Ружемант 5

Глава 8

Их восемь. Маленькие, большие. Низкие, высокие. Одухотворенные и не очень.

Глядя на них, чувствовал, как во мне просыпается молодость. Крепкотелые, юные, наивные — каждая из них грезила войной.

Бесконечно глупые, не вняли моим отговорам.

Помню, как кричал, захлебываясь собственной злостью. Говорил: там, за теми холмами, чуть дальше развалин, головорезы. Голодные до крови, наживы и власти. Как только они придут, пощады не будет! Станут насиловать, измываться, обратят в игрушки, утеху похоти.

Их не пугали перспективы, фантазия изменяла, не желая выдумывать новые страшилки.

Первый бой дался им нелегко. Словно призрак войны, я метался от одной позиции к другой. Верная не умела стрелять как следует, кто выдал ей автомат и направил сюда? Лучше всех показали себя Молчунья и Остроглазая: словно были рождены для этой работы.

После второго боя понял, что мне не их не спасти.

Говорят, ружемант служит войне. Безбожно врут — ружемант как никто иной больше всего боится войны. Зрит и видит ее без прикрас, какой она есть.

Солдаты нарекают ее беспощадным жнецом. Поэты обзывают матерью печалей. Генералы — наградами и возможностями.

А я вижу в ней лишь тягучего монстра. Многорукое чудовище, что выворачивает людей наизнанку. Выуживает из каждого разумное-доброе, заменяя собой.

И потому, когда все заканчивается, воин не понимает, как жить дальше.

Остается пустота, которую ему нечем заполнить кроме жестокости.

Их не спасти: война начала вытряхивать из них женственное. После первого боя — грусть, опущенные глаза, лишь слабая искорка восторга. Радовались, что остались живы.

С каждым новым сражением они матерели. Каждое ранение оставляло в их душах боль, ненависть, озлобленность. Боялся представить, в кого они превратятся после того, как война закончится.

Воистину был прав тот, кто сказал, что клятвы дают лишь за тем, чтобы их нарушать. Избегал этого, думал, что не случится, но, глядя на них, пришел к выводу, что должен.

Открывать аспекты их оружия было непросто. Трижды я стоял на самой грани уничтожения ствола, внося через природный мутаген жизнь.

Четырежды чуть не попался в лапы особого отдела: меня подозревали. Инфо-феи сканировали каждый мой жест: ружемант в армии к погибели! В особенности теперь.

Раньше нами выигрывали войны. Как только мне подобные осознали силу, выместили давно клубившиеся амбиции. Кто бы мог подумать — бесконечно глупая мысль! Мир во всем мире посредством контроля оружия!

Наивно? Глупо? Может быть. В конце концов, все мы чуть выросшие дети

Это станет моей лебединой песнью.

С каждым днем у них получалось все лучше и лучше. Улыбался, хвалил, безбожно лгал. Родина, увидевшая потенциал девчонок, строила на них планы: готовились документы на повышения. Из простых девчат они обращались во всеобщий, могучий символ, движущую силу всей армии. Журналисты прискакивали из разных газет: им было любопытно все. Быт, военные будни, как тут обходятся без мужчин. И не запал ли кто на хорошенького старшину? Гнал их, словно сорок, зная одно: новостники к беде. Им не интересно, кто ты, им любопытно, какой можно вытащить из тебя скандал.

Пили с военкорами: прятал этих ребят от девчат. Жаловался, они лишь кивали и шли на передовую: смотреть, насколько повержен враг? Не готов ли бежать?

Военкоры всегда злы: в отличие от мирняка, они видят войну в истинных цветах. Знали, что девчачий героизм целиком и полностью дутый: наступавший враг был чаще всего слаб, состоял из разбойников. Изредка каталась тяжелая техника — я уничтожал ее прежде, чем она успеет создать мне проблемы. Я жаловался им, они после рюмки-другой плакались мне: начальство заставляет их лгать. Нельзя сказать, что Восемь не на самом краю войны, их требуют превозносить, убаюкивать народ сказками о великом героизме, тысяче солдат, что каждый день штурмуют отважную восьмерку и раз за разом терпят позорное поражение.

Боялся того, что они говорили. Уговаривал их рассказать правду.

Однажды Остроглазая, дождавшись, когда уйдут остальные девчата, спросила у меня напрямую.

— Зачем?

Сразу понял, о чем она. Выдохнул. Остроглазая не зря носила свою кличку: смотрела сквозь толстую оболочку моей защиты прямо в душу.

— Нравится быть героиней?

Она промолчала, но взгляд не отвела. Выдохнул: самая старшая по уму, а такой простоты не понимает.

— Малыш, что ты знаешь о героях?

— Их любят и восхваляют.

— Так считаешь? Тебе не доставало этого в жизни? Ложной славы, ложной любви?

На нее мои слова не подействовали.

— Хотите честности, капитан?

Я удивился: никому и никогда не называл своего звания, везде представлялся лейтенантом. Прищурился, желая спросить: откуда знает?

Она склонила голову набок, словно машина. Требовала ответа прямо здесь, прямо сейчас. Тяжко вздымалась небольшая, красивая грудь.

— Вы не зовете нас по именам. Выдали каждой клички: такие, какие захотели сами. Пытаетесь преуменьшить подвиг каждой из нас: не в своих, в чужих глазах. И каждый день пытаетесь сгноить нас на тренировках. Боитесь сильных женщин?

— Боюсь героинь, — ответил ей тем же взглядом, что она одаривала меня. Уверенность Остроглазой тут же пошатнулась: кажется, не понимала моего ответа. Ухмыльнулся, покачав головой.

— Знаешь, кто такие герои, девочка? Расскажи мне. В общих терминах, своими словами, как видишь.

Девчонка в самом деле задумалась, прежде чем ответить. Боялась ляпнуть глупость.

— Героями зовут тех, кто из последних сил тянул то, что было ему не по зубам.

Мне хотелось рассмеяться. Наивная, но ожидаемая позиция. Хотелось приобнять ее, словно родную дочь, но знал: она не приемлет подобного, скинет руку. Вместо того потрепал по волосам: девчонка насупилась.

— Много ты знаешь живых героев, Остроглазая? Все, о ком ты слышала в своей жизни, сейчас несут память о своих подвигах другим лишь с мраморных изваяний. Слава приезжала к ним верхом на костлявом скакуне.

— Что вы хотите этим сказать?

— Чем громче о вас говорят другие, тем больше вас хотят закопать с другой стороны. Вам повезло в первых боях, вы дожили до сейчас. Сколько там зарубок на твоем прикладе?

Она опустила взгляд, словно пыталась глянуть на винтовку. Покачала головой, прогоняя наваждение, сжала кулаки: слышать то, что говорил, ей не хотелось.

— Хотите сберечь нас? Наши жизни? Каждая здесь оказалась по своей воле! Каждая пришла сюда потому, что по-другому не могла.

— Это повод не беречь вас, бросать в самое горнило? Вы отважны лишь до тех пор, пока Смерть в самом деле не пришла по ваши души.

— А когда придет — обмараем портки?

Покачал головой: нет, она все еще ребенок. Такая же, как остальные.

— Когда придет, вам станет не страшно. Просто жалко. Я хочу после этой войны узреть вас живыми, а не мраморными изваяниями. А ты?

Ей оказалось нечего мне ответить…

Врачи, полиция, особый отдел. Пожарные верхом на шлангах, журналист тычет во всех и каждого микрофоном. Не описать той задницы, в которую его все посылают. Я в том числе.

Улыбчивый мальчишка из «Часа новостей» сник и скис от одного только моего взгляда, поспешил испариться.

Я на носилках. Мягкие, удобные, душный кожзам бил вонью в ноздри. Под ногтями — матовый качественный пластик. Поискал под рукой чего потяжелее — сфера дрона не обещала ничего хорошего. Ириска заверила, что передо мной обычный медбот, не о чем беспокоиться.

Ириска? Коснулся виска в поисках треклятой пластины. Сняли или соскочила сама? Теперь уже неважно.

Попытался встать и разом, что грибы после дождя, выросли медики. Кто там грешил на систему здравоохранения в России? Пусть поглядят в эти суровые, но заботливые лица.

— Вам надо лежать, — мягко шепнула симпатичная медсестра. Врач строго посмотрел на нее поверх защитных очков, прятал нижнюю часть лица за белой маской.

— Я в порядке, — спешил заверить их. Медбот был не согласен, Ириска готова оспорить.

Ну и черти с ними, разве мне до того?

Приподнялся — в спине стрельнуло. Молод, а сыплюсь, словно старик. Поискал глазами Бейку, увидел ее силуэт среди полицейских. Помахал рукой. Примчалась в два прыжка.

— Жив, Потапов? — спрашивала жарко, не без любопытства.

— Надеялась на другое? — зло огрызнулся в ответ. Скверно пошутил: — Не дождетесь.

— Его надо на обследование. — Медики говорили то ли командующей, то ли спорили меж собой.

Бейка их попридержала. Втрое сложенный лист документа лихо отбивал вопросные атаки детективов пару минут назад. Произвел я неизгладимое впечатление и на работников белого халата со стетоскопом.

— Гражданин Потапов под моей защитой и юрисдикцией.

— Но он ранен! Ему нужна помощь! — Медсестричка явно была не прочь заполучить меня на стол.

Это не к добру: в последнее время повышенное внимание к моей персоне не приводило ни к чему хорошему.

— Все в порядке. Видите? Могу сидеть, могу стоять.

Спрыгнул с носилок, ноги чуть не согнулись, задрожали колени. Но устоял.

Влада ночным призраком соткалась из теней. На фоне медиков казалась настоящей великаншей.

— Я им займусь.

Под таким натиском эскулапы отступили. Носферату вела меня под руку.

— Что другие девчата? Живы?

Она обреченно выдохнула.

— Ты не меняешься, сероглазый. Сам едва на ногах, но наперед беспокоишься о других. Милое дитя, ты хоть знаешь, что с тобой случилось? И что ты сделал?

Насчет последнего догадывался: убил чародея, спас Бейку. Влада коснулась макушки, повернула мою голову в сторону полицейского фургона.

Как раз вовремя: туда грузили выживших рушинников. Выжившего.

— К-как?

Тот самый маг, против которого отчаянно бился, сейчас грязно ругался. Какого черта он выжил?

— Бейка сказала, вы с ним вывалились из окна.

Нахмурился — такого не припоминал.

— Бред какой-то! Мы были на одиннадцатом этаже. — Почему выжил я, вопросов не возникало. Каким образом и почему жива та скотина?

Влада спешила объяснить.

— Тебя Бейка остановила.

— Зачем?

— Что толку от того, что ты его убьешь?

У меня мутилось в голове. Хотелось домой и спать.

— Она что же, тоже с одиннадцатого сиганула вниз? Чтобы нас остановить?

— Я помогла. — Вампир как будто этого стыдилась.

— Так что же я тогда сделал особенного? Ты говорила…

— Как раз об этом. Ты вырвал из него возможность колдовать.

— Что? — глянул на свои руки, ворошил память. Терзал Ириску — должна же была остаться запись последних минут.

У нее сохранилось. Испугавшись, не переспрашивая, вывела в отдельном окне.

У чародея рушинников морда перекосилась от ужаса. На лоб пролилась белая, вязкая слюна. Не человеческая — животная. Поднял поганца за грудки: его отчаянию не было предела. Заклинания злыми осами кусали меня со всех сторон. Огонь, лед, молнии — без толку.

Ощупал самого себя, словно пытаясь найти хрустнувшую о лопатку ледяную иглу.

— Да-да, — подтвердила Влада, будто глядевшая вместе со мной. Случившееся со мной производило впечатление даже на нее.

— Это все мой… ружемантский раж? Пришествие ружейной аватары?

— Если бы я только знала…

Смотрел дальше: было на что.

Видел пальцы рук — трещали искрами от переполнявшей их мощи.

— Да отцепись ты! Тварь, скотина, нелюдь!

У рушинника оказался богатый словарный запас. Занес надо мной длань, полную свежего, только что сплетенного проклятия. Ружеклятья, бившие даже мощь Скарлуччи, дали сбой: вместо оголодавших змей вышли пугливые черви, отчаянно бросившиеся врассыпную.

Судя по льющемуся из глотки рыку, я был этим страшно недоволен.

Ну еще бы! Проверил на всякий случай: досужий страх подсунул дерзкую мысль. Не могут ли способности деградировать — мало ли?

Все в порядке — пятый уровень, как и положено.

Принимать тяжесть чужого злословия божественная аватара отказалась. Проклятие разбилось о спину, пролилась наземь черными искрами.

А я разозлился.

— Уйди! — Отчаяние охватило несчастного с головой. Вздрогнул, видя, как моя ладонь нырнула в его грудь. Светящийся шар, похожий на половинку сердца — артефакт, что жаждали Бейка с Скарлуччи, — не желал покидать тело хозяина.

Рвал с корнем.

— Нет! Ч… что ты сделал? — Рушинник собирался обрушить на меня очередной заклинательский поток. Да сколько же у него маны? Пальцы стиснули сферу — та лопнула беззвучно, словно мыльный пузырь. Замахнулся — следующий удар должен был раскроить поганцу череп.

— Стой! — услышал знакомый задыхающийся голос. Бейка выставила передо мной ладонь: хотела то ли успокоить, то ли держать на расстоянии.

Увидел свое отражение в ее глазах — боже правый!

Решил глянуть на того мага еще раз: на его месте не зазорно было обделать штаны. Жаль, что увезли…

— У него класс изменился, — мрачновато проговорила Влада.

— Да? — переспросил. Не знал, что сказать еще.

— Это фантастика, милое дитя. Такое… не знаю, кто еще на такое способен?

— Рушинники? Царенат? — считал ее вопрос глупым. Воочию же видел особые машины Скарлуччи. Да и Мицугу как доказательство…

Влада лишь покачала головой, будто говоря — все не то.

— Те машины наделяли умениями. Ты отнял. Это как… отнять у меня суть быть носферату. Или у Наты ее умения инфо-феи.

Представил последнее — как это будет выглядеть? Станет просто человеком? От другой мысли стало страшно — а если отнять человеческую суть, обратится просто потоком энергии?

Задавил жестокое любопытство в зародыше.

— Ладно. Это все… меня не интересует. Мицугу, Инна… Белка?

Рыжеволосая воительница волновала больше остальных: я ведь ее едва живой бросил.

— Живы, — с облегчением выдохнула носферату. — Белке, правда, придется туго. Операция неизбежна, хирургическая.

Вспомнил, как бормотала вопрос — будут ли у нас дети? «ИИ-ассистент говорит, что нет…»

Не мог вспомнить, что ей ответил. Просто успокоил как мог.

— А кто еще был в здании? Какого черта случилось — ты только погляди!

Указал на остов от боевого вертолета. Мы что, в компьютерной игре — откуда у террористов чуть ли не в центре столицы такие игрушки? А системы, что должны сбивать даже «Дровосека», спали?

Благо, что у сил специальных операций нашлись ПЗРК…

— Сложно сказать… — Влада пожала плечами. — Нас сейчас будут осаждать стервятники — видишь?

Кивнула на машины центральных телеканалов. Да уж, эти куда серьезней тех, что торчали у самой воинской части — если вцепятся, то уж не отпустят…

Влада продолжила:

— Не одному тебе это кажется подозрительным и странным, милое дитя. Сейчас полетит столько голов, что мне даже сложно представить. Ты сам где все это время был?

— Ездил… по делам, — ответил уклончиво: вряд ли она поймет, почему решил ослушаться Бейки. И если уж буду держать ответ, то разве что перед командующей.

Ириска сообщила о входящем вызове. Едва глянул, кто звонит, тут же его принял.

— Ты жив. — А с последней нашей встречи она ничуть не изменилась. Спокойный, констатирующий факты голос. Облизнул высохшие губы — меньше всего сейчас ждал от нее звонка. За всей чередой событий даже забыл о ее существовании.

— Твоими молитвами, Константа.

Девчонка засопела в трубку, не зная, что на это ответить, я же покорно ждал: зачем-то же она позвонила?

— Нам надо встретиться.

Ее сомнения не грызли, а со мной наоборот: не думал, что это хорошая идея. Оглянулся вокруг: в особенности сейчас. Влада внимательно смотрела на меня: с кем это я там болтаю? Но привитая годами тактичность мешала ей спросить. Вместо расспросов потрясла у меня перед носом ключами: мол, пойдет за машиной. Кивнул ей в ответ.

— Зачем?

— Дедушка хочет…

— Дедушка хочет. А чего хочешь ты?

Он горько сглотнула. Казалось, почти вижу, как она возмущенно трясет головой, обижаясь на то, что не дал ей договорить.

— Дедушка хочет тебя убить. А я не хочу, чтобы ты умирал.

Здравый смысл злодейски хмыкнул, покачал головой. Спрашивал: неужели я из одной ловушки решусь тот же час прыгнуть в другую? Только-только сцепился со «старыми знакомыми» — и те тут же оказались мертвы, а теперь еще и это?

Иногда здравому смыслу следует пойти в задницу. В конце концов, она хочет просто поговорить…

— Где?

Она засопела в трубку.

— А где ты хочешь сам?

Задумался, не спешил отвечать. Увидел Владу: та была уже в автомобиле. Идея пришла почти сразу же…