Роуэн и букшахи

1. Проклятие Горы

Оцепенев в безмолвии, сгрудились домики Рина. Толстым ковром снег укрыл долину. В сером небе высилась Гора. Увенчанная шапкой облаков, она напоминала огромную ледяную статую.

Такой зимы здесь еще не бывало. Такого глубокого снега еще не видывали. Таких лютых морозов не могли припомнить.

Никогда зима не тянулась так долго. По календарю давно должна была наступить весна с ее цветами, пчелами, птичьим щебетом и первыми посадками, но воздух был мертвенно холоден, а поля и огороды погребены под снегом. Под его тяжестью гнулись голые ветви деревьев.

В деревне созвали сход, но из-за холодов люди не смогли собраться на площади. Дрожа и перешептываясь, все толпились в Книжном Доме, где пахло ламповым маслом, пергаментом и старыми свитками. На обеспокоенных лицах собравшихся дрожали сумрачные тени. Лампы светили тускло: запасы масла, как, впрочем, и всего остального, подходили к концу.

Когда раздался звон колокола, Роуэн был в поле и поэтому на сход пришел последним.

Он остановился перед дверью Книжного Дома и, потопав ногами, стряхнул с башмаков снег. Несмотря на холод, входить Роуэн не спешил. Он знал, о чем будет говорить старуха Ланн, староста деревни, и у него на этот счет имелось собственное мнение. Мысленно Роуэн был сейчас со своими букшахами.

Каждую зиму букшахи пытались вырваться на волю, но в этом году они слишком часто ломали изгородь, окружавшую их пастбище.

Вот и вчера ночью эти ласковые гиганты, за которыми ухаживал Роуэн, опять убежали. Миновав притихшую мельницу — ее огромное колесо вмерзло в Реку, — стадо двинулось к подножию Горы. Чтобы привести букшахов домой, Роуэн вынужден был потратить несколько часов. Но больше всего его огорчало то, что животным пришлось скормить остатки овса.

«Эх, и попадет же мне, когда все узнают, что овса не осталось… — печально думал Роуэн. — Но что делать? Нельзя же было допустить, чтобы стадо ушло из деревни и погибло».

Он не винил букшахов за то, что они сломали изгородь. Животные были голодны. Запасы сена истощились, и Роуэн, пытаясь растянуть то, что еще оставалось, урезал ежедневную норму чуть ли не вдвое. Старые и больные животные умирали от слабости.

Роуэн знал, что в долине еды мало, но за ее пределами и вовсе ничего нет. Насколько хватало глаз, вся земля была укрыта снегом. И только на сверкающей белизной Горе, как глубокие раны, зияли скалистые пропасти.

Прошлой ночью Роуэн, приведя наконец букшахов обратно в деревню, говорил своей любимице Звездочке, предводительнице стада:

— Не надо больше убегать, Звездочка. Будь здесь, а я уж позабочусь о тебе.

Звездочка мотала головой и жалобно мычала. В ее маленьких черных глазах таилась тревога. Она и рада была бы послушаться хозяина, но что-то подсказывало ей, что он не сможет выполнить своего обещания.

Расстроенный, Роуэн гладил животное, с ужасом чувствуя, что под косматой шерстью стали прощупываться ребра.

— Придет весна, Звездочка, — приговаривал он, — растает снег, и появится трава. Ты только чуть-чуть подожди…

Но Роуэн спрашивал себя: сколько же еще ждать? Когда это кончится?

Стиснув зубы, он рывком отворил дверь и проскользнул в комнату, где собрались жители деревни. К нему сразу же подошли Шаран и Норрис — когда-то в стране Зиба Роуэн освободил их из плена. Они, очевидно, ждали его прихода. В ласковых глазах Шаран чувствовалось беспокойство — она волновалась за Роуэна. А любопытный Норрис тут же забросал его вопросами.

— Ты где пропадал, Роуэн? — шепотом спросил он. — Мы не виделись уже несколько дней! — Норрис усмехнулся и покосился на сестру. — Шаран подумала было, что ты нарочно прячешься от нас. Она решила, что мы чем-то тебя обидели. Будь добр, разуверь ее — скажи, что все совсем не так.

— Норрис! — вспыхнула Шаран.

Роуэн постарался изобразить на лице улыбку.

— Разумеется, вы ничем меня не обидели, — тихо ответил он.

И это было правдой. А что до остального, то мог ли Роуэн находиться с друзьями и ничего не сказать им о той судьбе, что ожидала деревню? Конечно же нет. Поэтому он избегал встреч с Шаран и ее братом.

Но сейчас они все узнают. Роуэн представил себе ужас жителей Рина, и сердце его дрогнуло.

Норрис продолжил было свои расспросы, но в этот момент народ в передних рядах зашевелился. Ланн собиралась произнести речь. Старуха заняла почетное место у стены, где были развешаны полотнища с росписью по шелку, — картины на ткани рассказывали о долгом рабстве предков жителей Рина в стране зибаков. На ярком шелке играли отсветы огня, и на этом фоне выделялся сумрачный силуэт старухи Ланн.

Более трехсот лет жители Рина не знали страха и печали, не помнили о своем прошлом и даже не подозревали, что за морем их соплеменники томятся в рабстве в стране Зиба. Год назад гарч похитил маленькую Аннад, сестру Роуэна, и унес ее в эту далекую страну. Чтобы спасти Аннад, Роуэн отправился следом за ней и, преодолев подстерегавшие его опасности, вызволил сестренку из беды. Тогда же были найдены Шаран и Норрис — последние потомки ринцев, некогда плененных зибаками.

Покидая страну зибаков, Шаран взяла с собой шкатулку с шелками, и с тех пор полотнища висели здесь, в Книжном Доме. Жители деревни часами разглядывали и обсуждали их.

Ланн потребовала тишины. Гомон смолк, и лица всех собравшихся обратились к ней.

— Друзья, — начала она, — прошу вас внимательно меня выслушать.

Голос Ланн, как всегда, звучал твердо и решительно, но Роуэн заметил, что старуха тяжело опирается на посох и лицо ее осунулось. Справа возвышался садовник Силач Джон, отчим Роуэна, а слева стоял учитель Тимон. Рядом с ними Ланн казалась еще более хрупкой.

Она продолжила:

— Наше положение ужасно. Амбар пуст, а снег и не думает таять. Причина этого…

— Причина этого — проклятие! — выкрикнул кто-то из толпы.

Желая узнать, кто это, люди стали оборачиваться.

Кричал горшечник Нил. Он был бледен, лицо искажала страдальческая гримаса.

— Это — проклятие! — повторил он. — Гора разгневалась и наказывает нас.

Холодок пробежал по спине Роуэна, но не потому, что у него промокли ноги и заледенели пальцы.

— Ты говоришь глупости, Нил, — спокойно произнес Силач Джон.

— А вот и не глупости! — ответил ему горшечник. — Таких холодов у нас никогда не бывало! Это ненормально. Не веришь мне, так хоть у Тимона спроси! Он проверял погодные записи и знает, что я прав.

Взгляды всех собравшихся обратились к Тимону. Тот нервно теребил бородку.

— Без сомнения, зима в этом году гораздо холоднее, чем обычно, но это вовсе не значит, что речь идет о проклятии. — В спокойном голосе учителя чувствовалась неуверенность. — С жестокими морозами мы сталкивались много раз. Вспомните, мы живем в долине только триста лет. Это древняя земля, и для нее триста лет — как одно мгновение. Кто знает, что здесь нормально, а что нет? А легенды бродников…

— Именно они! — воскликнул Нил. — Легенды об эре холодов! Когда лед сковал землю, а с Горы спустились снежные черви, жаждущие теплой крови!

Бронден — та, что делала мебель и всякую деревянную утварь для дома, — презрительно улыбнулась. По толпе прокатился смешок.

— Знаю я эту сказку! — послышался голос хлебопека Аллуна. — Мне было шесть лет, когда бабушка как-то раз, сидя у очага, рассказала мне ее. Помню, я взял с собой в постель деревянный меч и пролежал без сна несколько часов, ожидая, что вот-вот появятся огромные черви.

Послышался дружный смех.

Нил выкрикнул:

— Не верите легендам, смеетесь надо мной… Вы все погибнете! Хлебопек сам наполовину бродник и должен это понимать. Не Аллун ли рассказывал нам, что бродники странствуют по нашей земле с незапамятных времен — с тех самых пор, как букшахи пасутся под Горой? И что хотя легенды его племени кажутся сказками, в основе их всегда лежит зерно истины?

Больше никто не смеялся.

— Нил прав, — слабым голосом проговорил кондитер Солла, и его мягкие щеки затряслись. — Вспомните про Золотую долину. В тот раз мы тоже думали, что это только сказка бродников. А ведь когда-то эта долина на самом деле существовала и там жили люди. И пусть они давно уже умерли, но ведь когда-то все это было!

Охваченная тревогой толпа зашепталась. Голоса становились все громче, но Ланн подняла руку — и волнение улеглось.

— Легенда бродников об эре холодов не противоречит тому, что я сказал, — продолжил Тимон. — Она только доказывает, что в морозах этой зимы нет ничего необычного. Значит, эти края уже переживали долгий период холодов. Времена были тяжелые, и поэтому память о них осталась в легендах. Вот и сейчас…

— Тимон, ты нарочно умалчиваешь о самом важном, — прервал учителя резкий голос Нила. — По легенде, эра холодов наступила из-за того, что жители Золотой долины отвернулись от Горы и перестали ее почитать. Вот и мы! Мы сделали то же самое! — Дрожащим пальцем Нил указал прямо на расписанные шелка за спиной Ланн. — Это картины из другой страны, и все триста лет их не было в нашей долине. Из-за них Гора на нас и разгневалась. Картины надо сжечь!

Роуэну стало не по себе. Комната наполнилась испуганным шепотом и криками протестующих.

Норрис, покраснев, сжал кулаки. А Шаран, всегда такая робкая, на этот раз пыталась перекричать говоривших. Живя в стране зибаков, Норрис и Шаран берегли свои шелка как зеницу ока. Одна мысль о том, что драгоценные картины могут быть уничтожены, привела их в ужас.

Сжав узловатыми пальцами посох, Ланн сказала:

— В этих шелках наша история, Нил.

— Нет! — В голосе гончара слышалась злоба. — Нам важна только история Рина, а она начинается с того момента, когда наши предки восстали против зибаков и начали новую жизнь на этой земле. — Нил оглянулся, словно ища поддержки у тех, кто стоял рядом. — Зибаки привезли наших предков на побережье, чтобы они помогли им завоевать его, но новая земля дала нашим предкам свободу, долина стала для них домом, — торопливо говорил он. — Когда-то это было все, что мы знали о нашей истории! И нам этого хватало! — Нил повернулся к Шаран и Норрису, и на лице гончара отразилась неприязнь. — Все изменилось, когда у нас появились шелка и их хранители. Мысли о прошлом ожили в умах людей: долго ли наши предки были под игом зибаков и где их истинная родина? Люди стали задумываться о том, что где-то есть иная, лучшая страна; о том, что когда-то эта страна была нашей и, возможно, в один прекрасный день она снова будет нам принадлежать.

— Но, Нил, наш интерес естествен, — сказал Силач Джон, — в нем нет ничего дурного.

— Нет, есть! — всплеснув руками, выкрикнул Нил. — Разве ты не понимаешь, Джон? Своими вопросами, своим постоянным возвратом к прошлому мы отвергли тот жизненный дар, что нам предлагала Гора! И теперь, разгневанная, она будет мстить!

Силач Джон присвистнул, а Тимон покачал головой.

— В жизни не слышала такого бреда! — отрезала Ланн. В глазах старухи засверкал тот огонь, что отличал ее в былые годы. — Угомонись, Нил, и позволь другим — тем, кто поумнее тебя, — поговорить о том, ради чего и был созван сход.

Кровь ударила в лицо Нилу. Не произнеся больше ни слова, он вышел, хлопнув дверью. Но, как заметил Роуэн, не все жители деревни были согласны с Ланн. Некоторые глядели вслед горшечнику с сочувствием. Кондитер Солла был очень взволнован.

Наверное, Ланн тоже заметила это и рассердилась. Когда она заговорила вновь, ее голос звучал жестче, чем прежде.

— Я уже говорила, что наше положение ужасно, — резко произнесла она. — По моим подсчетам, оставшихся в амбарах запасов хватит только на двадцать дней, и то если мы будем очень бережно их расходовать. Пришла пора действовать, но боюсь, вам будет не по нраву то, что я предложу.