Рунная магия

Все ощутили сверхъестественный взрыв, прокатившийся по Девяти мирам, так что в сотне миль от его эпицентра собирались пурпурные облака, хлопали двери, выли собаки, уши кровоточили и птицы с криками падали с неба.

Ваны ощутили его и ускорили бег. Фрей превратился в дикого вепря, Хеймдалль — в серого волка, Браги — в бурого лиса, и все трое помчались со всех лап по тоннелям, в то время как Ньёрд возмущался, Фрейя ныла, а Идун благоразумно подбирала одежду на случай, если потом пригодится.

Толстуха Лиззи ощутила взрыв и поняла, что цель близка.

А у ворот Мира мертвых, пока пастор и Охотница с изумлением глазели на сцену на равнине под ними, экзаменатор номер 4421974 услышал взрыв и издал долгий, хриплый вздох облегчения, прежде чем тихо выскользнуть из своего хозяина и спуститься по коридору в Хель.

Началось то, что предсказывала Хорошая Книга.

Мертвые вышли на марш. Десять тысяч мертвых.

Хель молча размышляла о толпе, стоящей перед ней на равнине. Так много душ, но где же почтение? Почему они выстроились, словно армия? Что это за Орден такой, если даже над мертвыми его членами сама Смерть не имеет власти?

Хель обратила свою страшную половину лица к десяти тысячам.

— Умрите! — велела она.

Люди не пошевелились.

— Приказываю вам разойтись, — продолжала Хель.

Вновь никто не пошевелился; десять тысяч людей стояли как вкопанные, их взгляды были обращены к Нижнему миру.

Хель повернулась к Шепчущему.

— Твоя работа?

— Ну разумеется, — подтвердил он. — А теперь пошевеливайся и отдай мне девчонку.

— Девчонку?

В суматохе Хель почти забыла о Мэдди. Она посмотрела на часы смерти. Оставалось тридцать секунд. Она нарушила слово, данное Локи, и равновесие между мирами пошатнулось до самых корней. Хель не смела представить, что случится, если она нарушит слово еще раз. Она уже чувствовала, как набухают река и Хаос за ней, подобно биению больного сердца.

— Быстро! — рявкнул Шепчущий. — Каждое мгновение, которое она проводит в Нижнем мире, — излишний риск.

— Почему? — спросила Хель.

Она посмотрела на спящую девочку, привязанную к жизни мотком шелка. До сих пор она почти не думала о ней. При наличии Локи и Шепчущего времени замечать четырнадцатилетнюю девочку не было.

Сейчас же Хель рассмотрела ее как следует; отметила ржаво-красную подпись, вновь поискала в памяти сходство — возможно, девочка напоминает кого-то из родственников, из дней, когда асы правили мирами…

— Кто она? — поинтересовалась Хель.

— Никто, — ответил Шепчущий.

— Забавно. Локи сказал то же самое.

Шепчущий нетерпеливо засветился.

— Она никто, — повторил он. — Просто отдай ее мне. Перережь нить прямо сейчас, пока можешь…

Профиль Хель не выражал ничего, когда она осторожно потянулась мертвой рукой. Она задержала ладонь на лице Мэдди.

— Ну же, — настаивал Шепчущий. — Убей ее, и я верну тебе Бальдра.

Хель улыбнулась и коснулась нити, которая все еще привязывала Мэдди к жизни. Нить слабо замерцала при ее прикосновении, засветилась, точно рунная метка на руке девочки…

— Эта рунная метка… — протянула Хель.

Восемнадцать секунд.

— Прошу тебя! Времени нет!

Хель взяла руку девочки живой рукой. Эск вспыхнула неистовым красным — и в этот миг Хель поняла. Мировой ясень. Древо Молнии. Первая руна Нового алфавита. Теперь она догадалась, кого Мэдди напомнила ей — не своим обличьем, а своей подписью, — и обратила к Шепчущему улыбку, которая иссушала богов.

— Так вот зачем она тебе, — сказала Хель. — Вот зачем ты привел ее сюда. И Локи — тоже понятно, зачем он тебе понадобился.

Шепчущий отчаянно гримасничал.

— Я воздвигну тебе замок, Хель, — пообещал он сочащимся медом голосом. — Когда Бальдр восстанет из мертвых, вы вместе возляжете в Небесной цитадели.

Хель прижала пальцы к губам. Какое странное ощущение: ее живая сторона залилась краской. А она-то считала себя преодолевшей все это. Старая, как вечность, сухая, как пыль, она не ожидала такого наплыва чувств, такого почти девического прилива надежды…

Хель протянула руку, чтобы оборвать нить.

Мировой змей промчался через ворота вдвое быстрее скорости сна. Мэдди и Тор едва успели спрыгнуть, прежде чем Йормунганд нырнул головой вперед в реку, причем Старость его хвост так и не выпустила. Поднялась стена воды, облака эфемеров взорвались во все стороны. Кое-кто из сновидцев уже прошел на тот берег; и Мэдди, которая теперь видела серебристую нить, что связывала ее обличье с физическим телом, направилась вслед за ними сквозь сужающийся пролом…

За ней шли бесчисленные сновидцы. Одни были людьми, другие несомненными демонами, кто-то владел рунами и цветами богов, кто-то маршировал, как машины, или пошатывался, как ночные кошмары, и все они просачивались, кишмя киша, к свободе.

Тор удерживал чудовищ на берегу. Обитатели Нижнего мира: сны и сновидцы, создания Хаоса, машины разрушения, змеи, подменыши и весь прочий сброд, который хотел бы проникнуть через брешь в Восьмой мир, — в основном обходили его далеко стороной, и, хотя Тор не мог заслонить ворота от всех до единого, лишь самые хитрые и проворные сумели последовать за Йормунгандом из Нижнего мира в Сон.

Перед ним собирались асы в своих обличьях. Их было прискорбно мало — всего трое, — и они пораженно молчали при виде происходящего. Фригг, Мать, жена Одина, высокая, сероглазая, с руной Сол на левом плече. Жена Тора Сиф, Королева Урожая, с золотыми волосами и рунным знаком Ар. Тюр, Леворукий, бог Войны, пылающий, точно факел, в своих огненных цветах, с копьем в левой руке, с правой рукой, очерченной пламенем в ночи, подобной собственному призраку.

Громовержец надеялся на большее; но остальные либо не сумели вырваться, либо упали в Хаос, либо нырнули в Сон, поскольку он их нигде не видел. Считая его, четверо.

Пятеро, если с Мэдди.

Он махнул Мэдди, чтобы та проходила через ворота. Она одна могла войти в Хель. Остальные должны были бежать через Сон, поскольку Девятый мир вокруг них начал рваться со всех сторон на части. Каждые несколько секунд какое-нибудь создание — бог или демон, она не могла разобрать, — отпускало Нижний мир и засасывалось с воплями в пустоту. Шум стоял апокалипсический. Из глотки бездны доносился жуткий, сосущий, хихикающий звук, который с каждым мгновением становился все громче и громче.

— Мэдди! Беги! — настаивал Тор.

Но под Мэдди что-то двигалось. Оно — он — было далеко внизу, скрытое туманами и паразитами Нижнего мира, которые кружили в воздухе, точно смертоносные пылинки. Однако подпись, хоть и слабую, нельзя было не узнать. Это был Локи, и он падал. Под ним и вокруг него молниеносно открывались щели в Хаос, за которыми мелькали видения мертвой звездной бездны Запредельного мира.

— Давай же, Мэдди! — крикнул рядом Тор. — Через брешь! Времени мало!

— Но там же Локи, — отозвалась она, показывая на падающую фигурку.

Тор покачал косматой головой.

— Ты ничего не можешь поделать… — начал он.

Но Мэдди уже пустилась в погоню.

Прежде чем Тор успел возразить, она нырнула, но не через брешь в Мир мертвых, а в котел раскаленного воздуха, позабыв об эфемерах, позабыв о том, что мир, в котором она находится, деловито пожирает себя, погружаясь в забвение, подобно змее, заглатывающей собственный хвост.

Тор метнулся было за ней — он не понимал, на что ей сдался Локи, но времени спорить не было, — но потом заметил то, что находилось у него за спиной, и расширившимися глазами уставился на сцены, разворачивающиеся за рекой Сон.

Царство Хель, словно впервые за тысячу лет, возродилось к подобию жизни. В фальшивом небе собирались тучи, дул темный, горячий ветер. Но не поэтому Громовержец замешкался, хотя равнина с этими зловещими тучами и мертвым солнцем казалась почти двойником другого поля брани перед Концом Света.

Мертвые — вот на кого он смотрел. Не мертвые царства Хель — потерянные жалкие души, бесчисленные, как песчинки, — а колонна мертвых, невероятно похожая на армию, которая целую вечность ползла из пустыни, чтобы восстать недвижной десятитысячной силой против мощи Нижнего мира.

Десять тысяч как один. Волшебное число, часто упоминавшееся в предсказаниях о последней битве. А также, между прочим, точное количество членов Ордена, рассчитанное жертвоприношение его рядовых сотрудников — экзаменаторов, магистров, профессоров, — сплотившихся в Общении, которое сильнее Смерти…

И Тор подумал, что узнал этот звук — этот нечеловеческий звук всасывания, словно сам Хаос глубоко вздохнул, — и лицо его побледнело под огненной бородой. Он уже слышал его во время Рагнарёка. Враг тогда превосходил количеством, но не сильно; у Тора еще оставались чары — и молот тоже, — но и тогда этот звук сковал льдом его сердце.

«Да ведь это…» — подумал Тор. В тот же миг ужасный треск пронесся по мирам. Тор лишь успел подумать: «Ну вот, начинается». В последние секунды жизни Мэдди легионы Ордена начали неумолимо наступать по равнинам Хель.

Мэдди догнала Локи через пару тысяч уровней Нижнего мира. Он падал быстро, с закрытыми глазами, не выпуская часов смерти из рук. Он открыл глаза, когда Мэдди приблизилась, затем вновь закрыл их, качая головой.

— Мэдди, я умер. Оставь меня в покое.

— Что?

На мгновение из-за какофонии Нижнего мира ей послышалось, будто он сказал: «Я умер». Затем она увидела время на часах и распахнула рот в безмолвном крике.

Сорок пять секунд.

— Оставь меня в покое.

Сорок две секунды.

Сорок одна.

— Ты должна выбраться, — сказал Локи.

— Мы оба можем выбраться. Просто возьми меня за руку…

Локи выругался, когда руна Наудр защелкнулась на его запястье.

— Мэдди, поверь. Ты напрасно тратишь время.

Тридцать девять секунд.

Мэдди начала тащить его вверх.

— Я тебя здесь не оставлю, — произнесла она. — Я ошибалась насчет тебя. Я думала, ты предатель у ворот…

Они снова с грохотом неслись вверх, Мэдди тащила его изо всех своих чар, а Локи пытался урезонить ее сквозь оглушительный шум распадающегося Девятого мира.

— Но я и был предателем у ворот! — возразил Локи.

— Как ты благороден! — восхитилась Мэдди. — Хочешь, чтобы я бросила тебя и спасалась сама, и поэтому пытаешься меня убедить…

— Пожалуйста! — взмолился Локи. — Я не благороден!

Осталось тридцать секунд. Теперь их скорость соперничала со скоростью основательно разогнавшегося Мирового змея, покрывая то, что казалось милями, в доли секунды. Оба наполовину оглохли от сосущего рева Хаоса.

— Слушай, — обратился к ней Локи. Слышишь шум?

Мэдди кивнула.

— Это близится Сурт, — сообщил Локи.

Двадцать четыре секунды.

— Владыка Сурт? Разрушитель?

— Нет, другой Сурт. О чем, Хель побери, ты думаешь?

Двадцать две секунды: ворота уже видны. Отверстие стало не шире ланцета, и Тор удерживал его обеими руками, лицо его потемнело от усилий, плечи бугрились, как у быка, пока они неслись к узкой щели.

Двадцать секунд.

— Не волнуйся, успеем…

— Мэдди, нет…

Сердце Мэдди готово было разорваться, когда она метнулась к закрывающимся воротам, таща за собой все еще сопротивляющегося Локи.

— Послушай! Шепчущий солгал. Я знаю, чего он хочет, я видел это в его сознании. Я узнал, едва мы пустились в путь. Я не сказал тебе, я солгал, думая, что смогу использовать тебя, чтобы спасти свою шкуру…

Пятнадцать секунд…

Мэдди дернула Локи за руку…

Наудр, Связующая, со щелчком поддалась…

А затем одновременно случились три вещи:

Циферблат часов смерти Хель треснул, остановив отсчет времени на тринадцати секундах.

Нижний мир с лязгом захлопнулся.

Мэдди очнулась в собственном теле и увидела перед собой мертвый глаз Хель.

У входа в Мир мертвых пастор и Охотница помедлили. Они выследили добычу до устья Хель и теперь стояли и смотрели на равнину, где легкая пыль клубилась за двумя фигурами — высокой и низкой, которые медленно продвигались по пустыне.

С Адама Скаттергуда было довольно. Гнетущее небо там, где никакого неба быть не должно, безымянные пики, мертвые, марширующие в никуда, подобно грозовой туче… Даже если это сон, подумал он (а он цеплялся за эту мысль изо всех сил), то он давно утратил всякую надежду проснуться. Смерть будет бесконечно лучше, чем это. Адам шел, безразличный, куда вела Охотница, слушая голоса мертвых и гадая, когда же она придет за ним.

Нат Парсон не тратил на него ни минуты. Он оскалил зубы в волчьей улыбке и открыл Книгу Слов на нужной странице. До врага можно дотянуться. Он знал, что даже на таком огромном расстоянии гимн собьет врага с ног, и позволил себе удовлетворенно вздохнуть, начиная взывать к силе Слова.

«Зову тебя Один, сын Бёра…»

Но что-то было не так. Когда пастор впервые использовал этот гимн, казалось, будто грядет сама судьба, и сила нарастала с каждым словом, превращаясь в подвижную стену, крушащую все на своем пути. Сейчас, хоть пастор и произносил слова, Слово отказывалось себя проявить.

— Что еще? — нетерпеливо спросила Скади, когда Нат запнулся посреди предложения и умолк.

— Не получается, — пожаловался он.

— Наверное, неправильно прочитал, дурак.

— Нет, правильно, — возразил пастор, злясь на то, что его назвали дураком при подмастерье, а также на саму невежественную варваршу. Он снова начал гимн — самым лучшим проповедническим голосом, — и снова Слово показалось странно плоским, словно что-то высосало из него мощь.

«Что происходит?» — в смятении думал Нат. Он потянулся за поддержкой к присутствию экзаменатора номер 4421974 в своем сознании.

Но Элиас Рид был непривычно тих. Как и Слово, экзаменатор умудрился потерять глубину, подобно картине, выцветшей на солнце. Нат увидел, что огни — и цвета подписей, и огни, которые освещали все, — тоже исчезли. Только что они были здесь — и вот ничего нет. Словно задули свечу…

«Кто здесь?»

Голос внутри молчал.

«Элиас? Экзаменатор?»

Вновь тишина. Огромная, унылая тишина — все равно что вернуться в пустой дом и внезапно понять, что тебя никто не ждет.

Нат Парсон закричал. Обернувшись посмотреть, Скади заметила, что нечто в нем изменилось. Исчезла серебристая нить, что подкрашивала его цвета, превращая банальную коричневую подпись в мантию силы. Пастор вновь стал простым, обычным человеком, невыдающимся и неприметным.

Охотница зарычала.

— Ты обманул меня, — бросила она, превращаясь в зверя, и кинулась, ворча, по песчаной поземке в погоню за Генералом.

Нат хотел было последовать за ней, но она скоро оставила его далеко позади, мчась по бесконечной равнине и завывая от ярости на врага.

— Ты не можешь меня здесь оставить! — крикнул пастор.

В этот самый миг ваны, привлеченные воем белой волчицы, вышли из теней за его спиной и мрачно уставились на него из устья тоннеля.

В звериных шкурах они выследили Охотницу. Фрей, Браги и Хеймдалль возглавляли погоню. Когда коридор расширился, морской орел Ньёрд присоединился к ним, стелясь по земле. Сейчас все четверо вернулись в свои собственные обличья, внимательно наблюдая с удобной позиции, как белая волчица преследует свою далекую добычу.

На некотором расстоянии за ними шли Фрейя и Идун, удивленно глядя на небо Хель и маленькую трагедию на равнине в милях внизу.

— Я же говорил, что Скади на нашей стороне, — сказал Ньёрд. — Она проследила за ним досюда, она привела нас прямо к нему…

— Неужели? — Хеймдалль глянул на пастора, стоящего не более чем в дюжине футов. — Тогда, может, кто-нибудь объяснит, что он здесь делает? И что насчет Шепчущего? Если бы он был рядом, я бы его уже видел.

— Это же очевидно, — продолжал Ньёрд. — Он у Локи.

— Ерунда! — отрезал Хеймдалль. — Если Один и Локи сговорились…

— Так значит, поссорились. Локи сбежал. Он всегда так делает. Какая разница?

— Я должен быть уверен.

Хеймдалль повернулся к пастору, который попятился. У его ног Адам Скаттергуд опустил голову.

— Итак, приятель, — произнес Хеймдалль. — Где Шепчущий?

— Пожалуйста, не убивайте меня, — взмолился Нат. — Я ничего не знаю ни о каком Шепчущем. Я простой деревенский священник, я даже больше не владею Словом…

И тут пастор замолчал и уставился ему за спину, Книга Слов выпала из его руки. Его точно кондрашка хватила. Лицо побледнело, глаза вытаращились, рот приоткрылся, но ничего не произнес.

У отверстия тоннеля стояла его жена. Волосы ее расплелись, глаза горели, простое лицо было очень спокойным.

— Этель, — выговорил Нат. — Но я видел, как ты умерла.

Этель улыбнулась при виде лица мужа. Она ожидала что-то почувствовать при встрече с ним. Облегчение, может быть, или злость, страх, обиду. Вместо этого она чувствовала… но что именно?

— Разве это не Земля мертвых, Нат? — лукаво улыбнулась Этель.

Пастор заметил за ее спиной… ну конечно, Дориана Скаттергуда, и не исключено что… свинью?

— Я спросил тебя, приятель, — встрял Хеймдалль. — Где Шепчущий?

Но ответила Этельберта, которая выглядела неожиданно величаво, несмотря на изорванную одежду и пыль на лице, а также на то, что стояла рядом с человеком, у которого под мышкой была зажата маленькая черная свинка.

— Шепчущий у ворот, — изрекла она. — Я говорю, ибо должна, и не смею молчать.

Хеймдалль пристально посмотрел на Этель.

— Что ты сказала?

— Настало то, что было предсказано, — тихо продолжала жена пастора. — Война Девяти миров, когда Иггдрасиль содрогнется до самых корней и Черная крепость откроется по единому Слову. Мертвые вновь пробудятся к жизни, и живым негде будет укрыться, когда Порядок и Хаос наконец-то станут одним, и Безымянный получит имя, и бесформенное обретет форму, и предатель докажет верность, и слепец поведет вас против десяти тысяч.

К этому времени все глаза обратились на Этельберту. Дориан размышлял о том, какая она красивая, какая сияющая и какая спокойная.

— Прошу прощения, — произнес Хеймдалль. — Вы?..

— Мы встречались, — ответила она.

Хеймдалль посмотрел на нее внимательнее. Мгновение он, хмурясь, изучал ее цвета, намного более яркие, чем у людей.

Затем он укоризненно повернулся к Идун.

— Что ты с ней сделала? — спросил он.

— Она умирала, — оправдывалась Идун. — Я вернула ее.

Повисла весьма зловещая тишина.

— Дай-ка я уточню, — сказал Хеймдалль. — Ты вернула ее.

Идун радостно кивнула.

— Ты дала… человеку… пищу богов.

Идун улыбнулась.

— И ты думала, что это очень умно?

— А в чем дело? — удивилась Целительница.

— В чем дело? — повторил Хеймдалль. — Послушай, Идун. Она вернулась из мертвых. Ты наделила ее даром пророчества. — Он пинком подбросил подвернувшийся камешек. — Боги! Только этого нам и не хватало. Очередного чертова оракула.

— Слишком поздно, — запротестовал Сахарок-и-кулёк, когда они, спотыкаясь, побрели по безликой равнине. — Камень Капитана почернел, вы же знаете, а это может значить только одно…

— Ты останешься со мной, — перебил Генерал. — Для начала мне нужны твои глаза.

— Мои глаза?

— Просто возьми меня за руку и иди.

В темноте Подземного мира Один почти приветствовал слепоту. Но здесь, под поддельным серым небом Мира мертвых, он знал, что его преимущество — таким, каким оно было, — подошло к концу. На бледном лике пустыни они с Сахарком казались двумя тараканами на пирожном — легкими целями для врага. Слепой, Один по-прежнему чувствовал, что ваны недалеко; и их общая сила была такова, что, даже если бы глаза еще служили ему, у него было бы мало шансов выстоять против всех семерых одновременно.

Но ваны, похоже, не спешили нападать. За ним гналась только белая волчица. Она была уже так близко, что Один слышал ее тяжелое дыхание. Но с Сахарком в качестве проводника и стеной из каменных обломков в нескольких ярдах он почти не сомневался, что сможет как-нибудь укрыться, сможет, в случае удачи, ударить первым, в тот миг, когда Охотница вернется в обличье.

Дело было почти безнадежное, но Один не упустил шанса. Нащупав скалу концом посоха, он резко обернулся, прижался спиной к стене и изо всех сил кинул Хагал в открытую пасть белой волчицы.

Если бы эту стрелу пустила Мэдди, все могло бы закончиться здесь и сейчас. Но он не был Мэдди, и мысль-стрела, которая должна была вырвать Охотнице горло, лишь безобидно соскользнула по ее плечу и выбила из скалы цепочку искр-подписей, похожих на петарды.

Одину не надо было видеть результат, чтобы понять, что удар попал мимо цели. Сахарок встревоженно завизжал и нырнул головой вперед в каменное гнездо, слишком маленькое, чтобы кто-то крупнее крысы мог последовать за ним. Один почувствовал, как волчица обходит его, не поворачиваясь спиной, и цвета ее сверкают, точно древний лед.

Он потянулся за рунами, но обнаружил, что они недружелюбны. Он столько чар потратил за трехдневный спуск в Мир мертвых, что для схватки осталось меньше искорки.

Скади знала это. Она радостно зарычала, приближаясь, чтобы убить. Она столько времени провела в волчьей шкуре за последние несколько дней, что истинное обличье начало казаться ей неуклюжим и медлительным, и, хотя она нуждалась в нем время от времени (когда хотела поговорить или бросить руны), Скади неизменно чувствовала себя лучше в теле животного. Она снова зарычала и припала задом к земле, готовясь к прыжку, который должен был привести ее к горлу врага.

Но не привел. Вместо этого она ощутила руку на загривке, услышала не вполне человеческий запах и заворчала. Ее оттащили шесть пар рук, при этом Фрей и Хеймдалль бросали руны принуждения, а Браги играл фарандолу, которая делала волчицу беспомощной. Схватка была недолгой. Огрызаясь на захватчиков, Охотница восстановила свой естественный вид и обернулась к ним, белая и красная, шипящая от ярости, в своем истинном обличье.

— Как вы посмели! — Она сразилась бы с любым из них один на один, но шестерым противостоять не могла. — Я имела право его убить…

— Право? — спросила Фрейя. — Рисковать нашими жизнями ради какой-то бессмысленной мести? Послушай, Скади. — Она протянула ей плащ, который та угрюмо приняла. — Мы знаем, что ты сделала.

— Ну так убейте меня, — ответила Скади, — потому что я сделаю это снова при первой же возможности.

Мгновение они стояли лицом к лицу: шесть ванов, Охотница со сжатыми кулаками и сверкающими голубыми глазами и Один, опирающийся на посох.

На некотором расстоянии за ними шли остальные: Этель, Дориан, Адам и Нат, вновь прижимающий Хорошую Книгу к груди. Момент был напряженным, молчание нарушал лишь далекий гул воды, а вместе с ним — вибрация, которая дергала барабанные перепонки, тянула зубы и исходила отовсюду, ниоткуда и еще из какого-то невозможного места между ними.

— Прислушайтесь, — сказал Один. — Вам знаком этот звук?

Все обернулись к нему.

Страж Хеймдалль хорошо знал его. Он слышал его на поле брани в Рагнарёк, когда небо раскололось, солнце и луну поглотила темнота, которая не имела ничего общего с отсутствием света.

Фрей знал его, он слышал его, когда со сломанным мечом и перевернутыми чарами пал в лед.

Фрейя тоже знала его. Она вспомнила тень, похожую на черную птицу в кольце огня — ворона, а может, стервятника. Там, где падала эта тень, не оставалось ничего.

Скади узнала его и поежилась.

Ньёрд, который сражался на границах своего собственного царства, слышал его, когда река Сон вырвалась из берегов и боевой флот мертвых выплыл из царства Хель.

Идун слышала его, поэтому заплакала.

Браги тоже слышал его, хотя ни песен, ни стихов не было написано в тот день. Огонь, и лед, и тень черной птицы; противоборствующие силы столь мощные, что Мировое древо меж ними стонало и раскачивалось. Асгард, Небесная цитадель, Первый мир пал, круша материки. И из Хаоса вышли демоны, скользя между мирами вслед за тенью черной птицы, а ведь все происходило в Срединных мирах, где Хаос слабее всего. К тому же тогда у них были армии: воины, герои, тоннельный народец и люди…

— Я вижу армию, готовую к битве. Я вижу Генерала, стоящего одиноко. Я вижу предателя у ворот. Я вижу жертву.

Голос был тихим, но ясным, и ваны уставились на Этель Парсон. Лишь Один не смотрел на нее, но напрягся при звуке ее голоса.

— Кто это?

— Я Этель Парсон, если вам это что-то говорит, и они утверждают, будто я оракул.

На мгновение Один застыл. Затем улыбка осветила его резкие черты.

— Этель, — повторил он. — Мог бы и догадаться.

Все долго молчали. Потом Один снова заговорил тихим голосом и взял руку женщины в свою.

— Ты ощущаешь себя иначе. Ты не знаешь почему. Ты видишь то, чего не видела прежде. И ты чувствовала что-то внутри, верно? Чувствовала, что должна где-то быть, но не знала где…

Этель молча кивнула. Один не видел этого, но приметил отражение кивка в ее цветах и улыбнулся.

— Это зудело, — продолжал он, — а потом приняло форму. Покажи мне, Этель. Ты знаешь, о чем я.

Этель выглядела удивленной, она немного покраснела. Женщина помедлила, а затем решительным жестом задрала рукав и показала новую рунную метку на руке, горящую ярко-зеленым светом.

Нат от удивления открыл рот. Дориан задохнулся, Адам тупо уставился на метку, и даже ваны потрясенно молчали.

Только Один не удивился и с улыбкой принялся изучать сияющий знак:

— Этель, Родина, — сказал он. — Вторая руна Нового алфавита. Вот уж где не думал ее найти. Пища богов в сочетании со Словом… — Он медленно покачал головой. — Как жаль, что времени мало. И все же нам надо поговорить наедине.

Они общались не больше пяти минут, но глаза женщины успели намокнуть.

— Ты уверен? — наконец спросила она.

— Совершенно, — ответил Генерал. Он повернулся к ванам. — Вы все его слышали, верно? Тот звук. Звук просачивающегося Хаоса. Линии фронта обозначены, враг назван. И единственная наша надежда — за той равниной. Я должен добраться до нее, или все погибнет. Не только боги и даже не только миры — все.

Хеймдалль нахмурился.

— Это тебе пасторская жена рассказала?

Один кивнул.

— И ты ей веришь?

— У меня есть на то причины.

Скади презрительно смотрела на него.

— Даже если предположить, что она говорит правду, между нами и рекой — целая армия. Ты уже видел, на что способно Слово…

— Видел, да.

— И надеешься победить?

— Нет, — признался Один. — Но я считаю, что мы можем сражаться.

Повисла долгая и задумчивая тишина.

— Нас восемь, — наконец сказал Хеймдалль.

— Семь, — уточнила Скади, — и слепой Генерал.

Один усмехнулся.

— Нас восемь против десяти тысяч. Мой любимый расклад.

Хеймдалль оскалил золотые зубы.

— Ставлю на Генерала, — сообщил он.

Ньёрд пожал плечами.

— Что ж, если ты так считаешь…

— Боги! — воскликнула Фрейя. — Вы еще хуже, чем он.

Фрей заметил:

— Я бы еще разок врезал той чертовой черной птице…

Браги затянул песнь победы.

Идун открыла ларец с яблоками, запах которых вполне мог пробудить мертвых…

А Скади заскрежетала зубами и произнесла:

— Что ж, Генерал, ты выиграл. Но это не значит, что все забыто. Если мы выживем — за тобой и твоим братом кровный должок. И на этот раз не надейся отделаться от меня обещаниями…

Один улыбнулся.

— Договорились. К концу дня крови будет больше, чем хочется даже тебе. Но если вдруг тебе охота подраться, — он указал пальцем, — то у меня есть основания полагать, что битва вон в той стороне.

Они не похожи на героев, размышляла Этель, и все же своим новым зрением она определенно видела нечто в воздухе вокруг них: не подписи (их она наблюдала уже несколько дней и понимала разницу), а своего рода сияние, как предрассветное небо, надежду на превращение, если хотите. Не надо быть оракулом, чтобы понять: оно может всех их привести к смерти. И все же Этель бодро шагала за богами, тихонько напевая и разглядывая широкую спину Дориана, который указывал дорогу, в то время как Лиззи наступала ему на пятки.

Все царство Хель вот-вот выйдет из-под контроля, думала она. Впервые в жизни дочь Оуэна Гудчайлда Этельберта в точности знала, где хочет быть.

В Нижнем мире — в том, что от него осталось, — Локи определенно был не там, где хотел быть. Он почувствовал отсечение своего обличья от физического тела, и его быстрый ум пришел к следующим выводам.

Во-первых, и это самое главное, он мертв.

Это не слишком его удивило. Вообще, что касается Локи, по-настоящему удивительно, как долго он продержался, прежде чем это произошло. Но циферблат часов смерти говорил об обратном — на часах оставалось тринадцать секунд, и это означало, что впервые в истории миров Рожденная Наполовину Хель нарушила свое слово.

«Ладно, — подумал Локи. — Во всем есть свои плюсы. Плюсы произошедшего в том, что, хоть мое тело и мертво, обличье остается здесь, в Нижнем мире».

Так себе плюсы. И все же, размышлял он, по-настоящему глупо на данном этапе было бы искать убежища в Мире мертвых. Он попытался объяснить это Мэдди, когда та тащила его, протестующего, к границам Хель, но она то ли не услышала, то ли просто не поняла, ведь если бы она сумела его протащить, он был бы теперь игрушкой Хель, беспомощный, навеки в ее власти, как бесчисленные другие души, что вздыхают и плачут на пыльных равнинах Земли мертвых.

Однако (вот мы и дошли до «во-вторых») очутиться в ловушке перед неколебимой преградой с одной стороны и разъяренным Суртом в полном обличье — с другой (поскольку так он истолковал звуки, доносящиеся из Запредельного мира) — тоже весьма незавидное положение.

А в-третьих, здесь были асы. Пока ему удавалось избегать их внимания, но, оторвав взгляд от нижней части ворот, Локи с тревогой обнаружил по бокам четыре знакомых обличья.

«Не стоит себя обманывать, — подумал он. — Плюсов нет».

И побежал.

Как и ожидалось, далеко Локи не ушел. Он перекинулся в пламенное обличье, но тут же обнаружил, что его окружили со всех четырех сторон.

— Не так быстро, — сказал Тор. — Сперва ты должен нам кое-что объяснить.

— Он нам намного больше должен, — вставил Тюр.

Конечно, Локи знал: у однорукого бога есть не одна причина не доверять ему, ведь именно он в первую очередь виноват в том, что Тюр потерял руку. Сейчас тот маячил над Обманщиком, подпись его сверкала неистовым оранжевым, правая рука (возрожденная в обличье) была вершиной совершенства мысленного оружия, рукавицей чар, которая удваивала его силу.

— Ударь его, — предложила Сиф, чьи длинные волосы Локи когда-то обрезал ради шутки и которая никогда и никому не позволяла об этом забыть. — Давай же, Тор, врежь ему от меня.

— Ох, дайте передохнуть, — взмолился Локи. — Я только что жизнь за вас отдал, ребята…

— Это как же? — поинтересовался Тюр.

Локи рассказал ему.

— То есть, выходит, — сделал вывод Тюр, — это ты виноват в том, что случилось. Если бы ты не был так чертовски неосторожен…

— Неосторожен!

— А что, кто-то думает, что разрушить половину Нижнего мира не считается за неосторожность, не говоря уж о том, чтобы разбудить Разрушителя, проломить брешь в Хаос, выпустить Йормунганда обратно в миры и, в сущности, вызвать второй Рагнарёк?..

— Оставьте его в покое.

Это сказала Фригг, Мать богов, и даже Громовержец не спешил возражать ей. Высокая, тихая женщина с мягкими каштановыми волосами, она бы выглядела неприметно, если бы не ум, светящийся в серых глазах. В действительности же ее терпение и достоинство часто преодолевали испытания, которые были не под силу даже самому мощному оружию. Как одна из немногих, кто посетил Землю мертвых и вернулся, время от времени Фригг прорицала, и сейчас все глаза обратились на нее, когда она произнесла:

— Мы все еще можем спастись.

Тор презрительно фыркнул.

— В таком-то беспорядке? Предлагаю сражаться…

Фригг посмотрела на другой берег разбухшей реки. Армии Ордена были вполне ясно видны, зловеще бесшумные на мертвой равнине.

— Это не беспорядок, — продолжала она. — Все это было очень тщательно спланировано. Наше спасение из крепости, закрытие ворот, разрушение Нижнего мира и даже предательство Хель — все это было неслучайно. Это означает, что мы очутились здесь с некой целью и что враг, кем бы он ни был, разработал план, в котором уничтожение асов — лишь часть.

Тор снова заворчал, но Тюр выглядел заинтригованным.

— Почему? — спросил он.

— Нет, — возразила Фригг. — Вопрос в том, кто?

Все задумались над этим.

— Ну, Сурт, наверное, — предположил Тюр.

Тор кивнул:

— Кто же еще?

— Сурт убрался к себе в конуру, отдыхая после Рагнарёка, — возразила Фригг. — Битва была выиграна. Его враги умерли или попали в темницу Нижнего мира. Что ему могло понадобиться в Срединных мирах? И вот еще что… — Фригг повернулась к Локи, указывая на молчаливые шеренги на дальней стороне реки. — Что общего у него могло быть с такими, как они?

— Ты права, — согласился Локи. — Это не Сурт. Его дело — Хаос, а не Порядок. Он понятия не имеет, как поднять подобную армию. Возможно, он могуществен, но, в сущности, всего лишь очередной сторожевой пес, обученный кусать по команде. Сурт не умеет хитрить.

Сиф тряхнула волосами.

— Похоже, ты многое об этом знаешь, — заметила она. — И ты умеешь хитрить.

— Ага. Типа, я всегда мечтал разрушить Девять миров и тем самым покончить с собой.

— Грубить совершенно не обязательно, — возмутилась Сиф.

— Но Локи прав, — тихо сказала Фригг. — Сурт, несмотря на всю свою силу, всего лишь орудие Хаоса. Машина. Кто-то запустил его в действие. Кто-то, кто знал, что мы окажемся там, что наше спасение подогреет его ярость.

Боги выглядели озадаченными.

— Но больше никого нет, — возразил Тюр. — После Рагнарёка никого не осталось. Парочка великанов, быть может, один-два демона, люди…

Но Локи прижал руку ко рту. Глаза его расширились.

— Он знает, — тихо сообщила Фригг.

— Знает? — повторил Тюр.

— Девочка хотела спасти отца. Ей открыли, что тот в Нижнем мире. Но кто сказал ей об этом? Кто вдохновил ее? Кто привел ее туда как раз в нужное время и кто приставил к ней Локи — Локи, чье присутствие вызвало наибольшее разрушение в Нижнем мире и которого можно было также использовать, помимо прочего, в качестве приманки?

— Так это все же он виноват…

Фригг покачала головой.

— Я спросила: кто?

Тишина.

Все, что вопило и неслось вокруг них, грохот камней, отрывавшихся от стен крепости и налетавших друг на друга, точно миры, — все замерло.

И в тишине Локи начал смеяться.

Тень черной птицы в огненной короне высунула голову меж миров и полетела к ним через бескрайний Хаос.

Если живой глаз Хель был безжалостным, то мертвый казался разверстой могилой. Мэдди выдержала этот взгляд несколько секунд, прежде чем смогла отвернуться.

— Я умерла? — спросила она.

— Проклятье, она проснулась.

Сухой голос принадлежал Шепчущему, но исходил от того, кого она никогда не видела: окутанного светом согбенного старика, в руке которого был рунный посох, потрескивавший от чар.

— Ты определенно жива, моя дорогая. Против всяких ожиданий, ты успела вовремя. Естественно, на мой взгляд, было бы крайне неудобно считать тебя призраком на данном этапе. Но я надеюсь это исправить. И все же ты здесь, и это единственное, что имеет значение для…

— Для чего? — перебила Мэдди.

— Моей мести, конечно.

— Мести кому?

— Разумеется, асам.

Мэдди покачала раскалывающейся головой. Все еще оцепенелая после дикого полета через Нижний мир, она таращилась на мерцающую фигуру, которая выросла из головы, и пыталась понять ее смехотворные речи.

— Асам? — спросила она. — Но… ты на их стороне.

— Их стороне? Их стороне? — Древний голос был полон презрения. — А на чьей стороне ты, глупая девчонка? Порядка? Хаоса? Того и другого понемножку?

Мэдди попыталась сесть, но голова у нее еще кружилась.

— Что асы сделали для меня? Они растрачивали мои таланты, позволили меня убить, а затем, словно этого было мало, обрекли меня на то, чтобы хозяин убирал и доставал меня по своей прихоти… — Шепчущий сухо и трескуче хихикнул. — И за это я должен быть благодарен? Позволить им начать все сначала?

— Но я не понимаю. Ты помог мне…

— Ты особенная, — сказал Шепчущий.

— А Локи?

Он самодовольно ухмыльнулся.

— Ну, он тоже немножко особенный.

Мэдди резко посмотрела по сторонам, ожидая увидеть, что Локи исчез. Она помнила, что дотащила его до самых ворот, но после все расплывалось. Так она спасла его или нет?

Локи лежал рядом с закрытыми глазами. Даже бледный и неподвижный, он выглядел куда лучше, чем его избитый двойник в Нижнем мире, и Мэдди немедленно успокоилась. Конечно, если бы он умер, сказала она себе, его тела здесь и в помине бы не было, тень его разгуливала бы по залам Хель вместе с призраками его семьи.

Мэдди глубоко вздохнула.

— Я думала, он предатель, — призналась она.

Шепчущий улыбнулся.

— И не ошиблась. Вообще-то он был жалкой пешкой в моих руках, как и большую часть последних пятисот лет. Он думал, я его пленник, и даже не подозревал, что на самом деле он мой пленник. Он пытался меня обмануть, как я и предполагал, но даже предатель может послужить моим планам. Он служил им и прежде, в Рагнарёк, который, между прочим, во многом я подстроил.

— Подстроил? Но как?

— Манипулировал богами, чтобы поступали по-моему: соблазнял слабых, льстил сильным, направлял врагов, делал загадочные заявления и вступал в тайные союзы, вкладывал в головы вероломные мысли. Один так и не понял, как был обманут. Даже когда брат обратился против него, он ни на мгновение не заподозрил в этом Шепчущего. А теперь они вновь сыграли по моим нотам. Конечно, как и ты, моя дорогая.

Мэдди слушала с нарастающим ужасом. Она видела шеренги Ордена перед собой: молчаливые, они ожидали Слова. Единственный взгляд за спину сказал ей, что уровень реки Сон невероятно поднялся: нити сырых чар парили над ее набухшими водами, что-то двигалось в ее невыразимых глубинах. Девочка знала, что скоро река выйдет из берегов и разольет кошмары по равнинам Хель. Но за рекой все обстояло еще хуже. Нижний мир разваливался на части. Иллюзия крепости — или даже острова — давно исчезла в бурлящей мешанине. Камни кружили вокруг друг друга в воздухе, кишащем эфемерами. Души порхали рядом, точно мотыльки вокруг фонаря.

— Так Локи был прав, — тихо сказала Мэдди. — Ты заключил сделку с Орденом и как-то удерживаешь контроль над этими людьми.

Шепчущий улыбнулся.

— Сделку? — повторил он. — Да, я создал этот Орден! Я вынес его из Хаоса после войны. Я был тогда свободен. Боги попали в плен, и я искал учеников среди людей. У людей поразительные умы, ты же знаешь, — соперничающие с богами в честолюбии и гордости. Я дал им Хорошую Книгу — собрание заповедей, пророчеств и имен силы, — а они дали мне свои умы. К тому времени, как твои друзья сбежали из Нижнего мира, мой Орден вырос до пятисот человек. Ученые, историки, политики, священники. Пятьсот пар глаз повсюду, связанные со мной Общением. Зачаток армии, что изменит миры. Мало-помалу, но всегда через меня, слабый, тихий голос Безымянного.

— Безымянного? — тупо повторила Мэдди.

Он сухо и скучно засмеялся.

— У всего есть свое имя, как ты знаешь. Имена — кирпичи Творения. А теперь мое пророчество исполняется. Я восстану как повелитель армии захватчиков. Десять тысяч людей, все вооружены Словом, все верны мне и неспособны на предательство. С ними я могу все: поднимать мертвых, переделывать миры. На этот раз мы выиграем, сомнений нет, и на этот раз мы не будем брать пленных.

Мэдди снова посмотрела на Шепчущего. Он выглядел бесплотным в своем новом обличье, и все же сомнений в силе его пальцев не оставалось; вокруг них потрескивали обрывки чар, и Мэдди знала, что одного прикосновения его посоха хватит, чтобы стереть ее в порошок.

«Откуда он черпает силу?» — подумала она.

Ответ нашелся едва ли не раньше, чем возник вопрос, — он стоял перед ней на равнине аккуратными колоннами.

Девочка медленно встала, не приближаясь к Шепчущему. Время от времени ее взгляд возвращался к телу Локи на земле; глаза его были закрыты, руки аккуратно сложены на груди, которая не приподымалась и не опадала.

— Забудь о нем, он мертв, — произнес Шепчущий.

— Нет, — возразила Мэдди. — Это невозможно.

— Еще как возможно, — ответил Шепчущий. — Мертв, кончен, туда ему и дорога.

Она прикоснулась к лицу Локи. Оно еще хранило тепло.

— Но он здесь. — Ее голос дрожал. — Его тело здесь.

— Ах да! — сказал Шепчущий. — Но, боюсь, оно больше не принадлежит ему. Видишь ли, мы с Хель заключили определенное соглашение. Жизнь за жизнь. Я бы сказал, сделку.

Мэдди уставилась на Хель, которая вернула бесстрастный взгляд, ее живая рука покоилась на мертвой, и обе держались за часы смерти на шее. На часах оставалось тринадцать секунд.

— Ты нарушила обещание, — изумилась Мэдди.

— На несколько секунд… — отозвалась Хель.

— Так вот почему он еще здесь! Ты обманула его. Ты украла его время…

— Не ребячься, — раздраженно перебила Хель. — Несколько секунд. Он все равно бы умер.

— Он доверял тебе, он говорил о равновесии…

Мэдди почти не сомневалась, что на мертвенно-бледном живом профиле Хель вспыхнул румянец.

— Неважно. Что сделано, то сделано. Благодаря твоему другу и его домашней змейке Хаос уже ворвался в Нижний мир, и его нельзя вновь открыть, не поставив этот мир — а может, и все миры — под удар. Правильно я поступила или нет, ничего не изменишь. А сейчас, Мимир, — обратилась Хель к Шепчущему другим тоном, — твоя очередь.

Шепчущий кивнул.

— Бальдр, — сказал он.

— Бальдр? — повторила Мэдди.

Так вот что он пообещал Хель. Возвращение Бальдра в живом теле…

— И это должен был быть Локи, — вслух произнесла Мэдди. — Это не могла быть я, например, или какой-то другой случайный прохожий, потому что Бальдр Справедливый, единственный из асов, ни за что бы не потерпел убийства невинного…

— Весьма разумно, Мэдди, — сухо подтвердил Шепчущий. — Как мы знаем, Локи не невинен. Так что все счастливы, ну, почти все. Сурту достанется Нижний мир и все его содержимое, в том числе наши дезертиры, для которых, полагаю, у него заготовлены интересные времена. Хель получит жемчужину своего сердца. А я? — Он снова улыбнулся. — Свободу. Свободу от него.

Лицо старика исказилось от ярости, и глаза, всегда холодные, как стекло, вспыхнули пламенем, в котором не оставалось ни искры рассудка.

— Здесь, во плоти, — продолжал Шепчущий, — здесь, на равнине я встречу его и на этот раз убью его и стану свободным.

— Но почему? — спросила Мэдди. — Один был твоим другом…

Шепчущий сухо зашипел.

— Другом? Он не был мне другом. Он использовал меня, когда вздумается, вот и все. Я был его инструментом, его рабом. Скажи мне, девочка, о чем мечтает раб? Знаешь? Можешь догадаться?

— О свободе? — предположила Мэдди.

— Нет, — ответил Шепчущий.

— Тогда о чем?

— Раб мечтает стать господином.

— Сначала Бальдр, — вмешалась Хель, которая наблюдала за рекой мертвым глазом.

— Ах да, конечно. Как я посмел тянуть?

Шепчущий воздел посох, красная молния сверкнула на конце, и Мэдди ощутила, как волосы на ее руках и голове потрескивают статическим электричеством в ответ.

Но сила, которую он вызвал, не была направлена против Мэдди. Она терзала воздух, как буря в бутылке, осколки молнии сыпались на равнину. Сила так встревожила небо, что тучи цвета воронова крыла собрались над головой. Затем Шепчущий воздел свой посох и открыл рот, чтобы произнести Слово.

— Бальдр, — сказал он, и Слово, которое он произнес, эхом вырвалось из глоток всех десяти тысяч мертвых. — Бальдр, приди.

Мэдди не услышала Слова, но почувствовала его. Внезапно у нее кровь хлынула из носа, зубы заболели. Между ней и миром словно повис туман, и ей почудилось, будто она удлиняется и растягивается. Свет окружил тело Локи (думать о нем как о трупе все еще было невыносимо), и очень медленно его обличье начало блекнуть, меняться, так что, пока Мэдди наблюдала, цвет волос Локи стал другим, шрамы исчезли с губ, угловатые черты смягчились и разгладились, глаза открылись — не огненно-зеленые, как прежде, а солнечные, с золотыми искрами, цвета летней лазури.

Если постараться, еще можно было разглядеть Локи за новым обличьем, но это было все равно что смотреть на картину, на которую светит волшебный фонарь. Все было нечетким, невозможно было сказать, где кончается Локи и начинается Бальдр.

Мэдди зарыдала от горя.

Губы Хель раздвинулись в безмолвном изумлении.

Шепчущий удовлетворенно оскалил зубы.

И Бальдр Прекрасный, пленник Смерти последние пятьсот лет, вернулся к жизни, сперва сонной, а затем распахнутой, голубоглазой, изумленной.

— С возвращением, господин Бальдр, — произнесла Хель.

Но Бальдр почти не обратил на нее внимания.

— Погоди-ка, — сказал он.

Его рука взметнулась к лицу. Сквозь мерцание его обличья Мэдди все еще видела черты Локи, словно сквозь толстый слой льда, и, пока пальцы Бальдра ощупывали лоб, щеки, подбородок, его удивление все росло.

— Как странно, — произнес он и снова прижал пальцы к губам.

От прикосновения шрамы Локи на мгновение проявились, затем снова поблекли — проявились — поблекли — проявились…

Ладонью он нащупал чары на руке. Кен, перевернутая, светилась раскаленной белизной.

— Погоди-ка, — повторил Бальдр. — Что-то не припомню, чтобы я был Локи.

Пастор с тупым равнодушием прислушивался к звукам, доносящимся издали. Его Охотница проиграла, его враг воспрял, его жена оказалась кем-то вроде пророчицы — впрочем, какое ему дело? Какое ему дело до чего бы то ни было теперь, когда он утратил Слово?

Он посмотрел на Этель, которую окружали асы. С одной стороны от нее стоял Дориан, с другой — дурацкая хрюшка. Даже гоблин с ними, подумал Нат и внезапно остро пожалел себя, когда понял, что никто не смотрит на него, что он может просто встать и уйти в пустыню, и никто не станет скучать по нему, никто не заметит, что он ушел. Для них он словно пустое место, даже проклятую свинью уважают больше…

«Кончай ныть, парень, ради богов!»

Нат подскочил, словно его булавкой укололи.

«Кто здесь? Кто это говорит? Экзаменатор?»

Но Нат понял, что это голос не экзаменатора. Он звучал в его голове не громче шепота — и все же пастор знал его, слышал его, словно сквозь сон…

А затем понимание пронзило его, словно хлестнув наотмашь.

«Так это же мой голос», — подумал Нат, поднимая голову. За этой мыслью пришла другая, которая зажгла его глаза внезапным рвением и заставила сердце колотиться.

Возможно, ему не нужен Элиас Рид.

Рид — всего лишь солдат многотысячной армии. А у многотысячной армии должен быть генерал — генерал, чьи силы неизмеримо больше, чем у любого пехотинца, генерал, который может отблагодарить за помощь в стане врага…

Нат посмотрел на Хорошую Книгу в руках. Лишенный сил, которые экзаменатор принес ему, пастор увидел, что она всего лишь бесполезный балласт, и бросил книгу без раздумий. Сейчас для него важнее был нож в кармане, простой складной нож, какие носят все сельские жители, но наточенный до смертельной остроты.

Нат знал, куда бить. Он использовал его много раз, когда был мальчиком и охотился с отцом на оленей в лесу Медвежат. Никто не заподозрит его. Никто не подумает, что он на это способен. Но когда настанет время, он будет знать, что делать…

Так что Нат встал и присоединился к группе. Пастор брел за ней и наблюдал, ожидая удобной возможности. Свет Хаоса струился на равнину. Боги и демоны шли на войну.

— О боги! — сказал Хеймдалль. — Их так много…

Они подошли к краю линии фронта, которая простиралась шире, чем они когда-либо себе воображали. В поддельной перспективе владения Хель казались бесконечными и вымощенными мертвыми от горизонта до горизонта.

Кем бы они ни были в жизни, думал Один, в смерти члены Ордена слились в одно последнее Общение. Смертоносный рой, вооруженный единственным Словом, которое, когда будет произнесено, умножит свою силу в десять тысяч раз.

Один уже чувствовал, как Слово творится: волосы на загривке встали дыбом, земля дрожала, облака перемещались и кружились. Если бы в этих облаках были птицы, они бы упали на землю. В действительности даже мертвые чувствовали Слово и неслись следом подобно пыли в вихре статического электричества.

Один знал, что они ждут какой-то команды, какого-то нового приказа, который приведет их в движение. Все они молчали с закрытыми глазами, все были сосредоточены нерушимым вниманием мертвых. Колонна тянулась на многие мили, и все же остроглазый Страж, похоже, что-то видел за ней — что-то невозможное, сказал он себе, и все же если бы он не знал, то почти бы поклялся…

А затем по долине разнесся грохот — молчаливый резонанс, который пронзил слушателей до самого сердца и даже глубже.

Браги услышал его как звук порванной струны.

Идун услышала его как безмолвный всхлип умирающего.

Фрейя услышала его как звон разбитого зеркала.

Хеймдалль услышал его как крылья черной птицы.

Фрей услышал его как вой ветра смерти.

Скади услышала его как шорох скользящего льда.

А Один услышал его как отголосок Старых дней, тихое шипение древней злобы, и внезапно понял, не все, но кое-что. И когда десять тысяч мертвых вновь открыли глаза и заговорили как один, все услышали Слово, которое было произнесено, дразнящий, соблазнительный шелест Слова, который повис над пустыней подобно далекому дымовому сигналу под грязными тучами.

«Один», — прошептало оно.

— Я слышу тебя, — отозвался Генерал.

«Тогда приди, — сказало оно. — Приди ко Мне».

И на глазах у ванов десять тысяч единым плавным движением раздвинули ряды и колонны, оставив на песке узкий проход.

Один улыбнулся и шагнул вперед с посохом в руке.

Хеймдалль дернулся было, чтобы повести его.

Колонна мертвых задрожала. Двадцать тысяч глаз снова открылись, и десять тысяч голов повернулись к нему. От общего количества их внимания у Стража заныли зубы.

«Один, — уточнил Шепчущий, и все экзаменаторы до единого одновременно зашевелили губами. — Генерал должен стоять одиноко».

Последовало долгое молчание. Затем Один заговорил.

— По крайней мере, позволь мне взять гоблина, — попросил он. — Мне нужны его глаза, чтобы пройти.

«Хорошо», — согласился Шепчущий, и рты мертвых исторгли его голос — точно ветер пронесся по полю пшеницы.

Один улыбнулся.

— Ты же не думаешь, что я отпущу тебя одного… — начал Хеймдалль.

— Я должен, — ответил Один. — Пророчество…

— К черту пророчество!

Усилием воли Один выпрямился в полный рост своего боевого обличья. Свет и ярость исходили от него, воздух вокруг горел от рун.

— Приказываю тебе остаться, — произнес он. — Тебе и остальным ванам.

— Но почему?

— Потому что другого пути нет. И потому что, если я проиграю битву, ваны — единственные, кто встанет между Хаосом и Срединными мирами.

— Но ты не можешь сражаться. Ты даже не можешь видеть…

— Мне не нужно видеть. А теперь отпусти меня.

— По крайней мере, пусть Идун даст тебе яблоко…

— Послушай, Хеймдалль. — Один повернулся к нему, и его единственный глаз, хоть и слепой, сверкнул. — Если мои подозрения верны, то даже в дни моей юности, при оружии, в полном обличье и с невредимыми чарами я не мог бы сравниться с силами, собранными здесь. Ты правда думаешь, что фрукты помогут?

— Тогда зачем ты идешь? — спросила Фрейя.

Этель могла бы ответить ей благодаря своему новому ясному зрению, но Один связал ее обещанием молчать. Образ корабля мертвых пылал у нее в голове — павший Генерал со своим псом у ног, — и она жалела, что не может ничего сказать, чтобы заставить его повернуть…

Но Один уже ушел, Сахарок осторожно повел его по пыльной земле. Ряды Ордена смыкались за его спиной, стирая его, как слова на песке.

Нат Парсон наблюдал, как Один исчезает в рядах мертвых, с показным безразличием. Но сердце его отчаянно билось.

Тот голос!

Он услышал его, как и все, — шепот через поле брани — и прижал обе руки к лицу, когда кровь закапала из носа. Это было Слово, пастор чуял его, как бешеный пес чует воду. Он на мгновение решил, что может рехнуться от ужаса и желания.

Теперь Нат мог почти прикоснуться к Слову; оно дрожало вокруг него подобно пробуждению весны, оно звало его золотым голосом…

«Законы — вот сила!»

В десять тысяч раз более мощному, чем все, что Нат испытывал до сих пор, притяжению Слова невозможно было противиться. Кто знает, когда оно наконец вырвется на свободу, какими дарами оно может осыпать верного слугу?

«Мирами, Натаниэль. Чем же еще?»

Он глядел на покорных мертвых, вытянувшихся цепочкой вдоль бесцветного горизонта. Десять тысяч мертвых — и все же странно живых. Натянутые чувства пастора отмечали их бдительность и незрячее спокойствие за кошмарной настороженностью. Он ощущал их единство, видел рябь, что бежала по ним, как ветер по траве. Единый взмах ресниц эхом повторялся в двадцати тысячах пар глаз, стоящих в ужасном Общении.

«На их месте мог быть я», — сказал себе пастор.

Где-то в этих рядах стоит его экзаменатор, тот, кого он знал как Элиаса Рида. Где-то, он не сомневался, Рид помнит о нем. А значит, он, конечно, является частью Общения, имеет право на часть его власти…

Нат шагнул к ним.

Двадцать тысяч пар глаз обратились на него.

Он прошептал:

— Это я. Нат Парсон.

Ничего не случилось. Никто не пошевелился.

Нат сделал еще шаг.

Ваны за его спиной увязли в спорах. Их повышенные голоса доносились до него словно издалека. Гул мертвых оглушал — артиллерия потаенных скрипов и шорохов, словно насекомые ползут по зыбучим пескам.

Он придвинулся ближе.

— Подмастерье? — тихо произнес пастор.

Адам, который притворялся, будто спит у соседнего камня, поднял голову.

Нат улыбнулся, и Адаму показалось, что тот окончательно свихнулся, что лучше бы держаться подальше от своего бывшего хозяина.

Мальчик попятился…

— Нет-нет, — Нат потянулся и схватил его за руку. — Ты мне еще можешь понадобиться, Адам Скаттергуд.

Пастор не упомянул, зачем тот ему может понадобиться, и все же Адам съежился, заглянув ему в глаза. От хозяина ничего не осталось, подумал мальчик. Нат выглядел скорее как один из мертвых, его тусклые, но ужасающе проницательные глаза неотрывно смотрели в точку, которой Адам не видел, а усмешка напоминала оскал бешеного волка.

— Я не собираюсь уходить, — слабо возразил Адам.

— Хороший мальчик, — сказал пастор и пересек линию фронта, чтобы влиться в армию мертвых.

Никто из ванов не заметил его ухода. Нат не завел друзей среди фейри, и теперь, когда он более не представлял угрозы, их презрение стало открытым. Но Этель его не забыла. Ее мужу еще предстояло сыграть свою роль, но даже она не знала, как закончится пьеса.

Так что она наблюдала, как Нат идет к линии, волоча за собой Адама, и тихо следовала за ним в паре шагов. Дориану хватило ума не возражать. За короткое время, которое они путешествовали вместе, его уважение к Этель безмерно выросло, и, хотя он ужасно боялся мертвецов на равнине, он скорее бы сам умер, чем позволил бы ей уйти одной. Поэтому Дориан последовал за Этель, а свинка потрусила за ним (поскольку Лиззи тоже кое-что понимала в верности), и, хотя мертвые смыкались со всех сторон, возмущая воздух своими вонью и гулом, Этель Парсон оставалась спокойной, ее серые глаза светились добротой, состраданием и мужеством.

Она знала, что кто-то должен умереть. И судьба миров зависела от того, кто именно.

Бальдр Справедливый, за чьим сияющим обличьем все еще были видны фрагменты Локи, озадаченно смотрел на себя. Он изучил свои ладони, грудь, руки и ноги. Он поднес прядь волос к глазам и сощурился. Даже сквозь его цвета еще проглядывала рыжина.

— Что это? — обратился Бальдр к Хель.

Но ответил Шепчущий:

— Жизнь за жизнь, о Справедливейший. Ты волен идти. Новое обличье доставит тебя куда угодно, даже обратно в Срединные миры, если захочешь…

— В Асгард? — спросил Бальдр.

— К сожалению, не выйдет. Асгард пал, хотя, конечно, странно было бы ожидать, что ты в курсе. Но остальные миры к твоим услугам, можешь наслаждаться тем, что ты первый мертвец, который законно покинул царство Хель с начала Древнего века…

Но Бальдр больше не слушал.

— Асгард пал? — ошеломленно повторил он.

— Да, господин, — подтвердила Хель. — В Рагнарёк.

— А Один?

— Он тоже.

— А остальные?

— Все, господин. Все пали, — ответила Хель с ноткой нетерпения.

Она уже довольно долго ждала изъявлений благодарности, и его дурацкое внимание к второстепенным деталям казалось ей бессмысленным и типично мужским.

Хель показала ему живой профиль, отвернув мертвый, и была неприятно поражена, что он этого не заметил. Изрядно бесит, подумала она, после всего, чем она пожертвовала.

— Но Локи-то не пал, — рассеянно продолжал Бальдр. — Иначе бы откуда здесь взялось его тело? И кстати, что я делаю в теле Локи и как вы вообще сумели вытащить его из тела?

Мэдди рассказала ему об обещании Локи, предательстве Хель, освобождении асов…

— Что? — переспросил Бальдр. — Асы освободились?

— Ну, освободились бы, если бы Хель им не помешала…

— Ты не понимаешь, — возразила Хель, — Девятый мир нестабилен. Если я открою его сейчас, сюда может проникнуть все, что угодно…

— В том числе асы, — быстро вставила Мэдди.

— Асы, — повторила Хель. — А куда им идти? В Сон или в ряды мертвых…

— Тогда как я… — начал Бальдр.

— У тебя есть тело, господин. Чары… — Хель помедлила и скромно опустила живой глаз. — Я думала, может, мы с тобой…

Бальдр уставился на нее с изумлением, которое Хель нашла весьма нелестным. Она немного покраснела и повернулась к Шепчущему.

— Ты обещал… — напомнила она.

Но Шепчущий не обращал внимания. Он стоял в своем туманном обличье и смотрел на темную далекую фигуру, которая шла через серую полосу к ним, чары клубились вокруг него, точно дым. Опустилась тишина, в которой Мэдди слышала, как отдельные песчинки падают на мертвую равнину.

— Одноглазый, — сказала она.

Шепчущий улыбнулся.

Ряды Ордена расходились, точно стебли пшеницы, когда Один шел через них, и смыкались за его спиной, точно копья.

— Один, — произнес Шепчущий.

— Мимир, старый друг.

Один в обличье, с мыслью-мечом в руке, со шляпой, надвинутой на лицо, с Сахарком, рысящим по пятам. Безымянный в обличье, в плаще и капюшоне, с рунным посохом, плюющимся чарами. Мэдди на одной стороне, Хель на другой, Бальдр посередине.

— Не Мимир, — уточнил Шепчущий. — Больше нет.

— Ты навсегда останешься для меня Мимиром, — заметил Один.

Сейчас Генерал видел всех, все цвета, по крайней мере. Его истинное зрение воспринимало их как огненные фигуры: он видел Мэдди, ослабленную и истощенную полетом через Нижний мир, ее цвета подернулись серо-фиолетовой дымкой горя, он видел Бальдра, сияющего чарами Локи, видел Хель в ее цветах, видел то, что некогда было Шепчущим, а ныне стояло в столбе света. Каменная голова, в которой тот обитал так долго, лежала, брошенная, у ног.

— Старый друг, — повторил Шепчущий. — Слишком долго.

— Пятьсот лет, — ответил Один, приближаясь.

— Намного больше, — тихо возразил Безымянный.

Хотя его голос был спокоен, Один видел смертельную ярость в его раскаленных цветах. Он полагал, что у Шепчущего есть основания его ненавидеть, и все же на сердце у него было тяжело. Так много друзей потеряно или убито. Так велика цена за пару лет мира.

«Обязательно так?»

Ответ пришел быстрее мысли.

«Насмерть, — гласил он. — Победителю — миры».

В тишине враги стояли друг напротив друга. За ними кипела и бурлила река Сон. Еще дальше лежала темнота.