Роза Черного Меча

15

Розалинда покинула кухню в самом скверном настроении. Она проверила наличие съестных припасов, осмотрела кладовые и пивной погреб. Там, где хранились лекарства и белье, она побывала раньше, а теперь собиралась посетить сад целебных трав, заранее догадываясь, что там ее ожидает.

Все, что могло послужить для удовольствия мужчин — соколиная охота, псовая охота, выпивка, — поддерживалось в наилучшем состоянии, хотя чистота в пивном погребе и в кладовых оставляла желать лучшего. Но кладовые, где хранились еда, белье, одежда и лекарские зелья, содержались в ужасающем беспорядке. Она не сомневалась, что и сад целебных трав давно зарос сорняками.

Уверенной походкой она направилась через двор к ровной светлой полянке, где ее мать возделывала свой цветник и травяные грядки. Стенвуд-Касл пребывал в безнадежном небрежении, и ей предстоит немало потрудиться, думала Розалинда. Даже больше, чем она ожидала. На мгновение ей показалось, что она слишком много на себя взяла — ей просто не управиться со всем этим. Как она сможет навести порядок там, где все представляется делом, не стоящим внимания? Но в то же время в ней нарастала какая-то задорная решимость. Это ее родной дом. Он был ее домом и раньше, а сейчас, когда она осталась единственной наследницей отца, выходило так, что ей предстоит жить здесь и после того, как она выйдет замуж.

При мысли о том, что ей придется в один прекрасный день выйти замуж, Розалинда невольно вздрогнула, хотя не подлежало сомнению, что вступить в брак и произвести на свет наследников — ее святая обязанность. У нее уже есть муж — хотя и временный. Но как она потом будет объяснять, что она уже не девственница? Она нахмурилась и зашагала быстрее. Может быть, ее будущий супруг ничего не заметит, с надеждой подумала она. Но нет, она понимала, что надеждой страх не пересилить, поскольку оставалось бесспорным другое: то, что было у нее с Эриком, никогда не сможет повториться с другим мужчиной. И вдобавок теперь уже невозможно делать вид, что это всего лишь разбойник по прозвищу Черный Меч. Теперь он был Эриком из Уиклиффа; и он — человек, которого она почти не знала — заявлял о своих правах на нее, а ей приходилось эти права отрицать.

На подходе к саду под ноги Розалинде подвернулись два щенка-переростка, она отогнала их пинком и тяжело вздохнула. Как быть с замужеством — все равно решать не ей, твердо напомнила она себе. А пока можно с головой уйти в хозяйственные хлопоты: дел в замке хватало.

Однако, при всех своих похвальных намерениях, она оказалась весьма близка к тому, чтобы отказаться от них, когда миновала разросшиеся как попало грушевые деревья и смогла окинуть взглядом сад целебных трав. Она помнила этот аккуратный садик с каменными дорожками, зелеными лужайками и густыми бордюрами трав и цветов. А сейчас ее взору явились заросли диких кустарников, в которых были как попало протоптаны тропинки; еще три собаки, выскочившие из гущи высокой травы, едва не сбили ее с ног, выражая свой неуместный восторг.

— Пошли вон! Вон! — закричала она, топая ногами и замахиваясь на них полами верхней туники. Но они только разыгрались еще пуще, глупо тявкая, и далеко не сразу унеслись следом за двумя щенками, которые попались на ее пути раньше.

Розалинда почти совсем пала духом. Все, что пришлось ей не по вкусу в Стенвуде — нетребовательность к пище, забвение требований этикета, нехватка женских рук, — все это, казалось, объединилось, чтобы привести в столь плачевное состояние садик, некогда бывший столь ухоженным и уютным. Даже покинутый людьми сад в развалинах замка-беззаконника не был столь заброшенным! Плечи у Розалинды горестно опустились. Один лишь этот сад способен поглотить все ее силы и время, а ведь так много других дел, требующих ее внимания… Ей с этим не справиться! Никогда не справиться!

— Грустное зрелище, правда?

Обернувшись на звук голоса, Розалинда увидела отца, стоявшего в нескольких шагах от нее. Если бы он не выглядел таким одиноким и печальным, она немедленно высказала бы ему все, что думает по этому поводу. Что ни говори, а это он допустил, чтобы их дом дошел до такого упадка! Но сейчас она не в силах была его упрекать — ведь он, очевидно, сам уже почувствовал, к чему привело такое попустительство.

— Сад можно возродить, — сказала она, хотя ее голосу явно не хватало воодушевления.

— Неужели можно? — удивился он и медленно приблизился к ней. — Иногда мне кажется, что это недостижимо.

Розалинда снова ощутила всю меру отцовского одиночества и поняла скрытый смысл его слов. И тут же ее природные наклонности утешительницы одержали верх над всеми прочими побуждениями.

— Здесь можно навести порядок, я уверена. — Она заколебалась. — Но мне нужна ваша помощь.

Он взглянул на нее, и теперь ей было видно, как он старается согнать со своего лица самый след печали.

— Я не садовник, — грубовато отрезал он.

— Да, конечно. Но зато я неплохая садовница. Вам только нужно дать мне в помощь работника, чтобы я могла использовать его по своему усмотрению. Или двух.

Отец долго присматривался к ней, прежде чем ответить.

— Ты здесь два дня. Я дал тебе ключи. Теперь ты хочешь получить двух моих слуг, чтобы заново устроить сад.

— Я привезла двоих с собой. И я сама могу работать, — возразила она. Его ворчливый тон ничуть ее не обеспокоил. Она подошла к нему вплотную и остановилась перед ним:

— Вы будете довольны результатами, вот увидите.

— Очень может быть, — согласился он.

И ушел.

Розалинда смотрела ему вслед, и сердце у нее полнилось любовью и печалью. Конечно же, она имела в виду нечто несравненно большее, чем возрожденный сад. Но ей и в голову не пришло усомниться, что и отец это понимал.

Вечером, после того как закончился угнетающе тяжелый ужин, состоявший из мяса жилистого кабана, пересоленной рыбы и овсяной каши, Розалинда еще долго обдумывала дальнейшие планы. В уединении своей комнаты, при свете единственной мерцающей свечи, она задумчиво расчесывала волосы и размышляла, как действовать дальше. Пусть Клив начнет работать в саду вместе с кем-нибудь, кого она утром сможет послать ему в помощь. Сейчас весна, и потому нельзя упускать время. Седрику надо отдать строжайшие распоряжения касательно кухни, пивного погреба и кладовых: там нужно навести чистоту, а затем устроить все более удобно. Бельевыми хранилищами и лекарской кладовой она займется сама.

А в парадной зале… она заставит невоспитанных мальчишек собрать с пола и выкинуть всю старую тростниковую труху, отскоблить каменные полы песком и золой, помыть их, а потом присыпать свеженарезанным тростником. А когда они с этим управятся, она пошлет их чистить факельные подставки и канделябры.

Конечно, придется самой проверять, как идут все эти работы.

Кто, кроме нее, сумеет проследить, чтобы каждое дело было исполнено на совесть? Если она станет трудиться с утра до ночи, то добьется своего! Позднее она позаботится о том, чтобы не дремали пряхи и швеи, чтобы во всех комнатах было чисто и чтобы везде хватало свечей… Но сейчас нужно ограничиться самым необходимым.

Едва занялось утро, она разбудила Седрика, который спал сладким сном у себя в комнате, неподалеку от спальни лорда. Розалинда была уже одета в простое серое платье; волосы она упрятала под льняной платок. Ключи весело позвякивали у нее на поясе.

— Доброе утро, Седрик. Надеюсь, ты хорошо выспался, потому что сегодня мы приступаем к долгам трудам.

— Ми… миледи? — засуетился он, еще не вполне придя в себя спросонья.

— Пожалуйста, собери побольше слуг в парадной зале. Пять-шесть этих неповоротливых мальчишек и двух женщин. Прикажи повару, чтобы прислал хотя бы двух своих помощников. Они ему не понадобятся, потому что мы будем питаться вяленой рыбой, хлебом и сыром, пока работа не будет выполнена до конца. Да, и еще мне нужен Клив и… кто-нибудь еще, кого ты сможешь найти. — Она одарила его довольной улыбкой. — И поторопись, Седрик. Пока мы с тобой беседуем, время утекает безвозвратно.

Некоторое время он стоял уставившись на нее, словно не совсем понял сказанное. Потом кивнул и чуть заметно улыбнулся:

— Слушаюсь, миледи. Я сейчас же этим займусь. — Он взял сапоги и начал натягивать их на ноги; его улыбка стала еще шире. — Как видно, скоро в замке начнутся кой-какие перемены.

— Очень на это надеюсь, — отликнулась она. Другие оказались куда менее сговорчивыми, чем Седрик, но Розалинду это не обескуражило. Старые привычки трудно ломать, но она твердо вознамерилась искоренить безобразные порядки и нравы, которые царили среди слуг в Стенвуде, — искоренить раз и навсегда. Служанок она послала чистить кухню — снизу доверху, от пола до потолка — и все, что находится в ней. Два помощника повара были отправлены освобождать кладовые. Особенного страху нагнала она на пятерых неуклюжих мальцов, которых грозно предупредила:

— На полу не должно остаться ни единой крошки, ни одной кости, ни одной капли застывшего жира. Делайте что хотите — скребите, обметайте, протирайте, смывайте, но пол должен быть чистым!

Покидая парадную залу, она не пожелала обратить внимание на их недовольный ропот. Скоро они будут знать свое место, обещала она себе, и накрепко усвоят, что приказания леди столь же непререкаемы, как и приказания лорда.

Но самые громкие протесты ей пришлось выслушать от Клива.

— Сад?.. Вот это и есть сад? — переспросил он недоверчиво, увидев дикие заросли на месте сада целебных трав.

Он проводил взглядом одну из собак, которая сначала облаяла их, а затем скрылась в высокой траве. С самым несчастным видом паж повернулся к хозяйке:

— Лучше оставить эту чащу собакам, а сад разбить где-нибудь в другом месте, леди Розалинда.

— Я так не считаю, — твердо возразила она. — Прежде всего отыщи под травой старые каменные дорожки и постарайся их расчистить. Потом мы разберемся, какие кусты убрать, а какие оставить.

— С этим и за год не управиться! — воскликнул он, поняв, что она не отступится от своего замысла.

— У тебя в распоряжении две недели. — При виде его ошеломленного лица она немного смягчилась:

— Седрик пришлет кого-нибудь тебе в помощь.

— Пусть пришлет того, у кого силы, как у быка, — пробурчал Клив, присматриваясь к многочисленным крепким деревцам, которые без приглашения пустили здесь корни.

При этом ворчливом пожелании Клива перед глазами Розалинды немедленно возник образ Черного Меча — вот уж кто и впрямь силен как бык. Но она тут же отогнала это видение и сосредоточилась на своих злободневных делах. Когда она оставила Клива, он задумчиво почесывал голову и что-то бормотал себе под нос.

Розалинде стоило большого труда держаться подальше от немногочисленной артели ее работников в течение всего утра. Следовало приучить их к мысли, что и без ее постоянного присмотра они должны трудиться, как приказано: она сумеет с них спросить. До самого обеда она разбиралась с содержимым лекарской кладовой и наводила там чистоту. Трапеза проходила в необычном молчании, а лица работников, принимавших в ней участие, были довольно унылыми и грязными. Отец с любопытством покосился на Розалинду, когда ему подали незамысловатую еду. Однако он не стал возражать против такого нововведения и только приналег на скромные яства с видом полнейшего удовлетворения, чем снискал самую горячую благодарность Розалинды. Ведь если он столь явно поддержал ее непопулярные методы, никто не посмеет на них жаловаться.

Перед тем как покинуть парадную залу и приступить к дальнейшим делам, она дала новые и более внятные распоряжения небольшому отряду юных исполнителей ее воли, которые, по-видимому, уже отчасти смирились со своей участью и несколько притихли.

На кухне повар встретил ее мрачным и весьма красноречивым взглядом. Но Розалинда не позволила себе отвлекаться и обратилась к двум служанкам, которые вовсю соскребали многолетние слои жирной грязи с дубовых балок над столами.

— Все, что соскребете, не выбрасывайте, а складывайте в лохань, Эдит, — приказала она старшей из женщин. — Я начинаю устраивать сад, и все кухонные отходы теперь нужно будет относить туда.

— Хорошо, миледи, — кивнула служанка. — Просто сказать стыдно, как много тут всего наросло. — В подтверждение своих слов она сняла с ножа огромный коричневый ком. — Подумать только: все это с потолка в еду сыпалось.

Розалинда присмотрелась к ней и к ее напарнице по имени Мод, которая была помоложе и потолще.

— Кто-нибудь из вас умеет готовить? — спросила вдруг Розалинда.

Первой откликнулась Мод:

— У меня это получается. Особенно похлебки и пареные овощи. — Она взглянула на Эдит, словно обдумывая, стоит ли выкладывать еще какие-нибудь подробности. — А Эдит умеет делать грушевый пирог.

— Грушевый пирог? — Розалинда остолбенело уставилась на Эдит. Она уже обдумывала, какие возможности сулит ей это неожиданное открытие, но служанки превратно истолковали выражение ее взгляда.

Эдит побледнела от страха:

— Пожалуйста, не гневайтесь на меня, миледи. Я брала только те груши, которые падали на землю и уже сильно подгнили. А мука… муку я тоже брала прогорклую. Я не воровка, миледи, не воровка, я правду говорю!

— Ох, зря ты так испугалась, — поспешила Розалинда успокоить женщину. — Я только подумала… Видите ли… — Она оглянулась по сторонам — нет ли поблизости повара. — Я собираюсь здесь многое изменить…

Когда Розалинда заглянула в кладовые и в пивной погреб, работа там явно спорилась под бдительным оком Седрика. Он не позволял слугам прохлаждаться, и, как показалось Розалинде, она впервые видела его столь воодушевленным. Однако при ее появлении оживление сенешаля быстро уступило место обычной для него почтительно-степенной повадке.

— Работы много, миледи. Но мы не отступимся, пока вы не будете вполне довольны.

Розалинда улыбнулась ему: за личиной невозмутимой услужливости она угадывала настоящий душевный подъем, с которым Седрик взялся за осуществление ее затей. В нем, по крайней мере, она обрела надежного союзника.

— Я тоже всей душой стремлюсь к тому, чтобы эти работы благополучно завершились. Но, Седрик, их же невозможно выполнить за один день. Должна признать, что для начала вы сумели сделать очень много.

От этой беглой похвалы лицо Седрика заметно порозовело.

— И… и я послал одного крепкого парня для помощи в вашем саду.

— О, да, в саду… это хорошо.

Возвращение в сад Розалинда откладывала не без умысла. С одной стороны, если уж она взялась за какое-то дело, ей не хотелось отвлекаться на другие задачи. И она собиралась провести в многострадальном саду все время до вечера. Но, с другой стороны, она с опаской думала о возвращении туда, поскольку все еще чувствовала себя не вполне спокойно в обществе Клива. Со стороны могло показаться, что между ними восстановились такие отношения, какие уместны между слугой и госпожой, однако к этим отношениям теперь примешивалась натянутость, которой не было прежде. Она вела себя с ним так, чтобы отбить у него охоту заводить разговор о чем-либо случившемся между нею и Черным Мечом — Эриком. Однако она понимала, что Клив не станет вечно держать свое мнение при себе. Рано или поздно он заговорит.

Она вздохнула и рассеянно улыбнулась Седрику:

— Думаю, мне уже пора отправляться в сад, присмотреть, как идут дела. Буду там до сумерек — если кому-нибудь понадобится меня найти.

Тысячи планов роились в голове Розалинды, когда она подходила к саду. Времени понадобится много, но она добьется того, что здесь возродится нечто большее, чем просто сад целебных трав. Она последует примеру матери и сотворит здесь самое прекрасное место в Стенвуде — Сад Радости. По словам тетушки, так назывались подобные уголки в прославленных замках. Помимо полянок, дорожек, бордюров и цветников, она уже видела в воображении тихий пруд в середине и, может быть, поблизости от него — эти чудесные солнечные часы, о которых ей доводилось слышать восторженные рассказы. А вокруг должна стоять стеной живая изгородь из роз. Они будут источать аромат и очаровывать своей красотой. И не пропустят в сад этих гадких собак, злорадно подумала она.

Но вот она вышла на солнечное место, и все мысли о цветниках, лужайках в мирном уединенном саду разом вылетели у нее из головы. Она увидела, что начало положено: довольно просторная площадка уже была расчищена. Ее взору предстали огромные кучи вырванных с корнями сорняков и ставшие теперь видными каменные дорожки, сбегающие к середине сада. Какое-то деревце также было выворочено с корнем и расколото на дрова. Но не эти свидетельства усердной работы заставили Розалинду оцепенеть. Рот у нее приоткрылся и взгляд уперся в одну точку, когда она увидела человека, который, присев на корточки, почесывал за ушами одного из щенков, а еще два щенка прыгали вокруг, тявкая и повизгивая в явных попытках добиться подобных же милостей.

— Ты!.. — воскликнула Розалинда, даже не обратив внимания на то, что произнесла это вслух.

Эрик взглянул на нее.

— Раб идет, куда пошлют, и делает, что велят, — неприветливо пояснил он. Затем медленно поднялся, и на лице у него появилось все то же возмутительное насмешливое выражение:

— Тебе нравится, как мы тут постарались, Роза?

— Для тебя я леди Розалинда, — отрезала она. — Если ты дорожишь своей упрямой шкурой, не будь таким наглым.

— Если твоему собственному супругу не позволено обращаться к тебе по-свойски, то кому же это позволено? Кроме того, поблизости нет никого, кто мог бы нас подслушать.

— А как же Клив? — тревожно откликнулась она, пытаясь не смотреть на него. — И ты мне не супруг! — свистящим шепотом закончила она.

Он не удостоил вниманием ее последние слова.

— Клив ушел. Насколько я понял, отправился искать тебя. Он впал в дурное расположение духа, когда Седрик прислал меня работать с ним.

— Что ж, можешь прямиком возвращаться к Седрику. В моем саду тебе делать нечего! — гневно заявила она. — Ты мне здесь не нужен!

— Я намерен остаться.

Слова были произнесены ровным, спокойным тоном, но в них звучала сталь.

— Незачем тебе здесь оставаться, — стояла она на своем. — Тебя можно использовать гораздо лучше где-нибудь в другом месте.

— Использовать меня не удастся нигде, миледи, — возразил он с ледяным спокойствием. — Ни вам, ни кому-нибудь другому.

— Тогда… тогда почему ты еще здесь? Почему ты до сих пор не сбежал? — Розалинду пробрал озноб от внезапной холодности его взгляда. Даже щенок, который жался у его ног, жалобно заскулил. — Если тебя удерживает мысль о награде… обещаю тебе, она скоро будет уплачена…

— Я здесь потому, что так лучше для меня. Это все, что тебе нужно понять. Седрик отправил меня работать в саду — вот этим я и займусь. А ты даже и думать забудь насчет того, чтобы Седрик послал меня куда-нибудь еще.

Розалинда не могла вымолвить ни слова. Она была здесь хозяйкой, а он — всего лишь рабом, ниже, чем последний из прислуги. И все же он стоял перед ней во всем своем гнусном великолепии и отдавал ей приказы, и у нее не было выхода, кроме одного — склониться перед его волей. Она могла негодовать и возмущаться сколько угодно, но не смела забывать об одном: ему достаточно рассказать про обручение в Данмоу и о том, что произошло затем в лесу, чтобы ее доброе имя было погублено бесповоротно. Правда, ему скорей всего пришлось бы заплатить собственной жизнью за это удовольствие, но сейчас Розалинда была разъярена настолько, что такой исход даже показался ей заманчивым… впрочем, только на миг. Она понимала, что должна соблюдать осторожность и остерегаться ложных шагов, имея дело с этим человеком.

Едва не разразившись бранью, Розалинда уставилась на него сверкающим взглядом.

— Ты хочешь тут работать только мне назло! Что ж, прекрасно, поработаешь здесь, но тебе придется очень и очень пожалеть, что мы когда-то встретились! — Она подобрала с земли ветку и со свистом рассекла ею воздух. — Выдерни ту иву. И все те кусты. Расчисти остальную часть каменных дорожек. И… и… — Его лицо выражало столь благодушную безмятежность, что она уже не могла совладать с собой. — И вышвырни вон этих чертовых собак!

Розалинда вихрем умчалась прочь, лишь бы не дать ему времени расхохотаться и тем самым подстрекнуть ее к каким-нибудь действиям, о которых пришлось бы потом пожалеть ей самой. Сейчас она, наверно, могла бы ударить его веткой, которую все еще сжимала в руке. Она торопливо отшвырнула ветку, негодуя оттого, что он смог довести ее до такого бешенства. Да ведь еще одна секунда — и она не могла бы за себя отвечать! Вовсе не в ее привычках было кричать на слуг или заваливать их непосильной работой. И ни разу в жизни она не ударила никого из них!

Только ведь он — не такой слуга, как все, горевала она, пересекая двор настолько быстрым шагом, насколько это позволяли приличия. Он — обыкновенный преступник. Нет, поправила она себя. Он совсем не обыкновенный преступник.

И к тому же — твой муж, напоминала ей собственная совесть. И ему отдана твоя девственность.

В какую же ужасную, ужасную ловушку она угодила, сокрушалась она, направляясь в парадную залу. Хуже не придумаешь. Затем она увидела отца и Клива, увлеченных беседой, и сердце у нее ушло в пятки. Можно было не сомневаться: Клив достаточно раздосадован и с него вполне станется рассказать лорду все, что ему известно. А если так…

Не тратя времени на обдумывание этой пренеприятнейшей возможности, она просто глубоко вздохнула и направилась туда, где они стояли.

— А-а, Розалинда! — воскликнул отец, заметив ее приближение. — У меня для тебя есть хорошая новость.

Отцовская улыбка слегка отогнала страхи Розалинды, но широкая ухмылка Клива повергла ее в полнейшее недоумение.

— Я решил наградить этого храброго парня. Уверен, что и ты согласишься с моим решением, дочка.

— Наградить? — повторила Розалинда.

Она улыбнулась, потому что искренне порадовалась за Клива. Он всегда был добрым и преданным. Он доказал свою отвагу и тогда, когда защитил ее у реки, и тогда, когда осмелился кинуться на Черного Меча… хотя и не совсем своевременно. Из всех людей он более других заслуживал награды.

— Я надеюсь, что награда будет очень высокой, потому что он действительно спас мне жизнь. Когда на нас напали у реки, — поспешила она уточнить.

— Да. По всем отзывам, он в высшей степени доблестный юноша. Поэтому я решил, что он станет одним из моих оруженосцев и будет вместе с ними обучаться всему, что должен уметь рыцарь.

Тут уж даже трудно было сказать, кто выглядел более ошеломленным. Клив переводил взгляд с сэра Эдварда на Розалинду и обратно, и на лице у него последовательно отразилась целая череда чувств: недоверие, изумление, страх и снова недоверие. Розалинда знала, что происхождение Клива — он был незаконнорожденным сыном бедного рыцаря — оставляло ему мало надежд на что-либо более почетное, нежели положение слуги в замке. По мнению юноши, это было намного лучше, чем работа в поле. Но теперь! Розалинда оправилась от потрясения первой. Она захлопала в ладоши, радостно засмеялась и схватила Клива за руки.

— Оруженосец? И может быть, в будущем — рыцарь? Вот уж не думала, что когда-нибудь стану величать тебя сэром Кливом! — воскликнула она со счастливой улыбкой. — Но теперь я буду с восторгом ждать этого дня!

— Он пока еще не сэр Клив, — строго перебил ее отец. Но в его глубоко посаженных глазах мелькнули веселые искорки. — Тебе предстоят нелегкие труды, мальчик. Будешь изучать этикет, язык, историю, искусство обращения с копьем и мечом и сотню других вещей…

— О, я так вам благодарен, милорд! Так благодарен! — Клив даже охрип от благоговения. — Я бесконечно благодарен вам! Вам будет всецело посвящена моя вечная признательность, беспредельная преданность, моя бесконечная вера…

— Да-да, понимаю, — усмехнулся сэр Эдвард и положил руку на узкое мальчишеское плечо. — Предлагаю тебе завершить те дела, которые ты собирался выполнить сегодня. Затем можешь перебраться в помещение, где живут оруженосцы. Над кладовыми, ты знаешь, где это? А завтра явишься вместе со всеми к капитану стражи и приступишь к своим новым обязанностям.

При напоминании о сегодняшних задачах ликование Клива несколько поугасло, и он вопросительно взглянул на Розалинду. Но она одарила будущего рыцаря лучезарной улыбкой и жестом дала понять, что отпускает его.

— Про сад и не вспоминай. Можешь идти, ты свободен, — сказала она.

— Слушаюсь, миледи. Благодарю вас, миледи. Благодарю вас, милорд. — Он пятился назад, отвешивая поклоны. — Благодарю вас, милорд, — повторил он еще раз, повернулся и, подпрыгнув от восторга, умчался прочь.

— Он, кажется, славный малый, — заметил сэр Эдвард, провожая взглядом юношу.

— Вы будете им гордиться, я уверена, — отозвалась Розалинда. — Он не подведет вас.

— Я и мысли такой не допускал, что он может подвести. По-моему, я неплохо разбираюсь в людях. А ему даровано такое свойство, которое необходимо для настоящего рыцаря, — честь.

Честь. Это слово преследовало Розалинду, пока она возвращалась в сад. Да, у Клива есть врожденное чувство чести. Но и Эрик говорил о чести. Она обвинила его в полнейшем отсутствии таковой, ибо он, возможно, был самым ужасным и безжалостным злодеем на земле. Но даже в тяжелейшие мгновения его окружал этот странный ореол благородства. Даже когда он стоял под предназначенной для него петлей. И после, когда его подвергли публичной порке, он умудрялся сохранять достоинство во все время этого жестокого истязания… В который уже раз она вернулась все к той же головоломке: откуда он взялся и что привело его на эшафот?

К тому времени когда она достигла садового уголка, ее гнев почти испарился, уступив место жгучему любопытству. За пределы сада уже было убрано второе выкорчеванное деревце. Собаки, которых тут набралась к этому часу целая стая, безмятежно разлеглись у дорожки, в конце которой виднелась широкая спина Эрика. Он наклонялся и разгибался, наклонялся и разгибался, выдергивая траву, побеги молодых деревьев и небольшие кусты, крепко сидящие в плодородной почве; вытянув из земли, он их отбрасывал назад через плечо, не оборачиваясь и оставляя за собой постоянно удлиняющийся след. Вот он остановился и выпрямился, стянул тунику через голову, откинул ее в сторону и снова принялся за работу, одетый только в рубашку.

Работа в саду не считалась занятием, достойным мужчины. Конечно, слуги возились с землей и служанкам приходилось трудиться в господском саду, но чаще всего туда — по мере надобности — отряжали мальчишек. Но Эрик, которого приставили к этой столь мало уважаемой работе, ничуть не выглядел униженным. Он выполнял ее так же, как и все, за что брался, — с силой и целеустремленностью. Розалинда была вынуждена признать, что он очень много успел за столь короткое время. Одна из дорожек, мощенных камнем, была расчищена уже почти до середины. Если дело так пойдет и дальше, ее сад приобретет пристойный вид гораздо раньше, чем она смела надеяться.

Почти позабыв о недавней вспышке своего негодования, Розалинда направилась к Эрику по расчищенной дорожке. Хотя она была у него за спиной, он тем не менее каким-то образом почувствовал ее приближение. Как осторожный зверь, он обернулся прежде, чем она подошла на расстояние удара. Однако, едва он ее увидел, настороженность быстро отпустила его.

— Пришли убедиться в моем усердии, леди Розалинда? — спросил он все тем же насмешливым тоном. — Или, может быть, с целью застращать меня обещаниями дальнейших трудов?

Он изобразил на лице гримасу, которая должна была засвидетельствовать, что ни одна из этих возможностей ни в малой степени его не тревожит.

Тут только Розалинда сообразила, что она и сама не знает, зачем вернулась в сад так скоро. С тем же успехом она могла бы еще раз заглянуть в парадную залу или в кухню. А ее почему-то потянуло сюда.

Это из-за самого сада, решила она. Уход за садом вообще был ее любимым занятием, а уж сад Стенвуд-Касла значил для нее особенно много. Конечно, ее приход никак не был связан с работником, который теперь стоял перед ней. Если уж на то пошло, его присутствие скорей должно было бы отбивать у нее охоту сюда заходить. Но и это было бы не правильно, упрекнула она себя. Если желательно внушить ему, что он для нее просто один из слуг Стенвуд-Касла, тогда ей не следовало бы ни искать его общества, ни избегать его более рьяно, чем любого другого.

Но это здравое рассуждение никак не помогло ей разобраться в собственных растревоженных чувствах. Когда она подняла взгляд на твердые очертания его лица, сердце у нее забилось быстрее и почему-то стало трудно дышать.

— Я пришла… — начала она слабым голосом. — Я пришла, потому что этот сад значит для меня очень много.

— Тогда он должен много значить и для меня.

Столь любезный ответ застал ее врасплох, и несколько мгновений она просто растерянно смотрела на него, а потом нахмурилась и отвела глаза.

— Я не дурочка. Не обращайся со мной как с ребенком.

— Слушаюсь, миледи, — ответил он столь же ровно и учтиво.

— Не смейся надо мной! — снова разозлившись, бросила она.

— А как, по-твоему, я должен с тобой держаться, Роза, чтобы тебе угодить? — парировал он, хотя теперь в его глазах сверкали более сильные чувства.

— Я… я твоя хозяйка, и ты должен держаться со мной почтительно. И я буду обращаться с тобой в равной мере хорошо. Просто работай с усердием, и в Стенвуде с тобой будут обходиться по справедливости.

Пока он обдумывал ее слова, его глаза не отрывались от нее.

— Разве сегодня я работал плохо?

— Нет, хорошо. Ты действительно хорошо поработал.

— Отсюда следует, что и ты должна со мной хорошо обращаться.

— Но с тобой хорошо обращаются. У тебя есть место для ночлега. У тебя есть еда…

— Это способно удовлетворить лишь две из четырех потребностей мужчины, — напомнил он ей одну из их прежних бесед. — Остается еще кое-что. Речь идет о моей свободе. И о моей женщине, — добавил он спокойно. Затем, прежде чем она смогла достойным образом ответить на его наглые слова, он продолжил:

— Приди в мою постель, милая женушка. Хотя я и позволил тебе потянуть время, это не помешает нам снова насладиться друг другом.

На этот раз Розалинда подскочила как ужаленная. Слова, произнесенные самым ровным тоном, окатили ее огненной волной, и она почувствовала, как в ней самой зарождается предательский жар.

— Ты… ты… — Она безуспешно искала подходящий ответ. — Ты обезумел!

— Обезумел от желания.

— Под… подлый негодяй!

— Ты моя жена.

— Отвратительный… отвратительный…

— Я не был тебе отвратителен. Роза. Сколько бы ты ни старалась теперь убедить себя в этом, но в минуты нашей близости ты испытывала что угодно, но не отвращение.

— О-о! — Розалинда не в силах была слушать это дальше. Она качнулась назад, повернулась и была уже готова кинуться в бегство, только бы не видеть его слишком проницательных глаз. Но он схватил ее за руку и удержал. Даже его слова приводили ее в смятение, но этот властный жест вообще лишил ее способности мыслить здраво. Широко открытыми, как у лунатика, глазами она смотрела на него, не способная даже скрыть свои чувства.

— Твои волосы должны быть свободными, — тихо проговорил он. — Свободными, чтобы рассыпаться по плечам; свободными, чтобы скользить у меня между пальцами. — Он привлек ее поближе, и в этот миг для Розалинды перестало существовать все: замок, отец, мысли о том, что он ей не ровня.

— Приди ко мне ночью, — настойчиво попросил он, обвив одной рукой ее шею.

И тут она почувствовала, что полотняный платок соскользнул у нее с головы и волосы непокорным потоком хлынули вниз. Эрик шумно вздохнул и погрузил руки в волшебный темный водопад. Но она была слишком растревожена, чтобы еще хоть на секунду продлить это объятие.

— Не… не надо… — прошептала она, пытаясь вырваться из-под власти завораживающего тепла его рук. — Кто-нибудь может увидеть…

Она внезапно смолкла, устрашенная тем, что ей пришел в голову только такой жалкий резон. Она должна была сказать совсем другое. Но под неотрывным взглядом этих зовущих глаз все доводы рассудка вылетели у нее из головы. А ведь следовало бы сказать, чтобы он не распускал руки. Следовало бы поставить его на место. Следовало бы возмутиться уже тем, что он посмел предложить ей такое… Но слова не шли с языка. Сердце бешено колотилось в груди, и все, что смогла Розалинда, — это отступить на шаг, повернуться к Эрику спиной и удалиться, с трудом передвигая ноги.

Вскоре она уже была у себя в комнате, заперла дверь на засовы, убедилась, что ставни плотно закрыты, и, забравшись в постель, задернула полог так, чтобы не оставить ни малейшего просвета. Но ничто не помогало. Словно некая невидимая сила тянула ее к нему, и не было у нее защиты против этой силы.

Силы, которая тянет сердце к сердцу.

Нет, не так, резко одернула она себя. Не стоит кривить душой. Честнее было бы сказать: лоно к лону.

Сочтя себя виновной в столь страшном грехе, она вскочила, всхлипнула, снова выбралась из постели и рухнула на колени, не замечая, как тверды и холодны камни пола.

— Я признаюсь в грехе похоти, — шептала она, молитвенно воздев руки. — Я признаюсь в грехе похоти, я тоскую по человеку, который должен быть мне противен. Господь всемогущий, помоги мне! Милосердный Иисус, сжалься надо мной! Пречистая Дева, умоляю тебя…

Долго и усердно молилась Розалинда, взывая ко всем святым, которые могли бы снизойти к ее мольбам, но она опасалась, что призывы к небесным заступникам останутся без ответа. И утешения она от них не дождется.