Рудимент

12. ПОРОЛОНОВАЯ КОМНАТА

Всю следующую неделю моя деятельность сводилась к просмотру мультиков. Порой остроумные, порой смешные, тем не менее, они оставляли какой-то тревожащий осадок.

Наверное, я слишком оторвался от обычных ребят, убеждал я себя. Я всего лишь заторможенный инвалид и ни черта не понимаю. Не умею легко и свободно воспринимать такие вещи…

— Не углубляйся слишком сильно! — напутствовал Винченто. — Просто смотри, запоминай язык. Примерно так выражаются твои сверстники. Встретишь незнакомые слова — перемотай назад и отметь.

Незнакомых слов встретилось не так много, но в основном, на русском. Некоторые мультфильмы были переведены. Все, что касалось английского, я понимал достаточно свободно, учитывая сотни фильмов, просмотренных еще в Москве. Винченто прикрепил ко мне инженера, но, скорее, этот прилизанный тип в круглых очечках был лингвистом.

Я сначала думал, что он эмигрант, но оказалось нет. Я мог только позавидовать столь свободному владению русским.

Мультики…

Двое рисованных придурков, лет тринадцати. Они себя очень смешно ведут, в каждой серии норовят осуществить какой-то гениальный план, но выходит немного боком. Постоянно друг над дружкой смеются и забавно хихикают. Как овцы. А еще они здорово озабоченные женскими «буферами» и всякими приколами в сексуальном плане. Но самое смешное то, что девчонки не желают с ними знаться, и два эти кадра вечно остаются в дураках.

Они придумывают специальный прибор, чтобы подглядывать за девочками в туалете, и пытаются собирать плату за просмотр. В результате их поймал учитель и поколотили старшеклассники.

Потом они вынуждены слушать лекцию жутко занудного учителя насчет половой жизни. Ребята кричат, чтобы учитель поскорее показал им слайды, где трахаются, а он вместо этого рассказывает тошнотворные подробности о родах и менструациях. А главное, что героям фильма никак не сбежать. Сами напросились на «пикантную» лекцию в старший класс вместо того, чтобы кататься на роликах. Идиоты.

Дальше еще смешнее. Скучный педагог раздает семечки, чтобы посадить их и вырастить дома какой-то там злак. У нормальных людей получается, как надо, а наши чуваки ухитряются все испортить. Вместо того, чтобы поливать водой, они писают на семечко, кормят его консервами и ругаются чуть ли не матом. В результате собирается целая армия навозных мух, а росток так и не поднялся.

Потом они придумывают устройство для ловли мух и не находят ничего умнее, как приманить муху на собственное дерьмо. Порция яда из баллончика достается самим изобретателям, а на какашки слетается целая армия насекомых.

Полные придурки…

— Превосходно, — сказал доктор Винченто в ответ на мои робкие замечания о невысоком художественном уровне. — Это и хорошо, Питер. Я рад, что внутри ты старше своих сверстников и понимаешь, что к чему. Тебе удалось противостоять страшной болезни, тебе хватило мужества вынести корсет, и потерю близких, и угнетающую атмосферу в Доме инвалидов. Так давай теперь вместе поможем другим подросткам, тем, кто слаб и не имеет, как ты, внутренних резервов.

От такой грубой лести я покраснел. Но, черт подери, ведь шеф говорил правду!

— Что я должен делать?

— Ты будешь делать переводы к готовым сериям, а потом мои друзья, кто непосредственно задействован в производстве сериала, сверят твои переводы со своими. Прошу тебя, Питер, все как раньше, при тестировании. Не задумывайся над точностью формулировок, переводи так, как придет в голову. Если тебе покажется, что твой перевод лучше, не стесняйся. Не стесняйся употреблять нецензурные выражения. Ведь это не Шекспир.

— Но они же… Сэр, они несут такую чушь!

— Естественно. Питер, я повторяю. Это часть терапии, часть емкого и долговременного процесса. Дети будут смотреть на наших героев и смеяться. У многих ведь плохие оценки, их третируют родители, их постоянно обзывают тупицами учителя, насмехаются сверстники. Наша с тобой задача — дать таким ребятам поверить в себя. Пусть они видят, что есть кто-то намного глупее их. Пусть они похохочут над беззлобными шутками, ведь здесь все на поверхности. Скажи, ведь никому же не придет в голову подбрасывать раненую птицу в воздух, чтобы она летала, или самолично разжевывать для нее червей?

— Пожалуй, такое в голову не придет… — содрогнувшись от отвращения, кивнул я.

— Вот именно! — Винченто доверительно потрепал меня по плечу. О, как он умел убеждать, когда хотел… — Этот сленг, на котором общаются персонажи, он несет двоякую смысловую нагрузку. Во-первых, дети сейчас, как никогда, разобщены, потеряны. Слишком много проблем на них валится. Поэтому тот язык мультфильма, язык простой, удобный и понятный, он призван облегчить коммуникацию и снять стрессы.

— Значит, надо постараться говорить именно такими словами—«баклан», «отстой», «буфера», «заторчал», и все такое?

— Конечно. И что важно, никаких синхронных переводов. Ты просматриваешь серию целиком, а потом озвучиваешь. Не пытайся переводить в точности. В этом весь смысл, в творческом подходе. Не стесняйся проявить эмоции. Если тебе что-то противно, пусть это прозвучит.

Меня словно что-то кольнуло.

— А что, если я опять выдам не те слова, как тогда?

— Этого не случится! — уверенно покрутил пальцем Винченто. — Для того мы и оставляем инженера, он проведет предварительную фильтрацию. А если и вклинятся какие-нибудь… ммм… реплтки, отражающие твой душевный настрой, то это даже к лучшему. А после того, как ты переведешь, ну скажем, штук десять серий, мы попробуем доверить тебе самому создать мультфильм.

— Самому? — Я не мог поверить. — То есть вы хотите, чтобы я придумывал сюжеты в таком же стиле? Но я не сумею…

— Сумеешь, Питер, прекрасно сумеешь. Ты сочинял замечательные сказки, фантазии тебе не занимать. Главное — уловить общий настрой, и все получится. А наши парни тебе с удовольствием помогут, если что.

— Скажите, сэр… — Я так быстро привык использовать это вежливое обращение, даже сам удивлялся. — Скажите, а зачем перевод? Эта дребедень, она что, пойдет по российскому телевидению?

— А как же, Питер! — всплеснул руками добрейший доктор Винченто. — Не забудь, ведь мы вплотную работаем с благотворительными организациями у тебя на родине. Или ты думаешь, что российские дети меньше нуждаются в психологической помощи, чем американцы? Для чего весь этот, нелепый на первый взгляд, черный юмор? Для того, чтобы облегчить ребятам общение. Современный подросток, как никогда, перегружен неадекватно сложной информацией, истерзан уроками. Часто он не решается даже выходить на улицу. Кроме того, детям скучно в школе. Учеба, для большинства,это монотонная, рутинная каторга, притупляющая сознание и здоровые инстинкты. А наши смешные, о внутри добрые герои помогут ребятам найти общий язык. Это называется субкультура, слышал о таком понятии? Да, я согласен, некий упрощенный, чуть суррогатный язык, который поможет ребятам общаться, поможет робким натурам найти друзей. Слышал о таком понятии — «вербальная коммуникация»? Разобщенные ребята, получив заряд бодрости от просмотра, сразу начинают более активно общаться. Искусство взрослых от них слишком далеко, а здесь отличная возможность поделиться впечатлениями, развить юмор, наблюдательность. А как только активизируется телефонное общение, очень скоро возникает потребность в личных встречах. Подростки обретают уверенность, им есть о чем поговорить, и главное — над кем посмеяться. Ведь даже слабый ученик всегда будет чувствовать себя умнее наших молодцов с экрана. Таким образом, ребята больше не сидят по домам и не портят глаза «Звездными войнами», они собираются в группы. Они тусуются. Они обретают внутреннюю свободу и быстрее взрослеют.

— А что означают буквы «НРР»? — поинтересовался я.

— Какие еще буквы? — занервничал шеф. Мня показалось, он прекрасно понял, о чем я говорю. Но раз не стал отвечать, то и я не развивал эту тему. При медленном просмотре, перед самыми титрами, иногда в уголке, на долю секунды, возникало это загадочное сокращение. Возникало и моментально пропадало. «НРР» я уже встречал, в Москве, на заставках перед некоторыми художественными лентами. Я прогнал, очень медленно, штук восемь мультиков, самое начало. Создавалось впечатление легкого, почти незаметного, скачка. Словно кому то было поручено вырезать кусочек с тремя буковками, но цензор отнесся к своим обязанностям халатно и кое-где пропустил.

— Ах, вот ты о чем, — отмахнулся Винченто. — Скорее всего, марка записывающей аппаратуры. Что-то в этом роде, типа маркировки на пленке. Но фильмы еще не прошли окончательной редакции, все лишнее уберут. — Он почесал нос и не удержался от ремарки. — Да, надо же, какой ты наблюдательный! Дэвид не зря говорит, с тобой надо ухо востро держать…

— Мне кажется, я где-то видел майку с этими рожами! — поделился я, в сотый раз вглядываясь в уродливый профиль своего будущего персонажа.

— Не сомневаюсь! — ободряюще улыбнулся доктор. — Ты же понимаешь, кино — это индустрия. Так что дерзай, Питер, но сильно не переутомляйся. Завтра кроме Сэма я пришлю к тебе монтажера и оператора в одном лице. Он классный парень, уверен, вы подружитесь. И сильно не переутомляйся. В субботу поедете с Дэвидом к океану. Я говорил с твоим врачом, он считает, что на следующей неделе тебя можно готовить к операции. Если ты не передумал, конечно?

О, нет, конечно, я не передумал. Консилиум и так совещался слишком долго. Уже одна идея, что можно восстановить подвижность левой руки, вгоняла меня в самые радужные мечтания. Боже мой, как люди не понимают, что это за мука, наблюдать свои тощие белые конечности и быть не в силах шевельнуть даже мизинцем!

Винченто хорошо знал, чем поднять мой боевой задор. Он не шантажировал меня, Боже упаси, но ухитрялся всякий раз в минуту сомнений ловко напомнить, почему я здесь нахожусь и кому всем обязан…

И я принялся за переводы. За несколько дней я настолько вошел в образ мультипликационных кретинов, что их кошмарные словечки начали прорываться из меня к месту и не к месту. Помимо того что-то переключилось в черепе, я почти что начал мыслить, как эти два урода. Потому, когда инженер Сэм и монтажер Александр, который, по совместительству, оказался потрясающим вэб-дизайнером, привлекли меня к режиссуре, я почти не испытал трудностей.

Я имею в виду, профессиональных трудностей. Какая-то темная мыслишка цепляла и отравляла весь ход работ. Но распорядок дня натянулся, как басовая струна в рояле; иногда меня везли с процедур чуть ли не бегом, чтобы завершить кусок, скомпоновать отрывки, а затем снова бегом — к другим медицинским пыткам.

Мы сообща сочинили штук тридцать серий. Иногда к вечеру у меня возникало ощущение, точно купаюсь в собственной блевотине. Самые низкопробные сюжеты приносил Александр, он намечал основную нить. Но какие бы идиотские извращения мне ни приходили в голову, оба инженера все послушно записывали и претворяли на экране. Не знаю, какое количество этого бреда увидело свет, но Винченто никогда не говорил, что я хватил через край. Наши герои-мальчишки по скудоумию били все рекорды, я бы никогда их не то что в школу, я бы их из психлечебницы не выпустил.

…Когда учитель поручил придумать спортивный праздник, они устроили состязания, кто наложит кучу побольше. Они вырыли подкоп под пляжной раздевалкой, чтобы подглядывать за женщинами, и их там чуть не засыпало. Все в таком духе…

— Грандиозно! — ни капельки не смущаясь, повторял Винченто, отсматривая материал. — Что такое компьютерные игры, Питер? Монотонная интеллектуальная нагрузка, провоцирующая нездоровые последствия для мозга. Наша задача — сдвинуть этот пласт. Ввести своего рода ударные, пиковые возмущения дремлющего эмоционального заряда, и неважно, в положительной или отрицательной области. Наша задача — взбудоражить и рассмешить детей, вывести их из-под пресса скучных уроков, бесконечных игр и произвола родителей…

Компьютер творил чудеса. В какой-то момент Винченто остановил процесс, видимо понял, что мне невмоготу. Он сообщил, что с понедельника перейдем ко второй фазе. Совсем другой тип деятельности, никаких луж блевотины во время скрипичных концертов, никаких гигиенических тампонов. Очень вовремя он это сообщил. Но до понедельника произошли кое-какие изменения.

Я стал полноправным служащим Крепости. У меня появился собственный банковский счет, регулярно пополняемый. И я мог следить за приростом своих денег через Интернет. Свободные часы я посвятил изучению биржевой деятельности; поскольку запросы мои были довольно скромные, я рассчитал, что через год смогу рискнуть в одном из трастовых фондов. Самую большую доходность, правда, вкупе с огромным риском, приносили бумаги высокотехнологичных компаний и фирм, производящих софт. Причем я заметил, что чем меньше фирма, тем выше шансы утроить капитал. Или потерять все.

Но Винченто посулил свести меня с опытным маклером. В свое время, если буду качественно отдаваться общему делу.

Я научился видеть других служащих. Если они вкалывали в таком же лихорадочном темпе, то ничего удивительного, что мы никогда не встречались. Здешние люди проявляли минимум любопытства. Сотрудники нашего корпуса «С» завтракали в две смены в нижней столовой для персонала, затем дисциплинированно собирались на получасовой обед и так же молниеносно рассасывались по комнатам. Я очень долго не мог привыкнуть к отсутствию курилок. Постепенно многие начали мне улыбаться, кивать при встрече, с несколькими женщинами я ухитрялся переброситься парой слов, когда катился мимо большой столовой, в зальчик для пациентов. Но не более того.

Никто не собирался группками в парковых беседках, как в Москве. Никто не сидел на подоконниках и не примерял колготки.

Да, существовала столовая для пациентов, и с постоянными обитателями этажа мне предстояло познакомиться как раз на этой неделе. Произошло это случайно и при довольно грустных обстоятельствах. Мой санитар Дэвид занимал комнатку по соседству. Точнее, жил он в городе, у себя дома, а в соседнем помещении располагалось нечто вроде сестринского поста. Диван, телек, маленькая кухня и восемь экранов. Дэвид чередовал ночные дежурства еще с тремя санитарами, но поскольку мои спастические приступы практически исчезли, то сменщиков я не запоминал. Обидно, что в их комнату я тоже не мог попасть. Помимо опознавательного чипа в браслете, что носили здесь все сотрудники и сдавали перед выездом в город, у Дэвида имелась еще и специальная карточка, открывавшая ему положенные по рангу двери.

В четверг мы направлялись с ним вниз, в так называемую Голубую операционную, на очередную энцефалограмму. Я ждал Дэвида в коридоре, а он что-то забыл и вернулся к себе на пост, быстро проведя карточкой в прорези на дверном косяке. Без всякой задней мысли я вкатился за ним, и тут же заморгала красная лампочка на потолке. Дэвид чертыхнулся и поскорее вытолкал меня наружу. А к нам уже спешил охранник.

Несанкционированный доступ.

Дэвид на меня не сердился, он только просил больше так никогда не делать. Там нет ничего запрещенного, объяснил он, но у каждого здесь своя сфера влияния. Например, мой чип в ручке кресла позволял теперь беспрепятственно преодолевать двери обеих перевязочных, игровой комнаты, оранжереи, рентгеновского кабинета, кабинета УЗИ и еще трех-четырех набитых медицинской аппаратурой помещений. В «сестринском посту», действительно, не было ничего запрещенного, но кое-что, не предназначенное для моих глаз, я успел заметить. , Из восьми экранов светились шесть. На двух верхних я узнал собственную палату и «кабинет». Оба неразговорчивых инженера, Сэм и Александр, колдовали над аппаратурой; раскачивались их лохматые затылки. Ближайший экран демонстрировал почти пустую квадратную комнату с разобранной постелью. Нет, это скорее была не кровать, как у меня, а широкий надувной матрас, причем подушка и скомканное одеяло валялись в противоположном углу. Так или иначе, обитатель палаты, по-видимому, не нуждался в другой мебели, как и в окне. Стены в комнате без окон мне показались тоже какими-то неправильными, точно надувными.

Поролоновая комната.

А в оставшихся трех помещениях, за которыми велось слежение, присутствовали люди. Один человек лежал на кровати, с головой завернувшись в простыню, наружу высовывался кусок голой ноги.

Следующее изображение. Широкоплечий толстый парень лет двадцати, седой или альбинос, сидел на корточках и что-то рисовал длинной кисточкой на мольберте. Весь пол вокруг него был завален обрывками бумаги. Неприбранную постель также закрывал толстый слой альбомных листов.

И стенки, словно надувные.

Еще одна комната из поролона…

Дэвид ухватился за ручки моего кресла и развернул меня лицом к выходу. Помимо нас в дежурке оказалась его сменщица, высокая женщина, смахивающая на селедку, в зеленом халате. Я ее не сразу заметил, потому что она сидела в высоком кресле и тоже следила за мониторами. Но, вылетая за дверь, не успев даже нажать на тормоз, я засек шевеленье на последнем включенном дисплее. Я так и не понял, что там происходило.

Трое или четверо в таких же, как мой санитар, комбинезонах хором навалились на одного раздетого. Или не навалились, а пытались пристроить над кроватью какой-то громоздкий прибор, но человек, привязанный ремнями, отбивался и мешал им. Меня слишком быстро вышвырнули наружу, поэтому не могу утверждать наверняка.

По-моему, санитары связывали женщину.

Я ничего не сказал Дэвиду, ему, очевидно, за меня попало. А потом он принес мне обед, но кусок не лез в горло. Я просто не мог притронуться к пище, сколько он ни уговаривал. Спустя час явился сам Пэн Сикорски и, мастерски скрывая раздражение, принялся меня увещевать. Он отослал обоих инженеров и принялся бродить по комнате, протирая очки. А я набычился, всецело погрузившись в созерцание апельсинового пудинга. Не хотелось подвесить глазные яблоки на его абордажные крючья.

— У нас многопрофильная клиника, Питер, — сказал Пэн, — и у меня нет времени устраивать для тебя экскурсии. Доктор Винченто говорил тебе, что мы беремся за лечение сложных случаев психических и нервных заболеваний. На этом строится научная работа. Я буду рад, Питер, если ты закончишь университет, получишь степень и вернешься к нам, уже в новом качестве. Но пока этого не произошло, необходимо подчиняться режиму. Формально, ты пациент клиники, и все, что я могу сделать, это перевести тебя на высший, четвертый уровень допуска для пациентов. Ты сможешь посещать не только столовую, но и кухню. А также лабораторный корпус и административное крыло. Ты сможешь беспрепятственно прийти, когда захочешь, ко мне, в кабинет к доктору Винченто, доктору Элиссон и другим, кто будет свободен. Я уверен, что всем нам доставит удовольствие поболтать с тобой или посоветоваться. Ты сможешь опускаться в подземный этаж корпуса «С».

Дэвид мне говорил, что тебя интересует шум машин. Боюсь, ты не встретишь внизу ничего интересного. Там дизельная подстанция, бойлерная и холодильники. Но дисциплину надо соблюдать. Пожалуйста, не пытайся заговаривать со средним и младшим персоналом, со всеми, кто в зеленом и синем обмундировании.

— Я не могу даже спросить, который час, у военных, что сидят на постах?

— Они могут тебе ответить, но не обязаны. Если тебя обижает, и… настораживает одиночество, я распоряжусь, чтобы с завтрашнего дня ты питался вместе с остальными. С теми, кто ходит в столовую, Мы полагали, что тебе будет удобнее кушать здесь.

— С остальными? Вы имеете в виду ненормальных?

— Смотря что считать ненормальностью. Например, я с детства не выношу больших собак, обхожу за милю. Понимаю, что это нелепый комплекс, но ничего не могу поделать. Сам пообщаешься и разберешься. Во всяком случае, с ножом на тебя никто не бросится. Есть люди, которые не вполне адекватно себя ведут, но им показано, хотя бы иногда, находиться в коллективе.

Ты не психический больной, Питер. Напротив, уровень твоего интеллекта выше любого из нас. Но как всякий подросток, попавший в чужую среду, ты достаточно раним. Это пройдет, и уже проходит. Питер, если бы мы считали тебя буйным или, напротив, опасались бы, что тебе повредят посторонние лица, разве ездил бы ты каждую неделю отдыхать? Доктор Винченто не говорил тебе, что после операции я разрешил вам с Дэвидом поехать на Великие Озера? Мне сказали, что ты хочешь посмотреть Ниагару?

Он ждал ответа. Добрый сытый аллигатор, со свернутой набок пастью. Я чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

Я хотел посмотреть Ниагару.

Я готов был питаться за компанию с помешанными. В крайнем случае, я даже был готов возвратиться в промозглую Москву, лишь бы кто-нибудь избавил меня от тревоги. Возможно, всему виной эти мрачные, нагоняющие уныние тесты для психов, а человек, привязанный ремнями, совсем не при чем. Что я, мало навидался дома подобных картинок, когда кормят через зонд и привязывают к кровати? Я не решался признаться боссу, что меня тревожит на самом деле. Крепость была его вотчиной, его мастерской и вторым домом. И он совсем не походил на безумного доктора Моро.

Но что-то здесь было не в порядке. Четверо больных в трехэтажном здании — и рота охраны. Я не мог сказать Пэну, что его клиника совсем не похожа на клинику, несмотря на операционные и рентген. Я совсем не горел желанием поделиться с ним наблюдениями, особенно после того, что увидел на экранах.

— Да, — сказал я. — Все в порядке, сэр. Просто я немного переутомился и заскучал по маме.

— Ты неважно сегодня выглядишь, Питер! — прощебетал Сикорски. — Дэвид даст тебе успокоительное, дня три попьешь, и все образуется.

Крепость, как и прежде, угнетала меня. Отправляясь на прогулку, я бессознательно стремился как можно скорее покинуть корпус. Плоские благоухающие коридоры и ряды вечно запертых дверей наводили тоску. Следующей ночью я слышал крик. Очень слабый и далекий, но несомненно, что человек кричал во весь голос. Человек кричал так, будто ему в живот всадили раскаленную дрель. Я себе это мигом представил и минут сорок не мог успокоиться.

Утром я спросил Дэвида, но он только пожал плечами. Он сказал, что ветер с реки далеко разносит звуки, и вполне может статься, что где-то на дороге забавлялась молодежь. В Крепости кричать некому.

А уже утром мне сменили код на кресле и выдали браслет с пластиковой картой. Они очень не хотели меня нервировать. В понедельник начиналась вторая фаза.

Вторая фаза чего? Я раздумывал над предстоящей операцией и не заметил, как приехал к матовой двери в тупике оранжереи. Дэвид предложил меня сопровождать, но я отказался. Что я, сам до буфета не доберусь? И все же, рука моя дрожала, когда я пропихивал карточку в щель.

Дверь скользнула в сторону, и я попал в малую столовую. Потолок раскрашен, как звездное небо, улыбающиеся рожицы комет, Бэтмен, Спайдемен и черепашки-ниндзя. На зеленой стене — Элли в компании с пугалом и трансформером готовятся к приступу Изумрудного города. Часть развеселых персонажей разместилась прямо на оконном стекле. Я никогда не посещал ясли, но примерно так себе их и представлял.

А еще секунду спустя я опустил взор и увидел тех, с кем мне предстояло совместно питаться.

Обитателей поролоновых комнат.

И сразу расхотел кушать.