Рунная магия

Нат Парсон стоял снаружи кутузки, и ему казалось, что его ноги превратились в мокрые веревки. Одун Бриггс практически отключился — от страха или от эля, неизвестно, — но кузнец Джед был довольно трезв и сделал выводы из увиденного с похвальной быстротой.

— Ты ее видел? — спросил Нат. — Ты видел девчонку?

Джед кивнул.

Нат почувствовал, как тревога понемногу отпускает его. Он сознавал, что Мэдди достаточно часто занимала его мысли в последние дни, и втайне опасался, что одержимость затмила его рассудок. Теперь он чувствовал себя уверенно. Девчонка — демон. Человек, подвергший ее правосудию, заслужит лишь похвалу.

Что он сам должен стать этим человеком, не подвергалось сомнению. После смерти экзаменатора Нат Парсон единолично провозгласил себя самым главным, а Джеда Смита (за отсутствием кого-либо еще) назначил своим заместителем. Кроме того, думал Нат, у Джеда есть все основания желать положить конец дурной крови, что запятнала его семью, и, когда подоспеют подкрепления из Края Света, кузнец захочет подтвердить, что его пристрастия с самого начала были на стороне Закона и Порядка.

Пастор повернулся к Джеду, который подошел к кутузке и смотрел через открытую дверь на лежащую Охотницу. Джед никогда не был особенно проницателен, природа в избытке наградила его мышцами, но несколько обделила мозгами; по лицу его было видно, что произошедшее оставило его в недоумении. Экзаменатор мертв, законник ранен, а они стоят у здания, в котором лежит демон, готовый пробудиться в любое время.

Глаза Джеда отыскали арбалет, который упал на землю во время его бегства.

— Мне войти и прикончить ее?

— Нет, — ответил пастор.

Голова у него кружилась. Честолюбивые мечты, которые когда-то казались недосягаемыми, точно звезды, теперь почти находились на расстоянии вытянутой руки. Он быстро поразмыслил и увидел свой шанс. Надо спешить. Дело опасное, да, но награда того стоит.

— Оставь меня. Принеси одежду для демоницы. Поищи у меня в доме, одолжи какое-нибудь платье у Этельберты. Отведи Бриггса домой и протрезви его. Ни с кем об этом не говори. И ему запрети. Понятно?

— Да, Парсон. Но с тобой ничего не случится?

— Разумеется, нет, — нетерпеливо отрезал пастор. — А теперь иди давай, приятель, и не мешай мне заниматься своим делом.

Скади очнулась в темноте. Дверь кутузки была закрыта, асы исчезли, на ней загадочным образом появилась одежда, и у нее болела голова. Только руны, которые она носила, предотвратили худшее — нападавший застал ее врасплох.

Она выругалась сквозь зубы и подняла хлыст. Во внезапной вспышке света она увидела пастора, бледного, но довольно спокойного, он наблюдал за ней через глазок руны Беркана.

Скади немедленно потянулась за хлыстом, но едва тот материализовался в ее руке, как пастор заговорил.

— Госпожа, — произнес он. — Не тревожьтесь.

На секунду Скади онемела от наглости этого типа.

Вообразить, будто она боится его — его! Она трескуче рассмеялась, словно лед раскололся. Но еще ей стало любопытно.

Человек казался столь странно хладнокровным. Интересно, что он видел, сможет ли узнать того, кто сбил ее с ног? Но самое любопытное, почему он не убил ее, пока мог?

— Ты надел это на меня?

Скади показала на свою одежду: голубое бархатное платье с вышитым серебром корсажем. Это было одно из лучших платьев Этельберты, и, хотя Скади презирала женские тряпки, предпочитая волчьи шкуры или перья охотничьих ястребов, она понимала, что кто-то зачем-то попытался угодить ей.

— Я, госпожа, — подтвердил Нат, и Охотница медленно опустила рунный хлыст. — Конечно, вы имеете все основания не доверять мне, но, честное слово, я не хочу причинить вам никакого вреда. По правде говоря, совсем наоборот.

Используя истинное зрение, Охотница снова посмотрела на него с любопытством и презрением. Как ни странно, его подпись — необычно крапчатая, серебристо-коричневая — не выдавала ни малейшего желания обмануть или предать. Он искренне верил в то, что ей говорил. И хотя теперь Скади видела, что под маской спокойствия он до предела возбужден, она почуяла на удивление мало страха в его подписи.

— Я моту вам помочь, госпожа, — сказал пастор. — На самом деле я считаю, что мы можем помочь друг другу.

И он протянул ей ладонь, на которой лежал ключ с бородкой, все еще красной от крови прежнего владельца.

Пастор всегда был честолюбив. Сын гончара самых скромных доходов, он с ранних лет решил, что не желает следовать по стопам отца, и стал подмастерьем пастора в благоприятное время, приняв должность у бывшего хозяина, когда старик стал слишком слаб, чтобы выполнять свои обязанности.

Он удачно женился на Этельберте Гудчайлд, старшей дочери богатого коннозаводчика из долины. Конечно, она была старше Ната на девять лет, и некоторые полагали ее довольно невзрачной на вид, зато у нее было щедрое приданое и прекрасные связи, а ее отец, Оуэн Гудчайлд, некогда имел обширные планы по продвижению своего зятя.

Но годы шли, а продвижения все не было. Нату исполнился тридцать один год. Этельберта была бесплодной, и он сказал себе, что если не возьмет дело в свои руки, то шанс достичь чего-то большего, чем простой приход в горах, ему вряд ли выпадет.

В этот миг Нат и начал обдумывать возможность карьеры в Ордене. Не зная о нем ничего, кроме того, что тот представляет собой духовную элиту, он отправился паломником в Край Света. Официально — чтобы восполнить веру, в действительности — чтобы попытаться раскрыть секреты Ордена, не посвящая слишком много времени учебе, воздержанию или молитве. Обнаруженное в Крае Света взволновало Ната. Он увидел огромный собор Святого Сепуке со стеклянным шпилем и медным куполом, стройными колоннами и разноцветными окнами. Он увидел Дом Правосудия, где Орден вершил оное, Ворота Грешников, через которые еретиков вели на виселицу (хотя, к сожалению, сами Чистки были закрыты для публики из опасения, что гимны подслушают). Нат часто посещал места, где бывали экзаменаторы, гулял по их садам, ел в их трапезных, пил кофе в их кафе и часами наблюдал, как они бродят по улицам в колыхающихся черных мантиях, обсуждая что-нибудь из теории, какую-нибудь рукопись, которую изучали, ожидая своего часа узнать Слово.

Но самого Слова и духу не было. Пожилой профессор, которому Нат поведал о своих амбициях, рассказал, что подмастерье должен учиться полных двенадцать лет, прежде чем достигнет уровня младшего члена Ордена, и что даже на уровне экзаменатора нет никакой гарантии когда-либо получить золотой ключ.

Его надежды рухнули, Нат вернулся в свой приход в горах. Но образ ключа никогда не покидал его воображения. Он стал одержим им — символом всей той жизни, которая отвергла его. И когда Мэдди Смит отказалась сломать наговор на золотом ключе… Нат посмотрел на ключ в своей руке и улыбнулся.

Скади на мгновение задумалась, почему такая дурацкая улыбка одновременно выглядит столь волчьей.

— Ты? Помочь мне? — Она колюче засмеялась.

Пастор терпеливо наблюдал за ней.

— Мы можем помочь друг другу, — повторил он. — У асов есть кое-что, что нужно нам обоим. Ты хочешь отомстить тем, кто напал на тебя. Я хочу привлечь девчонку Смита к суду. У каждого из нас есть то, что необходимо другому. Почему бы нам не сотрудничать?

— О боги! — сказала Охотница. — Знаешь, я так не смеялась с тех пор, как подвесила змею над головой Локи. Если не станешь экзаменатором, сможешь сделать отличную карьеру комика. Во имя миров, что у тебя есть такого, что нужно мне?

Нат показал на изуродованную Книгу, страницы которой были разбросаны по полу кутузки.

— Все, что нам нужно, есть в этой Книге. Все имена, все гимны, все взывания к силе. С твоими знаниями и со словами этой Книги мы можем одолеть любого аса, мы можем заставить их делать, что захотим…

Скади подняла одну из опаленных страниц.

Так значит, Слово — род чар, наборы заговоров и магических формул, доступные даже людям. Она вспомнила, что Локи знал это. И боялся, сказала она себе, хотя Охотница не могла вообразить, чтобы какая бы то ни было магия Ордена была могущественнее магии снежных великанов.

Она равнодушно просмотрела страницу и бросила ее обратно на землю.

— Мне не нужны книги, — произнесла Скади.

И в этот миг на Ната снизошло озарение. Что-то в ее глазах, быть может, или в том, как пренебрежительно она произнесла «книги», или же в том, что она держала страницу вверх ногами…

— Ты не умеешь читать, верно? — спросил он.

Скади посмотрела на него — точно ножом пырнула.

— Не волнуйся, — продолжал пастор. — У меня есть ключ. Я могу читать за нас обоих. Твои силы в сочетании с силами Слова — вместе мы можем преуспеть там, где отступил Орден. И им придется меня принять, я стану экзаменатором, может, даже профессором…

Губы Скади искривились.

— Мне не нужны ни книга, ни ключ. Но даже если бы были нужны, что помешает мне взять и то и другое, а после убить тебя, просто чтобы развлечься? Например, так?

Она схватила пастора за руку и принялась разгибать пальцы один за другим. Ключ упал, раздался треск, будто сломалась веточка.

— Не надо! Я тебе нужен! — завизжал Нат Парсон.

— Зачем? — спросила она, готовясь к убийству.

— Затем, что я был там! — крикнул пастор. — Я был там, когда экзаменатор бросил Слово в одноглазого бродягу!

Охотница замерла.

— И что?

— И я заглянул в сознание Генерала…

Охотница стояла как вкопанная, глаза ее сияли подобно далеким ледникам. Рядом Нат баюкал сломанный палец, тихонько хныча от боли и облегчения. Он все ей рассказал — не совсем так, как представлял (за хересом, в собственном доме), а путаясь, вереща, страшась за свою жизнь.

Ему повезло, что она поверила в его рассказ. Но чары, как она знала, изменчивы. Его описание того, что произошло, не оставило в ней никаких сомнений. Он заступил на дорогу Слова и тем самым подсмотрел мысли и планы Одина насчет асов.

Охотница холодно размышляла об асах. Хотя она присоединилась к ним из соображений стратегии, но не была предана клану Одина. Ее отец и братья погибли от их рук, а Один, пообещавший компенсацию, умудрился не сдержать обещания. Хитростью выдал замуж за Ньёрда, хотя сердце ее похитил Бальдр Справедливый, не дал отомстить Локи, который привел ее родича к гибели.

Ваны были не лучше, думала Скади, слепо шли, куда Локи вел их. Верность Скади по-прежнему принадлежала снежным великанам, несмотря на брак с Владыкой Моря. Она была более всего счастлива, когда жила в Ледяных землях, одна, охотилась, превращалась в орлицу и парила над сверкающим снегом.

Если будет объявлена война, думала Скади, на этот раз никакого союза. Генерал предал ее, Локи — ее заклятый враг, и Мэдди Смит — кем бы она ни была — обозначила свою принадлежность к вражескому лагерю.

Охотница повернулась к Нату, который наблюдал за ней, сунув сломанный палец в рот.

— И что же ты видел? — мягко спросила она.

— Сперва дай слово. Мне нужна девчонка и сила этой Книги.

Скади кивнула.

— Прекрасно, — согласилась она. — Но при первых же признаках измены, если даже просто заподозрю, что ты пытаешься использовать свою Книгу против меня…

Пастор кивнул.

— Тогда договорились. Что ты видел?

— Я видел ее, — произнес Нат. — Я видел Мэдди Смит. Когда экзаменатор спросил: «Где асы?» — я увидел в сознании вашего Генерала ее. Вот что он пытался спрятать. И готов был скорее умереть, чем выдать ее имя…

— Имя? — повторила Скади.

— Моди, — сказал пастор. — Так он называл ее. Моди, Древо Молнии, первое дитя Нового века.

Между тем под холмом Красной Лошади Мэдди лихорадочно размышляла. Одноглазый и Локи оставили ее одну. Одноглазый — чтобы поспать и восстановить силы, прежде чем отправиться за Шепчущим, Локи — ради каких-то своих гнусных делишек. Зал освещал лишь пучок свечей, тень Мэдди то карабкалась на каменные стены, то отскакивала от них, пока девочка расхаживала туда-сюда.

Услышав признание Одноглазого, она сначала до смерти разозлилась на то, что он посмел так долго скрывать от нее правду и открыл лишь теперь, когда линии фронта уже начертаны и Мэдди — нравится ей это или нет — твердо стоит на его стороне.

Она ненавидела его обман. И все же, думала девочка, расхаживая, разве часть ее не мечтала об этом? Иметь цель, клан, семью, боги пресвятые! Разве знаки не подсказывали ей это с самого начала? Разве что-то внутри нее не знало всегда, что Джед Смит и Мэй — не ее крови, а Один, несмотря на все свои странности, ее?

Мэдди не услышала, как Локи вошел в зал. Он сменил украденную у Одуна Бриггса одежду на свежую тунику, рубашку и сапоги на мягкой подошве, и лишь когда коснулся ее руки, девочка поняла, что он здесь. Но ее возбуждение было столь велико, что она чуть не ударила его, прежде чем узнала.

— Мэдди, это я! — воскликнул он, увидев наполовину призванную Тюр в ее пальцах.

Она равнодушно изгнала руну.

— Я не настроена разговаривать, Локи, — ответила она.

— И я тебя не виню. — Локи вздохнул. — Один должен был рассказать тебе правду. Но попытайся взглянуть на дело с его стороны…

— Так он за этим тебя послал? Чтобы ты заступился за него?

— Ну разумеется, — признал Локи. — Зачем же еще?

Мэдди поневоле почувствовала себя обезоруженной этой неожиданной прямотой. Она улыбнулась, а потом вспомнила о его легендарном обаянии.

— Прекрати, — сказала она. — Ты ничем не лучше его.

— Почему? Что я сделал?

Мэдди злобно фыркнула.

— Все знают, что происходит, кроме меня, — возмутилась она. — Я что, ребенок? Меня от этого тошнит. Меня от него тошнит. И меня тошнит от того, что со мной обращаются так, будто я ничего не значу. Я думала, я ему нравлюсь. — Она снова фыркнула, еще яростнее, и вытерла нос рукавом рубашки. — Я думала, он мой друг.

Локи криво усмехнулся.

— И чего же он хочет? Воевать с Орденом? Для этого ему нужен Шепчущий?

Локи пожал плечами.

— Я бы не удивился.

— Но у него ничего не выйдет! — крикнула Мэдди. — Даже с ванами на нашей стороне нас все равно будет десятеро против всего Ордена, и в любом случае, — она понизила голос, — Шепчущий практически сказал мне, что Один проиграет.

Глаза Локи расширились.

— Значит, оракул сделал пророчество? Он сделал пророчество, и ты не собиралась никому о нем говорить?

— Ну, оно было бессмысленным, — смущенно сказала Мэдди. — Я даже не знаю, действительно ли это было пророчество. Он просто повторял что-то вроде: «Я говорю, ибо должен, и…»

— О боги! — с досадой перебил Локи. — Он сделал пророчество. Тебе. После того как я столько лет пытался убедить его произнести хоть что-нибудь, что угодно. — Он нетерпеливо наклонился ближе. — А обо мне он что-нибудь сказал?

— Хотел, чтобы я тебя убила. Сказал, что от тебя будут одни неприятности.

— Вот как. Разумно. Что еще он сказал?

— Что-то об ужасной войне. Тысячи умрут по единому слову. Что-то о пробуждении Спящих… предателе… и Генерале, стоящем одиноко…

— И когда ты собиралась ему рассказать?

Мэдди молчала.

— Когда?

— Не знаю.

Локи тихо засмеялся. Но Мэдди едва ли его слышала. С пересохшими губами она вспоминала слова Шепчущего, стараясь воспроизвести точные выражения. Теперь они казались ей стихами, безрадостными стихами на языке пророков.

— Оно сбывается, — наконец сообщила Мэдди. — Спящие пробудились. Орден наступает. Пророчество гласит, что Девять миров погибнут… — Мэдди сглотнула, ее подташнивало. — И я все думаю: ведь это я виновата. Я разбудила Спящих. Я нашла Шепчущего. Если бы я оставила его в огненной яме… — Она осеклась и нахмурилась. — Но почему Генерал стоит одиноко? Почему мы не с ним? — Мэдди снова принялась расхаживать по темному залу. — Я не этого хотела! — крикнула она.

— Хочешь — верь, хочешь — нет, — кисло произнес Локи, — но я тоже отнюдь не в восторге. У меня нет выбора, без Одина я мертвец. Однако и с ним у меня мало шансов остаться в живых, что не слишком воодушевляет.

— Тогда скажи мне, — настаивала Мэдди. — Скажи мне правду. Кто я на самом деле? И почему я здесь?

Локи наблюдал за ней с легкой улыбкой на изуродованных губах.

— Правду? — повторил он.

— Да. Всю правду.

— Генералу это не понравится, — предупредил он.

«Тем больше оснований ей рассказать», — подумал Локи и усмехнулся в глубине души.

— Так кто я? — спросила она. — И какова моя роль во всем этом?

Локи угощался вином.

— Тебя зовут Моди, — начал он. — Оракул предсказал твое рождение задолго до Рагнарёка, впрочем, оказалось, что с полом он немного напутал. Но в одном он не сомневался: Моди и его брат Магни — первые дети Нового века, рожденные возродить Асгард и низвергнуть врагов богов. Вот почему у тебя на руке эта руна. Эск, Ясень — символ обновления и всех миров.

Мэдди посмотрела на свою руку, на которой кроваво-красным горела Эск.

— У меня есть брат? — спросила она.

— Или сестра. Если она уже родилась. Как я сказал, оракул был не слишком точен.

— А мои… родители?

— Тор, Кузнец-Громовержец, и Ярнсакса — не то чтобы жена, воительница с другой стороны гор. Так что сама понимаешь, сестренка, в тебе течет демоническая кровь, по крайней мере со стороны матери.

Но у Мэдди голова еще шла кругом от новых сведений. Она пробовала имена на вкус — Моди, Магни, Тор, Ярнсакса — как какое-то сказочное, экзотическое блюдо.

— Но если они мои родители…

— То как вышло, что ты родилась у пары деревенщин из долины? — Локи усмехнулся, наслаждаясь собой. — Что ж, помнишь, как, когда ты была маленькой, тебе все время говорили, что нельзя видеть сны, что видеть сны опасно, что если ты будешь их видеть, то гадкие злые асы придут из Хаоса и украдут твою душу?

Мэдди кивнула.

— Что ж, — продолжал Локи. — Выходит, они почти не ошиблись.

Мэдди слушала историю, затаив дыхание.

— Начнем с начала, — сказал он и подлил себе вина. — То есть Конца Всего. Рагнарёка. Гибели богов. Падения и асов, и ванов, триумфа Хаоса и так далее. Не самое приятное время для твоего покорного слуги, поскольку его убили, и не кто-нибудь, а надутый добрый дядя Хеймдалль…

— Погоди, — перебила Мэдди. — Ты это уже говорил. Тебя правда убили в Рагнарёк?

— Ну, — замялся Локи, — все не так просто. Одно из моих обличий там пало, верно. Но Смерть — всего лишь один из Девяти миров. Некоторые асы нашли убежище там, где даже Сурт не имеет власти. Другим повезло меньше. Они были сброшены в Нижний мир — который вы, люди, называете Проклятием…

— Черная крепость. На что это похоже?

Локи несколько помрачнел.

— Ничто не подготовит к Нижнему миру, Мэдди. Он был за гранью всего, что я знал. Я прежде бывал в темницах и до тех пор полагал, что тюрьма — обычное здание со стенами, кирпичами, охранниками — знакомая ловушка, одинаковая во всех мирах. Но в Нижнем мире правит беспорядок. Так близко к Хаосу возможным становится практически все: законы притяжения, перспективы, ощущений и материи гнутся и сдвигаются, часы и дни ничего не значат, граница между реальностью и воображением стерта. На что это похоже? Как будто тонешь, Мэдди, тонешь в океане забытых снов.

— Но ты выбрался.

Локи мрачно кивнул.

— Как? — спросила девочка.

— Заключил сделку с демоном.

— Какую сделку?

— Обычную, — ответил Локи. — Услуга за услугу. Я предал обе стороны, поэтому меня решили примерно наказать. Меня заперли в камере без окон и дверей, без пола и потолка. Ничто не достигало меня — по крайней мере, они так считали. Но демон предложил мне возможность сбежать.

— Как? — снова спросила Мэдди.

— На дальнем краю Хель есть река, — начал рассказывать Локи. — Закованная в железо, река Сон галопом мчится к Нижнему миру, неся с собой мешанину всех незрелых мыслей Девяти миров. Коснуться ее воды значит погибнуть или сойти с ума, и все же я сбежал через Сон. — Локи умолк, чтобы освежиться. — Я почти потерял рассудок в борьбе, но в конце концов нащупал путь в ребенка, ребенка из Райдингза.

Довольно уныло он показал на себя.

— Я сделал с этим обличьем все, что мог, — сказал Локи. — Но, честно говоря, я привык выглядеть намного привлекательнее. И все же это лучше, чем Нижний мир. Вот почему последние несколько сотен лет я сидел тише воды, ниже травы. Не хотел, чтобы Сурт надумал проверить, как там его старые друзья.

Но мысли Мэдди неслись вскачь, точно зимние облака.

— Итак, вы с Одноглазым спаслись через Сон. Значит, и другие могли?

Локи пожал плечами.

— Возможно, — признал он. — Но это опасно.

Мэдди наблюдала за ним горящими глазами.

— Но я-то не оттуда пришла, верно? Я не была частью Древнего века…

— Да, не была. Ты — новый побег старого дерева. — Локи весело улыбнулся ей. — Новехонькое обличье, никаких бывших владельцев, совсем как предсказал оракул. Именно такие, как ты, должны возродить Асгард после войны, в то время как мы с Одином станем удобрением. Уверен, ты понимаешь, что я предпочел бы стать этим самым удобрением как можно позже.

Мэдди кивнула.

— Ясно. Слушай, у меня есть идея.

— Какая? — спросил Локи.

Она подняла на него сверкающие глаза.

— Мы пойдем и найдем Шепчущего. Прямо сейчас, пока Одноглазый не проснулся. Принесем его обратно в холм Красной Лошади и положим на место, в огненную яму. Так никто не сможет завладеть им, и все станет как раньше.

Локи с любопытством наблюдал за ней.

— Ты думаешь?

— Локи, я должна попытаться. Я не могу просто стоять и смотреть, как Одноглазый гибнет в какой-то дурацкой войне, которую просто не в состоянии выиграть. Он устал. Он безрассуден. Он так зациклен на Шепчущем, что считает, будто у него есть шанс. А если он проиграет, проиграют все. Все Девять миров, как изрек оракул. Так что сам понимаешь, если ты поможешь мне вернуть его на место…

Локи притворно засмеялся.

— Безукоризненная логика, Мэдди, как всегда. — Он отвернулся с поддельным сожалением. — Извини. Без меня.

— Пожалуйста, Локи. Я спасла тебе жизнь…

— И я хотел бы ее сохранить, если ты не против. Генерал мне руки-ноги поотрывает…

— Одноглазый спит. Несколько часов у нас есть. К тому же я не позволю ему тебе навредить…

Глаза Локи вспыхнули зеленым пламенем.

— Хочешь сказать, что возьмешь меня под защиту? — поинтересовался он.

— Ну конечно, возьму. Если ты поможешь.

Локи изобразил задумчивость.

— Клянешься? — спросил он.

— Именем отца.

— Договорились, — согласился Локи и допил вино.

Волнение Мэдди было столь глубоким, столь отчаянно она стремилась начать поиски, что вовсе не заметила ни выражения глаз Обманщика, ни усмешки, которая медленно скривила его губы, покрытые шрамами.

В Зале Спящих ваны пребывали в смятении. Все уже проснулись и были на месте, кроме Скади, но ни Идун, которая говорила с Охотницей, ни Фрейя, которая не говорила, не могли толком объяснить, что, собственно, произошло.

— Ты сказала, здесь был Локи, — произнес Хеймдалль сквозь золотые зубы.

— Ну да, — подтвердила Идун. — Ему было плохо.

— Ему бы стало еще хуже, если бы здесь был я, — пробормотал Хеймдалль. — Ну и чего он хотел и почему Скади его не убила?

— И что это была за девчонка? — в третий или четвертый раз спросила Фрейя. — Говорю вам, если бы я не была такой сонной и растерянной, я никогда не одолжила бы ей свое соколиное оперение…

— К черту твое соколиное оперение! — рявкнул Хеймдалль. — Я хочу знать, при чем тут Локи.

— Ну, — замялась Идун, — он упомянул Шепчущего…

Пять пар глаз уставились на богиню Изобилия.

— Шепчущего? — повторил Фрей.

И Идун рассказала им все, что знала. Шепчущий на свободе, Один в тюрьме, Локи, возможно, с ним заодно. Она поведала о слухах о Слове, не говоря уже о загадочной девчонке, которая умеет отпирать лед и которая владеет боги знают какими чарами…

— По-моему, надо выбираться отсюда, пока не поздно, — заметил Фрей. — Мы здесь как на ладони, если враги попытаются устроить засаду…

— По-моему, надо подождать Скади, — перебил Ньёрд.

— По-моему, надо устроить погоню за Локи, — предложил Хеймдалль.

— А как же Генерал? — спросил Браги.

— А как же мое соколиное оперение? — поинтересовалась Фрейя.

Одна Идун ничего не сказала, она напевала себе под нос.

А в коридоре, ведущем в пещеру, две фигуры, стоящие в тени, обменивались взглядами и готовились претворить свой план в жизнь.

Локи бросил Юр и затаил дыхание. Пока все хорошо. Они с Мэдди без каких-либо проблем добрались до Спящих и, что более важно, не предупредили ванов о своих намерениях.

Он уже слышал гул голосов в Зале Спящих и видел сквозь руну Беркану их цвета: золото, зелень, морская лазурь. Локи с радостью отметил, что Охотницы среди них нет. Хорошо.

Осталось самое сложное и опасное для него. Необходим ложный маневр — нечто, что отвлечет внимание ванов и даст Мэдди шанс вернуть Шепчущего. Иными словами, приманка.

Локи глубоко вздохнул и быстро, но небрежно направился ко входу в Зал Спящих.

Первым его увидел Фрей в золотых доспехах и несколько секунд, стараясь различить цвета незваного гостя, щурился сквозь блеск чар, что крест-накрест прошивали пещеру.

Но так ничего и не увидел, и этого хватило, чтобы немного его встревожить. Однако фигурка у входа в пещеру казалась слишком крошечной, чтобы поднимать тревогу. Когда остальные повернулись посмотреть, гость, а вернее, гостья, маленькая девочка трех-четырех лет, подняла к ним лицо, исполненное такой мольбы, что даже Хеймдалль был захвачен врасплох.

— Кто ты? — рявкнул он, быстро придя в себя.

Девочка (босая, в одной мужской рубахе) мило улыбнулась и протянула ручку.

— Я Люси, — сказала она. — Хочешь поиграть?

Мгновение ваны молча наблюдали за ней. Всем им (ну, может быть, кроме Идун) было ясно, что это какая-то хитрость: разведка, ложный маневр, возможно, ловушка. Они настороженно осматривали зал: больше никого, только кудрявая девочка, одна-одинешенька.

Хеймдалль оскалил золотые зубы.

— Это не ребенок, — мягко произнес он. — Если я не слишком ошибаюсь, это…

— Тебе водить, — усмехнулся Локи.

И прежде чем Хеймдалль успел отреагировать, он сбросил маскировку, поспешно сменил обличье на пламенное и рванул через открытый зал, спасая свою жизнь.

Ваны больше не тратили времени. Быстрее чем за секунду воздух пронзили мысли-стрелы, летящие кинжалы рунного света, брошенные сети колючего голубого огня. Но Локи был быстр и использовал складки и щели ледяной пещеры, чтобы увернуться, нанести ложный выпад и запутать своих врагов.

— Где он? — крикнул Хеймдалль, щурясь сквозь рунный свет.

— Ку-ку, — бросила Люси из-за ледяной колонны на другой стороне пещеры.

Иса, кинутая под четырьмя разными углами, разнесла колонну алмазной метелью, но Обманщик уже сбежал. В пламенном обличье он вел их к дальней стороне пещеры, увертываясь от чар и рун, и еще дважды появился в виде Люси за одним из сказочных ледяных сооружений. Ваны приближались со всех сторон, и он изобразил замешательство, с мучительной мольбой взирая на кучку разъяренных богов.

— Держи его! — крикнул Фрей. — Это тупик…

— Осалил, — сказала Люси, снова перевоплотилась, на этот раз в птицу, и полетела прямо к потолку с гигантской люстрой посередине. Небольшое отверстие, проделанное Локи при падении, бледно зияло — близился рассвет.

Слишком поздно ваны поняли, что он задумал.

— За ним! — крикнул Фрей и обернулся в луневого ястреба, который был намного крупнее птичьего обличья Локи.

Ньёрд стал морским орлом с белыми крыльями и когтями-кинжалами, а Хеймдалль — желтоглазым соколом, быстрым как стрела. Все трое рванули прямо к Локи, в то время как Фрейя обстреливала дыру в своде. Браги достал из кармана флейту и сыграл на ней коротенькую сарабанду,[7] приправив воздух стремительными смертоносными нотами, которые подпалили Локи перышки и чуть не сбили его.

Локи закувыркался в воздухе, на мгновение потерял контроль, но потом пришел в себя и полетел к небу. Морской орел не упустил возможности и приблизился, но размах его крыльев был слишком велик для пещеры. Ньёрд уклонился от залпа дробных нот, развернулся и врезался в древнюю ледяную колонну, разбив ее стержень вдребезги, прежде чем окончательно потерять контроль над полетом и врезаться в гнездо сосулек — главную часть свода. Морозная люстра задрожала, покачнулась и начала разваливаться, осыпаясь осколками льда, который пятьсот лет нетронутым просуществовал в Зале Спящих.

На время воцарился хаос. Водопад мерзлых обломков, зачастую острых, как нож, или больших, как стог сена, рушился, сначала медленно, потом все быстрее, с блестящего свода. Одни разбились о полированный пол, взметнув ледяное крошево, смертельное и острое, как осколки шрапнели.[8] Другие разлетелись, еще не достигнув земли, и наполнили воздух колючим снегом.

Все случилось так внезапно, так катастрофично, что на несколько решающих секунд ваны потеряли интерес к крылатому беглецу и разбежались по дальним углам Зала Спящих, спасаясь от обвала.

Браги сыграл такую зажигательную джигу,[9] что лед растаял, не долетев, и пролился ласковым дождиком.

Фрейя бросила вверх Юр и создала мысль-щит золотистого цвета, от которой падающие осколки отскакивали, не причиняя вреда.

Идун просто загадочно улыбнулась, и кусочки льда превратились в яблоневый цвет и тихонько опустились на пол.

Хеймдалль, Ньёрд и Фрей били крыльями в яростном смятении, стараясь увернуться от падающего льда, в то время как их добыча, отделавшись парой подпаленных перьев, скрылась через скалящуюся дыру. Во время всего этого замешательства Мэдди просто вошла в зал, тихо забрала Шепчущего из его укромной берлоги под рыхлым снегом и спокойно вернулась — никем не замеченная, вне подозрений — в тоннели Подземного мира.

Локи летел, спасая свою шкуру. Конечно, он выиграл немного времени. Трое охотников задержались и потому, что обрушилась ледяная люстра, и просто потому, что были крупнее и им было труднее покинуть пещеру через небольшое отверстие в своде.

В результате Локи снова заметил преследователей только через четверть часа: сокол, морской орел и лунь кружились над долинами, рыскали, искали его в раннем утреннем свете.

Локи немедленно сбросил ястребиное обличье и опустился отдохнуть за небольшой рощицей возле Фоджес-Пост. Там стояла крошечная бревенчатая хижина, за ней трепыхалась веревка с бельем, на крылечке в кресле-качалке дремала старушка.

Это была не кто иная, как Полоумная Нэн Фей, бывшая няня Мэдди. Она приоткрыла один глаз, когда ястреб опустился на лужайку, и не без интереса смотрела, как он превращается в обнаженного юношу и бросается к бельевой веревке Нэн в поисках какой-нибудь одежды. Нэн подумала, не вмешаться ли, но потеря старого платья, фартука и шали казалась невысокой ценой за спектакль, и она решила, что не стоит.

Через две минуты вторая старушка, босая, с толстой шалью на голове, подозрительно быстро направилась к деревне Мэлбри. Более близкое наблюдение могло бы обнаружить, что ее левая рука странно скрючена, однако немногие узнали бы руну Юр.

Несколько птиц покружились над ее головой, но, насколько Нэн могла судить, так и не приземлились.

Мэдди и Локи договорились встретиться у большого старого бука в лесу Медвежат. Мэдди первой добралась туда, воспользовавшись тропой сквозь Подземный мир, и присела на траву подождать и раз и навсегда разобраться с Шепчущим. Разговор вышел не из приятных. Шепчущий обиделся, что его оставили в Зале Спящих «как какой-то булыжник», по его словам, а Мэдди злилась, что он скрыл от нее правду о ее происхождении.

— Можно подумать, это какая-нибудь ерунда, о которой забываешь упомянуть, — возмущалась она. — «Да, кстати, ты внучка Отца богов». Тебе не пришло в голову, что мне может быть до этого дело?

Свечение Шепчущего было явно скучающим.

— Да, и вот еще что, — добавила Мэдди. — Если я Моди, дочка Тора, и, согласно пророчеству, должна возродить Асгард, то, теоретически, на чьей стороне я окажусь в этой войне, та и победит. Верно?

Шепчущий широко зевнул.

И Мэдди выпалила вопрос, который вертелся у нее на языке с тех пор, как Один впервые сказал ей, кто она.

— Поэтому Одноглазый нашел меня? — спросила девочка. — Поэтому научил меня тому, чему научил? Он просто притворялся, что друг мне, чтобы использовать против врагов, когда время придет? И как он это сделает? Я не воин…

Перед ее глазами неожиданно ярко вспыхнул образ Локи в пещере, говорящий: «Есть не одна причина посадить дерево», и, хотя в лесу было тепло, Мэдди не смогла сдержать дрожь.

Шепчущий сухо хохотнул.

— Я тебя предупреждал, — ответил он. — Один всегда так делает. Он использует других. Использовал меня, когда это его устраивало, после чего предоставил моей собственной судьбе. С тобой будет то же самое, девочка, если позволишь. Для него ты всего лишь шаг по обратной дороге в Асгард. В конце концов он принесет тебя в жертву, совсем как принес меня, если не…

— Это очередное пророчество? — перебила Мэдди.

— Нет. Это предсказание, — возразил Шепчущий.

— В чем разница?

— Предсказания иногда ошибаются. Пророчества — никогда.

— То есть на самом деле ты тоже не знаешь, как все обернется? — поинтересовалась Мэдди.

— Точно не знаю. Но я умею угадывать.

Мэдди прикусила ноготь.

— «Я вижу армию, готовую к битве. Я вижу Генерала, стоящего одиноко. Я вижу предателя у ворот. Я вижу жертву». — Она повернулась к Шепчущему. — Это я? Я жертва? А Одноглазый — предатель?

— Я не в курсе, — ухмыльнулся Шепчущий.

— «Мертвые пробудятся в залах Хель. И Безымянный восстанет, и Девять миров погибнут, если не пробудятся Семь Спящих, и Громовержец вырвется из Нижнего мира…» Вырвется из Нижнего мира… Это вообще возможно?

За глянцевой скорлупой Шепчущего кружились и сверкали искры рунного света.

— Я спросила, это возможно? — повторила Мэдди. — Освободить моего отца из Нижнего мира?

Локи считал ее незрелой и нелогичной. На самом деле, едва услышав его рассказ о бегстве из Нижнего мира, Мэдди принялась рассуждать очень четко. Она поставила на его готовность помочь не потому, что доверяла добродушию Локи, напротив, она ожидала, что он солжет. Она не сомневалась, Локи не позволит ей бросить Шепчущего обратно в огненную яму, но, чтобы забрать оракула из Зала Спящих, нужны были двое. Мэдди была уверена, что Локи станет потакать ей, лишь бы не дать Шепчущему попасть в руки ванов, по крайней мере пока Локи и Мэдди не достигнут Подземного мира, где Локи спокойно передаст Мэдди и оракула в руки Одина. Не бесплатно, конечно же.

Что ж, в такую игру могут играть как минимум двое.

На обратном пути из Зала Спящих Мэдди очень серьезно размышляла. Часть ее хотела прибежать с вопросами к Одноглазому, как она всегда поступала ребенком. Но пророчество Шепчущего заставило ее насторожиться, и в немалой степени потому, что, если она прочла его правильно, поражение Одноглазого приведет к гибели миров.

Мэдди хотела бы никогда не слышать о Шепчущем. Но теперь дороги назад нет. И хотя он — плохая замена советам ее старого друга, по крайней мере, пророчество не может лгать.

Девочка знала, что Одноглазый подумает о ее плане, и ей было больно обманывать его, но она ничего не могла поделать. «Я спасу его от него самого, — повторяла она. — Я спасу миры».

— До тех пор пока Локи согласен помогать…

— Об этом не беспокойся, — уверил Шепчущий. — Я смогу его убедить. Я весьма убедителен.

Мэдди долго смотрела на него.

— Насколько я помню, в прошлый раз ты хотел его убить.

— Даже от мертвых есть прок, — возразил оракул.

Через полчаса явился Локи, запыленный, со стертыми ногами, в юбках Полоумной Нэн Фей.

— Вы только посмотрите, — самым гадким голосом произнес Шепчущий. — Песья Звезда надела платьице. Что дальше, а? Диадема и жемчуг?

— Ха-ха. Очень смешно. — Локи принялся разматывать шаль с головы. — Извини, что опоздал, — обратился он к Мэдди. — Пришлось идти пешком.

— Это уже не важно, — откликнулась Мэдди. — Важно, что Шепчущий у нас.

Обманщик с любопытством посмотрел на девочку. Ему показалось, что она раскраснелась, от волнения или от страха, в ее цветах появилась какая-то яркость, отчего ему стало не по себе.

— Что случилось? — спросил он.

— Мы разговаривали, — ответила Мэдди.

Локи выглядел неуверенно.

— О чем?

— Я кое-что придумала, — сообщила она ему.

И Мэдди принялась намечать свой план, сперва неохотно, потом все более уверенно. Постепенно лицо Локи становилось все бледнее и бледнее, а Шепчущий пылал, точно стайка светлячков, и улыбался, словно готов был взорваться.

— Нижний мир? — наконец спросил Локи. — Хочешь, чтобы я отправился в Нижний мир?

— Ты слышал, что предсказал оракул!

— Поэтическая вольность! — рявкнул Локи. — Оракулы их любят.

— «Генерал будет стоять одиноко, — сказал он. — Безымянный восстанет. Девять миров погибнут». Война, Локи. Ужасная война. И единственный способ ее остановить — освободить моего отца из Нижнего мира. Ты обещал мне помочь…

— Я обещал помочь вернуть Шепчущего, — уточнил Локи. — Я ничего не говорил о спасении миров. Собственно, что плохого в войне?

Мэдди подумала о долине Стронд, о полях и домах, разбросанных по дороге от деревни Мэлбри до Фоджес-Пост, обо всех тропинках и изгородях, об осеннем запахе горящей стерни. Она подумала о Полоумной Нэн в кресле-качалке, о ярмарке на лугу, о Джеде Смите, который старался как мог, и обо всех милых, безобидных жителях долины с их жалкими жизнями и глупым убеждением, что они живут в центре миров.

И впервые в жизни Мэдди Смит поняла нотации, запугивания, тайные знаки от сглаза за ее спиной. Сотни маленьких жестокостей, из-за которых она сбегала в лес Медвежат больше раз, чем могла припомнить. Она думала, ее ненавидели за то, что она не такая, как все, но теперь она знала правду. Ее боялись. Боялись кукушонка в своем гнезде, боялись, что однажды он вырастет и приведет Хаос в их маленький мирок.

Так и вышло, подумала Мэдди. Это она все затеяла. Без нее Спящие бы не проснулись, Шепчущий висел бы в безопасности в своей яме, и до войны оставалось бы еще лет пятьдесят, или сто, или даже больше…

Девочка повернулась к Локи.

— Это возможно. Ты сам сказал.

Локи резко засмеялся.

— Ты не представляешь, что предлагаешь. Ты и носу не казала до сих пор из своей долины, а теперь планируешь штурмовать Черную крепость. Не много ли ты на себя берешь?

— Ты боишься, — заметила Мэдди, и Локи снова трескуче засмеялся.

— Боюсь? — спросил он. — Ну конечно боюсь. Бояться — мое призвание. Я умею бояться и потому до сих пор здесь. Кстати, о страхе. — Он глянул на Шепчущего. — Ты представляешь, что Генерал со мной сделает, если… Нет, не отвечай, я не хочу знать. Достаточно сказать, что мы немедленно оба пойдем к нему, отдадим ему чертову штуку, и пусть торгуется с ванами, ля-ля-ля, ля-ля-ля…

— Когда встретятся Один и Мудрый Мимир, Хаос придет в Девять миров. — Шепчущий говорил почти лениво, но цвета его сверкали, точно пламя дракона.

— Что ты сказал? — обернулся Локи.

— Я говорю, ибо должен, и не смею молчать.

— О нет. — Локи поднял руки. — Даже и не думай пророчествовать прямо сейчас. Я ничего не хочу слышать. Я ничего не хочу знать.

Но Шепчущий снова говорил. Его негромкий голос приковывал внимание, и оба слушали, Мэдди со смятением, Локи с растущим недоверием и страхом.

— Я вижу Ясень у открытых ворот, — вещал Шепчущий. — Молнией сожжен, но росток зеленеет. Я вижу встречу мудрого и не столь мудрого на Нижнем краю. Я вижу корабль мертвецов на брегах Хель и сына Бёра с его псом у ног его…

— О боги! — взмолился Локи. — Пожалуйста, не говори больше.

— Я говорю, ибо должен, и не смею…

— Да ты пятьсот лет молчал! — перебил Локи, который стал еще бледнее, чем прежде. — К чему теперь менять привычки?

— Погоди, — встряла Мэдди. — Сын Бёра — это одно из имен Одина.

Локи с несчастным видом кивнул.

— А пес?

Локи болезненно сглотнул. Даже его цвета, пронизанные серебряными нитями страха, побледнели.

— Неважно, — напряженно произнес он.

Мэдди повернулась к Шепчущему.

— Ну? — поинтересовалась она. — Что это значит?

Оракул светился узором, который девочка опознала как веселье.

— Я только пророчествую, — сладко произнес он. — Толкование я оставляю другим.

Мэдди нахмурилась.

— Ясень. Наверное, это я. Зеленый росток из сожженного молнией дерева. Мудрый — это, конечно же, Шепчущий. Сын Бёра на корабле мертвецов с его псом у ног его… — Взгляд девочки остановился на лице Локи. — Ой, Песья Звезда. Понятно.

Локи вздохнул.

— Итак, это значит, что я умру. Обязательно было повторять?

— Ну, это еще не значит, что ты умрешь…

— Что, правда? — рявкнул Локи. — Я на брегах Хель? Что еще, по-твоему, мне там делать? — Он начал расхаживать, заткнув юбки за пояс, шаль летела за ним. — Почему ты мне раньше не рассказал? — обратился он к Шепчущему.

Оракул ухмыльнулся и промолчал.

Локи закрыл лицо руками.

— Успокойся, — попросила Мэдди. — Ты еще не умер. На самом деле… — Она на мгновение остановилась, лицо ее просияло. — Дай-ка я разберусь. По словам Шепчущего, если Один умрет, то и ты тоже.

Локи издал приглушенный возглас отчаяния.

— И когда Один и Мимир встретятся, Хаос придет… Один падет…

Локи посмотрел ей в глаза.

— Если мы освободим Тора из Нижнего мира, война вообще не начнется, Генерал не умрет, Девять миров будут спасены, а мой отец…

Повисла долгая тишина, во время которой Локи пристально смотрел на Мэдди, сердце девочки билось еще быстрее, а Шепчущий сиял, как осколок звезды.

— Так что сам видишь, — сказала она, — тебе надо идти. Ты знаешь дорогу в Нижний мир. Шепчущий сказал, это возможно. А если мы не оставим Шепчущего, то Один не встретит его, и война не начнется, и…

— Слушай, Мэдди, — перебил Локи. — Я бы с огромным удовольствием пожертвовал жизнью ради спасения Девяти миров, но у меня есть план намного проще. Оракул увидел, что мы умерли в Хель. Так? Значит, пока я держусь подальше от Хель…

Он резко замолчал, почувствовав небольшой, но неприятный укол над левой бровью. Ему показалось, что его кто-то ужалил. Потом он ощутил присутствие Шепчущего, словно что-то острое рылось в его голове. Он шагнул назад и чуть не упал.

Ой, больно же!

Он почувствовал, как тот поймал его мысли, точно ноготь зацепился за шелк. Неприятное ощущение, но, когда Локи попытался закрыть свой разум, новый укол боли, на этот раз более острый, пронзил его голову.

— Что случилось? — спросила Мэдди, увидев его замешательство.

Но Локи был не в состоянии ответить. С закрытыми глазами он сделал еще один шаткий шаг. За его спиной Шепчущий искрился весельем.

«Что тебе надо?» — молча произнес Локи.

«Твое внимание, Песья Звезда. И твое слово».

«Мое слово?»

«Молчи, если жизнь тебе дорога».

Локи с усилием кивнул.

«Я знаю, о чем ты думаешь, — продолжал голос в его голове. — Ты боишься, потому что я могу читать твои мысли. Ты поражен, как выросли мои силы».

Локи промолчал, лишь стиснул зубы.

«И ты гадаешь, собираюсь ли я тебя наказать».

Локи продолжал молчать.

«Я должен, — заключил Шепчущий. — Но я даю тебе шанс покаяться».

«Покаяться? — удивился Локи. — С каких это пор ты беспокоишься о спасении моей души?»

Он ощутил в голове веселье Шепчущего. «Я не о твоей душе беспокоюсь. И тем не менее ты сделаешь, как я скажу. Иди с девочкой в Нижний мир. Отнеси меня в Хель. Освободи Громовержца, предотврати войну…»

«А зачем тебе в Хель? Что ты задумал, старый мошенник?»

Последнее, убийственное копье боли пронзило голову Локи. Он упал на колени, не в силах кричать, и голос в его сознании зачитал предупреждение.

«Никаких вопросов, — велел он. — Делай, что я говорю».

Затем чужое присутствие исчезло, оставив его дрожащим и задыхающимся. Локи снова задумался о том, насколько сильнее стал оракул. Столетия назад он несколько дней пытался усмирить Шепчущего, что изнурило обоих и вызвало опустошения в Подземном мире, а сегодня Шепчущий поставил его на колени за пару секунд.

Теперь он угрожающе сиял, и Локи слышал внутри головы его шепот, тихий, но повелительный:

«Никаких фокусов. Ты даешь слово?»

«Ладно». Локи открыл глаза и принялся медленно, глубоко дышать.

— Что случилось? — озабоченно спросила Мэдди.

Локи пожал плечами.

— Я упал, — ответил он. — Чертовы юбки. — С этими словами он встал и обрушил на Мэдди всю мощь своей кривой улыбки. — Ну, мы идем в Нижний мир или как?

Донельзя нечестивый союз. С одной стороны — Охотница, по-королевски одетая в голубой бархат Этельберты, с другой — пастор с его золотым ключом. В два часа ночи они вошли в дом пастора и, к изумлению и неудовольствию Этель, немедленно отправились в кабинет Ната и заперли за собой дверь.

Там Нат поведал Охотнице все, что знал: о Мэдди Смит, о ее друге — одноглазом бродяге и, особенно, об Ордене и его механизмах. Также он прочел ей из Хорошей Книги и озвучил некоторые гимны из самой короткой Закрытой главы.

Скади с холодным весельем наблюдала и слушала попытки человечка соорудить чары, которые он называл Словом. Однако шли часы, и в ней проснулось любопытство. Пастор был неуклюж и неопытен, но обладал искрой, силой, которую она не вполне понимала. Скади видела ее в его цветах, у него словно были две световые подписи вместо одной: нормальная подпись невыразительного бурого цвета и более яркая, что бежала сквозь первую, словно серебристая пряжа через дешевый шелк. Похоже, Нат Парсон, несмотря на свое тщеславие и эгоизм, все же обладал силами, которые смогут ей пригодиться — или будут ей угрожать, если позволить им неподконтрольно расти.

— Зажги ее.

Они сидели за столом Ната, потухший огарок торчал между ними в подсвечнике. Кен, руна Огня, кривовато мерцала между пальцами пастора.

— Ты не сосредоточился, — нетерпеливо сказала Скади. — Держи ее ровно, сосредоточься, прочти заговор и зажги свечу.

Несколько секунд Нат, хмурясь, таращился на подсвечник.

— Не выходит, — пожаловался он. — Не выходят у меня твои языческие заговоры. Почему бы мне попросту не использовать Слово?

— Слово? — Скади невольно засмеялась. — Слушай, приятель, — произнесла она как можно более терпеливо. — Пашут ли огород слонами? Поджигают ли лес, чтобы раскурить трубку?

Нат пожал плечами.

— Я стремлюсь к действительно важным целям. Мне неинтересно учиться фокусам.

И снова Скади засмеялась. Надо отдать человеку должное, подумала она, по крайней мере, его тщеславие безгранично, пусть того же не скажешь о его уме. Она заключила с ним договор, намереваясь потакать ему, пока не выведает секреты Ордена, но теперь ей стало любопытно. Возможно, в конце концов от него будет прок.

— Фокусам? — повторила она. — Эти фокусы, как ты их называешь, — твое ученичество. Если ты их презираешь, нашему союзу конец. А теперь кончай жаловаться и зажги свечу.

Нат застонал от отвращения.

— Я не могу, — злобно пробормотал он, и в тот же миг с яростным «фшшш!» свеча вспыхнула фиолетовым пламенем, разметала бумаги, покачнула подсвечник и выпустила струю огня до самого потолка, так что на штукатурке осталось черное пятно сажи.

Скади невозмутимо выгнула бровь.

— Тебе не хватает контроля, — сказала она. — Еще раз.

Но Нат с дикой радостью уставился на почерневший огарок.

— У меня получилось! — воскликнул он.

— Плохо, — возразила Охотница.

— Но ты почувствовала? — спросил Нат. — Такая сила… — Он резко умолк, прижав руку к виску, словно у него заболела голова. — Такая сила, — повторил он, но рассеянно, словно думал о чем-то другом.

— Еще раз, будь добр, — холодно велела Скади. — И на этот раз постарайся быть сдержаннее.

Она поправила подсвечник, который все еще был раскален, и насадила новый огарок на штырь.

Нат Парсон улыбался почти отсутствующе. Руна Кен, уже менее кривая, начала возникать между его пальцами.

— Спокойнее, — посоветовала Охотница. — Не спеши.

Кен ярко разгоралась, крупица огня в ладони пастора.

— Слишком много, — предостерегла Скади. — Немедленно притуши.

Но Нат то ли не слышал ее, то ли не обращал внимания, поскольку Кен еще разгорелась, пылая так ярко, что Скади чувствовала ее, точно каплю жидкого стекла, излучающую невыносимый жар.

Глаза Ната сузились и замерцали страстным огнем. Разбросанные бумаги на столе перед ним начали скручиваться и коробиться. Сама свеча, так и не загоревшись, начала таять, плавиться по мере того, как становилось все жарче.

— Прекрати, — приказала Скади. — Не то поджаришься.

Нат Парсон лишь улыбнулся.

Скади почему-то занервничала. Кен через стол от нее была сжатым сердцем печи, ее желтый цвет сменился зловещим голубовато-белым.

— Прекрати, — повторила она.

И снова Нат Парсон не ответил. Скади бросила пальцами Иса, надеясь заморозить огненную руну до того, как та сорвется и наделает бед.

Только тогда Нат посмотрел на нее. Над ворохом опаленных бумаг голубая Иса и огненная Кен схлестнулись в смертельной схватке, и Скади снова ощутила необычное, болезненное беспокойство.

«Этого не должно было случиться, — подумала она. — У парня нет ни опыта, ни чар. Так откуда такой приток силы?»

Иса в ее руке начала слабеть. Скади снова бросила ее, на этот раз сильнее, вложив силу собственных чар.

Улыбка на лице Ната стала еще шире, глаза его были закрыты, словно от невыносимого наслаждения. Скади надавила сильнее…

Внезапно все закончилось, так быстро, что она недоверчиво спросила себя, а было ли это вообще. Кен и замороженная Иса разлетелись на дюжину кусочков, которые впились в дальнюю стену, оставив крошечные хлопья пепла на штукатурке. Нат уставился на стену с изумлением, которое в любых других обстоятельствах показалось бы смешным, и Скади с облегчением вздохнула: нелепо, ведь ничем иным это и не могло кончиться.

И все же разве она не почувствовала нечто, когда боролась с ним через стол? Словно некая сила — быть может, даже высшая сила — присоединилась к нему или некий взгляд невыразимой проницательности быстро скользнул над схваткой воль? В любом случае все кончилось. Нат пришел в себя, он рассматривал следы на стенах и потолке, как будто впервые их видел. Скади снова заметила, как он трет лоб кончиками пальцев, словно пытаясь отогнать надвигающуюся головную боль.

— Это я сделал? — наконец спросил он.

Скади кивнула.

— Ты начал. Расскажи мне, — попросила она. — Как это было?

Мгновение Нат думал об этом, продолжая потирать висок. Затем коротко, озадаченно хохотнул, словно гуляка, припомнивший излишества давней попойки.

— Это было хорошо, — ответил он.

Их взгляды встретились, и Скади почудилось, что она заметила в серебристых зрачках отражение былой радости.

— Хорошо, — мягко повторил он, и впервые после Конца Света ледяная Охотница поежилась.

Скади собиралась незамедлительно представить своего нового союзника ванам. Но потом задумалась. В конце концов, ваны — не ее народ, разве что по браку, который оказался ошибкой. Старику она по-прежнему нравится, разумеется, но их характеры слишком несхожи, чтобы брак длился долго. В доме Ньёрда у моря она, как выяснилось, не в состоянии жить, как и он в ее убежище в горах. То же самое верно для Фрея и Фрейи: их верность принадлежит отцу, не ей. Скади знала, что ее погоня за Одином и его внучкой может не встретить единодушного одобрения.

Конечно, если она сумеет завладеть Шепчущим, все изменится. Но на данный момент она, скорее всего, встретится с некоторым противодействием. По крайней мере, Хеймдалль останется верным Одину. К тому же она не желает конфликтовать с ванами. Пока что все козыри у Одина: оракул и, что более важно, девчонка. Ваны знают пророчество не хуже его. Никто из них не станет сознательно противостоять ребенку Тора. Хотя сама Скади не любила Асгард, она понимала, что остальные многое отдадут за возможность вернуть Небесную цитадель.

Поэтому тем утром, позавтракав с пастором, Скади вернулась в птичьем обличье в Зал Спящих. Она пролетела прямо над головой у Локи, но к тому времени он вовсю спешил на место встречи в лесу Медвежат, и орлице даже в голову не пришло, что старушка, которую она увидела на дороге, может быть переодетым Обманщиком.

Когда Скади оделась — в те самые тунику и сапоги, которые оставила, — она поведала ванам тщательно отредактированную версию ночных событий. Один и Локи работают вместе, сказала она, и с ними девчонка, чье происхождение, как она сообщила, до сих пор неизвестно. У них Шепчущий, они одурачили экзаменаторов и, несмотря на ее бдительность, сумели бежать.

Скади не упомянула ни о своем обещании Нату Парсону, ни о своих планах насчет Мэдди Смит.

— А почему Один сам нас не разбудил? — спросил Хеймдалль, когда она закончила.

— Боялся, наверное, — ответила Скади.

— Боялся? Чего?

Скади пожала плечами.

— Он явно что-то замышляет, — заметил Фрей.

— Не сказав нам? — обиделся Браги.

— Почему нет? — возразила Скади. — Это в стиле Одина. Секреты и ложь всегда были его разменной монетой…

— Неправда! — возмутился Хеймдалль. — Он верен нам.

Скади выглядела нетерпеливой.

— Да ладно. Смирись с этим, золотце. Генерал всегда заигрывал с Хаосом. Более чем заигрывал, и теперь его с Локи снова водой не разольешь. С Локи, ага! Чего еще тебе надо? Если бы ты был ему нужен, он бы тебя разбудил, так ведь?

Ваны заметно встревожились.

— Мир изменился, — продолжала Скади. — Появились новые боги, могущественные боги, враждебные нам. Как вы думаете, почему он взял Шепчущего? Почему не разбудил ванов?

Все молчали.

— Возможно, он пытается заключить союз, — с сомнением предположил Фрей.

— Да неужели? — спросила Скади. — Интересно, с кем?

И она рассказала им все, что знала: об экзаменаторах из Края Света, о Безымянном, о Слове. Ее слушали в тишине — все, кроме Идун, которая казалась рассеянной, — и, когда Скади закончила, даже ветреная Фрейя выглядела угрюмой.

— Их Слово могущественнее любого из наших, — заключила Скади. — Они могут победить нас, они могут контролировать нас, они могут превратить нас в своих рабов. Они — Порядок. Кто знает, какую сделку Один может с ними заключить, чтобы спастись?

— Но ты же сказала, он был их пленником, — возразил Браги.

— Приманкой, — уточнила она, — чтобы завлечь меня в деревню. — И Скади объяснила, как в тот самый миг, когда она собиралась освободить Одина, они обратились против нее, сбили с ног подлым ударом и сбежали под холм, прихватив Шепчущего.

— С какой стати именно тебя? — Хеймдалль все еще был полон сомнений.

— Потому что, — ответила Скади, — я не одна из вас. Все вы ваны, вы слишком долго были с ним. Вы начали считать его одним из вас. Но это не так. Его верность принадлежит сначала асам, а уж потом ванам, если «потом» вообще существует. Разве он не принесет вас в жертву, чтобы спасти асов, если придется? Как по-вашему, он помедлит хотя бы мгновение?

Хеймдалль нахмурился.

— По-твоему, он заключил сделку?

Скади кивнула.

— Думаю, его заставили, — предположила она. — Его собственная жизнь в обмен на наши. Но его планы пошли наперекосяк. Я убила экзаменатора. Я сбежала, и Орден остался ни с чем. Но это не значит, что он готов сдаться. — Скади начала расхаживать по блестящему полу, ее голубые, как лед, глаза сверкали. — Надо полагать, они придут за нами с подкреплением. Надо полагать, они знают, где мы. И кто мы.

Этого достаточно. Семена посеяны. Скади наблюдала, как потихоньку они пускают ростки в глазах заново проснувшихся ванов. Хеймдалль оскалил золотые зубы, взгляд Фрея похолодел, добрый Ньёрд помрачнел подобно краю тучи, готовой пролиться дождем. Браги спел грустную песню, Фрейя заплакала, а Идун просто села на глыбу льда, и лицо ее было гладким и безмятежным, как всегда.

— Прекрасно. — Хеймдалль обратился к Скади. — На минуту предположим, что ты права. — Он язвительно сощурился на Охотницу, словно уловил в ее подписи нечто, чего другие не смогли: какое-то смещение цветов, какую-то неправильность в свете. — Предположим, Один замышляет что-то, нам невыгодное. Это все, что я готов предположить, но я понимаю необходимость осторожности.

— Хорошо, — вставила Скади.

— Однако мы превосходим их численно, — продолжал Хеймдалль. — Нас семеро против трех, если, конечно, учитывать девочку…

— И еще Шепчущего, — напомнила Скади.

Хеймдалль задумался.

— Да, конечно. Оракул у них. И оракул не имеет причин любить ванов. В конце концов, именно мы отрезали Мимиру голову.

Остальные обменялись взглядами.

— Разумно, — подтвердил Фрей.

— Но Один контролирует Шепчущего, — возразил Ньёрд.

— Не факт, — ответил Хеймдалль.

— И что нам делать? — спросила Фрейя. — Мы же не можем болтаться здесь вечно. Я предлагаю поговорить с Одином.

Скади презрительно посмотрела на нее.

— Ты вызываешься это сделать?

Фрейя отвернулась.

— А ты, золотце? Хочешь влезть в ловушку, которую тебе расставили, и на собственной шкуре узнать, что он замышляет?

Хеймдалль нахмурился и промолчал.

— Что ж, а ты, Браги? Ты обычно ужасно разговорчив. Что ты предложишь?

Ньёрд перебил ее.

— Каково твое решение, Охотница? — спросил он.

— Ну, выходит, что… — начала она.

Скади рассказала им то немногое, что осмелилась. Она поведала о Нате Парсоне и его амбициях, умалив оные до несбыточных мечтаний тщеславного и глупого человека. Она подчеркнула его потенциальную важность как союзника, расписала его связи с Орденом и церковью, сообщила о том, как он уже им помог, обеспечив доступ к Хорошей Книге.

О новоприобретенных силах пастора и о тревожном чувстве, которое эти силы у нее вызывали, Охотница умолчала. Человек обладает искрой — и все. Но его сила нестабильна, она едва теплится. Бояться нечего. И Нат может оказаться полезен.

— Чем полезен? — поинтересовался Хеймдалль.

Скади пожала плечами.

— В новые времена нам нужны новые союзники, — сказала она. — Как еще нам сражаться с Орденом? Кроме того, у Безымянного есть имя. И хорошо бы узнать его, прежде чем дойдет до войны.

Хеймдалль неохотно признал ее правоту.

— И чего же он хочет, этот твой пастор?

Скади улыбнулась.

— Он хочет отомстить людям-перебежчикам. В обмен он предоставит нам сведения, которые вооружат нас против Ордена и Слова. Ему нужна лишь девчонка. Я бы сказала, он предлагает нам сделку.

— Девчонка? — повторил Браги. — Но кто она?

— Никто, — отмахнулась Скади. — Ты же знаешь Одина: он всегда был неравнодушен к людям. Полагаю, она шпионит для него.

Хеймдалль снова испытующе посмотрел на Охотницу.

— Фрейя сказала, у нее есть чары, — заметил он.

— Ну и что с того? — огрызнулась Скади. — Я же говорю, она ничего не значит. Важно то, что Один обманул нас. И наша первейшая задача — узнать почему.

Ваны долго молчали, обдумывая слова Скади.

— Ладно, — наконец произнес Фрей. — Но сначала мы встретимся с Генералом и выясним все раз и навсегда. И если он предал нас…

— В чем я лично не сомневаюсь…

— …то, — продолжил Фрей, — мы позволим твоему церковнику отомстить.

Коридор, который они выбрали, оказался низким и очень тесным, местами он был наполовину завален камнями. Низкий потолок кое-где резко выпирал, угрожая оскальпировать того, кто поднимет голову. Вход в него был спрятан в лесу Медвежат, и дорога вниз оказалась куда длиннее и извилистее, чем через Око Лошади.

Но, как сказал Локи, так было куда безопаснее. Немногие световые подписи, которые Мэдди чувствовала, были очень тусклые и очень старые, это означало, что Одноглазому будет непросто отыскать их след, даже если руны, которые они оставили, не смогут полностью этот след спрятать.

Локи, однако, не полагался на случай. Он методично заметал их подписи незначительными чарами и маскировочными рунами, и Мэдди поразилась бы его вниманию к деталям, если бы не знала, что оно полностью своекорыстно. Их путешествие — из опасных. Впервые в жизни Обманщика волновала безопасность других — а именно Одина, который, если сумеет последовать за ними, может очутиться меж опасных шестерен пророчества, которое Локи искренне (и эгоистично) надеялся никогда не увидеть исполненным.

— В конце концов, он может оказаться полезен, — сказал Шепчущий Мэдди, когда Локи отправился вперед на разведку. — Я могу провести тебя через Подземный мир. Но затем начнется Земля мертвых, где, несмотря на все мои знания, я бессилен. Локи же, напротив, имеет с ней связь.

— Какую связь? — спросила Мэдди.

— Семейную, — ответил Шепчущий.

Мэдди вытаращила глаза.

— Семейную?

— Ну да, — подтвердил Шепчущий. — А ты не знала? Возвращение блудного папочки.

Могло быть и хуже, думал Локи. Дорога тяжелая, но безопасная. Скоро они достигнут похожих на соты галерей Подземного мира, где он сможет найти еду и одежду (ему изрядно надоели юбки Полоумной Нэн Фей) и откуда они смогут начать свой спуск незамеченными и непотревоженными. После этого риск — по крайней мере, риск погони — немного сократится. В конце концов, кому придет в голову, что они добровольно полезут в самую пасть Хаоса? Насчет остальных опасностей, которые им могут встретиться, Локи не был уверен, но до сих пор удача не подводила его, так что он был склонен и дальше доверять ей.

Он скорее чувствовал, чем слышал Шепчущего за спиной. Не столько слова, сколько мысли, которые атаковали его разум и подрывали сосредоточенность. Надо быть осторожным, думал Локи. Даже в огненной яме сила воли Шепчущего иногда была непереносима. Теперь же, на близком расстоянии, от нее болела голова, и сознание того, что оракул может в любой момент заглянуть в его мозг, ничуть не облегчало мук Локи.

«С чего ты взял, что мне интересны твои мысли? — съязвил Шепчущий. — Кстати, не представляю, как ты жил в этой змеиной норе».

Локи покачал ноющей головой. Что толку вступать в перебранку с артефактом? Оскорбления лишь заставят мерзавца смеяться, а Хаос все ближе, и понадобятся все чары, чтобы ему противостоять.

«Заткнись, Мимир», — прошипел Локи сквозь зубы.

«Четыре сотни лет в твоей идиотской яме, и после этого ты думаешь, что я буду заботиться о твоем удобстве? Тебе за многое придется заплатить, Песья Звезда. Благодари богов, что у нас общие интересы. И даже не думай меня перехитрить».

Локи и не собирался, по крайней мере пока не узнает, с чем имеет дело. Долгое знакомство с Шепчущим сделало его осторожным, и внезапное желание оракула отправиться в Хель крайне беспокоило Локи. Мэдди верила, что тот помогает богам, но Локи был гораздо менее доверчив и знал, что Шепчущий не привык оказывать услуги.

Ему что-то нужно… «Что именно, старина?»

«О чем ты беспокоишься? Мы заключили сделку».

Локи знал, что надо кончать с этим. Чем больше он говорит, чем больше слушает Шепчущего, тем крепче власть оракула над ним. На мгновение Локи почти удалось отключить его, и, несмотря на все свои силы, Шепчущий не мог проникнуть в его потаенные мысли. Прекрасно. И все же…

«Зачем помогать асам? Что ты замыслил?»

Шепчущий рассмеялся в его голове.

«Может, спросить у тебя то же самое? С каких это пор тебе есть дело до спасения миров? Тебя интересует только спасение собственной шкуры. Если бы у меня сейчас был выбор, ты был бы прикован к скале в Нижнем мире, и вороны клевали бы твои кишки».

Локи небрежно пожал плечами.

«Собака лает, ветер носит…»

«Как бы до Черной крепости не донес».

«Пусть сначала поймают», — возразил Локи.

«Поймают, не беспокойся», — уверил Шепчущий.

Дальше они шли в молчании.

Между тем в Подземном мире проснулся Одноглазый. Пребывание в кутузке сделало его уязвимым, и, хотя он умел быстро лечиться, на то, чтобы восстановить чары, требовалось время. В результате он проснулся уже после полудня и обнаружил, что Мэдди и Локи исчезли.

Никто, похоже, не знал, куда они делись, и уж точно не гоблины. В отсутствие своего Капитана они, по-видимому, потеряли всякий страх, имевшийся когда-то, и толпами дезертировали из холма Красной Лошади, волоча всю добычу, которую могли унести.

Один отловил и допросил множество беглецов, но толку от того, что они рассказали, было мало. Слухи разносились, как на крыльях. Орден развернулся на холме, Безымянный взошел, Мировой Ясень пал, Сурт-Разрушитель вышел из Хаоса и собирается уничтожить мир.

Были и другие, более правдоподобные слухи: Капитан умер (Один счел это принятием желаемого за действительное), Подземный мир подвергся нашествию, теперь все сокровища, еда и эль принадлежат любому, кто их возьмет, — чистая правда, как обнаружил Один в погребах с едой. Впрочем, почти все гоблины, которых он там увидел, так перепились, что ничего не соображали.

Напротив, в Надземном мире царила зловещая тишина. Землеройные машины ржавели у открытого Ока, люди лишь изредка появлялись в полях. Как в воскресенье, только церковные колокола молчали, и даже фермеры, у которых хватало работы, словно забросили все дела. Наблюдая за миром через руну Беркана, Один удивлялся сверхъестественному покою. Над холмом летели дикие гуси, и грозовые облака недобро собирались над долиной Стронд.

Что-то происходит, он ясно это чувствовал. Дрожью проходит сквозь Подземный мир, гремит костями, задувает в дверные проемы. Говорит, и не одним, а семью голосами. Один не нуждался в ясновидении или пророческом даре, чтобы знать, откуда дует этот ветер.

Спящие.

Что ж, думал он, это было неизбежно. После того как Скади проснулась, пробуждение остальных стало лишь вопросом времени. Без Шепчущего Один не мог точно сказать, что ваны знают или что замышляют. У них ли Шепчущий? Это ваны в ответе за исчезновение Мэдди? И где Локи? Он еще жив? А если жив, то какую игру затеял?

Нечестную, конечно, — об этом можно было и не говорить; но в одном Один был до сих пор уверен: ваны ни за что не вступят в союз с Обманщиком. Если Скади убедила их, что Локи и Один снова вместе, то ему придется обращаться к ним с крайней осторожностью.

А ему придется к ним обратиться, если он хочет получить ответы на свои вопросы.

Бросив взгляд на Око Лошади, Один обнаружил, что ему прислали вызов — белоголовую ворону с посланием. Она села на вершину холма, подняла голову и заговорила.

— Кар.

Одноглазый любил этих птиц и знал их язык, поскольку сам часто превращался в ворону. Он подошел поближе и через руну Беркана удостоверился, что это действительно обычная ворона, а не кто-нибудь из ванов в птичьем обличье.

— Ваны, — сказала она. — Переговоры. Честные.

Одноглазый кивнул.

— Где? — спросил он.

— В пасторском доме.

— Когда?

— Сегодня вечером.

Один задумчиво бросил вороне пригоршню крошек. Хлопая крыльями, та опустилась и принялась клевать еду. «Честные». Но пасторский дом казался странным местом для встреч. Уж не думают ли они о союзе с людьми? В современном мире, Одноглазый знал, нельзя доверять даже старым друзьям.

К черту, к черту! Он слишком стар для дипломатии. Плечо еще болело от арбалетной стрелы Джеда Смита. Он волновался за Мэдди и не доверял ванам, все еще болезненно ослабленный силой Слова.

Слово. Да, он много лет знал о его существовании, но ни разу не испытывал его действия на себе. Теперь же, пережив это, боялся его еще больше. Один-единственный экзаменатор выжал из него все силы. Один-единственный человек — даже не магистр — едва не лишил его рассудка.

«Вообрази теперь армию, вооруженную Словом». Теперь, когда Одноглазый видел, на что способно Слово, ему больше не казалось, что в Книге Апокалипсиса полно натяжек. Орден силен и волей, и количеством, в то время как он и его род немногочислен и в ссоре. Но что он может? Что кто-либо из них может против Безымянного? В одиночку ему по силам вырвать передышку в несколько лет — десять, двадцать, если повезет, — прежде чем Орден окончательно поймает его. Но на что они смеют надеяться вместе, кроме поражения, даже если он сумеет вновь завоевать дружбу ванов?

«Вероятно, экзаменатор был прав, — думал Один. — Мое время вышло». Однако эта мысль не наполнила его отчаянием, как должна была. Наоборот, он ощутил что-то странное, его дух словно прояснился, и в тот же миг он узнал это чувство. Оно было знакомо ему по дням перед Рагнарёком, когда миры конфликтовали и силы Хаоса ждали своего часа. Это была радость игрока, который бросает на стол последнюю монету, это было знание, что все поставлено на единственную карту.

«Что же меня ждет? — спросил себя Один. — Короткая передышка или милосердная смерть? Лучик надежды или гром среди ясного неба?»

Шансов мало, он и так это знал. Ваны не доверяют ему. Скади поклялась отомстить. Локи сбежал. Мэдди пропала. Шепчущий исчез. Холм стоит нараспашку для людей, что выслеживают его. Без оракула невелики его шансы разговорами, лестью, обещаниями или наглой ложью заставить ванов повиноваться.

Но Один был игроком. Он любил неравные шансы. Они взывали к его трагической жилке. Поэтому вновь, едва солнце начало клониться к западу, он собрал свои вещи в потертый старый мешок и направился вниз по склону холма Красной Лошади.

В отсутствие Скади Нат Парсон поспал, измученный ночными трудами. Но сон не освежил его, постоянно прерываясь из-за зудящих, неприятных сновидений, которые оставили его раздраженным и неудовлетворенным.

Он проснулся после полудня с больной головой, которая к тому же кружилась от голода, но даже от мысли о еде пастора затошнило. Но главное, он до ужаса боялся, что его новоприобретенные силы, которые он продемонстрировал Охотнице, неким образом улетучились.

Однако, к облегчению Ната, сила Слова ничуть не потускнела. Не исключено даже, что она несколько возросла за время его сна, как некий шустрый плющ, нащупавший себе дорогу через его мозг. Алтарные свечи он зажег с первой попытки, почти не думая. Цвета, которые так изумляли его прежде, казались теперь знакомыми, почти обыденными.

Пастор не знал, как это случилось, но каким-то образом, едва он шагнул вперед в тот самый миг, когда экзаменатор призвал Слово против Одноглазого, их сознания смешались. Случайно или намеренно? Он выбрал обретение этой силы? Конечно, с Орденом все возможно. Не исключено, что это была простая случайность — последствия Общения, наложившиеся на какой-то более редкий фактор. Случай или выбор, кто знает. Как бы там ни было, Нат Парсон намеревался это сохранить.

Он почти не разговаривал с женой, только потребовал одолжить второе ее лучшее платье. Самое лучшее было сброшено где-то на холме Красной Лошади. Скади понадобится новое, когда она вернется от Спящих в облике птицы.

Этельберта, что вполне естественно, не хотела таким образом расставаться со сливками своего гардероба и устроила небольшую ссору, от которой Нат сбежал в святая святых своего кабинета, пока еще мог устоять перед соблазном использовать Слово в споре с женой.

Между тем Охотница вернулась. Ей понадобилось несколько часов, чтобы переубедить ванов, и когда она прилетела в деревню, солнце стояло уже высоко. К тому времени намеченные ею жертвы разбежались: Мэдди и Локи — в Подземный мир, а Один — в Надземный мир, понаблюдать за пасторским домом и проверить, не устроили ли на него засаду.

Одноглазый не заметил Скади, которая в облике белой волчицы исследовала лабиринты холма Красной Лошади, обнюхивала коридоры, подсчитывала защитные сооружения, искала свежий след. На мгновение она почуяла запах Локи, но тот был слаб и скоро совсем исчез, а следа Мэдди Смит и вовсе было не найти.

Что ж, это подождет, сказала себе Скади.

Сегодня ее ждет добыча покрупнее.

Она вновь обратила внимание на холм. Природная крепость, в обычных обстоятельствах она выдержала бы осаду длиной в сто лет или больше. Но теперь, когда ее ворота в руинах, а войска дезертируют, крепость может стать западней. Наудр, Связующую, аккуратно поставленную под углом к защелке, можно настроить подобно ловушке для беспечного кролика, которая захлопнется за тем, кто пройдет этим путем, а руну Хагал — рассыпать как порох, который взорвется в лицо ничего не подозревающей жертве.

Скади вошла через развороченное Око Лошади и большую часть дня провела, расставляя подобные ловушки повсюду. Она устраивала их на перекрестках и на угловых камнях, в зевах тоннелей и за темными изгибами. Она вплела руну Наудр в сеть и растянула ее в темном проеме, а руну Тюр превратила в жестокий шип, который подденет жертву, точно рыбу на крючок.

Вполне может сработать, подумала Охотница. Бегущий мужчина — или, скажем, девочка — не слишком смотрит по сторонам. Миг небрежности, неосторожный шаг — и жертва поймана или ранена, ослаблена и беспомощна. Легкая добыча.

На городских часах было четыре часа, когда Скади вернулась в пасторский дом в своем волчьем обличье. Этельберту, которая поклялась, что на этот раз не подчинится требованиям женщины так легко, прибытие Охотницы застало врасплох. Вскоре Скади облачилась в роскошный белый бархат (который никогда не удастся отчистить, думала жена пастора), а сама Этель принялась отдавать приказания, чтобы подготовить дом к приему еще шести гостей, надеясь, что они, по крайней мере, прибудут пристойно одетыми.

Скади, однако, волновало другое. Она посеяла некоторое сомнение среди ванов, а участие Локи довершило дело. Но по крайней мере Хеймдалль и Фрей остались верны Генералу. Если Шепчущий у Одина, если Мэдди действительно дитя Тора, то он еще, возможно, сумеет их переубедить. Конечно, если не случится никаких несчастий…

Скади холодно размышляла о ванах. Не Хеймдалль, еще рано — он слишком могуществен, чтобы его терять. Не Фрей, по той же причине. Не Идун — она не так беззащитна, как кажется, и, кроме того, в будущем им может потребоваться целительница. Браги? Ньёрд? Она ничего ему не должна, сказала себе Охотница. Они больше не женаты. И все же ей ужасно не хотелось приносить в жертву Владыку Моря. В конце концов, он может пригодиться. Фрейя же, с другой стороны…

Скади подумала о богине Желаний.

О, у нее есть кое-какие силы. Она не бесполезна. Однако надоедлива, и Скади призналась себе, что из всех выживших ванов по Фрейе она будет скучать меньше всего. Не из-за ее красоты — все знали, что Скади презирает подобные штучки, — и даже не из-за их противоположных характеров, а из-за разногласий, которые та посеяла своим пробуждением. Когда Фрейя рядом, доводы не работают, друзья ссорятся, даже самые миролюбивые люди становятся ревнивыми и капризными. Кроме того, она и Один…

Но Скади пресекла эту мысль до того, как та вполне оформилась. Личные обиды тут ни при чем, сказала она себе. Это тактический выбор, сделанный ради высшего блага. То, что Фрейя и Один всегда наслаждались большим, нежели просто мимолетная близость, она вовсе не принимает в расчет. Конечно, смерть Фрейи может огорчить его. Или даже ранить глубже, чем само Слово. Должно ли это изменить ее решение? Пожалуй, нет. Локи мог быть причиной смерти ее отца, но приказ отдал Один, и именно он затем купил ее молчание в обмен на парочку комплиментов и стратегический брак. Прошли годы, и Скади поняла, как он ею манипулировал, как использовал ее, чтобы заключить столь необходимый мир со снежными великанами, как долго и хитро направлял ее ярость по ложному пути, заставлял верить, что винить надо Локи, и только его одного…

А теперь братья снова вместе.

Скади прижала стиснутые кулаки к белому бархату второго из лучших платьев Этельберты Парсон. Никакая глажка не уничтожит эти складки; но мысли Скади витали далеко. В ее сознании собирались тучи, лилась кровь, и месть, надолго отложенная, но оттого еще более сладкая, открывала сонные глаза и улыбалась.

Иса — единственная Старшая руна, которая не может быть перевернута. Поэтому Скади не потеряла ни капли своих сил из-за Рагнарёка. Она считала себя ровней почти любому вану, даже Фрею или Хеймдаллю, но знала, что не выстоит против всех шестерых. Если, конечно, немного воды утекло с тех пор, как у Скади было свободное время или настроение творить новое оружие, но она знала, что оружие должно быть надежным. Не большим, нет, но до последней нити пропитанным рунами маскировки. Оружие элегантности, оружие хитрости.

Если бы у нее было время, она бы скроила рубашку — или даже плащ, имеющий в каждом стежке руны льда и яда, — но времени не было, поэтому она смастерила крошечный носовой платочек, обшитый кружевной тесьмой. Тесьма была такой тонкой, что ее почти не было видно, такой замысловатой, что чары, распиравшие и составлявшие ее, прятались меж двойных узлов и вышитых цветов, такой смертельной, что единого заговора хватило бы, чтобы пустить ее в ход. На самом платочке простыми, яркими стежками она вышила руну Фе:

Фрейя.

Скади осталась довольна. Обычно она презирала домашнее искусство рукоделия, но как дочь снежных великанов была в нем искусна. Она осторожно свернула платочек и положила его в ящичек элегантного секретера. Ваны прибудут в сумерках. Улыбаясь, Охотница ждала их появления.

Один видел их прибытие из своего удобного укрытия за рощей, в полумиле от деревни Мэлбри. Было шесть часов вечера, и на фоне догорающего заката он едва мог различить их подписи, несущиеся через поля, выгибающиеся в дымное небо. Цветов Скади среди них не было, но, возможно, она пряталась в засаде поблизости, используя остальных как приманку для него. Мэдди и Локи видно не было, и только сейчас он признался себе, как отчаянно надеялся увидеть их здесь.

Он бросил Юр и нырнул за изгородь. Вот они все: Жнец, Сторож, Поэт, Целительница, Владыка Моря и, наконец, богиня Желаний, бредущая далеко позади остальных. Почему они решили идти пешком? Что у них за дела в доме пастора? И что именно они знают?

Один попытался отыскать Шепчущего через Беркану. Ничего, даже голоса его не слышно. Но это не значит, что его здесь нет. Одноглазый прошел вдоль изгороди, держась позади маленькой группы, так было меньше шансов, что его заметят. Прятаться от друзей казалось ужасно неправильным, но мир изменился, и даже старую дружбу нельзя было полностью принимать на веру.

Говорил Ньёрд:

— Я знаю, она неосторожна, быть может, даже немного сумасбродна…

— Немного сумасбродна! — вступила Фрейя, ее длинные волосы сверкали как иней, звенья ожерелья ловили свет. — Она зверь, Ньёрд! Вечно рыскает вокруг в виде волчицы и орлицы…

— Она всегда была верна. В Рагнарёк…

— Мы тогда воевали, — вставил Фрей.

— Если Скади права, мы и сейчас воюем.

— С людьми. Возможно, с Орденом, — возразил Хеймдалль. — Но не со своим народом.

— Асы не наш народ, — ответил Ньёрд. — Мы все должны крепко это помнить.

Один за изгородью нахмурился. Так вот откуда ветер дует! Конечно, Ньёрд — самый старший из ванов, отец близнецов, вполне понятно, что его верность принадлежит в первую очередь ванам и лишь во вторую — асам. Кроме того, Одноглазый давно подозревал, что Ньёрд все еще испытывает нежность к своей сбежавшей супруге, и знал, что не следует рассчитывать на здравомыслие любящего. Сам он тоже не был неуязвим: бывали минуты — весьма редкие, впрочем, — когда даже прозорливый Один становился слеп, как последний мальчишка…

Он взглянул на Фрейю, по-прежнему тащившуюся позади; ее голубое платье до колен почернело от грязи.

— Далеко еще? — застонала она. — Я уже сто лет иду, натерла ногу, вы только посмотрите на мое платье…

— Еще раз заикнешься о своем платье, о своих туфлях или о своем соколином плаще… — пробормотал Хеймдалль.

— Мы почти пришли, — кротко сказала Идун. — Хочешь, я дам тебе яблоко, если нога болит?..

— Я не хочу яблоко. Я хочу сухие туфли, и чистое платье, и ванну…

— Заткнись и примени заговор! — рявкнул Хеймдалль.

Фрейя посмотрела на него и фыркнула.

— Ничего ты не понимаешь, золотце.

Один улыбнулся в своем убежище.

В Подземном мире Мэдди и Локи наткнулись на неприятность. Неприятность представляла собой вертикальную шахту, которая рассекала уровни: спуска нет, обходной дороги нет, до противоположной стороны — добрая сотня футов.

Шахта находилась в конце длинного низкого коридора, по которому они наполовину ползли, наполовину карабкались почти три тяжелых часа. Теперь, глядя в разлом в форме секиры и прислушиваясь к грохоту воды примерно в четырех сотнях футов внизу, Мэдди готова была завыть от отчаяния.

— По-моему, ты сказал, это самый лучший путь вниз! — упрекнула она Шепчущего.

— Я сказал, это самый быстрый путь вниз, — язвительно ответил он, — что есть чистая правда. Я не виноват, что ты совсем не умеешь лазать.

— Совсем не умею!

Шепчущий скучающе светился. Мэдди снова посмотрела вниз: река под ними пенилась, как сливки в маслобойке. Мэдди знала, что это река Стронд, разбухшая от осенних дождей, ищущая, пробивающая себе дорогу между камней к Речному Котлу. Казалось, она полностью заполняет пропасть, но когда глаза девочки привыкли к более глубокому сумраку, она заметила пролом в скале на дальней стороне, как раз за разрывом.

Мэдди издала долгий, усталый вздох.

— Нам придется вернуться, — признала она, — и найти другую дорогу вниз.

Локи странно посмотрел на нее.

— Другой дороги нет, — возразил он. — Если ты, конечно, не хочешь разделить ее с парой тысяч гоблинов. Кроме того…

— Кроме того, — перебил Шепчущий, — за нами гонятся.

— Что? — удивилась Мэдди.

— Он знает.

— Что знает?

Локи глянул на оракула.

— Я заметил подпись около часа назад. Беспокоиться не о чем. Внизу оторвемся.

— Если Песья Звезда не оставляет какой-то след.

— След? — спросила Мэдди. — Но зачем ему это делать?

— Кто знает? — ответил Шепчущий. — Я же говорил, что от него одни неприятности.

Локи зашипел от злости.

— Неприятности? — повторил он. — Послушай, я рискую своей шкурой. Это довольно симпатичная шкура, и я не рвусь поскорее ее испортить. Так зачем же мне оставлять след? И зачем мне, Хель побери, нас тормозить?

Мэдди сконфуженно покачала головой.

— Просто сама мысль о том, чтобы повернуть назад…

Он снова озадаченно посмотрел на нее.

— А кто говорит о том, чтобы повернуть назад?

— Но я думала…

— Мэдди, — сказал Локи, — мне казалось, ты поняла. Кровь Хаоса со стороны матери, кровь асов со стороны отца. Ты правда считаешь, что вернуться назад — лучший способ?

Мэдди секунду поразмыслила над его словами.

— Но я не знаю никаких чар… — начала она.

— А тебе и не надо знать, — заверил ее Локи. — Чары — это часть тебя, как волосы, или глаза, или то, что ты левша. Один учил тебя бросать мысли-стрелы?

Хмурясь, Мэдди покачала головой, а потом вспомнила о соколином плаще Фрейи, и лицо ее прояснилось.

— Я могу надеть плащ Фрейи, — предложила она.

— Не годится. Никакая птица не удержит Шепчущего. К тому же… мне надоело разгуливать голышом.

— Ладно, а что ты предлагаешь? — спросила Мэдди и тут же поняла, что делать.

Нужна веревка или даже нить, сплетенная из рун и протянутая от вершины размыва до входа в пещеру. Ур, Бык, сделает ее сильной. Наудр, Связующая, удержит на месте. Она понадобится всего на мгновение — столько, сколько нужно, чтобы безопасно перебраться, — а затем ее можно будет убрать так же быстро и просто, как паутину. Мэдди решила, что это может сработать, и все же, глядя на бурлящую воду, начала бояться. А что, если нет? Что, если она упадет, как едва оперившийся птенец, который слишком отчаянно стремится покинуть гнездо; что, если ее унесет в Речной Котел?

Локи наблюдал за ней с весельем и нетерпением.

— Давай же, Мэдди, — подначивал он. — Это детская игра по сравнению с тем, что ты сделала у огненной ямы.

Она медленно кивнула, раскрыла руку и посмотрела на Эск, начертанную на ладони. Та тускло светилась, но под ее взглядом разгорелась, как угольки разгораются, если на них подуть. Закрыв глаза, девочка начала наматывать подходящие для своей цели руны, как когда-то наматывала необработанную шерсть только что остриженных ягнят, нитку за ниткой, на веретено. Теперь она ее видела — растущую под кончиками ее пальцев, двойную пряжу из рунного света, не менее крепкую, чем стальная цепь, и не менее легкую, чем пушок чертополоха. Она выпускала ее в темный воздух, как паук прядет паутину, пока та не достигла земли на берегу реки и надежно зацепилась за скалу.

Мэдди осторожно повисла на веревке. Та выдержала. На ощупь она напоминала головки одуванчиков. Так, теперь Шепчущий. Завернутый в куртку, он был тяжелым, но терпимо, и девочка обнаружила, что вполне способна перенести его, прижав к груди, изо всех сил схватившись за веревку и прыгнув в темноту.

Локи наблюдал с ней со странным, почти восхищенным выражением лица. По правде говоря, ему было очень не по себе. Конечно, заклятие простое, но Мэдди никто ему не учил, и все же она очень быстро поняла, что делать. Локи гадал, как скоро она обнаружит остальные свои умения и сколько именно силы хранит в своем с виду неистощимом источнике чар. Сам он становился слабее от попыток не дать Шепчущему залезть к себе в голову. Когда Локи в свою очередь схватился за веревку, то подумал, что впереди притаилась беда…

«С чего бы это?» — спросил голос в его голове.

Локи вздрогнул от его неожиданного появления. По мере спуска он замечал, что держать свои мысли при себе становится все труднее и труднее. Внизу бурлила и плескалась река, и он внезапно пожалел, что не сам несет Шепчущего. «Уж больно я беспомощен, — думал Локи, — подвешен в воздухе, точно бусина на нитке». Голос в мозгу уловил его смятение и усмехнулся.

«Вылезай из моей головы, старый шпион».

«Что так? Совесть нечиста?»

«Что-что нечисто?»

Оракул молча засмеялся. Его смех был сравним с тупыми ногтями, царапающими внутреннюю сторону черепа. Локи начал потеть. Мэдди уже на другой стороне реки, а он едва ли на середине, и руны начали слабеть. Руки болели, голова раскалывалась, и он слишком остро сознавал, как далеко придется падать. Шепчущий тоже об этом думал, весело и безжалостно глядя, как извивается Локи…

«Серьезно, Мимир. Я пытаюсь сосредоточиться».

«Серьезно, Песья Звезда, что ты замышляешь?»

Локи пытался поправить руны, но присутствие Шепчущего было слишком сильным, и он корчился, как червяк на леске.

«Что, больно?» — спросил оракул и еще сильнее сжал хватку.

И в тот миг, когда Шепчущий потянулся к нему в беспечной радости, Локи увидел кое-что, от чего у него перехватило дыхание. Когда сознания его и оракула соприкоснулись, он уловил проблеск чего-то большего, чего-то спрятанного в сознании Шепчущего так глубоко, что наружу торчала лишь тень.

«!»

И тут Шепчущий сбежал.

Потом он вернулся, но его игривость исчезла, Локи чувствовал лишь его смертоносную решимость. Зловещее копье боли пронзило тело Локи. Он изо всех сил боролся с Шепчущим, пока тот рылся в его голове в поисках того, что он уловил.

«Следишь за мной, ты, маленькая гнида?»

— Нет! Не надо! — крикнул Локи.

«Еще звук, и я порву тебя на кусочки».

Локи сжал изуродованные губы. Он видел под собой Мэдди, простершую руку над последней струей воды; руну Наудр, растянутую между ними, готовую порваться.

«Так-то лучше, — сказал оракул. — А теперь насчет плана…»

Еще мгновение хватка крепчала, выкручивая Локи, точно мокрую тряпку для посуды. Его пальцы свело судорогой, перед глазами все поплыло, одна рука отпустила распадающуюся веревку, чтобы бросить руны силы в темноту…

И в этот миг веревка порвалась, сбросив Локи в несущийся Стронд. Он прыгнул на другую сторону, обеими руками кидая руны необычайной легкости, и приземлился, одной ногой в воду, на дальнем каменистом берегу бурлящего водоворота. К своему облегчению, он обнаружил, что оракул ушел. Бледный и дрожащий, Локи выбрался на сушу.

— Что случилось? — спросила Мэдди, глядя на его лицо.

— Ничего. Голова болит. Наверное, от воздуха.

Спотыкаясь, он побрел вперед, старательно не думая ни о чем. Тот крохотный проблеск был плох уже сам по себе, но Локи знал, что, если Шепчущий поймет, сколь много он на самом деле знает, никто — даже Мэдди — его не спасет.

Они пересекли реку, служащую границей Подземного мира, а также началом долгой, наезженной дороги к Смерти, Сну и Проклятию.

Остроглазый Хеймдалль никогда не спал. Даже в минуты крайней усталости он держал один глаз открытым, потому и был выбран Стражем асов в дни, когда такие излишества, как стражи, все еще были необходимы. В ту ночь, однако, ни один из ванов не осмелился отдыхать, за исключением Идун, державшейся в стороне из-за доверчивого характера, и Фрейи, чей цвет лица требовал положенных восьми часов сна. Остальные вместо отдыха тревожно сидели и ждали Одина.

— С чего ты взяла, что он вообще придет? — спросил наконец Ньёрд, выглядывая из окна гостиной.

Вставала луна, было часов одиннадцать, быть может двенадцать. После девяти не было ни шевеления, лишь лиса пробежала по открытому двору и исчезла в тени сбоку пасторского дома. Тогда ненадолго началась суматоха, ваны из кожи вон лезли, желая увериться, что животное — всего лишь обычная лиса. После этого часами потянулась тишина — напряженная, неловкая тишина, которая давила на чувства, точно туман.

— Он придет, — произнесла Скади. — Он захочет поговорить. Он получил наше послание, и кроме того…

Хеймдалль перебил ее:

— А ты бы пришла на месте Одина?

— Он может прийти не один, — заметил Браги.

— Вот именно, — отозвалась Скади. — Он захочет поторговаться. Он постарается вновь прибрать вас к рукам, используя Шепчущего как приманку. — Она улыбнулась своим словам, она одна знала, что Одину нечего предложить. След Локи вел под холм. У Охотницы были все основания полагать, что Шепчущий у него, к гадалке не ходи. — Но он хитер. Ему нельзя доверять. Вполне в его духе будет заманить нас в ловушку…

— Прекрати, — велел Хеймдалль. — Твое мнение мы уже слышали. И поняли, чем рискуем. Иначе зачем бы мы явились сюда торговаться с людьми? — Он вздохнул, внезапно став очень усталым. — Все это постыдно, Охотница, и мне кажется, что ты слишком уж наслаждаешься происходящим.

— Прекрасно, — сказала Скади. — Тогда сам веди переговоры. Я буду держаться поодаль и вмешаюсь, только если запахнет жареным. Годится? Так честно?

Хеймдалль казался удивленным.

— Спасибо, — поблагодарил он.

— Тем не менее, — продолжила Охотница, — возможно, пастору лучше присоединиться к нам. Если Один придет вооруженным…

Но тут уж ваны были едины.

— Вшестером мы с ним справимся, — отрезал Ньёрд. — Нам не нужен ни проповедник, ни его Слово.

Скади пожала плечами. Она не сомневалась, что к утру они переменят решение.

Один явился часом позже, в серебристом мерцании мнимой зари. В полном обличье — тщеславный поступок, который мог ему стоить большей части оставшихся чар: высокий, в синем плаще, с копьем в руке. Единственный глаз сверкал как звезда из-под полей шляпы странника.

Под видом волчицы Скади наблюдала за ним с окраин деревни, зная, что он явился подготовленным к встрече. Его подпись сияла, он выглядел расслабленным и отдохнувшим — все часть игры, конечно, но ей пришлось признать, что весьма впечатляющая. Лишь ее острые чувства волчицы способны были распознать истину за чарами: слабый тревожный запах пота, грязи, усталости, — и она довольно оскалилась.

Итак, она была права. Один действительно блефует. Его чары на исходе, он один, и единственное преимущество, которое у него осталось, — прочная верность ванов — скоро исчезнет.

По его пятам Скади вернулась в пасторский дом, вбежала в полуоткрытую боковую дверь и метнулась разбудить Ната.

— Он здесь, — сообщила она.

Нат коротко кивнул. Похоже, внезапное пробуждение ничуть не смутило его. На самом деле Скади не была уверена, что пастор вообще спал. Он встал, и Охотница увидела, что он лежал в одежде. Его глаза мерцали в лунном свете, зубы скалились, цвета не выдавали ничего, кроме возбуждения. Одна его рука немедленно схватила Хорошую Книгу, лежавшую у кровати, другая вцепилась в золотой ключ на кожаном шнурке.

— Помнишь, что делать? — спросила Скади.

Нат молча кивнул.

Этельберта громко завизжала при виде белой волчицы у своей постели, а затем еще громче, когда Скади приняла свой обычный вид. Ни Охотница, ни сам Нат не обратили на нее ни малейшего внимания.

Лежа в кровати, она дрожала в своей ночной рубашке.

— Нат, прошу тебя, — взмолилась Этельберта.

Нат даже не посмотрел на жену. По правде говоря, в этот миг он вообще не слишком походил на Ната, стоя у постели в рубашке и брюках. Его длинная тень металась по потолку, и сияние — она была уверена, именно какое-то сияние — исходило из его горящих глаз.

Этельберта села, она все еще была до смерти испугана, но старалась выразить свое возмущение, свою ярость на это бесстыдное создание, эту голую гарпию, которая соблазном увлекла ее мужа в глубины безумия и даже хуже того. Она знала, что никогда не была красавицей, даже в юности. А если бы и была — сама майская королева недостойна была прислуживать демонице, которую он называл Охотницей. Но Этельберта любила мужа, каким бы тщеславным и пустым он ни был, и не собиралась сложа руки стоять и смотреть, как его пожирают.

— Прошу тебя, — повторила она, цепляясь за руку мужа. — Пожалуйста, Нат, отошли ее. Отошли их всех, Нат. Это же демоны, они лишили тебя разума…

Пастор только засмеялся.

— Вернись в постель, — велел он, и в темноте его голос обрел звучность, которой был лишен при свете дня. — Это не твоя забота. Я служу Ордену, и не смей лезть в его дела.

— Но, Нат, я твоя жена…

Он взглянул на нее, в глазах его крутились колеса странного пламени.

— У экзаменатора Ордена нет жены, — сказал пастор. И потерял сознание.

Всего на несколько секунд. Скади привела его в чувство резким щипком. Этельберта села с глазами, полными слез, плотно прижав руки к губам.

«У экзаменатора Ордена нет жены».

Что он имел в виду? За ум Этель Парсон ценили не больше, чем за красоту. Все знали, что она купила положение на отцовские деньги. Независимо мыслящей она тоже не была. Никто и никогда не спрашивал ее мнения. Ей всегда говорили, что довольно выполнять свой долг: быть хорошей дочерью церкви, хорошей госпожой, хорошей хозяйкой, хорошей женой. Она также надеялась стать хорошей матерью, но этой радости ей не довелось испытать. Однако дурой Этель тоже не была, и сейчас она отчаянно пыталась сообразить, что происходит.

«У экзаменатора Ордена нет жены».

Что это значит? Этель, разумеется, не питала иллюзий насчет привязанности мужа. Уродины редко выходят замуж по любви. Но денег, в отличие от красоты, с годами часто становится лишь больше. И все же быть отвергнутой столь жестоко, да еще перед ней…

«Не время себя жалеть, Этельберта. Помни, кто ты такая».

Внутренний голос, который произнес эти слова, звучал грубо, но отчего-то знакомо. Этельберта слушала его со все возрастающим удивлением. «Да это же мой голос», — подумала она. Впервые в жизни в ее голову пришла подобная мысль.

Она посмотрела на мужа, все еще лежащего на полу. Этельберта испытывала множество чувств: тревогу, страх, боль предательства, обиду. Она все это понимала. Но было еще кое-что, что она не без удивления определила как презрение.

— Этель… — слабым голосом произнес Нат. — Принеси мне воды и одежду. Сапоги из чулана и платье для госпожи. Твое розовое шелковое сойдет или сиреневое.

Этельберта помедлила. В конце концов, повиновение было в ее характере, и казалось настоящей изменой устраниться и ничего не делать, когда муж просит. Но тот внутренний голос трудно было игнорировать, единожды услышав.

— Сам принеси! — рявкнула она, запахнула халат и вышла из комнаты.

Ее уход не слишком обеспокоил Ната. Ему хватало других забот, более важных; и не последней была та, которая возникла непосредственно перед обмороком: прилив энергии, несомненность предназначения, захватывающее ощущение бытия кем-то другим, не просто деревенским пастором, у которого на уме лишь десятина да исповеди, — кем-то совсем другим.

Он взял Хорошую Книгу, что лежала у постели, и его странно успокоила ее привычная легкость в руке, тепло и гладкость основательно вытертого переплета. Сняв золотой ключ с шеи, Нат Парсон открыл Книгу Слов.

На этот раз прилив силы почти не затормозил его. Сами слова — чужие, ужасные гимны силы — стали понятнее теперь, когда он просматривал страницу, простые и знакомые, как стишки, которые он учил у матери на коленях. Голова у Ната немного закружилась. То, что еще вчера казалось таким новым и страшным, так быстро, так назойливо стало привычным сегодня.

Скади наблюдала за ним пристально и с подозрением. Что случилось? Только что он лежал на полу, отдавая приказания Этель и требуя принести сапоги, и тут же стал… просто другим. Словно зажгли огонек, словно поворот колеса превратил его из безвольного, достаточно тщеславного типа в кого-то совершенно другого. И все это в мгновение ока. Возможно, из-за Слова? Или просто из-за трепета и предвкушения действий?

Ей хотелось бы как следует обдумать это, но времени не было. Один в пути, и пока что ей нужен этот человек и его Слово, чтобы осуществить свой план. А там поглядим. Пастор нужен лишь временно, и, когда он исполнит свое назначение, Скади без сожаления разорвет их договор.

Вообще-то, подумала она, это может даже принести облегчение.

В былые времена, размышлял Хеймдалль, они бы держали совет в зале Браги. Там был бы мед и эль, смех и песни. Теперь, конечно, одно воспоминание о прежних днях расстраивало его.

Он выглянул из окна. Один ждал во дворе, более не согбенный старик, но муж — выше любого смертного, окутанный светом истинного обличья. Хеймдаллю казалось, что Один соткан из света. Если бы кто-нибудь из людей осмелился взглянуть на него, то непременно бы ее увидел, эту синюю подпись, пылающую на лице одноглазого попрошайки, стекающую с кончиков его пальцев, потрескивающую в его волосах.

— Я иду, — сказал Хеймдалль.

— Мы все идем, — ответил Фрей.

Он оглянулся на остальных ванов. Те тоже были в обличьях и полнились светом: Идун и Браги в летнем золоте, Ньёрд с гарпуном, Фрейя…

Он поспешно отвернулся. Неразумно пристально смотреть на богиню Желаний в ее подлинном обличье, даже если ты ее брат.

— Не уверен, что это благоразумно, сестрица… — пробормотал он.

Фрейя засмеялась, издав странный звук — нечто среднее между звоном монет и последним хрипом умирающего.

— Милый братец, — пропела она. — У меня свои счеты с Одноглазым Одином. Поверь, я ни за что на свете не пропустила бы сегодняшнюю встречу.

На столе рядом с ними стояла бутылка вина. Браги взял ее. По законам, установленным прежде, между теми, кто разделил еду и вино, невозможно кровопролитие. И пусть зал Браги обратился в прах, законы чести и гостеприимства по-прежнему нерушимы. Если Один хочет поговорить — пусть. Все, что он сделает, будет сделано согласно закону.

Мгновение они смотрели друг на друга. Шесть ванов и Одноглазый, сверкающие, точно герои легенды, точно горы на солнце.

Один предложил хлеб и соль.

Браги налил вино в кубок.

По очереди ваны выпили.

Все, кроме Скади, конечно. Она была в доме с Натом Парсоном и наблюдала из эркера. Время близится — она чувствовала это каждой мышцей. В руке она держала клочок тончайшего кружева, украшенный Фе, руной изобилия. Рядом с ней сидел и глазел Нат Парсон, вцепившийся в Книгу Слов. И, о чем не знал ни один из них, не знали даже боги, чьи судьбы столь опасно переплелись, некто третий со страхом и растущей яростью наблюдал за встречей, прячась и дрожа в дверях дома.

Когда последний из них отдал должное древнему закону, Один позволил себе расслабиться.

— Друзья, — сказал он, — я так рад видеть вас. Даже в наши суровые дни это подлинное удовольствие. — Его единственный глаз обвел собравшихся ванов, — Но кого-то не хватает, — тихо произнес он. — Охотницы, полагаю?

Хеймдалль оскалил золотые зубы.

— Она решила, что лучше держаться подальше. Ты уже пытался ее убить.

— Просто недоразумение.

— Вот и хорошо, — согласился Хеймдалль. — А то Скади показалось, что ты предал нас, что Локи на свободе и что вы с ним снова вместе, совсем как в старые времена, словно ничего не случилось. Словно Рагнарёк был всего лишь игрой, в которой мы проиграли, а сейчас начался очередной раунд. — Сощурившись, он посмотрел на Одина. — Конечно, Скади ошиблась. Ты ведь никогда бы так не поступил, правда, Один? Ты никогда бы этого не сделал, помня о последствиях для нашей дружбы и нашего союза.

Некоторое время Один молчал. Он это предвидел. Хеймдалль больше всех ванов ненавидел Локи, и именно свирепого верного Хеймдалля Один ценил больше всего. С другой стороны, он ценил Мэдди, и если она забрала Шепчущего…

— Старина… — начал Один.

— К черту это, — поморщился Хеймдалль. — Скади сказала правду?

— Ну, в общем-то, да, — Один улыбнулся. — Но прежде чем ты сделаешь поспешные выводы…

Хеймдалль замер на полуслове от удивления, разинув рот.

— Прежде чем любой из вас сделает поспешные выводы, — повторил Один, улыбаясь кольцу ванов, сомкнувшемуся вокруг него, — я бы хотел, чтобы вы выслушали мою версию.

Когда Отец богов начал говорить, никто не заметил, как крошечная зверушка — обычная бурая мышка — выскочила из-за одной из хозяйственных построек и перебежала через пасторский двор. Никто не видел следа, который тянулся за ней, и никто не видел, что она несла в зубах, очень осторожно, надушенный клочок чего-то легкого, как паутинка, прелестного, как майская роза, и уронила это меньше чем в футе от ног Одина. Уронила с его незрячей стороны и оставила на земле чуть-чуть мерцающую среди чар и пыли безделушку, ждущую, пока ее подберут и восхитятся, изысканную штучку, объект желания.

— Для вас, друзья мои, — начал Один, — Рагнарёк закончился лишь вчера. Но многое изменилось с тех пор. Боги Асгарда почти вымерли, наши имена забыты, наши земли утрачены. Мы были достаточно самонадеянны, чтобы считать, будто мирам вместе с нами придет конец в Рагнарёк. Но целая эпоха — лишь ежегодный прирост для Иггдрасиля, Мирового ясеня. Для Мирового древа мы просто прошлогодние листья, облетевшие и ждущие гибели.

Фрей заговорил:

— Пятьсот лет — и это все, что ты можешь нам сказать?

Один улыбнулся.

— Я не хотел вас расстраивать.

— Расстраивать! — крикнул Хеймдалль.

— Хеймдалль, прошу тебя. Я поведал вам истину, но вы должны знать и другое. Скади, возможно, рассказала вам об Ордене. — (Бурая мышь, спешившая обратно через дыру в заборе, остановилась и подняла голову.) — Но она, как и вы, уснула после Рагнарёка. Я же, напротив, посчитал своим долгом изучать и постигать Орден с тех самых пор, как он зародился.

Хеймдалль с подозрением посмотрел на Одина.

— И что ты узнал?

— Что ж. Сперва все казалось просто. В истории мира всегда были боги и их враги, Порядок и Хаос существовали в равновесии. Мир нуждался в обоих. Перемены неизбежны, как Мировому древу необходимо ронять листья, чтобы расти. Когда мы были богами, мы это понимали. Мы ценили равновесие Порядка и Хаоса и старались сохранить его. Но этот Орден смотрит на вещи по-другому. Он стремится не сохранить, а разрушить равновесие, уничтожить все, что беспорядочно. И это не только несколько мертвых листьев. — Один снова умолк и оглядел ванов. — Короче говоря, друзья мои, Орден мечтает о лете круглый год. А если у него ничего не получится, он срубит дерево.

Он потянулся, затем прикончил вино, пролив последние несколько капель на землю как приношение тем старым богам, которые могут оказаться поблизости.

— Я точно не знаю, что вам сказала Скади или какую сделку, по ее мнению, она заключила с людьми, но я вам вот что скажу: Орден не заключает сделки. Все его члены думают как единое целое. Он обладает силами, которые я только начинаю понимать. Если мы хотим получить возможность выстоять против него, мы должны оставаться едиными. Мы не можем себе позволить лелеять обиды и замышлять месть, равно как и судить своих союзников. Наша позиция проста. Все, кто не входит в Орден, на нашей стороне. Знают ли они это или нет, нравится ли им это или нет, нравится ли это нам или нет — неважно.

За речью Одина последовала очень долгая тишина. Браги лежал на спине и смотрел вверх, обратив лицо к звездам. Фрей закрыл глаза. Ньёрд гладил свою длинную бороду. Хеймдалль хрустел костяшками. Идун принялась напевать, а Фрейя перебирала пальцами звенья ожерелья, которые бренчали, как все сокровища мира. Одноглазый Один заставил себя тихо ждать, глядя в темноту.

Наконец Хеймдалль заговорил:

— Я дал клятву насчет Обманщика.

Один с упреком посмотрел на него.

— Разве ты не выполнил ее в Рагнарёк? Сколько раз ты собираешься его убивать?

— Еще разок — и достаточно, — процедил Хеймдалль сквозь зубы.

— Это ребячество, — твердо произнес Один. — Нравится тебе или нет, нам нужен Локи. К тому же есть еще кое-что, чего я вам пока не сказал. Наша ветвь Древа не так мертва, как нам казалось. На Мировом ясене вырос новый побег, его зовут Моди. Если мы будем вести себя правильно, она построит нам лестницу к звездам.

В пасторском доме Скади услышала слова Одина и улыбнулась.

Нат, сидевший рядом с открытой Книгой Слов наготове, повернулся к ней с вопросительным видом. Он был бледным, встревоженным, наполовину безумным от беспокойства, на кончиках его пальцев потрескивало, подобно растопке, Слово.

— Пора? — спросил он.

Скади кивнула, произнесла самый крошечный из заговоров — и у ног Одина замерцал отклик. Платочек, который она обронила, словно прыгнул в глаза: прелестная вещица, выполненная с любовью, расшитая розочками и незабудками и украшенная по краю тончайшим кружевом. Как Скади и планировала, руна Фе привлекла внимание Одина. Он поднял клочок вышитого кружева и мгновение неуверенно держал его, прежде чем широко шагнуть вперед и склониться с платочком в руках к изящным ножкам богини Желаний.

— Пора, — подтвердила Скади, и Нат принялся читать из Книги Взываний.

В дверях пасторского дома третий наблюдатель глубоко вздохнул и сделал первый нерешительный шажок из тени.

Этельберте Парсон многое пришлось вынести за последние двадцать четыре часа. За это короткое время она увидела гибель своего домашнего хозяйства, разорение гардероба, опустошение погребов и несомненное соблазнение степенного мужа бандой дегенератов, которые даже сейчас собирались вернуться в пасторский дом и допить то, что осталось в винном погребе.

Она может со всем этим справиться, она твердо сказала себе это. Понадобится лишь немного здравого смысла. Настало время взять власть в свои руки и изгнать незваных гостей из дома. Если Нату это не по душе, то пусть выметается вместе с ними, она не против. Но они больше носу не покажут в ее доме и ничего от нее не получат — да, ничего, даже если сам Безымянный прикажет обратное.

Ее первый шаг из тени дверного проема был неуверенным. Он привел ее в круг света — не лунного, подумала она, ведь луны на небе не было. Впереди стоял одноглазый коробейник, склонив голову перед шлюхой с льняными волосами, которая сперла у Этель зеленое шелковое платье (и то, что оно шло Фрейе куда больше, чем когда-либо ей самой, заставило Этель заскрежетать зубами с не подобающей даме злобой). От обоих исходил этот странный дневной свет, из-за которого нищий и проститутка казались великанами, прекраснее, лучезарнее, ужаснее, чем дозволено кому-либо из смертных.

Когда Этель сделала еще шаг, открыв рот от изумления и страха, коробейник протянул шлюхе руку.

В его ладони лежал какой-то обрывок, паутинка, соблазнительный клочок кружева и лунного света, который он предложил женщине в зеленом платье со словами:

— Твой, моя госпожа?

Вот чего ждал Нат. «Он даст ей платок, — сказала Скади. — В этот миг, и ни в какой другой, освободи Слово. Секундой раньше — и все погибнет. Секундой позже — и мерзавец от нас уйдет. Но если ты все сделаешь правильно, Парсон, то мы отомстим и получим в награду благодарность ванов».

Конечно, думала Скади, потеря Фрейи больно ударит по ним. Она закусила губу, размышляя об этом: по ее мнению, сие было признаком весьма дурного вкуса, — но она не сомневалась, что ваны немного утешатся в жажде мести.

«Попытаюсь потом заключить с ними союз», — решила Скади и довольно заворчала. Рядом с ней ждал Нат Парсон, дрожащий, но полный Слова, полный им, сияющий им.

Какое изумительное чувство: его кровь казалась летучей, словно каждую вену и артерию заполнил горячий бренди. Он знал, что стал отчасти кем-то другим: он был, быть может, даже немного безумен, — но какая разница, если это так прекрасно?

И тут Этельберта шагнула в свет.

— Это моя жена, — с удивлением сообщил Нат.

Скади выругалась и хлестнула чарами.

— Пора! — повторила она, продолжая ругаться, потому что Этель встала на пути, будь она проклята.

Этель влезла между ними, выдирая платок из руки Фрейи с криками: «Нет уж, дамочка, ничего вы от меня не получите!» Ваны наблюдали, кто-то улыбался, еще не подозревая об опасности. Скади снова выругалась, на этот раз еще более яростно, на языке демонов, потому что Слово — гимн, который должен был приморозить Одина к месту, в то время как ваны смотрели бы, а Фрейя оседала бы, бездыханная, на землю, — Слово подвело ее, Нат подвел ее. Он повторял «Это моя жена» беспомощным, глупым голосом, чары сорвались с кончиков его пальцев, промахнулись мимо Одина, попали на мушиное крылышко и заморозили птицу в небе в трех милях от деревни. Во дворе пасторского дома одновременно произошло следующее:

Круг ванов мгновенно распался.

Хеймдалль прыгнул в сторону, на кончиках его пальцев задрожали мысли-стрелы.

Браги спел защитную песню.

Фрей выхватил мысль-меч и направился к дому.

Фрейя превратилась в краснохвостого сокола и взлетела подальше от опасного места, оставив пустым зеленое шелковое платье Этельберты.

В этой неразберихе чар, движений и шума какое-то время никто не замечал, что жена пастора лежит, мертвая, на земле и что в суматохе Одноглазый Один неведомым образом исчез.

В доме Скади бросила Иса в Фрея, приморозив его к месту. Затем она повернулась к Нату.

— Ты можешь? — спросила она. — Можешь их всех остановить?

Нат помедлил.

— Этель, — произнес он.

— Забудь о ней, — отмахнулась Скади. — Нечего лезть под ноги. — Она схватила Ната за руку и заставила взглянуть на нее. — Ну так что, Парсон, ты можешь?

Мгновение он смотрел на Скади. Охотница в обличье — грозное зрелище, даже для богов. Нату стало нехорошо. Слово, те ощущения, которые оно вызвало в нем, испарились. Они могут вернуться, сказал он себе, но сначала нужно время, чтобы поймать их, чтобы подготовиться…

— Магистр, — прошептал пастор.

— Что? — спросила Скади.

— Дар, — лепетал пастор. — За верную службу.

Скади выругалась и метнула очередную мысль-стрелу в ночь. Вот что бывает, когда заключаешь сделки с людьми, яростно думала Охотница. Она считала Ната иным. Что ж, тем глупее была она сама. Человек слаб, его рассудок блуждает. Теперь в любую секунду ваны поймут, кто предал их, и сбегутся.

Скади снова бросила Иса во двор. Ньёрд замер с гарпуном в руке. Но это ненадолго. Без Слова, которое обездвижило бы их и сделало бы беспомощными, она станет легкой добычей ванов.

В последний раз Скади повернулась к пастору. Он был бледный и потный. Возможно, из-за шока после смерти жены? Заглянув в его дикие глаза, Скади поняла, что ошиблась. Она уже видела в подобном трансе людей, которые поклонялись ей в далеком прошлом. После экстаза — ужас. Охотница узрела его в глазах Ната Парсона, зияющий, пустой ужас, и осознала, что они проиграли. Один сбежал, и ваны вот-вот набросятся на них.

«Что ж, тогда до следующего раза», — решила Охотница. Она положила руки на плечи пастора.

— Послушай, приятель, — начала она.

Его глаза медленно повернулись к ней.

— Не… называй… меня… приятелем… — прошептал он.

Вот. Наконец-то реакция. Хорошо, подумала она.

— Если хочешь жить, делай, как я говорю. Хочешь жить?

Он безмолвно кивнул.

— Тогда идем со мной, Парсон, если сможешь. Бери свою Книгу. Следуй за мной. Бегом!

С этими словами она превратилась в снежную волчицу, выскочила в открытую заднюю дверь, беззвучно перебирая подушечками лап по твердой земле, и растворилась в ночи, точно дымок.

Меньше чем за минуту, после одного-единственного слова, жизнь, которую Нат всегда знал, кончилась. Больше нет дома, нет жены, паствы, уюта, амбиций. Он стал беглецом.

Впереди него снежная волчица бежала к безопасности холма Красной Лошади. Воздух был резким и чистым, земля под ногами хрустела от мороза. Занималась заря, пели птицы, бледно-зеленый свет вытеснил фиолетовый с неба. Нат внезапно понял, что в последний раз видел рассвет много лет назад.

Теперь он мог любоваться им в любое время.

Это так поразило его, что он засмеялся вслух. Снежная волчица на мгновение остановилась, рыкнула и побежала дальше.

Нат не обращал на нее внимания. Наконец-то свобода, свобода делать то, о чем он всегда мечтал, свобода применять свои способности, свою силу…

«Чур меня!»

Нат нахмурился. Кто это сказал? Он помотал головой, чтобы в ней прояснилось. Он пережил нелегкое испытание, сказал он себе. Вполне естественно, что у него в мыслях некое замешательство, некая неразбериха. В конце концов, он потерял жену…

«У экзаменатора Ордена нет жены».

Слова незваными явились ему в голову, и теперь он вспомнил их словно во сне, вспомнил, как говорил что-то в этом роде Этельберте, перед тем как упасть без сил.

Это был тот же самый голос. Печальный, но вместе с тем властный — тихий, отчетливый, с оттенком высокомерия и, как показалось Нату, почти знакомый, навязчивый, как мелодия, забытая с детства и неожиданно услышанная много лет спустя где-то вдалеке.

— Кто ты? — прошептал Нат, широко распахнув глаза. — Ты демон? Я что, одержим?

В его голове раздался вздох не громче дуновения ветерка.

«Он слышит меня, — вздохнул голос. — Наконец-то он услышал меня».

— Кто ты? — резко повторил пастор.

«Человек, — ответил голос. — Наверное, человек…»

— Какой еще человек? — спросил Нат.

«Элиас Рид, — шелестел голос. — Экзаменатор номер сорок четыре двадцать один девятьсот семьдесят четыре».

Какое-то время Нат Парсон стоял как вкопанный. Рассвет обернулся разочарованием. Солнце не светило, день обещал быть пасмурным. Внезапно Нату ужасно захотелось облегчиться, но устроиться в ближайших кустах почему-то казалось неприличным из-за незваного гостя в голове.

— Ты должен быть мертв, — выдавил из себя пастор.

«Возможно, — согласился экзаменатор, — но я еще здесь».

— Ну так иди отсюда, — предложил Нат. — Соединись с Безымянным, или с ордами Хель, или куда там положено идти после смерти.

«По-твоему, я не пытался? — спросил экзаменатор. — По-твоему, мне хотелось застрять у тебя в голове?»

— Я не виноват, что ты застрял.

«Да неужели? — изумился экзаменатор. — А кто встал у меня на пути, когда я произнес Слово? Кто украл силу моего последнего заклинания? И кто после этого использовал Книгу Слов как попало, без какого бы то ни было права, не говоря уже о посте, медитации или тем более каком-либо из продвинутых или хотя бы промежуточных состояний Блаженства?»

— Ой! — воскликнул пастор, — Вот оно что.

Повисла довольно долгая тишина.

— Я хотел добра, — наконец произнес он.

«Ничего подобного, — возразил экзаменатор. — Ты хотел отобрать силу».

— Тогда почему ты меня не остановил?

«Ах», — выдохнул экзаменатор.

И вновь тишина.

— Ну? — не унимался Нат.

«В качестве живого экзаменатора я имел определенные обязанности, определенные ограничения: соблюдение процедур, воздержание, подготовка, а теперь… — Он замолчал, и Нат ощутил его смех внутри головы. — Мне правда надо объяснять, Парсон? Ты попробовал это сам, ты знаешь, каково оно на вкус…»

— Значит, весь этот бред насчет использования Слова без специального права ты нес, просто чтобы принизить меня?

«Ну, надо признать, ты всего лишь пастор и…»

— «Всего лишь пастор»! Да к твоему сведению…

«Приятель, я…»

— И не называй меня приятелем!

С этими словами Нат расстегнул брюки, повернулся к кустам и оросил их обильно и обстоятельно. Экзаменатор 4421974 фыркал и возмущался у него в голове, а Скади в виде волчицы унюхала запах добычи и, забыв о небольшой драме, разыгравшейся на дороге позади нее, понеслась к Оку Лошади.

Охрана на холме заметила их приближение. Охранников было немного — четыре человека, поставленных Натом с наказом докладывать о любых необычных действиях, направленных на Око Лошади или из него. Таковых, к большому облегчению охраны, не наблюдалось, за вычетом небольшой беготни в районе полуночи, которую вроде бы устроили крысы (на самом деле ее устроили гоблины).

Сейчас мужчины дремали под колесом одной из заглохших машин, а Адам Скаттергуд, который храбро вызвался на самую безопасную работу, сидел по-турецки на камне, поедал копченую колбасу и следил за дорогой.

Он мигом вскочил со своего места, едва увидел Ната.

— Мистер Парсон! Вон там!

Как и предполагалось, его крик разбудил спящих. (Дядя пообещал ему шиллинг, если он не уснет.)

Дориан Скаттергуд открыл один глаз. Джед Смит и Одун Бриггс зашевелились рядом. Когда пастор добрался до подножия холма, все трое сделали вид, будто не спали все это время.

Тогда-то они и увидели белую волчицу. Она бежала перед пастором, взбираясь на холм с невидимой стороны, и потому очутилась перед ними, прежде чем они поняли, что происходит. Белая снежная волчица с серыми полосами, темная бархатистая морда оскалена в рыке, зубы острые и белые, как частокол сосулек.

Охранники запаниковали. Волки — редкость в долине Стронд, и никто, кроме Дориана, никогда еще не встречал их так близко. Опыт спас ему жизнь. Дориан инстинктивно встал перед волчицей, с громким криком раскинул руки, и Скади свернула в сторону, унюхав более легкую добычу. Она прыгнула на Одуна, который полез за мешком (нож при этом бесполезно болтался на поясе), и аккуратно выдрала ему горло — точно яблоко из воды достала зубами в канун Дня всех святых.

Ночь для Охотницы выдалась нелегкая. Крах планов, слабость союзника, спасение жертвы и слишком много времени в звериной шкуре — все это, вместе взятое, усилило ее волчьи инстинкты, побуждая охотиться, кусать, искать облегчения в крови.

К тому же Скади была голодна. Она энергично потрясла жертву, хотя Одун уже наверняка умер, и, насладившись запахом крови, принялась за еду.

Остальные трое, не осознав происшедшее до конца, наблюдали. Джед Смит, осев от ужаса, потянулся за лежащим рядом арбалетом. Дориан очень осторожно начал пятиться по дальнему склону, ни на мгновение не спуская глаз с пожирающей добычу волчицы. (Это тоже спасло ему жизнь.)

Трусишку Адама отчаянно тошнило.

Тут-то Нат и подошел к ним.

— Мистер Парсон, — тихо произнес Джед.

Нат не обратил на него внимания. Он стоял в трансе, со слегка опущенной головой, и глядел только на лаз в холме. Жрущая волчица на мгновение подняла голову, оскалила зубы и вернулась к своей добыче. Пастор игнорировал это.

Адам Скаттергуд, прежде не замеченный в странных мыслях, неожиданно подумал: «Он выглядит мертвым».

На самом деле Нат еще никогда не чувствовал себя настолько живым. Внезапное явление экзаменатора 4421974 развеяло мрак в его голове. Он не безумен, как предполагал. Голос действительно существует. Первоначальный страх и ярость из-за вторжения улеглись. Теперь он понимал, что бояться нечего. Власть у него. Он главный. И разве не прекрасно, разве не справедливо обладать такой властью над человеком, который пренебрегал им?

«Твоя волчица жрет того парня. Решил на всякий случай тебе сообщить».

Нат глянул на Скади. Ее морда, шея и передние ноги были перемазаны кровью.

— Пусть, — сказал он. — Ей надо поесть.

Джед Смит с поднятым арбалетом услышал это и замер в ужасе. После кутузки он с радостью обходил бы Скади стороной. Россказни о ее силах разошлись далеко, и он не сомневался, что это та самая демоница, которая убила экзаменатора и завладела душой пастора.

— Мистер Парсон, — робко начал он.

Неестественно яркие глаза уставились на Джеда.

Джед сглотнул. Обернувшись, он увидел, что Дориан сбежал и на холме остались только он и Адам.

— Ей понадобится одежда, — сообщил пастор. — Его вся в крови.

Джед Смит покачал головой. Его рука дрожала так сильно, что арбалет казался размытым пятном.

— Не отдавайте меня ей, — взмолился Джед. — Я ничего не скажу.

Интересно, подумал Нат Парсон. Он всегда считал Джеда быдлом, которое умеет только метко стрелять, не более. Но вот как он разумно заговорил! Конечно, дело ясное, даже от самого ревностного своего прихожанина Нат не мог ожидать согласия с убийством жителя деревни. Не будет свидетелей — и все решат, что Одун пал жертвой бродячего волка. Но если Джед заговорит…

С некоторым удивлением Нат размышлял, до чего просто убить человека. Возможно, его ожесточила смерть Этель, возможно — полевой опыт экзаменатора. Неделю назад Нат Парсон счел бы убийство таким же немыслимым, как служить мессу голым. Теперь же все изменилось, и он с изумлением понял, что ему все равно.

«Прекрасно, — сказал экзаменатор. — Необходима смелость, чтобы делать то, что должно».

— Так значит… — Нат умолк, намеренно перебирая слова в голове.

«Так значит, в подобном деянии нет греха?»

«Конечно нет, — немедленно ответил голос. — Единственный грех — не выполнить свой долг».

«Мы сходно мыслим», — с удивлением подумал Нат.

«Быть может, поэтому наши сознания так перемешались».

На мгновение Нат погрузился в размышления. Почему случилось то, что случилось? Встреча близких умов, стремящихся к единой цели в ключевой момент?

Он улыбнулся Джеду.

— Хорошо, — произнес он. — Но мне понадобится твоя одежда. Быстрее, парень. Время не ждет.

— Обещаете? — спросил Джед, которого все еще трясло так сильно, что он с трудом развязал шнурок на ботинке. — Обещаете защитить меня от нее?

— Обещаю, — успокоил его Нат, продолжая улыбаться Джеду, который, немного успокоившись, принялся за второй ботинок.

«В конце концов, я почти не солгал, — сказал он себе, когда проговорил подходящий гимн и Джед Смит тяжело упал на землю. — Кроме того, — подумал Нат, слегка пошатнувшись, когда последствия Слова прокатились по холму, — почему все веселье должно доставаться асам?»