Ружемант 5

Глава 18

Юрист Вербицкого представился адвокатом. Готов был раскланяться, дарил улыбки налево и направо. Не знай я, на кого он работает, подумал бы, что в своем кейсе таскает исключительно радость и доброту. Белобрысый, ухоженный, в дорогом костюме: на стоимость одного его, наверное, можно было выкупить ресторанчик семьи Тройняшек.

Не сбавляя тембра голоса, елейно он заверил девчат, что их «отказ от помощи» приведет к плачевному состоянию их семейного бизнеса. Если бы не видел его воочию и не слышал своими ушами, никогда бы не поверил, что можно столь изящно угрожать.

Его обещания прятались под крышкой пластикового чемодана. Документы, подписи, заверения, декларации — уверен, там была любая справка на свете. Не желая уступать девчонкам, он взывал то к справедливости, то к их здравому смыслу. Актерский талант был у него в крови: лицедеем он скакал от одного факта к другому. Вздыхал, закатывал глаза, утирал вспотевший лоб рукой. Вербицкий с его слов обращался из тирана в благодетеля и назад. Он и сам бы рад не работать на старика, но обязательства и семизначная сумма в графе месячной зарплаты не выпускали его из финансовых кандалов.

Дескать, он успел на своей шкуре испытать бич Фемиды, а потому не жаждет своей судьбы наивным, милым созданиям, что сидят перед ним.

Наблюдал за ним, сложив руки на груди. Бежевое плащ-пальто и меховая шапка хорошо прятали мое лицо. Интересно, узнал бы он меня? Мое лицо вот уже второй день не сходило с экранов телевизора.

Казалось, с моим появлением в этом мире у журналистов наконец появилось, о чем писать. Отчаянно они расписывали дерзкое нападение на героя России неизвестным бандформированием, члены которого молчат и исчезли в застенках спецслужб. Рушинники, словно только и ждавшие эту новость, взяли всю ответственность на себя — как и славу. Последний ружемант страны после нападения сгинул, исчез, а может, и вовсе убит. Пресс-секретарь Императора с постным лицом не давал никаких комментариев.

Через Бейку велел передать, что со мной все в порядке. Командующая едва ли не заскрипела зубами, когда изложил, что собираюсь сделать, но спорить не стала. Если Старшенькая с сестрами хочет вернуться, она против не будет. Но доверия как прежде пусть не ждут.

Тройняшки не обижались: избавиться от ярма, что накинул на них Вербицкий, считали важнее.

Юрист остановился на полуслове, когда перед ним вдруг явилась Константа: кого-кого, а внучку своего работодателя он здесь увидеть не ожидал. Застыл, остановив на ней взгляд: попросту не знал, что говорить дальше. Как она здесь оказалась, почему — для него было загадкой.

— Позволите отлучиться? — В воспаленном мозгу юриста родилась мысль сбежать под благовидным предлогом. Глушилка, которую мне удалось купить у Макмамбетова, пришлась очень кстати: нейросвязь не работала.

— Не позволим. — Пришло время и мне вступить в игру. Стянул шапку, швырнул на стол.

На юриста жалко было смотреть.

— Мы требуем расторжения прежнего договора с вашим нанимателем.

— Позвольте, такие проблемы не могут решаться без участия…

— Господина Вербицкого? Вас же он прислал, разве он не знает? Что он вам сказал: не отпускать девочек на свободу ни под каким предлогом?

Он выдохнул. Глазом заметил бликнувшую оптику камеры, покачал головой.

— Нет, подобных указаний от господина Вербицкого не поступало, но… вы понимаете, о какой сумме идет речь? И без родовых представителей я не могу…

— Константа Вербицкая не сойдет за представителя рода?

Юрист растянул рот в нервной улыбке. Мне казалось, я так и вижу, как он отчаянно бросается с одного спасительного берега на другой. Но земля каждый раз уходит из-под ног.

— Она… сойдет. Но…

— Но что? Ей больше восемнадцати. Или вы сомневаетесь в ее добрых намерениях и здравомыслии?

Ожидая от него подобного утверждения, Константа подошла ближе, уставилась на слизняка: тот вжался в стену, судорожно оглянулся. Еще чуть-чуть — и он напрудит в штаны.

— Н-нет… нет, ничего подобного. — Юрист поправил галстук, прочистил горло, на миг зажмурился, все еще надеясь пробиться сквозь стену нашей глушилки. Сигнал не проходил, а он оказался прижат к стенке со всех сторон.

— Тогда подпишите отказ от претензий со стороны моей семьи, — нахмурившись, заявила Константа.

Белобрысый вдруг всполошился: в голову ему стукнула гениальная мысль.

— Деньги! Вы представляете, сколько это денег? Читали условия возможности возвращения долга? Неустойка! — Пот градом катился по гладко выбритому лицу. Я кивнул ему в ответ, а моя улыбка погружала несчастного в пучины безумия.

— Господин Вербицкий предпочитает возвращение долга наличными или банковским переводом? Один звонок, и нам привезут деньги.

Он закусил губу, поняв, что фокус не удался. Опустил голову: в этот раз он проиграл. Плюхнулся на стул, пока осуществлялся перевод, утер лоб рукавом уже по-настоящему.

— Вы не понимаете, чем для вас это обернется.

— Ну так расскажите. Вдруг я, кхм, передумаю?

Он воспринял мои слова слишком буквально, заговорил.

— Подобный договор в данном сегменте заключен с многими семействами, ведущими здесь бизнес. Выплатив долг, отказываясь от всесторонней родовой поддержки Вербицких, вы лишаетесь тысячи преимуществ. Беспроцентные кредиты в будущем, послабления при выплате займов, реклама за счет рода…

— Та самая реклама, которую утверждает лично господин Вербицкий, верно? С содержанием, которое устанавливает тоже он? Чем, собственно, он не владеет в этом заведении, пока с ним заключен подобный разговор?

Юрист уставился на меня исподлобья — ох и не любил же он подобных вопросов. Я чувствовал: он на грани истерики.

— Вы позволите? — Бедолага резко вскочил, как только пришло подтверждение о поступивших на счет средствах. Я ладонью указал ему на дверь, говоря, что больше его здесь ничего не держит.

Дождался, когда захлопнется дверь, вырубил спрятанную под столом глушилку. Выдохнул и сразу же набрал Бейку.

— Ребята на позиции? Пусть ждут.

Ждать долго не пришлось: невесть откуда взявшиеся бандиты нагрянули в ресторанчик, желая показать, что защита Вербицких хоть чего-то, да стоит.

Я усмехнулся: с ребятами, что прошли огонь и воду передовых сражений, изнеженным бандосам точно не сравниться. Так оно и вышло: ровно через полчаса получил звонок, что парни быстро осознали свою неправоту и отправились зализывать раны в санчасть местного участка.

Туда им и дорога.

— Потерь нет?

— Никак нет! Они пытались орудовать ножами, монтировками и битами. Но мы справились.

— Отлично. Оставайтесь до конца дня.

— Принято! — Ребята, которых подогнал орк, были рады быть под моим начальством. Потирали руки в ожидании хороших зарплат и доброй драки. Как-никак слава обо мне как о неплохом командире, что даже с девчонками сумел Вратоград отстоять, гремела на всю страну.

Не хотел купаться в лучах самославия, но не похвалить было грех.

— Так мы что… теперь свободны?

Сано, вечно молчавшая, подала голос с широко раскрытыми глазами. Старшенькая на пару с Вербицкой рассматривали подписи и закрепляющие печати. Мне оставалось только кивнуть.

Константа выволокла меня на улицу. Был не против — требовалось немного развеяться самому. Москва готовилась к будущему Новому году, смотрела на него с надеждой. Обещали скорое прекращение войны, возвращение мужей, отцов и братьев. Миллионы людей обещали вернуться с фронта, с ходу влиться в общество. Социологи твердили, что придется трудно: даже не убивавшие люди на войне теряют человеческий облик, становятся социально опасны. Словно невзначай вылезала реклама психологов всех мастей и рас, предлагавших услуги. Обещали за три дня плюс неделю выудить из любого человека все зло, оставив только хорошее.

Мне почему-то хотелось им верить.

Гирлянды украшали все, что только могли. Ночью Москва обращалась в чудесный, сказочный город блуждающих светлячков и чудных голограмм: все, у кого были нейрочипы могли подсоединиться к «новогоднему» каналу. Константа предложила и мне: слышал в новостях, что это уже стало новогодним трендом. Послушался и будто попал в новый мир: снеговики, выглядывающие из-за них почти живые лоли-снегурочки. Дед Мороз шептал поздравления с предстоящим Новым годом разве что не в ухо из каждого утюга.

Тут было чем впечатлиться.

— Ты такого раньше не видел.

Я будто не понял, что это не вопрос, кивнул в ответ.

— Я сделала это на свои деньги.

— Это?

— Эту систему. Меня часто спрашивают в интервью, как я вижу мир. Вот так.

— Радужно и празднично? А по тебе так сразу и не скажешь.

Мне удалось вызвать на ее лице слабое подобие улыбки. Вздохнул: опять все на деньги Вербицкого. Есть тут хоть что-то, что сделано Императором? Начинал склоняться к тому, что старик прав: власть стоит сменить.

— Предложила дедушке, он был в восторге.

— И давно такая мысль посетила тебя?

— С начала прошлого года. Тебе не нравится?

— Да не то чтобы… — неопределенно ответил я. Одна лишь мысль, что это чудо для всех сделал Вербицкий, приводила в замешательства. Не выходило из головы и мысль о том, что старик никогда и ничего не делает просто так. Только с определенной целью.

Еще одна ступенька в его политической кампании? Выглядело именно так…

— Куда мы идем? — спросил у девчонки. Константа почти тащила меня за руку за собой. Будь на ее месте Белка, сказала бы, что сюрприз. Внучка Вербицкого таких сложных слов не знала.

— Вот. — Она указала ладонью в сторону огромного стадиона. Я нахмурился. Может, на улице моего лица никто не узнал из-за шапки и натянутого по самые глаза шарфа, но там, в закрытом помещении…

— Зачем?

— Каток. Коньки. Умеешь? — Ей будто не хватало слов для выражения. Кивнул: было как-то в детстве, играл в хоккей. Ноги пытались вспомнить прошлый опыт, сомнения шептали прямо на ухо — старался их не слушать.

Вместо того уверенней взял Константу за талию — а черт бы с ним со всем! Разве я не заслужил хоть короткого, на одну ночь, отдыха?

Внутри стадиона не было жарко: устроенный особым образом, он распахнул крышу — легкий снежок украшал наши шапки. Мороз кусал за щеки, заставляя кутаться в куртки. Расплатился за аренду коньков, Константа склонила голову набок, словно собиралась это сделать сама.

Чуть не упал, оказавшись на льду, но живо втянулся. Константа же творила на льду настоящее чудо: крутила один пируэт за другим.

— Ходила раньше на фигурное катание. Хотела тебе показать, — заговорила, чуть смутившись.

Взяла меня за руки, чувствовал: она грела мои ладони своими. Взявшись вместе, мы приняли участие в конькобежном забеге. Парнишка, чуть моложе меня, плотный и с толстым носом, громогласно заявил, что с него приз той парочке, что приедет первой. Почему бы нам ей не стать?

— Константа, зачем тебе это все?

— Мне нравятся коньки, — отвечала, даже не раздумывая над тем, о чем спрашивал. Я потряс головой, спросил напрямую:

— Ты помогаешь мне вопреки желаниям деда. Прячешься от него вместе с нами. Он же твоя семья… — Почему-то сразу же вспомнил ее непутевого братца.

— И что?

На такой постановке вопроса я завис. В самом деле, неужели буду упрекать ее в том, что пренебрегает родственными связями для помощь нам? И все же — нельзя просто взять и начать действовать лишь потому, что какой-то человек тебе просто «нравится»…

— Хочешь, я не буду. — Она сбавила скорость, наш темп сбился. Сразу тройка быстроногих парочек вырвалась вперед нас. Покачал головой.

— Я не об этом. Просто представь, что Инна приходит к твоему деду и начинает ему помогать против меня.

Постановка вопроса показалась ей любопытной. Вновь, словно сова, девчонка склонила голову.

— Мне хочется, чтобы ты выжил. Дедушка неправ. — Другого ответа для меня у нее не было.

— Ты много знаешь про его планы? Что такое «протокол двести»?

Она, естественно, пожала плечами. Глупо было думать, что Вербицкий-старший посвящал ее в такие подробности.

— Константа, можно еще вопрос? — Она кивнула, давая разрешение. — Где твои родители?

— У меня только дедушка.

— А брат?

— И брат. Мы стараемся не встречаться. Я никогда не видела своих родителей. Дедушка говорил, что они недостойны быть частью рода Вербицких. Он учил нас жить так, будто вокруг только чернь.

— Твой брат неплохо справлялся, — вспомнил нашу первую встречу с самой Константой. А она ведь до того и сама была не лучше.

Ухмыльнулся: в памяти всплыло, как она чуть ли не силком заставила Инну работать на себя. Ей никогда прежде не отказывали, но и не давали слишком власти. Всегда держали в рамках инструмента для достижения целей, но не самостоятельной личности.

Прекрасно помнил, как ей хотелось убежать со мной от всех любопытствующих глаз. Чем мы занимались — мило болтали, прежде чем беседа переросла в хорошо проведенную ночь? Кажется, все так и было…

— Ты ведь понимаешь, что когда это все закончится… твоя жизнь может круто измениться?

— Как?

— Не будет шикарных машин, не будет денег… — говорил и сомневался в собственных же словах. Да, вероятно, нам удастся вогнать Вербицкого в его отступление с политических позиций, но в абсолютного банкрота он не обратится.

— Мне всегда хватало моей комнаты. Еще мне нужен ты, а дедушка хочет тебя убить. Я не согласна.

Пожевал губами, представил: а что, если собрать кучу журналистов: пусть Константа скажет это во всеуслышанье? И тут же понял, что этим ничего не добьюсь. Часть служителей пера напишут, что Вербицкая-младшая и до того вызывала сомнения в своем здравомыслии. Привыкла витать в облаках выдуманной ей же самой страны. Вторые пожмут плечами и спросят у старика, а тот не без улыбки расскажет, что «убить» в переносном смысле. И вообще, он говорил не убить, а поразить…

Не стоит пытаться обскакать его на словесном поле, он сумеет найти выход. Как усердно делал это прямо сейчас, вылезая из той ямы, в которую мы его загнали.

— А что будет, если… нам придется сражаться?

— Сражаться?

— Да. Твой дедушка — человек, упорно и долго шедший к самым вершинам политической карьеры. Он может не захотеть отдать то, на что положил свою жизнь. По крайней мере, без боя. Что ты сделаешь, если увидишь, как мы сражаемся друг против друга?

Она разом затормозила. Не ожидая подобного, столкнулся вместе с ней. Упали, смешно покатились по льду под чужое улюлюканье. Смотрел, как толстоватый парень вместе с юркой, маленькой девчонкой взяли главный приз — плюшевого медвежонка. Толстяк тут же презентовал его своей пассии.

Мы не спешили вставать, часто дышали глядя друг на друга.

— Ты хочешь, чтобы я выбрала? Я не знаю.

Она зарделась, ткнула в меня пальцем.

— Он видит во мне собственность. Не родственницу. И всё равно он мой дедушка. За что вы будете сражаться? За тебя?

А она наивней, чем мне думалось. Покачал головой, закрыл глаза, позволил себе вздох. На ноги встал не сразу, подал ей руку.

— Нет. Не за меня. Видишь людей? Тех, что вокруг нас. Что они делают?

— Живут, — в умении точно подмечать ей отказать было сложно. Я сглотнул.

— Они в действительности живут. Радуются, улыбаются, любят. Твой дедушка хочет сделать из них подобия людей. Видела механоидов? То, чем воюет Царенат?

Зажмурившись, она отрицательно покачала головой: в самом деле. Откуда ей? Попросил Ириску изобразить шава. Та шустро выудила его образ из моей памяти, скинула ей как компромат. Константа без единого дрогнувшего мускула смотрела, как безвольная вереница людей тянется на работу. Не страдающие от недосыпа, не полные энергии, не горящие желанием выложиться на все сто или пробездельничать до самого обеда.

Просто никакие.

Неживые.

— Ужасно.

— Всё, чего я хочу сделать — это остановить его. Не знаю, какими путями и чего это будет. Может быть, ему жизни, а тебе статуса.

— Но ты же останешься? Будешь рядом? Как друг?

— Да.

— Тогда я выберу тебя.

Всё остальное стало уже неважно…