другими суровая староста была не слишком разговорчива.

— Что же произошло? — нехотя спросил Роуэн.

Эта грустная повесть производила на него тяжелое впечатление. Он понял, почему раньше никто не заводил с ним разговора о несчастном Джоэле. Роуэн уже не хотел слушать дальше — он догадался, чем закончилась эта печальная история.

— Джоэль погиб, — сухо сказала Ланн. — Бедняга боялся высоты, но дети дразнили его из-за нашей ссоры с Морганом, и он залез на дерево, но мальчишки не отставали. Они стали кидаться в него камнями. Джоэль лез все выше и выше и в конце концов сорвался. Может быть, в него попали камешком. Может быть, он просто оступился. А может, сам… спрыгнул вниз.

Голос старухи дрогнул. Стало темнее, будто тени прошлых лет слетелись в комнату. Сердце Роуэна заныло, когда он подумал о слабом несчастном малыше, которого затравили до смерти. А он…

— А он был таким же, как я, — пробормотал Роуэн.

Мысли его все время возвращались к прошлым временам. К тем минувшим столетиям, когда жители деревни были едины и смелые воины жили в дружбе с мечтательными художниками. Роуэн думал о тех далеких временах, когда его народ еще не был разделен на два колена жестокими зибаками — те отправили силачей в долину, а слабых оставили томиться за морем.

«Когда Ланн смотрит на меня, она снова видит Джоэля. И снова вспоминает о том, что произошло тогда…» — пронеслось в его голове.

— Джоэль упал с того самого большого дерева, под которым мы пляшем в праздничные дни и под которым прощаемся с умершими, — прошептала Ланн. — И что за насмешка судьбы: вместе с бедняжкой Джоэлем я навсегда похоронила надежды на счастливую жизнь с Морганом.

Натруженные руки Ланн любовно поглаживали резную крышку сундука. Она глаз не сводила с диковинного орнамента.

— Той ночью ко мне пришел Морган и принес этот сундук, — еле слышно продолжала она. — Он сказал, что вырезал этот орнамент по рисунку Джоэля. Сундук должен был стать их общим подарком к нашей свадьбе. В ту ночь Морган ни единым словом не упрекнул меня и ничего больше не сказал, но я почувствовала, что мой жених переменился ко мне, и решила разорвать помолвку.

Ланн выпрямилась и заглянула в глаза Роуэну:

— Прошли годы, и Морган женился на Эльзе, твоей бабке. Я была рада, что он наконец-то нашел свое счастье. А может быть, просто убедила себя в том, что рада.

— А ты?.. — спросил Роуэн.

— А я так и не встретила того, кто бы мог сравниться с Морганом. Вот и осталась одна, — коротко ответила Ланн. К ней постепенно возвращалась ее всегдашняя резкость. — Все к лучшему, что и говорить. Я слишком себялюбива и вряд ли с кем-нибудь ужилась бы.

Роуэн потерянно молчал.

— Мне очень жаль, — пробормотал он.

— Брось. Все это уже быльем поросло, — отвечала Ланн. — Прошедшего не вернешь.

Они помолчали. Потом старуха повернулась к мальчику и сказала:

— Пожалуйста, открой сундук.

Металлическая защелка проржавела, но Роуэну все-таки удалось справиться с замком и откинуть тяжелую крышку. Сначала он почувствовал легкое разочарование: в сундуке лежали обыкновенные меховые накидки.

Ланн вздохнула и наклонилась над сундуком. Вытащив одну из накидок, она расправила ее, и Роуэн увидел, что это была вовсе не накидка, а длинный плащ с капюшоном. Плащ был сшит из цельной шкуры букшаха, шерстью наружу, а мягкой кожей внутрь.

Такие плащи он раньше видел только в книжках с картинками да на тех полотнищах, что висели в Книжном Доме.

И еще в том страшном сне поднимающиеся на Гору странники были одеты в точно такие же плащи с капюшонами.

— У меня есть четыре плаща, — сказала Ланн, — больше таких в деревне не осталось. В прежние времена в них ходили воины, но сейчас молодежь предпочитает кольчуги. Вон тот — мой, те два носили мои родители, а этот — Морган. Когда он умер, Эльза отдала его мне. Эти плащи многое повидали. И они согреют тебя и твоих спутников лучше всякой другой одежды.

Ланн достала еще три плаща, любовно расправила их и отдала Роуэну.

А мальчик не мог произнести ни слова. Какой-то странный шум стоял у него в ушах, но Ланн продолжала говорить, и Роуэн заставил себя прислушаться к ее словам.

— Хранитель букшахов, мы частенько ссорились с тобой, — говорила она. — Я признаю, что порой была не права, как когда-то была не права перед Джоэлем. Знаю, иногда ты думал, что я слишком сурова. Но, оглядываясь на прожитые годы, я думаю: несмотря на то что мы с тобой такие разные, в чем-то важном мы все-таки сходимся.

Казалось, морщины на лбу Ланн разгладились, взгляд был устремлен вдаль.

— Я не притворяюсь, будто понимаю то… то, что возложено на тебя, — сухо сказала она, — потому что, если все обстоит именно так, как ты говоришь, это идет вразрез с моими представлениями о порядке вещей.

Ланн замолчала. Роуэн ждал, что она скажет еще. Старуха вздохнула. Было видно, что она пытается побороть какую-то тайную тревогу, терзающую ее душу.

— Я стара, и жизнь моя движется к закату, — наконец заговорила она. — Все, что я хотела сделать для своего народа, я уже сделала, но что касается тебя — тут дело обстоит иначе. Мне горько сознавать, что дряхлость мешает мне быть на твоем месте и встретить опасность лицом к лицу.

Роуэн знал, что на подобные признания не стоит отвечать словами благодарности и утешения. Лучше сказать правду.

— Ланн, даже будь ты сильна, как в былые годы, ты все равно не смогла бы пойти на Гору вместо меня, — резко выпалил он. — Ты могла бы, подобно Норрису и Шаран, идти следом за мной, но Шеба сказала, что только я один могу сделать то, что необходимо сделать.

Ланн недоверчиво хмыкнула.

— Значит, только ты? — переспросила она. — Только ты — тот, кто поднялся на Гору, встретился с Драконом и вернул жизнь Реке? Ты, который укрепил дружеские связи с водяным народом и бродниками? Только ты — тот самый, кто помог нам узнать о нашем прошлом и пережить атаку зибаков? Ты?!

Старуха отвернулась и прошептала:

— Почему мы должны расставаться с лучшими и храбрейшими?

Роуэна била нервная дрожь.

Здесь, в этом доме, где каждая вещь напоминала о прошлом старухи Ланн, в душу Роуэна закрался страх. До этого мальчик не боялся грядущего, стараясь не обращать внимания на тревожные предчувствия и зловещие предзнаменования, но сейчас…

Сердце билось как сумасшедшее. Бежать отсюда!..

Как просто можно было бы положить конец всему этому. Отшвырнуть плащи, кинуться в пекарню, схватить уже собранный мешок и бежать… по той самой тропе, которую проложила Шеба, через поля и холмы, все дальше и дальше…

И на следующий день он будет уже далеко. Идти придется долго, путь будет труден, но в конце концов он придет к побережью. Пусть даже жители Рина отвернутся от него. Пусть с отвращением прогонят изменника. Он будет жить вместе с бродниками или водяными людьми. И там, на побережье, начнется для него новая жизнь. Ему удастся избежать опасности…

Роуэн почувствовал, что медальон, висевший у него на груди, задрожал. Он дернул за шнурок, чтобы сорвать его с себя, но, как только его пальцы прикоснулись к теплому металлу, он вновь услышал голос Шебы. Слова страшного пророчества зазвучали в сердце Роуэна. И в ту же секунду его глаза стали различать контуры грядущего.

Он увидел деревушку, оцепеневшую в снежном безмолвии. По ее заснеженным улицам ползают снежные черви и хозяйничают в садах. Над Рином нависла огромная Запретная Гора, в ее дыхании — холод и смерть. Солнце больше не согревает долину, с каждым днем в ней становится все холоднее. Равнина, где недавно еще кочевали бродники, превратилась в снежную пустыню. Море, омывающее побережье, где обитает племя водяных людей, сковали льды.

Роуэн понял, что именно так все и будет. Земля превратится в снежную пустыню, если он сейчас струсит.

— Роуэн?.. — донесся еле слышный голос Хранителя Кристалла.

Видение, посетившее Роуэна, явилось и ему. Там, в своей пещере, в далекой земле водяного народа, Хранитель тоже увидел заснеженную равнину и скованное льдами море.

— Роуэн! Роуэн! — окликнули его где-то рядом.

Мальчик почувствовал, как на его плечо опустилась чья-то рука. Он пришел в себя и увидел старуху Ланн. Она с недоумением смотрела на него.

«Интересно, сколько времени я пробыл в забытьи, вглядываясь в то, чего ей не дано увидеть, и прислушиваясь к тому, чего ей не дано услышать?» — подумал Роуэн.

Страхам больше не было места в его душе, и ушло желание бежать — остался лишь горький осадок стыда.

— Пора возвращаться, — сказала Ланн, — вам скоро уходить.